CC BY
135
Библиографический список
1. Блэк, М. Метафора [Текст] / М. Блэк // Теория метафоры: сб. статей. - М. : Прогресс, 1990. - С. 153— 172.
2. Жоль, К.К. Мысль, слово, метафора (Проблемы семантики в философском освещении) [Текст] / К.К. Жоль. — Киев: Наукова Думка, 1984. — 300 с.
3. Кунин, А.В. Курс фразеологии современного английского языка [Текст] / А.В. Кунин. — М. : Высш. шк.; Дубна: Феникс, 1996. — 381 с.
4. Мезенин, С.М. Образное сравнение с точки зрения
функциональной перспективы : Синтаксические
исследования по английскому языку [Текст] / С.М. Мезенин // Учен. зап. Моск. пед. ин-та. — М., 1971.
- Т. 473, вып. 2. - С. 75-82.
5. Ричардс, А. Философия риторики [Текст] /
А. Ричардс // Теория метафоры: сб. статей. - М.: Прогресс, 1990. - С. 44-67.
6. Скребнев, Ю.М. Очерк теории стилистики [Текст] / Ю.М. Скребнев. - Горький : ГГПИИЯ, 1975. - 176 с.
7. Black, M. More about Metaphor [Text] / M. Black // Dialéctica, 1977. - Vol. 31, № 4. - P. 431-458.
8. Fowles, J. The French Lieutenant’s Woman [Text] / J. Fowles. - Boston. Toronto : Little, Brown and Company, 1969. - 480 p.
9. Kukharenko, VA. A Book of Practice in Stylistics [Text] / VA. Kukharenko. - М. : Высш. шк., 1986. - 144 с.
УДК 840(092)Флобер ББК 81.001.3
Н.С. Сундырцева
АНТИТЕЗНОЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ ИНДИВИДУАЛЬНО-АВТОРСКИХ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ КОНЦЕПТОВ КАК ЧЕРТА ИДИОСТИЛЯ ПИСАТЕЛЯ (НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНА Г. ФЛОБЕРА «L’EDUCATION SENTIMENTALE»)
Статья посвящена выявлению концептуальных признаков индивидуально-авторских художественных концептов, представленных в романе Г. Флобера «L’éducation sentimentale». Концепты, противопоставленные на уровне сознания писателя, образуют собой антитезную когнитивную модель. На основании этой модели можно судить об авторской концептуализации действительности и его отношении к проблемам описываемой эпохи.
Ключевые слова: индивидуально-авторский художественный концепт; признак; антитеза; модель; концептуализация действительности; идиостиль
N.S. Sundyrtseva
THE ANTITHESIS FUNCTIONING OF THE AUTHOR’S INDIVIDUAL ARTISTIC CONCEPTS AS A TRAIT OF THE WRITER’S IDIOSTYLE (ON THE BASIS OF THE NOVEL «L’EDUCATION SENTIMENTALE» BY G. FLAUBERT)
The article deals with identification of conceptual criteria of the author’s individual artistic concepts in the novel «L’éducation sentimentale» by G. Flaubert. These concepts, which are opposed at the level of the writer’s consciousness, form an antithesis cognitive model. This model can serve as the basis for understanding of the author’s conceptualisation of reality and his attitude towards the
problems of the described epoch.
Key words: author’s individual artistic concept; reality; idiostyle
Основным объектом современных лингвистических изысканий становится концептуальная система человека с когнитивными моделями ее построения (фреймы, сценарии и т. п.) [ван Дейк, 1989; Демьянков, 1994; Кубрякова, 1994; Воркачев, 2008; Болдырев, 2001]. По словам Е.С. Кубряковой, изучение языка может пролить свет на большую часть когнитивной деятельности человека [Кубрякова, 1994, с. 37], что имеет
criterion; antithesis; model; conceptualisation of
первостепенное значение для создания искусственного интеллекта.
В фокус исследований когнитивной лингвистики входят самые разнообразные области языковых репрезентаций: реклама, новостной дискурс, публицистические и юридические тексты и т. д. К этому списку, несомненно, добавляются тексты художественной литературы, в которые когнитивная наука вдохнула новую жизнь,
открыв обширное поле для исследований.
