Апухтинский говор как типичный говор переходного типа Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Вестник ПСТГУ

III: Филология

2011. Вып. 2 (24). С. 44-52

Апухтинский говор как типичный говор

ПЕРЕХОДНОГО ТИПА М. А. Родина

Переплетение пучков изоглосс на территории пограничья различных говоров формирует их переходность. Система таких говоров сочетает в себе на разных уровнях языка признаки различных групп говоров, зачастую не только пограничных, но и весьма удаленных диалектных типов. В статье осуществляется попытка проанализировать фонетические особенности диалекта, свидетельствующие о его переходности.

Описание любого говора необходимо производить в рамках той или иной классификации, будь то классификация лингвогеографическая или структурно-типологическая. По комплексу лингвистических признаков, присущих той или иной диалектной единице, составляется заключение о ее отнесенности к какой-либо группе определенного наречия. Как кажется, схема довольно проста, но нередко приходится встречать такого рода формулировки: «Некоторые типичные особенности этой группы в данном тексте либо не представлены, либо не выявлены ввиду недостатка примеров»1.

Все это делает актуальным исследование вопроса типичных особенностей групп говоров, с одной стороны, и их реализации в более мелких языковых образованиях наряду с чертами других групп говоров — с другой. Второй аспект тем более современен, что сейчас зачастую уже приходится говорить о полудиалек-тах — особых диалектных системах, являющихся результатом как влияния на диалект литературного языка, так и процесса интерференции между собственно говорами.

Но прежде чем коснуться этого вопроса, стоит обратиться к такому классу говоров, структура которых уже подразумевает сосуществование в них характерных черт разных групп говоров, главным образом сопредельных. Речь идет о т. н. межзональных группах говоров.

Исследуемый говор села Апухтина Одоевского района Тульской области как раз и является таковым: говором, относящимся к Тульской группе — межзональным говорам типа «Б» южного наречия.

Как отмечают авторы «Диалектологической карты русского языка» (1964) К. Ф. Захарова и В. Г. Орлова, «для характеристики говоров тульской группы наиболее существенно то, что на ее территории совмещаются (чаще всего не

1 Пожарицкая С. К. Русская диалектология. М., 2005. С. 248.

44

полностью ее охватывая) черты, порознь характерные для говоров двух соседних групп (рязанской и курско-орловской. — М. Р.)»1.

Если говорить о фонетических особенностях апухтинского говора и характеризовать гласные фонемы в ударном слоге, в данном говоре следует диагностировать пятифонемный вокализм, т. е. фонемы <о> и <е>, восходящая к <е>, реализуются в звуках, аналогичных литературным [о] и [е] соответственно. Это в точности соответствует описанию ударного вокализма Тульской группы говоров, представленной в различных исследованиях. При этом интересной особенностью ударного вокализма апухтинского говора, впрочем, как и других южнорусских говоров, является наличие форм типа: плдтють, своришь, вдрить, заплатишь. Как отмечает С. В. Бромлей3, а вслед за ней В. И. Трубинский, возникло это диалектное различие тогда, когда древнее неподвижное ударение на окончании в формах настоящего времени указанных глаголов стало в части говоров заменяться подвижным ударением. Это было обусловлено аканьем. Когда в формах типа варишь, платишь ударение передвигалось на корень, говорящие должны были заменить предударный гласный [а] ударным [а] или [о]. В одних случаях этот выбор ударного гласного соответствовал его этимологии, в других — нет. Однако, характеризуя современное бытование подобного рода слов в изучаемом говоре, следует отметить, что хотя и не часто, но удается от информантов услышать формы сварить, заварить (3 л. ед. ч.). Это может объясняться влиянием литературного языка на говор и большей восприимчивостью к нему молодого поколения диалектоносителей, так как примеры с ударным [а] в корне были отмечены именно в их речи, в то же время люди старшего возраста продолжают употреблять о-ударные формы.

