CC BY
60
6. Dozornaya kniga g. Borovska 1621 g. // Borovsk. Materialih dlya istorii goroda XVII i XVIII vv. - M., 1888.
7. Titov, A.A. Dozornihe i perepisnihe knigi drevnego goroda Rostova. - M., 1880.
8. Dozornaya kniga g. Toboljska. 1624 g. // RGADA Sibirskiyj prikaz. - F.214. Delo 3, 1-74 l.
9. Dozornaya kniga g. Tveri / sost. V.N. Storozhev. - Tverj, 1890.
10. Dalj, V.I. Tolkovihyj slovarj zhivogo velikorusskogo yazihka: v 4 t. - M., 2005.
11. Kamkin, A.V. Pravoslavnaya cerkovj na Severe Rossii // Ocherki istorii do 1917 goda. - Vologda, 1992.
Статья поступила в редакцию 04.06.12
УДК-399.5
Samdan Z.B. AREAL CORRELATIONS OF TERMINOLOGICAL DEFINITIONS OF MYTH IN FOLKLORE OF TURCO-MONGOLIAN PEOPLES OF INNER ASIA. The author makes an attempt to develop a new term for designation of the notion of myth in the study of Tuvan folklore through a comparative analysis of folk and scientific terms in Turco-Mongolian folklore. The topicality of the problem lies in the fact that scientific definition of myth and its varieties became much needed in order to establish differences between genres of non-tale prose and give a more precise and well grounded classification. In the result of this comparative analysis, the author has come to a conclusion that folk terms designating the notion of myth in the folklore of the given area go back to general lexemes and express main traits of a myth: remoteness of the event taking place in the story, belief in its credibility, and a narrative character of the performance.
Key Words: Turco-Mongolian folklore, general definitions of a myth, folk and scientific terminologies, Tuvan specifics.
З.Б. Самдан, канд. филол. наук, с.н.с., в.н.с. сектора фольклора Тувинского института гуманитарных исследований, г. Кызыл, E-mail: [email protected]
АРЕАЛЬНЫЕ СОПОСТАВЛЕНИЯ ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИХ ОПРЕДЕЛЕНИЙ МИФА В ФОЛЬКЛОРЕ ТЮРКО-МОНГОЛЬСКИХ НАРОДОВ ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
Путем сопоставительного анализа народных и научных терминов в тюрко-монгольском фольклоре автор пытается выработать новый термин для обозначения понятия «миф» в тувинской фольклористике. Актуальность проблемы заключается в том, что научное определение мифа стало остро необходимым для установления различий между жанрами несказочной прозы и более точной и обоснованной её классификации. В результате сопоставительного анализа автор приходит к выводу что народные термины, обозначающие понятие «миф» в фольклоре данного ареала, восходят к общим лексемам и выражают основные признаки мифа -давность происходящего события, веру в его достоверность и повествовательный характер исполнения.
Ключевые слова: тюрко-монгольский фольклор общие определения мифа народная научная терминология тувинская специфика.
Традиционная мифология у тувинцев, как и у многих коренных народов Сибири, сохранилась до наших дней в виде самостоятельных, отчасти несколько трансформированных, мифологических сюжетов, а также довольно устойчивых мифологических напластований в структуре архаической эпики. Поэтическая ткань тувинской эпической и сказочной архаики героического сказания, богатырской и волшебной сказки - насыщена мифологическими образами, мотивами и символами, что свидетельствует о развитой в прошлом мифологической системе тувинцев.
Научная публикация текстов сказочной и несказочной прозы в томах тувинского национального корпуса 60-томной двуязычной академической серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» - «Тувинские народные сказки», «Тувинские героические сказания», «Мифы, легенды и предания тувинцев» [1], а также сборника «Чылбыга Айны канчап сы-ырыпканыл?» («Почему Чылбыга проглотила Луну?») в серии «Аас чогаалыныц тураскаалдары» («Памятники фольклора») [2]
- подтверждает не только факт распространенности и живого бытования до современности архаической эпики тувинцев, но и открывает широкую возможность для теоретического осмысления вопросов тувинской мифологии.