Согласно лингвокогнитивному подходу, художественный текст является источником концептуального «материала», где средства языка выступают формой репрезентации мыслительной деятельности писателя. С этой точки зрения, особый интерес представляет изучение индивидуального стиля автора или идиостиля как проводника к авторскому сознанию. Один из основателей герменевтики Х.-Г Гадамер определяет стиль с философской точки зрения как «индивидуальный почерк, который в произведениях одного и того же художника проявляется повсюду. Хотя художник связан им (стилем), однако стиль вовсе не является для него оковами: ведь при этом он выражает самого себя» [Гадамер, 1988, с. 568]. Еще более отчетливо на связь между творением и его творцом указывает М. Хайдеггер: «В художнике исток творения. В творении исток художника» [Хайдеггер, 2008, с. 81]. Таким образом, между автором и произведением существует тесная взаимосвязь, которая находит свое отражение в индивидуальном употреблении языка, выражающееся не просто в специфических оборотах речи, но и, в целом, в способах оформления субстанции содержания, по которым можно судить о концептуализации действительности автором [Бочкарев, 2003, с. 41]. Согласно когнитивной парадигме изучения научного знания, идиостиль есть имеющее концептуальную основу образование, совокупность личностных авторских смыслов, выраженных в художественном произведении посредством индивидуального (авторского) выбора/отбора языковых средств и способов их комбинирования [Тарасова, 2004; Литвинова, 2009; Мальнева, 2012]. Следовательно, выявление индивидуально-авторских художественных концептов позволяет судить о мировоззрении писателя, его отношении к действительности. Современный научный подход к творческой деятельности художника слова приводит к выводу, что форма словесного построения является не только «вопросом техники», но и вопросом «видения вещей» [Лотман, 1970; Серл, 2002; Бочкарев, 2003].
Рассмотрение индивидуально-авторских художественных концептов дает представление об авторском мышлении, тем самым, способствует более глубокому проникновению в замысел художественного произведения через авторское видение мира. Художественный
концепт можно позиционировать как сложную ментальную единицу поэтического сознания автора, вербализованную в тексте (корпусе текстов) писателя, характеризующуюся высокой степенью ассоциативности, художественной идиосинкретичностью и, соответственно, неоднозначностью интерпретации [Мальнева, 2012, с. 6]. Представляя собой элементы концептуальной картины мира автора, индивидуально-авторские художественные концепты как звенья любой системы находятся во взаимосвязи, обусловливающей их интеракцию. Эти элементы можно детерминировать как когнитивные конструкты или модели, являющиеся частью концептуальной системы автора, находящей свое непосредственное выражение в художественном тексте.
Одной из характерных для человеческого сознания когнитивных моделей является антитетическая модель восприятия действительности. По словам Ш. Балли, человеческий ум склонен постоянно противопоставлять друг другу какие-то понятия [Bally, 1951, p. 181] наряду с обобщением, сравнением, категоризацией и т. д. Так, антитеза является сложным ментальным конструктом или моделью. Согласно одному из определений, антитеза «...établit une opposition entre deux idées dont l’une met l’autre en relief» [Robrieux, 2000, p. 120]. В антитезе противопоставляются два понятия, воззрения, две мысли или идеи, одна из которых выделяется на фоне другой. Являясь фигурой мысли, антитеза реализуется, прежде всего, на уровне мышления.
Особый взгляд на фигуру антитезы принадлежит известному семиологу Р Барту. Он пишет, что фигура антитезы призвана разъединять, потому что ее элементы разделены прочнейшим из барьеров - барьером смысла. Термин «барьер смысла» служит для обозначения некоего смыслового «препятствия» или «преграды» между компонентами антитезы, противопоставленными друг другу и не имеющими точек соприкосновения. Французский исследователь видит в антитезе «образ непримиримой вражды» и сравнивает данную фигуру со «стеной без двери» [Барт, 1994, с. 79], подчеркивая, тем самым, семантическую несовместимость антитетических элементов. Но в то же время Р. Барт отмечает, что антитеза дает возможность противоположностям соединиться и
сосуществовать. В этом случае она выступает формой трансгрессии [Барт, 1994, с. 39]. (Термин «трансгрессия» обозначает в геологии наступление моря на поверхность суши в результате опускания земной коры [БТСРЯ, 1998, с. 1338], и означает некий переход, передвижение, нарушение границы).
