CC BY
304
АНТРОПОЛОГИЯ И ЭТНОЛОГИЯ В XXI ВЕКЕ
УДК 14+304:572 ББК 87.3
К. Мейассу
АНТРОПОЛОГИЯ МАРКСА*
Статья принадлежит перу французского ученого, известного представителя социальной антропологии и этнологии. Посвящена существенным различиям антропологических подходов к анализу архаических и капиталистических обществ в философской системе К. Маркса и Ф. Энгельса.
Ключевые слова:
антропология, архаические общества, буржуа, государство, женщина, Маркс, мужчина, общество, пролетарий, социальная система, человек, экзотические общества, эксплуатация труда, Энгельс, этнология
Преамбула переводчика
Клод Мейассу (Claude Meillassoux, 1925-2005) являлся одной из ярчайших фигур в западной социальной, политической и экономической антропологии второй половины ХХ-го века. При том, что его считают учеником Ж. Баландье, одного из основоположников социальной антропологии во Франции, он выступал вполне самодостаточной и самоценной фигурой в широком спектре гуманитарных наук, из которых приоритетное место занимает этнология. Основным исследовательским эмпирическим материалом, базой для теоретических построений для
* Перевод В.Р. Арсеньева. Текст на фр. яз. см.: «Economies et Societes, Serie Etudes de Marxologie», S, n.30-31, 6-7/1994, P. 119-131.
Общество
Terra Humana
К. Мейассу выступали многочисленные полевые исследования в Западной Африке, в частности, среди бамбара Республики Мали. Масштаб профессионального признания К. Мейассу в какой-то мере подтверждается не только его положением в собственно французском обществоведении, но и, что крайне редко для представителей французской науки, в англоязычных странах, особенно в США.
Могу высказать гордость по поводу того, что с 1991 года между нами установились доверительные человеческие и профессиональные отношения. Последний мой телефонный разговор с тяжело больным К.
Мейассу состоялся всего за несколько недель до его кончины. Он был очень слаб после операции и просил перезвонить через какое-то время. Но, увы, потом у меня осталась только память, несколько подаренных им собственных книг с трогательными автографами, да несколько оттисков статей с разрешением опубликовать их по выбору на русском языке. Для отечественного читателя, сформировавшегося в советские годы, многое из написанного К. Мейассу должно казаться понятным, но не всегда приемлемым. Ведь наша гуманитария последних десятилетий советской системы имела совсем непростые отношения и с историческим материализмом в советской трактовке, и уж тем более - с марксизмом, пришедшим из стран Запада. Это касается и представляемой статьи.
Её марксистская фразеология могла бы и привлечь, и оттолкнуть сторонника конкретно-научного исследования по чисто идеологическим, мировоззренческим мотивам, в частности, из-за нежелания влезать в проблемы метода, да и из-за накопившихся страхов получить политические обвинения. Но даже из лучших побуждений, скажем, стремлением расширить интеллектуальное течение марксистской науки привлечением в оборот знания работ близких по подходам западных коллег, таило опасность, поскольку тот же К. Мейассу позволяет себе критиковать «классиков-основоположников». Впрочем, сегодня, когда «марксистско-ленинская методология» оказалась «добровольно забытой» или просто вытесненной из общественного оборота прямыми концептуальными заимствованиями из позитивистских социальных наук, само свежее напоминание о возможности недогматических взглядов на марксистское «вероучение» конструктивно.
Абсолютно недопустимо ни забыть, ни списывать в интеллектуальное прошлое всю эту традицию целиком. Она не является ошибкой или заблуждением, обманом своей эпохи. Это вовсе не «вероучение», не конфессия, не утопия. Это качественно сформулированная, структурированная и во многом проверяемая практикой гипотеза, равной которой по размаху, по всестороннему охвату природной и социальной действительности в системе науки не существовало. А вот
Клод Мейассу (Claude Meillassoux), (1925-2005)
упорная догматизация, упрощение, схематизация и мистификация этой системы знания в интересах конкретной политики, борьбы за власть и её монополизацию привели эту интеллектуальную почти двухсотлетнюю традицию, сопряжённую с практикой преобразования общества и культуры, к видимому отступлению, упорно трактуемому оппонентами как крах.
Статья К. Мейассу, написанная по заказу журнала «Экономики и общества» и впервые напечатанная в 1994 г., на мой взгляд, показывает, что эвристический потенциал этой традиции не исчерпан. Да, сегодня трудно читать К. Маркса - даже в переводе на свой родной язык. Да и вообще, современный представитель конкретных отраслей знания, как правило, либо не читает, либо с трудом и по формальной необходимости читает философскую литературу с её особым категориальным аппаратом, особой конструкцией силлогизмов и их сплетений, с особой образностью и пафосом, где язык часто не поспевает за мыслью.
