CC BY
48
№ 2 - 2006 г. 09.00.00 философские науки
УДК 39:130.2
АРХИТИПИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ ОБРАЗОВ ГЕРОЯ И ВРАГА В РУССКОЙ И СОВЕТСКОЙ ТРАДИЦИИ И МИРОВОЙ КУЛЬТУРЕ
Ю.Я. Бондаренко
Костанайский государственный университет (г. Костанай, Казахстан)
В предлагаемой здесь статье речь пойдет о наиболее устойчивых, глубинных образах русской культуры, рассматриваемых в контексте культуры мировой и, в то же время, с учетом специфики русской, а затем и советской традиции, требующей своего дальнейшего и непредвзятого изучения. Слишком много здесь такого, что достаточно резко контрастирует как с рядом архетипов иных культур, так и с теми системами устойчивых образов, которые нам являет, вспоенная в немалой мере Голливудом, современная массовая культура.
Ключевые слова: герои эпоса, мифы, былины, традиции
Понятие "архетип" стало столь широк употребляемым и даже в какой-то степени модным, что, казалось бы, нет надобности пояснять, о чем пойдет речь. И, тем не менее, вкратце вспомним исходное значение термина. Это знаменитое юнговское понятие основано на сочетании двух греческих слов: "архе", означающем зачин, причину, начало и одновременно начальствование, власть, первенство, а также "типос" или образ. В позднеантичной философии понятием архетип означали прообраз, идею. Основатель же аналитической психологии, швейцарский исследователь Карл Густав Юнг под архетипами понимал изначальные, то есть врожденные устойчивые психические структуры коллективного бессознательного, лежащие в основе символики, мифов, верований и даже сновидений [1].
Таким образом, в предлагаемой здесь статье речь пойдет о наиболее устойчивых, глубинных образах русской культуры, рассматриваемых в контексте культуры мировой и, в то же время, с учетом специфики русской, а затем и советской традиции, требующей своего дальнейшего и непредвзятого изучения. Слишком уж много здесь такого, что достаточно резко контрастирует как с рядом архетипов иных культур, так и с теми системами устойчивых образов, которые нам являет, вспоенная в немалой мере Голливудом, современная массовая культура.
Образы эти - не просто слепки с реальных персонажей истории, либо напротив - дети игривой, безудержной Фантазии. Это, прежде всего, эталоны, образцы и одновременно своеобразные зеркала внутреннего, духовного мира людей, которые в живой истории никогда не были воплощением лишь устойчивых "общечеловеческих черт, а (сознавали они это сами или нет) представляли и воплощенные ценности своего рода, племени, этноса, социальной группы и т.д.
Учитывая сказанное, было бы очень интересно сопоставить определенный ряд героев русской культуры с мировой традицией, естественно, ни в коей мере не претендуя на "всеохватность" такого рассмотрения.
Начнем с того, что уже русские былинно-эпические герои целым рядом своих существенных черт заметно отличаются от образов героев иных культур. Так, известнейший герой античной культуры - Геракл или Геркулес - обладатель сверхчеловеческой силы. Не случайно имя его со временем стало нарицательным. Более того, и это крайне важно, Геркулес - сын самого царя Олимпа - Зевса, рожденный обманутой этим божеством земною женщиной, женой воинственного вождя Алкменой. Стоит вспомнить, что в античном мире слово "герой" изначально означало отпрыска бога, увлекшегося прелестной представительницей человеческого рода, по сути полубога. Дальний же предшественник Геракла, герой самого древнего из известных нам ныне литературно-философских произведений, Гильгамеш -"божество: двумя третями" и лишь одною - человек [2].
Любимый же герой индийского эпоса - царевич Рама - не только эталонный сын царя, но еще и седьмая аватара - воплощения бога Вишну.
Эта древняя традиция оживает и в знаменитом киргизском эпосе "Манас". Здесь перед нами ярый борец за дело ислама Алмамбет (Альмагамбет), который формально считается сыном хана, но "фактически" зачат матерью от ангела - "сына херувима". Интересно, что контакт будущей матери героя с Представителем высшей Силы описан в эпосе, как явление вполне физиологическое:
"И разделась она догола,
И нагая с ним легла,
И до самого утра
Под цветистой сенью ковра,
На лебяжьем пуху одра
Длилась любовная их игра.
В наслажденье тонула она,
В изнеможенье уснула она,
В сладком пламени страсти горя:" [3].
В западноевропейском и казахском эпосе герои, если и не Божественного, то, как правило, знатного происхождения. Это короли, королевичи и дети знати. Вполне понятно, что все эти герои и выглядят соответственно своему происхождению и положению в обществе.
