CC BY
19
артикуляционно сложна, трудно произносима. Физика, материя звука демонстрируется сложностью звукоизвлечения: «угар араукарий», «время пред третьими петухами», «улицы зимней синий испуг», «как кость, взблеснет костел» и др. Обилие согласных, аллитераций, усилия произнесения сообщают звукописи Пастернака эффект гипертрофированной акустичности, телесности, звуковой живописности.
Наиболее сложный и многообразный уровень музыкальности - стилистический. Именно здесь происходит смешение и трансформация отдельных приемов в не локализуемый, но повсеместно присутствующий стилевой принцип. Стиль как принцип сочетания различных элементов художественной формы приобретает музыкальную доминанту, музыка как образ обнаруживается как стилевая характеристика лирической системы.
Своеобразие стилевой музыкальности Пастернака в том, что она предстает не только как явление художественной формы, а как «живое чудо», «внесенное» «в стихи». В некоторых стихотворениях («Мой стол не столь широк», «На даче спят...») музыкальность формы проявляется в партитурности композиции, соединяющей единовременные, но разноместные процессы и состояния. Переживаемое и воображаемое фиксируются контрапунктически («Я видел вас пять раз подряд», «Сейчас там ночь» и др.), создавая новый объем высказывания, наполняя ситуацию голосом, звуком чувства.
В иных стихах любимые Пастернаком перечисления скрепляются лейтмотивом («Как только в раннем детстве спят», «Как я люблю ее в первые дни», «Недвижный Днепр, ночной Подол»), функционирующим как завораживающая формула и обеспечивающим единый тон, ноту выражения.
Стилевая музыкальность поэзии Пастернака в большей степени соответствует тому, что А.Ф. Лосев называет «музыкальной предметностью». Он выделяет основные ее характеристики:
1) «всегда надо помнить, что музыка изображает не предметы, но ту их сущность, где все они слиты, где нет ничего одного вне другого. И если посмотреть, как обыкновенно изображается чувство, вызываемое музыкой, то в большинстве случаев всегда можно на первом плане заметить какую-то особенную связь удовольствия и страдания, данную как некое новое и идеальное их единство, ничего общего не имеющее ни с удовольствием, ни с страданием, ни с их механической суммой» [7, с. 54 - 56];
2) «Музыка всегда воспринимается как нечто единое. Последовательные моменты водвинуты один в другой. В музы-
Библиографический список
кальном времени нет прошлого. Это есть сплошное «теперь», живое и творческое, - однако, не уничтожающееся в своей жизни и творчестве» [7, с. 54 - 56];
3) «Музыкальное бытие потому так интимно переживается человеком, что в нём он находит наиболее интимное касание бытию, ему чуждому. Слушая музыку, мы вдруг ощущаем, что мир есть не что иное, как мы сами, или, лучше сказать, мы сами содержим в себе жизнь мира» [7, с. 96].
Во всех этих определениях подчеркивается некое первозданное единство, центростремительное тяготение, стягивающее разнородный мир и человека в некий живой, чувствующий и переживающий центр. Способность музыки проникать в эти сокровенные глубины отмечается и Пастернаком: слушая музыку, вы плачете не потому, что вам печально, «а оттого, что путь к вам вовнутрь угадан так верно и проницательно» [8, с. 212].
Для стилевой музыкальности Пастернака характерна интонационная монотония, создающая музыкальную магию слова. Музыка таких тестов держится на традиционных приемах суггестии, сообщая произведениям интонацию и силу молитвы, заговора, заклинания. Как правило, такая поэтика культивирует повторы согласных, анафоры, эпифоры, рефрены, ассонансные рифмы, кольцевые композиции, т.е. фигуры, призванные обесценить лексическую, смысловую информацию. В лирике Пастернака поэтика такой музыкальности тоже своеобразна. Вещность пастернаковских музыкальных образов, их «предметность», размещенность в реальной среде, их звуковая яркость, напряженность не обесценивают темы и смыслы, а еще более их оживляют, удерживают в интонационном и эмоциональном центре восприятия.
Таким образом, стилевая музыкальность - это совокупный результат акустических приемов, системы интонирования, некий «полижанровый» знак. На уровне музыкального стиля мы имеем дело с перекодированной «музыкальной предметностью», которая превращает все словесное произведение в морфологический троп. «Чем поэтичнее текст, тем он музыкальнее (не в смысле внешнего благозвучия и музыкальности, но в смысле качественной эйдетической характеристики)», - пишет А.Ф. Лосев [9, с. 605 - 606]. В поэтике Пастернака мы можем наблюдать взаимозаменимость поэтичности и музыкальности, которые выражают единое метаморфологическое переживание художественности, фиксируют эффект художественно-психического резонанса.
1. По Э.А. Поэтический принцип. Стихотворения. Новеллы. Эссе. Москва: ACT, 2003.
2. Реизов Б.Г. Музыка в жизни и творчестве Стендаля. Литература и музыка. Ленинград ЛГУ, 1975.
3. Лосев А.Ф. Материалы для построения современной теории художественного стиля. Контекст. 1975. Москва: Наука, 1976.
4. Пастернак Б.Л. Охранная грамота. Проза. Москва: Вагриус, 2000.
5. Все цитаты из стихотворений Б. Пастернака приводятся по изданию: Пастернак Б.Л. Стихотворения и поэмы. Большая серия «Библиотеки поэта», Москва-Ленинград: Советский писатель, 1965.
6. Аверинцев С.С. Символ. КЛЭ. Москва: Советская энциклопедия, 1972; Т. 7.
7. Лосев А.Ф. Музыка как предмет логики. Москва: Издание автора, 1927.
8. Пастернак Б.Л. Люди и положения. Новый мир. 1967; 1.
9. Лосев А.Ф. О музыкальном ощущении любви и природы. Форма. Стиль. Выражение. Москва: Мысль, 1995. References
1. Po 'E.A. Po'eticheskij princip. Stihotvoreniya. Novelly. 'Esse. Moskva: ACT, 2003.
2. Reizov B.G. Muzyka v zhizni i tvorchestve Stendalya. Literatura imuzyka. Leningrad LGU, 1975.
3. Losev A.F. Materialy dlya postroeniya sovremennoj teorii hudozhestvennogo stilya. Kontekst. 1975. Moskva: Nauka, 1976.
4. Pasternak B.L. Ohrannaya gramota. Proza. Moskva: Vagrius, 2000.
5. Vse citaty iz stihotvorenij B. Pasternaka privodyatsya po izdaniyu: Pasternak B.L. Stihotvoreniya i po'emy. Bol'shaya seriya «Biblioteki po'eta», Moskva-Leningrad: Sovetskij pisatel', 1965.
6. Averincev S.S. Simvol. KL'E. Moskva: Sovetskaya 'enciklopediya, 1972; T. 7.
7. Losev A.F. Muzyka kakpredmetlogiki. Moskva: Izdanie avtora, 1927.
8. Pasternak B.L. Lyudi i polozheniya. Novyj mir. 1967; 1.
9. Losev A.F. O muzykal'nom oschuscheniilyubviiprirody. Forma. Stil'. Vyrazhenie. Moskva: Mysl', 1995.
Статья поступила в редакцию 30.07.18
УДК 811.161.1
Nikolenkova N.V., Cand. of Sciences (Philology), senior lecturer, Philological Faculty, Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russia), E-mail: natanik2004@mail.ru
ANTIC GEOGRAPHY IN THE ATLAS BLAU LATIN TEXT AND THE CHURCH-SLAVIC TRANSLATION IN THE XVII CENTURY.
