CC BY
195
УДК 94(47)+28 (035.3)
АРХЕОЛОГИЯ И ИСЛАМ В СРЕДНЕМ ПОВОЛЖЬЕ В X - ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIII В.: ОПЫТ КОМПЛЕКСНОГО АНАЛИЗА
© 2016 г. И. Л. Измайлов
Статья посвящена проблеме происхождения и распространения ислама в Среднем Поволжье. Данная тема уже более двух столетий привлекает внимание исследователей. В настоящее время нет сомнений в том, что Волжская Булгария была мусульманским государством со значительным распространением ислама среди населения страны. Но остается дискуссионным вопрос о характере и интенсивности этого процесса. Для изучения данного вопроса использовались главным образом нарративные источники. Археологические материалы (в основном погребальные памятники) привлекались спорадически. В данной статье для анализа ситуации привлечен весь имеющийся корпус археологических источников, что позволило сделать ряд важных выводов. Судя по этим данным, ислам был широко распространен среди городского и сельского населения. Никаких следов языческих погребальных обрядов с начала XI в. в Булгарии не зафиксировано. Представления о существовании некоего массива языческого «финно-угорского» населения следует считать ошибочным, основанном на манипулировании некоторыми видами археологических находок, в первую очередь украшениями, которые, очевидно, не несли ни этнокультурной, ни конфессиональной нагрузки, а их распространение являлось результатом господствовавшей тогда своеобразной моды. Ислам среди населения средневековой Булгарии был единственной религией, не считая, видимо, христианских общин, которые жили обособленно. Мусульманская культура составляла неразрывное целое с булгарской археологической культурой.
Ключевые слова: археология, история, Волжская Булгария, ислам, мусульманская культура, средневековый мусульманский город, погребальный обряд, мечети, бани.
Проблема происхождения и распространения ислама в Среднем Поволжье достаточно давно привлекает внимание исследователей. Мусульманская Булгария была одним из ранних средневековых государств Восточной Европы, что резко изменило цивилизационную и конфессиональную ситуацию в регионе, определив на многие века культурное, религиозное и этническое своеобразие Волго-Уральского региона.
До начала широких археологических исследований историки, только изучая письменные данные, получали сведения о социальной и этнокультурной истории Волжской Булгарии. В
современных условиях вполне оправдано максимально широкое использование археологических материалов. Но это не просто некое механическое собрание разнокультурных древностей, как иногда представляется некоторым авторам (см.: Руденко, 2008, с. 16, 55 и др.), а остатки некогда живой культуры, которая имела свои истоки, динамику развития и общие характерные элементы, отличающие ее от окружающих археологических реалий. Все археологические объекты, являющиеся непосредственными ископаемыми остатками культуры населения Волжской Булгарии, объединяются понятием булгарской археоло-
Рис. 1. Карта основной территории Волжской Булгарии. Fig. 1. Map of the main territory of the Volga Bulgaria.
гической культуры (Измайлов, 2002, с. 488). Поскольку рамки статьи не позволяют развернуть полную аргументацию, отметим, что эта культура имеет все элементы, которыми обычно исследователи характеризуют ту или иную культуру - сплошной и ограниченный ареал памятников, городища (особенности топографии выделяют среди других окружающих культур), единообразный погребальный обряд, единство материальной культуры, включая гончарную круговую посуду, различные типы орудий труда и быта, украшений и деталей костюма, а также предметов вооружения, которые имели общие и единообразные тенденции развития. Территориальные рамки этой культуры довольно четко очерчиваются среди других культур Волго-Уральского региона (см.: Фах-рутдинов, 1975; Хлебникова, 1984; Хузин, 2001; 2006), что позволяет с
некоторыми дополнениями использовать эти материалы для комплексного анализа источников (рис. 1).
Особый цивилизационный облик средневековой Булгарии придавало распространение в регионе ислама, который влиял на все стороны жизни населения страны и окружающего региона. Сам этот факт не подвергается серьезным сомнениям, но характер и - главное - интенсивность проникновения ислама во все сферы жизни средневекового населения Среднего Поволжья, искажается или игнорируется. В этой связи возникают серьезные вопросы о возможности системного анализа данных археологии для изучения особенностей распространения религии в средневековом обществе, о соотношении разных традиционных и религиозных элементов в культуре, а также методике комплексного сопоставления данных ар-
хеологии и сведений о региональной конкретике религиозной жизни и за-коноведческой практике в определенном регионе (опыт подобного анализа см.: Измайлов, 2002а; 2008; 2009).
Все эти вопросы так или иначе уже были поставлены в историко-архео-логической литературе и получили определенное разрешение, что позволяет остановиться на общей оценке этих выводов и методике анализа.
Сюжеты о появлении и распространении ислама в Среднем Поволжье давно привлекали внимание исследователей. Фактически уже с конца XVIII в., т.е. с начала научного осмысления истории этого региона, характер ислама являлся предметом пристального изучения. Общий ход движения научной мысли можно охарактеризовать как постепенное накопление данных и постепенную эволюцию взглядов от представлений о том, что ислам был распространен только среди элиты общества, к постепенному осознанию широкого распространения ислама в булгарском обществе.
На раннем этапе изучения встречались уникальные мнения, например, о распространении у булгар буддизма и позднем принятии ими ислама. Определенные итоги этим исследования подвел С.М. Шпилевский. Изучив весь комплекс письменных источников и сопоставив его с отрывочными на то время данными археологии, он сделал вывод о распространении ислама и его связи с расселением народов края. «В западной части Казанской губернии, памятников древности гораздо менее, - писал казанский историк, -нежели в восточной. Причина этому понятна... на востоке губернии было господство ислама и мусульманской культуры, на западе господствовало
шаманство и обитали племена, в культурном развитии значительно уступавшие мусульманам» (Шпилевский, 1877, с. 508). С этого времени вопрос об исламе в Поволжье и отношении Булгарии к исламской цивилизации стал немыслим без комплексного подхода к данной теме.
Новый этап изучения этой проблемы начался уже в 1930-х гг. С одной стороны, он основывался на анализе новых письменных источников и данных археологии, которая стала бурно развиваться в это время. С другой - в науку стал внедряться классовый и вульгарно-материалистический подход. Использование данных археологии позволило Б.Д. Грекову сформулировать тезис: «Ислам еще долго оставался здесь религией только господствующих классов, народная же масса продолжала пребывать в язычестве» (Греков, 1945, с. 32), который нашел одобрение и подтверждение в доводах А.П. Смирнова (Смирнов, 1951, с. 81-83). Представления о слабом распространении ислама (и только в среде феодальной знати и городской верхушки), а также о наличии значительных пережитков язычества в той или иной мере становятся общим местом советской историографии.
По мере накопления данных археологии стало ясно, что подобная точка зрения требует пересмотра. Этапным в этом отношении следует признать исследования Е.А. Халиковой булгар-ских мусульманских некрополей и ее историко-археологические выводы о периодах распространения ислама в Булгарии (Халикова, 1986, с. 137-52).
Между тем ряд историков, не пытаясь отвергнуть слишком красноречивые факты по существу, прибегли к практике мелкой детализации или
полного отрицания достижений археологии. Некоторые исследователи поступают еще проще и, игнорируя любые факты, априорно заявляют, что «Ислам как культурное явление пришел в Волго-Камье, по большому счету, только в золотоордынскую эпоху» (Егоров, 2012, с. 15), а значительные группы населения ислам якобы охватил лишь в период Казанского ханства (Каховский, 1983, с. 30; Егоров, 2012, с. 16-17). При этом они ссылаются на свою пристрастную и выборочную характеристику письменных источников.
Примерно так же поступают некоторые археологи. Считая, что письменные источники отрывочны и не отражают всей полноты картины религиозной жизни в Волжской Булгарии, они полагаются на данные археологии. Но сам комплексный анализ они подменяют дисперсным и несистемным привлечением различных фактов. Одним из таких способов является попытка представить некоторые отклонения от «классического» обряда как свидетельство «двоеверия» и «полуязычества» булгар (Газимзянов, 1997, с. 19-22). Другие археологи прямо связывают предметы быта и искусства, в частности, бронзовые шумящие подвески, другие женские украшения и находки круговой керамики с примесью раковины в тесте с наличием среди булгар определенного массива языческого финно-угорского населения (Казаков, 1993, с. 12-22; 2014, с. 230-238; Руденко, 1998, с. 17) или на основе сомнительных интерпретаций данных некоторых прежних раскопок конструируют существование неких «языческих святилищ» на территории Волжской Булгарии в Х1-Х1У вв.
(Руденко, 2004, с. 36-66). Подробный анализ археологических материалов, которые привели автора к этим насколько сомнительным, настолько же абсурдным выводам, показал их полную источниковедческую беспочвенность, что позволяет считать, что эта гипотеза с точки зрения науки имеет лишь историографический интерес (Хузин, 2010, с. 59-64; Хузин, Хами-дуллин, 2013, с. 216-217).