В русских сказках мы тоже встречаем и "Ивана-царевича", и "Царевну- лягушку" и т.д. Но в собственно героическом эпосе - "Былинах" - картина совсем иная. Герои русского эпоса - богатыри - сплошь и рядом либо простолюдины, либо люди заметные, но, тем не менее, не воинского звания. Самый знаменитый среди них -Илья Муромец - "мужик-деревенщина". Алеша - Попович, то есть поповский сын. Микула - Селянинович, то есть выходец из села. Чарующий своей игрой морского царя Садко - купец, как, кстати, и лермонтовский Калашников, осмелившийся вызвать на бой и победить любимого царева опричника. Иван - Гостиный сын. Гости - купцы, рангом повыше обычных торговцев. Ведь они, выражаясь нашим языком, занимаются экспортно-импортными операциями. Но до царских кровей им тоже далековато. А уж Васька Буслаев, столь колоритно вылепленный в "Александре Невском", так тот вообще из новгородской вольницы.
Из всех именитых русских богатырей в этом отношении, пожалуй, выделяется лишь Добрыня Никитич. Известен вариант былины, где упомянуто, что он княжий сын. Но в распространенных былинах это оказывается совершенно несущественным, хотя академик Б.А. Рыбаков и ряд специалистов считают, что у Добрыни на самом деле был реальный исторический прототип княжеских кровей. В нем усматривают сына малка или Мала Любечанина - древлянского князя, истребившего со своими людьми дружину князя Игоря, пришедшую в город за вторичной данью. Что же касается
самого образа Добрыни, то существует мнение, что он восходит к древним образам змееборцев, характерных, в частности, и для древнеиндийской культуры [4].
При этом "обычный мужик" из русской былины способен посрамить и силачей-профессионалов. Тот же Микула вытаскивает из земли сошку, которую не смогли вытянуть тридцать без малого дружинников князя Вольги. Еще символичнее иное: встреча с Микулой человека-горы - Святогора. Не может гигант ни на коне догнать идущего неспешно Микулу, ни оторвать от земли котомку последнего, ибо в ней - тяга земная. А кто ближе к матушке-земле, чем крестьянин?
Не менее показательно и иное - то, что русские богатыри далеко не всегда изображались в облике суперменов. Так, если на известной картине Васнецова мы видим трех богатырей, самый мощный из которых - Илья, то в самих-то былинах Муромец обрисован иначе. В одной из былин прославленный богатырь описывает свой облик такими скупыми словами: "Не огромный наш казак да Илья Муромец>. В былине же о "Мамаевом побоище" эта обыкновенность еще более подчеркивается: <Ростом он умеренный, в плечах не широк:" - говорит о себе переодетый Илья татарскому хану, прослышавшему о русском <добром молодце> [5]. Этот излюбленный герой былин не превосходит ни ростом, ни силою и калик перехожего -чисто внешне он может показаться одним из многих.
Символично, что согласно традиции, в самой крупной и при этом победной битве Руси с Ордой Великий [6] князь Дмитрий дрался не как князь, а как один из многих, надев облачение обычного воина и слившись с людской массой.
Показательно, что уже не в час смертельного боя, а при переговорах с самим византийским императором другой русский князь, живший еще в былинное время Руси, - легендарный Святослав, почти ничем не выделялся из своего окружения. Вот как, например, описывает его облик один из крупнейших византийских авторов 10-го века лев диакон: "Показался и Сфендослав, приплывший по реке на скифской ладье, он сидел на веслах и греб вместе с его приближенными, ничем не отличаясь от них. Вот какова была его наружность: умеренного роста, не слишком высокого и не очень низкого, с мохнатыми бровями и светло-синими глазами, безбородый, с чрезмерно длинными волосами над верхней губой. Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок волос - признак знатности рода; крепкий затылок, широкая грудь и все другие части тела вполне соразмерные, но выглядел он угрюмым и диким. В одно ухо у него была вдета золотая серьга; она была украшена карбункулом, обрамленным двумя жемчужинами. Одеяние его было белым и отличалось от одежды приближенных только чистотой [7].
Пройдут века, и в годы советской власти в князьях и всяческих господах зачастую будут видеться, прежде всего, тени темного прошлого. Но при этом вновь всплывет образ героя, напоминающего и Святослава в описании византийского автора, и Дмитрия на поле Куликовом, и былинного, а не картинного, Илью - Неизвестного Героя. Это уже образ из стихотворения С.Я. Маршака. Образ парня, который, проявив чудеса ловкости, да и мужества, коим позавидовал бы <универсальный солдат>, взобрался по водосточной трубе на зябкую высоту и вынес девочку из горящей квартиры.
