CC BY
120
Антропологический аспект натурфилософии И. С. Тургенева и А. И. Герцена: опыт сравнительно-сопоставительного анализа
В. М. Головко (Северо-Кавказский федеральный университет)
В сравнительно-сопоставительном плане рассматривается бинарная оппозиция природы и человека в философской интерпретации двух великих современников — И. С. Тургенева и А. И. Герцена. Ключевые слова: сущее, бытие, натурфилософия, человек и природа, природа человека, сущность человека, сознание, онтологическая драма человека, И. С. Тургенев, А. И. Герцен.
Основные константы художественного мира И. С. Тургенева — человек и природа, личность и история — выступают как бинарные философские оппозиции, являющиеся эстетическим выражением внутренней кон-фликтоорганизованности натурфилософии и историософии писателя. Осознание трагического, неразрешимого противоречия между экзистенцией «живого», «конкретного индивида» и «бесконечной гармонией» «равнодушной природы» пришло к Тургеневу очень рано. О «грубом равнодушии природы» к человеку, страдающему еще и от «жестокости себе подобных», писал он Полине Виардо 29-30 мая (10-11 июня) 1849 г. (Тургенев, 1960-1965, П. I: 470). Натурфилософия Тургенева-художника в полном смысле слова «его создание», его «философическое убеждение» (там же, П. I: 532), и ее рассмотрение в контексте развития философской мысли А. И. Герцена актуализирует изучение проблем онтологии и антропологии двух великих современников.
Обоснование органической связи «истории и природы», мысли о том, что «история человечества — продолжение истории природы» (Герцен, 1955, т. 2: 140-141, 87), существенно для философских работ А. И. Герцена первой половины 1840-х годов, прежде всего для «Писем об изучении природы» (1844-1845). Они были хорошо известны И. С. Тургеневу, и в его сочинениях, эпистолярном наследии, статьях и корреспонденциях можно обнаружить немало созвучных А. И. Герцену-фило-софу идей. В осмыслении противоречивой взаимосвязи человека и природы, личности и истории Тургенев, как ни парадоксально это выглядит на первый взгляд, находил методо-
логическую поддержку в философских идеях Герцена, с диалектических позиций рассматривавшего вопросы «об отношении мышления к бытию», о «возвышении» природы «от формы в форму», о «распадении человека с внешней природой», «с самим собою» и «относительной противоположности... человека природе», об «историческом мышлении» как «родовой деятельности человека» (там же, т. 2: 113, 87, 131, 136, 137, 88, 133).
Интегрирование в художественном мире И. С. Тургенева «современно-бытового» (социально-исторического), архетипического («вечного») и «космического» (натурфилософского) — основных составляющих этого мира (Лотман, 1997: 728) — обусловило философскую насыщенность не только романов, но и всех тургеневских произведений, определило органическую взаимосвязь в поэтике писателя «социального реализма» и мифологизма (на что обращается внимание, в частности, в работах Ю. М. Лотмана, В. А. Недзвецкого, ряда американских и европейских славистов), и абсолютизация любой из этих составляющих лишает исследовательские интерпретации творчества писателя достоверности и объективности.
Натурфилософский «пояс» тургеневских произведений сопряжен в первую очередь с рефлексией универсальных стихий, сверхчувственных форм сущего и бытия (не идентифицирующихся в формах опыта, поскольку он бессилен в постижении загадочных сторон жизни, ее многомерности и многообразия), а также проблем онтологии человека. Бытие, природа, жизнь, смерть, душа, истина, свобода, человек, «завершающий все стремления
и усилия природы» (Герцен, 1955, т. 2: 131), всегда оставались для писателя предметами «неистребимой жажды разума» (Кант, 1994: 582), жажды познания. В «Воспоминаниях о Белинском» (1869) он писал о том, что «философические вопросы о значении жизни, об отношениях людей друг к другу и к божеству,
о происхождении мира, о бессмертии души и т. п.» «тревожат... не дают покоя человеку, особенно в молодости» (Тургенев, 1960-1965, С. XIV: 27).