Сколь ни абсурдными являются подобные исторические штудии, они создают видимость некоей дискуссии. Возникает дилемма, когда реальные археологические находки вроде бы противоречат тому, что нам известно по письменным источникам. Теоретические построения марксизма о господстве в народном сознании традиционных верований также дают основания для подобных сомнений. Общую картину размывают представления о том, что археология имеет якобы дело с бесспорными фактами, которые подтверждают поверхностное распространение ислама в Бул-гарии. Отсюда возникают теории о каких-то значительных группах язычников и поликонфессиональности населения Булгарии. Подобные выводы, однако, требуют серьезной и всесторонней проверки и дополнительной аргументации.
Восточная литература однозначно трактует булгар, как мусульман, а их страну, как относящуюся к исламской цивилизации. Очевидец событий, секретарь багдадского посольства Ибн Фадлан указывал, что кроме ставки Алмыша, где было много мусульман (он даже описывает их погребальный обряд (Ковалевский, 1956, с. 138-140)), был специальный штат духовенства, включая муэдзина (Кова-
левский, 1956, с. 133), существовало довольно много других общин мусульман. Таким образом, можно уверенно сказать, что уже в 910-920-е гг. среди булгар были значительные общины мусульман, причем и бул-гарская знать во главе с Алмышем приняла новую веру. Характерно относящееся к этой традиции указание на то, что булгары воюют с неверными, т.е. окружающими их язычниками.
В русском средневековом сознании имя волжских булгар было практически неотделимо от понятия «мусульманство» (Измайлов, 1999, с. 69-75). Так, в рассказе об «Учениях о верах» в ПВЛ (в одной из ранних редакций) отмечается, что «приидоша Болгаре веры Бохмице» (НПЛ, 2000, с. 132). В ряде летописей, восходящих, видимо, к владимирской редакции «Повести», вера булгар названа «срачинской» (ПСРЛ, XXV, Стл. 77). Это характерно не только для летописных повестей, но и для церковной литературы. Наиболее точно религия булгар определяется в так называемом «Слове об идолах» (Аничков, 1913, с. 380-386), автор пишет, что булгары научились своей религии от «арвитьсских писаний», которое «учением дьяволим изобретено» и «Мамеда проклятаго срациньскаго жреца» (Аничков, 1913, с. 384). Неоднократно именуются булгары в летописях как «поганые» или «безбожные» (ПСРЛ, XI, стб. 352, 364, 390, 444: ЛПС, 1851, с. 75, 81, 93), что в христианской традиции означало население, придерживавшееся языческих и вообще ложных верований, к которым, например, западноевропейские хронисты относили всех мусульман (Лучицкая, 1994, с. 21). В глазах православных книжников мусульмане были, конечно же, настоящими языч-
никами (то есть людьми, придерживавшимися ложных верований - «погаными») или даже «безбожниками».
Не обошли эту тему и западноевропейские источники (Юлиан, Дж. де Плано Карпини, Г. Рубрук и т.д.). Наиболее яркая характеристика булгар содержится в труде Гильома де Ру-брука: «Эти булгары - самые злейшие сарацины, крепче держащиеся закона Магометова, чем кто-нибудь другой» (Путешествия, 1957, с. 119).
Иными словами, все письменные источники указывают, что уже к кон -цу X в. Булгария на международной арене выступала как мусульманская страна, которая была связана множеством торговых, культурных и политических нитей со странами Европы, Средней и Передней Азии, Ближнего Востока. У современников не вызывал никаких сомнений тот факт, что они имеют дело со страной ислама и мусульманским населением.
Не противоречат им, а в значительной степени дополняют и расширяют наши представления данные археологии. Рассмотрение всего комплекса булгарских материалов выявило данные, которые позволяют решить эту дилемму и внести определенность в понимание реального соотношения археологических материалов и данных письменных источников, изучить религиозные представления булгар по археологическим данным. В первую очередь это касается предметов и остатков, характеризующих исламскую субкультуру. Среди них есть предметы, связанные с исламскими странами Средней Азией, Ближнего и Переднего Востоком (металлическая посуда с арабографическими надписями, замки в форме львов и лошадей, поясные накладки, украшения и т. д.)
(Мухаметшин, Хакимзянов, 1996, с. 128-157, рис. 43, 44, 73, 78, 79) (рис. 2, 3). Археологические источники представляют и более веские доказательства распространения ислама в Булгарии. Из коллекций находок из памятников с территории Булгарии происходят как предметы исламского культа - футляры для хранения молитв (тумар), - так и бытовые предметы с арабскими надписями (зеркала, перстни, фрагменты сосудов, в том числе и религиозного содержания) (Казаков, 1985, с. 178-185; Казаков, 1991, с. 128-157, рис. 50, 1-7; Полякова, 1996, с. 176-179, рис. 61, 11-29).
Все эти находки не позволяют сделать однозначный вывод о мусульманстве людей, которые их использовали в силу широкой распространенности данных предметов в Восточной Европе. Тем не менее направленность торговых и культурных контактов более выразительна на «негативном» фоне: в том, какие предметы и находки отсутствуют или единичны - христианские культовые предметы (см.: Полу-бояринова, 1993, с. 73-78) и находки византийского происхождения (Измайлов, 1992, с. 102-113, рис. 1, 3-4). Иными словами, сами по себе они могут свидетельствовать о давних и устойчивых связях булгар с восточными странами, показывая культурный ареал, чьи культурные достижения и художественные изделия являлись явно более предпочтительными, чем другие.
Многолетние археологические раскопки булгарских памятников позволили выявить и более весомые доказательства распространения ислама в булгарских городах не на уровне бытовых предметов, а на уровне социальной топографии.
Уникальным свидетельством распространения ислама в булгарских городах следует признать открытие единственной в домонгольской Бул-гарии деревянной и белокаменной мечети на Билярском городище - средневековом городе Биляре (Халиков, Шарифуллин, 1979, с. 21-45) (рис. 4-6). Особое внимание комплекс мечети привлекает своими размерами (деревянная - 44/48 х 30 м и белокаменная - 42 х 26 м), которые в этот период были характерны для больших городских храмовых построек, по скольку обычные квартальные мечети и церкви были гораздо меньше (Якобсон, 1985, с. 60-61). Парадный характер здания подтверждают расположение в центре города, а также нахождение близ него кирпичной бани (Халиков, 1979, с. 11-20) (рис. 7) и большого городского кладбища с уникальной для Булгарии X в. семейной усыпальницей или мавзолеем с двумя погребенными (Шарифуллин, 1984, с. 65-82) по типу надземной усыпальницы (макбара) или полуподземного родового склепа (сагана). Датировка этого культового здания (деревянной части - не позднее середины X в., а белокаменной - рубежом X-XI вв.) (Хузин, 1995, с. 56-58) очерчивает время, когда институты ислама заняли центральное положение в структуре города и общественной жизни. Вне всякого сомнения, комплекс этих построек, имеющих явный религиозный характер, является важнейшим свидетельством не только распространения ислама в Биляре в X в., но и становления регулярных исламских институтов, включая мечети, кладбища и соответствующих служителей веры.
Кроме этих зданий с территории средневековой Булгарии X-XIII вв. из-
вестно восемь кирпичных построек: три на Билярском (рис. 7, 8), видимо, два на Валынском, так называемый «Муромский городок» (Самарская Лука) и по одному на Суварском городище, Кошкиновобимбаевском, так называемом городище «Хулаш» и на Красносюндюковском I городище (Смирнов, 1951, с. 246-255; Халиков, 1979, с. 11-20; Семыкин, 1993, с. 219230; Хузин, 2001, с. 278-288). По планировочным особенностям они являлись, скорее всего, общественными банями и их можно условно разделить на два типа: простой (однокамерный) и сложный (многокамерный). Очевидно, что все эти здания служили банями, о чем могут свидетельствовать система водоснабжения, обогрева и тщательно оштукатуренные и покрытые орнаментальной росписью стены, что было характерно для восточных бань. Располагались они как внутри городов (Биляр, Сувар, «Хулаш»,
Рис. 3. Замочек в виде лошади. Бронза.
XI-XIII вв. МБЦ БГИАМЗ.
Fig. 3. A snap shaped as a horse. Bronze. 11th - 13th centuries (Exhibition at the Museum of Bolgar Civilization. Bolgar State Historical and Architectural Reserve).
Рис. 2. Крышка чернильницы. Бронза.
XI-XIII вв. МБЦ БГИАМЗ.
Fig. 2. Lid of an ink-pot. Bronze. 11th - 13th centuries (Exhibition at the Museum of Bolgar Civilization. Bolgar State Historical and Architectural Reserve).
Красносюндюково), так и близ городских стен (Биляр, «Муромский городок»), где, очевидно, являлись частью комплексов построек караван-сараев. Судя по расположению и различиям в планировке, булгарские бани имели различный социальный статус и являлись, возможно, квартальными. Баня в центре Биляра близ комплекса мечети, по-видимому, была вакуфным учреждением, доходы с которого обеспечивали функционирование мечети и, возможно, медресе и госпиталя при ней. Институт подобных вакуфов был весьма характерен и распространен на Ближнем и Среднем Востоке. Само наличие бань во многих городах Бул-гарии подчеркивает восточный характер булгарского города и городской культуры. В качестве доказательства принадлежности бань именно к исламской цивилизации достаточно ска-
зать, что многочисленные раскопки древнерусских городов практически ни в одном из них общественных кирпичных бань не выявили.
