Научная статья на тему 'Антинемецкие настроения населения Российской империи в 1914-1917 гг.'

Антинемецкие настроения населения Российской империи в 1914-1917 гг. Текст научной статьи по специальности «История и археология»

CC BY
1873
207
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Аннотация научной статьи по истории и археологии, автор научной работы — Савинова Наталья Викторовна

Опираясь на многочисленные источники, автор статьи рассматривает вопрос об отноше­нии населения Российской империи к российским немцам во время первой мировой войны. Осо­бое внимание уделяется антинемецким погромам и выявлению причин, их вызывающих. В ста­тье показано влияние возникшего во время войны восприятия российских немцев как внутренних врагов-изменников на отношение российского населения к царскому правительству. Автор при­ходит к выводу, что возникшие с началом военных действий антинемецкие настроения сыграли определенную роль в Февральской революции 1917 г.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

The anti-german mood of the population of the Russian Empire in 1914-1917

Drawing on a range of sources the article offers the description of the feeling of Russian population towards the Russian Germans during the First World War. The author dedicates special attention to the anti-german riots and explores the factors that caused it. The effect of the new Russian perception oi the Germans as "the traitors in the rear", influencing on the attitude towards the Russian government, is presented. As a result, the author states that partly the anti-german mood played its role in the February revolution of 1917.

Текст научной работы на тему «Антинемецкие настроения населения Российской империи в 1914-1917 гг.»

Н.В. Савинова

АНТИНЕМЕЦКИЕ НАСТРОЕНИЯ НАСЕЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ в 1914-1917 гг.

Первая мировая война обусловила всплеск патриотических настроений среди населения Российской империи. В день ее объявления тысячи рабочих, которые еще накануне участвовали в революционных забастовках, направились по улицам различных городов с патриотическими манифестациями.

Одновременно с началом войны среди населения стали распространяться и ярко выраженные антинемецкие настроения. Российский немец всюду представлялся шпионом и предателем, складывался образ опасного внутреннего врага. Особую остроту приобретал вопрос борьбы с немецким засильем. Так, 21 июля 1914 г. толпа манифестантов решила обратиться к градоначальнику с ходатайством об удалении всех немцев и немок с телеграфных учреждений, ибо «немцы, враги нашего Отечества, все телеграммы передают своим собратьям в Берлин».1 По отношению к немцам было решено держать себя спокойно, но ходатайствовать перед правительством об удалении их из столицы. При этом указывалось, что если правительство не примет соответствующих мер, манифестанты будут расправляться с немцами своими силами. Во время патриотических шествий рождались лозунги: «Долой немцев!», «Бей их!», поступали предложения объявления бойкота всем немцам, оставшимся в России.2 Распространившиеся вечером 22 июля по городу слухи о крайне некорректном отношении немецких правительственных органов к покидавшим Германию русским подданным и о разгроме русского посольства в Берлине сильно взволновали петербуржцев, положив начало антинемецким погромам. 22-25 июля манифестантами были разгромлены германское посольство, мебельный магазин «Бр. Тонет», магазин инструментов для обработки металла и дерева «Шухард-та и Шютте», книжный магазин «А. Излер», магазин «Венский шик», «Кафе Рейтер», редакция немецкой газеты «31;.-Ре1ег5Ьи^ Zeitung», забросаны камнями окна венской булочной и сбита вывеска с надписью «Немецкая колбасная».3

После петербургских немецких погромов последовало запрещение уличных манифестаций в Москве и ряде других городов Российской империи. Уличные шествия прекратились, но негативное отношение к немцам то и дело проявляло себя в других формах. По всей России стали происходить так называемые «патриотические» стачки рабочих - антиавстрийские и антигерманские выступления, в которых выдвигалось требование удаления с предприятий представителей администрации и мастеров - германских и австрийских подданных.4 В Москве и Московской губернии в июле 1914 г. произошло несколько «патриотических» стачек. Самая крупная из них (2 тыс. чел.) состоялась на Мытищинском вагоностроительном заводе, когда рабочие заявили администрации, что «не выйдут на работу, пока не будет отстранен от заведывания мастерскими мастер-немец».5 Аналогичные требования 12 августа выдвинули рабочие харьковского завода «Русского паровозостроительного и механического общества».6 Фабричная

©Н.В. Савинова, 2007

инспекция и полиция в конце 1914-1915 гг. еще не раз фиксировали в разных городах Российской империи стачки подобного характера. Со временем они стали сопровождаться манифестациями и шествиями.

