CC BY
123
А. А. Гликин
АРХИТЕКТУРА ПЕТЕРБУРГА В XXI ВЕКЕ (анализ ситуации и предложения к исправлению)
«Критики—будь то советские или американские, указывали на помпезность и роскошность Петербурга, припоминая, что «город был построен на костях бедняков. Конечно же, любые^грандиозные проекты: египетские пирамиды, Петербург или даже Нью-Йорк с его водопроводными тоннелями требовали недопустимых по нынешним стандартам человеческих жертв. Не лишним было бы заметить, что всё это даёт нам пищу для размышлений о результатах прогресса в различных обществах, независимо от конкретного политического строя. Но позвольте мне на минуту забыть об этих факторах и вспомнить о том, что даёт великолепие Петербурга его жителям: его величие возвышает достоинство и богатых и бедных—все они—истинные наследники императоров, наслаждающиеся парадизом!» (А. Небольсин1).*
До недавнего времени именно архитектурная цельность центра Петербурга, не нарушавшаяся совершенно чуждыми ему строениями, воспринималась как одно из его главных достоинств. Коммерческое давление последних десяти лет спровоцировало невиданную волну строительства в историческом центре. Между тем в среде архитекторов появился ряд теоретически неподкрепленных профессиональных «лозунгов», оправдывающих такой вандализм: «город—это лоскутное одеяло», «облик Петербурга менялся до неузнаваемости каждые сто лет», «город не стоит на месте, а является развивающимся организмом», «что, собственно, такое ,Петербургский контекст44?» и т. п
Между тем, у Петербурга, как и у любого другого великого города, есть своя неповторимая и устойчивая специфика. Его архитектурная композиция обладает конкретными признаками, которые будут рассмотрены в этой статье. Кроме того, будет показано, каким образом традиция петербургского градостроительства может бьггь продолжена сегодня.
Особенности и искажения петербургского ландшафта (обзор некоторых публикаций)
Значение места. Согласованность частей Петербурга—это результат не только регулярного планирования и ограничений, но и внутренней логики, на которую обращает внимание профессор архитектуры Ж. М. Вержбицкий: «Генеральный план Санкт-Петербурга, выполненный архитектором Жаном Леблоном в 1717 г., Император не утвердил к реализации. Исполненный по европейским канонам эпохи Возрождения, он подчеркнуто противопоставлял урбанизируемую территорию ландшафту. Геометрически регулярная решетка улиц, пересекающихся под прямыми углами, накладывалась на многократно изгибающуюся кривизну русла Невы с ее многочисленными рукавами. Вся площадь города окаймлялась крепостной стеной. Этот план соответствовал распространенным
* Перевод всех англоязычных текстов выполнен автором.
© А. А. Гликин, 2007
в то время градостроительным принципам. Петр, со свойственной ему развитой интуицией, понял существенные недостатки проекта: отсутствие органичной связи с природой места; ограничение роста города периметральным контуром, зафиксированным фортификационными строениями; однообразие структурной фактуры застройки. Он не согласился с такой трактовкой новой столицы России потому, что хотел сделать ее частью страны, которая будет открыта для свободных взаимоотношений с Европой. Вплоть до 1725 г. Петр лично руководил планированием застройки Санкт-Петербурга. Благодаря этому, архитекторы, принимавшие участие в создании многочисленных вариантов генерального плана города, руководствовались принципами, значительно отличавшимися от тех, которые господствовали в Европе при строительстве городов-крепостей»2.
Порядок-свобода. Архитектор-реставратор Д. А. Шатилов указывает на диалектику регулярности и свободы в плане Петербурга: «Природа, законы геометрии, культурные традиции—звенья одной цепи—явились причиною противоположных тенденций в формировании города. С одной стороны, это жесткие волевые схемы, императив линии, определяющий логику пространственной экспансии, с другой—подчинение конкретным задачам и реальным условиям их выполнения»3.
Карло Росси, при всей строгости своих композиций, тем не менее, вписывал их в существующую городскую ткань. Хотя парадная часть здания Главного Штаба и Министерств с мощным полуовалом и грандиозной аркой фасада, выходящего на Дворцовую площадь, имеет строгий, регулярный вид, его периферийный фасад, выходящий на Мойку, сознательно вписан в изгиб реки. Коринфский ордер здесь заменен более простым—дорическим. Принцип Росси совершенно противоположен модернистскому принципу противопоставления контрастов любой ценой, который критикует известный современный британский философ Роджер Скрутон: «Единственный навык, который не запретили модернисты, ограничивался пространством кульмана: черчение разрезов, изображающих этаж за этажом в пределах стального каркаса, упрямо нарушающего гармонию того несчастного города, на голову которого эта конструкция сваливалась. А затем, когда эти самые здания приземлились в наших городах (поскольку модернистская пропаганда инфицировала и градостроительство), они разрушили силуэты застройки и всякую другую мыслимую красоту дырками своих безликих корпусов, зияющих из пробоин в городской ткани. Эти сооружения ненавидели все, кроме архитекторов, которые их строили, и нескольких мега-маньяков, которые их заказывали. Но даже последние предпочитали жить подальше, как правило, в георгианских домах, выстроенных именно по тем канонам, против которых они боролись»4.