Для меня как переводчика особо стояла проблема перевода многочисленных для первой части статьи К. Мейассу цитат из классических в марксистском обороте работ самого К. Маркса. Был принципиальный выбор: выискивать соответствующие куски из текстов «классика» в официальных и, соответственно, «канонизованных» переводах, либо следовать принципу «испорченного телефона» и переводить с французского на русский то, что уже было переведено на французский с немецкого. Я предпочёл второй путь, исходя из того, что оригинальный текст К. Мейассу франкоязычный, да и К. Маркса он использовал для ссылок во французских переводах. Источниковедчески думаю, этот метод правильнее. Во всяком случае, рационализм сочинений «М&Э», как пишет о К. Марксе и Ф. Энгельсе К. Мейассу, в конечном счёте, полон и полемичности, и пафосности, и революционности.
Многие рассуждения К. Мейассу в первой части статьи могут показаться «академическими» и даже «схоластическими». Скажу, что это не так. И уж, во всяком случае, для этнографии и истории первобытного общества они должны представлять весьма глубокий интерес, тем более, что необходимость критического пересмотра многих воззрений К. Маркса и Ф. Энгельса на генезис цивилизации и государства назрела давно. К этому пытались по-своему обращаться ещё некоторые советские этнографы. Причём не с целью опровергнуть, а для актуализации. Но философы того времени резко одёргивали этнографов. И желание пить из этого источника пропадало...
Особый интерес должна представлять заключительная часть текста как очень перспективная для понимания феномена «трудовой иммиграции». В принципиальной «отчуждённости» людей в капиталистической системе К. Мейассу видит важный источник воспроизводства «трудовых ресурсов» предпочтительно не за счёт собственного пролетариата, а за счёт «пролетаризации» активных слоёв чуждых для ядра системы популяций. Будучи культурно и социально отчуждёнными изначально при входе в производящую часть действующей системы, они в наибольшей степени соответствуют искомой абстрактной «единице носителей труда», по сути, биологического орудия, на производство и воспроизводство которого система не тратит практически никаких усилий, получая эту «силу» в готовом виде на переполненном предложением рынке труда.
Владимир Арсеньев 17 декабря 2008 г., Санкт-Петербург
Общество
Terra Humana
Этимологически антропология означает: дискурс о человеке. Но корень антропос имеет значение как физическое, так и онтологическое, а смысл его выступает как родовым, так и специфическим.
Между тем Маркс критикует понятие «Человек», используемое вместо «реальных исторических людей» и в качестве «высшего понятия вещей»1*, которое обрекает видеть за ним не благополучных людей, а «изголодавшуюся золотушную орду»2. «Предварительные предположения, из которых мы исходим, (...) имеют в виду реальных индивидов, их действия и условия их материального существования - как те, что они получают в готовом виде, так и те, которые возникают от их собственной деятельности. Эти предварительные предположения проверяемы чисто эмпирическим путём»3. «Необходимо, чтобы в каждом отдельном случае эмпирическое наблюдение показывало на фактах и без какой-либо спекуляции или мистификации связь между социальной и политической структурой с произ-водством»4. «Человек не есть абстрактное существо, отрезанное от мира». «Человек - это мир человека, государство, общество»5. Сущность человека не объясняется ни Богом, ни человеческим существом, воспринимаемым в своей индивидуальности, ни через родовую абстракцию, но через живых мужчин и женщин, воспринимаемых в органичных им отношениях и составляющих контекст собственного существования. Соответственно, «совпадение смены обстоятельств и человеческой деятельности не может произойти и быть рационально понято иначе как революционная практика»6.
Гегель выстроил идею, «прототип всякой диалектики»7, которая послужила М&Э [Марксу и Энгельсу], чтобы разорвать метафизический обруч, который удерживал людей в их собственных представлениях.
«Гигантская заслуга гегелевской феноменологии». заключена в том, что она «предполагает человека конкретного, человека настоящего, поскольку реального - как результат собственного труда»8. В то же время, добавляет Маркс, «Гегель признаёт лишь абстрактный, духовный труд». Он не видит его отрицательной стороны: в то время как, если благодаря [такому] труду человек и становится самим собой, то - в качестве существа «отчуждённого»9. «Таким образом, философ, абстрактный тип отчуждённого человека, берётся за меру отчуждённого мира»10. Отчуждение - «это антиномия между абстрактной мыслью и чувственной реальностью или реальное ощущение внутри самой мысли.»11. «Для младогегельянцев, представления, идеи, концепты, одним словом, продукты разума, которым они приписывают самостоятельное существование, принимаются как подлинные цепочки людей (...) и, в согласии с самими собой,. [они] предлагают убрать все преграды (...) для изменения сознания (...), иным образом объяснить существующий порядок вещей, иначе говоря: признать его с помощью иного объяснения»12. Но Маркс признаёт, что эти [абстрактные] антиномии перестают существовать в «общественном состоянии» и, что, таким образом, разрешение теоретических противоречий может быть достигнуто
* Система ссылок соответствует первоисточнику (прим ред.)