Основная функция антитезы заключается, с одной стороны, в контрастном противопоставлении двух элементов, в их четком смысловом разделении, а с другой, как считает Р Барт, она объединяет «несовместимое» и обеспечивает переход из одной крайности в другую. Эта мысль Р Барта, заслуживающая, на наш взгляд, дальнейшей экспликации, является существенной опорой при построении антитетической когнитивной модели, с помощью которой можно представить противопоставление индивидуально-авторских художественных концептов.
Репрезентацию в художественном произведении антитетической модели авторского мировидения, которая строится в противопоставлении индивидуальноавторских художественных концептов в связи с контрастным представлением изображенной в романе действительности, мы рассмотрим на примере романа Гюстава Флобера «L’éducation sentimentale».
Гюстав Флобер, представитель критического реализма во французской литературе, стремился в своих произведениях, по признанию самого писателя, представить на суд читателя изображение явлений и событий человеческого бытия беспристрастно, не
выражая своего отношения к предмету описания. Несмотря на отсутствие явной авторской оценки в изображении своих героев, концептуальный анализ и интерпретативный подход к художественному произведению, составляющие методологическую осно-ву
современных лингвистических исследо-
ваний [Демьянков, 1994], позволяют реконструировать через языковые средства концептуальную систему писателя, которая дает представление о его картине мира, а также об отношении к различным проблемам современности: писатель, как известно, жил во времена значительных перемен в политической и социальной жизни французского общества XIX в.
В романе «L’éducation sentimentale» Гюстав Флобер образно воссоздает жизнь
французской столицы в эпоху перемен, а именно, становление буржуазного общества. Главный герой романа - Фредерик Моро, молодой человек, приехавший из провинции в Париж, с романтическими представлениями о жизни, проходит «школу воспитания чувств» и постепенно становится типичным представителем буржуазно-мещанского круга, который характеризуется прагматическим отношением ко всему окружающему. Несмотря на то, что противопоставление «романтического» и «прагматического» в произведении отчетливо не выражено, анализ эмпирического материала позволяет выявить признаки, присущие данным художественным концептам, сформировавшимся в сознании писателя. В своей работе мы осознанно не разграничиваем видения окружающего мира автором и персонажами романа, так как придерживаемся точки зрения, что герои произведения и события, в которые они вовлечены, являются образным отражением понимания действительности автором. Вслед за М.М. Бахтиным, З.Я. Тураевой и многими другими исследователями мы интерпретируем автора художественного произведения как «носителя напряженно-активного единства, завершенного целого, целого героя и целого произведения» [Бахтин, 1986, с. 16] и как «творящего «Я», центрального ориентира» [Тураева,1986, с. 82].Под«завершеннымцелым» М.М. Бахтин понимает самодостаточность и вездесущность автора: «автор не только видит и знает все то, что видит и знает каждый герой в отдельности и все герои вместе, но и больше их», «он видит и знает нечто такое, что им (героям) принципиально недоступно» [Бахтин, 1986, с. 16]. В этом всеведении и знании автора заключается завершенность целого - как героев, так и совместного события их жизни, т. е. целого произведения. Следовательно, художественный текст со всеми своими элементами имеет образную репрезентацию авторского мировидения и несет на себе печать его эстетики [Манн, 1991, с. 9].
С точки зрения психологии, выделяющей типы личности по отношению к окружающей действительности, принято различать «романтиков» и «прагматиков» или реалистов. Первые характеризуются неудовлетворенностью будничной жизнью, служением высоким идеалам человечества и способностью к сильным чувствам, страстям
и утонченному мироощущению, но в то же время они, как правило, бездеятельны и меланхоличны. «Прагматики» же, в отличие от «романтиков», наоборот выступают людьми, реалистично смотрящими на жизнь, ищущими личную выгоду в любой своей деятельности и ориентированы на достижение практических результатов. Образ главного героя - Фредерика Моро, выбран нами в качестве основного предмета лингвистического и концептуального анализа, так как автор совмещает в нем признаки внутреннего мира и романтического героя, и прагматика. Кроме того, признаки прагматического отношения к жизни реализуются в изображении представителей буржуазно-мещанского сословия. Можно видеть, что в противопоставлении романтического героя представителям буржуазного общества находит отражение антитезная концептуализация автором действительности, основу которой составляет использование индивидуально-авторских концептов «романтик» и «прагматик». Каждый из этих концептов включается в поликомпонентную концептосферу, образуя систему противопоставлений, представленных в романе имплицитно или эксплицитно.
