CC BY
37
ФИЛОСОФИЯ, СОЦИОЛОГИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
УДК 82.081
К.В. Балашов АНТАГОНИЗМ В РОМАНЕ Г .И. КОНОВАЛОВА «УНИВЕРСИТЕТ»
Статья представляет собой исследование противостояния двух лагерей в романе Г.И. Коновалова «Университет» (1947). Основная идея заключается во взглядах на русскую философию и на методику ее преподавания. Спор вписывается в политическую и идеологическую ситуацию в стране в канун Великой Отечественной войны.
Сюжет, роман, писатель, творчество, университет
K.V. Balashov ANTAGONISM IN THE NOVEL G.I. KONOVALOV «UNIVERSITY»
The article is a study of the confrontation between the two camps in the novel GI Konovalov «University» (1947). The basic idea is of opinion on Russian philosophy and methods of teaching. The dispute fits into the political and ideological situation in the country on the eve of World War II.
Story, novel, writer, creative, University
Основная идея романа Г. Коновалова «Университет» состоит в том, что русский народ имеет право на самостоятельное осмысление своего исторического пути. Отсюда вытекает смело поставленная проблема: «о праве человека социалистического общества на самостоятельное осмысление сложных закономерностей эпохи, на дерзновенные искания в любой области науки» [4]. В построении произведения она отражена через вопрос о необходимости преподавания русской философии как отдельного предмета в вузах, а в сюжетной канве - через противостояние двух главных антагонистов: аспиранта Ильи Кожарова и профессора Льва Богучарова.
Необходимо отметить, что тема, затронутая писателем, во время создания романа остро стояла не только в среде интеллигенции, но и в широких кругах общественности. Начало ХХ века, столь богатое потрясениями, заставляло целую нацию искать дальнейшие пути развития. Давало о себе знать и предчувствие грядущих событий, которые должны были потребовать от народа стойкости духа. Именно философия могла помочь в этих поисках, но для этого у масс должен был появиться доступ к ней, и она должна была помочь людям в самоидентификации.
Для доказательства своей мысли о том, что человек труда, выходец из простой рабочей среды, не хуже любого образованного интеллигента чувствует течение мировой истории и все его подводные камни, автор несколько раз вводит в роман образы философов без образования, постигших все премудрости жизни. Это и конюх Фокей, порой дающий главным героям действительно мудрые советы, и дед Еремея Нагайцева, и образы женщин, воспитавших Кожарова и Нагайцева. А несколько раз Г. Коновалов проводит прямую параллель между известными мыслителями и простыми людьми: «Читая книги философов, писателей, Нагайцев удивлялся тому, что их мысли, манера рассуждать напоминали мысли и рассуждения знакомых ему людей. Вольтер, например, напоминал ему одного веселого насмешника, который говорил о людях с откровенной грубостью, хотя и любил их» [1]. Такие сравнения показывают, что философия - наука, близкая к жизни, а не предназначенная для хранения на библиотечных полках, как это обстоит в доме и кабинете у Богучарова. Он видит в предмете, который изучает, «затихшую бурю», а его оппонент и автор вместе с ним - живое кипение мыслей и чувств.
Событийный план произведения построен на основе реалий того времени, когда оно создавалось. Первый вариант романа был окончен и сдан в печать в 1940 году. Именно в это время в «Кратком курсе истории философии», по сути дела, впервые история философии России была выделена как раздел. Но собственно научное исследование темы, начиная с разработки методологических проблем изучения, было положено работой известного советского ученого М.Т. Иовчука «Основные этапы и особенности развития русской философии», вышедшей в 1946 году» [3]. Уже позже многие реплики, взятые из речей Кожарова и Нагайцева, использовались во время борьбы с низкопоклонством перед Западом. И все же, будь «Университет» лишь откликом на злобу дня, он бы не звучал актуально через три четверти века после написания.
Дело в том, что основной вопрос, затронутый в романе, можно отнести к разряду риторических и сформулировать так: кто я есть. «Я» - это русский человек, русский народ. Уже из него будет вытекать множество других: на что я имею право, как мне следует жить, к чему стремиться и т.д. В случае, если принять точку зрения Богучарова, получится, что русский народ не способен самостоятельно мыслить, следовательно - самостоятельно жить, творить, претендовать на успех на историческом поле, его роль лишь в том, чтобы догонять и повторять уже свершенное другими.
Для того, чтобы лучше понять всю глубину затронутой Г.Коноваловым проблемы, необходимо вспомнить историю становления русской философской мысли и споров о том, есть ли она и в чем ее уникальность.