только практическими средствами. «Их разрешение выступает реальной задачей жизни, задачей, которую философия была не в состоянии осуществить, в точности, потому, что видела в ней чисто теоретическую задачу»13. И только «история производства, достигшего исторически объективного существования, составляет открытую книгу главных способностей человека, конкретно уловимой человеческой психологии». «Материальное, повседневное производство. предоставляет нам во внешних для нас ощутимых и полезных в форме отчуждения предметах основные способности человека, оп-редмеченные, в свою очередь. Психология, отказывающаяся прибегать к этой книге, т.е., в действительности, к самой живой, самой непосредственной, самой доступной части истории, не может превратиться в действительную, содержательно богатую науку.»14.
«Предположить наличие одного базиса для жизни и другого для науки ошибочно априорно. Природа, таковая, какой она проявляет себя в человеческой истории (...) есть действительная человеческая природа. Из этого следует, что природа становится, благодаря производству, хотя и в отчуждённой форме, истинной антропологической [человеческой, anthropologique] природой»15.
«Человек не является только природным существом, но - ещё и естественным [природным, паШге1] человеческим существом, т.е. существом, которое пребывает в бытии для себя самого, иначе говоря, существом родовым [ип е№е generique]. Ни объективно, ни субъективно природа не существует для человеческой сути адекватным образом. И, точно также, как всё природное должно рождаться, и у человека имеется свой процесс рождения (ЕМ$1екищ$ак() - история. В то же время, для человека история - это факт сознания ^е'юш$1е) и как процесс рождения, она является актом творения, который является собственным осознанным отрицанием (тй Веии$$1$егп $1оН аШкеЪепйет ЕШ$1еки^шк£)»№.
Антропологическое действие выступает, прежде всего, как критика философии, в которой Маркс преодолевает классическое рассуждение, показывая, что отчуждение присуще этому мышлению, поскольку оно ищет лишь в теории решение теоретических противоречий, поскольку оно не вчитывается в открытую великую книгу человеческого производства, чтобы вмешаться в практику там, где происходит производительная деятельность индивидов. Нет научного дискурса, отделённого от жизни, от действия и от намерения. Метод, предложенный Марксом, ведёт к органичному определению, более способному увязать социальные категории: «.здесь ни о ком не идёт речь, иначе, чем как о персонификации экономических
17
категорий, выражении интересов и отношений определённых классов»17. Он, таким образом, выступает как средство реабилитации мужчин и женщин, побуждая их рожать через осознанное отношение к общественной жизни.
Эта инициатива Маркса, похоже, имеет, тем не менее, черты латентного «натурализма», который проявляет себя в стремлении быть «строго» научным, равняться на естественные науки, рассматриваемые в ту
Общество
Terra Humana
эпоху как находящиеся на острие знания. По поводу «Эволюции видов» Дарвина Маркс писал: «Эта книга включает биологическое основание нашей теории»18. «Я принимаю её как биологическую основу классовой борьбы в истории»19.
Обольщённые, с другой стороны, эволюционизмом американского антрополога Л.Г. Моргана (1877), которому, как казалось, удалось выделить в человеческой истории материалистические этапы, М&Э [Маркс и Энгельс] приняли эволюционистские и натуралистские [естественнонаучные] концепции этого автора для архаических периодов истории человечества. [Находясь] между сциентизмом и натурализмом, инициатива Маркса приводила к детерминизму, который не является более только историческим, но и ставит вопрос по поводу места, оставляемого сознанию и революционному действию.
Антропология М&Э распространяется, т.о., в двух направлениях, из которых одно - это капитализм, а другое - область архаических обществ.
Накопление капитала и его общественная концентрация выступают доминантной реальностью на современном историческом этапе.
«Капитал» (1876) явился исследованием капиталистического способа производства, а также производственных и обменных отношений, которые ему соответствуют. Маркс ищет законы, управляющие капиталистическим производством и воспроизводством капиталистической системы.