Неизменными характеристиками души романтического героя являются мечты, фантазии, стремление к идеалу. С первых страниц романа Фредерик Моро раскрывается как человек, склонный к мечтательности и утонченному восприятию окружающего мира: Quel bonheur de monter côte à côte, le bras autour de sa taille, pendant que sa robe balayerait les feuilles jaunies, en écoutant sa voix, sous le rayonnement de ses yeux! Le bateau pouvait s’arrêter, ils n’avaient qu’à descendre; et cette chose bien simple n’était pas plusfacile, cependant, que de remuer le soleil! [Flaubert, 1903, p. 11]. В приведенном примере, в котором вербализованы мечты героя о прекрасной незнакомке, представлены такие концептуальные признаки «романтического мировосприятия», как «la rêverie» (мечтательность) и «l’imagination» (воображение). Метафорическое сравнение «cette chose bien simple n ’était pas plus facile, cependant, que de remuer le soleil!» указывает на расхождение между фантазиями Фредерика и реальностью. Подобно этому, «мечтательность» и «воображение» героя также имплицируется с помощью ассоциации предмета его обожания с неким видением: Ce
fut comme une apparition [Ibid. P. 7]. Обращает на себя внимание использование дейктического элемента «cette», отражающее восприятие героем понравившейся ему женщины: cette splendeur de sa peau; la séduction de sa taille; cette finesse des doigts, что также имплицирует концептуальный признак «l’imagination» в когнитивной структуре образа главного героя.
Представители буржуазного общества, независимо от рода своей деятельности, изображены людьми посредственными. Так, одним из признаков, составляющих авторский концепт «le pragmatique», является «la médiocrité» (посредственность), репрезентацию которого мы находим, например, в изображении художника Пелерена (...il n’avait, à cinquante ans, encore produit que des ébauches. Son orgueil robuste l’empêchait de subir aucun découragement [Ibid. P. 46]) или молодого буржуа Мартинона: ...il allait tous les matins à l’Ecole, se promenait ensuite dans le Luxembourg, prenait le soir sa demi-tasse au café, et, avec quinze cents francs par an et l’amour de cette ouvrière, il se trouvait parfaitement heureux [Ibid. P 28]. Обыденность и отсутствие страстей нисколько не угнетает молодого человека, а наоборот
- вполне его устраивает, показательным в этом плане оказывается использование автором атрибутивной характеристики героя «parfaitement heureux».
Носителями признаков «посредственность» и «узость ума» оказывается и элита столицы -высший свет, чиновники, министры: ...la misère des propos se trouvait comme renforcée par le luxe des choses ambiantes; mais ce qu’on disait était moins stupide que la manière de causer, sans but, sans suite et sans animation [Ibid. P 150]. Лексемы «la misère» и «stupide» призваны дать ярко выраженную негативную оценку этого общества в дискурсе автора.
Другой смысловой линией отличия романтического героя от прагматика является противопоставление концептуальных признаков «la franchise» (искренность, чистосердечие)/«^ fausseté» (фальшивость, лживость, лицемерие). Тогда как романтическому герою присущи характеристики «la franchise» (искренность) и «l’honnêteté» (честность), в среде буржуазии преобладает «le mensonge» (ложь, обман), а также искусственность во взаимоотношениях: Frédéric était resté seul. Il pensait à ses amis, et sentait entre eux et lui comme un grand
fossé plein d’ombre qui les séparait. Il leur avait tendu la main, cependant, et ils n’avaient pas répondu à la franchise de son coeur [Flaubert, 1903, p. 174]. Разницу между этими двумя социальными типами писатель подчеркивает образом «пропасти, полной мрака» («un grand fossé plein d’ombre»).