Открытость-замкнутость. Традиция создания открытых пространств, характерная для Петербурга XVIII в. и первой половины XIX резко контрастирует с современной тенденцией к их коммерческому заполнению. Петербургский писатель Михаил Золотоносов отмечает: «Стремление начать строительство в Таврическом саду впервые проявилось в 2002 году. Речь поначалу шла об апартамент-отеле. Затем возник проект более обширный: отель или элитный дом на месте оранжерей, перестройка кинотеатра „Ленинград^ (удобно обанкротился в апреле 2004 г.) и крытый каток (в марте 2004 г. Министерство культуры сняло с участка под каток охранный статус). На две трети план выполнен: каток построен, кинотеатр переделывается под развлекательный комплекс с картингом, шопингом, боулингом, залом для игры в О-гаг, барами, кафе и панорамным рестораном на 120 мест. ...Те, у кого власть и деньги, просто не понимают, зачем нужен „пустой“ Таврический сад. „Гулятъ“—это непонятно, тем более что
за прогулку не возьмешь деньги. Вот брать деньги за (}-гаг—это другое дело: проведение досуга должно быть сложным и дорогостоящим. Характерный штрих: Мин-культ снимает охранный статус памятника федерального значения с отдельного участка Таврического сада. Понятия „ансамбль44, „единство и целостность охраняемой территории44—все это в прошлом. Если территория города—товар, то выгоднее продавать его порционно, нарезав территории памятников и ансамблей на кусочки»5. М. Золото-носов подчеркивает: «чтобы понять самодовлеющую красоту пустоты, нужна культура, а ее катастрофически - не хватает: Плотно, как кишлак, заполненная Сенная площадь; регулярные попытки застроить апартамент-отелями Михайловский сад...»6.
Захламление пространств—это не только один из признаков падения культуры, но и, парадоксальным образом, символ бедности. Последнее становится особенно очевидным при взгляде на символическое значение Центрального парка в Нью-Йорке. В середине XIX в. создание пустоты—парка, было связано не только с тем, что горожанам понадобилось место для прогулок. Парк был социальным символом, показывающим, что Новый свет достиг материального и культурного благополучия Старого света. Пустое зеленое пространство обозначало такую степень развития цивилизации, при которой общество могло себе позволить роскошь пустоты, не уподобляясь варварским народам, превращающим место своего обитания в «стан» для удовлетворения лишь элементарных нужд или в базарную толкучку для сиюминутной материальной выгоды.
Идея города и ее значение в архитектуре. Очень часто Петербург отождествляют с рациональным форпостом, выполняющим четко ограниченную роль модернизации России. Однако специалист по семиотике Ю. М. Лотман отмечает, что волевая схема, подобно сухой губке, впитывает иррационализм: «...наличие истории является условием работающей семиотической системы. В этом отношении, город, созданный „вдруг”, мановением руки демиурга, не имеющий истории и подчиненный единому плану, в принципе не реализуем. ... Город—механизм, постоянно заново рождающий свое прошлое, которое получает возможность сополагаться с настоящим как бы синхронно. В этом отношении город, как и культура,—механизм, противостоящий времени. Рационалистический город-утопия был лишен этих семиологических резервов. Последствия этого обескуражили бы, вероятно, рационалиста-просветителя XVIII в. Отсутствие истории (в Петербурге) вызвало бурный рост мифологии. Миф восполнял семиологическую пустоту, и ситуация искусственного города оказывалась исключительно мифологенной» 1.
По причине «мифологического бума» петербургский ландшафт крайне символи-чен. Михаил Талалай указывал на то, что высотные доминанты Петербурга отмечены «ангельским присутствием»: Александрийский столп с ангелом-императором, Исааки-евский собор с венцом ангелов вокруг барабана, Петропавловский собор. Высотные доминанты города являются не только архитектурными «акцентами», но и частью осмысленного градостроительного «текста». Поэтому предлагаемая башня «золотого тельца» Газпрома вступит в полное смысловое противоречие с остальными высотными символами города (рис. 1).
Американский культуролог Аркадий Небольсин пишет: «То, что Петр Великий основал в 1703 году, было не только функциональной столицей для протекции и экономической и политической экспансии Российской империи, но и духовным объектом, концепцией нового „парадиза44. ... На Императора оказал влияние ландшафт берегов Невы, главным образом громадность неба (продолжения рая), и свежий ветер моря.
Рис. 1. Перспективная диаграмма предлагаемой башни Газпрома.
Можно сказать, что линия застройки есть не что иное, как рама для небес, которые отражаются в воде и властвуют над городом духовно. Волей-неволей императоры, их архитекторы и даже коммунисты уважали эту концепцию. Академик Лихачев особо подчеркивал значение линии горизонта (которая повторяет горизонтальность водной линии), отмеченную лишь вертикальными шпилями, куполами и башнями устремленными в рай. Купола сами по себе — это „опрокинутые небеса“. В духе небесного заступничества под крыльями ангелов-хранителей Петр замышлял этот город, который кроме всего прочего есть и город искусств. Возвышенная же природа искусств бесценна, даже несмотря на вездесущность арт-рынка»8.