The article deals with the Church Slavonic translation of the Latin geographical composition of the mid-17th century, compiled by Dutch cartographers Willem and Jan (father and son) Blau. In Moscow, a group of scribes-Greek philosophers, headed by the Kiev scholar Epifanii Slavinetsky, is working on the translation; the works of these translators are traditionally regarded as illustrating the
desire to archaize language, to the old days, to create "Hellenistic-Slavic" styles. However, according to our observations, Atlas Blau's translation differs from most of Slavinetsky's works and quite corresponds to the signs of the works of the new culture. First of all, this sign will be the desire to carry out the principle of "novelty" of the information provided, to acquaint the potential readers with what is known to the European of the mid-17th century. Geography is part of the structure of medieval science, not familiar to the average inhabitant of Moscow Russia, while Atlas Blau contains a huge amount of new information, not only in the field of geography, but also in other areas that are little known to the reader. In this article, attention will be focused on the introduction into the text of the names of medieval geographers and references to their works - both accurate quotations and retellings. Significant for a European, for a Moscow resident this information was equally new, so the interpreters do not introduce a special division. However, the translation is carried out without notes, Slavinetsky and his comrades transmit the information as accurately as possible, thus the Church Slavonic translation of Atlas Blau becomes one of the texts of the transition period - from the Middle Ages to the New Times. As a result, the reearcher concludes that the translation of this geographical composition is ahead of its time, being one of the texts that precede the Peter the First era.
Key words: history of Russian literary language, culture of Early Modern period, Church Slavonic books, translations from Latin.
Н.В. Николенкова, канд. филол. наук, доц. филологического факультета, Московскоий государственный
университет имени М.В. Ломоносова, г. Москва, Е-mail: natanik2004@mail.ru
АНТИЧНАЯ ГЕОГРАФИЯ В ЛАТИНСКОМ ТЕКСТЕ АТЛАСА БЛАУ И В ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОМ ПЕРЕВОДЕ XVII В.
В статье рассматривается церковнославянский перевод латинского географического сочинения середины XVII в., составленного голландскими картографами Виллемом и Яном (отцом и сыном) Блау. В Москве над переводом работает кружок книжников-грекофилов во главе с киевским ученым Епифанием Славинецким; труды этих переводчиков традиционно рассматриваются как иллюстрирующие стремление к архаизации языка, к старине, к созданию «эллино-славянских» стилей. Однако перевод Атласа Блау, по нашим наблюдениям, отличается от большинства работ Славинецкого и вполне отвечает признакам сочинений новой культуры. В первую очередь этим признаком будет желание провести принцип «новизны» даваемой информации, познакомить потенциального читателя с тем, что известно европейцу середины XVII в. География входит в структуру средневековой науки, не знакомой обычному жителю Московской Руси, при этом в Атласе Блау содержится огромный объем новой информации не только в области географии, но и в других мало известных для читателя сферах. В данной статье внимание будет сосредоточено на введении в текст имен средневековых географов и отсылок к их произведениям -как точным цитатам, так и пересказам. Значимая для европейца, для московского жителя это информация была одинаково новой, поэтому специального разделения переводчики не вводят. Однако перевод осуществляется без купюр, Славинецкий и его товарищи передают информацию максимально точно, тем самым церковнославянский перевод Атласа Блау становится одним из текстов переходного периода - от Средневековья к Новому времени. В результате мы делается вывод, что перевод этого географического сочинения опережает свое время, являясь одним из текстов, предваряющих Петровскую эпоху.
Ключевые слова: история русского литературного языка, культура Раннего Нового времени, церковнославянская книжность, переводы с латинского языка.
О важности второй половины XVII в. как этапа подготовки к прорыву в русской культуре начала XVIII в. писали многие историки и филологи - С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, А.М. Сахаров, Д.С. Лихачев, А.М. Панченко, Б.А. Успенский, В.М. Живов и многие другие. В.О. Ключевский считал петровские реформы не началом, а продолжением задолго до него начавшегося движения от «старины» к «новизне», правда, писал о трудностях этого периода для Московской Руси: «русские люди XVII в. делали шаг вперед и потом останавливались, чтобы подумать, что они сделали, не слишком ли далеко шагнули». Важным следствием этого подготовительного периода он считает понимание и осознание, как много разных культурных явлений оказывается вне сферы внимания русских людей. Смутное время постепенно направляло мысль «на условия удобства земного общежития», на изучение природы того, чем она может служить потребностям человека [1, с. 338]. Так же оценивает вторую половину XVII в. А.М. Сахаров, подчеркивая, что консерватизм русского общества был «слишком сильным... чтобы могло оформиться новое мировоззрение... выводившее общественную мысль на путь просветительства и рационализма» [2, с. 21]. А.М. Панченко вводит определение «кануна петровских реформ», когда, по его мнению, начинается замена веры культурой [3].
Историки культуры вторую половину XVII в. также рассматривают как один из важных переходных периодов в русской истории. В эти периоды «обобщаются фундаментальные основы уходящей культуры и совершаются далеко опережающие свое время прорывы в будущее». Этот период имеет яркий признак -в нем нельзя провести явной начальной границы [2, с. 8; 9].
В большинстве историко-лингвистических работ вторая половина XVII в. рассматривается как период внутреннего распада системы церковнославянского языка, который в результате приводит к прекращению использования его как русского литературного языка и к формированию литературного языка нового типа. В.В. Виноградов говорит о двух тенденциях в письменности рассматриваемого периода: московские книжники стараются вернуть «чистоту славянской речи», стремясь к архаизации и искусственной славянщизне; параллельно, под влиянием киевской
церковнославянской традиции, церковнославянский язык подвергается систематической нормализации и грамматикализации [4, с. 10 - 12]. А.М. Камчатнов также говорит о некоторых новых формах в языке второй половины XVII в., но считает эти формы лишь новым внешним оформлением традиционного знания и традиционных идей [5, с. 223 - 230].
Введение в оборот все большего числа неисследованных текстов позволяет скорректировать эти взгляды и не только встать на позиции историков, но и найти новые доказательства их точки зрения. Так, одним из признаков зарождения новых элементов культуры является её открытость, «контактность с культурами других стран» [2, с. 41]. В периоды закрытости культивируется «старина» как принцип сохранения уже достигнутых знаний, тогда как периоды «открытости» предполагают ввод в обращение новых идей, новых текстов, новых форм. В.О. Ключевский, подчеркивая интерес русского общества XVII в. к изучению природы как элемента земного устройства, говорит об усилившемся интересе к переводам и чтению сочинений космографического содержания [1].
Перевод сочинения географического содержания с точки зрения представлений о средневековой науке входит в систему ученых знаний (астрономия наряду с арифметикой, геометрией и музыкой относится к квадривиуму). Уже с конца XV в. переводы космографий входят в сферу интереса русского книжника. А.И. Соболевский в своем перечне переводных текстов называет перевод географии Помпония Мелы, хроники и космографии Бельского, космографии Ботера, Меркатора и т.д. [6, с. 52 - 67]. Однако историки географии, анализируя содержание самих этих сочинений, не признают их текстами, начинающими принципиально новую культурную традицию, дающими новые знания: в основе большинства из них лежат одни и те же космологические представления, «произвольная интерпретация библейского рассказа и комментирование его». Хотя некоторые новые сведения об устройстве мироздания в этих космографи-ях содержались, однако принципиально изменяющими картину миру русских средневековых книжников их назвать нельзя [7, с. 46 - 65].