Борьба со всем немецким выражалась и в том, что с улиц исчезали вывески со словами «немецкие», «Берлин», «Германия» и т.п., с витрин книжных магазинов убирались немецкие книги и журналы. Как сообщала газета «Санкт-Петербургские ведомости», с витрины одного из московских книжных магазинов пришлось убрать географическую карту, так как она была немецкого издания, а «со стороны публики стали поступать угрозы разбить окно, если она не будет убрана».7

В октябре 1914 г. антинемецкие погромные настроения вновь проявили себя. Население было возмущено тем, что «сотни Мандлей и прочих поставщиков Вильгельмов и Францев-Иосифов гуляют на свободе и чувствуют себя далеко не в накладе от войны».8 10 октября 1914 г. во время патриотических манифестаций московские студенты, призванные на военную службу, и рабочие разгромили магазины, принадлежавшие австрийским подданным Л. Мандлю и А. Круппу, а также несколько магазинов товарищества кондитерской фабрики «Эйнем», директорами правления которого были германские подданные братья Гейс.9

Следует отметить, что если в 1914 г. немецкие погромы носили патриотический характер и были направлены на выражение недовольства населения «немцами» и «всем немецким», то в 1915 г. на патриотическую составляющую такого рода беспорядков накладывается еще одна - социально-экономическая, вызванная ухудшением продовольственного положения в стране. Так, резкое повышение цен на продукты питания и присутствие на месте скопления недовольной толпы представителей полиции и администрации с немецкими фамилиями послужило причиной немецких московских погромов в начале апреля 1915 г. Москвички, пришедшие утром 5 апреля на Преображенский рынок за продуктами, обнаружили, что цены на мясо и картофель резко возросли. Женщины стали громко выражать свое недовольство, к ним присоединились рабочие и мастеровые с близлежащих фабрик. По сообщению начальника московского охранного отделения полковника А.П. Мартынова, появились «горячие головы, которые стали доискиваться причины повышения цен», а присутствие на месте событий местного пристава с немецкой фамилией Шульц «дало толчок толпе, и причиной всех бед признали немца».10 В толпе кричали: «Немцы поднимают цены, чтобы бунтовать народ и этим помогают своим! Бей немцев!», «На войне немцы бьют наших мужей, а здесь немцы же теснят и бьют нас!» Прибытие на Преображенскую площадь помощника московского градоначальника «немца» Модля еще больше накалило обстановку, и в полицию полетели палки и камни. Модль был избит и в бессознательном состоянии доставлен в ближайший участок, а толпа приступила к разгрому торговых лавок.11 Необходимо отметить, что когда камнем был ранен находившийся рядом с Модлем полицмейстер Золотарев, в толпе раздались крики: «Это наш, русский, не бей!» и многие тут же высказали соболезнования в его адрес12. Приведенная к месту беспорядков воинская часть из ополченцев участия в усмирении толпы принимать не стала, так как «настроение ее в отношении буянов оказалось благожелательным» и были слышны крики: «Нас ... бьют немцы, неужели мы из-за них будем еще стрелять в наших жен, сестер и братьев!»13

Московские беспорядки 5 апреля 1915 г. явились со стороны населения первым шагом, пусть еще не до конца осознанным, на пути к связыванию образа представителей

власти с образом врага-немца. И хотя А.П. Мартынов в докладе московскому градоначальнику указывал, что «насилие над представителями власти произошло в силу только случайно сложившихся по настоящему времени обстоятельств именно для данных только лиц администрации», что подтверждалось тем, что «в трактирах в разных частях Москвы и в трамваях никто не говорил, что было совершено насилие над помощником градоначальника», но везде говорили, что был «побит немец».14 Этот факт крайне встревожил администрацию Москвы. Настроение населения и ополченцев поставило перед властями вопрос о способах подавления подобного рода погромов. 14 апреля за подписью министра внутренних дел Н.А. Маклакова по поводу беспорядков, «происходящих на почве вздорожания и недостатка съестных припасов», был издан секретный циркуляр, запрещающий применение оружия при подавлении таковых, так как это может вызвать у населения «сильнейшее раздражение против правительства и полиции и дать повод семьям лиц, призванных в ряды армии, обвинить власть в покровительстве богатым и пренебрежении судьбой рабочего люда».15 В приказе от 27 апреля московский градоначальник генерал-майор А. А. Адрианов запретил употребление оружия и при подавлении беспорядков на политической почве, ожидавшихся 1 мая, и лично разъяснил старшим чинам полиции, что он «категорически воспрещает действовать против толпы, чем бы ни было вызвано нарушение порядка и в каких бы действиях оно не выражалось», даже при попытках толпы обезоружить полицию.16 Градоначальник опасался, что в войсках может возникнуть резкое недовольство, если в тылу станут расстреливать родственников людей, сражающихся на фронте. Эти распоряжения властей сыграют впоследствии решающую роль в развитии московских немецких погромов конца мая 1915 г.