Теперь же именно вездесущность рынка определяет лицо Петербурга. Александр Скворцов рассказывает, каким образом представители ЗАО Строймонтаж защищали перед членами Градостроительного совета проект семидесятиметрового жилого комплекса «Монблан» на Неве: «Тогда проверим ваш вкус!» — перед членами совета появились два мольберта с полотнами в золоченых рамах —пейзаж и натюрморт, не имеющими никакого отношения к строительству комплекса. «Вам, конечно, понравился пейзаж»,— не выдержав, к сожалению, эффектной паузы, поторопился заказчик.—«А на Сотби‘с за большие деньги был продан натюрморт!»9
Современный американский архитектор-классицист Дэвид Майерник, задаваясь вопросом, «насколько важна идея города по отношению к практическому строительству»10, приходит к следующему заключению: «Действительно, в прошлом (так же, как и сейчас) большая доля городской ткани формировалась в результате инцидента, случая, иногда благодаря идеям, противоположным тем, которые, казалось бы, представляли доминирующее культурное мироощущение не одно тысячелетие. Во многих отношениях Рим—это прекрасный пример. Заброшенный в течение многих веков Рим был объектом такого хаоса, который не испытывала никакая архитектурная ткань. Рим строился среди своих грандиозных развалин обитателями, которые растаскивали мраморную облицовку с Колизея для обжига в известковых печах. ... И несмотря на это Рим получился богатейшей рукописью,
настолько логически-последователъной, та) ему могут позавидовать другие города В том-то все и дело. Мечта о том, чем мог бы быть Рим и память о том, чем он однажды являлся, руководила процессом, который архитектурный историк Джозеф Коннорс (Joseph Connors) назвал градостроительством по нарастающей (incremental urbanism): создать площадь здесь, спроектировать новый фасад тут, приделать дверь, гармонирующую с улицей, выпрямил» или изогнуть улицу, направив ее к монументу. Градостроительные проекты, выросшие из локальной строительной деятельности, тем не менее, имели отпечаток более масштабного видения, которое воплотилось в более конкретном контексте. Единственная причина, благодаря которой этот процесс, вырабатываемый веками, дал благородный результат—это коллективное культурное мироощущение»11. «Публичный спектакль в форме сложнейших процессий превратил Рим в динамичное театральное пространство, где духовные и политические драмы игрались через ритуал; эти драмы могли быть назидательно-популярными или помпезно-папскими. Естественно папские процессии оказали колоссальнейшее влияние на застывшую архитектурную ткань...»12.
Римские религиозные процессии оставили в планировке города ощутимый отпечаток. Каждая церковь, каждое здание на пути следования процессии имели символическое значение, и городской ландшафт отражал маршрут, процессий: «Путь Posses so [процессии] имел специфическую функцию припоминания, представленную церемониальными ролями двух церквей, отмечавшими начало и конец процессии, но и места вдоль самого пути вызывали воспоминания о роли папства в Риме. ...Фактически это был путь припоминания идей и событий ...Берущий свое начало в понятии процессии как прогрессии, этот путь был одновременно продлением момента Богооткровения и припоминанием (и, как любая процессия вдоль нефа к алтарю, это был путь к свершению или к кульминации)»13.
В противоположность тому, как в Риме идея духовного символизма оказалась значительно сильнее формальных предписаний, в сегодняшнем Петербурге идея коммерциализации, с ее сиюминутным захламлением свободных пространств, оказалась значительно сильнее каких-либо законодательных ограничений.
Особенности и современное искажение петербургских зданий
В Петербурге различные архитектурные стили, такие как Барокко, Классицизм, Модерн, Неоклассицизм и даже Сталинский классицизм несли на себе сильнейший отпечаток петербургскости, что позволяет объединить их под понятием Петербургский историзм. Мы говорим: Петербургский Классицизм, Петербургский Модерн не в последнюю очередь потому, что помимо общих характеристик городской композиции Петербурга, существуют и ее более частные особенности.
Карнизы. Большинство домов старого города по высоте не превышает 3-6 этажей. Из-за сильной горизонтальности застройки, линия завершения фасада петербургского дома (его карниз) очень важна. Карниз как символ ограничения высоты в петербургской архитектурной иерархии важнее кровли. Самое парадное пространство города—Нева—обрамлено зданиями с четко «прочерченными» завершениями фасадов: Биржа и прилегающие к ней здания имеют мощный антаблемент, силуэт Зимнего дворца завершают статуи (кровля практически не видна). Вторят этому принципу и здания вдоль Дворцовой и Английской набережных, а бастионы Петропавловской крепости завершают эту впечатляющую градостроительную композицию горизонталей. Сильно артикулированные карнизы и антаблементы можно увидеть на Сенате и Синоде, на доме Сюзора, на Главном казначействе на Мойке и на других зданиях.