Говоря о безударном вокализме, следует отметить, что апухтинский говор как представитель Тульской группы говоров входит в число «первичноакающих» южнорусских говоров. Хотя статус тульских говоров уже в начале ХХ в. не был окончательно определен, например Н. Н. Дурново включал их в средневеликорусские говоры, он же отмечал: «... аканье слабое или сильное, но... исключительно восточного типа, то есть такое, где неударяемые гласные не диссимили-руются с ударяемыми гласными соседнего слога.»4, характеризует безударный вокализм говоров тульской группы. Так и в апухтинском говоре закономерно представлено сильное аканье, т. е. [о] и [а] совпадают в произношении в [а]: абръзавалси, ниэ_сарв’дсси, съхъранить, кардва, завесь (= завести). Однако у некоторых информантов в этой позиции можно зафиксировать сверхкраткий редуцированный [ъ]: дъма, изържъндй.

После мягких согласных наблюдаются различные модели предударного вокализма. Как правило, это умеренное яканье в первом предударном слоге, которое характеризуется зависимостью предударного гласного от качества после-

1 Захарова К. Ф., Орлова В. Г. Группировка говоров русского языка по данным лингвисти-

ческой географии // Вопросы языкознания. 1963. № 6. С. 34.

3 Русская диалектология. М., 1989. С. 41; Трубинский В. И. Русская диалектология: Говорит бабушка Марфа, а мы комментируем. СПб.; М., 1004. С. 70.

4Дурново Н. Н. Описание говора деревни Парфёнок, Рузскаго уезда Московской губернии. Варшава, 1903. С. 161.

дующего согласного. Перед твердыми произносится [а], перед мягкими — [и]. Ср.: попрядусь, яму, дяруца, мяшдк, вядрд, нямндшка, Ягдр Пятрдв и диревьями, к висне, типерь, диривяннинькия, вир’двачку, посиленья. Однако при анализе записанного материала удалось отметить и такие варианты реализации гласных неверхнего подъема, как умирла, зализали, винчанья, лижала, сирчала, понисла, брихать, замишаю, пикла. Наличие во всех приведенных выше примерах [и], а точнее, для большинства случаев [иэ], в первом предударном слоге перед твердым согласным при ударном [а] позволяет охарактеризовать тип яканья, распространенный в селе Апухтине, как диссимилятивный: ударный и предударный гласный расподобляются по подъему.

И здесь полезно прибегнуть к данным лексикографии. Поселок Одоев, а соответственно и Одоевский район, располагается на территории распространения говоров тульской группы южнорусского наречия. Но исходя из данных карты, приведенной в статье К. Ф. Захаровой и В. Г. Орловой5, можно отметить, что именно эта территория находится в области пересечения изоглосс разных диалектных явлений, характеризующих такие группы южнорусских говоров, как Курско-Орловская и собственно Тульская. И действительно, «границы между группами говоров юго-восточной зоны выражены неотчетливо. на окраинах территории каждой группы имеется. зона переходности. Если в этой переходной зоне появляются микроареалы с явлениями, типичными только для этой зоны, если в переходную зону включаются изоглоссы другой диалектной зоны, то можно говорить о подгруппах в пределах восточной части южновеликорусского наречия. Так, можно выделить подгруппу. мценско-одоевских с умеренно-диссимилятивным яканьем суджанского подтипа»6.

Суджанский подтип характеризуется произношением [а] перед исконными [о], [о] и [и] — перед [е], [е]. Например: нямнджко (ударный [о]), мяшдк ([6] из [ъ]), вядрд ([6] из [ъ]), ничавд ([6] из [ъ]) и диревьями ([6]), типерь ([6]), к висне ([6] из [е]). При этом суджанский подтип яканья предполагает наличие в первом предударном слоге [а] также при ударных [и/ы], [у], [’у]. Однако отмеченные в говоре Апухтина фонетические единицы систры, глижу, ни здумай, хрисцы, плитушка, дир’ушкай в некоторой степени опровергают абсолютность предположения о характере яканья и позволяют говорить о развитии в диалекте системы иканья. Очевидно, диалектная система говоров, даже такая ее устойчивая часть, как фонетика, претерпевает значительные влияния со стороны литературного языка. Этим же объясняется и наличие в речи диалектоносителей вариантов типа полижи — поляжу, узялдк — узилдк, которые порой фиксируются в речи одного информанта.