Отступление русских войск из Галиции весной 1915 г., известия о применении неприятелем удушливых газов и других незаконных способов ведения войны, слухи о варварском обращении с русскими военнопленными произвели крайне тяжелое впечатление на население Российской империи. Произошедший в середине апреля взрыв на Охтенском пороховом заводе в Петрограде, слухи о недочетах снабжения русской армии вызвали у населения уверенность, что неудачи на фронте «в значительной степени обусловлены немецким влиянием и немецким шпионажем», в котором виновны изменники-немцы, проживающие в тылу.17 А.П. Мартынов писал: «Народные массы всюду видят шпионаж и даже занятие Либавы рассматривают как результат шпионской махинации».18 Как видно из запроса московского градоначальника от 27 апреля 1915 г. на имя начальника московского охранного отделения, «в народе складывалось убеждение, что победы достигнет не правительство, а народ своими собственными усилиями и после войны посчитается с правительством за ту кровь, которая напрасно пролилась, благодаря его потворству немцам».19 Кроме того, меры, принимавшиеся против подданных враждебных держав правительственной властью, раздражали население своей нерешительностью и непоследовательностью.20

В этой обстановке, а также в связи с возникшими на Прохоровской Трехгорной мануфактуре острожелудочными заболеваниями, причину которых видели в отравлении немцами питьевой воды, 26—30 мая в Москве и Московской губернии прошли самые масштабные за годы войны немецкие погромы, сопровождавшиеся «патриотическими» стачками рабочих различных фабрик и заводов, разгромом торговых фирм, магазинов и частных квартир, принадлежащих лицам с немецкими фамилиями, убийствами.21 Майские погромы были своеобразной формой социального протеста, тяжелое

экономическое положение вызвало смену «патриотической» составляющей подобных действий материальной, что привело к массовым грабежам товаров. По подсчетам, произведенным в 1916-1917 гг., в результате майских погромов 1915 г. в большей или меньшей степени «пострадали материально 505 торгово-промышленных предприятий, 192 домовладения и 206 частных квартир, в том числе принадлежащих подданным воюющих с нами держав: 92 предприятия, 11 домовладений и 63 квартиры».22 При этом было подсчитано, что убытки в общей сложности составили 49 981 699 руб., из них

14 459 ООО руб. приходилось на долю подданных враждебных России государств.23

Осознавая угрозу разрастания беспорядков, московские власти до последнего продолжали рассматривать погромщиков как патриотически настроенных манифестантов, так как многие из них несли национальные флаги и портреты царя и не решались перейти к радикальным мерам по прекращению беспорядков. Погромные же настроения населения были настолько сильны, что прекратить погромы более мягкими мерами не было возможности. Помощник московского градоначальника А.Н. Севенард отмечал, что «принять меры к прекращению беспорядков нет возможности ввиду крайней озлобленности народа против немцев и малочисленности полиции» и что «при первом же ударе или выстреле народ бросится на полицию и ее уничтожит». На помощь же войск нельзя было рассчитывать «ввиду сочувствия ратников и ополченцев настроению толпы».24 Относительно же применения оружия он выразил убеждение, что это могло привести к самым ужасным последствиям: «глубоко патриотическое настроение толпы превратилось бы в ярко революционное».25 В сложившейся обстановке у москвичей создавалось впечатление, что московская администрация воспретила полиции подавлять беспорядки.26 Только в ночь на 29 мая на частном совещании у главноначальствующего над Москвой князя Ф.Ф. Юсупова было решено «при рассеянии скопищ сначала действовать мерами полиции, без употребления оружия, а в случае неудачи передавать власть начальникам воинских команд», что означало разрешение применения огнестрельного оружия против возмутителей порядка.27