«Полемика... намечается уже в первых сочинениях по истории русской философии. Так, в шестой части «Истории философии» архимандрита Гавриила (В.Н. Воскресенского), носящей название «Русская философия» (1840 г.), зарождение русской христианской философии прослеживается с момента принятия Русью православия, а в качестве ее национальных особенностей называется сочетание веры и знания, рассудительности и набожности. Однако в появившемся пятьдесят лет спустя очерке - приложении «Философия у русских», написанном Я.Н. Колубовским к переведенной им книге Ф.И. Бервега и М. Гейнце «История новой философии в сжатом очерке», изданной в 1890 году, утверждалась мысль о заимствованном характере русской философии, которая как в XVIII, так и в XIX вв. лишь повторяет западно-европейские течения: вольфианство, просвещение, немецкую классическую философию, позитивизм, материализм» [5].
«Заметное развитие получили в 60-90-е годы общественные науки. Проблемой истории, выбора исторического пути для России занимались представители философских направлений западников и славянофилов. Видными представителями западников являлись А.И. Герцен, Н.П. Огарев, К.Д. Кавелин, В.Г. Белинский. Западники хорошо усвоили традиции современной им западной философии (материализм, эмпиризм) и пытались провести их в русскую философию. По мнению западников, отдельного от остальной цивилизации, «уникального» исторического пути у России нет. Россия просто отстала от мировой цивилизации и законсервировалась сама в себе. Оппонентами западников являлись славянофилы. Их лидерами были А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Ю.Ф. Самарин, А.Н. Островский, братья К.С. и И.С. Аксаковы. Согласно славянофилам, основу исторического бытия России составляют православие и общинный образ жизни, а русский народ принципиально отличается по своему менталитету от народов Запада (святость, соборность, набожность, коллективизм, взаимовыручка против бездуховности, индивидуализма, конкуренции Запада)» [6]. Заметно, что сторонники этих направлений совершенно по-разному переосмысливают передовые теории западных философ. В диаметрально противоположных ключах они создают концепции течения и принципов развития исторического процесса.
Первым русским философом в собственном значении этого слова принято считать Владимира Соловьева, который выделяется «как один из создателей философской системы на уровне богословской метафизики в координатах приоритетов русского православия» [5]. В своей теории он возводит любовь в степень философского понятия. В его представлении лишь она могла включать в себя все остальное. «Это есть идея безусловного блага или, точнее, безусловной благости и любви. В сущности, всякая идея есть благо -для своего носителя, - его благо и есть любовь. Всякое существо есть то, что оно любит.» [7]. Это возведение любви всеобъемлющей в некое идеальное, основополагающее значение и есть особенность русского самосознания. Именно эта любовь, в том числе и к ближнему, противостоит индивидуализму и строгой рациональности многих западных теорий и образу жизни западных народов.
Здесь уместно вернуться к противостоянию, разворачивающемуся на страницах романа, и провести очевидные теперь параллели. Профессор Богучаров, с его приверженностью к западной философии, по своим моральным характеристикам вполне отвечает ее основным постулатам - рациональность, индивидуализм, стремление к успеху. Кожаров, больше думающий о благе других, мыс-
лит в духе русской философии, он ее чувствует и понимает. Отсюда и произрастает антагонизм персонажей, которые не могут жить по правилам противоположной стороны.
Кроме того, антагонизм двух этих человеческих типов заключается в том, что один стремится искать, действовать, строить свою судьбу, а второй - жить по удобным для него правилам и убеждать других, что они должны либо принять их, либо смириться. «Он (Кожаров - прим. автора) развивал знакомые положения марксизма о роли масс в истории. Новым для Льва Фокеича было то, что Кожа-ров, горячо, со страстью критикуя идеалистов, приводил подробные высказывания революционных демократов, как, например, насмешливый ответ Герцена Гегелю: «Мы, люди, - не иголки и не нитки в руках фатума, шьющего пеструю ткань истории», или возмущение Белинского: «Для объективного духа Гегеля человечество - лишь временная остановка, он пощеголял в нем и потом бросил, как старые, изношенные штаны». Кожаров упрекнул современных поклонников немецкой философии в том, что они, создавая пиэтет Гегелю, уговаривают человека смириться перед фатально понятой ими необходимостью. «Меня развенчивают», - решил Богучаров» [1].
Центральным моментом философского спора Кожарова и Богучарова является их разговор в книгохранилище, которому посвящена отдельная сцена в романе. Именно в нем каждый из них высказывает свои мысли наиболее откровенно. Поводом для разговора послужила докладная записка Кожарова, в которой он излагал свои мысли о необходимости преподавания русской философии отдельным курсом.
