CC BY-NC-ND
59
С.В. Карпенко
АНТИБОЛЬШЕВИСТСКИЕ ВОЕННЫЕ ДИКТАТУРЫ И ЧИНОВНИЧЕСТВО (Юг России, 1918-1920 гг.)
В статье впервые в отечественной историографии анализируются состав, условия жизни и деятельность чиновничества антибольшевистских военных диктатур на юге России в 1918-1920 гг. Рассматриваются экономические, социальные, политические и нравственные факторы, способствовавшие развитию бюрократизма и коррупции как главных причин низкой эффективности работы государственных учреждений военных диктатур.
Ключевые слова: Гражданская война в России, А.И. Деникин, П.Н. Врангель, государственное учреждение, чиновничество, бюрократизм, коррупция.
Государственность Белого движения - одно из основных направлений исследовательской работы современных российских историков. Воссоздание аппарата государственного управления на занятой территории и его структуры, типы политических режимов и соотношение в них консерватизма и реформаторства - все это позволяет приблизиться к понимаю закономерностей поражения Белого движения в Гражданской войне в России1. Однако вне поля зрения историков остается очень важный аспект: состав, условия жизни и эффективность работы чиновников. Настоящая статья -попытка восполнить этот пробел применительно к югу России.
Готовя Добровольческую армию ко 2-му Кубанскому походу, ее «верховный руководитель» генерал М.В. Алексеев и ее командующий генерал А.И. Деникин откладывали создание правительственного аппарата до завершения Северокавказской операции и выхода к Волге. Это позволялось тем обстоятельством, что Донская
© Карпенко С.В., 2012
и Кубанская казачьи области управлялись собственными, казачьими, властями. С другой стороны, занятия неказачьих территорий вынуждало их создавать местный аппарат, хотя они еще не имели центрального аппарата управления2.
В июне 1918 г., сразу после занятия северной части Ставропольской губернии, а затем и города Ставрополя, перед Алексеевым и Деникиным встал вопрос об организации управления в этой губернии. Специалистов гражданского управления в штабе Добровольческой армии не было, и Деникину вместе с начальником штаба генералом И.П. Романовским пришлось чуть не ежедневно решать «необыкновенно трудные вопросы запутанной, сложной местной жизни». «Необыкновенная трудность» проистекала из запутанности законов и отсутствия аппарата управления. В какой-то момент у них даже возникла мысль присоединить эту территорию, хотя бы временно, к Дону или Кубани. Мысль эта на первый взгляд показалась спасительной. Но они отвергли ее: сочли, что нельзя отказываться от управления первой неказачьей губернией, ибо в этом случае Добровольческая армия сама себя лишит собственной, «чисто русской» базы, из которой по своему усмотрению можно черпать деньги, людей, лошадей, продовольствие и фураж для войны против большевиков3.
В итоге они выбрали решение, показавшееся самым естественным и рациональным: подчинить губернию командованию Добровольческой армии и назначить губернатора, а в штабе армии образовать небольшую гражданскую часть4.
Деникин обратился к Алексееву с просьбой заняться этим, но тот никого не смог подобрать на должность губернатора: все отказывались. Мотивы отказа были очевидны: в губернии еще шли бои и вспыхивали крестьянские восстания. В итоге в июле Деникину пришлось поставить во главе губернии военного губернатора - полковника П.В. Глазенапа, командира Кубанской бригады, которая осталась в губернии в его распоряжении. Одновременно приказами по гражданской части Деникин восстановил действие всех законов, принятых до 25 октября 1917 г., восстановил судебные органы, губернские, уездные и прочие учреждения5. В августе, когда была частично занята Черноморская губерния с городом Новороссийск, ее военным губернатором Деникин назначил командира 1-й бригады 1-й дивизии полковника А.П. Кутепова6.