Следует также отметить, что соотношение умеренного яканья и иканья — это вопрос не сегодняшнего дня. Так, Н. Н. Дурново считал умеренное яканье развившимся влиянием иканья из диссимилятивного яканья — через ряд переходных ступеней. «И в ю.-в.-р. наречии можно установить действие той же тенденции, как и в с.-в.-р., сближению с московским ког^л: диссимилятивное аканье и яканье заменяется через посредство переходных типов — умеренно-диссимиля-

5 Захарова К. Ф., Орлова В. Г. Указ. соч. С. 31.

6 Там же. С. 34.

тивного и диссимилятивно-умеренного — яканьем умеренным.»7 Южновеликорусскую основу и московское, или северновеликорусское, наслоение в говорах тульской группы южновеликорусских говоров усматривает и Р. И. Аванесов. И здесь он обращает внимание на то, что недиссимилятивные типы южновеликорусского вокализма, в особенности умеренное яканье, свидетельствуют лишь о смешанном характере говоров, а не о его основе: в умеренном яканье, действительно, «совмещаются северновеликорусский принцип чередования предударных гласных после мягких согласных в зависимости от положения перед твердыми или мягкими согласными с южновеликорусским принципом неразличения гласных фонем неверхнего подъема в безударных слогах и их совпадении в звуке [а] в одних положениях и звуке не-[а] ([е] или [и]) в других»8.

Но вопрос о происхождении умеренного яканья на территории Тульского региона продолжает являться дискуссионным. Так, в монографии Н. Б. Париковой, в которой представлен синхронный анализ системы умеренного яканья и оценка ее «как продукта определенного исторического развития»9, находим: «Отмечая влияние, которое оказывает литературный язык с его “иканьем” на вокализм говоров с умеренным яканьем, мы не можем объяснять все процессы, происходящие внутри нашей системы, этим влиянием, мы вынуждены констатировать сохранение системой умеренного яканья в наших говорах своего внутреннего строя с рядом частных процессов и тенденций, действующих в отдельных элементах этой структуры»10. При этом, проанализировав структуру умеренного яканья тульских говоров, исследователь приходит к выводу, что основа этого явления — северновеликорусская, а южновеликорусский принцип неразличения гласных неверхнего подъема после мягких согласных — вторичный, наслоившийся на северновеликорусскую основу вокализма.

Решение о судьбе предударного вокализма в отдельно взятом тульском говоре, в данном случае апухтинском, — предмет отдельного исследования. Главный же вывод таков, который пока следует сделать, исходя из сказанного выше: говоры межзонального типа неоднородны, существует возможность выделения иных, нежели для целой группы, типов и подтипов предударного вокализма.

Как уже отмечалось, в первом предударном слоге после твердых согласных в апухтинском диалекте — диалекте акающем гласные неверхнего подъема совпадают в [а] независимо от твердости или мягкости следующего согласного: нисарв’дсси, нагардди, сабачкя, палекши. Как правило, в акающих говорах с недиссимилятивным принципом формирования вокализма этот же принцип проявляется также после шипящих согласных и [ц].

Учитывая, что для изучаемого говора были зафиксировано сосуществование систем иканья, умеренного яканья и суджанского подтип диссимилятивного яканья, при относительной выдержанности последней, следует ожидать ва-

7Дурново Н. Н. Введение в историю русского языка. Брно, 1917. С. 137.

8Аванесов Р. И. Вопросы образования русского языка в его говорах // Вестник МГУ. 1947. № 9. С. 151.

9 Парикова Н. Б. Происхождение и состояние умеренного яканья в тульской группе южновеликорусских говоров к середине ХХ века. Тула, 1008. С. 55.

10 Там же. С. 114.

риантов типа кош[а]л’ок, шш[а]потка, с пш[а]ном11. Отмечаем: чапочка, жана, пъшанца, жалудок при чижало, жинишок, что также свидетельствует о нестройности прежней системы диссимилятивного яканья и некотором стремлении ее к умеренному типу.

Переходя к описанию особенностей вокализма второго предударного слога, целесообразно остановиться на произносительных вариантах наподобие пъшаница, пъшанца, събирать, съхъранить, съмародина, иллюстрирующих замену начального сочетания согласных в этих словах. Данный признак Н. Н. Пшенич-новой квалифицируется как один из «главных сопутствующих признаков» Тульской группы говоров12.