Последствия майского немецкого погрома способствовали росту безработицы и снижению уровня жизни населения Москвы в результате закрытия многих разгромленных фирм и торговых домов и сбоя в работе пострадавших предприятий. Власти, не сумевшие предотвратить такой размах погромных настроений, навлекли на себя еще большее общественное недовольство. В докладе московского охранного отделения за май месяц можно было прочесть: «В широких рабочих кругах растет сильное озлобление против полиции, которую считают виновницей происшедшего (грабежей, пожаров и убийств. - Н.С.) <...> интеллигентские социал-демократические круги тоже во всем обвиняют администрацию и полицию, но считают, что обе были слепым орудием в руках так называемой “партии мира”, членами которой состоят особо высокопоставленные лица, преимущественно немецкого происхождения, из придворных и весьма влиятельных кругов».28 Общее же настроение было «таково, что погром проявился на почве патриотизма, что немцев следует бить и что разгромы фабрик и заводов - дело хорошее; жалели только, что все это добро не пошло для русских, что надо было фирмы отобрать в казну, а немцев из Москвы выгнать».29 Еще более неутешительными были сведения, полученные от агента охранки «Захарьина». В докладной записке от 30 мая 1915 г. он писал о имевших место среди населения разговорах, что «Елизавета Федоровна тоже немка по происхождению и ничем не лучше всяких Цинделей и прочих немцев, что дойдет очередь и до нее», а также о том, что в группах чернорабочих «приходилось слышать и определенно революционные разговоры о нашем правительстве и о необходимости его “сменить”, как “онемечившееся”».30

Несмотря на появление в периодической печати многочисленных призывов к населению задуматься о том, «как возрадуются в Берлине», «как будут торжествовать те самые немцы, против которых будто был учинен майский погром»,31 антинемецкие погромные настроения среди населения Российской империи после майских событий не только не ослабли, но распространились с большей силой.

Уже 29 мая в петроградское охранное отделение поступили сведения, что на заводе «Эриксон» среди рабочих «пронесся слух о состоявшемся, якобы, решении 2 июня изгнать всех немцев с заводов и'фабрик».32 Проведенным агентурным обследованием упомянутые слухи не подтвердились, но настроение рабочих было «крайне напряженным» и под влиянием «любого случайного толчка» возможно было ожидать стихийного возникновения беспорядков. Об этом же сообщал в записке от 3 июня начальник Кронштадтского жандармского управления: «В Петрограде среди местного населения и рабочих циркулируют различные нелепые слухи о смерти Верховного главнокомандующего, о сдаче Риги <...> настроение рабочих повышенное и, несмотря на предупреждение начальника Военного округа о недопущении в Петрограде беспорядков, подобных бывшим в Москве, можно вскоре ожидать подобного и в Петрограде, так как рабочие массы возбуждены и все они крайне озлоблены против немцев, а правительство обвиняют в недостатке энергии в борьбе с немецким засильем и дороговизной».33 Отмечая, что в Кронштадте «пока все спокойно», он указывал, что среди петроградских рабочих даже говорят о дне, назначенном для беспорядков, «которые предполагается начать под видом патриотической демонстрации».34

В сознании рабочих антинемецкие настроения все больше переплетались с революционными. Так, в полученных агентурным отделом сведениях содержалась информация об уверенности рабочих Петрограда в том, что «в Финляндии после начала беспорядков в России начнется вооруженное восстание», причем планировалось, что рабочие будут требовать удаления с заводов всех немцев, и «если мер к удалению этих лиц принято не будет, то возможны будут убийства и разгромы домов».35 О предстоящем в Петрограде немецком погроме говорили и нижние чины расположенного в Новгороде 177-го запасного пехотного батальона, недовольные проживающими в России немцами-«шпионами» и правительством, допускающим это проживание.36 По их словам, войска были на стороне петроградских погромщиков, и погром должен был распространиться из столицы на все города России, включая Новгород. При условии, если им будет приказано стрелять в толпу, солдаты намеревались вместо погромщиков убить «начальника гарнизона, губернатора и то начальство, которое примет меры к усмирению этого погрома».37

Погромные настроения в конце мая - июне 1915 г. также фиксировались Одесским, Казанским, Харьковским, Терским, Архангельским, Киевским жандармскими управлениями, шифрованные телеграммы в Департамент полиции о предполагаемом в конце июня разгроме немецких фирм поступали из Владивостока и Иркутска.