Военные губернаторы подчинялись непосредственно командующему и были ответственны только перед ним. Руководя гражданской администрацией, они одновременно командовали подчиненными им войсками. Такое «военно-походное управление» казалось Деникину наиболее целесообразным. Прежде всего потому, что на
территории этих губерний еще шли бои с красными на фронте, а в тылу вспыхивали восстания крестьян. Кроме того, он считал, что именно военные начальники, прекрасно знающие нужды армии, способны наладить ее комплектование и снабжение. Наконец, в прифронтовых районах, переполненных войсками и армейскими учреждениями, гражданские власти просто не сумели бы добиться от них выполнения своих распоряжений.
Однако сразу же проявились минусы «военно-походного управления». Поток гражданских дел, восходящих к Деникину, не ослабел, а усилился, отвлекая его от руководства операциями. Масса их все более обременительным грузом ложилась на штаб армии. Чтобы несколько разгрузиться от них, 5(18) августа он поручил своему помощнику генералу А.С. Лукомскому ведать гражданскими делами7.
Из-за отсутствия юридических знаний и административного опыта военные губернаторы часто терялись в крайне сложной обстановке. А вседозволенность, порожденная условиями гражданской войны, толкала их на действия не по закону, а по собственному разумению. Безграмотные распоряжения и произвол вызывали у населения в лучшем случае насмешки, в худшем - недовольство. И Деникин скоро убедился: эти минусы «в значительной мере уничтожают выгоды военного управления»8.
Эти минусы могла бы смягчить хорошая работа местного аппарата - губернских правлений. Однако наиболее знающие и авторитетные представители местной либеральной интеллигенции были истреблены большевиками. Другие покинули эти места. Оставшиеся не имели ни известности среди населения, ни сил, ни даже желания сотрудничать с Добровольческой армией, ибо были убеждены в ее «реакционности». В итоге в губернские правления пошли старые царские чиновники. Их добросовестность и опыт обесценились намерением поскорее вернуть прежние привилегии и прежнее высокое жалованье, а также отомстить «черни» за все пережитые моральные потрясения и материальные потери. С ними вместе туда устремились авантюристы и любители легкой наживы, движимые жаждой обрести власть над населением и использовать ее для пополнения своих карманов. Еще хуже обстояли дела в уездах, где старые чиновники и проходимцы с темным прошлым быстро установили режим произвола, вымогательства и казнокрадства. И уже осенью, выступая перед общественными деятелями Ставрополя, Деникин признал откровенно, что местное гражданское управление наладить не удалось, главным образом потому, что уездные чиновничьи должности в основном заполняются преступными личностями9.
В августе, после месячного опыта «военно-походного управления», окончательно стало очевидно: с расширением занимаемой
территории гражданские дела растут и усложняются, от многих из них, прежде всего финансовых и торговых, напрямую зависит снабжение и тыловое обслуживание армии, а потому откладывать создание центрального аппарата управления больше нельзя10. И в конце августа было создано Особое совещание как гражданское правительство при военном командовании и подчиненный ему центральный аппарат - отделы по отраслям гражданского управле-ния11. За осень 1918 г. отделы Особого совещания были созданы и укомплектованы чиновниками, в них были переданы гражданские дела из штаба армии. В феврале 1919 г. в связи с расширением занимаемой территории и увеличением объема работы отделы были реорганизованы в центральные управления, подобные старым российским министерствам12.
Качество гражданского аппарата управления сформированных в феврале 1919 г. Вооруженных сил на юге России (ВСЮР) определялось составом чиновников, их денежным содержанием и условиями жизни и эффективностью их работы.