Для изображения буржуазного общества автор нередко употребляет эпитет «artificiel» -искусственный, притворный, неестественный, а также прибегает к признакам «la glace» (лед), «le froid» (холод), используя глагол «glacer». Приведенные лексемы содержат авторские концептуальные признаки буржуазного общества. В аксиологическом аспекте обращает на себя внимание также неоднократное использование Флобером художественного приема иронии, в описании поведения буржуа, например, господина Арну: Frédéric, soupçonnant dans la lettre de Mlle Vatnaz quelque histoire de femme, avait admiré l’aisance du sieur Arnoux à trouver un moyen honnête de déguerpir; mais son nouveau mensonge, absolument inutile, lui fit écarquiller les yeux [Ibid. P 100].
Среди антонимических пар, противопоставляющих романтика и прагматика, можно выделить оппозицию концептуальных признаков «le courage» (храбрость)/«^ peur» (страх, трусость). В структуру образа Фредерика Моро, нерешительного в своих действиях, порой вводится признак «le courage» (храбрость), которым обычно отмечена романтическая натура: таким,
например, он предстает в гостиной банкира Дамбреза, где собираются представители высшего света, являющиеся в то же время самыми эгоистичными, меркантильными и продажными людьми. Герой вступает с ними в полемику, критикуя их и высказывая свое мнение, одновременно понимая, что двери этого общества после такого поведения будут для него закрыты: La pourriture de ces vieux l’exaspérait; et, emporté par la bravoure qui saisit quelquefois les plus timides, il attaqua les financiers, les députés, le Gouvernement, le Roi, prit la défense des Arabes, débitait beaucoup de sottises [Ibid. P 293]. Концептуальный признак «le courage» (храбрость), один из компонентов индивидуально-авторского концепта «le romantique», имплицирует не только субстантив «la bravoure» - храбрость, отвага, мужество, характеризующий чувство, охватившее героя, но и глагол «attaquer» индуцирующим
референт «la guerre» («война»). Представители буржуазного общества - банкиры, финансисты, промышленники выступают, в противовес мужественным порывам души главного героя, как люди, обладающие концептуальными признаками «la rouerie» (беспринципность) и «la lâcheté» (трусость), для которых ценность представляет лишь их богатство, и они готовы на любые низкие поступки, чтобы обезопасить себя и свои деньги. Чтобы подчеркнуть степень продажности и трусости этих людей, в романе используется гротеск, подчеркивающий, что они способны ради своей выгоды продать не только Францию, но и весь человеческий род: La plupart des hommes qui étaient là avaient servi, au moins, quatre gouvernements; et ils auraient vendu la France ou le genre humain, pour garantir leur fortune [Ibid. P 292].
Другим примером концептуального противопоставления признаков «le courage» (храбрости) и «la peur» (страх, трусость) является сцена дуэли между Фредериком и молодым аристократом господином Сизи: Cisy devint effroyablement pâle. Sa lame tremblait par le bout, comme une cravache. Sa tête se renversait, ses bras s’écartèrent, il tomba sur le dos, évanoui... Frédéric avait gardé la sienne (son épée); et il l’attendait, l’oeil fixe, la main haute [Ibid. P. 281]. Признак «la peur», характеризующий аристократа, подчеркивается исключительной бледностью его лица, вербализуемой с помощью адвербиальной лексемы effroyablement. Деталь «Sa lame tremblait par le bout, comme une cravache» (кончик его шпаги дрожал как хлыст) также имплицирует выше упомянутый признак. Таким образом, в коммуникативном плане автор обращает внимание читателя на то, что французскому буржуазному обществу рассматриваемого периода свойственны такие качества, как «la mesquinerie» (мелочность), «la rouerie» (беспринципность) и «la peur» (трусость).