В рассматриваемой позиции в исследуемом говоре вполне ожидаемо фиксируется [ъ]: ръсписались, пъчамуш, уъвар’у, пъмаунуть, в то время как для заударной позиции более характерно произношение звука [а]: пъсаж’она, уъвар’онская, ядавитай, малай, дыхать. В двух случаях была отмечена вторичная вокализация сверхкраткого редуцированного во многих членах парадигмы: пърас’онык — пърас’оныка, тил’онык — тил’оныку.

Еще одной примечательной особенностью в области вокализма, свойственной говорам Тульской группы и отмечаемой в говоре села Апухтина, следует считать редукцию гласных до нуля в безударном положении. Это отмечается только в соседстве с сонорными согласными, что сближает указанные диалекты с говорами Рязанского типа с той лишь разницей, что там редукция происходит в соседстве и с несонорными согласными13. Итак, в апухтинском говоре отмечается уварить, а также многочисленные примеры среди глаголов с приставкой пере-: пирвадили, пирвазили, пирминилась, пирдавали. С такой особенностью: если звуковая группа -ере- не находится под ударением и не непосредственно предшествует ударению, то она подвергается сокращению, причем в положении не после ударения выпадает вторая гласная этого звукового сочетания, а именно та, которая ближе к ударению. Однако удалось зафиксировать единицы и без указанной фонетической особенности: пиристроили, пириделал.

Завершая разговор о вокализме говора села Апухтина, необходимо сказать о такой особенности диалекта, как специфичность рефлексов, связанных с переходом [е] в [о], и сопряженные с этим отличия в ударении. См.: хр’осная, в’одры, а также л’огко, т’опло, дал’око, томно.

Характеризуя консонантизм апухтинского говора, следует отметить наличие заднеязычного согласного фрикативного образования [у], что проявляется прежде всего в оглушении его до [х]: денех. Однако фиксируется и [к]: палекше.

Как и другим говорам юго-восточной зоны, тульским говорам и, соответственно, говору села Апухтина свойственно прогрессивное ассимилятивное смягчение [к] после парных по твердости-мягкости согласных, [і] и — реже — [ч]: стро/к’а, Вас’к’а, свежин’к’ия, Сан’к’у, точ’к’а, кусоч’к’ими, у печ’к’у, но боч’ку, баноч’ку. Такая черта характеризует не только тульские, но и рязанские говоры14.

11 Русская диалектология. М., 1989. С. 53.

12 Пшеничнова Н. Н. Типология русских говоров. М., 1996. С. 115.

13 Там же. С. 121.

14 Пожарицкая С. К. Указ. соч. М., 2005. С. 234, 237.

Однако отмеченная на современном этапе непоследовательность в реализации данного явления может свидетельствовать о некотором сдвиге фонетической системы и тяготении ее к пограничным курско-орловским говорам, в которых именно в положении после [ч] смягчения [к] не наблюдается15.

В некоторых южнорусских говорах [у] при смягчении заменяется звуком []]: ноуа — но/и,]иря1в. Подобных примеров в апухтинском говоре зафиксировано не было, но произношение слова где как ид’е отмечается в абсолютном большинстве случаев. Этот пример также свидетельствует о нейтрализации <у> и <і> в позициях перед последующим мягким согласным и о противопоставлении <у> и <і> как парных твердой и мягкой фонем. В данном случае происходит изменение <у> до <і>, который затем переходит в гласный.

Не менее интересным представляется вопрос и о судьбе губных согласных в исследуемом говоре. Удалось отметить отсутствие глухих губно-зубных фонем в речи диалектоносителей и замену их либо звуком [х]: укохти, грах, либо сочетанием [хв], [хв’]: тьлихвон, хванарь, нахв’ирми. Однако звук [ф] реализует фонему <в> в позиции перед глухими согласными: фсё, но происходит это достаточно нерегулярно. В значительном количестве случаев и в указанной позиции, и в позиции конца слова, и в середине слова перед согласными звонкая губнозубная фонема <в> представлена в [у], что в большей мере свойственно говорам Курско-Орловской группы: деук, ус’о, гатоуки, уз’ать, усигда, налауку, Паулик. Кроме того, отмечается произношение предлога в как [у]: у этом, у Тулу, у белом доми, у сенцах, а также многочисленные примеры сочетаний ув, ува на месте предлогов: увабед, увакно, увайну. Эта особенность не отмечена ни для одной из групп южнорусских говоров — лишь в говорах тамбовского диалектного типа фиксируется подобного рода явление, но только для случаев с употреблением местоимения весь в формах косвенных падежей17.