Интересно, что анализ, сделанный историками науки, соотносим с предварительным лингвистическим наблюдением А.И. Соболевского: язык большинства космографий ученый характеризует как «плохой церковнославянский» или русский [6, там же]. Позднее, когда в XX в. эти переводы оказались в сфере внимания лингвистов, язык был охарактеризован как гибридный церковнославянский [8], а также выработалось общее мнение, что космографии в лингвистическом отношении принадлежат эпохе XVII века и не связаны с дальнейшим развитием языка, в том числе языка науки1.
Однако еще в перечне А.И. Соболевского отмечен текст, отличающийся от остальных, написанный на «ученом» церковнославянском языке. Это перевод Атласа Блау, сделанный в Москве в 50-х гг. XVII в. книжниками круга Епифания Славинецкого. Тексты, вышедшие из этого кружка «грекофилов», исследователями в языковом отношении трактуются как архаичный «еллино-сла-вянский» стиль, в котором культивируется «высота и извитие словес», преобладает торжественность и искусственные формы [4, с. 17]. В своей последней монографии В.М. Живов определил этот регистр церковнославянского языка XVII в. как «ученый» язык, основанный на грамматическом подходе, знании грамматики, который противопоставлен текстологическому подходу, основанному на знании текстов. «Новое отношение к церковнославянскому языку как к объекту ученого моделирования имеет далеко идущие последствия для истории русского литературного языка», ценность книжного языка начинает соотноситься с его обработанностью, с деятельностью редактора или переводчика» [10, с. 847 - 887]. Формирование ученого регистра церковнославянского языка оказывается соотносимо с формированием научного дискурса в тот же период [11; 12].
Мы считаем, что о новом культурно-лингвистическом явлении можно говорить, если лингвистические параметры текста совпадут с новой культурной информацией, которую произведение будет нести. Исследуя перевод Атласа Блау, мы установили целый ряд лингвистических параметров, которые могут рассматриваться как основания для определения его как представителя ученого регистра: ориентация на грамматические сочинения в грамматике и орфографии, выстраивание лексической структуры перевода, ориентация не только классические языки - греческий и латынь, но и на современные для второй половины XVII в. европейские (в первую очередь на польский) и т.д. Ниже будет показано, что Атлас Блау отвечает и второму требованию - сведения, которые читатель мог найти в переводе, вполне соответствовали духу новизны, они предлагали современное для XVII в. знание и вводили потенциального читателя в совершенно иной научный круг, чем предшествующие космографии. Фактически можно говорить, что этот перевод совершил рывок в будущее практически на 50 лет, заложив во многом основы языка русской географии [11, с. 227 -229; 13, с. 227].
История самого перевода сегодня представляется таким образом: в Москву попало издание голландских картографов Вильгельма и Иоанна Блау 1645 года с описанием различных стран и земель - Theatrum orbis terrarium, sive Atlas novus2, его заказ, вполне возможно, осуществлен патриархом Никоном. Латинский оригинал был разделен между Епифанием Славинецким, Арсением Сатановским и Исайей Чудовским. Работа над переводом велась в 50-е годы XVII века (на переплете беловика 1 тома - рукопись Син. 19 - есть дата 7167, то есть 1659 год). Славинецкий и его товарищи перевели текст в черновом варианте: эти переводы содержатся в рукописях Син. 779 (Славинецкий, первая часть), Син. 781 (Сатановский, третья часть), 780 (Исайя, вторая часть) и 41 (Исайя, четвертая часть). Черновые экземпляры Син. 779, 781 и 780 переписаны набело - соответственно Син. 19, Син. 112 и Син. 204. Беловой экземпляр последнего тома (Син. 41) сделан не был (можно, наверное, связать это с начавшимся на Соборе разбирательством дела бывшего Патриарха).
Церковнославянский перевод носит название «Позорище всея вселенныя или Атлас новый въ немже начертажя и шпи-сажя всЬх странъ издана суть»3. Беловые экземпляры Син. 19 и
Син. 112 очень похожи оформлением, кроме того, Син. 19 писан одним почерком - русской четкой скорописью, и этот же почерк отмечен в части Син. 112 с листа 71. Наше исследование позволяет утверждать, что этот почерк принадлежит московскому писцу, а не кому-то из кружка Славинецкого, на это указывает сопоставление орфографии черновых и беловых списков [14]. А так как беловик Син. 204 писан русским полууставом разных рук, с использованием киноварных заголовков, то можно с уверенностью утверждать: перевод Атласа Блау делался сначала по заказу московских властей, как минимум церковных. А не получил этот текст распространения, так как рано попал в личное собрание Никона: беловые рукописи Син. 19 и Син. 112 имеют на первых листах вкладную патриарха Никона (собственноручную) в Ново-Иерусалимский монастырь с датой 1661: «Лета 7169 сию книгу положилъ в дом святаго живоноснаго Воскресения господа бога и спаса нашего Иисуса Христа новаго Иерусалима смиренный Никон божиею милостию патриарх...». На лл. 1-9 рукописи Син.204 вкладная в Ново-Иерусалимский монастырь от 1666: «.(1666) положил книгу Италию святейший Никон патриарх в дом живоначального Христова Воскресения.».
Основной текст Атласа Блау представляет собой описание отдельных стран и частей света, построенное по одной схеме: границы, основные города, основные водные артерии, религия, форма правления, основные сведения из истории, природные ресурсы. Так построена, к примеру, глава «Исландия» в I томе. Переводчики абсолютно точно сохраняют структуру каждой главы, повторяются даже подзаголовки глав, в печатном тексте вынесенные на поля, а в рукописях включенные по образцу глосс. Перевод максимально пословный, Славинецкий и его помощники стремятся повторить и совсем незнакомые русскому читателю модели, к примеру, стихи или структурированные списки.
На развитие русской географической мысли (точнее, именно на структуру построения географического текста) эти страноведческие главы не оказали, ведь большая часть текста осталась неизвестна в XVIII веке, во время бурного развития географии как самостоятельной науки. Распространение получил только текст вступления - «Ввождение в Космографию», влияние которого на терминологию географии XVIII в. оказывается достаточно сильным [9, с. 121 - 123]. В «Ввождении» содержатся общие сведения астрономического характера, основы общей географии и рассказ об освоении различных частей земли (главы «ш разнствЪ между Космографiею, Географiею и Хорографю», «ш зонахъ и Поясахъ, и ш различныхъ именахъ жителеи зем-ныхъ», «ш плаваыяхъ древнихъ и новейшихъ»). Текст «Ввожде-ния в Космографию» содержится в пяти разных рукописях конца XVII - начала XVIII вв.4, причем в двух оказывается в окружении «Диалектики» (без названия, с началом «азъ есмь диалектика») и «Математики», «Риторики» и некого «медицинского наставления». Можно с достаточной уверенностью говорить о том, что восприятие этого сочинения уже в XVII в. связывалось с новым типом научного знания.