Кровли. Пологие крыши петербургских домов существенно отличают застройку Петербурга от более старых городов северной, центральной и западной Европы, в частности от Парижа. Поэтому бездумно заимствованное современное надстраивание мансардными этажами (рис. 2) очень часто входит в противоречие даже с не слишком удачными надстройками конца XIX в. В то время дома часто надстраивали, увеличивая высоту самого фасада, но при этом не меняли плоский силуэт кровли. Здания Петровского барокко и Модерна имеют более высокие кровли, но, во-первых, домов такого типа в городе не так много, а, во-вторых, в Петербурге (до недавнего времени) никогда не было целенаправленной программы достройки домов мансардными этажами, т. е. фактически полного искажения их силуэтов.
Колонны, детали, профиля. Профиля и лепные детали в историческом центре Петербурга присутствуют на каждом здании независимо от его стиля. Своими размерами они сочетаются с общим масштабом застройки, в частности с типичными размерами дверных и оконных проемов. Благодаря своей относительной равновелико-сти, лепные и скульптурные детали объединяют различные стили в одно целое. Поэтому именно модернистские здания, фасады которых не имеют ничего общего с традиционным способом деталировки, выпадают из общего ритма застройки.
В Петербурге такие стилистически разные здания, как Зимний дворец, с одной стороны, и Генеральный штаб—с другой, смотрятся единым ансамблем. Глядя на ансамбль
Рис. 2. Вид на кровлю новой гостиницы на Почтамтской улице с колоннады Исаакиевского собора.
со стороны Адмиралтейства, мы видим следующие общие признаки: высотную равно-великость обоих зданий, похожие по высоте колонны Зимнего дворца и Генштаба, богатый декор арки Главного штаба, удачно уравновешивающий декоративную отделку Зимнего дворца.
Даже петербургские здания периода эклектики второй половины XIX в., которые, как справедливо отмечает профессор В. Г. Лисовский, часто очень неудачно вторгались в существующую застройку или перекрывали эффектные панорамы города14, в том, что касается масштаба деталей, не входят в явное противоречие с более ранними строениями. Коренным отличием зданий эпохи модерна, таких как «Зингер» и «Елисеевский», от модернистских или постмодернистских строений являются скульптурный декор и детали: пояса, валики, прямые и обратные выкружки, каблучки и гуськи, скоции, руст и т. п. Общие для барокко, классицизма и эклектики, эти детали неизменно присутствуют и здесь. Детали, связывающие дома эпохи модерна с предыдущими эпохами, совершенно не мешали новаторству. В постмодернизме все вышеупомянутые типы профилей упростились, и их пропорциональное соотношение с общей композицией фасада нарушилось. Например, функцию антаблемента, состоящего из архитрава, фриза и карниза, теперь очень часто выполняет просто карниз, состоящий из примитивнейших профилей.
Минималистские остекленные фасады, такие как фасад торгово-развлекательного центра на Сенной (рис. 3), по мнению их создателей, «растворяются» в окружении за счет
Рис. 3. Торгово-развлекательный центр «Пик» на Сенной площади.
большой отражающей поверхности стекла. На самом же деле центр на Сенной отражает не окружающие дома, а небо, вставляя огромный кусок его отражения в застройку.
Штукатурки. Крашеные разноцветные штукатурки, а не обилие полированного камня и стекла издавна были отличительными признаками петербургских фасадов, поэтому облицовка полированным гранитом фасада нового здания торгового центра за Казанским собором или встройка полированного фасада малой сцены Александрин-ского театра (рис. 4) в ансамбль площади Островского полностью противоречат петербургской традиции облицовочных материалов. Даже для зданий, относящихся к началу XX в. и имеющих каменную облицовку, таких как новый корпус Публичной библиотеки (архитектор Е. С. Воротилов) или здание правления Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги (архитектор А. А. Гречанников) на площади Островского, характерна матовая фактура камня.
Окна. Оконные рамы петербургских домов по цвету всегда сочетались с фасадами. Сегодня этой гармонии нет и в помине: многие исторические фасады (не говоря уже о современных) изуродованы новыми белыми или темно-коричневыми рамами. Эту ужасную картину завершает вульгарный блеск тонированных стекол. Между тем в петербургских окнах отражалось его холодное небо, занимающее, как было показано выше, столь важное место в символизме города. Если для старых оконных рам характерна элегантная профилированность, которая позволяла сочетать их с наличниками, сандриками, карнизами и прочими деталями фасада, то примитивные плоскости современных рам вступают в противоречие с масштабом фасада.
Проблемы сохранения и развития города
Вандализмы в начале XXI в. Последние 10 лет центр города начал стремительно меняться, а точнее сказать—уродоваться. На протяжении большей части XX в. центр города фактически не знал, что такое новое строительство. Нехватка средств в сочетании со строгими охранными ограничениями спасли город от печальной участи акселерированного развития, характерного для Лондона, Парижа и Берлина,
Петербург оказался не готов к нынешнему притоку средств в строительную промышленность. В последние два года в результате коммерческого давления были приняты дискриминационные по отношению к историческому городу законы. Город будет подвергнут сильнейшим за последние сто лет изменениям в результате разграничения строительной деятельности на несколько зон в зависимости от их архитектурно-исторической важности. Такое деление на зоны значительно уменьшило площадь охраняемых территорий. Кроме того, тот факт, что в городе обнаружили более пятисот «лакун» (мест, разрешенных для строительства в пределах наиболее исторически значимой Зоны-1) означает, что, если новые здания будут отвечать принципам модернизма, Петербург как цельный ансамбль исчезнет. Принятие новых законов, которые отражают интересы застройщиков в гораздо большей степени, чем интересы горожан, прошло на фоне слабости охранных служб города, таких как КГИОП, а также на фоне недостатка общественных организаций, способных оказывать скоординированное сопротивление вандализму.