Опираясь на распространенность данного фонетического явления, причем с отсутствием какого-либо ограничения в употреблении, можно вновь говорить о переходности апухтинского говора и характеризовать его как представителя межзональных говоров, на территории которых совмещаются изоглоссы и других диалектов южнорусского наречия — причем не только пограничных.

Вместе с тем протетического согласного [в], отмечаемого как типичный признак для слов с начальными ударными [о] и [у] для говоров Тульской и Курско-Орловской групп18, в исследуемом говоре отмечено не было, как, впрочем, и во многих других группах южнорусского наречия. А значит, это в очередной раз побуждает говорить о наличии изоглосс признаков других диалектов на территории распространения изучаемого говора.

Как это свойственно говорам Тульской группы, в апухтинском диалекте присутствует различение твердой дентальной и мягкой альвеолярной аффрикат: цыганка, агурцоу, хрисцы и чистинькия, начали, хочишь. Однако отмечается несколько случаев, в которых привычные для литературного языка слова имеют

15 Пожарицкая С. К. Указ. соч. С. 232.

16 Русская диалектология. С. 57.

17 Там же. С. 117.

18 Пожарицкая С. К. Указ. соч. С. 232, 237.

несколько иной фонетический облик: т’вет, чапдчка, чижалд, чипил’ушка. Реализация [ч] на месте [ц] в словах чапдчка и чипил’ушка указывает на смешение аффрикат, которое встречается, однако, в апухтинском говоре исключительно в словах с исконным корнем цеп- (*е1р-). А в самом слове, обозначающем палку для битья снопов, произносится твердая зубная аффриката: цеп.

Взаимообратной является мена звуков в словах цвет, цветок — апухтинс-кое т’вет, т’витдк и тяжелый — апухтинское чиждлый. Надо заметить, что оба примера не являются характерными ни для тульских говоров в целом, ни для изучаемого диалекта в частности. Единица т’вет с меной [ц/т] также характеризует говоры рязанского диалектного типа, а корреляция [т/ч] в словах с корнем тяж- и вовсе определяется как народный вариант произношения переднеязычного смычного согласного в слове19. По мнению Н. Н. Дурново, [ч] из [т]: чижалд, чиждлый при т’ашко в говорах очень распространено, так как «ч во всех этих случаях — по ассимиляции с соседней шипящей»10. Так же и слово т’вет, по замечанию исследователя, известно с т, а не с ц, чуть ли не большинству «великорусских говоров и тем из белорусских, в которых ц не является вместо всякого т’»21.

Шипящие [ш] и [ж], которые были мягкими в исходной древнерусской системе, в большинстве говоров отвердели. Не является исключением и апухтинс-кий говор: жана, посождна, потдлшэ, жинишдк.

Кроме того, не сохранились мягкие шипящие фонемы, хотя наличие долгих [ш:’] и [ж:’] в тульских говорах фиксируется — как отличительный их признак11. В говоре села Апухтина долгие мягкие шипящие фонемы заменились твердыми бифонемными сочетаниями, что характерно в частности для соседних с Тульской групп говоров — Курско-Орловской и Рязанской: снижышшы, угашшенья, нипъмашшдн, ежжу, вожжами. Однако при анализе фонетического материала было отмечено единственное отклонение от данной закономерности: в слове тыщщу диалектоносителем употреблялся мягкий долгий шипящий. Этот же звук является реализацией упрощения групп согласных в слове сейчас и однокоренных ему: щас, поищас, ищасошний.

Еще одним примером упрощения групп согласных можно считать появление [с’] на месте [с’т’] в абсолютном конце слова: влас’, пус’, нарос’, жис’, страс’. См. также варианты: завес’т’ — завес’.