Новизна Атласа Блау в сравнении с уже вводимыми ранее в научный оборот источниками связана и с самими переводчиками. Традиция изучения книжности XVII в. связывает появление новых в жанровом отношении или включающих новые сведения текстов с деятельностью «выходцев из Малороссии, служащих Посольского и других приказов». Так, по исследованиям Лихачева, автор Хронографа 1617 г. дополнил первую редакцию статьями из Еллинского летописца по античной истории, античной мифологии, фрагментами из католических хроник к примеру, об открытии Америки, фрагментами из истории ислама [2, с. 55, 59]. Имя автора второй редакции Хронографа не установлено, однако его связь с приказами почти не подвергается сомнению. Изученный перевод космографии Меркатора, сделанный в Москве в конце 30-х гг., также соотносится с деятельностью переводчиков из Посольского приказа - Богданом Лыковым и Иваном Дорном [15, с. 81]. Кружок «грекофилов», к которому относят переводчиков Атласа Блау, обычно противопоставляют работникам приказов именно стремлением к архаизации, к «старине».
1 Анализ ряда мнений содержится в [9, с. 110 - 116].
2 Blaeu Theatrum orbis terrarium, sive Atlas novus in quo tabulae et descriptions omnium Regionum. Editae a Guiljele et loanne Blaeu. Amsterdami. Anno 1645; в нашем исследовании мы пользуемся латинским текстом, хранящимся в ГИМ Москвы - № 54000/Г6-5683/1. Также издание размещено в электронном виде по адресу: http://bdh-rd.bne.es/. Цитаты из латинского источника приводятся в полном соответствии с оригиналом, ошибки и опечатки мы не исправляем.
3 Рукописи хранятся в ОР ГИМ. Все цитаты даются по рукописи Син. 19 в упрощенной орфографии, сохраняются некоторые буквы (k, ы, V, в), диакритика устраняется; выносные буквы берутся в скобки, кириллические написания заменяются на арабские цифры.
4 Рукописи из собраний ОР ГИМ Син. 642; ОР РНБ Q.XVII.31, Q.XVII.6 и Соф. 1510; ОР РГБ ф. 722 № 315.
Однако наш перевод во многом дает возможность оценить деятельность Славинецкого и его товарищей как попытку внести новую, ренессансную струю в историю культуры Московской Руси. Латинский географический атлас познакомил бы потенциального читателя с ранее не известной ему информацией в том числе о том, как и кем изучалось устройство земли и её отдельных частей. Введение в латинский текст Атласа имен географов, астрономов и историков Средневековья и обширных цитат из их сочинений говорит в первую очередь об образованности голландских картографов. Однако мы можем предположить, что и наши переводчики знакомы с именами из Атласа: обучение в Киевской братской школе, а потом, возможно, и в Европе, потом преподавание в Киево-Могилянской коллегии предполагало чтение большого числа книг на латинском языке. Епифаний Слави-нецкий сам сообщал о себе, что одно время читал только «латинские» книги и «вмале не прельстихся латинскаго мудрования лестию» [16].
Сам выбор имен, которые используют составители - отец и сын Блау - в тексте Атласа для ссылок на авторитеты, уже показателен. Из греческих географов самой распространенной будет ссылка на Страбона (ок. 64/63 до н. э. - ок. 23/24 н. э.), из римских - на Плиния Старшего (между 22 и 24 годами н. э. - 79 года н. э.). «География» Страбона обобщала многие достижения его предшественников, представителей древнеионийской науки (Анаксимандр, Гекатей, затем Геродот), и многими современными историками оценивается как достаточно научный для его времени, в том числе по характеру изложения, труд. Так же озабочен научностью (и полезностью) своего труда римлянин Плиний, его «Естественная история» - энциклопедическая сводка всех научных знаний о земле, минералах, растениях, животных, человеке и проч. Труд Плиния обычно сравнивают с работами Помпония Мелы (15 60 гг. н.э.), однако географические сочинения последнего римского географа оценивают скорее как научно-популярные [17, с. 9 -16].
Переводов сочинений Страбона и Плиния в период XI -XVII вв. на Руси не было. А вот труд Помпония Мелы - в объеме первой книги - был переведён в конце XV (начале XVI) вв., как показывают сборники, содержащие фрагменты из его книги «Cosmografia, sive De situ orbis» [6, с. 52; 18; 19, с. 409 - 447]. В трактате Мелы русские книжники искали скорее интересные сведения об окружающем их пространстве, о местах, связанных с христианской традицией и с историей Европы. Исследователи часто сопоставляют переводы Помпония Мелы с «Христианской топографией» Козьмы Индикоплова, с XII в. бывшей главным источником информации о мире для читателей Древней Руси. Таким образом, данный перевод, списки которого сохранились и для XVII в., не представляет принципиально нового знания об окружающем мире.
Имя Помпония Мелы не часто встречается в первом томе латинского текста Атласа Блау, так как античный географ мало упоминал о странах, которые являются предметом описания в этой части (европейские страны северной, центральной и восточной части Европы). Есть, как нам кажется, и еще одна причина незначительного обращения к «Хорографии» Мелы: европейские издания с 1471 г. включали в себя карту мира в представлениях античного автора5. Картографам отцу и сыну Блау было очевидно, что Мела описывает отнюдь не реальный вид Европы, Африки и Азии, поэтому и к его текстам они относятся скептически. Составители Атласа выбирают всегда один и тот же характер изложения географической информации: сначала дается наиболее точная и достоверная и лишь потом - интересная и поучительная; при этом совсем мифологические сюжеты составители опускают. К примеру, рассказ о Ливонии заканчивается так: Fabul® ill® aniles de hominibus in lupos conversis, & similia, ex Olao magno petantur (16d) = Басни оны бабсия ш чл(в)цехъ въ вшлки шбра-щенныхъ, и подобная, и(з) Олаа великагш да взыскуются (41об).
Практически дословная цитата из «Хорографии» Помпония Мелы содержится в главах об Исландии и столице Норвегии: географы включают в описание рассуждения о возможности сопоставления острова Исландии с воспетым в древних леген-
дах острове Туле (лат. Thule, греч. 0oúAr| = Фула), который был описан греческим путешественником Пифеем (ок. 350 - ок. 320 г. до н. э.), а нанесён на карту Птолемеем (для античности это наиболее северная территория ойкумены, окутанная разными легендами).
Блау очевидно считают сообщения Помпония Мелы об острове Фуле6 легендарными, носящими художественно-поэтический характер, а не достоверный; поэтому лишь в конце рассуждения о возможности уравнять Фуле и Исландию, где привлечены имена уважаемых Блау географов, они сообщают: Verba Melœ hœc sunt: ^ule Bergorum (male apud Melam est Belgarum) littori opposite est, Grajis & nostris celebrata carminibus. In ea, quod Sol longe оccasurus exsurgit, breves utique noctes sunt, sed per hiemem, ut alibi, obscurœ, œstate lucidœ; quod per id tempus jam altius se evehens, quanquam ipse non cernatur, vicino tamen splendore proxima illustrat: per Solstitium vero nullœ, quod tum manifestior non fulgorem modo, sed sui quod; partem maximam ostentat (8b)7.