Денежное содержание чиновников центрального и местного госаппарата слагалось из основного оклада, кормовых денег и прибавки на семью. Служащие губернских и уездных учреждений кормовых денег и семейных прибавок не получали: считалось, что у них есть свое жилье и подсобное хозяйство. В ноябре 1918 г. основной оклад равнялся 300 руб. в месяц для чиновников IX класса и 666 руб. - для II класса (члены Особого совещания), а прибавка на семью - 250 руб. в месяц. Инфляция заставила в декабре 1918 г. повысить основной оклад жалованья на 50%, и в этом размере он был окончательно закреплен в апреле 1919 г. Тогда же была введена ежемесячная прибавка на дороговизну в зависимости от местности и независимо от класса должности, которая колебалась от 250 руб. для Кубани до 650 руб. для Крыма. Когда начальники отделов (управлений) поднимали вопрос о повышении окладов, начальник Отдела (Управления) финансов М.В. Бернацкий этому сопротивлялся, ссылаясь на нехватку наличных денег. Деникин всегда поддерживал Бернацкого, хотя жалованье чиновников уступало зарплате рабочих и ремесленников. В июле 1919 г. основные оклады все же были незначительно повышены. Дальнейший рост жалованья происходил за счет небольшого увеличения различных прибавок, но в целом оно представляло собой «голодную» норму, то есть едва покрывало стоимость минимально потребных продуктов питания13.
Основную массу служивших в центральных управлениях - до 70% - составляли чиновники УШ-У1 классов: чиновники для поручений, делопроизводители, начальники мелких подразделе-
ний. Их жалованье с апреля по ноябрь 1919 г. достигало от 1500 до 1800 руб. За это время стоимость месячного «пищевого пайка» одного человека в Екатеринодаре, административном центре богатой Кубани, выросла в три раза: с 300 до 900 руб.14 В Ростове же, куда в августе Деникин перевел центральные управления, все было дороже на 10-15%. Так жалованье, быстро отставая от инфляции, уже к концу лета упало до «голодной нормы» семьи из трех-четырех человек. А нужно было еще платить за арендованную квартиру, за керосин и дрова, постоянно дорожающие. На новую одежду и обувь, на многие привычные вещи, на оплату «потребностей культурного человека» денег у семей чиновников уже не оставалось.
В итоге чиновники высших классов еле сводили концы с концами, жили «по-студенчески», отказывали себе в простейших жизненных удобствах и ходили в потертых костюмах и разбитой обуви. Чиновники средних и низших классов, служившие в центральных управлениях, жили много хуже. Правда, их положение облегчалось тем, что они имели доступ к правительственной системе снабжения, где покупали основные продукты питания (например, сахар и муку) по низким казенным ценам. Хуже всех жили чиновники местных учреждений: они не получали «кормовых» и «семейных» денег15.
Эта система «голодных» окладов обрекла чиновничество на «выбор между героическим голоданием и денежными злоупотреблениями». Она стала причиной бурного роста взяточничества и казнокрадства. Если до революции чиновники улучшали свое материальное положение за счет командировочных, наградных, праздничных и других чрезвычайных выплат, то на территории ВСЮР на суточные командировочные можно было купить только обед, а выплат не было никаких. Все попытки военных губернаторов улучшить ситуацию (поднять, например, командировочные до 50 руб. за сутки) вызывали в Особом совещании недоумение и негодование. Ввиду крайней бедности казны ВСЮР Управление государственного контроля пресекало попытки начальников других управлений улучшить материальное положение своих чиновников за счет ведомственных прибавок. В итоге осенью ситуация стала невыносимой. В конце ноября Особое совещание взялось за ее радикальное улучшение: был подготовлен проект постановления о значительном повышении всех слагаемых денежного содержания чиновников и введены дополнительные деньги «на представительство». Бер-нацкий твердо возражал. Он обосновывал свою неуступчивость падением рубля и нехваткой денег. Но К.Н. Соколов, управляющий Отделом законов, сослался на сведения о настроениях местного чиновничества, которое уже стало поговаривать, что положение служащих в Советской России лучше, чем на территории ВСЮР.
В итоге «после горячих прений» Особое совещание «вырвало» у Бернацкого все проектируемые прибавки и 3 декабря приняло постановление об улучшении материального положения чиновников военных и гражданских учреждений. Деникин утвердил его 4(17) декабря16.