Меры по недопущению повсеместного погромного движения были властями приняты. Немецкие погромы летом 1915 г. не состоялись, но недовольство правительством на почве антинемецких настроений все возрастало. Призыв Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича к населению Петрограда «строго отличать заведомых предателей от верных слуг Царю и Родине, хотя бы и носящих иностранные фамилии», вызвал убеждение в населении, что теперь, якобы, «даже политика великого князя стала благожелательнее к немцам» и «командные должности на фронте

опять займут немцы», а потому высказывалась уверенность, что «войска сумеют в свое время расправиться с предателями даже среди начальствующих лиц».38 В воспоминаниях одного из рядовых солдат, находящегося в московском госпитале в 1915 г., можно прочесть, что солдаты, мастеровые, приказчики и пр. больше всего обсуждают «плохих министров из немцев», находят, что «в штабах измены» и что «немцы засели во всех центральных учреждениях и нарочно пакостят, чтобы взять Россию измором».39

Наличие большого количества лиц с немецкими фамилиями в составе бюрократической элиты Российской империи, в составе Придворного штата и среди командного состава русской армии действительно «приобрело значение крупнейшей внутриполитической проблемы».40 С конца 1915 - начала 1916 г. недовольство предательством высшего командования, «онемечившимися» властями все чаще звучит в солдатских письмах из действующей армии. Так, в письме от 10 января 1916 г. можно было прочесть: «Слышал, конечно, что погибли 2 русских корпуса под Кенигсбергом, безвозвратно погибли и глупо. А почему? Потому, что нами командуют немцы, полно их везде. На что у нас теперь назначен начальником учебной команды немец! <...> Они же нас направляют на пули и штыки своих соотечественников, но с таким расчетом, чтобы мы потерпели аварию. Да, и за что мы воюем после этого <...> А на внутренность государства поглядишь: здесь стоят 2 партии, на верху которых - буржуазия, дворянство и немцы, а на второй - мещане и крестьяне».41 Автор другого письма выражал сожаление, что «мы воюем с немцами, но все наши правители - немцы».42

К 1917 г. ненависть к «немцу» - внутреннему врагу, ответственному за дороговизну и неудачи на фронте, - распространилась очень широко. Это нашло отражение в огромном интересе фронтовиков к речи П.Н. Милюкова в Государственной Думе 1 ноября 1916 г., в которой он упомянул имя императрицы и намекнул на ее косвенную причастность к германским интригам, завершив свое обвинение словами: «Что это: глупость или измена?». По мнению А.Ф. Керенского, «ответ армии и народа на этот риторический вопрос мог быть только одним: измена».43 Вот почему одним из лозунгов во время февральских событий 1917 г. был лозунг «Долой правительство! Долой немку!».44 Этими же настроениями объясняется и массовая расправа солдат с офицерами, носящими немецкие фамилии, в первые дни Февральской революции. В письмах, относящихся к Февралю 1917г., часто звучало понимание февральских событий как свержения немецкого засилья. Порой главную задачу революции видели в расправе над «немцами»-офи-церами. Типичным для революционных акций было высказывание: «везде правили нами немцы, но теперь не то».45 В сводке отчетов военных цензоров Юго-Западного фронта за период с 15 марта по 15 апреля 1917 г. приведена выписка из солдатского письма, где он поздравляет свой адресат с «новым Русским, а не с немецким правительством Штюр-меров, Фредериксов, Шнейдеров» и пишет, что «никто за старое правительство не стоял из солдат, все перешли на сторону нового».46

Начавшаяся первая мировая война лишь временно приостановила нарастание революционной борьбы в стране. По мере ухудшения продовольственного положения в стране патриотическая составляющая немецких погромов сливается с социально-экономической. Ненависть к внутреннему «немцу-изменнику» все больше переплетается с революционными настроениями. Даже Февральская революция рассматривалась отдельными слоями населения как свержение немецкого засилья в стране. Таким образом, можно утверждать, что возникшие с началом военных действий антинемецкие настроения сыграли немаловажную роль в падении царского правительства.

1 ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 10. Д. 154. Л. 15.

2 Манифестации рабочих // Новое время. СПб., 1914.23 июля.

3 ЦГИА СПб. Ф. 569. Оп. 10. Д. 191. Л. 22; Разгром германского посольства // Санкт-Петербургские ведомости. СПб., 1914. 24 июля; Отношение к немцам // Новое время. СПб., 1914. 23 июля; Уличные эксцессы // Санкт-Петербургские ведомости. СПб., 1914.24 июля.