Каков же он, этот отечественный супермен не столь уж давних лет? Да какой же это супермен? Нет в нем ничего суперменского:
Среднего роста, Плечистый и крепкий, Ходит он в белой
Футболке и кепке.
Знак ГТО на груди у него.
Больше не знают о нем ничего.
Как же тогда найти героя, если
Многие парни Плечисты и крепки. Многие носят Футболки и кепки.
Много в столице таких же значков?
Проще всего было бы сказать, что эти детские стихи - оттиск штампов эпохи, гремевшей бравурными маршами: "Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой".
И разве не тот же трафарет ощущается в описании знаменитого Василия Теркина?
Теркин - кто же он такой? Скажем откровенно: Просто парень сам собой Он обыкновенный. Впрочем, парень хоть куда. Парень в этом роде. В каждой роте есть всегда. Да и в каждом взводе.
: Скажем откровенно:
Красотою наделен Не был он отменной. Не высок, не то чтоб мал, Но герой - героем.
Наряду с уже иной системой образов, ту же линию несложно проследить и в советском кинематографе, заполненном персонажами Б. Чиркова, А. Джигарханяна, В. Высоцкого, А. Баталова и многих других. И все это далеко не просто штампы - а ветви живого древа мировой культуры, уходящего своими корнями в толщу тысячелетий, но давшего такие мощные ветви именно на русской, а позже - на советской почве.
Если посмотреть на Героя с этой точки зрения, то разгоревшиеся в России споры об американском "Апокалипсисе" покажутся явно плоскими и односторонними. Так, американцев упрекали в шаржированности образа русского, который и в космосе - в подпитии, да еще и "в ушанке" и при этом кувалдой пытается решить проблемы космического масштаба. Но ведь по фильму он их таки решает! Более того, думается, совершенно неверно выдергивать образ русского из художественной ткани фильма. Ведь это - своего рода современная сказка, миф; и уже американские герои, согласно образной логике такого рода мифа, тоже далеки от образцовости. В том-то и суть, что эти далеко не идеальные, обычные вроде бы люди, среди которых находится место и русскому (да этим же гордиться надо!) в критической ситуации оказываются способными спасти человечество. Они, а не примелькавшиеся супермены и те, кто держит руки на рычагах власти.
Не менее интересна и проблема соотношения Героя и Врага как в собственно русской, так и мировой культуре. Поскольку эта проблем очень объемна, коснемся здесь лишь нескольких, но характерных ее аспектов.
Одна пара таких противостоящих друг другу образов являет собой статных, рослых и пригожих наших и мелковатых рядом с ними и внешне непривлекательных врагов. Эта линия, в частности, четко проступает в кинопродукции Голливуда и ряде современных российских фильмов.
Но с древнейших времен широко известна и другая пара, где Наш Герой внешне явно уступает своему противнику. Причем нередко эти различия гротескны. Эта пара очень древняя. Вспомним библейского Давида. Хорошо известно, что он не был в пору своего великого воинского подвига ни богатырем, ни воином-профессионалом. Противостоявший же ему Голиаф нарисован в Библии настоящим гигантом. Рост его, по Писанию, едва не достигал трех метров, а одна только кольчуга в переводе на наши меры веса насчитывала несколько десятков килограмм. Даже без иллюстраций легко представить, какое зрелище являла собой эта пара. И, тем не менее, ловкость и меткость перевесили грубую силу, и хрупкий Давид убил великана камнем, пущенным из пращи.
Близкий по сути сюжет мы встречаем и в русской "Повести временных лет", рассказывающей о подвиге юноши-кожемяки, парня не хилого, но слишком уж молодого для участия в серьезной битве. Здесь, как и в Ветхом Завете, навстречу Нашим, но теперь уже русским, выходит огромный враг, похваляющийся своей непомерной силой. Когда во всем войске руссов не находится мужа, способного сразиться с великаном-печенегом, один старик вспоминает о своем младшем сыне, которого, как и Давида, первоначально и на сечу-то не взяли. Юноша этот вышел на поединок ": и увидел его печенег и посмеялся, ибо был он среднего роста": Однако юный герой сумел одолеть самоуверенного врага и принести тем самым победу всему русскому войску. Правда, сделал он это не с помощью уловки, а в соответствии с русскими представлениями о воинской доблести - сдавив недруга своими мощными руками [8].