Из-за малоизученности мифологии тувинцев, как и мифологии других тюрко-монгольских народов, в их языках и фольклористической науке нет общепринятых научных терминов «мифология», «миф», а также не имеется дифферинцированных названий внутрижанровых групп и подгрупп несказочной прозы.
Одним из основных источников реконструкции фольклорной системы жанров могут служить народные термины, при помощи которых различия между группами текстов обозначались самими носителями традиции. Отношение самих исполнителей и слушателей к группировке текстов по каким-либо существенным признакам, к сходству или различию бытующих в традиции произведений сформировались еще в архаическое время.
Как полагают исследователи архаического фольклора, нет уверенности в полноте и непротиворечивости этих терминов по
нескольким причинам. Во-первых, носители фольклора не обязаны были формулировать различия между жанрами именно в названиях. Во-вторых, народные обозначения не были выявлены собирателями с достаточной полнотой. В-третьих, трудно разграничить лексемы, имеющие «терминологическое значение», от описательных обозначений [3, с. 62]. По мнению этих авторов, жанровая номенклатура фольклора, как правило, не универсальна, даже в родственных национальных традициях, в данном случае в фольклоре тюрко-монгольских народов, она подчас сильно различается.
В фольклорной традиции родственных по языку, религии и культуре с тувинцами тюрко-монгольских народов старинные повествования, близкие по жанровым признакам русским мифам, легендам и преданиям, т.е. жанрам несказочной прозы, в народной терминологии называли по разному, и обычно общим и для мифа, и для легенды, и для предания собирательным названием. Тюркоязычные народы называли их в следующих вариантах: якуты кепсээн, алтайцы кеп-кучундар, хакасы кип-чоох, шорцы пурунгу чооктар, тувинцы тоолчургу чугаа-лар. Монголоязычные народы: монголы домох, буряты домог, калмыки домъг.
Как видно из приведенных обозначений несказочной прозы, общими лексемами у тюркоязычных народов Сибири являются кеп в разных диалектных вариациях - кеп, кип, ср. с тув. хеп и чоох - чоох, чоок, чугаа.
В историко-этнографическом словаре В.Я. Бутанаева слово кип имеет три значения: кип I - форма, одежда, пальто; кип (кибiр) II - обычай, закон; кип III - слово; слово чоох также три значения: разговор, речь, рассказ [4, с. 69, 221].
Тувинское слово чугаа имеет такое же значение: разговор, речь, рассказ.
Обобщенно тюркское слово кип-чоох можно перевести как «облеченный в особую форму, узаконенный, отшлифованный (временем) образцовый рассказ, т.е. старинный, древнейший рассказ.
В тюрко-монгольском фольклоре, есть еще один общий по-звучанию, но обозначающий разные жанры термин: монгольский домох (миф), бурятский домог (миф), тувинский (СевероЗападной Монголии) домак, хакасский нымах (сказка), алап-ты-нымах (героическое сказание), киргизский жомок (произведение богатырского эпоса), который имеет общее значение «повествование, сказание». Здесь налицо тюрко-монгольское языковое и фольклорное взаимовлияние. Очевидно, они происходят от одного древнетюркского корня. Можно предположить, что предки тюрко-монгольских этносов словами типа до-мох, кип-чоох называли краткое прозаические повествование о каком-либо событии.
Сами носители фольклора, в отличие от фольклористов, без труда определяют к какой группе относится то или иное произведение их репертуара. Поэтому исследователи считают, что «нет никаких сомнений в том, что термины, которые удалось зафиксировать, отражают (пусть и не всегда полно) очень важные и принципиальные параметры жанрового пространства фольклора. В них присутствует осознание, с одной стороны, интегрированных, укрупненных «родовых» общностей, а с другой - более узко дифференцированных групп произведений, тоже различающихся терминологически - как внутри этих родовых объединений, так и вне их» [5, с. 63].