Но главная опасность для города заключается в том, что у его властей нет четкой стратегии развития мегаполиса, позволившей бы выделить дополнительные территории для строительства и таким образом спасти центр города от насильственной деградации.
Рис. 4. Фасад малой сцены Александринского театра на пл. Островского (вид со стороны театра).
^
Новые территории, старый город и традиция. Полностью законсервировать центр невозможно. Ведь определение пятисот лакун в законодательном порядке в самом центре—это результат не непонимания, а целенаправленного коммерческого давления. Совершенно понятно, что до тех пор, пока бизнес не будет иметь более привлекательной (с коммерческой точки зрения) альтернативы строительству в центре, законы будут меняться как пластилин, а существующие законы будут нарушаться.
В Петербурге как можно скорее следовало бы создать план децентрализации города путем создания новых локальных центров, привлекательных в архитектурном отношении и расположенных вблизи исторического центра города. Одним из таких мест мог бы стать район Митрофаньевского шоссе. Идею развития этого места поддерживают профессор В. Г. Лисовский и архитектор Д. А. Бутырин. Предлагаемая территория ограничена Обводным каналом с севера, Московским проспектом с востока, Благодатной улицей с юга и улицей Маршала Говорова с запада. Эта территория связана с центром; обладает потенциалом для создания там наземного метро вдоль Балтийской железной дороги, одна из веток которого могла бы доходить до Стрельны, а другая до аэропорта Пулково. Этот район будет связан существующей железнодорожной веткой с юго-западными пригородами: Петергофом, Стрельной и Ломоносовым (Ораниенбаумом). Новый район позволит оживить экономику и инфраструктуру Московского и Кировского районов.
Петербуржцы любят говорить, что новостройки—это не Петербург и там никто не хочет жить. Думается, что весь вопрос в том, какие это новостройки. В XIX в. и Коломна, и Пески тоже были новостройками, но люди там жили и живут с удовольствием, чего нельзя сказать об устаревающих районах второй половины XX в., таких как Купчино. Понимая, что центр города имеет ограниченную вместимость (о чем было нетрудно догадаться уже в начале XX в.), архитектор Иван Фомин в 1912 г. предложил план «Нового Петербурга» (т. е. прототип вышеупомянутого нового района), который обладал бы привлекательностью старого города за счет своих архитектурных достоинств и выполнял бы роль «громоотвода» в отношении центра.
Для центральных районов характерны определенные поддающиеся измерению параметры, никогда не соблюдавшиеся ни в хрущевском, ни в современном строительстве. «Новый Петербург» может отвечать параметрам старого в том, что касается плотности застройки, величины кварталов, соотношения высоты застройки и ширины улиц и площадей, размеров садов и парков.
Что касается самого центра, то, очевидно, там необходимо сохранение уже принятых высотных ограничений для зданий, встраивающихся в «лакуны»,—это будет первым шагом на пути уменьшения опасности очевидных вандализмов, подобных «Монблану», разрешение на строительство которого было принято еще до высотных ограничений.
Однако столь же очевидно, что 500 новых построек в лакунах лишат центр аутентичности. Решением этой проблемы могло бы стать использование исторических стилей при строительстве в центре. Петербургу уже сегодня необходима комплексная градостроительная реконструкция с тем, чтобы залатать «дыры», созданные модернизмом в исторической ткани. Одним из способов стимулирования данного подхода на практике могло бы стать ужесточение налогообложения для застройщиков в центре, с небольшим послаблением в том случае, если они сотрудничают с архитекторами-реставраторами для осуществления идеи градостроительной реконструкции.
Однако этот приемлемый для многих неискушенных наблюдателей принцип градостроительной реконструкции центра будет подвергнут жесткой критике со стороны
многих архитекторов и реставраторов. Дело в том, что он не соответствует теоретическим принципам модернизма, отголосок которых можно найти и в реставрационной практике. Эти принципы закреплены в программном документе под названием «Венецианская Хартия».
Теоретические разногласия. Венецианская Хартия, принятая в 1964 г. на II Международном конгрессе архитекторов и технических специалистов по историческим памятникам, квалифицирует предложенный выше подход комплексной градостроительной реконструкции как «фальсификацию истории» («подделку под старину»). Новые постройки в историческом контексте должны, по мнению авторов документа, отличаться от старых, отражая при этом современность и таким образом не вводя зрителя в «заблуждение» относительно подлинности памятника. Согласно статье 12-й, новые постройки в историческом контексте должны отличаться от старых: «Элементы, предназначенные для замены недостающих фрагментов, должны гармонично вписываться в целое и, вместе с тем, так отличаться от подлинных, чтобы реставрация не фальсифицировала историческую и художественную документальность памятника»15.