Художественные, литературно-критические сочинения и письма даже раннего Тургенева дают представление о его попытках гармонизировать, диалектически «примирить противоречия» человеческого «я» и «целого» природы (там же, С. I: 225). Постигая «истинный смысл природы» в духе натурфилософии Гете, Тургенев писал С. Т. Аксакову в феврале 1853 г.: «Бесспорно, что вся она [природа. —
В. Г.] составляет одно великое, стройное целое — каждая точка в ней соединена со всеми другими — но стремление ее в то же время идет к тому, чтобы каждая именно точка, каждая отдельная единица в ней существовала исключительно для себя... <..> Как из этого разъединения и раздробления, в котором, кажется, все живет только для себя, — как выходит именно та общая, бесконечная гармония, в которой, напротив, все, что существует, — существует для другого, в другом только достигает своего примирения или разрешения — и все жизни сливаются в одну мировую жизнь, — это одна из тех «открытых» тайн, которые мы все и видим и не видим» (там же, П. II: 124-125). (В данном случае И. С. Тургенев привел фрагмент из своей рецензии на «Записки ружейного охотника» С. Т. Аксакова, запрещенный цензурой. — В. Г.). Сходные положения формулировал в «Письмах об изучении природы» А. И. Герцен: «...это один из самых верных, существенных моментов понимания природы («бесконечная индивидуализация». — В. Г.): в ее понятии необходимо лежит эта рассыпчатость и целость каждой части, так же, как непрерывность и единство. <. >. Природа не только внешность для нас — она сама по себе только внешность; ее мысль сознательная, пришедшая в себя — не
в ней, а в другом (т. е. в человеке)...» (Герцен, 1955, т. 2: 110, 130). Философ раскрывал диалектику «всеобщего единства», «целости каждой точки» («для себя бытия») и «целости природы» (там же, т. 2: 110).
Тургенева и Герцена в равной мере отталкивал пантеизм натурфилософии раннего Шеллинга (хотя Герцен, по словам В. В. Зень-ковского, и «мыслил в линиях виталистической натурфилософии (в духе Шеллинга)» (Зень-ковский, 1999: 333), и привлекал «глубокий реализм» Гете (Герцен, 1955, т. 2: 118). «Реальное, истинное понимание природы» поэта-мыслите-ля, для которого «природа» есть сама «жизнь» (там же; Гете, 1963: 488), импонировало Герцену в такой же мере, как и Тургеневу. Художественно-философской антропологии последнего близки положения Гете о том, что природа «кажется. только и хлопочет о том, чтобы создавать личности, — и личности ей ничего не значат. Она беспрестанно строит и беспрестанно разрушает» (Тургенев, 1960-1965, П. II: 125). (Ср. в переводе Н. Манн (Гете, 1963: 488): «Индивидуальность как будто бы главное для нее. Но индивидуумов она и знать не хочет. Она вечно строит и вечно разрушает, и мастерская ее неприступна»). В философской увертюре «Поездки в Полесье» (1857) Тургенева лейтмотивом является мысль о том, что «личности Природе ничего не значат»: «Мне нет до тебя дела, — говорит природа человеку, — я царствую, а ты хлопочи о том, как бы не умереть. <...> Трудно человеку, существу единого дня. выносить холодный, безучастно устремленный на него взгляд вечной Изиды. Он чувствует, что последний из его братий может исчезнуть с лица земли — и ни одна игла не дрогнет на этих ветвях; он чувствует свое одиночество, свою слабость, свою случайность.» (Тургенев, 1960-1965, С. VII: 51).