Для различения мифа от других жанров несказочной прозы в частности, и повествовательного фольклора в целом, перед его исследователями возникает необходимость наряду с международным термином «миф» ввести специальные термины на национальных языках народов Сибири.
В связи с подготовкой к изданию цикла томов несказочной прозы в национальных корпусах 60-томной двуязычной академической серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока» перед сибирской и дальневосточной фольклористикой встала неотложная задача по созданию на основе народных терминов новых научных терминов. Поскольку без дифференциации разных сюжетно-тематических групп и подгрупп по специфическим устойчивым признакам невозможна классификация системы традиционной мифологии коренных народов Сибири.
Так, например, в первых томах серии по несказочной прозе появились более дифференцированные новые термины. Авторы якутского тома миф обозначают термином кепсээн (кэп-сэл, сэhэн). В отдельном сборнике якутских мифологических текстов, подготовленном Н.А. Алексеевым, миф он обозначил термином вс-номох [6, с. 39]. Алтайские мифологические рассказы К.В. Яданова в своем исследовании выделила термином сооjын. В.Е. Майногашева для обозначения разных поджанро-вых групп хакасских мифов предлагает словосочетания чир-чай-аан пяткеннен,ер, худайлардан,ар, ээлерден,ер кип-чоохтар [7, с. 50]. А.И. Чудояков вслед за Н.П. Дыренковой старинные рассказы шорцев назвал пурунгу чооктар и дал свою трактовку семантике терминов пурунгу что означает «древний, ранний» и чоок - «рассказ», беседа, повествование» [8, с. 6].
Собиратели и исследователи тувинского повествовательного фольклора зафиксировали от его носителей ряд народных терминов, обозначающих рассказы мифологического содержания. Эти произведения носителями фольклора называются по-разному: дип бYдер шагда чугаалар (рассказы времен сотворе-
ния мира), эрте-бурун шагнын, чугаалары (рассказы древнейших времен), элдеп чугаалар (странные рассказы), коргунчуг, CYртенчиг чугаалар (страшные, потрясающие рассказы); хоруг-луг чугаалар (запретные рассказы) и т.п.
Как видно из вышеприведенных описательных народных терминов, устойчивым для обозначения старинных рассказов является слово чугаалар (рассказы). Связь названий жанров прозаического фольклора с семантикой говорения вообще характерна для многих языков, в том числе и для тувинского.
В повествовательных традициях многих народов как важнейший аспект, отраженный в жанровой терминологии фольклора, авторы исследования «Историческая поэтика фольклора: от архаики к классике» выделяют информационный: «Исполнение произведения является передачей некоего сообщения - из прошлого в настоящее, от предков к потомкам, от богов (духов) к людям, и, соответственно, в семантике жанрового термина заключены такие понятия, как «сообщение, известие, весть» [9, с. 91].
Общим признаком этих произведений является безусловная для носителей реальность описываемых событий.
В тувинской фольклористике для обозначения понятия «миф» предложено несколько терминов: Д.С. Куулар и Ч.Ч. Ку-улар называют легенду и миф одним общим термином тоол-чургу чугаа (букв. сказочные рассказы), Ю.Л. Аранчын - кара чугаа (простой рассказ), М.Б. Кенин-Лопсан - торулга (сказание). В вышеприведенных терминах, на наш взгляд, имеются некоторые несоответствия. Термин тоолчургу чугаа не дифференцирован, обозначает два неравнозначных понятия - и миф, и легенду; кара чугаа совпадает с понятием разговорная речь; слово торулга характерно только для определенной местности (Хвндергей).