Оппозиция признаков «le grand amour» (настоящая любовь)/«l’amour léger» (легкая привязанность) отражает концептуальное противопоставление романтического героя и прагматика в сфере переживания возвышенных чувств и душевной привязанности. Данные антитетические линии актуализируются при изображении Фредерика и его двух возлюбленных. Романтический герой способен переживатьистиннуюлюбовь-«^ grand amour», прагматик довольствуется поверхностными
отношениями, основанными на личной выгоде, незначительным чувством, плотским желанием
- «l’amour léger»: il avait perdu son grand amour. Et l’autre était là, près de lui, l’amour joyeux et facile! [Flaubert, 1903, p. 254]. La fréquentation de ces deuxfemmes faisait dans sa vie comme deux musiques: l’une folâtre, emportée, divertissant, l’autre grave et presque religieuse [Ibid. P. 177]. Примеры показывают, что для репрезентации истинного чувства автор употребляет эпитеты-признаки «grand» (великая), «grave» (значительная, торжественная) и «presque religieuse» (религиозная, благоговейная), которые используются в приеме градации или нарастании признака. «L’amour léger» характеризуется следующим образом:
«joyeux» (веселая), «facile» (легкая,
поверхностная), «folâtre» (игривая),
«emportée» (порывистая), «divertissant»
(развлекательная). Легкая привязанность -норма для буржуазного общества, полного интриг и измен. Для иллюстрации ее ничтожности Флобер ассоциирует эту любовь с животными инстинктами: с огромным
вожделением (une convoitise énorme [Ibid. P. 312]) и с желанием животного наслаждения (un désir de volupté bestiale [Ibid. P. 254]). Кроме того, автор иронично отмечает, что для современной «прагматической» любви характерны расчетливость и непостоянство. Так в концептуальную сферу любви вводятся признаки «la justesse d’une science» (точность науки) и «la mobilité d’un oiseau» (быстролетность птицы): ...l’amour moderne, qui a la justesse d’une science et la mobilité d’un oiseau [Ibid. P. 148].
Романтический герой также противопоставлен прагматику в отношении к себе и окружающим людям в оппозиции концептуальных признаков «le sacrifice de soi» (самопожертвование)/«l’égoïsme» (эгоизм). Несмотря на то, что самопожертвование не является характерной чертой образа Фредерика Моро, все же в отдельных случаях это качество в нем проявляется, что позволяет указать на данное противопоставление. Способный переживать возвышенные чувства, главный герой ощущает потребность в бескорыстной любви к госпоже Арну и искренне волнуется за судьбу раненого друга Дюсардье: Il l’aimait sans arrière-pensée, sans espoir de retour, absolument... Cependant, un souffle intérieur l’enlevait comme hors de lui; c’était une envie de
se sacrifier, un besoin de dévouement immédiat, et d’autant plus fort qu’il ne pouvait l’assouvir [Ibid. P. 103]. В примере используется прием градации «sans arrière-pensée» (без задней мысли), «sans espoir de retour» (без надежды на взаимность), «absolument» (абсолютно, совершенно, безусловно), с целью введения в концептуализацию любви необходимых аксиологических компонентов.
Когда Фредерик узнает о том, что его друг во время революционных событий ранен, первым его желанием, несмотря на опасность, было найти его и помочь:
- Si par hasard on te tue!
- Eh! Je n’aurai fait que mon devoir! [Ibid. P. 405].
«Le sacrifice de soi» ассоциируется у романтического героя с понятием долга (mon devoir) и выступает как неотъемлемый признак его натуры.
Концептуальный признак «l’égoïsme», являющийся непременным составляющим внутреннего мира прагматика, включает в себя семантически синонимичные понятия «l’amour-propre» (самолюбие) и «l’indifférence» (равнодушие по отношению к другим): Elle était hautaine avec ses gens; ses yeux restaient secs devant les haillons des pauvres. Un égoïsme ingénu éclatait dans ses locutions ordinaires: «Qu’est-ce que cela me fait? Je serais bien bonne! Est-ce que j’ai besoin!» et mille petites actions inanalysables, odieuses [Ibid. P. 475]. Мы выделили в примере эпитеты, которыми автор характеризует простодушный эгоизм госпожи Дамбрез - дамы из высшего общества: hautaine (высокомерный), sec (сухой), inanalysabh (непостижимый), odieuse (отвратительный).