Онтология Тургенева со всей очевидностью не вписывалась в христианскую картину мира, которая в культуре того времени репрезентировала господствующее мировоззрение. Мыслящий диалектически, писатель понимал жизнь «как постоянно побеждаемое противоречие» (там же, С. XIV: 79), ему были близки мысли Гете о том, что природа «изменяется вечно, не зная ни единой минуты покоя» (Гете,
1963: 489), как и утверждения Герцена, доказывавшего, что «жизнь природы — беспрерывное развитие», «она — процесс, она — течение, перелив, движение» (Герцен, 1955, т. 2: 131, 132). Жизнь представлялась Тургеневу процессом, подчиняющимся «Закону своего существования» (Тургенев, 1960-1965, П. I: 481). В июле 1849 г. он писал Полине Виардо: «Тысячи миров, в изобилии разбросанных по самым отдаленным глубинам пространства, суть не что иное, как бесконечное распространение жизни... Это произведение непреодолимого, невольного, бессознательного движения, которое не может поступать иначе; это не обдуманное творчество» (там же). В таких утверждениях Тургенев солидаризировался с Герценом, писавшим в «Письмах об изучении природы»: «Искать в истории и в природе того внешнего и внутреннего порядка, который вырабатывает себе чистое мышление в своем собственном элементе, где внешность не препятствует, куда случайность не восходит, куда самая личность не принята, где нечему возмутить стройного развития, — значит вовсе не знать характера истории и природы» (Герцен, 1955, т. 2: 140-141).
Когда Тургенев отмечал, что человек связан с природой «тысячью неразрывных нитей: он сын ее» (Тургенев, 1960-1965, С. V: 414), то имел в виду происхождение, родство, близость со всем сущим в «одной мировой жизни» (там же, С. V: 416), но и одновременно — то «духовное», в котором запечатлено все многообразие человеческих проявлений, собственно человеческое бытие. По сути, он человека понимал как единство противоположных, но органично связанных друг с другом начал — «природы» и «духа» («мысли», «сознания», «культуры»), в этом единстве усматривал человеческую сущность, то, что возвышает человека над природой, вселенной. Герцен «дух», «разум», «сознание», «логику» рассматривал как доказательство того, что «человек имеет свое мировое призвание в той же самой природе, доканчивает ее возведением в мысль» (Герцен, 1955, т. 2: 131), потому «история деяния духа» есть выражение «одействорения личности» (там же, т. 2: 88). Тургенев и Герцен в «реальном понимании природы» (там же, т. 2: 118) опирались на гетевское положение,
согласно которому, «кто говорит о природе, должен предполагать дух», на «Metamorphose der Pflanzen» немецкого философа-поэта, поскольку в этом сочинении воплощалось понимание того, что «природа — жизнь, та же жизнь», которая в самом поэте, «и потому она ему понятна» (там же), но трактовали это положение в секуляритивном плане. Для Тургенева признание противоречивого единства «природы» и «духа» в человеке было обоснованием не только деятельностной сущности личности, но и «отделения» от природы живого, конкретного индивида.
Показательна в этом отношении его апелляция к «Мыслям» Паскаля. Паскаль, писал он в лирико-философском «отрывке» «Довольно», «называя человека мыслящим тростником, говорит, что если бы целая вселенная его раздавила, — он, этот тростник, был бы все-таки выше вселенной, потому что он бы знал, что она его давит, а она бы этого не знала» (Тургенев, 1960-1965, С. IX: 117). Человек, сознающий, что его «жизнь — это красноватая искорка в мрачном и немом океане Вечности», «отважно провозглашающий свое собственное ничтожество... перед божественной волей. тем самым возвышается до равенства с... божеством, игралищем которого человек признает себя» (там же, П. I: 458, 449). Это высказывание Тургенева является, скорее, аллюзией, воскрешающей в памяти высший символ мировоззрения Гете — идею Природы-Бога, поскольку русский писатель не был сторонником божественного происхождения мира и человека. Здесь существенно другое — идея величия человека в «знании» собственного «ничтожества», в самом осознании «совершения» над ним «каких-то вечных, неизменных, но глухих и немых законов» бытия (там же, П. V: 70).