Венецианская Хартия была принята в то рремя, когда модернизм представлялся единственным путем архитектурного развития. Возможность возрождения прошлого раз и навсегда была исключена, поскольку модернизм воспринимался как символ необратимого прогресса. Кембриджский профессор сэр Николаус Певзнер считал, что модернистская архитектура навсегда трансформирует старое общество в общество «светлого будущего». Модернизм ассоциировался его ведущими теоретиками, прежде всего, с понятием Духа Времени (Zeitgeist). Модернисты видели в своей архитектуре гораздо больше, чем стиль—для них это была безальтернативная архитектура новой эпохи—прогресса, навеки оставившего позади все старое. Из мессианской подоплеки модернизма вытекает и один из его лозунгов: «архитектура—это больше чем стиль». Согласно этой логике, возрождение классики могло быть только результатом реакционного переворота и не могло произойти естественным путем в прогрессивном обществе. Поэтому в 1960-е гг, строительство в стилях прошлого воспринималось не как естественное продолжение традиции, а как искусственное противодействие ходу прогресса16.
По иронии, именно в 1960-е, в период расцвета «империи модернизма», американский архитектор Роберт Вентури создает проект «Дома матери», в котором появляется «еретический» аттик, еще недавно предаваемый анафеме. В 1985 г,, один из пионеров модернизма Филлип Джонсон строит в Нью-Йорке небоскреб AT&T, завершенный все тем же «подозрительным» аттиком. Таким образом, Джонсон (лидер модернистов) санкционировал своим проектом переворот «сверху», дав сигнал архитекторам к использованию элементов классической традиции. Между тем к концу 1980-х гг. ситуация вообще вышла из-под контроля постмодернистской стилистики—во всем мире уже существовало движение современных архигекторов-классиков.
Постмодернизм в архитектуре в свое время был движением, которое уже самим фактом своего широкого распространения в 1980-е гг. поставило под сомнение многие модернистские догмы. Казалось бы, теория реставрации должна была разрешить архитекторам опять заниматься «фальсификацией истории», т. е. делать то, что архитекторы делали до эпохи модернизма столетиями, не видя в своих действиях ничего криминального. При этом такая деятельность никогда не называлась «копированием по шаблону» или «подделкой под старину». Такие архитекторы, как Брюллов или Штакеншнейдер, не знакомые с теоретической системой модернизма, просто не поняли бы, о чем идет речь. Для них запрет использовать «языки» исторических стилей
был бы равносилен запрету на использование главных европейских языков в пользу, например, эсперанто. Работа в определенном стиле являлась для них не работой «по шаблону», а была деятельностью в определенной системе, в рамках которой они не копировали старое, а создавали новые архитектурные решения.
Реставрация, как и медицина,—профессия консервативная, имеющая дело с «лечением»,— отсюда стремление закрепить ее практик)' в международных хартиях во избежание ошибок. Отсюда же ее отставание от архитектурных теорий. Поэтому новая реальность практически не отразилась на реставрационной практике: разрешение на практику историзма в современном строительстве так и не было дано. Возвращение коммерческого неомодернизма в конце 1990-х гг. еще больше удалило нас от возможности практики историзма.
Вместе с тем, неомодернисты, сменившие во второй половине 1990-х постмодернистов, не осознали того, что отныне они представляют уже не идеологическое движение, каковым модернизм являлся в 1960-е гг., а стилевую группу, объединяющую минимализм, деконструктивизм и других преемников-вариаций модернизма. Уже никто, подобно Певзнеру, не верил в универсальную движущую сипу модернизма, способную создать «новый, лучший мир». Неомодернизм конца 1990-х вернулся уже в новое общество, имеющее постмодернистское сознание (имеется в виду именно сознание, а не стиль), выразившееся в том, что к моменту своего возвращения неомодернисты обнаружили довольно сильную оппозицию архигекторов-классиков, которые уже более не разделяли модернистских или постмодернистских воззрений в архитектуре.
Существующая ситуация в сегодняшнем архитектурном мире позволяет говорить
о наличии «теоретического двоевластия»: модернистская стилевая группа сосуществует с традиционной группой (включающей классику, готику и другие исторические стили). Обе эти группы представлены на рынке: модернизм в сфере коммерческого строительства, историзм в сфере жилья. Современный человек часто даже не осознает того, что две стилевые группы существуют в его подсознании параллельно. Так, директор компании Кока-Кола будет строить свои новые офисы в модернизме, а свой частный дом в историзме. Новая модель отчасти напоминает XIX век, когда различные исторические стили сосуществовали на равных правах. Естественно, что такая постановка вопроса не согласуется с основополагающей самотрактовкой модернизма как единственно допустимой архитектурой «нашего времени». Отсюда и уничижительные термины, применяемые модернистами по отношению к современной классике: «пастиж», «подделка под старину», «увраж» и т. п., несмотря на то, что современный модернизм точно так же «подделывает» свои более ранние стилистические стадии.