Другим важнейшим доказательством широкого распространения ислама в Булгарии может служить распределение костей свиньи среди археологических (остеологических) остатков из памятников Волжской Булгарии. Запрет на употребление в пищу свиного мяса является важнейшей частью сакрального культа. В Коране он повторен неоднократно, характерна, в частности, заповедь из суры «Пчелы»: «Ешьте же то, что даровал вам Аллах дозволенным, благим, и благодарите милость Аллаха, если Ему вы поклоняетесь! Запретил Он вам только мертвечину, кровь, мясо свиньи и то, над чем призывалось имя не Аллаха» (Коран, сура XVI, с. 115-116). Возникновение этого запрета связано с древнейшими семито-арабскими представлениями и обрядовой практикой, а позднее он служил сплочению общины мусульман, связывая ее общими предписаниями и запретами (Шифман, 1984, с. 38-41).
Для булгарских памятников XXIII вв. характерно практически полное отсутствие костей свиньи. Например, среди остеологических материалов из Билярского городища за время раскопок 1967-1971 гг. (всего обнаружено 9606 костей) их вообще не выявлено, нет костей свиньи и на других памятниках (Петренко, 1976, с. 228239; Петренко, 1978, с. 124-138). Редкие исключения только подтверждают общее правило. Так, при раскопках центра Билярского городища (19741977 гг.) обнаружены отдельные кости свиньи, которые концентрируются
близ усадьбы русского ремесленника (Петренко, 1984, с. 66-69). Высокая статистически представительная выборка материалов и ее поразительная стерильность в отношении костей свиньи, как среди материалов городских, так и сельских поселений, а также факт широкого распространения свиноводства в более ранний исторический период (Петренко, 1984, с. 6669) в соседних с Волжской Булгарией регионах (Андреева, Петренко, 1976, с. 178-179), позволяют сделать вывод о повсеместном и строгом следовании булгарами предписаний и запретов ислама.
Другие подобные запреты (употребления вина и т.д.) менее четко и менее выразительно определяются в археологическом материале, хотя можно отметить весьма незначительное количество (примерно 0,1-0,2% всего количества гончарной керамики) находок амфор и тарной посуды, в частности, предназначенной для транспортировки вина (Кочкина, 1999, с. 132-139).
Однако более четкие и наиболее убедительные доказательства широкого и повсеместного распространения ислама на территории Волжской Булгарии предоставляет изучение погребальных памятников Среднего Поволжья. Это не случайно может считаться ultimo ratio в споре о широте и всеохватности мусульманской религией населения Булгарии, поскольку само отношение к смерти является фундаментальным для каждой человеческой культуры.
Свидетельства распространения ислама среди населения Волжской Булгарии, так же как и детали представлений о смерти, которые можно почерпнуть из письменных источ-
ников, чрезвычайно доказательны и выразительны. Однако в силу отрывочности и лаконичности этих сведений только на их основании судить о представлениях о смерти средневековых булгар невозможно. Весьма существенно расширяет наши знания по этому вопросу анализ археологических материалов. Изучение средневековых погребальных обрядов позволяет изучить характер представлений о смерти в наиболее концентрированном виде, но только при учете комплексного их анализа и адекватной интерпретации (Измайлов, 2008, с. 4-41).
Булгарские могильники как археологический источник были скрупулезно и всесторонне проанализированы Е.А. Халиковой, что позволяет опираться на ее выводы по этой проблеме. Мусульманский погребальный обряд населения Булгарии X-XIII вв., по ее данным, можно реконструировать так: глубина могильной ямы до 1 м, могильная камера без ляхда, стенки ямы отвесные или с небольшим наклоном, иногда на дне ямы фиксировался подбой, погребенный был ориентирован головой на запад, запад-северо-запад или запад-юго-запад, иногда умерший хоронился в гробу или деревянном ящике с перекрытием; умерший, как правило, клался в могилу с некоторым поворотом туловища на правый бок, лицом обращенным в сторону Мекки (редко на спине и лицом вверх), руки умершего лежали: правая вдоль тела, левая сдвинута на таз (реже обе вытянуты вдоль тела или полусогнуты), ноги чаще вытянуты (реже согнуты, полусогнуты или одна из них полусогнута). Вещи в погребениях, как правило, отсутствуют, хотя иногда встречаются, но не как
элемент одежды, а, очевидно, как поминальный дар (Халикова, 1986, с. 43-132).
По данным Е.А. Халиковой, данный «классический» обряд выработался не сразу, а в течение определенного времени, но и после его становления встречаются определенные вариации этого канона. Она сделала вывод о начале распространения ислама в Булгарии в конце IX - начале X в., о полной и окончательной победе мусульманской погребальной обрядности в среде горожан в первой половине X в., а в отдельных регионах во второй половине XI в. При этом автором особо подчеркивалось, что с рубежа X-XI вв. языческие могильники на территории Булгарии уже не известны (Халикова, 1986, с. 137-152). Выводы эти в основном выдержали испытание временем и сейчас можно сказать, что расширение источниковедческой базы по материалам бул-гарских мусульманских могильников лишь подтверждает основные положения работ исследователя.
Изучив значительную группу бул-гарских мусульманских некрополей Волжской Булгарии, Е. А. Халикова пришла к выводу, что практически только два из обрядов джаназы могут быть сопоставлены с археологическим материалом - выполнение ритуала кыблы, дабы увидеть приход судного дня и восстать из мертвых, и запрет на помещение в могилу вещей, поскольку во время страшного суда ничто не должно мешать человеку и напоминать о мирской жизни - ни одежда, ни вещи, ни помыслы, - и поэтому имеют особое, определяющее значение для выделения мусульманских погребений и даже характеристики степени исламизации населе-
Рис. 4. План мечети в центре Билярского городища (по Халиков А.Х. и Шарифуллин Р.Ф., 1979) Fig. 4. Plan of mosque in the center of Bilyar fortified settlement (after Халиков А.Х. and Шарифуллин Р.Ф., 1979)
ния (Халикова, 1986, с. 44-49).
Представляется, однако, что эти элементы погребальной обрядности имели разный вес в системе джаназы. Первый действительно является определяющим элементом, что, впрочем, не исключает некоторых отклонений от канона как естественного, вызванного особенностями археологизации погребенного (нарушения положения костяка, изменение поворота головы или невозможности в силу разных обстоятельств придать телу каноническую ориентацию, например, когда тело закоченело без соответствующего обряда и т.д.), так и обрядового (дань традиции, местные вариации канона и т.д.). Второй же пункт
представляется неверным по самой постановке вопроса, поскольку категорического запрета на положение вещей в могилу нет ни в хадисах, ни в шариате, ни в поздних установлениях и трактовках (Торнау, 1850, с. 67-68; Китаб-аль-Джанаиз; Хисматуллин, Крюкова, 1997). Здесь не важно, ког -да был формально канонизирован запрет и был ли он установлен всегда и везде. В такой постановке вопроса адекватного ответа не получить. Все дело в том, что умерший мусульманин должен быть погребен в специальной одежде (или завернут в саван), что предполагает, как правило, отсутствие деталей одежды, бытовых вещей и даже украшений. Как правило, но не
Рис. 5. Реконструкция деревянной части мечети. Современный вид. Фото автора.
Fig. 5. Reconstruction of the wooden part of the mosque. Modern view. Photo by the author.
Рис. 6. Реконструкция белокаменной части мечети. Современный вид. Фото автора.
Fig. 6. White stone part of the mosque, reconstruction. Modern view. Photo by the author.
Рис. 7. Реконструкция белокаменной бани. Современный вид. Фото автора.
Fig. 7. White stone bath, reconstruction. Modern view. Photo by the author.
как категорический запрет. При этом надо учитывать, что, с точки зрения мусульман, вещи не были «нечистыми» (харам) и не могли осквернить могилы (Торнау, 1850, с. 70-71). Кроме того, судя по характеру находок, большинство вещей попадало не как украшения или детали одежды, а как поминальные дары. При этом разные предметы могли иметь разный смысл, например, накладки на ремень и кольца из одного из погребений Билярско-го II могильника могли быть деталями ремня, стягивающего саван, а браслет из погребения 239 Танкеевского могильника был надет на руку погребенной (в остальном обряд был исполнен безукоризненно). Разумеется, с точки зрения «высокой» учености и официальной теологии, поминальные дары или украшения являлись отступлением от канонических норм. Однако, с точки зрения этих норм и предписаний, и гробы, и мавзолеи, и надгробия, и поминки, - все то, что являлось или является неотъемлемой частью религиозной культуры, было «наущением дьявола и злостным суеверием», с которыми официальная религия была вынуждена считаться и вести изнурительную борьбу. Все эти обстоятельства заставляют определенно считать, что находки вещей в погребениях, особенно на раннем этапе внедрения исламской обрядности (не только в Поволжье, но и вообще в исламской ойкумене), являются местной особенностью мусульманской джаназы, а не свидетельством «пережитков» язычества.