Герцен и Тургенев сближались в понимании диалектики «природы» и «духа», воплощаемой в человеческом «Я». «Разве напрасно все духовное в природе соединилось в одну светлую точку, которая называется «Я»? Чем была бы природа без нас — чем были бы мы без природы? И то и другое немыслимо!» (там же, П. I: 437). «...Чего недостает природе, то есть, то развивается в человеке, — словно продолжает мысль Тургенева Герцен; — на чем же
может основываться действительная противоположность их? Это был бы бой неравный и невозможный. <... > Все стремления и усилия природы завершаются человеком; к нему они стремятся, в него впадают они, как в океан. Последний вывод, венчающий все развитие природы, — человеческое сознание... » (Герцен, 1955, т. 2: 131). Типология мировоззренческих основ философской антропологии Тургенева и Герцена обусловила сходность приведенных суждений, первое из которых относится к концу 1840 — началу 1841 г. (письмо Тургенева к Беттине Арним), второе — к 1845 г. (второе «Письмо» из «Писем об изучении природы» Герцена).
Неповторимое я — «одна светлая точка» — рассматривалось Тургеневым как порождение и продолжение Вселенной, природы: «. Тесная связь человеческого духа с природой, — писал он Беттине Арним, — не случайно самое приятное, самое прекрасное, самое глубокое явление нашей жизни: только с духовным началом, с идеями может так глубоко сочетаться наш дух, наше мышление. Однако для того, чтобы иметь возможность вступить в этот союз, надо быть таким же правдивым как сама природа, чтобы каждый замысел природы, каждое ее движение претворились в человеческой душе непосредственно в сознательные мысли, в духовные образы» (Тургенев, 1960-1965, П. I: 435-436). Существенно, что понимание вопроса о человеке как закономерном развитии природы, о мышлении как ее порождении и продолжении, связывало Тургенева с Герценом, с теми материалистическими идеями, которые составляют основное содержание «Писем об изучении природы». «.Природа не заключает в себе всего смысла своего — в этом ее отличительный характер; именно мышление и дополняет, развивает его, — писал Герцен, — природа — только существование и отделяется, так сказать, от себя в сознании человеческом для того, чтоб понять свое бытие; мышление делает не чуждую добавку, а продолжает необходимое развитие (выделено мною. — В. Г.), без которого вселенная не полна, — то самое развитие, которое начинается со стихийной борьбы, с химического сродства и оканчивается са-мопознающим мозгом человеческой головы»
(Герцен, 1955, т. 2: 108). Это то же представление о «природе человека», которое параллельно с философскими работами Герцена развертывается в письмах Тургенева 40-х годов Б. Арним, П. Виардо и т. д. «Этот разум, эта сущая истина, — словно возвращает нас Герцен к теме, поднятой Тургеневым, — это развивающееся самопознание. усваивает в себе все сущее, раскрывая идею его» (там же, т. 2: 114). Как и Тургенев, А. И. Герцен считал, что «сознание есть самопознание; оно начинается с познания себя как другого и достигает сознания себя как себя; сознание — вовсе не постороннее для природы, а высшая степень ее развития.» (там же, т. 2: 130). Писатель вполне разделял мнение Герцена о том, что «природа не имеет силы над мыслию, а мысль есть сила человека» (там же, т.2: 131). Вспомним слова из «Гамлета и Дон-Кихота» Тургенева: «.всякое самосознание есть сила» (Тургенев, 1960-1965, С. VIII: 176).
Итак, Тургенев и Герцен с диалектических позиций освещали вопросы о «бытии и мышлении», о материи и сознании, в свете которых ими рассматривались «противоречия между природой и человеком» (Герцен, 1955, т. 2: 137). Тургеневскому пониманию человека как «светлой точки» вполне соответствовала мысль Герцена о том, что «природа, собираясь на каждой точке, оканчивается человеческим я; в нем она достигает своей цели» (там же, т. 2: 86), а также герценовской идее — «где начинается сознание, там начинается нравственная свобода» (там же, т. 2: 88), соответствовало глубокое убеждение Тургенева о внутренней связи «сознания» и «свободы» (Тургенев, 1960-1965, С. XIV: 9). С таких позиций и в статье о переводе М. Вронченко «Фауста» И.-В. Гете Тургенев рассматривал плюсы и минусы романтической «апофеозы личности», того же проявления «романтического идеализма», который был предметом полемики Герцена-философа (Герцен, 1955, т. 2: 115).