И в данном случае для нас не важно, насколько достоверна историческая основа рассказа и реалистичность деталей при описании "поединщиков" [8]. Хотя в принципе нечто подобное весьма вероятно. Важнее сам дух, напоминающий библейский и, возможно, не случайно в летописи данное событие обозначено 992 годом - временем, вплотную примыкающим к знаменательному <крещению Руси>, когда библейские образы постепенно начали входить в культуру не только христианизированной элиты, но и всего русского народа.
Похожую картину мы видим и в русских былинах. Вот Илья Муромец и Идолище Поганое. Средний среди своих Илья явно невзрачен рядом с будущим супротивником. В известном былинном эпизоде Идолище, расспрашивающее переодетого "каликой перехожей" богатыря о знаменитом Илье, надсмехается над тем. Что тот, судя по описанию, роста обыкновенного и к тому же мало ест и пьет:
Да чорт-те ведь во Киеве-то есть, не богатырь был!
А был бы-то зде да богатырь тот,
Как бы я тут его на долонь-то клал,
Другой рукой опять бы сверху прижал,
А тут бы еще да ведь блин-то стал,
Дунул бы его во чисто поле!.. [8]
Идолище уверен в своем превосходстве над Ильей. Ведь сам он намного крупней, да и ест несравненно больше. Способность же поглощать огромное количество пищи обычно изображается в эпосе, как показатель чудовищной силы. Так, огромный Караман накануне схватки с любимцем казахского эпоса Алпамысом съедает кобылу с ее стригунком и десяток овец в придачу [9]. Да и другой излюбленный герой
казахского эпоса - Кобланды встречает своего недруга Кызыл-ера после того, как тот поглотил мясо с нескольких здоровенных деревянных блюд - астау.
Точно так же, как Идолище надсмехается над русским богатырем, и громадина Кызыл-ер издевается над Кобланды, вошедшим к нему в юрту. Лениво повернувшись с боку на бок на своем гигантском ложе, он роняет: "А-а, так это ты пищал за моими дверьми, словно сурок?.. Ну-ну, повизжишь ты у меня сегодня!.. Ну, ладно, малыш, я только что пообедал, и лень одолела меня! Да ты не дуйся! Я найду для тебя дело. Вот, если силенок хватит, поборись с моей ногой" [10].
Но Кобланды не робеет. Ведь еще накануне встречи с врагом он насмешливо заметил своей любимой Кортке-слу, пытавшейся удержать его от столкновения: "Разве ты не знаешь, что такие великаны чаще всего оказываются сильными лишь на словах? От пустой бочки, говорят в народе, шума больше:" [10].
Столь же Хлестким оказывается и ответ Ильи Муромца, брошенный им уже прямо в лицо своему противнику, похваляющемуся своими размерами и своей прожорливостью:
У нас как у попа было ростовского, Как была что корова обжориста. А много она ела, пила, тут и треснула, Тебе-то бы : да так же быть. [11]
Многих героев русских былин, да и мирового эпоса, объединяет и то, что они очень юны, либо вечно молоды. Лишь Илья - "старый казак", просидевший в родном Карачаеве долгие годы. Да и что было делать, когда он не владел ни руками, ни ногами? А вот Добрыня Никитич и Михайло Потык, так те молоды. Молод и Васильюшка Буслаевич. Совсем еще дети и упомянутые герои казахско-узбекского эпоса. Далек от старости и индийский царевич Рама, отправляющийся на битву с ракшасами, чтобы вернуть похищенную жену.
Что это? Случайные совпадения? Скорее всего, как полагают исследователи, в победах гибкой молодости над грубой силой гигантов (в числе которых и победы мощного, но близкого к собственно человеку Геракла) можно усмотреть отголоски древних воззрений на мир и представлений о сокрушении людьми - героями и богами грандиозных, устрашающих сил хаоса:
Эпические нотки нередко явственно звучат и в куда более поздних произведениях так называемого социалистического реализма. В том же "Василии Теркине" Твардовского противостоящий Василию в поединке Немец обрисован отнюдь не уничижительно и пародийно:
Немец был силен и ловок, Ладно скроен, крепко сшит, Он стоял, как на подковах, Не пугай - не побежит. Сытый, бритый, береженый, Дармовым добром кормленный, На войне в чужой земле Отоспавшийся в тепле. Он ударил, не стращая, Бил, чтоб сбить наверняка. И была, как кость большая, В русской варежке рука: Не играл со смертью в прятки, -Взялся - бейся и молчи, -
Теркин знал, что в этой схватке Он слабей: не те харчи [12].