Для Маркса, речь идёт о замысле, который претендует на «подлинную научность»: он запрещает себе рассматривать в «Капитале» развитие социальных конфликтов, порождаемые законами капиталистического производства, но обращается только к тем законам, «которые проявляют себя с железной необходимостью»20. «Конечная цель этого труда выступает во вскрытии экономического закона движения современного общества», который «оно не может ни перепрыгнуть, ни отменить [в нём] указами фазы его естественного развития (.), сократить период вынашивания или смягчить страдания при его рождении»21. «Моя точка зрения, согласно которой развитие экономической формации общества может быть уподоблено движению природы и её истории, способно менее любой другой сделать индивида ответственным за отношения, продуктом которых социально он остаётся, чтобы он ни сделал, чтобы освободиться от них»22.
Это очевидное расстояние в «Капитале» между наукой и политическим действием дало повод для его «сциентистской» интерпретации некоторыми авторами, согласно которой научное намерение Маркса могло действовать независимо от революционного проекта. «Эпистемологический разрыв», который Альтуссер предполагал в работах Маркса и который, якобы, касается рукописей 1844 года23, отражающих другой настрой, чем «Капитал», равно как и понятие отчуждение представляет ту же тенденцию.
Тем не менее, Маркс радикально отличает свой экономический подход от классического, который из-за невключения основных сведений по классовым отношениям имеет лишь конъюнктурную и внеисторическую зна-
чимость: «В той мере, в какой она выступает буржуазной, т.е. в той мере, в какой она видит в капиталистическом порядке не переходную фазу исторического прогресса, но абсолютную и окончательную форму общественного производства, политическая экономия может оставаться наукой лишь на том условии, что классовая борьба пребывает в латентном состоянии или проявляет себя лишь в изолированных феноменах.»24.
Если Маркс и признаёт, что не открыл борьбу между социальными классами, он сопрягает её с узловым экономическим фактом - с эксплуатацией труда, который высвечивает порождаемые ею антагонистические отношения, т.е. положение мужчин и женщин, участвующих в них. Через это его работы должны пробуждать общественное и политическое сознание к тому, чтобы покончить с отчуждением, побуждая к действию, без вождей и пророков, через разумность пережитого ими и на их рабочих местах. Производство и производительный труд соединяют буржуа и пролетариев, как и противопоставляют их друг другу, но не в единении «Человека», а как социально антагонистических фигур, порождённых историей.
* * *
Органичное понятие социальных классов, т.е. их необходимого [взаимного] отношения, выступает антропологическим инструментом, который расщепляет абстрактного Человека на пригодные категории, через которые мужчины и женщины оказываются в состоянии понять то, что связывает их и подчиняет, одних другим.
Также как и Аристотель не мог понять природу труда, иначе, как принимая во внимание труд раба, буржуа остаётся слеп к социальному существованию пролетария. Пролетарий не человек: он лишь на обочине человечества. «Абстрактный» труженик, взаимозаменяемый, он способен в любой момент раствориться в «перенаселении» и исчезнуть в абстрактной статистике «уровня занятости».
Поскольку женщина производит человеческое существо, она же производит и силу его составляющую 1’habite]. Судьба женщины тесно связана с этим. Она подчинена и как существо, и как воспроизводитель существа. Мощь же труда пролетария является ставкой для капиталиста, а женщина - [ставкой] для пролетария. «Женщина это пролетарий из пролетариев», - полагают Маркс и Энгельс, желая подчеркнуть двойное подчинение, которому она подвергнута.
Истинный Человек - это пролетарий, буржуа - тот, чьи доходы не измеряются объёмом рабочего времени, но - в соответствии с тем, что его собственность обеспечивает ему от пролетарского труда. Таковой же определяется дисциплиной, которую он навязывает «трудящейся массе» напрямую или, как чаще сегодня, косвенно - через социальные подразделения, выделяемые обществом. Благодаря своим армиям, полициям, служащим, бюрократам, интеллигенции, профессиональным политикам, пролетарии мира направляются на работу, включаются, наказываются, подавляются,
Общество
Terra Humana
увозятся и уничтожаются в конфликтах, которые различные группировки буржуазии образуют между собой.
«Капиталист не имеет никакой исторической ценности, никакого исторического права на жизнь, никакого оправдания своего общественного существования, кроме того, что действует как персонифицированный капитал. Капиталист пользуется уважением лишь потому, что он [соответствует формуле] капитал делает человека. В этой роли он также и тезавратор, ослеплённый своей слепой страстью к абстрактному богатству, к ценности. Но то, что у одного выглядит как индивидуальная мания, у другого есть производное от общественного механизма, в котором он - лишь одно колёсико»25.
Для буржуа понятие Человек сохраняется. Мир Человека - это его и только его мир. Общие ценности - это только его частные ценности. В своей перспективе, вследствие своей веры в отсутствие классов, а стало быть, и во всеобщую общественную динамику, буржуа позиционирует себя как будущее пролетария.