В настоящее время есть возможность обобщить гораздо больший материал, чем был в распоряжении Е.А. Халиковой, и сделать анализ погребальных обрядов булгар более
комплексным. Всего на территории Волго-Уральского региона насчитывается более 80 грунтовых могильников, из них 52 относятся к концу XXIII вв. (Измайлов, 2002а; Измайлов, 2008). Мусульманские могильники располагаются практически равномерно по всей территории Волжской Булгарии. Наибольшее количество некрополей известно и изучено в Западном Закамье, где широко исследованы Спасский (Старокуйбышевский) I (40 погребений), Суварский I (> 1), Танкеевский (56), Измерский (50), Кожаевский (144), в Центральном Закамье - Донауровский (> 6), Мурзихинский I (> 9), в бассейне р. Черемшан - Большетиганский II (> 20), в Предволжье - Богдашкинский (4), Тетюшский III (62), в Предкамье -Рождественский (31) и в окрестностях Болгарского (Ага-Базарский (1?)) и Билярского (I-V) (352) городищ. Важно, что, хотя и с разной степенью интенсивности, но во всех регионах изучены как городские (Спасский, Суварский, Данауровский, Богдаш-кинский, Билярские) могильники, так и сельские (Танкеевский, Измерский, Кожаевский, Мурзихинский, Больше-тиганский, Тетюшский, Рождественский и др.) некрополи. Одновременно заметно определенное количество сомнительных погребений (т.е. зафиксированных недостаточно четко в отношении датировки или деталей обряда) в Центральном Закамье, бассейне р. Черемшан, Предволжье и Предкамье, а также отсутствие достоверных сведений о мусульманских могильниках в Посурье и Примокшанье, где находился большой куст булгарских археологических памятников, что связано, очевидно, со сложностью поиска грунтовых могильников, которые не под-
с
Рис. 8. План кирпичной бани. Билярское городище (По Шарифуллин Р.Ф., 2001) Fig. 8. Plan of a brick bath. Bilyar fortified settlement (after Шарифуллин Р.Ф., 2001).
вергаются интенсивному разрушению или, наоборот, быстро уничтожаются под антропогенным (строительство, водохранилище) воздействием. Тем не менее большая территориально и социально-топографически разнообразная выборка позволяет сделать вывод о распространенности ислама в Волжской Булгарии в X-XIII вв. и деталях обряда.
Самые ранние погребения с отчетливо выраженным мусульманским обрядом в Волжской Булгарии зафиксированы на Билярском городище (Билярские II и III могильники). Здесь, судя по археологическим данным, они функционировали в первой половине - середине X в. (Халикова, 1976, с. 113-121; Халикова, 1986, с. 68-76, 88-93).- Мусульманские могильники на Билярском городище располага-
лись не только по окраинам города, но и в центре городища, где был открыт и исследован Билярский IV могильник (Халикова, 1979, с. 114-118; Шарифуллин, 1984, с. 65-82). Установить достаточно точную дату этого некрополя позволяет то, что ранняя часть его погребений была перекрыта строительным горизонтом белокаменной мечети, возведенной, как показывают исследования, не позднее конца X -начала XI в., что позволяет отнести начало функционирования этого центрального (?) городского кладбища к первой половине - середине X в. (Ху -зин, 1995, с. 58, 59).
Характерными чертами обряда самых ранних из известных мусульманских городских некрополей являются: ориентировка головой на запад, запад-северо-запад или северо-запад
Рис. 9. Мусульманские погребения Спасского (Старокуйбышевского) могильника
(раскопки автора, 1987). Fig. 9. Muslim burials of Spassky (Stary Kuybyshev) burial ground (excavations led by the author, 1987).
(единично встречена даже юг-юго-восточная); «классическая» поза с соблюдением обряда кыблы, - но в ряде случаев (30-38%) они были погребены на спине, а иногда (в 5-10% случаев) лицом вверх; кроме обычного положения рук (правая - вдоль тела, левая - на тазе) (до 60-75% случаев) они были или полусогнуты и сложены на груди, или вытянуты вдоль тела; в некоторых погребениях были зафиксированы вещи (3-4% случаев) (Ха-ликова, 1986, с. 43-100).
Отсюда можно сделать вывод, что ислам начал распространяться в Булгарии в период становления ран-негородских поселений. Сравнение начального этапа истории городов с датой начала функционирования таких некрополей, как Билярские II, III и IV, показывает, что они возникли археологически одновременно. Это должно означать, что появление городов, городской культуры и распро-
странение ислама в них происходили в один и тот же период, а горожане в подавляющем большинстве были мусульманами. Чрезвычайно выразителен в этом отношении IV Билярский могильник, представляющий собой археологические остатки центрального городского кладбища. Само место его расположения, близ «святого места» у городской мечети, наличие золотой подвески в одном из погребений, наличие в его черте мавзолея (единственного пока исследованного на территории домонгольской Булга-рии), - все это свидетельствует о нерядовом характере могильника. Скорее всего, это было центральное городское кладбище булгарской элиты.
Для сельской округи однозначных доказательств времени возникновения могильников практически нет. Исключение, очевидно, может составлять исследованное Е.П. Казаковым единственное погребение разрушен-
ного Девичьегородского I могильника, которое, вероятно, следует датировать серединой - второй половиной X в. Другие сельские некрополи, в силу особенностей топографии (в стороне от поселения) и стратиграфии (редкое перекрытие могил более поздними слоями), могут быть датированы только широким хронологическим отрезком, как правило, второй половиной X - серединой XIII в. Несколько иначе обстояло дело с могильниками, начинавшими функционировать как языческие кладбища, а позднее в ходе исторического процесса превратившимися в ортодоксальные мусульманские некрополи. Археологически изучены два таких могильника - Тан-кеевский и Тетюшский (Халикова, 1986, с. 36-66; Казаков, 1992, с. 87108). Анализ погребального обряда позволяет проследить общую картину внедрения ислама в среду отдельных групп населения и выяснить механизм обращения и обрядовую практику неофитов. Первые предметы, связанные с исламом (перстень с каменной вставкой с вырезанной арабской надписью религиозного содержания), появляются в погребениях Танкеевского могильника на рубеже IX-X вв. (Казаков, 1985, с. 179-182), но отдельные погребения с явно выраженными элементами исламской обрядности (положение костяка, ориентация на Мекку, редкие вещи в погребении) начинают распространяться только во второй половине X в., причем захоронения эти были частично совершены в рядных (расположенных рядами) могилах, чересполосно с языческими. Но к рубежу X-XI вв. языческая обрядность полностью уступает место мусульманской. Принятие новой религии населением, оставившим этот
могильник, заняло, таким образом, исторически довольно краткий период: время жизни двух-трех поколений. Погребения на Тетюшском могильнике совершались не такой длительный отрезок времени, как на Танкеевском, но и они демонстрируют, что первые мусульманские захоронения были совершены еще на языческом кладбище во второй половине X в., а к началу XI в. исламский обряд полностью вытесняет языческий (Халикова, 1986, с. 59-66; Казаков, Халикова, 1981, с. 21-35).
Характерными особенностями мусульманских погребений этих двух могильников является их традиционность, выразившаяся в определенном сходстве языческих и ранних мусульманских погребений (сравнительно большая глубина могильных ям (0,6-1 м и глубже), ориентировка умершего головой на запад (с отклонениями в секторе от северо-запада до юго-запада), положение погребенного (до 30% всех прослеженных случаев), наличие вещей (до 7% всех мусульманских погребений). Вместе с тем значительная группа захоронений совершена согласно требованиям новой обрядности выполнения кыблы: положение умершего головой на запад, лицом к югу (к Мекке), тело чуть повернуто на правый бок (около 63% всех случаев), руки вытянуты (47%) или правая -вдоль тела, а левая - на тазе (43%), ноги вытянуты (70%) (Халикова, 1986, с. 54-59, 82).
Сравнивая даты мусульманских погребений из этих могильников с установленным временем совершения мусульманских захоронений в городских некрополях Булгарии, нельзя не прийти к выводу об их большей традиционности и консервативности.
Поскольку, судя по археологическим данным, ислам уже ко второй половине X в. был сравнительно широко распространен в городах и даже сельской округе, то, очевидно, что население, оставившее Танкеевский и Тетюш-ский могильники, находилось на периферии социально-политической и этнокультурной жизни булгарского общества.