Вопросы «отношения значения к предмету, мышления к бытию, человека к природе» (там же, т. 2: 98) оказались в центре философских исканий Тургенева и Герцена в 40-е годы, и к сходным решениям они приходили независимо друг от друга.
«Природа человека» Тургеневым, мыслителем и художником, трактовалась как философское понятие, сопряженное в первую очередь с категориями «сущность человека» и «индивидуальность». «Чем всестороннее, тем индивидуальнее» (Тургенев, 1960-1965, П. I: 436) — это «крылатое выражение» вбирает в себя не только «природные», но и личностные, социальные характеристики индивида. Писатель актуализировал десубстанциональ-ный, процессуальный подход к человеку, поскольку в его понимании «природа человека», «сущность человека» — категории не совпадающие, хотя и взаимосвязанные. В трактовках «сущности человека» (важнейшей аксиологической константы тургеневской художественной антропологии) писатель, как и Герцен, шел в одном направлении с Марксом, рассматривавшим «сущность человека» как «совокупность общественных отношений» («Тезисы
о Фейербахе»), предвосхищал экзистенциализм, феноменолого-герменевтическую антропологию и т. д. «Сущность человека» как ценностная категория у Тургенева неотрывна от идеи «существования», жизнедеятельности, живого многообразия, целостности, гармоничности личности. Эта категория маркирует социально-эстетический идеал писателя, изнутри освещающий его художественный мир, определяющий смысловые и аксиологические доминанты, «внутреннюю форму» (Гете) (Вальцель, 1928) его произведений. Са-морефлексия, самоактуализация, самопроек-тирование и реализация личностного потенциала в собственной жизнедеятельности — это, по Тургеневу, является природным (родовым) основанием человека. «Природа» и «сущность» индивида в качестве собственно человеческого бытия раскрываются в формах реализации нравственного выбора личности, осуществления главной жизненной цели — самоотверженного служения общественнонравственному долгу. «Сущность человека» объективируется в стремлении к «истине», свободе и творчеству (деятельности), концептуализируется не в идее «счастья», а в категории «достоинства» человека (Тургенев, 1960-1965, С. VI: 179). Концепт «достоинство» в художественно-философском человекозна-
нии Тургенева в поразительном единстве сплавляет сущее, онтологическое и экзистенциальное.
Но «примирения противоречий» между природой и человеком, «действительного примирения, того окончательного аккорда, в котором разрешались бы все предшествовавшие диссонансы» (там же, С. I: 225), мы не находим в натурфилософии писателя. Диалектическая трактовка проблемы природы и человека не отрицала и не исключала трагического начала в художественной онтологии Тургенева. С Герценом писатель сближался в общеметодологическом подходе к философии природы, но с положения о неизбежном «распадении человека с природой» направления их мыслей явно расходились. Если для автора сочинений «Дилетантизм в науке», «Письма об изучении природы», «С того берега» и др. в «распадении», «расторженности» человека с «внешней природой» и «даже с самим собою» нет ничего трагического — несмотря на признание «слепой игры сил в природе» (Зеньков-ский, 1999: 332-333), — поскольку человек «долго остаться в начальном согласии с природою, с миром... не мог», а «мученье» от осознания этой «расторженности» с внешней природой и самим собою только «гонит его вперед», и у него «является потребность знания, потребность второго усвоения и покорения внешности» (Герцен, 1955, т. 2: 136, 137), то для Тургенева «проснувшееся сознание» и «распадение природного единства в человеке» (Гершензон, 1919: 18) со всей неизбежностью влекут за собой «онтологическую драму». Знание для человека в художественном мире Тургенева — не только «сила», но и проявление рефлексирующего сознания, констатирующего отсутствие гармонии с миром природы. Потому для Тургенева и история не «связует природу с логикой», т. е. с «духом», как для Герцена, считавшего, что «разум природы только в ее существовании, — существование логики только в разуме; ни природа, ни логика не страдают, не раздираются сомнениями; их не волнует никакое противоречие; одна не дошла до них, другая сняла их в себе, в этом их противоположная неполнота» (Герцен, 1955, т. 2: 133). В онтологии Герцена диалектическое
«примирение» противоречий между природой и человеком находит выражение в сфере родового как общеисторического, общечеловеческого: «.ни человечества, ни природы нельзя понять мимо исторического развития. Различие этих историй состоит в том, что природа ничего не помнит, что для нее былого нет, а человек носит в себе все былое свое; оттого человек представляет не только себя как частного, но и как родового» (там же, т. 2: 132). Такая диалектика не могла опровергнуть представление Тургенева о «тщете всего земного» перед лицом «вечной и пустой беспредельности» (Тургенев, 1960-1965, П. III: 85; П. I: 460), как не могла и помочь в преодолении «не знаю», когда человек оказывается перед вопросом: «Но что же такое эта жизнь?» (там же, П. I: 481).