Антропология пролетария для буржуа это антропология «бедняка». Для Маркса и Энгельса - это антропология «эксплуатируемого». Бедный беден по собственной вине, по своей немощи, глупости, безобразности, но, прежде всего, по своей демографической невоздержанности. Его тупая непредусмотрительность должна быть наказана голодом (Мальтус). Контролировать размножение пролетария, ограничивая, прежде всего, его доступ к пище и авторитарно воздействуя на его интимную половую жизнь, таковы уроки, которые даёт Мальтус буржуазии. И она его услышит. Для либерального буржуазного общества «бедность» не имеет иного разрешения, кроме как в сочетании благотворительности и истребления. Для антропологии Маркса бедность есть следствие эксплуатации, выход из которой - в классовой борьбе, т.е. активное и осознанное политическое вмешательство тех, кто испытывает её на себе, с тем, чтобы заставить исчезнуть условия, её создающие.
* * *
Если под антропологией (или этнологией, чтобы лучше различать) понимают не только философский дискурс о метафизических судьбах Человека, но также и дискурс о человеческих обществах, то М&Э начали его с того, что касается наиболее древних фаз человечества, но с перспективой - более компаративистской, нежели аналитической, более эволюционистской, нежели исторической и более природоведческой [natura1iste], нежели ма-териалистической26.
Прогресс естественных наук в союзе с прогрессом в этнографии давал в середине XIX века материал для нового восприятия истории человеческого вида, сорганизованного через общества (Дарвин, Морган).
Морган (1877) делает вывод из предполагаемого использования устаревшей терминологии родства, наблюдаемой в некоторых современных экзотических обществах, о состоянии социальных отношений, которые превалировали на предыдущей стадии. На основе этой спорной и не-
проверенной гипотезы он реконструирует равно дискуссионную последовательность различных семейных систем, прогресс которых мог бы характеризоваться распространением половых и брачных запретов между единокровными [родственниками], соответственно идеям сторонников евгеники и морали его эпохи. Это обращение к понятию единокровности [кровосмешения, la consanguinite] могло бы разделить историю человечества на два больших периода: один, основанный на «праве по крови», второй - на праве по земле.
Этнология Маркса и Энгельса относится к первому гипотетическому периоду, простирающемуся от истоков человека до появления «парного брака» [“le mariage apparie”]. В ходе всего этого времени, человеческий вид должен был бы подчиняться, согласно дарвиновской концепции, законам «естественного отбора», который проявлял бы себя в «инстинктивной» эволюции и двигался бы [в направлении] к избеганию половых отношений между «консангинами» [родственниками по крови], по поводу которых предполагается, что они способны распознавать друг друга в таком качестве. Маркс и Энгельс видят в этом избегании евгенический прогресс, к которому восходит «чудесное следствие - появление генса [gens, «род»], основы социального строя большинства варварских народов земли»27. «Браки между неединокровными генсами [«родами»] порождают более крепкую расу», а через это, добавляет Энгельс, «племена с родовой организацией должны были превалировать над отсталыми племенами или побуждать их следовать своему примеру». По Моргану, это «прекрасная иллюстрация того, как действует принцип естественного отбора»28.
Таким образом, тенденция, которая подталкивает к запрету браков между консангинами [единокровными родственниками], постоянно самоутверждается, но - на ощупь, инстинктивно (подчёркнуто мною - К.М.), без ясного осознания цели [своего] устремления29. «Развитие семьи в первобытной истории заключается, таким образом, в непрерывном сужении круга [людей, индивидов], который в истоках включал всё племя целиком (...). Последовательным исключением родственников он приходит, в конце концов, к одной брачной паре [le seul couple]»30.
Опираясь на Бахофена (1861), Энгельс предполагает, что «по мере того, как развивались экономические условия, подрывая древний коммунизм [l’antique communisme], а плотность населения возрастала, традиционные половые отношения теряли свою наивность и должны были всё более и более походить на унизительные и угнетающие по отношению к женщинам, которые приводили таковых ко всё более пламенному желанию подобия освобождения в праве на целомудрие, в праве на временный или долгий брак с одним мужчиной»31.
С появлением брачной пары «естественный отбор завершил своё дело». Другие «движущие силы, социальные силы должны были вступить в действие, чтобы новая форма семьи вышла из парной семьи»32.