Одно обстоятельство из истории этих могильников вызывает особый интерес. В них довольно много разграбленных языческих погребений (особенно велико их число в Танке-евском могильнике, где из 1171 погребения полностью или частично разрушено 691) (Казаков, 1992, с. 89). Не является ли это свидетельством раскола в обществе? Предки в родовом обществе всегда считались членами общины, причем, если не более значимой, то всегда почитаемой и отдельной его частью. Глубокие изменения, привнесенные в жизнь общины исламом, явно заметны в отношении к умершим. После обращения в ислам предки стали считаться язычниками, погрязшими в своем невежестве, которые должны были понести заслуженную кару. Эти соображения наталкивают на мысль о целенаправленном ритуальном уничтожении, «вторичном умерщвлении» родственников, совершаемом ради демонстративного разрыва с прошлыми поколениями единоплеменников при переходе в новую мусульманскую общину, где все мусульмане - родственники, а не мусульмане - чужие. При этом часть родственников продолжала сохранять связь со своими предками, часть вторично хоронила умерших в соответствии с нормами ислама (выполнение кыблы), а третьи - просто ритуально
уничтожали их? Как бы то ни было, но определенное «запаздывание» ис-ламизации общин, оставивших Тан-кеевский и Тетюшский могильники, свидетельствует о более позднем включении их в социальную структуру булгарского государства и, несомненно, этнополитическую и этнокультурную общность булгар, именно как мусульман.
Свидетельством этого является доминирующий с рубежа X-XI вв. и вплоть до середины XIII в. исключительно мусульманский погребальный обряд, который зафиксирован на всех могильниках с территории Булгарии (Халикова, 1986, с. 108-133). Исламская обрядность распространилась не только вширь (мусульманские могильники, судя по нашим данным, открыты и изучены во всех регионах Булгарии), но и вглубь (мусульманский погребальный обряд булгар-ского населения устоялся и приобрел единообразные «канонические» формы). Действительно, на всей территории Булгарии повсеместно был установлен и утвердился довольно единообразный обряд: погребение в неглубокой (обычно до 1 м) могиле, погребенный укладывался головой на запад или запад-северо-запад, лицом на юг (на большинстве могильников до 100% всех случав), чуть повернуто на правом боку (реже на спине), руки обычно уложены: правая вдоль тела, а левая на тазе, ноги вытянуты или полусогнуты. Умерший часто хоронился в гробу (от 40 до 50% случаев). Вещи в погребении отсутствуют, по крайней мере, в отличие от X в., таких случаев с начала XI в. и до второй половины XIII в. не отмечено (Измайлов, 2008, с. 4-41).
Говоря о «классичности» и «ка-
ноничности» мусульманского погребального обряда у булгар, нельзя понимать его как заранее известный результат, к достижению которого стремились все истинно верующие. Скорее, его надо трактовать как процесс, как направление развития - постепенную адаптацию и сближение норм ислама с традиционными поминально-погребальными обрядами (Измайлов, 2002а, с. 60-69). На основе взаимодействия различных обрядов и практик шла выработка наиболее органично отвечавших местной традиции погребальных обрядов, норм и канонов. И, разумеется, если этому обряду и следовали некоторые группы мусульман, находившиеся в сфере политического и культурного влияния Булгарии, например, в Нижнем Поволжье, то это не было каноном для мусульман Средней Азии или Крыма. Иными словами, булгары в течение определенного времени выработали довольно строгий канон погребальной обрядности, придерживаясь основных исламских правил и установлений, хотя это и не означало, что такой обряд должен был быть всегда и у всех мусульман Восточной Европы. Ярким свидетельством этого являются изменения, которые произошли в мусульманском погребальном обряде у булгар в период Улуса Джучи.
Следует, однако, подчеркнуть, что в случае с Волжской Булгарией произошла не просто адаптация ислама к местным нормам. Был выработан свой канон, который через определенное время был внедрен по всем мусульманским общинам, а фактически -по всей стране. Подобная система установления норм законоведческой практики была бы невозможна без ее поддержки государственной властью.
Причем эти правила распространялись по всей стране, очевидно, не просто через систему мусульманских учебных заведений, а при полной поддержке всей мощи государственного аппарата и военно-служилого сословия. Это позволяет сделать вывод не только о силе и сплоченности булгарской элиты, но и о ее стремлении сплотить подданных посредством строгих религиозных норм и установлений. В этой среде возникли и развивались представления о своем «пограничном положении» как защитниках «Стены Искандера» и связи мощи и благосостояния страны со строгим следованием установлениям ислама (Измайлов, 2000, с. 99-105). В этой связи понятно, что подобные ревнители веры просто не могли бы допустить существования языческого населения внутри государства, а стремились бы к активному распространению ислама за пределы своей страны, о чем сообщают нам письменные источники.
Археологические материалы убедительно свидетельствуют, что на территории Булгарии не было сколько-нибудь значительного иноконфес-сионального населения, кроме купцов и дипломатов, а язычников не было вообще. Представления о существовании некоего массива языческого «финно-угорского» населения следует считать ошибочным, основанном на манипулировании некоторыми видами археологических находок, в первую очередь украшениями, которые, очевидно, не несли ни этнокультурной, ни конфессиональной нагрузки, а их распространение являлось результатом господствовавшей тогда своеобразной моды. Археологические признаки булгарской мусульманской культуры выявляются довольно четко
и представлены всеми категориями материала, которые можно коррелировать с данными письменных источников - система поселений с центрами в виде городищ, на части которых выявлены монументальные постройки, имеющие прямые аналогии в архитектуре исламских стран (мечети, бани), которые определяют внутреннюю топографию и структуру данных поселений; погребальные памятники, прямо указывающие на следование населением, их оставившим, мусульманским поминально-погребальным обрядам (джаназа); комплекс находок с булгарских памятников полностью совпадает с запретами, которые практикуются в исламе (т.е. в нем отсутствуют остатки, соответствующие запретам ислама). Особо следует подчеркнуть, что весь этот комплекс материалов булгарской археологической культуры резко отличается от
«образа культур» окружающих народов и по структуре поселений, и могильников, и по составу находок. Он со всей убедительностью показывает, что население Булгарии не просто следовало общим нормам исламского правоведения, но выработало свои, гораздо более строгие, каноны и правила, нежели в целом ряде мусульманских стран средневекового Востока, что выявлено в отношении пищевых запретов и поминально-погребальных обрядов. Феномен подобного жесткого и последовательного следования выработанным нормам мусульманского законоустановления в Булгарии еще предстоит полностью осмыслить (Измайлов, 2000; 2002а, 2008; Хузин, Хамидуллин, 2013) и, сопоставив с комплексным анализом письменных источников, понять, как он коррелирует со структурой булгарской элиты и самой государственностью Булгарии.
ЛИТЕРАТУРА
1. Андреева Е.Г., Петренко А.Г. Древние млекопитающие по археологическим материалам Среднего Поволжья и Верхнего Прикамья // Из археологии Волго-Камья / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР,1976. С. 137-189.
2. АничковЕ.В. Язычество и древняя Русь. СПб., 1913. 386 с.
3. Газимзянов И.Р. О некоторых элементах в погребальной практике волжских булгар X-XV вв. // Гуманистические традиции Запада и Востока в музейном деле России и Татарстана. Материалы Всерос. научно-практич. конф. Секция археологии / Ред. П.Н. Старостин, С.Ю. Измайлова. Казань: Изд-во ГОМ РТ, 1997. С. 19-22.
4. Греков Б.Д. Волжские болгары в К-Я веках // ИЗ. 1945. № 14. С. 3-37.
5. Егоров Н.И. Динамика формирования национальных концепций идентичности у татар и чувашей. От конфессионального к этнонациональному. Чебоксары: ЧГИГН, 2012. 51 с.
6. Измайлов И. Л. Военно-дружинные связи Волжской Булгарии с Южной Русью в X-XI вв. // Путь из Булгара в Киев / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КНЦ РАН, 1992. С. 102-113.
7. Измайлов И.Л. «Безбожные агаряне»: Волжская Булгария и булгары глазами русских (X-XШ вв.) // Восточная Европа в древности и средневековье. Контакты, зоны контактов и контактные зоны. XI Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто / Отв. ред. Е.А. Мельникова. М.: ИВИ РАН, 1999. С. 69-75.
8. Измайлов И.Л. «Начала истории» Волжской Булгарии в предании и исторической традиции // Древнейшие государства Восточной Европы. 1998 / Отв. ред. Л.В. Столярова, Е.А. Мельникова. М.: Наука, 2000. С. 99-105.
9. Измайлов И.Л. Булгарская культура // Татарская энциклопедия: в 5 томах / Гл. ред. М.Х. Хасанов. Т. I: А-В. Казань: Изд-во ИТЭ, 2002. С. 488.
10. Измайлов И.Л. К вопросу о каноничности и языческих пережитках в мусульманском погребальном обряде // Вопросы древней истории Волго-Камья / Отв. ред. Е.П. Казаков. Казань: Мастер Лайн, 2002а. С. 60-69.
11. Измайлов И.Л. Мусульманин на пороге вечности: представления о смерти и особенности джаназы в Волжской Булгарии // Минбар (Казань). 2008. Вып. 1. С. 4-41.