И в письмах Тургенева, и в его произведениях — как литературных, так и в критикопублицистических, мемуарных — сохраняется та атмосфера трагического, которая определялась размышлением-анализом несоединимости «необдуманного творчества» Природы-Жизни, «Законов ее существования» (там же) и человеческих представлений о ценностных критериях, определяющих само понятие смысла жизни, индивидуального, личностного бытия, значимости творческой деятельности человека. Природа, «вечная Изида» учит «смирению» (там же, С. VII: 51; П. II: 365). В «Поездке в Полесье» формулируется ее «неизменный закон» — закон «равновесия жизни»: «Все, что выходит из-под этого уровня — кверху ли, книзу ли, все равно, — выбрасывается ею вон, как негодное» (там же,
С. VII: 70). (Ср. со стихотворением в прозе И.-В. Гете «Природа», см.: Гете, 1963: 489-490). Тургенев различал сущее и бытие. Сущее — это «неизменный закон... равновесия жизни», «бесконечная гармония» «мировой жизни», бытие — только предикат. Сущее как «таинственный смысл... жизни природы» — это, по его словам, «одна из тех ‘’открытых’’ тайн, которые мы все видим и не видим» (Тургенев, 1960-1965, С. VII: 69-70; V: 416). Сущее обладает бытием. Противоположность бытия — «пустая беспредельность», «пустота», «древняя ночь» (там же, П. I: 460; С. IX: 115;
П. I: 470). Существование как форма бытия, возникающего из сущего, в онтологии Тургенева трактуется как реальность, обусловливающая ценность единичной, конкретной «живой жизни», уникального, конечного («мгновенного») бытия — и не только человека, но всего живого. Закон «равновесия» Тургенев трактовал все же не в том «виталистическом духе», как Герцен, писавший в книге «С того берега»: «Жизнь — и цель, и средство, и причина, и действие... это есть вечное беспокойство деятельного, напряженного вещества, отыскивающего равновесие, чтобы снова потерять его» (Герцен, 1955, т. 3: 321).