Чиновникам центральных и местных гражданских учреждений были установлены новые месячные оклады: XIV класс - 700 руб., XIII - 750, XII - 800, XI - 850, X - 900, IX - 1000, VIII - 1200, VII -1400, VI - 1800, V - 2200, IV - 2800, III - 3300, II - 4000 руб. Сверх того была установлена прибавка на дороговизну: для получающих «кормовые» - 75% от кормового оклада, не получающих - 100%. Чиновникам VI-!! классов был установлен особый вид довольствия по должности от 500 до 5000 руб. Все повышения были введены задним числом - с 1 ноября17.
С декабря 1919 г. основная масса чиновников ежемесячно получала жалованье от 2500 до 3000 руб. Между тем в декабре стоимость месячного «пищевого пайка» одного человека достигла в Екатеринодаре 1150 руб., а в Ростове - 1500 руб. Последовавший тут же, из-за поражений и отступления ВСЮР, скачок цен «съел» все прибавки и привел к тому, что их жалованье упало до 25-30% «голодного» минимума одного человека18.
При создании в начале 1919 г. центральных управлений в них устремились старые, царские, кадры чиновников. По мере продвижения фронта на север они собирали бывших чиновников своих дореволюционных министерств. И собрали таких немало. Но это были далеко не все нужные чиновники и не всегда самые лучшие: большая часть персонала старых министерств еще оставалась на советской территории. Главным мотивом их работы было стремление восстановить прошлую жизнь и все свои прежние привилегии. Соответственно, энергично формируя штаты, они по тем же критериям подбирали себе помощников и назначали чиновников - испытанных «бумагоедов».
Подобранные таким образом на все ступени административной лестницы, царские чиновники принесли с собой старые методы управления, бюрократизм, волокиту и пренебрежение к нуждам населения. Многие чиновники губернских и уездных учреждений, особенно бежавшие из центральных, советских районов страны, были крайне напуганы большевистской революцией и войной, хотели поскорее вернуться на свои привычные «теплые местечки». И получив таковое, стремились как можно скорее «вознаградить себя сторицею» за месяцы вынужденной нищеты и унижения, выискивали все возможности для пополнения кармана. Вообще постоянные перемещения линии фронта, близость красных и уг-
роза возвращения большевиков усилили традиционное отношение к должности как к временному источнику доходов. Немало было и таких, кем руководили озлобление и жажда мести. Третьи бездействовали, не обращая внимания на нужды населения. И всех нищенское денежное содержание толкало на взяточничество и казнокрадство. Привычные к этому с прежних времен, они уверенно вымогали мзду и запускали руку в казну, тем более что чаще всего служили в незнакомой местности. Кроме того, во все учреждения, особенно в местные, проникло немало авантюристов и личностей с преступными наклонностями, искавших «полномочий» ради поживы. Население, потерявшее всякое уважение к закону и властям, постоянно сменяющим друг друга, было трудным объектом управления, но зато, запуганное и дезориентированное противоречивыми распоряжениями, оно стало удобным объектом поборов. И хотя следствия и суды по делам уездных чиновников быстро стали обыденностью, многим их должностные преступления сходили с рук19.
Начальники центральных управлений и их подразделений считали своим долгом помочь родственникам и друзьям, приехавшим на юг, а потому охотно пристраивали их на должности. Служить пошли жены и дочери чиновников, даже высокопоставленных, дабы восполнить нехватку жалованья главы семейства. И теперь в редкой семье служил, как до революции, только отец. Поэтому «устройство» на должности с использованием родственных связей и знакомств стало заурядным явлением. Чиновников-профессионалов дополнили, особенно в центральных управлениях, беженцы знатных фамилий, большей частью дамы. Устроились они туда ради заработка и привилегированного снабжения, но мало кто из них знал делопроизводство, хотя бы умел отличить исходящий документ от входящего. Плохое качество работы подчиненных начальники учреждений пытались компенсировать их количеством. «Дублируя» некомпетентный персонал, они тем самым давали подсобный заработок членам нуждавшихся чиновничьих семей. Отсюда проистекали их постоянные попытки, как правило, успешные, создать новые структурные подразделения и раздуть штаты. Отсюда проистекало постоянное «разбухание» гражданского аппарата управления, которое Деникин и Особое совещание никак не могли остановить20.