Однако, в конце концов, победил, как и положено, наш Теркин, а не откормленный, обученный и не робкий чужак немец. Здесь перед нами логика, отчеканенная уже в одном из стихотворений К. Симонова, посвященных столкновениям СССР и Японии на Дальнем Востоке: <Да враг был храбр. Тем больше наша слава>.
Та же логика создания мифо-эпических картин отчаянных схваток героев Сталлоне и Ван Дама с их нередко куда более мощными по виду противниками. Иными словами, традиция лепки образов в русской, а затем, отчасти, и советской культуре имеет очень древние корни и отнюдь не ограничивается "русскостью" и "советскостью". Но, тем не менее, как мы уже заметили, в русской культуре в этом отношении есть и своя специфика.
Первая особенность русских былин - это подчеркнутый демократизм образов героев. Они неотделимы от народа и нередко противостоят властям и официальным ценностям. В казахском же, индийском, западноевропейском эпосе и др.- герои, прежде всего, из знати, а то и царских кровей и даже Божественного происхождения.
Каковы причины этого? Этот вопрос, еще ждет развернутого ответа. Но, возможно, один из ключиков к нему - истории приключений - Робин Гуда, ряд романов Вальтера Скотта. Дело в том, что русская знать и вообще привилегированные в определенных отношениях круги, равно как и норманнская в Англии, были на протяжении столетий в немалой мере этнически и, соответственно, культурно довольно далеки от простого народа, создававшего эпос. Сначала варяги, потом иные иноземцы, возносимые вверх властями, рождали определенное чувство протеста, выраженное и известных строках Грибоедова о "французике из Бордо", который будучи ничем у себя на родине, тем не менее, в России мог, "выпячивая грудь" учить русских уму-разуму, и в анекдотической истории со знаменитым генералом Ермоловым, который на вопрос царя, чем бы его наградить за воинские подвиги, ответил: <Сделайте меня немцем>, намекая на то, что собственно русским пробиваться в их родной стране было труднее.
Корни такого особого отношения властей (а подчас и не только) к иноземному уходят еще в допетровские времена. По словам того же Герберштейна, в Московии начала 16 века одному русскому довелось на глазах у русского же великого князя убить в поединке иностранца, уложившего до этого немало противников. Великий князь разгневался и запретил поединки русских с иноземцами. Пока гибли русские, это особой ярости не вызывало, но гибель иностранца не на шутку вывела из себя московского венценосца. Явление это требует особого анализа, но своеобразие социального статуса русских народных богатырей оказывается интереснейшим феноменом мировой культуры.
Второй момент - это облик и стать героев. С одной стороны, здесь прослеживается древняя традиция противопоставления человеческой силы и находчивости дикой мощи гигантов. С другой же, в русской, а затем и советской культуре внимание нередко акцентируется именно на внешней обычности героя, побеждающего благодаря внутренним силам, а не внешним данным.
Третья любопытная особенность русского эпоса - то, что проверка боевых качеств будущего героя или собрата по оружию выявляется, помимо прочего, а то и прежде всего, его способностью пить и, подчеркнем, не напиваться.
Вполне понятно, что только данными чертами своеобразие русского эпоса, который при этом очень органически вливается в общий поток мировой культуры, не ограничивается. Но представляется, что, несмотря на множество посвященных этой теме работ, она далеко не исчерпана, особенно в свете новых реалий. Поэтому будем надеяться на появление дальнейших работ, посвященных этой увлекательнейшей грани отечественной культуры.
Список литературы
1. Философский энциклопедический словарь // М., 1983. - С. 39.
2. Дорогами тысячелетий // М.: Мол. Гвардия, 1988.
3. Манас. Великий поход // М., 1946.
4. Рыбаков Б.А. Древняя Русь / Б.А. Рыбаков //. - М., 1963. - С.63.
5. Былины в двух томах. Т.1. // М., 1958. - С.185.
6. Лев Диакон. История // М., 1988, с.82.
7. Художественная проза Киевской Руси 11 - 12-го веков // М., 1957. - С. 63-64.
8. Былины // М.: Современник, 1986. - С. 144.
9. Алпамыс-батыр. Казахский героический эпос // Алма-ата, 1981. - С. 43.
10. Кобланды-батыр. Казахский героический эпос // Алма-Ата, 1981. - С.15.
11. Былины // М., 1986. - С.149.
12. Твардовский А.Т. Поэмы / А.Т. Твардовский // М., 1987. - С.56 - 57.