Самой значительной из выявленных нами антитетических линий в романе, то, чему автор уделяет особое внимание при противопоставлении понятий «le romantique» и «le pragmatique», является оппозиция «la vertu» (добродетель)/«^ vice» (порок). Тогда как добродетель присуща, пожалуй, только госпоже Арну - единственному персонажу, который осуществляет выбор не в угоду своим желаниям, а в интересах будущего своей семьи, своего сына,
- порок весьма распространен и вербализуется в романе разнообразными средствами. В этой связи выделим основные вербальные знаки, отсылающие к художественному концепту «le vice»; это - «la dépravation» (развращенность), «la perversité» (порочность), «l’inconduite»
(безнравственное поведение), «l’impureté» (непристойность), «la vulgarité» (пошлость), «le désoeuvrement» (праздность, безделье), «le cynisme» (цинизм), «l’envie» (зависть), «la turpitude» (гнусность), «l’orgueil» (гордость), «l’hauteur» (высокомерие), «l’ambition» (честолюбие); «la cupidité» (корыстолюбие), «la bassesse» (подлость). Показательным в плане репрезентации представителей буржуазного общества выступают сцены маскарада у Розанетты, символически названной автором «la Maréchale», т. е. женщина-«маршал», собравшая в своем доме сомнительных в нравственном отношении людей, среди которых встречаются главы семейств и прочие «добропорядочные» люди.
Автор, конструируя антитезу, прибегает к метафоре и сравнению, чтобы достичь необходимой аксиологической сниженности изображения собравшихся на маскараде людей: Les musiciens, juchés sur l’estrade, dans des postures de singe, raclaient et soufflaient, impétueusement [Ibid. P 87].
...des femmes criaient comme des poules; quelquefois, deux messieurs voulaient se battre; un voleur fut arrêté [Ibid. P. 91].
...la Sphinx buvait de l’eau-de-vie, criait à plein gosier, se démenait comme démon [Ibid. P. 152].
...elle entama une contredanse avec furie, tapant les touches comme un cheval qui piaffe [Ibid. P. 154].
...la Débardeuse se disloquait comme un clown, le Pierrot avait des façons d’orang-outang [Ibid].
Мы видим здесь череду образов, сближающих музыкантов с обезьянами «singe», дам -с курицами «des poules», лошадью «un cheval», а также - демоном «démon» или клоуном «un clown», кавалеров - с орангутангами «d’orang-outang». Все эти референциальные девиации, объединенные оценочными признаками «laid», «mal», актуализируют один существенный референт при изображении персонажей
- зависимость от низменных инстинктов. Наиболее примечательными в этом плане представляются сравнения с демоном и клоуном, отмеченные резко негативной аппрециацией автора.
Не менее показательными в оценочным плане являются такие фигуры, участвующие в маскараде, как la Débardeuse (грузчица), le Chevalier moyen âge (средневековый рыцарь), le Postillon russe (русский ямщик), la Sphinx (Сфинкс), la Sauvagesse (дикарка) и др. Все вместе взятые эти образы демонстрируют
признаки деградации общества, в частности, «!а misère intellectuelle» и «la misère morale» этого общества.
В своем произведении Г Флобер показывает определенные особенности людей буржуазного общества и прагматического отношения к жизни. Но, вместе с тем, важно учитывать, что в душевных порывах Фредерика Моро имеют место проявления романтической натуры, актуализируемые такими признаковыми компонентами,как: «larêverie» (мечтательность), «l’amour» (любовь), «le courage» (храбрость), «la franchise» (искренность), «le sacrifice de soi» (самопожертвование), «la vertu» (добродетель). Они играют существенную роль при построении автором индивидуальных художественных концептов, содержащих смысловые сгустки, актуализирующихся в результате противопоставления концептов «le romantique»/«le pragmatique», обеспечивающих особый семиологический процесс, который Р Барт называет «трансгрессией».
Антитезную репрезентацию ментальных составляющих индивидуально-авторских
концептов «le romantique» (романтик)/«^ pragmatique» (прагматик) представим в виде следующей схемы, которая включает в себя выявленные антонимические пары: la rêverie (мечтательность, задумчивость)/^ médiocrité (посредственность); le courage (храбрость)/к peur (страх, трусость); la franchise (искренность, чистосердечиеук fausseté (фальшивость, лживость); le grand amour (великая любовь)/ l’amour léger (легкая привязанность); le sacrifice de soi (самопожертвование)/l’égoïsme (эгоизм); la vertu (добродетель)/Ъ vice (порок).