«Профессор сел за маленький столик. - Я не согласен с докладной запиской. Оценка русской мысли смущает меня. Я с одинаковым усердием поклоняюсь и богу и дьяволу, лишь бы они были умны. Главное зло - глупость с претензией на мудрость. И, прочитав вашу записку, наполненную выпадами против меня, я нашел, что с вашей точки зрения я абстрактный интернационалист, космополит, я бы сказал. - И Богучаров принялся подробно рассказывать об убогости и дикости старой России. Илья сказал, что есть основания гордиться способностью русского народа, который в каторжных условиях нашел и, можно сказать, пробил действительный и прямой путь к освобождению не только себя, но и других народов. - Лев Фокеич, я просто не верю, будто вы не понимаете, что наш народ выстрадал право называться авангардом человечества. Не понимаю, почему это должно обижать другие народы?... » [1].
Стоит отметить, что профессор, болезненно воспринимающий чужой успех, принял страсть в достижении поставленной цели за личную неприязнь. Это следствие его жизненной философии - он привык все переводить на личности, не умея мыслить отвлеченно. Читая диссертацию Кожарова, профессор «почувствовал, что Илья, глумясь над некоторыми мыслителями, наносит скользящие удары по его убеждениям» [1].
Богучаровское нежелание уступить, несмотря на то, что предлагаемая оппонентом идея вполне логична, может быть объяснено с помощью теории течения исторического процесса, разработанной Н.Я. Данилевским, у которого «вырисовывается вариант циклического плана в органистической знаковой последовательности: детство > юность > зрелость > старость > смерть» [5]. Суть этой системы заключается в том, что каждая цивилизация проходит этот путь, а потом перерождается, давая жизнь новой.
Богучаров - представитель старой цивилизации, а Кожаров - новой. Профессор, отрицая идеи молодого ассистента, старается отсрочить свой личный крах, он борется за привычную для него картину мира, боясь оказаться «на свалке», которая приснилась ему однажды в виде музея, где висел его портрет. Успех Кожарова будет означать для него собственный крах, ведь «Лев Фокеич был убежден, что он и его сверстники не только с успехом «ответили на вопросы своей эпохи», но и сделали многое наперед за сынов и даже внуков» [1].
Далее Богучаров указывает на то, что «сочинения Белинского, Герцена и других - ведь это же литература, а не философия. Впрочем, в России не было философии, было философствование. Это общеизвестно» [1]. Историки русской философии этого не отрицают, так как лучшие образцы русской литературы глубоко проникнуты философскими суждениями и поисками, которые вели их авторы: Лев Толстой, Лев Гумилев, Федор Достоевский, Николай Чернышевский и т.д.
Именно об этом и говорит в своем ответе Кожаров: «. что плохого в том, что человек говорит: и в России были умные люди, правда, некоторые не писали специально философских работ, тем не менее сыграли видную роль в развитии философской мысли. Почему я должен тянуть старую песенку, что народ России был самым отсталым, наука и философия процветали лишь в двух-трех европейских странах?... » [1]. Эта мысль неизбежно приводит к рассуждению о том, что это кому-то выгодно: «. не случайно политики, историки и философы буржуазии с беззастенчивым нахальством хотят доказать, будто русский народ неполноценен, ничего оригинального в мировую культуру не внес. Цель ясна: разоружить морально народ, разжечь к нему ненависть. Если начнется война про-
тив нас, то фашисты мобилизуют не только армию, экономику, политику, дипломатию, но и культуру, мораль и, конечно, философию» [1]. Здесь уже читатель понимает, что речь идет вовсе не об отвлеченных понятиях, а о жизненно важных проблемах.
Богучаров отвечает, что «философия никогда не шла в одном строю с солдатами и пушками» [1]. И это после того, как профессор прочитал «Философию силы», из которой явно видно, что потенциальный противник использует силу слова, силу мысли для того, чтобы разжечь в людях жажду крови, готовность к войне и разрушению, показать неполноценность противника. Даже после начала Великой Отечественной войны он «еще не в состоянии обнаружить духовное родство фашизма с положениями книги» [3]. Получается, что «сама философия действительно не шла в одном строю с пушками, но ее брали с собой солдаты, и она становилась знаменем» [З].
Этот страстный обмен мнениями, раскрытие позиций героев наводят на мысль о том, что Бо-гучаров, все осознавая, не готов измениться и уступить, несмотря на то, что это необходимо, он слишком «носится со своим “Я”» [1], в чем нехотя признается себе.