В своём знаменитом отрывке из Grundrisse33, известном под названием «Formen» Маркс уже обрисовал эту эволюцию через гипотетическую после-
Общество
Terra Humana
довательность систем землепользования: Маркс предполагает что социальная организация возникает раньше, чем присвоение объективных условий жизни: «В первичной форме собственности на землю начальное естественным образом и самопроизвольно (naturewuchsiges) возникающее сообщество [community] проявляет себя как первая предпосылка [цитата приводится К.М. на английском языке - В.А.]». Это должна была бы быть сразу семья, род [clan], «связанный кровью, языком, обычаями»34. Маркс опровергает здесь сделанное в другом месте утверждение (1846) по поводу соответствия между уровнем развития производительных сил и уровнем производственных отношений в пользу отношения между двумя институтами: «спонтанной общиной» и «коллективной собственностью». Индивидуализация собственности служит ему для выстраивания образцов различных социальных форм, которые, как ему представляется, он может выделить с помощью этого юридического критерия.
В целом, по Марксу и Энгельсу, на этой «доисторической» стадии эволюция могла бы быть продуктом двойного движения по выталкиванию человеческих обществ вовне двух институтов, считающихся начальными: кровнородственная община и общая собственность на землю.
Слабость подхода Маркса и Энгельса в том, что касается этнологии, заключена, таким образом, в оставлении исторического материализма во имя естественных наук и права. С тех пор как Маркс и Энгельс принимают идею естественной семьи, воспроизводство не ставится более как проблема социальная, а всё более смешивается с проблемой порождения потомства [прокреацией]. Имеется подмена всеобщего биологического факта с материальными совпадениями, делающими из него общественное событие. Подмена, принятая, с одной стороны, в силу консерватизма, который видит в этом оправдание стабильности институтов, а с другой - благодаря «структуралистическому материализму», который рассчитывает усмотреть в этом скрепу [сцепку, bouclage] между смешанными [или перепутанными, переплетёнными] базисом и надстройкой.
Эта умозрительная антропология, удушенная натурализмом, евгеникой, дарвинизмом и окружающей моралью, была частично отвергнута Марксом. Десятью годами позднее, приняв «биологическую основу классовой борьбы», по Дарвину, Маркс отбросил «как единственный великий закон природы», использование [понятия] struggle for life [борьба за существование - В.А.], сопровождаемое мальтузианской теорией перенаселения, в случаях, когда речь идёт «об анализе [этой] “борьбы за существование” - таковой, каковой она исторически проявляет себя в обществах различных типов»35.
Крадер через разбор этнографических блокнотов Маркса показывает, что если тот и нашёл в Дарвине опору для своей антителеологической перспективы, то «отделял науки о человеке от наук о природе, исходя одновременно из соответствующего состояния каждой из наук, а также из последовательного разделения человека и природы»36. «В итоге, сформулировав это и оставаясь в стенах своего кабинета, Маркс погрузился в размышления. Впрочем, даже в незаконченной форме они свидетельствовали о
переходе Маркса от ограниченного восприятия абстрактно обобщённого человеческого существа к эмпирическим исследованиям конкретных обществ (подчёркивание моё - К.М.) [цитата приводится К.М. на английском языке - В.А.] »37.
Характеристика внекапиталистических способов производства оставалась после М&Э областью, осваиваемой историческим материализмом, при условии отбрасывания любой натуралистической [собственно, естественнонаучной] идентификации человеческих феноменов для того, чтобы опираться на историческую объективацию практических условий существования и воспроизводства обществ, способную точно определить индивидов через живую среду, в которой они эволюционируют и объединяются.
* * *
В отличие от инициатив Маркса и Энгельса, касающихся умозрительной и натуралистической [естественнонаучной] части их подхода к экзотическим обществам, анализ исторических обществ, напротив, остаётся у них во многих отношениях продвинутым по сравнению с отсталым этнографизмом [так по К.М. - В.А.], ещё ищущим в понятии «этнос» операционную категорию.
У Маркса и Энгельса не обнаружить ни одного следа объяснения, которое опиралось бы на аргументы расового или этнического характера, впрочем, это общая черта той эпохи, присутствующая в современной классической антропологии. Без намерения рассматривать приниженное положение женщин как имеющее естественное происхождение, условие их существования в качестве жён и матерей выявлено в исторической перспективе как подчинённое интересам мужчин. Они возлелеяны [вожделенны] как объект удовольствия, но они же могут подчинить себе в силу своих собственных качеств.
Если Маркс и Энгельс и попадают в идеологическую ловушку кровосмешения [кровного родства, 1а consanguinite], из которой ещё не выбралась и современная антропология, а равно - и демографической причинности, то они избегают других, ещё весьма распространённых, если не доминирующих сегодня ошибок: они отбрасывают аналогии человеческих институтов с поведением, наблюдаемым в сообществах животных (даже наиболее близких к человеку млекопитающих), в которых обнаруживаются «все возможные формы половой жизни»38. Энгельс рассматривает инцест не как всеобщее и вневременное явление, но как «очень ценное.» изобретение, «развившееся относительно поздно»39, и приводит пример многочисленных народов, у которых отношения, считающиеся у нас как связанные с инцестом, распространены и не выглядят отвратительными. Энгельс отвергает также «абсурдный принцип, ставший незыблемым, прежде всего в XVIII в., что моногамная супружеская семья, которая, вряд ли, древнее, чем цивилизация, скорее всего, выступала ядром, вокруг которого постепенно выкристаллизовывались общество и государство»40.