Это практически точная цитата из текста самого Помпония Мелы: ^yle Belcarum littori adposite est, Grais et nostris celebrata carminibus. In ea, quod ibi sol longe оccasurus exsurgit, breves utique noctes sunt, sed per hiemem sicut alibi obscuae, aestate lucidae, quod per id tempus iam se altius evehens, quamquam ipse non cernatur, vicino tamen splendore proxima inlustrat, per solstitium vero nullae, quod tum manifestior non fulgorem modo sed sui quoque partem maximam ostentat (в современном переводе: «У берега бельков лижет также [остров] Тиле, прославленный в эллинской и нашей поэзии. Ночи там короткие, так как солнце, взойдя, долго не заходит, но, будучи зимой, как и везде, темными, летом они светлы, потому что в это время солнце поднимается так высоко, что хотя его самого не видно, оно освещает соседние [местности] своим близким отсветом; а в время солнцестояния [ночей] нет вообще, поскольку тогда солнце, уже видимое больше, показывает не только свое сияние, но и большую часть себя» [17, с. 60 - 61; 19, с. 312 313]. Этот фрагмент содержится в III части «Хорографии», который русские книжники не переводили.
Мы можем сказать, что латинский текст оказался понятен переводчикам XVII в., дважды использованная цитата переведена Славинецким практически точно и должна быть понятна образованным читателям середины XVII в.: «Словеса Мели суть. 0ула Бергшскому (злЪ оу Мели есть Белпискому) брегу противо-положенна есть, Греческими и нашими прославенна сохами. Въ ней яко Слнце далече западнущее восходитъ, нощи оубш кратки суть, но пре(з) зиму, яко индЪ, мрачны, лЪтомъ свЪтлы, яко пре(з) тое время, оуже высочае во(з)возящеся, любо самое не зрится, ближни(м) обаче аяыемъ ближаишая шсвЪщаеть: Пре(з) слнце обращеые же ыедины, яко тогда явственнЪишее не аяже токмш, но себе к тому часть величаишую показуетъ» (25).
Почти дословно повторяется перевод на л. 28об, где слова Мелы приводятся в рассказе о «митрополии Берга» (в нескольких местах изменен порядок слов, но в основном можно говорить о том же тексте). Яркой лингвистической особенностью перевода самого Епифания будет использование для перевода латинского предлога «per» полонизированного «през» (przez) (пре(з) зиму, пре(з) тое время, пре(з) слнце). Такое решение отмечено в переводческой практике Епифания Славинецкого именно для раннего периода: в созданном им Лексиконе латинском для «per» предложены варианты «чрезъ, презъ» [20, с. 305]. Оба эти варианта с преобладанием «презъ» использованы в переведенной Епифанием первой части Aтласа; далее в томах, над которыми работали Aрсений Сатановский и Исайя Чудовский, представлен, по нашим наблюдениям, вариант «чрезъ». Не отмечается «презъ» и в последующих переводах Славинецкого, даже если югозападнорусизмы в них широко представлены [21, с. 209].
Чаще встречается имя Мелы в третьем томе Aтласа Блау, где речь идет об Италии, описание которой у античного ученого есть. Однако переписчик беловика - московский книжник - этого имени не знает, для него это новая информация, вряд ли ему известен первый перевод. Часто, копируя имена из черновика книжника Исайи, московский писец допускает ошибки, ошиба-
5 Карта по изданию 1498 г. есть, например, в [17, с. 28].
6 Переводчики используют грецизированные модели для передачи многих топонимов, особенно если они связаны с античной ойкуменой. Грецизация также отмечается для передачи целого ряда имен, например «Стравонъ».
7 Почти дословно текст повторяется на л. 9а: Mel® verba h®c sunt: Thule Bergarum littori opposita est, Grajis & nostris celebrata carminibus; in ea quod sol longe оccasurus exsurgit, breves utique noctes sunt, sed per hyemen sic, ut alibi obscur®; estate lucid®; quod per id tempus jam se altius evehens, quanquam ipse non cernatur, vicino tamen splendore proxima illustrat; per Solstitium vero nulla, quod tum jam manifestior non fulgorem modo, sed sui quoque partem maximam ostendat.
жежу же того м%ста, съ Стади положеже(м) соприличествовати, еже есть, 29 долготы, 55 широты по Птоломею» (114)8.
Заметим, что время создания Атласа Блау ставит перед составителями задачу соотнести уже давно известную информацию с новой, что удается картографам. Новой информацией оказывается рассказ о гелиоцентрической системе Коперника (это единственное свидетельство об определенном знакомстве в России XVII века с гелиоцентрической системой, занимающее один большой абзац первой главы9):
ется он и при передаче имени античного географа: «помполм мела» (л. 14об Син. 204). Заметим, что переписчик перевода труда Мелы, содержащегося в рукописи XVII в. ОР ГИМ Чуд. № 347, также искажает имя автора: «Помъпоми1А» [19, с. 409].
Все остальные ссылки на античных географов, которые Блау используют для изложения сухой научной (и, если можно так определить, научно-популярной) информации, для потенциального читателя географического сочинения являлись абсолютно новым знанием. Обучающиеся латинскому языку в Киеве Епифаний и его товарищи вполне могли читать латинских сочинителей и тренироваться в искусстве перевода на церковнославянский язык, свои навыки они и используют в работе.
Нами отмечено два основных способа использования сочинений античных авторов в Атласе Блау. Во-первых, известные европейским ученым суждения Плиния, Страбона, а также позд-неэллинистического астронома и географа Клавдия Птолемея (100-170 гг. н.э.), вводятся в текст в пересказе самих картографов, не как точные цитаты, например:
Figuram univers® Europ® dedit Strabo Draconis, cujus caput Hispania, collum Gallia, corpus Germania, ala dextra l®vaque Italia, ac Cimbrica peninsula (5c)
Образъ всея Еуршпы даде Стравшнъ, Sмiя, егоже глава -!спажа, выя, Галлiа, тЬло Гер-мажа, крыло десное и шуее lталiа, и Юмбрша Херсонюъ (22)_
In Veteri orbe Asiam supra & Af-ricam multis nominibus excellit Europa, quam Plinius altricem victoris omnium gentium populi, terrarumque pulcherrimam nom-inat (5a).
Въ ветсЬмъ крузЪ паче Adrn Aфрiки, многими имены из-яществуе(т) Еуршпа, юже Плинш питагелницу побЪди-теля всЬхъ родшвъ людски(х) и земль добрЪишую именуетъ (21)._
Est in hac Chersoneso Berosus collis, in quo, teste Plinio, tres fonts, sine dolore, sine remedio mortiferi (23d).
Есть в семъ ХерсожсЬ Беросъ холмъ, на нем же свидЪтелю Плiнiю, трiе источници, бе(з) болЪзнни, бе(з) врачества смертоносни (51)
Ptolem®us eam decem tabulis descripsit, incipiendo ab jccasu & progrediendo ad ortum. Prima tabula est Hiberni® & Albionis cum minoribus insulis adjacen-tibus. Secunda Hispani®. Tertia Galli®. Quarta Germani® magn®. Quinta R®ti®, Norici, utriusque Pannoni® & Illyrici. Sexta Itali®, & Corsic® insul®. Septima Sardini® & Sicili® in-sularum. Octava Sarmati® Eu-rop®®, & Tauric® Chersonesi. Nona Daci®, Mysi® & Thraci®. Decima Gr®ci® (5b).
