CC BY
241
Секция «История книжного дела»
Архетипические сюжеты кельтской мифологии
C.B. Голова,
канд. филол. н., доцент кафедры истории литературы
Перечитывая мифы кельтов, невольно думаешь, чем нова эта мифологическая система, в чем ее неповторимость. Многое, под другими именами, знакомо с детства.
B кельтской мифологии Ирландии выделяются четыре цикла:
- «о детях Дану», боровшихся с фоморами, то есть «богами
Домну»;
- о богах клана Туатха Де Данаан, вытеснивших фоморов с материка, но захваченных сынами Мил Эспейна,
- о героях Ольстера (об уладах: Конхобаре, Кухулине);
- о Финне.
B мифах же бриттов, заселивших Ирландию, боги относятся к двум семействам:
- дети Дон и ее супруга Нудда, или Ллудда;
- дети Ллира, т. е. британские фоморы - воплощение стихии, морской изменчивости и смерти.
B войне фоморов с богами традиционно видят борьбу сил хаоса и космоса, проецируя ее на войну разных поколений богов греко-римского пантеона, например, на противостояние рода титанов и тита-нид - роду Зевса.
C племенем Ллира борются боги небесного круга - дети Дон. Их имена записаны на небесах в виде созвездий. «Волосы Кассиопеи» -двор Дон; Млечный Путь - Замок Гвидиона, сына Дон.
Однако имя Гвидон, столь созвучное Гвидиону, Пушкин заимствовал не из кельтской мифологии, а из сказания о Бове-королеви-че, которое также отразило борьбу сил хаоса и космоса, ибо в сказании повествуется, как благородный царь Гвидон (архетипический образ космоса) был убит коварным царем Додоном (выразителем стихий хаоса),
который тоже станет героем другого пушкинского произведения -«Сказки о золотом петушке». Сюжет сказания о Бове основан на двух мотивах - поиска невесты и мести за отца.
Мотив мести за отца имеет скорее мифологические, нежели сказочные корни. Космогония, или космическая мифология, обычно описывает процесс укрепления и торжество сил космоса в начале бытия мира и его распад - в конце времен. Смена поколений богов в кельтской и греческой мифологии как раз и свидетельствует о воцарении космоса. Бог, борющийся с силами хаоса - фоморами или титанами - и становящийся убийцей или отцеубийцей, в космогоническом мифе, оказывается гарантом прогресса, принципов космоса и порядка, ибо он убивает ночь, стихию, смерть. Этот мотив имеет христианский отзвук, ибо в пасхальных песнопениях поется «Христос воскрес из мертвых, смертию смерть поправ...» Итак, попирание смерти становится торжеством жизни, благодати, поддерживающей красоту и порядок в мире. Убийство в космогоническом мифе так же, как в мифе о змееборчестве, осмысляется как героический акт. Словом, космогонический миф живет идеей прогресса, а смена поколений, осуществляемая даже через отцеубийство, осмысляется как торжество сил космоса.
Однако если космический мотив борьбы космоса и хаоса проецируется на семейную и социальную жизнь и обретает свое бытование в рамках, например, сказки, то мы сталкиваемся скорее с мотивами умаления времен, постепенного регресса человечества. Золотой век остался позади, а апокалипсис и обветшание рода человеческого не отнесены в абстрактное будущее, но постепенно совершаются здесь и сейчас через смену поколений. Поэтому герой-отцеубийца становится выразителем сил хаоса и достоин мести за свое преступление. Космос мифа и социум сказки существуют в разных потоках времен. Космос продолжает формироваться и сохраняет свою стабильность. Социум постепенно разрушается, ветшает, деградирует. Мотив мести за отца в сказании о царевиче Бове генетически восходит к семейной архетипческой образности сказки. Выразителем сил космоса и порядка становится Гвидон, его же убийца вносит в мир раздор, измену и смерть. Таким образом, мстя за своего отца, то есть за царя Гвидона, царевич Бова восстанавливает справедливость и порядок в мире.
Интересно, что Гвидион-Гвидон остается носителем идеи космоса как в кельтском мифе, так и в сказании о Бове. Но в мифе Гви-дион как космический герой выступает в роли героя, убивающего одного из богов Аида, а в сказке он же, Гвидон, выступает в роли жертвы.