Вместе с тем следует подчеркнуть, что «философский пессимизм» Тургенева, метафизические начала его эстетического мира органически вписываются в бытийную концепцию писателя; в парадигме «реального понимания природы» они реализуется полноценно. В процессе такой философской рефлексии раскрывалась писателем «онтологическая драма человека» и осуществлялись поиски той идеи «исторического развития» (там же, т. 2: 135-136, 132), в которой философия его времени в лице А. И. Герцена интерпретировала «единство личности» («обобщение себя»), «человечество» и «природу». Но если Герцен, рассматривавший человеческое сознание «как венец всего развития природы», как «высшую степень ее развития», не противопоставлял «разум», «логический процесс» — «единственное всеобщее средство человеческого понимания» — природе, считал, что «история связует природу с логикой», то Тургенев вовсе не воспринимал в качестве риторического такой вопрос: «Что может быть смелее предположения, что последний вывод, венчающий все развитие природы, — человеческое сознание — в разногласии с нею?» (там же, т. 2: 131, 108, 133, 131). Утверждение Герцена, скорее всего, для Тургенева не было безусловным, как и уверенность философа в том, что любое сомнение в этом — «одна мысль наша», «ни к чему не отнесенная», «какая-то блуждающая комета» (там же, т. 2: 131). Человек, рефлектирующий в художественном мире писателя, находится в оппозиции «не обдуманному творчеству» природы (Тургенев,
1960-1965, П. I: 481) (вспомним «Стено», «Отцы и дети», «Довольно», «Senilia» и др. произведения). Герцен тоже констатировал тот факт, что человек, «подтверждая только свое тождество с собою», «непременно распадается со всей вселенной, со всем тем, что он чувствует не принадлежащим своему я» (Герцен, 1955, т. 2: 138). «Это — неминуемое, мучительное последствие логического эгоизма, — продолжал философ. — И с него, собственно, начинается логическое движение, стремящееся выйти из скорбного распадения; оно возвращает человека из этой антиномии к гармонии — но уже не тем, каким он вышел. Человек начинает с непосредственного признания единства бытия с воззрением и оканчивает ведением единства бытия с мышлением. Распадение человека с природой, как вбиваемый клин, разрывает мало-помалу все на противоположные части, даже самую душу человека, — это divide et impera логики, путь к истинному и вечному сочетанию раздвоенного» (там же). Мы привели столь пространную цитату из «Писем об изучении природы» с той целью, чтобы показать, что диалектика приводила Герцена к определению путей «возвращения человека из... антиномии к гармонии», но также и с целью подчеркнуть, что Тургенев, хорошо знакомый с этим философским сочинением (см.: Тургенев, 1960-1965, С. XIV: 48), пытался утвердиться в мысли, что «история связует природу с логикой». Однако вопрос
о «гармонии» человека и природы всегда сохранял для него проблемную остроту. Трагическое в художественном мире писателя как раз и подкреплялось глубоким сомнением в возможности определения «пути к истинному и вечному сочетанию раздвоенного», хотя он, видимо, не раз возвращался к герценов-ской диалектике: «Единое для того расторгну-лось в противуположное, чтобы соединиться в истории. Природа и логика сняты и осуществлены ею» (Герцен, 1955, т. 2: 85). Во всяком случае, логике исканий Тургенева в области художественного человековедения не противоречил аспект антропологии Герцена, который фиксируется таким императивом: в стремлении «обобщить себя» «человек должен, понять себя родом» (там же, т. 2: 137).
Писатель сходился с Герценом не только в понимании того, что «формы исторического мира так же естественны, как формы мира физического», но и в признании «родового значения человека — быть истиною для себя и другого (то есть природы)» (там же, т. 2: 94, 130). Именно об этом Тургенев писал Беттине Арним в конце 1840 г., доказывая необходимость «содержательного, общения» человека с природой, поскольку «истина есть не что иное, как природа человека» (выделено мною. — В. Г.) (Тургенев, 1960-1965, П. I: 436). Тургеневские оппозиции человека и природы, личности и истории, «индивидуального» и «общественного» начал в человеке — это не выражение «сосуществования» в мировоззрении писателя взаимоисключающих систем (материализма и идеализма, диалектики и метафизики), а бинарные оппозиции в рамках единой, целостной — «реальной» — воззрен-ческой парадигмы. Мы можем утверждать, что методологический принцип художественного познания Тургенева, как и философского — Герцена, был монистическим1 (не дуалистическим, не плюралистическим), не исключающим, а предполагающим внутренние воззренческие оппозиции, диалог не только между писателями, но и (поскольку, по словам М. М. Бахтина, «понимание всегда в какой-то мере диалогично» [Бахтин, 1986: 306]) каждого из них — с самим собою или с другим.