Поскольку в ряде случаев современная реставрационная теория и практика уже представляет собой отступление от Венецианской Хартии, с 3 по 5 ноября 2006 г. Международная информационная сеть по проблемам традиционной архитектуры и градостроительства (International Network for Traditional Building, Architecture and Urbanism, INTBAU) под патронажем принца Уэльского организовала конференцию в Венеции: «Возвращение к Венецианской Хартии: Модернизм и реставрация в послевоенном мире». Одной из целей являлось вынесение на рассмотрение Международного совета по охране памятников и исторических мест (ICOMOS) ряда положений, дополняющих Хартию разрешением практики современной классики в исторических городских центрах. Кроме того, на конференции была создана и собственная хартия INTBAU17.
Среди подготовительных материалов конференции обращают на себя внимание положения статьи Роберта Адама: «Консервация как часть живущей, развивающейся и меняющейся культуры более творчески выразилась в Хартии Консервации Индийского
национального треста искусства и культурного наследия» 2004 г.18 Аутентичность обсуждается в несколько других (чем в Венецианской Хартии) терминах: «Система традиционных знаний и культурный ландшафт, в котором они существуют, в особенности, если они (знания) „живые44, должна определять аутентичность ценности памятника, предназначенного для консервации. Точная копия или новодел должны цениться, когда последние гарантируют продолжение традиционной строительной практики».
Если de jure вышеуказанная реставрационная теория осуждается западной реставрационной школой, то de facto она уже представляет собой практическую реальность. Идею реконструкции утраченных памятников поддерживает также профессор кафедры реставрации Санкт-Петербургского государственного академического института им. И. Е. Репина А. Б. Алёшин: «Отвергая методику восстановления и воссоздания мемориальных памятников с высоты академической беспристрастности, мы даем „продвинутым44 зодчим карт-бланш на уничтожение художественно-образного содержания нашей исторически сложившейся среды обитания. ...Возможно, в этом (нижеизложенном) можно усмотреть своеобразное забвение „великих идей44 и „героев44, заложивших основополагающие принципы научной реставрации (закрепленные в Венецианской Хартии), но катастрофическая ситуация и скорость ее развития неумолимо подталкивают художественную общественность к одобрению практики как фрагментарной, так, иногда, и целостной реконструкции. Принятие этой позиции ни в коем случае не является ревизией научных и этических норм консервации и реставрации музейных экспонатов. Исключая или минимизируя гипотетические решения в этих направлениях, мы, в тоже время, не должны экстраполировать музейные принципы на все виды памятников. Особенно в тех случаях, когда на одной чаше весов находится сохранение силуэтов и образов исторических центров российских городов, а на другой—их обновленческая урбанизация. Вероятно, выбор в пользу восстановления и даже воссоздания этих объектов будет не только этически оправдан, но и единственно необходим. В этом контексте реконструкцию следует рассматривать как наиболее приемлемую форму сохранения и защиты исторически сложившейся среды. ...Как уже упоминалось выше, выполнение подобных работ возможно при „особой талантливости исполнителей и совершенстве интерпретации44. Здесь необходимы беспристрастная эстетическая оценка и коллегиальный контроль за методикой и качеством воссоздания. Лишь следуя им, мы можем рассчитывать на положительные результаты. Отказавшись же от этого пути, мы, в который раз, уподобимся пресловутому Ивану,— не помнящему родства. И вновь повторим тот опыт отрицания прошлого, о котором писал А. Герцен: ,Делая пропасть лежит между теоретическим отрицанием и практическим отречением, и сердце плачет и прощается, когда холодный рассудок уже приговорил и казнит44. Не хотелось бы быть немыми свидетелями этого действия»19.
На основании мнений Алёшина и Адама можно сформулировать два возможных подхода к градостроительной реконструкции Петербурга:
а) проектирование совершенно новых, никогда до этого не существовавших зданий на «языке» того архитектурного контекста, в котором они находятся (мнение Адама и Индийского национального треста искусства и культурного наследия);
5) восстановление утраченных памятников по документам (мнение Алёшина).
Учитывая то, что в Петербурге появилось более пятисот потенциальных строительных площадок в центре города, представляется практически невозможным восстановление утраченного с документальной точностью. Многие дома были разрушены во время войны, а фотографии утеряны; по некоторым территориям вообще не могло быть документов, поскольку они всегда были свободны. Поэтому при намерении сохранить цельности
застройки план а часто может выступать альтернативой плану б. Хотя историческая ценность постройки, созданной в соответствии с планом а, и не столь высока, ее эстетическая ценность как продолжение архитектурного контекста просто неоценима.
С точки зрения модернистской доктрины план а—это не что иное, как создание «симулякров», «подделок», «фальшивок», «обманок» и т. п. С точки зрения теории современной классики—это единственно возможный язык, уместный в соответствующем языковом контексте. В том случае, если в результате конференции ШТВАи и других подобных мероприятий, точка зрения традиционалистов будет, по крайней мере, уравнена в правах с точкой зрения модернистов, такие организации, как ИКОМОС и ЮНЕСКО, получат легитимные основания для одобрения практики архитектуры историзма в городах-памятниках.
Несмотря на то, что современный стилистический плюрализм в архитектуре привел к сосуществованию двух конфликтных точек зрения в реставрации, думается, что практика историзма при строительстве новых зданий в историческом центре Петербурга особенно актуальна потому, что Петербург архитектурно целен и сочетающийся с этой цельностью историзм мог бы стать «упаковкой» новых функций динамичного метрополиса.