Как пишет Эрика Таубе, ценгельские тувинцы, проживающие в Северо-Западной Монголии, миф называют словом «до-мак» [10, с. 18]. Это, может быть, свидетельствует о том, что у тувинцев, у которых много общего с жизнью соседних монголов, раньше существовали определенные повествования с особым названием домак. Поэтому по идее можно было бы называть миф в тувинской фольклористике словом домак. Однако, учитывая то обстоятельство, что в современном тувинском языке это слово стало применяться для обозначения лингвистического понятия «предложение», напрашивается другой термин, однотипный с уже устоявшимися в тувинской фольклористике терминами тоолчургу чугаа (легенда), тввгY чугаа (предание), со-лун чугаа (устный рассказ). Исходя из вышеназванных народных определений и устоявшейся в тувинской фольклористике традиции включать слово чугаа в качестве ключевого компонента словосочетания для обозначения жанров несказочной прозы, можно назвать миф термином бурунгу чугаа (старинный рассказ). Но этот термин может иметь собирательное значение
- и миф, и легенда, и предание. Поэтому мы предлагаем называть миф одним сложным словом бурун-чугаа (древнейший рассказ). Этот термин, на наш взгляд, как наиболее понятный и ёмкий, отвечает основным критериям мифа - подчеркивает давность происходящего события и веру в его достоверность, а также повествовательный характер произведения.
* Работа выполнена при поддержке гранта РГНФ, проект № 11-14-17004а/Т
Библиографический список
1. Тувинские народные сказки / сост. и автор вступ. ст. З.Б. Самдан. - Новосибирск, 1994; Тувинские героические сказания / сост. и автор
вступ. ст. С.М. Орус-оол. - Новосибирск, 1997; Мифы, легенды и предания тувинцев / сост. Н.А. Алексеев, Д.С. Куулар, З.Б. Самдан,
Ж.М. Юша. - Новосибирск, 2010.
2. Чылбыга Айны канчап сыырыпканыл? Тыва улусту бурун-чугаалары (Почему Чылбыга проглотила Луну? Сб. тувинских мифов) / сост. и автор вступ. ст. З.Б. Самдан. - Кызыл, 2004. - (Аас чогаалыны^ тураскаалдары).
3. Мелетинский, Е.М. Историческая поэтика фольклора: от архаики к классике / Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Е.С. Новик. -М., 2010.
4. Бутанаев, В.Я. Хакасско-русский историко-этнографический словарь. - Абакан, 1999.
5. Мелетинский, Е.М. Историческая поэтика фольклора: от архаики к классике / Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Е.С. Новик. -
М., 2010.
6. Якутские мифы - Саха •с-номохторо /сост. и автор вступ. ст. Н.А. Алексеев. - Новосибирск, 2004.
7. Майногашева, В.Е. Хакасские сказители и певцы. - Абакан, 2000.
8. Чудояков, А.И. Девять бубнов шамана. - Кемерово, 1989.
9. Мелетинский, Е.М. Историческая поэтика фольклора: от архаики к классике / Е.М. Мелетинский, С.Ю. Неклюдов, Е.С. Новик. -
М., 2010.
10. Сказки и предания алтайских тувинцев / сост. и автор вступ. ст. Эрика Таубе. - М., 1994.
Bibliography
1. Tuvinskie narodnihe skazki / sost. i avtor vstup. st. Z.B. Samdan. - Novosibirsk, 1994; Tuvinskie geroicheskie skazaniya / sost. i avtor vstup. st. S.M. Orus-ool. - Novosibirsk, 1997; Mifih, legendih i predaniya tuvincev / sost. N.A. Alekseev, D.S. Kuular, Z.B. Samdan, Zh.M. Yusha. -Novosibirsk, 2010.
2. Chihlbihga Ayjnih kanchap sihihrihpkanihl? Tihva ulustu? burun-chugaalarih (Pochemu Chihlbihga proglotila Lunu? Sb. tuvinskikh mifov) / sost. i avtor vstup. st. Z.B. Samdan. - Kihzihl, 2004. - (Aas chogaalihnih? turaskaaldarih).