4 Лекомцев М.Г. Формы борьбы рабочих Центрального промышленного района в годы первой мировой войны (июль 1914 - февраль 1917 гг.): Дис. М., 1991. С. 88.

5 Голос Москвы. М., 1914. 25 июля; Внутренние известия. Московская жизнь // Санкт-Петербургские ведомости. СПб., 1914. 26 июля.

6 Рабочее движение в годы войны. М.; Л., 1925. С. 20.

7 Внутренние известия. Московская жизнь //Санкт-Петербургские ведомости. СПб., 1914.3 авг.

8 Война и частная собственность наших врагов // Вечернее время. СПб., 1914.3 окт.

9 РГИА. Ф. 1363. Оп. 8. Д. 595. Л. 9; Русские ведомости. М., 1914.11 октября; Палеолог М. Дневник посла. М., 2003. С. 152; Кирьянов Ю.И. Рабочие России и война: новые подходы к анализу проблемы // Первая мировая война: Пролог XX в. М., 1998. С. 434.

10 ГАРФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 472. Л. 1.

11 Дело о беспорядках на Преображенском рынке в Москве // Вестник полиции. Пг., 1916. № 10. С. 289.

12 ГАРФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 472. Л. 1.

13 Там же. Л. 10.

14 Там же. Л. 2.

15 РГИА. Ф. 1363. Оп. 8. Д. 595. Л. И.

16 Там же. Л. 12.

17 Там же. Л. 9,12 об.

18 ГАРФ. Ф. 63. Оп. 47. Д. 475. Л. 8 об.

19 РГИА. Ф. 1363. Оп. 8. Д. 595. Л. 12 об.

20 Там же, Л. 10 об.

21 Подробнее см.: ГАРФ. Ф. 102. Оп. 245. Д. 246; Ф. 63. Оп. 47. Д. 475; Кирьянов ЮЛ. «Майские беспорядки» 1915 г. в Москве // Вопросы истории. М., 1994. № 12. С. 137-150; Рябиченко С.А. Погромы. 1915 год: Три дня из жизни неизвестной Москвы. М., 2002. 2-е изд.

22 РГИА. Ф. 1363. Оп. 8. Д. 595. Л. 42 - 42 об.

23 Там же. Л. 13 об., 42 об., 52 об.

24 Там же. Л. 36.

25 Там же. Л. 39.

26 Там же. Л. 62.

27 Там же. Л. 41 об.

28 ГАРФ. Ф. 826. Оп. 1.1915 г. Д. 272. Л. 55-56 об.

29 Там же. Л. 63; см. также: Меницкий И.В. Революционное движение военных городов (1914-1917): Очерки и материалы. М., 1925. Т. I: Первый год войны. С. 262.

30 Меницкий И.В. Указ. соч. С. 267.

31 Вечерние известия. М., 1915. 29 мая; Столичная молва. М., 1915. 8 июня; Новое время. Пг., 1915.12 июня.

32 ГАРФ. Ф. 102. Оп. 245.1915 г. Д. 247. Л. 1.

33 Там же. Л. 6.

34 Там же. Л. 6 об.

35 Там же,

36 Там же. Л. 20.

37 Там же.

38 ГАРФ. Ф. 102.4 Д-во. Оп. 124. 1915 г. Д. 108. Ч. 42. Л. 14 об.

39 Оськин Д.[П.] Записки солдата. М., 1929. С. 320.

40 Куликов С.В. Российские немцы в составе Императорского двора и высшей бюрократии: коллизия между конфессиональной и национальной идентичностями в начале XX в. // Немцы в государственности России. СПб., 2004. С. 62.

41 Царская армия в период мировой войны и Февральской революции (материалы к изучению истории империалистической и гражданской войны) / Под ред. А. Максимова. Казань, 1932. С. 63-64.

42 Хаген М., фон. Пределы реформы: национализм ирусская императорская армияв 1874-1917 годы // Отечественная история. М., 2004. С. 48.

43 Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте: Мемуары / Пер. с англ. М., 1993. С. 127,

44 Палеолог М. Царская Россия накануне революции / Пер. с французского. М., 1991. С. 337.

45 Асташов А.Б. Русский крестьянин на фронтах первой мировой войны // Отечественная история. М., 2003. № 2. С. 81.

46 Оболенская С.В. «Немецкий вопрос» и представления в России о немцах в годы первой мировой войны // Россия и Германия. М., 2001. Вып. 2. С. 191.

Статья принята к печати 28 декабря 2006 г.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.