Итак, «Мабиноги Мэта фаб Матонви» повествует, как Гвиди-он спустился в Аид, чтобы добыть диковинных поросят. Интерес Гвиди-она к поросятам объясняется их диковинным вкусом - ибо их плоть была слаще мяса коров и быков. Владельцем же этих свиней был При-
дери (1, 350). В ирландской же ветви кельтской мифологии свиньями владеет Мананнан Мак Лир. Из морского духа он постепенно превратился в покровителя мореплавателей и многих других ремесел - это похоже на то, как в морской стихии постепенно проступает лик космоса. Свиньи же, которыми владел Мананнан Мак Лир даровали бессмертным - бессмертие, ибо даже боги ирладнцев изначально мыслились как существа смертные (1, 65). Их поколения сменялись - оставались лишь дольмены, могильные холмы богов. Этот мотив бессмертия, обретаемого через пищу, видимо, был утрачен бриттами.
Однако Придери отказался вознаградить Гвидиона, утешившего хозяина дивной застольной беседой и изысканными рассказами, и не подарил ему просимого поросенка. Обратившись к чарам, Гвидион обратил древесную губку в двенадцать позолоченных щитов, а также в двенадцать коней с золотой упряжью и в двенадцать черных белогрудых борзых с золотыми ошейниками. Обменяв все эти богатства на свиней, Гвидион и его спутники отправились домой, понимая, что сутки спустя все эти роскошные подношения вновь обратятся в древесную губку, и тогда Придери направит войска вслед Гвидиону. Далее повествуется о периоде войн между силами света, возглавляемыми Гвидионом, и силами тьмы с Придери во главе и, наконец, об их личном поединке, завершившимся победой Гвидиона.
Итак, торжество сил света и космоса совершается в мифе через героическое деяние Гвидиона, через победу над божеством Аида -Придери.
Но, как уже было сказано выше, в сказочном контексте носитель космических сил играет страдательную роль, и тот же герой, Гвидон, в сказании о Бове-королевиче сам становится супругом и жертвой прекрасной королевны Милитрисы, ибо коварная королевна отправила своего верного слугу Ричарда к царю Додону и подучила его убить мужа, а саму ее взять в жены и править с ней в ее королевстве. Так, в социальном космосе сказания утверждаются силы стихийной женственности, ассоциирующиеся с хаосом, иррациональным злом, смертью. Интересно, что когда Бова мстит царю Додону за убийство отца, то вслух признается: «За то б я тебе головы не отсек, что ты моего батюшку доброго и славного короля Гвидона извел. А я за то тебе отсеку голову, что послушался женского разума». (Переложение Сергея Сметанина.) В сказании о Бове-королевиче средневековые представления о злой жене переплетаются с мифологическими представлениями о стихийной женственности хаоса, моря, смерти.
Но воплощением водной стихии могут быть и боги, не только богини. Интересно, что и Протей, и Мананнан мак Лир (т. е. сын Лира) как морские божества наделены общим свойством - с легкостью изменять свою внешность. В «Короле Лире» Шекспира мифологический Ллир
как воплощение стихии воды и смерти становится причиной предапока-липсического сдвига мира и его катастрофы. «Вот они, эти недавние затмения, солнечное и лунное! Они не предвещают ничего хорошего. Что бы ни говорили об этом ученые, природа чувствует на себе их последствия. Любовь остывает, слабеет дружба, везде братоубийственная рознь. В городах мятежи, в деревнях раздоры, во дворцах измены, и рушится семейная связь между родителями и детьми» [2, с. 888], - обличает мир Глостер. Но точнее всех апокалипсические предчувствия удается выразить шуту:
Забудет клеветник обман И не полезет вор в карман, Закладчик бросит деньги в яму, Развратник будет строить храмы, -Тогда придет конец времен, И пошатнется Альбион. [2, с. 903]
Сама мысль доверить пророчества шуту свидетельствует о разрушении космических сил в обществе. Шут соединяет взаимоисключающие служения пророка и юродивого, свидетельствуя о торжестве стихий хаоса и о разложении структур даже не в обществе (ибо нравственный закон, по его свидетельству, в конце времен восторжествует), а в человеческом сознании, которое теперь способно примирить и одобрить слияние всего со всем.
Шекспир предлагает социальную проекцию апокалипсического мифа, повествующего о торжестве хаоса в конце времен, ведь образ Лира слит со стихией грозы, странствия и безумия - с разнообразными проявлениями хаоса. Король Лир не обладает ярко выраженной протеичностью и изменчивостью - он изменяет не внешность, а только свой социальный статус. Но эта способность к социальным метаморфозам в трагедии Шекспира напоминает отзвук общей для богов морского пантеона способности к протеичности.
Наиболее ярким служителем сил космоса в кельтской мифологии становится король Артур.