3. Meletinskiyj, E.M. Istoricheskaya poehtika foljklora: ot arkhaiki k klassike / E.M. Meletinskiyj, S.Yu. Neklyudov, E.S. Novik. - M., 2010.
4. Butanaev, V.Ya. Khakassko-russkiyj istoriko-ehtnograficheskiyj slovarj. - Abakan, 1999.
5. Meletinskiyj, E.M. Istoricheskaya poehtika foljklora: ot arkhaiki k klassike / E.M. Meletinskiyj, S.Yu. Neklyudov, E.S. Novik. - M., 2010.
6. Yakutskie mifih - Sakha ?s-nomokhtoro /sost. i avtor vstup. st. N.A. Alekseev. - Novosibirsk, 2004.
7. Mayjnogasheva, V.E. Khakasskie skaziteli i pevcih. - Abakan, 2000.
8. Chudoyakov, A.I. Devyatj bubnov shamana. - Kemerovo, 1989.
9. Meletinskiyj, E.M. Istoricheskaya poehtika foljklora: ot arkhaiki k klassike / E.M. Meletinskiyj, S.Yu. Neklyudov, E.S. Novik. - M., 2010.
10. Skazki i predaniya altayjskikh tuvincev / sost. i avtor vstup. st. Ehrika Taube. - M., 1994.
Статья поступила в редакцию 04.06.12
УДК 003. 007+800
Smolina A. PARALOGICAL AND PARAONTOLOGICAL DEVICES IN ERNST THEODOR AMADEUS HOFFMAN S WORKS. The article deals with paralogical and paraontological devices functioning in E.T.A. Hoffmann's texts, the specific ways E.T.A. Hoffmann used the devices are defined, the potential of paralogics and paraontology to deal with different stylistic tasks is characterized.
Key words: paralogical device, paraontological device, law of logic, ironical characteristic, satirical image, grotesque image.
А.Н. Смолина, доц. каф. Русского языка и речевой коммуникации СФУ, г. Красноярск,
E-mail: [email protected]
ПАРАЛОГИЧЕСКИЕ И ПАРАОНТОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИМЫ В ТВОРЧЕСТВЕ ЭРНСТА ТЕОДОРА АМАДЕЯ ГОФМАНА
В работе рассматриваются вопросы, связанные с функционированием паралогических и параонтологичес-ких приёмов в текстах Э.Т.А. Гофмана; определяется специфика их использования Э.Т.А. Гофманом; выявляются возможности паралогики и параонтологии в выполнении различных стилистических заданий.
Ключевые слова: паралогический приём, параонтологический приём, закон логики, сатирическая характеристика, ироническая характеристика, сатирический образ, гротескный образ.