12. Измайлов И.Л. Предметы мусульманского культа в археологической культуре Волжской Булгарии // Наследие ислама в музеях России: пространственные границы и образы: Материалы науч.-практич. конф. 10-11 декабря 2008 г. / Отв. ред. Г.Р. Назипо-ва. Казань: рИц «Школа», 2009. С. 47-56.
13. Китаб ал-Джанаиз. Смерть и похороны по ханафитскому фикху. Казань: Иман, 2000. 49 с.
14. Казаков Е.П. Знаки и письмо ранней Волжской Болгарии по археологическим данным // СА. 1985. № 4. С. 178-185.
15. Казаков Е.П. Булгарское село X-XШ веков низовий Камы. Казань: Татар. кн. изд-во, 1991. 176 с.
16. Казаков Е.П. Культура ранней Волжской Болгарии. М.: Наука, 1992. 335 с.
17. Казаков Е.П. О языческой культуре волжских болгар (по археологическим данным) // Под ред. А.Х. Халикова, Г.Ф. Валиевой-Сулеймановой. Культура, искусство татарского народа: истоки, традиции, взаимосвязи. Казань: ИЯЛИ АН РТ, 1993 С. 12-22.
18. Казаков Е.П. Хронология древностей Волжской Болгарии в системе средневековых миграций Восточной Европы // Поволжская археология. 2014. № 3. С. 222-241.
19. Казаков Е.П., Халикова Е.А. Раннеболгарские погребения Тетюшского могильника // Из истории ранних булгар / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1981. С. 21-35.
20. Каховский Б.В. О язычестве волжских болгар (по археологическим данным) // Новые исследования по археологии и этнографии Чувашии / Отв. ред. В.Ф. Каховский. Чебоксары, 1983. С. 26-42.
21. Ковалевский А.П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. Харьков: Изд-во Харьков. ун-та, 1956. 256 с.
22. Коран / Пер. и коммент. И.Ю. Крачковского. 2-е изд. М.: Вост. лит, 1990. 727 с.
23. Кочкина А. Ф. Причерноморско-средиземноморские связи Волжской Булгарии в X - начале XIII вв. // Международные торговые пути и города Среднего Поволжья К^Л вв. / Отв. ред. Ф.Ш. Хузин. Казань: ИИ АН РТ, 1999. С. 132-139.
24. Летописец Переяславля Суздальского (ЛПС). М., 1851. 113 с.
25. Лучицкая С. И. Араб глазами франка (Конфессиональный аспект восприятия мусульманской культуры) // Одиссей. Человек в истории. 1993 / Отв. ред. А.Я. Гуревич. М.: Наука, 1994. С. 19-37.
26. Мухаметшин Д.Г., Хакимзянов Ф.С. Надписи на металлических изделиях // Город Болгар. Ремесло металлургов, кузнецов, литейщиков / Отв. ред. Г.А. Федоров-Давыдов. Казань: ИЯЛИ АН РТ, 1996. С. 293-304.
27. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов (НПЛ). М.: Языки русской культуры, 2000. 720 с.
28. Петренко А.Г. Изучение костных остатков животных из раскопок Билярского городища в 1967-1971 гг. // Исследования Великого города / Отв. ред. В.В. Седов. М.: Наука, 1976. С. 228-239.
29. Петренко А.Г. Билярские остеологические материалы из раскопок 1974-1977 гг. // Новое в археологии Поволжья / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1979. С. 124-138.
30. Петренко А.Г. Древнее и средневековое животноводство Среднего Поволжья и Предуралья. М.: Наука, 1984. 174 с.
31. Полубояринова М.Д. Русь и Волжская Болгария в X-XV вв. М.: Наука, 1993. 123 с.
32. Полякова Г. Ф. Изделия из цветных и драгоценных металлов // Город Болгар. Ремесло металлургов, кузнецов, литейщиков / Отв. ред. Г.А. Федоров-Давыдов. Казань: ИЯЛИ АН РТ, 1996. С. 154-268.
33. ПСРЛ. Т. I. Лаврентьевская летопись. М.: Языки русской культуры, 1997. 496 с.
34. ПСРЛ. Т. XV. Рогожский летописец. Тверской сборник. М.: Наука, 1965. 504 с.
35. Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М.: Географгиз, 1957. 272 с.
36. Руденко К.А. К вопросу о взаимодействии булгар с поволжскими и прикам-скими финнами в XП-XIV вв. (по материалам селищ) // Ршио-^пса. 1998. № 1(2). С. 15-29.
37. Руденко К.А. Булгарские святилища эпохи средневековья XI-XIV вв. (по археологическим материалам) // Культовые памятники Камско-Вятского региона / Отв. ред. Н.И. Шутова. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2004. С. 36-66.
38. Руденко К.А. Археология Волжской Булгарии. Историография и история изучения (X-XX вв.). Казань: РИЦ «Школа», 2008. 264 с.
39. Семыкин Ю.А. Исследование бани на I Красносюндюковском городище // Археологические исследования в Поволжье / Отв. ред. Г.И. Матвеева. Самара: Изд-во «Самарский ун-т», 1993. С. 219-230.
40. СмирновА.П. Волжские булгары / Тр. ГИМ. Вып. XIX. М.: Изд-во ГИМ, 1951. 273 с.
41. Торнау Н. Изложение начал мусульманского законоведения. СПб.: Типография II отд. Соб. Е.И.В. Канц., 1850. 632 с.
42. Фахрутдинов Р.Г. Археологические памятники Волжско-Камской Булгарии и ее территория. Казань: Татар. кн. изд-во, 1975. 220 с.
43. Халиков А.Х. Кирпичное здание на XVII раскопе // Новое в археологии Поволжья / Под ред. А.Х. Халикова. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1979. С. 11-20.
44. Халиков А.Х., Шарифуллин Р.Ф. Исследование комплекса мечети // Новое в археологии Поволжья / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1979. С. 21-45.
45. Халикова Е.А. Погребальный обряд Танкеевского могильника (К вопросу об истоках населения Волжской Булгарии IX - X вв.) // Вопросы этногенеза тюрко-язычных народов Среднего Поволжья / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1971. С. 64-93.
46. Халикова Е.А. Билярские некрополи // Исследования Великого города / Отв. ред. В .В. Седов. М.: Наука, 1976. С. 113-168.
47. Халикова Е.А. Сельские кладбища Волжской Булгарии XII - начала XIII вв. // Из истории культуры и быта татарского народа и его предков / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1976. С. 39-59.
48. Халикова Е.А. О могильнике «Бабий бугор» в Болгарах // Вопросы древней и средневековой истории Восточной Европы / Отв. ред. В.И. Козенкова, Ю.А. Краснов, И.Г. Розенфельдт. М.: Наука, 1978. С. 205-211.
49. Халикова Е.А. IV Билярский некрополь // Новое в археологии Поволжья / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1979. С. 114-118.
50. Халикова Е.А. Мусульманские некрополи Волжской Булгарии X - начала XIII в. Казань: Изд-во КГУ, 1986. 160 с.
51. Хисматуллин А.А., Крюкова В.Ю. Смерть и похоронный обряд в исламе и зороастризме. СПб.: Петербургское востоковедение, 1997. 272 с.
52. Хлебникова Т.А. Керамика памятников Волжской Болгарии: к вопросу об этнокультурном составе населения. М.: Наука, 1984. 241 с.
53. Хузин Ф.Ш. Великий город на Черемшане. Стратиграфия, хронология. Проблемы Биляра - Булгара. Казань: ИЯЛИ АН РТ, 1995. 223 с.
54. Хузин Ф.Ш. Булгарский город в X - начале XIII вв. Казань: Мастер Лайн, 2001. 480 с.
55. Хузин Ф.Ш. Ранние булгары и Волжская Булгария (VIII - начало XIII в.). Казань: «Фолиантъ», 2006. 583 с.
56. Хузин Ф.Ш. О распространении ислама среди булгар (по археологическим источникам) // Проблемы археологии и истории Татарстана. Вып. 2 / Отв. ред. Ф.Ш. Ху -зин. Казань: Изд-во МОиН РТ, 2010. С. 59-64.
57. Хузин Ф.Ш., Хамидуллин Б.Л. Еще раз о соотношении язычества и ислама в домонгольской культуре Волжской Булгарии // Филология и культура. 2013. № 1. С. 214-221.
58. Шарифуллин Р. Ф. Исследования IV Билярского могильника в 1979 году // Археологические памятники Нижнего Прикамья / Отв. ред. А.Х. Халиков. Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1984. С. 65-82.
59. Шифман И.Ш. О некоторых установлениях раннего ислама // Ислам. Религия, общество, государство / Отв. ред. П. А. Грязневич, С.М. Прозоров. М.: Наука, 1984. С. 36-43.
60. Шпилевский С. М. Древние города и другие булгаро-татарские памятники в Казанской губернии. Казань: Тип. Казан. Имп. ун-та, 1877. 611 с.
61. ЯкобсонА.Л. Закономерности в развитии средневековой архитектуры. Л.: Наука, 1985. 170 с.