И эта постоянно растущая и сильно разбавленная некомпетентными людьми «армия чиновников», которые пострадали от большевиков, потеряли деньги и имущество, были размещены в плохих квартирах, носили старую одежду и обувь, жили впроголодь, в лучшем случае вместо дела занималась «мечтами о прибавках» и «погоней за командировками», мечтами о возвращении старой жизни и прежних привилегий после взятия войсками Москвы и ликвидации
большевиков. В худшем - пополняла свои карманы преступными способами и измывалась над населением. Эффективность ее работы была крайне низкой. А взяточничество и казнокрадство быстро росли. Особенно большие масштабы бюрократизм, волокита, злоупотребления и произвол приняли в учреждениях, причастных к регулированию внешней и внутренней торговли, поставкам промтоваров и продуктов питания в армию и в города21.
«Нет людей!» - такой приговор вынесли гражданскому аппарату ВСЮР многие военачальники, интеллигенция, печать. Деникин много раз требовал от начальника Управления внутренних дел Н.Н. Чебышева изменить систему комплектования гражданских учреждений, привлечь к работе в них интеллигенцию, чиновников местных органов самоуправления, пользующихся авторитетом у населения. Однако те, либералы по убеждениям, не захотели служить в «реакционном» госаппарате. В итоге гражданские учреждения ВСЮР не установили «законность и порядок» на территории, занятой войсками, а только вызвали сильнейшее недовольство, а то и враждебность населения к власти Деникина. У каждой социальной группы, от крестьян до предпринимателей, нашлись свои причины ненавидеть деникинское чиновничество22.
Вступивший в апреле 1920 г. в командование ВСЮР, когда их остатки отошли в Крым, генерал П.Н. Врангель был исполнен решимости упростить и удешевить аппарат управления, избавиться от массы чиновников, содержание которых было непосильно для тощей казны. За апрель-май он отдал приказы о расформировании более пятисот тыловых военных и гражданских учреждений, намереваясь сократить расходы и отправить чиновников на фронт. Однако эта кавалерийская атака на чиновничество успеха не имела. Проведенное в апреле упразднение и слияние центральных управлений уже в июне обернулось их воссозданием, возвращением к старой, деникинской, системе. Начальники центральных управлений и других учреждений стремились не сокращать, а расширять подчиненные им аппараты, поскольку это увеличивало бюджетное финансирование. Поэтому вместо упраздненных скоро возникали новые учреждения, множилось число управлений, а внутри них -число структурных подразделений. Чиновники перекочевывали из упраздненных учреждений во вновь открывавшиеся, которые являлись продолжением старых - под новой вывеской, но под руководством тех же начальников. В итоге «тыловая армия» чиновников уменьшилась крайне незначительно23.
В центральном аппарате работали не менее 5 тыс. чиновников. Этот центральный аппарат, сосредоточенный в Севастополе, был воздвигнут А.В. Кривошеиным, поставленным Врангелем во главе
правительства, над губернским аппаратом, который находился в Симферополе. Управлявший до революции Таврической губернией, он сохранился в старом виде и насчитывал также около 5 тыс. чиновников. Поскольку деятельность центральных управлений не выходила за пределы этой губернии, работа их, по сути, состояла в переписке с подчиненными губернскими учреждениями24.
Месячное жалованье чиновников ХУ1-У11-1У классов составляло в мае 7000-16000-27000 руб. и вместе со всеми прибавками покрывало от 5 до 25% семейного прожиточного минимума. В сентябре оклады были удвоены, но уже за октябрь инфляция «съела» прибавку, и жалованье стало покрывать всего 5-10% прожиточного минимума. Положение чиновничьих семей усугублялось еще и тем, что за зиму и весну 1920 г., голодая, многие продали последнее «лишнее» имущество и этот источник повышения реальных доходов иссяк. Поэтому чиновникам, испытывавшим непосильную нужду, ничего не оставалось, как брать и вымогать взятки, присваивать казенные суммы. Почти все уже на занимаемую должность смотрели исключительно как на источник доходов25.