Считается, что культ Артура поздний. Так, ни одна из «Четырех Ветвей Мабиноги» о нем не упоминает. Впрочем, в старинной поэме, входящей в состав Черной Кармартенской и Красной Гергестской книг, повествуется, что «сам Ллуд - этот Зевс старого пантеона - на самом деле был всего лишь одним из «Трех Старших Рыцарей Войны» Артура» [1, с. 354].
Словом, король Артур рыцарских романов - явление действительно позднее, но уходящее корнями в мифологическую древность. Чтобы прояснить генезис этого образа, придется обратиться к этногра-
фии и задуматься, какие древние народы принесли свои мифологические сказания на земли Ирландии и породили новую мифологическую систему.
Итак, носителем новой мифологической системы был народ, сформировавшийся в Ирландии в результате трех основных волн заселения. Аборигенами по отношению к основной, кельтской, колонизации выступили земледельцы хамиты, известные как иберы, берберы, баски, древние египтяне, а также грекам - как пелазги, римлянам - как этруски, евреям - как хетты.
Их потеснили племена гойделов, или гэлов (вторая волна заселения), а затем бриттов, или бритонцев (третья). Две последние волны принесли с собой народы, относящиеся к кельтскому макроэтносу.
В результате возник сплав кельтской и иберийско-египет-ской мифологических систем. «То, что Артур и Осирис, по сути, являются фигурами, берущими начало в общем источнике, должно быть достаточно ясно постигающему мифологию. Друидизм - это лишь культ Осириса в иной форме, а Артур, по-видимому, имеет единый источник с Аусаром, или Осирисом. Когда Артура в битве при Камелоне убивает его вероломный племянник Модред, то сестра Артура увозит его на барке на таинственный остров Аваллах, или Авллон, - заморская или подземная область, «Яблочное место». Там он остается ни жив ни мертв, ожидая судьбоносного дня, когда Британии потребуется его меч.
История Осириса по многим пунктам напоминает историю Артура. После того как Осириса убивает его брат Сет, тело египетского бога перевозят на священном корабле по Нилу, в сопровождении траурной свиты, сестер Исиды и Нефтиды, - в область Аалу на Западе, место обильных фруктов и зерна. Предполагалось, что там Осирис будет властвовать как бог неумирающих, ожидая славного воскресения» [3, с. 127].
Имя Артура можно объяснить и через индоевропейский корень, известный нам в составе таких слов, как «оратай», «орать». Что хорошо согласуется с тем, что Артура отождествляли с Артайусом - галльским богом земледелия. Кроме того, Артур - «историческое лицо, жившее в V - начале VI вв., после того как римляне ушли из Британии» [1, с. 464].
Будучи социальной адаптацией бога земледелия или бога, обитающего до времени в царстве плодородия, король Артур приобретает в рыцарском романе функции главы застолья. Важнейшей же реликвией этих застолий становится чаша Грааля. А одна из главных задач Грааля [4, с. 152] - насыщать и питать рыцарей, собравшихся за круглым столом короля Артура.
Чаша Грааля и свиньи Мананнана Мак Лира свидетельствуют о важнейшем архетипе кельтской мифологии - об архетипе сытости, которая ассоциируется с духовным блаженством, бессмертием и сча-
стьем. Словом, кельты не знали эллинской эстетики воздержания от обильной пищи. Позавтракать горстью оливок и разбавленным вином было для них невозможно не только вследствие более сурового климата Ирландии в сравнении с благодатной Грецией, но вследствие их архе-типической и эстетической ориентацией на состояние сытости. Благодатный человек для кельтов - это вечно сытый человек. Культ сытости зафиксирован также в мифе об Осирисе. Отмечу также, что эстетика воздержания от материальных благ высвобождает человека и позволяет ему стать творцом духовной культуры. В этом смысле эллинистическая культура выросла из культа воздержания.
Международным является также известный кельтам культ омфалоса - пупа земли, ее энергетического центра. К числу памятников, отмечающих центр земли, относится «так называемый Турский камень (Туро, графство Голуэей, Ирландия; примерно I в. до н. э.). Судя по его форме, это сакральный камень плодородия, родственный каменному Пупу Вселенной в древнегреческих Дельфах» [5, с. 14].
Омфалос, как известно, находился также в адитоне - то есть в сакральном пространстве дельфийского храма. Именно в адитоне восседала на треножнике Пифия. «Копии этого камня. были расставлены вокруг храма, чтобы подчеркнуть центральное положение и святость Дельф» [6, с. 43].