Практические проблемы. Даже если предположить, что власти города признали, хотя бы частично, необходимость реконструкции и развития города в соответствии с точкой зрения классицистов, возникнет ряд практических проблем,
1. В Петербурге практически нет ни архитекторов-классиков, ни учебных заведений, занимающихся их подготовкой Архитектурный факультет СПГИ им, И. Е. Репина настолько индоктринирован догматами модернизма, что после первых двух лет изучения античности и традиционной архитектурной отмывки студентам предлагается проектировать «современную архитектуру». Это особенно шокирует, поскольку ряд европейских и американских университетов, возрождающих классическую традицию, моделируют свои программы по образцу старых академий Франции и России В самой же «цитадели классики» образование, позволяющее работать в области реконструкции города, практически не дается.
2. Модернистская пропаганда инфицировала практически все значительные архитектурные и строительные фирмы Петербурга, а также планировочную политику Градостроительного совета Петербурга.
3. Большинство архигекторов-реставраторов усматривают «ересь» в отклонениях от духа Венецианской Хартии и других подобных ей документов.
4. За последние 5 лет расширился сегмент русских заказчиков, ассоциирующих модернизм с «западной» модой, сменившей первую волну достаточно плохой постмодернистской полуклассики.
Предлагаемые решения
Создание на факультете архитектуры Государственного академического института живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Е. Репина хотя бы одной мастерской для обучения классическому проектированию, куда желающие студенты могли бы записаться по распределению после вводной программы первых двух курсов.
Организация международных летних школ для студентов архитекгоров-классицистов с приглашением преподавателей из России и других стран.
Создание в Петербурге объединенной информационной сети для специалистов как архитектурной, так и реставрационной и строительной отраслей, симпатизирующих архитектуре историзма.
Проведение международной выставки современных классицистов.
Разработка и представление на рассмотрение Градостроительного совета плана по децентрализации города путем создания архитектурно-привлекательных локальных центров за пределами исторического центра.
Разработка программы налоговых ужесточений для строительства в центре города с небольшим послаблением для застройщиков, желающих строить в исторических стилях.
Создание компьютерной базы данных (фотографий и чертежей старых зданий), которые могут быть использованы дня восстановления утраченных памятников, проектирования с использованием исторических деталей, написания образовательных пособий для обучения студентов проектированию в исторических стилях, производства декоративных деталей.
Обеспечение участия современных архитекторов-классиков в тех заказных архитектурных конкурсах, которые имеют отношение к центру Петербурга.
Создание Комиссии, которая занималась бы всем комплексом вышеизложенных мер на постоянной основе. В данную Комиссию моши бы войти представители Администрации Президента, ЗАКСа, губернатора, КГИОПа, ВООПИКа, Градостроительного совета, бизнеса и общественных организаций, поддерживающих охрану исторического центра Петербурга и практику архитектурного историзма.
1 NebolsineA. Spirituality of Classic St. Petersburg//Art Watch UK. Special Issue. The Classical City of St. Petersburg. 2006 (в печати).
2 Вержбицкий Ж. М. О целостности исторического города//Классический Город. Сетевой журнал: www.metropolian.spb.ru. Архив Публикаций. 2005. Март.
3 Шатилов Д. А. Макроструктура города—охрана петровского наследия//Классический Город. Сетевой журнал: www.metropolian.spb.ru. Архив Публикаций. 2004. Октябрь.
4 Scruton R Hail Quinlian Тепу—Our Greatest Living Architect// Spectator. 2006. April 6. (P. Скру-тон. Прославим Куишшана Терри—величайшего из ныне живущих архитекторов / Перевод А. А. Гликина//Классический Город. Сетевой журнал: wwwmetropolian.spb.ru, Архив Публикаций. 2006. Май.
5 Золотоносов М. Что в Петербурге надо охранять больше—дома или пустоты?//Город. № 18. 2006.
6 Там же.
7 Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // История и типология русской культуры. СПб.: Искусство-СПб, 2002. С. 212-213.
8 NebolsineA. Op. cit.
9 Скворцов А. Монблан не хочет становиться ниже//Город. 2006. Апрель.
10 MayemikD. Timeless Cities. Colorado: Westview Press, 2003. C. 2-3.
11 Там же. С. 66.
12 Там же.
13 Там же. С. 67.
14 Лисовский В. Г. Новое строительство в ансамблях Росси//Классический Город. Сетевой журнал: www.metropolian.spb.ru. Архив Публикаций. 2005. Апрель.
15 Международная хартия по консервации и реставрации памятников и достопримечательных мест (Венецианская Хартия).
16 WatkinD. Morality and Architecture. Clarendon Press, Oxford, 1977. C. 80-104.
17 International Network for Traditional Building, Architecture and Urbanism (INTBAU). Сайт: http://www.intbau. org/venicecharter.htm
18 Adam R. Conservation and planning culture//INTBAU. Сайг: http://www.intbau.org/venicecharter.htm
19 Алёшин А. Б. Реконструкция. Сохранение или уничтожение?//Реликвия. 2005. № 1 (8). С. 8-19.