Глава Таврического губернского самоуправления В.А. Оболенский вспоминал о своей жизни в Симферополе в 1920 г.: «Мне лично и моей семье, жившей на мое "огромное" по сравнению с другими жалованье, приходилось отказывать себе в самых основных потребностях жизни сколько-нибудь культурного человека: занимали мы маленькую сырую квартиру на заднем дворе, о прислуге, конечно, и не мечтали, вместо чая пили настой из нами собранных в горах трав, сахара и масла мы не потребляли совсем, мясо ели не больше раза в неделю. Словом, жили так, чтобы только не голодать. Одежда и обувь изнашивались, и подновлять их не было никакой возможности, ибо стоимость пары ботинок почти равнялась месячному окладу моего содержания. Так жили люди, не воровавшие, не бравшие взяток, но получавшие максимальные оклады. А как же жилось тем, кто получал в два, три и четыре раза меньше меня! Честные - в буквальном смысле слова голодали... Конечно, голод не поощряет человека держаться на стезе добродетели, и люди, которые когда-то были честными, постепенно начинали, в лучшем случае, заниматься спекуляцией, а в худшем - воровать и брать взятки... В России, где честность никогда не являлась основной добродетелью, во время Гражданской войны в тылу белых войск бесчестность стала бытовым явлением»26.
На казнокрадство и взяточничество чиновников подталкивало и тягостное ощущение недолговечности своего «правящего» положения. О скором взятии Москвы больше не мечталось, положением на фронте уже не интересовались, газеты, полные победных сводок,
читать перестали, ибо в победу армии Врангеля не верили. И в этом неверии были единодушны. Мнения расходились лишь относительно сроков занятия Крыма Красной армией.
Приказы Врангеля грозили взяточникам и казнокрадам, «подрывающим устои разрушенной русской государственности», каторгой и смертной казнью, введенной в октябре. Официозные газеты взывали к патриотическим чувствам чиновников: «Брать сейчас взятку - значит торговать Россией!» Все это подкреплялось морализаторством некоторых журналистов по поводу того, что «ничтожное жалованье, дороговизна, семьи - все это не оправдание» для мздоимства27. Однако взяточники этих угроз не пугались.
Переписка между учреждениями превратилась в механическую канцелярскую работу «вне времени и пространства», в создание видимости деятельности. При этом традиционный для России бюрократический педантизм в бумаготворчестве нисколько не ослаб, а, напротив, усилился, причудливо сочетаясь с попранием за взятку каких угодно законов. Резко упала служебная дисциплина чиновников. Опоздания на работу и бездельничанье приняли настолько массовый характер, что даже формальный документооборот зачастую оказывался разрушенным. Если, конечно, он не запутывался намеренно: с целью скрыть следы должностных преступлений. Чиновники в основном «пили чай и курили». Обычное высокомерие и равнодушие к просителям и жалобщикам из мещан и «простонародья» превратились в презрение и грубость28.
Результатом всего этого стала необычайная волокита. Она останавливала все дела и превратилась в орудие вымогательства: всякое дело, грустно пошутила газета «Великая Россия», отстаивается «точно баржа, путешествующая по шлюзам», пока взятка не открывала эти «шлюзы». Газета «Крымский вестник» так живописала выполнение гражданскими ведомствами приказов Врангеля: «Бумажная машина совершила положенный ей круг, поставила точку и подвела итог: исполнено. Но в жизни остались лишь груды исписанной бумаги с номерами и подписями». И тут же приходил к неутешительному выводу: «Волокита организовала у нас свое государство в государстве, и до тех пор, пока не будут привлечены другие люди, до тех пор и обыватель, и общество, и государство будут изнывать под ярмом изнурительной и очень дорого населению стоящей всесильной волокиты»29.