Информация об авторе:
Измайлов Искандер Лерунович, доктор исторических наук, главный научный сотрудник, Институт археологии им. А.Х. Халикова АН РТ (г. Казань, Россия); [email protected]
ARCHAEOLOGY AND ISLAM IN THE MIDDLE VOLGA REGION IN 10th - FIRST THIRD OF 13th CENTURIES: AN EXPERIENCE OF A COMPLEX ANALYSIS
I.L. Izmailov
The author addresses the origin and spread of Islam in the Middle Volga area. This topic has attracted attention of researchers for more than two centuries now. Presently, there is no doubt that the Volga Bulgaria was a Muslim state, and that Islam got widely spread among the local population. However, the character and intensity of this process is still under discussion. The author primarily uses narrative sources to study this issue, while archaeological evidence (funerary sites, mainly) were used sporadically. He analyzes the entire corpus of archaeological sources to study the situation, which allows him to make a few very important conclusions. Judging by these data, Islam was widely spread among the urban and rural population. There is no documented trace of any pagan funerary rite in the Volga Bulgaria since early 11th century. So, the idea of a massive pagan "Finno-Ugric" population here should be considered a mistake caused through manipulation of some archaeological finds, adornments first of all, which, obviously, did not have any ethnic-cultural or confessional meaning, and their spread was due to a particular fashion of the time. Islam was the only religion in the medieval Bulgaria, maybe with the exception of some isolated Christian communities. Thus, the Muslim culture was inseparably associated with the Bulgarian archaeological culture.
Keywords: archaeology, history, Volga Bulgaria, Islam, Muslim culture, medieval Muslim city, funerary rite, mosques, baths.
REFERENCES
1. Andreeva, E. G., Petrenko, A. G. 1976. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Iz arkheologii Volgo-Kam'ia (From the Volga-Kama Archaeology). Kazan: Institute for Language, Literature and History, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 137-189 (in Russian).
2. Anichkov, E. V. 1913. Iazychestvo i drevniaia Rus' (Paganism and Ancient Rus'). Saint Petersburg (in Russian).
3. Gazimzianov, I. R. 1997. In Starostin, P. N., Izmailova, S. Yu. (eds.). Gumanisticheskie tra-ditsii Zapada i Vostoka v muzeinom dele Rossii i Tatarstana (Humanistic Traditions of Occident and Orient in the Museology of Russia and Tatarstan). Kazan: State United Museum of the Republic of Tatarstan, 19-22 (in Russian).
4. Grekov, B. D. 1945. In Istoricheskie zapiski (Historical Notes) 14, S. 3-37 (in Russian).
5. Egorov, N. I. 2012. Dinamika formirovaniia natsional'nykh kontseptsii identichnosti u tatar i chuvashei. Ot konfessional'nogo k etnonatsional'nomu (Development of the Tatars' and Chuvashes' National Identities: from the Confessional to the Ethno-National). Cheboksary: Chuvashia State Institute for Humanities (in Russian).
6. Izmailov, I. L. 1992. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Put'izBulgara v Kiev (The Way from Bulgar to Kiev). Kazan: Russian Academy of Sciences, Kazan Scientific Center, G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, 102-113 (in Russian).
7. Izmailov, I. L. 1999. In Mel'nikova, E. A. (ed.). Vostochnaia Evropa v drevnosti i sredne-vekov'e. Kontakty, zony kontaktov i kontaktnye zony (Eastern Europe in the Antiquity and Middle Ages. Contacts, Zones of Contacts and Contact Zones). Moscow: Institute for Universal History, Russian Academy of Sciences, 69-75 (in Russian).
8. Izmailov, I. L. 2000. In Stoliarova, L. V., Mel'nikova, E. A. (eds.). Drevneishie gosudarstva Vostochnoi Evropy. 1998 (The Earliest States of Eastern Europe: 1998). Moscow: "Nauka" Publ., 99105 (in Russian).
9. Izmailov, I. L. 2002. In Khasanov, M. Kh. (ed.). Tatarskaia entsiklopediia (Tatar Encyclopaedia) I. Kazan: Kazan: Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan, Institute for the Tatar Encyclopaedia, 488 (in Russian).
10. Izmailov, I. L. 2002. In Kazakov, E. P. (ed.). Voprosy drevnei istorii Volgo-Kam'ia (Issues of Ancient History of the Volga-Kama Region). Kazan: "Master-Line" Publ., 60-69 (in Russian).
11. Izmailov, I. L. 2008. InMinbar (Kazan) (Minbar (Kazan)) 1, 4-41 (in Russian).
12. Izmailov, I. L. 2009. In Nazipova, G. R. (ed.). Nasledie islama v muzeiakh Rossii: pro-stranstvennye granitsy i obrazy (Islamic Heritage in the Museums of Russia: Spatial Borders and Images). Kazan: "Shkola" Publ., 47-56 (in Russian).
13. Kitab al-Dzhanaiz. Smert' i pokhorony po khanafitskomu fikkhu (Kitab Al-Jana'iz: Death and Funeral in Hanafi Fiqh). 2000. Kazan: "Iman" Publ. (in Russian).
14. Kazakov, E. P. 1985. In Sovetskaia Arkheologiia (SovietArchaeology) (4), 178-185 (in Russian).
15. Kazakov, E. P. 1991. Bulgarskoe selo X—XIII vekov nizovii Kamy (Wh - 13th Century Bulgar Village in the Lower Kama Region). Kazan: "Tatarskoe knizhnoe izdatel'stvo" Publ. (in Russian).
16. Kazakov, E. P. 1992. Kul'tura rannei Volzhskoi Bolgarii (etapy etnokul'turnoi istorii) (Culture of the Early Volga Bulgaria: Stages of the Ethnic-Cultural History). Moscow: "Nauka" Publ. (in Russian).
17. Kazakov, E. P. 1993. In Khalikov, A. Kh., Valieva-Suleimanova, G. F. (eds.). Kul'tura, iskusstvo tatarskogo naroda: istoki, traditsii, vzaimosviazi (Culture and Art of the Tatar People: Origins, Traditions, Interrelations). Kazan: Institute for Language, Literature, and History, Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan, 12-22 (in Russian).
18. Kazakov, E. P. 2014. In Povolzhskaya arkheologiya (Volga River Region Archaeology) (3), 222-241 (in Russian).
19. Kazakov, E. P., Khalikova, E. A. 1981. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Iz istorii rannikh bulgar (From the History of Early Bulgars). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 21-35 (in Russian).
20. Kakhovskii, B. V. 1983. In Kakhovskii, V. F. (ed.). Novye issledovaniiapo arkheologii i et-nografii Chuvashii (Recent Studies on the Archaeology and Ethnography of Chuvashia). Cheboksary, 26-42 (in Russian).
21. Kovalevskii, A. P. 1956. Kniga Akhmeda Ibn-Fadlana o ego puteshestvii na Volgu v 921— 922 gg. (Ibn-Fadlan's Book on His Journey to the Volga in 921-922). Kharkov: Kharkov State Univer-
sity (in Russian).
22. Koran (Qur'an). 1990. / Krachkovsky, I. Y. (trad. and comments). 2nd ed. Moscow: "Vostoch-naia literatura" Publ. (in Russian).
23. Kochkina, A. F. 1999. In Khuzin, F. Sh. (ed.). Mezhdunarodnye torgovye puti i goroda Sred-nego Povolzh'ia IX-XII vv. (International Trade Routes and the Towns of the Middle Volga Area in 9th— 12th Centuries). Kazan: Institute for History named after Shigabuddin Mardzhani, Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan, 132-139 (in Russian).
24. Letopisets Pereiaslavlia Suzdal'skogo (Chronicle of Pereyaslavl near Suzdal). 1851. Moscow (in Russian).
25. Luchitskaia, S. I. 1994. In Gurevich, A. Ya. (ed.). Odissei. Chelovek v istorii. 1993 (Odysseus: Man in History, 1993). Moscow: "Nauka" Publ., 19-37 (in Russian).
26. Mukhametshin, D. G., Khakimzianov, F. S. 1996. In Fyodorov-Davydov, G. A. (ed.). Gorod Bolgar. Remeslo metallurgov, kuznetsov, liteishchikov (Town of Bolgar. Craft of Metallurgists, Smiths, Founders). Kazan: Institute for Language, Literature, and History, Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan, 293-304 (in Russian).
27. Novgorodskaia Pervaia letopis'starshego i mladshego izvodov (NovgorodFirst Chronicle of the Early and Late Versions). 2000. Series: Polnoe sobranie russkikh letopisei (Complete Collection of Russian Chronicles) 3. Moscow: "Iazyki russkoi kul'tury" Publ. (in Russian).
28. Petrenko, A. G. 1976. In Sedov, V. V. (ed.). Issledovaniia Velikogo goroda (Studies of the Great City). Moscow: "Nauka" Publ., 228-239 (in Russian).
29. Petrenko, A. G. 1979. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Novoe v arkheologii Povolzh'ia (Arkheo-logicheskoe izuchenie tsentra Biliarskogo gorodishcha) (New Developments in Archaeology of the Volga Area (Archaeological Study of the Center of Bilyar Fortified Settlement)). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 124-138 (in Russian).