Уничтожив культ Аполлона в Дельфах как форму демонической одержимости Пифии, христиане саму идею омфалоса воцерко-вили: «О том, что в полу Святой Софии находился особый красный камень Омфалий, упоминает и русский паломник архиепископ Антоний Новгородский: «Во святей же Софие у олтаря на правой стране, ту есть мороморъ багрян, ту поставляютъ престолъ златъ, и на престоле по-ставляютъ царя на царство» [7, с. 67]. Этот круглый камень появился в храме при постройке во времена Юстиниана. На него становились цари перед входом в святилище.
Думаю, воцерковление архетипа омфалоса произошло в контексте общехристианского стремления завладеть центром вселенной, который видели, прежде всего, в Храме Гроба Господня. Игумен Даниил свидетельствует, что Пуп земли [8, с. 31, 175] расположен в храме Воскресения между алтарем и стеной - эта идея о спасительном центре вселенной опирается на 73 псалом.
В «Улиссе» Джеймса Джойса «Маллиган называет омфалом башню Мартелло. В жизни так ее называл Гогарти, утверждая то ли в шутку, то ли всерьез, что башня станет новым оракулом, храмом неоязычества» [8, с. 557]. Джойсу присуще чувство порочности чистоты Адама, лишенного пупа. «Пуповины всех идут в прошлое, единым проводом связуют-перевивают всю плоть» [9, с. 32]. Один Адам вне этой связи.
Еще одним универсальным мотивом кельтской мифологии является мотив странствия в поисках сокровища, словом есть у кельтов и свои аргонавты. Но реликвии, за которыми они отправились в странствие, нужны им не как знак благополучия и богатства (в Колхиде при помощи шкур намывали золото), а чаще всего как средство для исцеления от болезней и ран.
История же кельтских аргонавтов такова: Луг - за убийство своего отца, второстепенного бога Солнца - Киана - требует с убийц, сыновей Туиреана, сына Огмы - Бриана, Иухара и Иухарба - своеобразный выкуп: они должны добыть семь чудесных предметов и издать три вопля на холме Кнок. Последнее приключение оказывается для сыновей Туиреана смертельным. Луг, таким образом, приобретает для клана богов Туатха Де Данаан удивительные вещи. Посмотрим, в чем нуждались и о чем мечтали ирландские кельты. Вот три целебных яблока Гесперид, они же смертельное оружие, как бумеранг, возвращающееся в руки, бросившего - одним из этих яблок Бриан убил царя Писара. А вот свиная кожа из Греции - она исцеляет, а вода, струйкой пробежавшая по ней, на целых 9 дней превращается в вино. А вот всех поражающее копье царя Писара, которое станет копьем Луга. В Сицилии же были добыты два коня и колесница, на которых впоследствии Мананнан Мак Лир, покровитель мореплавателей и торговцев, будет отправляться из Эрина - в кельтский Элизиум. Кстати, братья сами путешествуют на челноке Мананнана - Усмирителе Волн. Царь Золотых Столбов, Изала, добровольно отдаст 7 поросят, а Мананнан приготовит из них - возрождающихся быстрее, чем их успевают съесть, - пир, на котором все пирующие боги клана получат бессмертие и вечную молодость. Впрочем, это сказание не помешает тем же богам во множестве умирать в войнах с фоморами, воплощающими стихию воды и хаос, и людьми. Собаку, способную задушить всякого зверя, герои добудут у царя страны Иордуаидх. Вертел - на подводном острове женщин Фианхуиве.
Герои? Впрочем, какие они герои. Героев прощают, а Луг не разрешил им завернуться в свиную кожу - ибо все реликвии были привезены перед завершающими криками на холме.
Статус бога Солнца мешает в Луге увидеть трикстера. Но он ведет себя именно как трикстер: чужими руками и трудами завоевывает для своего клана реликвии, а затем - оставляет героев умирать от ран, сквозь которые могла бы свободно пролететь птица. Обманувший, как и следовало бы ждать от трикстера, братьев, ибо изначально речь шла о выкупе, а не о смертной казни, Луг по своей функции приближается также и к типу культурного героя, то есть добывателя культурных, жизненно важных ценностей, знаний и ремесел. Надо сказать, что культурный герой и трикстер - взаимоперетекающие мифологические типы. В Прометее акцентирован героический дух, но для того, чтобы украсть у вер-
ховного божества огонь или принести маис может пригодиться не только мужество, но и хитрость. Таковы Койот или Ворон во многих североамериканских мифологиях.
Из литературных героев черты трикстера видят иногда не только в Остапе Бендере, но и в Мефистофеле, и в Панурге.