Разбухание аппарата управления, борьба за крайне ограниченные бюджетные средства и коррупция привели к тому, что межведомственные трения превратились в ожесточенную межведомственную конкурентную борьбу. Каждое центральное управление в лице своего начальника отстаивало сохранение за собой наиболее
«доходных» дел, стремилось добиться увеличения собственного финансирования за счет других, выставить свою деятельность как единственно правильную и опорочить конкурентов, оттеснить их и при этом свалить на них наиболее сложные дела. Так, Управление торговли и промышленности и Управление финансов прочно увязли в противоборстве по поводу регулирования экспортно-импортных операций и контроля за деятельностью частных банков, а Управление торговли и промышленности и Главное интендантство жестко конкурировали между собой за бюджетные деньги на закупку хлеба для армии30.
В результате такого противоборства законодательные предложения ведомств, вносившиеся в правительство, противоречили друг другу. Распоряжения, отдававшиеся управлениями своим местным учреждениям, часто противоречили распоряжениям не только других центральных управлений, но и других структурных подразделений того же управления. Между центральными управлениями, которым приходилось взаимодействовать при решении одного вопроса, шла бесконечная переписка о «согласовании», в ходе которой каждое из них стремилось оградить собственные интересы. Отсутствие фактической согласованности приводило к многочисленным выяснениям, уточнениям и переделкам распорядительных документов, в ходе которых учреждения, как выразился один чиновник, «запутывались в формальностях», а дело тем временем не двигалось. Руководители учреждений в конкурентной борьбе за бюджетные деньги и «доходные» сферы управления и дела нередко превышали свою власть, хорохорились друг перед другом, но когда дело доходило до серьезных вопросов или недоходных дел, стремились кивать на других, передавать дела другим и проявляли полное бездействие. Старая бюрократическая практика создания междуведомственных комиссий, к которой широко прибегал Кривошеин, не могла изменить ситуации, поскольку начальники управлений весьма часто вообще игнорировали заседания комиссий, работа их затягивалась, и решения не выполнялись. В итоге на пятом месяце существования своей диктаторской власти Врангель, оправдывая неудачи начатых им реформ, обреченно констатировал в приказе: «Канцелярская волокита и междуведомственные трения сводят на нет все мои начинания»31.
В целом эффективность работы чиновников врангелевского госаппарата в 1920 г. была ниже, чем деникинского госаппарата в 1919 г. Чувство долга, годом раньше еще питавшееся расчетами на чины, награды и продвижение по службе после ожидавшегося скорого взятия Москвы, быстро сходило на нет. Главным мотивом занятия должности стало использование служебного положения в
корыстных целях, и с каждым новым днем этот мотив усиливали ощущение непрочности положения и катастрофический рост цен. Для кого-то корысть сводилась к желанию спасти себя и свои семьи от голода, а для кого-то - к «благоприобретению» капитала для безбедной жизни за границей после неминуемого падения Крыма. Госаппарат такого низкого качества, независимо от типа политического режима и концепций государственного строительства, не мог успешно проводить внутреннюю политику и регулировать экономическую жизнь в условиях жестокого кризиса, проводить какие-либо социально-экономические реформы и обеспечить генеральским диктатурам поддержку населения.
Примечания
Зимина В Д. Белое движение и российская государственность в период Гражданской войны. Волгоград, 1997; Никитин А.Н. Органы государственной власти «белой» России: борьба с должностными преступлениями. М., 1997; Бутаков Я.А. Белое движение на юге России: концепция и практика государственного строительства (конец 1917 - начало 1920 г.). М., 2000; Никитин А.Н. Государственность «белой» России: становление, эволюция, крушение. М., 2004; Зимина В.Д. Белое дело взбунтовавшейся России: Политические режимы Гражданской войны 1917-1920 гг. М., 2006; Цветков В.Ж. Белое дело в России, 1917-1918: Формирование и эволюция политических структур Белого движения в России. М., 2008; и др.