Противопоставление индивидуально-
авторских художественных концептов «le romantique»/«le pragmatique», имеющих поликомпонентную концептосферу, позволяет отослать читателя к проблеме становления личности в эпоху, показанную в романе. Выявленные концептуальные признаки индивидуально-авторских художественных концептов являются частью эстетической информации, передаваемой автором читателю. Референтом изображаемой действительности является отношение романтической и прагматической натуры к обществу и к жизни, в целом, представленное как обреченное на «провал»: романтическая - из-за склонности к бездеятельности, а прагматическая - из-за отсутствия моральных принципов и преобладания эгоистических устремлений.
I I
Le romantique
1
I
la rêverie le courage la franchise
le grand amour
1 I
le sacrifice de soi
la vertu
барьер смысла > антитеза > трансгрессия
la médiocrité 1а peur
la fausseté l’amour léger l’égoïsme le vice
Ментальные составляющие индивидуально-авторских концептов «le romantique» (романтик)/«1е pragmatique» (прагматик)
Это позволяет классифицировать антитетическую модель действительности, представленную автором в романе, как личностную, в основе которой лежит критический взгляд на существование каждой из рассмотренных типов личности. Через индивидуально-авторские концепты читатель знакомится с характеристикой представленного в произведении бытия общества, с его проблемами и пороками. Отметим также, что предлагаемая модель репрезентации художественных концептов дает возможность отразить доминанты идиостиля писателя, концептуализирующего действительность.
Библиографический список
1. Барт, Р. Б/2 [Текст] / Р. Барт. - М. : Культура; Ad Ма^іпет, 1994. - 303 с.
2. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества [Текст] / М.М. Бахтин. - М. : Искусство, 1986. - 445 с.
3. Большой толковый словарь русского языка [Текст] / сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. - СПб. : Норинт, 1998. - 1536 с.
4. Бочкарев, А.Е. Семантический словарь [Текст] / А.Е. Бочкарев. - Н. Новгород : ДЕКОМ, 2003. - 200 с.
5. Гадамер, Х.-Г. Истина и метод : Основы филос. герменевтики [Текст] / Х.-Г. Гадамер: пер. с нем./общ. ред. и вступ. ст. Б.Н. Бессонова. - М. : Прогресс, 1988.
- 704 с.
6. Демьянков, В.З. Когнитивная лингвистика как разновидность интерпретирующего подхода [Текст] /
В.З. Демьянков // Вопросы языкознания. - 1994. - №4.
- С. 17-32.
7. Кубрякова, Е.С. Начальные этапы становления когнитивизма : лингвистика - психология - когнитивная наука [Текст] / Е.С. Кубрякова // Вопросы языкознания.
- 1994. - №4. - С. 34-45.
8. Лотман, Ю.М. Структура художественного текста [Текст] / Ю.М. Лотман. - М. : Искусство, 1970.
- 384 с.
9. Мальнева, Е.Ю. Концепт DREAM в идиостиле Эдгарда Аллана По [Текст] : автореф. дис. ... канд. филол. наук : 10.02.04 / Е.Ю. Мальнева. - Иркутск, 2012. - 22 с.
10. Манн, Ю.В. Автор и повествование [Текст] / Ю.В. Манн // Известия АН СССР. Сер. литературы и языка. - 1991. - №1. - С. 3-20.
11. Серл, Дж. Открывая сознание заново [Текст] / Дж. Серл: пер. с англ. А.Ф. Грязнова. - М. : Идея-Пресс, 2002. - 243 с.
12. Тураева, З.Я. Лингвистика текста (Текст: структура и семантика) [Текст]: учеб. пособие /
З.Я. Тураева. - М. : Просвещение, 1986. - 127 с.
13. Хайдеггер, М. Исток художественного творения [Текст] / М. Хайдеггер; пер. с нем. А.В. Михайлова. -М. : Академический Проект, 2008. - 528 с.
14. Bally, Ch. Traité de stylistique française [Texte] / Ch. Bally. - Paris : Genève, 1951. - 332 p.
15. Flaubert, G. L’éducation sentimentale. Histoire d’un jeune homme [Texte] / G. Flaubert. - Paris : EDITION DEFINITIVE, 1903. - 520 p.
16. Robrieux, ./.-./.Rhétorique et argumentation [Texte] / J.-J. Robrieux. - Paris : Edition NATHAN/HER, 2000. - 262 p.