Птоломеи ю десятми скрижали шписа(л), начиная ш(т) запада, и проходя до Востока. Первая Скрижаль есть П-бернiи, и Албюна, с меншими острови прилежащими. Вторая Iспанiи. Третiа Галлш. Четвертая Германiи великiя. Пятая Ретш, Норiка обоея Паннонiи, и Iллiрiка. Шестая Iталiи и Кораки острова. Се(д)мая Сардiнiи и Сшлш островшвъ. Осмая Сарматiи Е^ршпшя, и Та^рки Херсонискiя, Девятая Дакiи, М^сш, и 0ракiи. Десятая Грекiи (21об)
Qui alterius sunt sententi®, quam olim Pythagor®i, Aris-tarchus Samius, aliique, diu ante ®tatem Aristotelis, Hipparchi ac Ptolemei, tttenuerunt, quamque ante annos circiter 100 in sce-nam denuo produxit Nicolaus Copernicus, & hodie quoque pr®stantissimi quiq, Mathema-ticorum sequuntur (нет фолиации)
Sinus Maris Balthici prope hanc Insulam proprie Belt dicitur, ut ex Tabula patet: ex quo verisi-mile est eundem a Plinio hb.4, cap.13, Lagnum Sinum dici, quem conterminum Cimbris tra-dit (11 b)
Иже вторагш суть разумежя, еже древле Пиеагореи, Арютархъ самiискiи, и прочiи многш прежде л%тъ Арютоте-левыхъ, Гиппархи и Птоломеи держаху, и юже прежде л%тъ близъ ста в Мiръ паки произ-веде Николаи Копержкъ, и н(н) % изящнЪйшш вси маeiматiки подражають... (1об)
НЪдро моря Балеюкагш бли(з) сего острова, своиственнЪ Белтъ г(л)ется, якш и(з) скры-жали является. ш(т)куду подо-боистинно есть, тойжде ш(т) Плiнiа в книзЪ (4) Гла(в) (13), Лагнъ нЪдро нарицатися, еже спредЪлно Юмбряншмъ повЪ-ствуетъ (32об)
Вторым способом введения ссылок на античных авторов у Блау будет точное цитирование, выделяемое курсивом (в латинском издании богатое разнообразие шрифтов, есть греческий, курсив, готика, в 3 томе есть еврейские буквы). Заметим, что выделение курсивом цитаты в латинском тексте - это решение Блау, осуществленное именно в издании 1645 года. Сравнив с первым изданием Aтласа, вышедшим в свет в Aмстердаме в 1631 году как дополнения к Aтласу Mеркатора с заголовком «Appendix Theatri A.Ortelli et Atlantis G.Mercatoris, continens tabulas geographicas diversarum Orbis regionum, nunc primum editas cum descriptionibus» (Amsterdami, Apud Guiljelmum Blaeuw) [22, с. 208], мы установили, что многие длинные цитаты из античных авторов вставлены в текст позднее. Славинецкий и другие переводчики цитаты включают в основной текст без дополнительного выделения, так как в славянской письменности способа отметить точное цитирование нет. Вот пример такого включения:
Laudes Europ® apud Strab-onem describuntur lib.2, hoc modo: Europa virorum virtute prœditorum ac civium feracissi-ma, reliquas partes plurimis suo-rum bonis impertiit (6b)
Хвалы Еуршпы оу Стравш-на шписуются в КнизЪ 2 симъ Образо(м). Еуршпа мужей до-бродЪтел^ изящныхъ, и Граж-данъ плоднЪишая прочiя части множаишимъ своимъ Б(л)гимъ причаствуетъ (23об)
Нельзя не обратить внимание на то, что Славинецкий всегда верно расшифровывает сокращения латинского текста (книга, глава и т.д.), что дополнительно свидетельствует о знакомстве ученого книжника с латинским источником. Расшифровывает Славенецкий сокращение и в другой цитате, частично выделенной у Блау курсивом:
Краткая информация со ссылками на античных авторов содержалась и в других текстах европейских географов XVI -XVII вв.; вполне вероятно, целый ряд ссылок кочевали из одного труда в другой. Особенно частотны ссылки на определение места по системе Аристотеля - Птолемея, которую пропагандировали все переведенные к середине XVII в. космографии (Мер-катор, Де-Линда и т.д.). До перевода Атласа Блау информация о системе мира, которую описывает Птолемей, содержалась в древнерусских переводах космографии Ортелиуса и в Хронике Бельского, однако описания носили очень общий характер,
к тому же само имя астронома часто оказывалось искажено: так, В данном случае Блау не дают точную цитату, они лишь ссы-
у Бельского фигурировал Платонос Александрийский, а «наиме- лаются на следующее сообщение Плиния: Qiudam haec habitari
нования земных кругов переданы как имена древних филосо- ad Vistlam usque fluvium a Sarmatis, Venedis, Sciris, Hirris tradunt,
фов» [7, с. 49]. В Атласе Блау ссылки на Птолемея и его систе- sinum Cylipenum vocari et in ostio eius insulam Latrim, mox alterum
му правильны и конкретны, например: «Полагается ея среда оу sinum Lagnum, conterminum Cimbris (в современном переводе:
Птоломеа Степенемъ высоты 30, 20, долготы 63» (24 об); «поло- «Некоторые передают, что здесь вплоть до реки Вистлы обитают
8 Имеено такой вариант написания имени - «Птоломей» - отмечен во всех космографиях XVII в., как отмечает в [7, с. 49, 51].
9 Сообщение об этом впервые дано еще в [7, с. 128]. В этом издании текст дается по одному из списков Ввождения в Космографию (ОР РНБ Соф. 1510). Текст по рукописи Син. 19 в соответствии с оригинальной орфографией, но без диакртикити дан в [9, с. 128].
сарматы, венеды, скиры и гирры, что залив называется Килипен-ским, и в его устье есть остров Латрис, вскоре другой залив Лагн, примыкающий к кимбрам») [17, с. 178 - 179].
Помимо цитат, сложность для переводчиков Атласа представляет большое число имена географов, астрономов и историков античности, которые перечисляются в латинском тексте; вместе с их именами введены и имена поэтов и писателей, например:
De exitu vero Danubii inter autores controversia surgit. Eratosthenes & Ephorus in utrumque mare se exonerare Danubium scripsere. Alii in Pontum Eux-inum, ut Strabo, Tacitus, Lucanus, cujus h®c sunt libro sec-ondo Pharsal (70b) О исходЬже Дуная, меж(д)у Творцами пря востаетъ. Ера-тосфен, и Ефоръ вобое море избременятися Дуная написа-ша. Инм въ Понтъ Еу^нсш, якш Стравшнъ, Таить, Лушнъ, его же ая суть въ КнизЬ 2 Фар-салъ (192об)
S®pius ejus meminit Clau-dianus de bello Gothico. C®sar commentariorum lib. I Rhenum altissimum & latissimum fecit. Plutarchus in vita C®saris rapi-dissimum & immmens® latitudi-nis. Pomponius Mela eum statim a fontibus duos lacus conficere ait lib. 3 (67f) ЧастЬе ея памятствуе(т) Кла^фанъ ш воинЬ Го0ской. Кесарь Толковъ Кни(г) 1, Рина глубочаиша, и широчаиша сотвори. Плутархъ в житии Кесаря, быстрЬиша, и бе(з)мЬрныя широты. Помпожй Мела его абiе ш(т)источникъ два езера содЬловати г(л)етъ кни(г) 3. (185)
Plinius enim hanc inter Arsiam & Titium fluvios constringit: Ptol-em®us vero eam ab Histria ad Macedoni® usque confinia secundum maris littoral producit, mediterranea ejus ad Pannones & Mresiam superiorem expandit. Multo ampliorem eam describit Pomponius Mela, & Dionysius Alexandrinus. Totam enim oram maris Hadriatici a Tergesto Cer-aunios usque montes Illyriis ad-scribit, eosque ultra Danubium fluvium habitare docet: Danubi-um siquidem inter ejus flumina Mela numerat. Strabo quoque libro su® Geographi® septimo eos Macedonibus & Thracibus propinquos esse ait. Verum omnium latissimi ejus fines extendit Appianus Alexandrinus (34a).