Соколов К.Н. Правление генерала Деникина. София, 1921. С. 26-27. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 3. Берлин, 1924. С. 180. Там же. С. 260; Лукомский А.С. Воспоминания. Т. II. Берлин, 1922. С. 85. 5 Деникин А.И. Указ. соч. Т. 3. С. 180. Там же. С. 238, 260. Лукомский А.С. Указ. соч. С. 85.
Деникин А.И. Указ. соч. Т. 3. С. 260, 262, 264; Краснов В.М. Из воспоминаний о 1917-20 гг. // Архив русской революции. Т. XI. Берлин, 1923. С. 114-119. Деникин А.И. Указ. соч. Т. 3. С. 264. Там же. С. 263.
Соколов К.Н. Указ. соч. С. 30; Лукомский А.С. Указ. соч. С. 85-87. Соколов К.Н. Указ. соч. С. 43-44, 73-78, 79-80.
Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 3426. Оп. 1. Д. 2. Л. 12; Соколов К.Н. Указ. соч. С. 183. 14 Соколов А.А. Обесценение денег, дороговизна и перспективы денежного обращения в России. Екатеринодар, 1920. С. 94-97.
15 Соколов КН. Указ. соч. С. 183-185; Калинин И. Русская Вандея. М.; Л., 1926. С. 169.
16 Соколов К.Н. Указ. соч. С. 185.
17 ГА РФ. Ф. 3426. Оп. 1. Д. 2. Л. 12-12 об.
18 Соколов А.А. Указ. соч. С. 94-97.
19 Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 4. Берлин, 1925. С. 218; Врангель П.Н. Записки. Ч. I // Белое дело. Кн. V. Берлин, 1928. С. 217; Лукомский А.С. Указ. соч. С. 158-159; Калинин И. Указ. соч. С. 166; Покровский Г. Деникинщина: Год политики и экономики на Кубани (1918-1919 гг.). Берлин, 1923. С. 107.
20 Савич Н.В. Воспоминания. СПб.; Дюссельдорф, 1993. С. 292.
21 Соколов К.Н. Указ. соч. С. 179; Покровский Г. Указ. соч. С. 102-104; Калинин И. Указ. соч. С. 169; Савич Н.В. Указ. соч. С. 292.
22 Савич Н.В. Указ. соч. С. 292; Калинин И. Указ. соч. С. 169.
23 Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 109. Оп. 3. Д. 259. Л. 7; Врангель П.Н. Записки. Ч. 2 // Белое дело. Кн. VI. Берлин, 1928. С.116; Немирович-Данченко Г.В. В Крыму при Врангеле. Берлин; Мюнхен, 1922. С. 24; Оболенский В. Крым при Врангеле. М.; Л., 1928. С. 11-12, 60-61; Валентинов А.А. Крымская эпопея // Архив русской революции. Т. V. Берлин, 1922. С. 6.
24 РГВА. Ф. 109. Оп. 3. Д. 279. Л. 12; Д. 296. Л. 9; Оболенский В. Указ. соч. С. 36.
25 РГВА. Ф. 109. Оп. 3. Д. 291. Л. 9 об.; Вечернее слово. 1920. 7 июля.
26 Оболенский В. Указ. соч. С. 63-64.
27 РГВА. Ф. 109. Оп. 3. Д. 296. Л. 16 об.-17; Заря России. 1920. 26 сент.
28 РГВА. Ф. 101. Оп. 1. Д. 174. Л. 27, 205; Великая Россия (Севастополь). 1920. 25 июня (5 июля).
29 РГВА. Ф. 101. Оп. 1. Д. 174. Л. 27, 204 об.-205.
30 ГА РФ. Ф. 356. Оп. 1. Д. 83. Л. 13.
31 Великая Россия. 1920. 13 авг.