30. Petrenko, A. G. 1984. Drevnee i srednevekovoe zhivotnovodstvo Srednego Povolzh'ia i Predural'ia (Ancient and Medieval Cattle-Breeding of the Middle Volga Area and Cis-Urals). Moscow: "Nauka" Publ. (in Russian).
31. Poluboiarinova, M. D. 1993. Rus' i Volzhskaia Bolgariia v X—XV vv. (Rus' and Volga Bulgaria in 10th—15th Centuries). Moscow: "Nauka" Publ. (in Russian).
32. Poliakova, G. F. 1996. In Fyodorov-Davydov, G. A. (ed.). Gorod Bolgar. Remeslo metallurgov, kuznetsov, liteishchikov (Town of Bolgar. Craft of Metallurgists, Smiths, Founders). Kazan: Institute for Language, Literature, and History, Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan, 154-268 (in Russian).
33. Lavrent'evskaia letopis' (Laurentian Codex). 1997. Series: Polnoe sobranie russkikh letopisei (Complete Collection of Russian Chronicles) I. Moscow: "Iazyki russkoi kul'tury" Publ. (in Russian).
34. Rogozhskii letopisets. Tverskoi sbornik (Rogozhskoe Chronicle. Tver Collection). 1965. Series: Polnoe sobranie russkikh letopisei (Complete Collection of Russian Chronicles) XV. Moscow: "Nauka" Publ. (in Russian).
35. Puteshestvie v vostochnye strany Plano Karpini i Rubruka (The Journey of Plano Carpini and William of Rubruk to the Eastern Parts). 1957. Moscow: "Geografgiz" Publ. (in Russian).
36. Rudenko, K. A. 1998. In Finno-Ugrica 1(2), 15-29. (in Russian).
37. Rudenko, K. A. 2004. In Shutova, N. I. (ed.). Kul'tovyepamiatniki Kamsko-Viatskogo regio-na: Materialy i issledovaniia (Cult Sites of Kama and Vyatka Rivers Region: Materials and Studies). Izhevsk: Udmurt Institute for History, Language, and Literature, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences, 36-66 (in Russian).
38. Rudenko, K. A. 2008. Arkheologiia Volzhskoi Bulgarii. Istoriografiia i istoriia izucheniia (X-XX vv.) (Archaeology of the Volga Bulgaria: Historiography and History of Studies (10th — 20th Centuries)). Kazan: "Shkola" Publ. (in Russian).
39. Semykin, Yu. A. 1993. In Matveeva, G. I. (ed.). Arkheologicheskie issledovaniia v Povolzh'e (Archaeological Research in the Volga Region). Samara: Samara State University, 219-230 (in Russian).
40. Smirnov, A. P. 1951. Volzhskie bulgary (Volga Bulgars). Series: Proceedings of the State Historical Museum XIX. Moscow: State Historical Museum (in Russian).
41. Tornau, N. E. 1850. Izlozhenie nachalmusul'manskogozakonovedeniia (ElementaryMuslim Jurisprudence: an Overview). Saint Petersburg: Typography of the Second Section of His Imperial Majesty's Own Chancellery (in Russian).
42. Fakhrutdinov, R. G. 1975. Arkheologicheskie pamiatniki Volzhsko-Kamskoi Bulgarii i ee ter-ritoriia (Archaeological Sites of Volga-Kama Bulgaria and its Territory). Kazan: "Tatarskoe knizhnoe izdatel'stvo" Publ. (in Russian).
43. Khalikov, A. Kh. 1979. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Novoe v arkheologiiPovolzh'ia (Arkheo-logicheskoe izuchenie tsentra Biliarskogo gorodishcha) (New Developments in Archaeology of the Volga Area (Archaeological Study of the Center of Bilyar Fortified Settlement)). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 11-20 (in Russian).
44. Khalikov, A. Kh., Sharifullin, R. F. 1979. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Novoe v arkheologii Povolzh 'ia (Arkheologicheskoe izuchenie tsentra Biliarskogo gorodishcha) (New Developments in Archaeology of the Volga Area (Archaeological Study of the Center of Bilyar Fortified Settlement)). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 21-45 (in Russian).
45. Khalikova, E. A. 1971. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Voprosy etnogeneza tiurkoiazychnykh nar-odov Srednego Povolzh'ia (The Issues on Ethnogenesis of the Turkic-speaking People of the Middle Volga Region). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 64-93 (in Russian).
46. Khalikova, E. A. 1976. In Sedov, V. V. (ed.). Issledovaniia Velikogo goroda (Studies of the Great City). Moscow: "Nauka" Publ., 113-168 (in Russian).
47. Khalikova, E. A. 1976. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Iz istorii kul'tury i byta tatarskogo naroda i ego predkov (From the History of Culture and Everyday Life ofTatar People and its Ancestors). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 39-59 (in Russian).
48. Khalikova, E. A. 1978. In Kozenkova, V. I., Krasnov, Yu. A., Rozenfel'dt, I. G. (eds.). Voprosy drevnei i srednevekovoi istorii Vostochnoi Evropy (Issues of the Ancient and Medieval History of Eastern Europe). Moscow: "Nauka" Publ., 205-211 (in Russian).
49. Khalikova, E. A. 1979. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Novoe v arkheologii Povolzh'ia (Arkheologicheskoe izuchenie tsentra Biliarskogo gorodishcha) (New Developments in Archaeology of the Volga Area (Archaeological Study of the Center of Bilyar Fortified Settlement)). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 114-118 (in Russian).
50. Khalikova, E. A. 1986. Musul'manskie nekropoli Volzhskoi Bulgarii X — nachala XIII vv. (Muslim Necropolises in Volga Bulgaria in 10th — early 13th Centuries). Kazan: Kazan State University (in Russian).
51. Khismatullin, A. A., Kriukova, V. Yu. 1997. Smert' i pokhoronnyi obriad v islame i zoro-astrizme (Death and Funerary Rite in Islam and Zoroastrianism). Saint Petersburg: "Peterburgskoe vostokovedenie" Publ. (in Russian).
52. Khlebnikova, T. A. 1984. Keramika pamiatnikov Volzhskoi Bolgarii: (K voprosu ob etnokul 'turnom sostave naseleniia) (Ceramic Ware of the Volga Bulgaria Sites. On the Issue of Ethno-cultural Composition of the Population). Moscow: "Nauka" Publ. (in Russian).
53. Khuzin, F. Sh. 1995. Velikii gorod na Cheremshane. Stratigrafiia, khronologiia. Problemy Biliara-Bulgara (Great Town on Cheremshan River. Stratigraphy, Chronology. Issues of Bilyar and Bulgar). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan (in Russian).
54. Khuzin, F. Sh. 2001. Bulgarskii gorod v X — nachale XIII vv. (Bulgar City in 10th — Early 13th Centuries). Kazan: "Master-Line" Publ. (in Russian).
55. Khuzin, F. Sh. 2010. In Khuzin, F. Sh. (ed.). Problemy arkheologii i istorii Tatarstana (Issues of Archaeology and History of Tatarstan) 2. Kazan: Ministry of Education and Science of the Republic of Tatarstan, 59-64 (in Russian).
56. Khuzin, F. Sh. 2006. Rannie bulgary i Volzhskaia Bulgariia (VIII — nachalo XIII v.) (Early Bulgars and Volga Bulgaria (8th — Early 13th Centuries)). Kazan: "Foliant" Publ. (in Russian).
57. Khuzin, F. Sh., Khamidullin, B. L. 2013. In Filologiia i kul'tura (Philology and Culture) (1), 214-221 (in Russian).
58. Sharifullin, R. F. 1984. In Khalikov, A. Kh. (ed.). Arkheologicheskie pamiatniki Nizhnego Prikam'ia (Archaeological Sites of the Lower Kama Region). Kazan: G. Ibragimov Language, Literature and History Institute, Kazan Branch of the USSR Academy of Sciences, 65-82 (in Russian).
59. Shifman, I. Sh. 1984. In Griaznevich, P. A., Prozorov S. M. (eds.). Islam.Religiia, obshchestvo, gosudarstvo (Islam: Religion, Society, State). Moscow: "Nauka" Publ., 36-43 (in Russian).
60. Shpilevskii, S. M. 1877. Drevnie goroda i drugie bolgarsko-tatarskie pamiatniki v Kazanskoi gubernii (Ancient Towns and Other Bulgar-Tatar Sites in the Kazan Province). Kazan: Typography of the Kazan Imperial University (in Russian).
61. Jakobson, A. L. 1985. Zakonomernosti v razvitii srednevekovoi arkhitektury (Regularities in the Evolution of the Medieval Architecture). Leningrad: "Nauka" Publ. (in Russian).
About the Author:
Izmaylov Iskander L. Doctor of Historical Sciences. Institute of Archaeology named after A. Kh. Khalikov, Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan. Butlerov Str., 30, Kazan, 420012, the Republic of Tatarstan, Russian Federation; [email protected]