Если же предположения Маркса и Энгельса или их гипотезы и дискуссионны в том, что касается процесса внутренней эволюции архаических
Общество
Terra Humana
обществ, которые, как утверждается, были подчинены «праву по крови», то их исследования, относящиеся к цивилизациям, управлявшимся по «праву по земле», более вдохновлённые такими авторами, как Г.Л. Маурер [G.L. Maurer] (1854), выступают куда как более острые, чем работы их современников, и сохраняют свою актуальность.
Надо выразить сожаление, что увлечение Морганом отвратило их от попыток, делавшихся в то время другими авторами (такими как Г. Мэн [Henry Maine], 1861), которых они отвергли из-за отхода от «естественных законов», [а также] что сами они в своём собственном проявленном познающем действии не поверили в общества, по странности лишённые ими историзма, и что не поставили перед собой в качестве познавательной задачи описание «объективных условий воспроизводства жизни», сочленения производственных отношений и социальных отношений по воспроизводству, в связи с которыми они уже располагали применимым концептуальным инструментарием.
Таким образом, не в естественнонаучной перспективе первых глав «Происхождения [семьи, частной собственности и государства]»41, не в сыром [начальном] применении взглядов, выработанных при анализе Капитала, но -через открытие концептов и понятий в соответствии фактам следовало начинать исследование некапиталистических [extra-capitalistes] обществ.
Экзотические общества пребывают в двоякой перспективе: той, что могла бы соответствовать формам их начальной организации, сегодня повсеместно искажённой вековыми контактами с западными обществами и которые нужно восстанавливать через применение исторических знаний; и той -что соответствует их сегодняшнему, повсюду подчинённому, состоянию этих обществ. В обоих случаях требуется историко-материалистический подход. Общество, воспринимаемое извне, может быть «понято» лишь при условии, что сама [применяемая] речь понимается в своих идиосинкразиях [здесь: во взаимном несовпадении действительного и отражённого - В.А.]. Термины из словаря исследователя присочиняют и привносят в модель изучаемого общества идеологии и предварительные предположения самих исследователей, как носителей таковых. Для придания смысла выражаемой [научной] речи социальное поведение должно восстанавливаться через объективацию ситуации и условий жизни наблюдаемых индивидов, из их практических отношений к природе и между собой. То есть, только через внимательный анализ этих отношений и их материального содержания (включающего в себя трудовое отношение) социальные лица могут быть восстановлены [идентифицированы] в соответствующем адекватном [coherant] контексте и проявиться в свой субъективности. «Способы производства» выводятся из такого анализа, а не наоборот.
Необходимое измерение должно, таким образом, быть введено как присущее любой социальной системе, оно относится к её воспроизводству, аналитически отличимому от производства. Капитализм, который является лишь системой эксплуатации, а не, собственно говоря, производства, игнорирует демографическое воспроизводство формы труда, используемо-
го им: важная часть доходов покоится на этой критической особенности капиталистической системы. Эта черта особенно заметна в том, что касается эксплуатации экзотических обществ, которые остаются ответственны за своё собственное воспроизводство, обстоятельства и способ эксплуатации, обрекающие их - самих себя - на собственную трансформацию. Капиталистический рост, осуществляющийся через непрерывный трансферт мужчин и женщин, рождённых и вскормленных в некапиталистических системах, а с ним и экономическое и социальное воспроизводство капитализма, кажущееся за счёт этого обеспеченным, никогда не являлись объектом достаточно большого теоретического интереса. Его нельзя игнорировать в нынешней эволюции, затрагивающей как капиталистические страны, так и зоны, и сектора, в которых продолжается «первичное накопление».
Марксистская антропология узнаётся в том, что будучи менее академической, чем прикладная [engagee], она стремится освободить человеческие существа от их собственных порождений, воздвигнутых как властители их судеб, богов, королей, войн, наук, кризисов, товара или Всемирного банка; вернуть их на своё место в процессе выработки цивилизации, дабы поместить их на путь завоевания истории. Таково единственное предназначение, на которое она их обрекает и которое они понесут, пока не выйдут из «интеллектуальной доистории» [la prehistoire intellectuelle], пока они не смогут в достаточной мере предвидеть и управлять своими коллективными действиями, чтобы не стать их индивидуальными жертвами.