Словом, помня о Люцифере, не стоит в свете видеть однозначное добро, а в тьме - однозначное зло. Эти категории настолько переплетены, что пришедшее из латыни через немецкий язык слово «nimbus», означающее «туман», «дождевая туча» и ассоциирующееся с тьмой, в языках-рецепторах превратилось в «нимб», атрибут светозар-ности святых. Так, идея тьмы в одном языке порождает идею света в языках-рецепторах. И дело не только в том, что в тучах на землю сходили языческие божества. Архетип благодатной тьмы имеет более глубокие корни: св. Дионисий Ареопагит, например, воспевает божественную тьму как непознаваемую сущность Бога.
В противовес благодатной тьме свет, изливаемый Лугом -обманчив и насмешлив. Трикстерная роль Луга связана с тем, что он мстит за отца, что более подобает сказочному герою, живущему в контексте умаления времен, а пользуется результатами убийства как герой мифологический, становящийся большим источником стабильности космоса, нежели его отец. Луг - это Зевс кельтского пантеона, который убил отца чужими руками и мстит убийцам за то, что они совершили переворот на мифологическом престоле, который не отважился совершить он сам. Амбивалентность, нравственная двусмысленность и трик-стерность Луга связана с тем, что он живет в двойном времени - в мифологическом времени торжества космоса - и в сказочном времени умаления времен. Это двойное видение мира в контексте разнонаправленных потоков времени делает его образ ироничным, насмешливым, остроумным.
Кроме того, все мифологические системы, делятся на погружающие мир в свет до рождения бога Солнца - и системы не знающие, этого благодатного, нетварного света.
Вспомним, в этой связи египетское сказание, следующим образом объясняющее появление кобры на посмертном головном уборе фараона:
В гелиопольской традиции (Иуну) жрецами Ра Атума провозглашалось, что коброй стал оскорбленный Глаз Атума, которого повелитель послал на поиски своих детей Шу и Тефнут, когда в начале состворения мира еще не было света. Глаз Атума нашел детей и привел к отцу. Но так как целые столетия ушли на их поиски, то Атум сотворил себе новый Глаз. Не желая слушать никаких оправданий, оскорбленный Глаз превратился в кобру и нацелился, чтобы укусить Атума. Но бог Атум взял ее в руки и поместил к себе на лоб. С тех пор Глаз-кобра
украшает короны богов и фараонов и называется урей. Считается, что урей смотрит вдаль и если встречаются на пути бога враги, то он уничтожит их, испепелив лучами. Кстати, после этого из вод океана Нуна вырос белый лотос и оттуда вылетел бог солнца Ра, наполнив мир светом и прогнав первозданную тьму. Увидев Атума и его детей, Ра заплакал от радости. Его слезы упали на землю и превратились в людей (по материалам книги «Древний Египет», И.В. Рак).
Греко-римская и кельтская мифологии не знают изначальной тьмы. Интересно, что у Кельтов богиня войны Морригу, символизировавшая луну, «возникла раньше солнца» [1, с. 57].
Таков же и библейский мир, погруженный в свет до сотворения Солнца.
Одно из наиболее своеобразных свойств кельтской мифологии состоит в том, что гарантом космической устойчивости мира становится светоносный бог-трикстер. Луг - космогоническое божество света - ведет себя подобно культурному герою и трикстеру, сохраняющим архетипическую связь с хаосом и тем самым уподобляющемуся героям типа Титана Прометея. Именно трикстер обновляет жизнь смертью, утверждает истину ложью и служит прогрессу воровством. Кельский Луг уникален своим сочетанием космического героя с героем выразителем стихий хаоса.
Библиографический список
1. Кельтская мифология. Энциклопедия. - М. : ЭКСМО, 2002.
2. Шекспир Уильям. Полное собрание сочинений в одном томе / Уильям Шекспир. - М. : Альфа-книга, 2008.
3. ЛьюисСпенс. Тайны древних Бриттов / Льюис Спенс. - М. : «Вече», 2007.
4. Барбрер Ричард. Святой Грааль / Барбрер Ричард. - М. : ЭКСМО, 2006.
5. Кельты - художники и сказители. - М. : Арт-Родник, 1998.
6. Брод Уильям. Дельфийский оракул / Уильям Брод. - М. : ЭКСМО, 2007.
7. Священник Григорий Евтуленко. Храм Святой Софии в Константинополе, - СПб. : Сатис, 2008.
8. Хожение игумена Даниила в Святую Землю. - СПб. : Издательство Олега Абышко, 2007.
9. Хоруджий С Вместо послесловия / С. Хоруджий // Джойс Джеймс. Улисс, - М. : Республика, 1993.