ПРИМЕЧАНИЕ
1 Примечательно, что сын А. И. Герцена — А. А. Герцен (1839-1906), занимавший должность профессора физиологии в Лозанском университете, в своей книге «Общая физиология души», открывавшейся письмом к нему А. И. Герцена «по вопросу о свободе воли», подчеркнуто отмечал, что он как ученый «примыкал к монизму» (Герцен, 1894: 12).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ Бахтин, М. М. (1986) Эстетика словесного творчества. М. : Искусство.
Вальцель, О. (1928) Художественная форма в произведениях Гете и немецких романтиков // Проблемы литературной формы : сб. ст. / под ред. и с предисл. В. М. Жирмунского. Л. : Academia. С. 70-104.
Герцен, А. А. (1894) Общая физиология души / пер. Г. Паперна. СПб. : Изд-во Ф. Павленкова.
Герцен, А. И. (1955-1958) Собр. соч. : в 9 т. М. : Художественная литература.
Гершензон, М. О. (1919) Мечта и мысль И. С. Тургенева. М. : Кн-во писателей в Москве.
Гете, И.-В. (1963) Природа // Гете И.-В. Избранное. М. : Детская литература.
Зеньковский, В. В. (1999) История русской философии : в 2 т. М. ; Ростов н/Д. : Феникс. Т. 1.
Кант, И. (1994) Критика чистого разума // Кант И. Соч. : в 8 т. М. : Чоро. Т. 3.
Лотман, Ю. М. (1997) О русской литературе : ст. и исследования (1958-1993): История русской прозы. Теория литературы. СПб. : Искусство.
Тургенев И. С. (1960-1968) Полн. собр. соч. и писем : в 28 т. Соч. : в 15 т. М. ; Л. : Изд-во АН СССР. Письма : в 13 т. М. ; Л. : Изд-во АН СССР.
THE ANTHROPOLOGICAL ASPECT
OF I.S. TURGENEV’S AND A.I. HERZEN’S NATURAL PHILOSOPHY: AN EXPERIENCE OF COMPARATIVE AND CONTRASTIVE ANALYSIS V. M. Golovko (North Caucasian Federal University)
The binary opposition of nature and human being, interpreted in terms of two significant contemporaries’ philosophy — I. S. Turgenev’s and A. I. Herzen’s — is analyzed in comparative and contrastive aspect.
Keywords: things in existence, entity, nature philosophy, human being and nature, human nature, human essence, consciousness, person’s ontological drama, I.S. Turgenev, A.I. Herzen.
BIBLIOGRAPHY (TRANSLITERATION)
Bakhtin, M. M. (1986) Estetika slovesnogo tvor-chestva. M. : Iskusstvo.
Val’tsel’, O. (1928) Khudozhestvennaia forma v proizvedeniiakh Gete i nemetskikh romantikov // Problemy literaturnoi formy : sb. st. / pod red.
i s predisl. V. M. Zhirmunskogo. L. : Academia. S. 70-104.
Gertsen, A. A. (1894) Obshchaia fiziologiia du-shi / per. G. Paperna. SPb. : Izd-vo F. Pavlenkova.
Gertsen, A. I. (1955-1958) Sobr. soch. : v 9 t. M. : Khudozhestvennaia literatura.
Gershenzon, M. O. (1919) Mechta i mysl’ I. S. Turgeneva. M. : Kn-vo pisatelei v Moskve.
Gete, I.-V. (1963) Priroda // Gete I.-V. Izbran-noe. M. : Detskaia literatura.
Zen’kovskii, V. V. (1999) Istoriia russkoi filosofii : v 2 t. M. ; Rostov n/D. : Feniks. T. 1.
Kant, I. (1994) Kritika chistogo razuma // Kant I. Soch. : v 8 t. M. : Choro. T. 3.
Lotman, Iu. M. (1997) O russkoi literature : st.
i issledovaniia (1958-1993): Istoriia russkoi prozy. Teoriia literatury. SPb. : Iskusstvo.
Turgenev I. S. (1960-1968) Poln. sobr. soch. i pi-sem : v 28 t. Soch. : v 15 t. M. ; L. : Izd-vo AN SSSR. Pis’ma : v 13 t. M. ; L. : Izd-vo AN SSSR.