Творчеству немецкого писателя-романтика Э.Т.А. Гофмана посвящены труды многих учёных-литературоведов, как зарубежных, так и российских. Здесь важно назвать работы немецких исследователей Т. Крамера и Ф. Фюмана [1; 2]. Среди российских исследователей и писателей в течение многих лет сохраняется интерес к произведениям Э.Т.А. Гофмана, его художественным методам, социальной позиции, идеям. В.Г. Белинский о творчестве Гофмана в «Отечественных записках» пишет: «В его рассказах, по-видимому, диких, страшных, нелепых, всегда видна глубочайшая разумность. В своих элементарных духах поэтически олицетворял он таинственные силы природы; в своих добрых и злых гениях, чудаках и волшебниках поэтически олицетворял он стороны жизни, светлые и темные ощущения, желания и стремления, невидимо живущие в недрах человеческой души» [3]. А.И. Герцен, характеризуя произведения Гофмана, говорит: «Три элемента жизни человеческой служат основою большей части сочинений Гофмана, и эти же элементы составляют душу самого автора: внутренняя жизнь артиста, дивные психические явления и действия сверхъестественные. Всё это с одной стороны погружено в чёрные волны мистицизма, с другой - растворено юмором живым, острым, жгучим» [4]. О том, что в произведениях Гофмана всегда затрагивается внутренний мир одухотворённого человека, об интересе писателя к психологии и сверхъестественным явлениям пишут и современные литературоведы, лингвисты, философы. А.С. Дмитриев отмечает, что «фантастика является важнейшим компонентом мировоззренческой и эстетической системы подавляющего большинства романтиков» [5]. И добавляет, рассматривая отображение конфликта между мечтой и действительностью в их произведениях применительно к Э.Т.А. Гофману: «Гофман <...> в полном соответствии с принципами романтического мировоззрения и эстетики утверждает несовместимость идеала с действительностью, несовместимость подлинно высокого искусства как наиболее полного выражения этого идеала с реальной обыденной жизнью» [5]. Конфликт художника и общества мы, действительно, видим во всех больших и малых произведениях автора. Очень ярко это звучит в «Песочном человеке», где молодой человек Натанаэль - чудак на взгляд окружающих - не может найти общий язык, как с близкими, так и с дальними ему людьми, жизнь которых наполнена прозой и которые многое в его речах воспринимают как игру воображения. Столкновение мечты и реальности мы видим и в повествовании о Цахесе, и в «Золотом горшке». Есть черты, которые делают произведения Гофмана осо-
бенными. Это соединение мистики и реальности; гротескных уродливых форм и тонких психологических характеристик; лёгкого юмора и сатиры, переходящей в сарказм; образы чудаков, одухотворённых страстью к искусству, и филистеров, заурядных людей с узким обывательским кругозором; сказочных фей и мерзких уродцев.
Если посмотреть обзорно на литературу, посвящённую Гофману, то можно увидеть, что в большей части работ рассматриваются ключевые для понимания творчества писателя вопросы. Прежде всего, авторы обращаются к биографии писателя: в повестях и рассказах Гофмана находит отражение его любовь к музыке и профессиональное занятие ею, узнаваемы в гротескных или ироничных образах чиновники, учёные и студенты, а в одухотворённых чудаках, увлечённых музыкой и поэзией, мы узнаём самого автора. Отображение мира искусства и фантастические элементы в повествовании также отмечаются многими исследователями (А.И. Герценом, Ф. Фюманом, А.С. Дмитриевым, и другими). Заметно обращение к иронии, сатире и гротеску Гофмана. Есть ряд работ о технике комического писателя. Например, диссертация А.В. Скобелева «Особенности сатиры и проблема комического в творчестве Э.Т.А. Гофмана» [6].
В данной статье рассматриваются вопросы, которые, как представляется, в отношении творчества Гофмана недостаточно изучены, хотя отчасти они и связаны с сатирической составляющей его произведений. Речь пойдёт о паралогике и параонтологии в произведениях Гофмана. Цель работы - описать функционирование паралогических и параонтологических приёмов в сказочных повестях Гофмана. Исследование проводилась на материале произведений «Крошка Цахес, по прозванию Цинно-бер», «Песочный человек», «Золотой горшок». Здесь важно заметить, что новизна и значимость исследования заключается не только в том, что мы обращаемся к неизученному вопросу о паралогических приёмах в творчестве Гофмана, но и в том, что функционирование паралогических приёмов в целом в текстах разных стилей и жанров не вполне исследовано. Причём, необходимо сказать, что в современной лингвистике тема паралогики весьма востребована. В частности, активно разрабатывается учение о паралогике в риторике Е.В. Клюевым [7].
В определениях паралогичекого и параонтологического приёмов мы опираемся на точку зрения Г.А. Копниной, которая под паралогическими приёмами понимает «прагматически мотивированные отступления от законов и правил формальной логики» [8, с. 421]. К параонтолгическим Г.А. Копнина относит «при-