Фонетическим явлением, которое, по мнению Л. И. Балахоновой, «принадлежит к классу диалектных лексем очень широкого ареала, представляющими собой по формальным признакам модификации литературно-нейтральных единиц»13, является протеза гласного [и] перед щелевыми [з] и [щ]: изделали, изддхла; ищас, ищасошнюю. Другого происхождения и в начале слова в слове ишдл, ишла, ишли, которое встречается, как и во многих других, в апухтинском говоре в аб-

19 Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4 т. Т. 4 (Т—ящур). М., 1987. С. 140.

10Дурново Н. Н. Описание говора деревни Парфёнок... С. 88.

11 Там же. С. 91.

11 Пожарицкая С. К. Указ. соч. С. 137.

13 Балахонова Л. И. К вопросу о статусе просторечной и диалектной лексики // Вопросы языкознания. 1981. № 3. С. 104.

солютном большинстве случаев вместо литературного шдл, шла, шли. Согласно версии А. И. Соболевского, форма ишдл происходит из из-шьлъ, «в котором согласная предлога (утерянная еще в о.-слав.) не была восстановлена»14. В то же время некоторые исследователи высказывают другое предположение: «...и в этом слове заимствовано из форм настоящего времени. Та же форма с тем же значением существует в сербском (ишао, ишла) и польском языках»15.

В слове же огород и однокоренных ему, напротив, начальный гласный утрачивается, так что частотны формы на гардди, горддчик. Последнее представляет собой лексикализацию фонетического явления и употребляется в значении ‘небольшой огородик около дома’.

Заканчивая разговор об особенностях говора села Апухтина Одоевского района Тульской области, следует обратиться к процессам ассимиляции и диссимиляции согласных. См.: сарв’дсси из сорвешься — рефлекс регрессивного уподобления по месту образования, лучче из лучше — результат прогрессивной ассимиляции по способу образования, баицца из боится — усиленное ц — переход смычного зубного в аффрикату.

Что касается диссимиляции согласных, для апухтинского говора (а также для многих других русских говоров) отмечается более последовательное, чем в литературном языке, изменение сочетания [чн] в [шн]. Перед смычным [н] аффриката утратила смычку и превратилась в щелевой звук: канешна, малдшнай, грешневый, коришневый, пор’адошный.

Н. Н. Пшеничнова пишет: «Говоры — территориальные варианты языка, зафиксированные в разных точках географического пространства. В связи с этим результаты типологической классификации, проведенной вне территории, важно представлять в виде лингвогеографической проекции»16. Именно внимание к такой презентации языкового материала и позволяет увидеть всю сложность переплетения пучков изоглосс на территории пограничья различных групп говоров, благодаря чему и формируется их переходность, определяющая классификацию их как межзональных.

Все это с полным основание можно отнести и к апухтинскому диалекту, фонетическая система которого сочетает в себе признаки не только Тульской группы говоров, но и явления, свойственные пограничным группам говоров: Курско-Орловской и Рязанской, а также черты территориально удаленных на несколько сот километров диалектных типов (речь идет в первую очередь о тамбовских говорах).

Каковы причины такого активного взаимовлияния говоров, еще предстоит узнать, так как следует проанализировать языковую систему указанного говора на всех ярусах. Кроме того, заявленный вопрос нуждается в обязательном рассмотрении и с точки зрения истории заселения Тульского края. Эти данные, без сомнения, позволят говорить о переходном характере апухтинского диалекта с большей уверенностью.

14Дурново Н. Н. Описание говора деревни Парфёнок... С. 48—49.

15 Там же.

16 Пшеничнова Н. Н. Указ. соч. С. 158.

Ключевые слова: диалектное членение русского языка, изоглосса, переходный говор, группы говоров, диалектная фонетика.

The Dialect of Apukhtino as a Typical Transitional Dialect

M. Rodina

The intertwining of bundles of isoglosses on the territory where various dialects adjoin makes up the dialect transition. The system of such dialects combines on different language levels the features of diverse dialect groups, which are often not only adjacent but also rather remote. The paper attempts to examine phonetic features of the dialect which provide evidence of its transitional character.

Keywords: dialect division of Russian, isogloss, transitional dialect, dialect groups, phonetics of dialects.