Плинш бо аю, меж(д)у Ар-аею и Ттею рЬками състя-гаетъ. Птоломеи же ю ш(т) 1стрм да(же) до Македонскихъ спредЬлшвъ, Поморскимъ брегшмъ производитъ, Сре-доземная ея, до Паннянъ, и Мисм вышшля простираетъ. Многш болшую ю шписуе(т) Помпонiи Мела, и Дюнгаи Але^андршсш. Всюбш страну моря Адрiатскагы, ш(т) Тер-геста, даже до Кераотншсихъ гшръ, 1лл^ряншмъ припису-етъ, и я шбонполъ Дуная рЬки шбитати оучитъ. Дунай понеже меж(д)у ея рЬками Мела чис-литъ. И Стравшнъ, въ КнизЬ своея Географм, Седмой, я Македоняншмъ, и 0ракымъ, ближния быти г(л)тъ. Но всЬхъ широчаиши, ея концы прости-раетъ Аппiанъ Але^андрмскш (71 об).
В первом примере перечислены астроном и географ Эра-тосфен (276-194 гг. до н.э.), известный тем, что первый вычислил размеры Земли; историк Эфор Кимский (405 - з3о гг. до н.э.); римский писатель и историк Тацит (50-120 гг.) и писатель-сатирик Лукиан (120 - 180 гг. н.э.). Заметим, что передача имени «Луианъ» подчеркивает как общую тенденцию к грецизации текста, так и то, что имя писателя Славинецкому знакомо - переводчик не транслитерирует латинское ошибочное написание, а исправляет его. Во втором примере кроме Помпония Мелы упомянут философ и биограф Плутарх (ок. 46 - ок. 127) и римский поэт Клавдий Клавдиан (ок. 370 года - ок. 404 года).
Таким образом, географы XVII в. вводят в свои сочинения имена самых разных представителей античной науки и культуры. В целом ряде случаев встречаются ситуации, когда мы не можем точно дать ответ, кого имеют в виду составители компиляции. Приведем пример - начало «Описания Склавонии, Кроатии, Боснии и Далматии»:
Здесь упомянут Аппиан Александрийский (ок. 95 - после 170 г. н. э.) - древнеримский историк, создавший «Римскую историю» и описавший в ней земли, в разное время вошедшие в состав Римской империи. Не самый известный из римских историков, он, однако, известен голландским картографам. Имя
Дионисия Александрийского из этого перечня как будто выбивается, ведь под этим именем известен в первую очередь епископ Александрии, христианский святой, почитаемый как священно-мученик (|265 г. н. э.), не имевший отношения к географическим и историческим трудам. Мы думаем, что речь у Блау идет о Дионисии Периегете (Dionysius Periegetes, II в. н. э.), составившем в 124 г. землеописание «Periegeses» в форме путевых заметок. Этот древнегреческий географ жил в Александрии, так что вполне мог быть введен в текст под именем «Александрийского». Кого из авторов сами книжники - Славинецкий и его товарищи -знали, а чьи имена лишь транслитерировали в тексте, ответить пока нельзя.
Перевод Атласа Блау, безусловно, представлял бы интерес для читателя Московской Руси. Период 50-х гг. XVII в. предполагает процесс мирного сосуществования, смешения старого и нового во многих областях культуры. «Период «равновесия» средневековой культурной парадигмы и формирующейся новой культурной идеи своеобразно отразился в памятниках архитектуры, иконописания, книжного дела, литературы, декоративно-прикладного и музыкального искусства» [2, с. 65 - 67]. Перевод Атласа Блау фактически демонстрирует этот этап смешения разных видов культур в переводной письменности научного содержания; оказавшись известным, он мог бы по-другому повернуть историю формирования языка русской науки.
Библиографический список
1. Ключевский В.О. Курс русской истории. Санкт-Петербург, 1904; Ч. III.
2. Черная Л.А. Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени. Москва, 1999.
3. Панченко А.М. Русская культура в канун петровских реформ. Ленинград, 1984.
4. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII - XIX веков. Москва, 1982.
5. Камчатнов А.М. История русского литературного языка: XI - первая половина XIX века. Москва, 2005.
6. Соболевский А.И. Переводная литература Московской Руси XIV - XVII веков. Санкт-Петербург, 1903.
7. Райков Б.Е. Очерки по истории гелиоцентрического мировоззрения в России. Из прошлого русского естествознания. Москва -Ленинград, 1947.
8. Живов В.М. Очерки исторической морфологии русского языка XVII - XVIII вв. Москва, 2004.
9. Николенкова Н.В. Русская географическая терминология во «Ввождении в Космографию»: Лингвистический аспект. Историческая география. 2016; Т. 3: 108 - 145.
10. Живов В.М. История языка русской письменности. В 2 т. Москва, 2017.
11. Кузьминова Е.А., Пентковская Т.В. Пути формирования русского научного дискурса в XVII в. Мир науки, культуры, образования. 2016; 4 (59): 221 - 229.
12. Николенкова Н.В. Стратегии формирования церковнославянского языка как языка науки XVII в. (на примере перевода Атласа Blaeu). Славянское языкознание. XV Международный съезд славистов, Минск. 21-27 августа 2013 г. 2013; Доклады российской делегации: 590 - 609.
13. Николенкова Н.В. Формирование научного языка XVII - XVIII вв.: предшественники М.В. Ломоносова. Ломоносовский сборник. Москва, 2011: 30 - 38.
14. Николенкова Н.В. Орфографические особенности двух рукописей XVII в.: об авторстве черновика и беловика. Филологические науки (Научные доклады высшей школы). 2016; 1: 8 - 19.
15. Глускина С.М. «Космография» 1637 года как русская переработка текста «Атласа» Меркатора. Географический сборник АН СССР. 1954; Т. III: 79 - 99.
16. Кузьминова Е.А., Литвинюк Е.Е. Епифаний Славинецкий. Available at: http://www.pravenc.ru/text/190087.html
17. Подосинов А.В., Скржинская М.В. Римские географические источники: Помпоний Мела и Плиний Старший. Москва, 2011.
18. Матасова Т.А. Древнерусский перевод Первой книги «Географии» Помпония Мелы: исторический контекст, перспективы издания и изучения. Русь, Россия: Средневековье и Новое время. Третьи чтения памяти академика РАН Л.В. Милова. Москва: 116 - 122.