Библиография
1. Bachofen. Droit maternel. 1861.
2. Engels F. L’Origine de la famille, de la propriete privee et de l’Etat. P., 1884/1954.
3. Gendreau F., Meillassoux C., Schlemmer B., Verlet M. Les spectres de Maltus. P., 1991.
4. Krader L. The Ethnological Notebooks of Karl Marx. N.Y., 1972.
5. Maine H. Ancient Low. London, 1861.
6. Marx K. Oeuvres. 3 vol. P., 1968.
7. Marx K. Okonomisch-philosophische Manuskript. I, 1844. - P. 467-588.
8. Marx K. “Zur Kritik des Hegelschen Rechtsphilosophie” // Deutsch-Franzosische Jahrbucher. I, 1844. - P. 378-391.
9. Marx K Thesen uber Feuerbach. III : 5-7; nach Engels, 1845. - P. 533-537; Theses sur Feuerbach - in: Rubel, I, 1970. - P. 107-110.
10. Marx K. Die Deutsche Ideologie. III, 13-530, 1845-1846: in Rubel, 1982. - P. 1039-1325 (Lldeologie allemande. P., 1968).
11. Marx K. Grundrisse. 1857-1858/1973.
12. Marx K. Das Kapital; Le Capital. 8 vol., P., 1983.
13. Marx K. Les luttes des classes en France (1848-1850). P., 1895/1952.
14. Maurer G.L. Einleitung zur Geschichte der Mark. Munich, 1854.
15. McLennan J.F. Primitive Marriage, an Inquiry into the Origin of the Form of Capture in Marriage Ceremonies. Edinburgh, 1865/1970.
16. Maine H. Ancient Low. London, 1861/1930.
17. Meillassoux C. La lecon de Maltus// Gendreau F., Meillassoux C., Schlemmer B., Verlet M. Les spectres de Maltus. P., 1991.
18. Morgan L.H. Ancient Society (with an introduction and annotation by E.B.Leacock). Cleveland, 1877/1963.
19. Polanyi K., Arensberg C.M., Pearson H.W. trade and Markets in the Early Empires. Glencoe, 1957.
Общество
Terra Humana
140 20. Rubel M. Pages de Karl Marx pour une ethique socialiste. 2 vol. P., 1970.
21. Rubel M. Karl Marx, Oeuvres: Philosophie. P., 1982.
22. Terray E. Le marxisme devant les societesprimitives. P., 1969
23. Westermarck E. The History of Human Marriage. London, 1891.
1 10 (1846); 1982 : 25.
2 Там же. - С. 82.
3 Там же. - С. 70.
4 Там же. - С. 76.
5 8 (1844). - С. 378-391.
6 9 (1845). - С. 533.
7 Marx. Lettre a Kugelmann, 06/03/1868.
8 7 (1844). - С. 572, 573, 583.
9 Там же.
10 Там же. пТам же.
12 10 (1845-1846). - С. 19.
13 7 (1844). - С. 572.
14 Там же.
15 Там же (1982). - С. 104.
16 Там же (1844. - С. 579; 1982. - С. 104).
17 12 (1876); 7 (1844. - С. 550).
18 Lettre a Engels, 19/12/1860.
19 Lettre a Lassale, 16/01/1861. Маркс изменил мнение.
20 12 (1876); 7 (1844. - С. 550, 553).
21 Там же.
22 Там же.
23 7 (1844).
24 12 (1876); 7 (1844. - С. 550).
25 12 (1876); 7 (1844. - С. 1095).
26 В многочисленных рукописях Маркса и Энгельса обнаруживаются многочисленные этнологические пометки, но основными текстами выступают: 2 (Engels, 1884); фрагмент, именуемый “Formen” из 11 (Marx. Grundrisse. 1857-58); этнологические блокноты Маркса (4, Krader, 1972).
27 2 (1884), С. 41.
28 Там же. - С. 49.
29 Там же. - С. 47.
30 Там же. - С. 49.
31 Там же. - С. 53. С одной стороны, недостаток женщин ведёт к их захвату или «покупке», с другой, он даёт им возможность навязать свою волю: несовпадение, вызванное чисто умозрительным характером этих рассуждений.
32 Там же. - С. 54.
33 11 (1857-58).
34 Там же, (1973. - С. 472).
35 Lettre a Kugelmann, 27/06/1870.
36 4 (1972. - С. 84-85).
37 “...he separated the science of man from the science of nature, given both the respective states of both sciences and the separation of man in his actuality from nature” (4, C. 84).
38 Там же. - С. 85.
39 2 (1884. - С. 36).
40 Там же. - С. 39.
41 Там же. - С. 96.