19. Помпоний Мела. Хорография. Под общей редакцией А.В. Подосинова. Москва, 2017.
20. «Лекаконъ латинский» 6. Славинецького. «Лексикон словено-латинський» С. Славинецького та А. Корецького. Сатановського. Пдот. до вид. В.В. Н1мчук. КиТв, 1973.
21. Пентковская Т.В. Новый Завет в переводе книжного круга Епифания Славинецкого и польская переводческая традиция XVI в.: перевод аргументов к Апостолу. Русский язык в научном освещении. 2016; 1 (31): 184 - 229.
22. Багров Лео. История картографии. Москва, 2004.
References
1. Klyuchevskij V.O. Kurs russkoj istorii. Sankt-Peterburg, 1904; Ch. III.
2. Chernaya L.A. Russkaya kul'tura perehodnogo perioda ot Srednevekov'ya k Novomu vremeni. Moskva, 1999.
3. Panchenko A.M. Russkaya kul'tura vkanun petrovskih reform. Leningrad, 1984.
4. Vinogradov V.V. Ocherkipo istoriirusskogo literaturnogo yazyka XVII - XIX vekov. Moskva, 1982.
5. Kamchatnov A.M. Istoriya russkogo literaturnogo yazyka: XI - pervaya polovina XIX veka. Moskva, 2005.
6. Sobolevskij A.I. Perevodnaya literatura Moskovskoj RusiXIV- XVII vekov. Sankt-Peterburg, 1903.
7. Rajkov B.E. Ocherki po istorii geliocentricheskogo mirovozzreniya v Rossii. Iz proshlogo russkogo estestvoznaniya. Moskva - Leningrad, 1947.
8. Zhivov V.M. Ocherkiistoricheskoj morfologii russkogo yazyka XVII - XVIII vv. Moskva, 2004.
9. Nikolenkova N.V. Russkaya geograficheskaya terminologiya vo «Vvozhdenii v Kosmografiyu»: Lingvisticheskij aspekt. Istoricheskaya geografiya. 2016; T. 3: 108 - 145.
10. Zhivov V.M. Istoriya yazyka russkojpis'mennosti. V 2 t. Moskva, 2017.
11. Kuz'minova E.A., Pentkovskaya T.V. Puti formirovaniya russkogo nauchnogo diskursa v XVII v. Mirnauki, kul'tury, obrazovaniya. 2016; 4 (59): 221 - 229.
12. Nikolenkova N.V. Strategii formirovaniya cerkovnoslavyanskogo yazyka kak yazyka nauki XVII v. (na primere perevoda Atlasa Blaeu). Slavyanskoe yazykoznanie. XV Mezhdunarodnyj s'ezd slavistov, Minsk. 21-27 avgusta 2013 g. 2013; Doklady rossijskoj delegacii: 590 - 609.
13. Nikolenkova N.V. Formirovanie nauchnogo yazyka XVII - XVIII vv.: predshestvenniki M.V. Lomonosova. Lomonosovskij sbornik. Moskva, 2011: 30 - 38.
14. Nikolenkova N.V. Orfograficheskie osobennosti dvuh rukopisej XVII v.: ob avtorstve chernovika i belovika. Filologicheskie nauki (Nauchnye doklady vysshej shkoly). 2016; 1: 8 - 19.
15. Gluskina S.M. «Kosmografiya» 1637 goda kak russkaya pererabotka teksta «Atlasa» Merkatora. Geograficheskij sbornik AN SSSR. 1954; T. III: 79 - 99.
16. Kuz'minova E.A., Litvinyuk E.E. Epifanij Slavineckij. Available at: http://www.pravenc.ru/text/190087.html
17. Podosinov A.V., Skrzhinskaya M.V. Rimskie geograficheskie istochniki: Pomponij Mela iPlinij Starshij. Moskva, 2011.
18. Matasova T.A. Drevnerusskij perevod Pervoj knigi «Geografii» Pomponiya Mely: istoricheskij kontekst, perspektivy izdaniya i izucheniya. Rus', Rossiya: Srednevekov'e i Novoe vremya. Tret'i chteniya pamyati akademika RAN L.V. Milova. Moskva: 116 - 122.
19. Pomponij Mela. Horografiya. Pod obschej redakciej A.V. Podosinova. Moskva, 2017.
20. «Leksikon' latinskij» 6. Slavinec'kogo. «Leksikon sloveno-latins'kij» С. Slavinec'kogo ta A. Korec'kogo. Satanovs'kogo. Pidgot. do vid. V.V. Nimchuk. KiTv, 1973.
21. Pentkovskaya T.V. Novyj Zavet v perevode knizhnogo kruga Epifaniya Slavineckogo i pol'skaya perevodcheskaya tradiciya XVI v.: perevod argumentov k Apostolu. Russkijyazyk v nauchnom osveschenii. 2016; 1 (31): 184 - 229.
22. Bagrov Leo. Istoriya kartografii. Moskva, 2004.
Статья поступила в редакцию 26.06.18
УДК 81
Noskova A.I., postgraduate, Moscow State Pedagogical University (Moscow, Russia), E-mail: annamorlang@mail.ru
THE PROPER NAME IN THE LITERARY TEXT (BASED ON THE HISTORY OF ENGLISH LITERATURE). The article solves a problem of proper names functioning in the literary text. The principles of the thematic text organization are described with special reference to anthroponyms that organize the dictemic structure of texts. The etymological analysis of anthroponyms allows identifying their appellative meaning. This meaning contributes to specifying the semantic content and structure of medieval English works. These principles correspond to the general theory of the dicteme. Investigating the functions of proper names on the semantic level help determine the thematic information aspects, which correspond with the functional sign-oriented aspects of speech for the dicteme. The etymological analysis of proper names reveals the author's artistic design. The research shows that the proper name with its appellative orientation mixes up an essential aspect in this semantic contents of the literary text.
Key words: proper names, English literature, etymology of anthroponyms, dicteme, literary text.
А.И. Носкова, аспирант, Московский педагогический государственный университет, г. Москва,
E-mail: annamorlang@mail.ru
ИМЯ СОБСТВЕННОЕ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ИСТОРИИ АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ)
В статье рассматривается проблема функционирования в художественном тексте имен собственных, определяющих его диктемный состав. Этимологический анализ антропонимов позволяет выявить их апеллятивное значение, которое способствует установлению тематической структуры художественных произведений Английского Средневековья. Для раскрытия информационного содержания художественного текста в статье описываются принципы тематической организации текста, соответствующие теории диктемы. Изучение функций имен собственных на семантическом уровне позволяет определить тематические аспекты информативности, которые соотносятся с функционально-знаковыми аспектами речи диктемы. Анализ имен собственных с точки зрения их происхождения дает возможность раскрыть тематическую идею автора. Исследования в данной статье показывают, что имя собственное с его апеллятивной направленностью соотносится с тематическим содержанием конкретного художественного текста.
Ключевые слова: имена собственные, английская литература, этимология антропонимов, диктема, художественный текст.
Язык художественной литературы является одним из важных объектов изучения коммуникативно-парадигматической лингвистики. Через идейно-художественную организацию ли-
тературного текста автор представляет систему средств выражения общенационального языка [1, с. 143] и в то же время систему, в которой каждое закодированное слово имеет свое