В этом отношении символично название диссертации Кожарова, которая и стала поводом для «философского» знакомства будущих соперников - «Свобода и необходимость в советском обществе». В ней он приходит к выводу, что «важны не общие рассуждения о том, что условием свободы личности является свобода масс. Важна живая жизнь: наш народ, осуществляет, превращение необходимости в свободу.» [1]. Это убеждение основано на том, что «народ не есть скопление внешне соединенных лиц, но живое единство, система многообразия сил, над которыми владычествует основная сила» [2]. Иными словами, свобода каждого может быть «отложена» во имя свободы всего народа. Такой подход к вопросу вполне укладывается в рамки традиционной русской философии с ее склонностью к религиозному мироощущению и, как следствие, соборности, стремлению объединиться. И это при том, что «героя Коновалова привлекают идеи исторического обоснования перемен, происходящих в характере его современников под воздействием тех исторических перемен, которые произвел в них новый социальный строй» [4].
Мысль о необходимости объединения, а не индивидуализма, близка мироощущению автора романа, ратующего за семейственность и крепкую связь интеллигенции с народом. Богучаров же совершенно не укладывается в эти рамки, так как видит в народе опасную для себя силу, а порой и вовсе не может понять значения этого слова, для него на первом месте - индивид. «Болезненно самовлюбленный, Богучаров и в философии пытается найти обоснование этому желаемому строению мира, где в центре - самобытная (часто в кавычках) фигура индивида, а рядом и вокруг - зависимое мельтешение посредственностей» [1]. Для него наука - способ самоутверждения, а для его антагониста -способ служения народу. Эту мысль выражает последователь Кожарова Еремей Нагайцев.
«Обсуждая лекции профессора Богучарова, Еремей Нагайцев чуть, пожалуй, наивно, но и искренне одновременно, заговорил об ответственности науки, высшей школы перед народом. «Вот я окончу учебу, поеду к рабочим, которые послали меня, - и что же? Спросят меня они: «Чему научился, пока мы работали?» Не могу же я сказать: научился тому, что ничего святого на земле нет. Да разве они для этого освободили меня от обязанности пахать, хлеб добывать, взяли на себя долю моего труда, чтобы я нахватался, как собака репьев, разного скептицизма и смотрел бы на людей с кривой усмешкой? Нет, брат, с народом шутковать опасно. Правду чистую надо говорить ему [1]» ... » [3].
Не только мысль об ответственности перед народом людей науки, заложенную в антагонизм двух главных героев, выражает этот монолог Нагайцева. Из его слов видно, человек, решивший посвятить себя постижению тайников мысли, должен пройти весь этот сложный путь сам. Именно так и делают он и его учитель, а вот профессор, по молодости старавшийся мыслить самостоятельно, со временем закоснел и стал мыслить цитатами, отрывками чужих мыслей. Стоит вспомнить то, как, сам того не заметив, он пересказал Сундукову содержание книги «Философия силы», и хотел узнать его мнение о ней, за что на себя же злился: «А ведь я рассказал ему содержание книги «Философия силы». Зачем? Разве у меня нет своего отношения к ней, чтобы выведывать мнение Сундукова?» - подумал он с досадой» [1].
Разнит Богучарова с Кожаровым и отношение их к плодам своих и чужих стараний. Илья каждую свою мысль как бы отрывает от сердца, вкладывает в нее душу. Потому и размышления других он умеет ценить, что хорошо видно из того, как он принимал у студентов зачет. Не во всем он был согласен с Нагайцевым, видел, что тому не хватает знаний, но ценил в нем именно старание мыслить самостоятельно. Профессор, напротив, привык в плагиату и бесталанности, которые окружают его, а со временем укоренились и в нем. Он в каждом видит всего лишь подражателя. Хорошо это иллюстрирует его суждение о диссертации Кожарова, которую он не смог найти в своих бумагах:
1BB
«Беда невелика, если бы даже потерялась она. Возьмет журналы, ножницы и снова восстановит. Клей и чернила, не кровь» [1].
Профессор еще и завистлив, о чем говорит чувство горечи, возникшее у него при прочтении диссертации Кожарова, когда он обнаружил, что некоторые мысли ассистента давно «искал» сам, и тот их как будто присвоил. Более яркий пример его потребительского и бесчестного отношения к труду и мыслям других - свободное приписывание себе чужих мыслей. Последняя встреча читателя с этим персонажем происходит именно в тот момент, когда профессор делает первый шаг на пути присвоения себе труда погибшего Кожарова - он, придя в дом Батуевых, извлекает из его диссертации некоторые особенно удачные моменты, понимая, что именно в сложившихся условиях их публикация обеспечит ему успех.
Таким образом, на данном этапе противостояния Кожаров, с его страстным желанием жить честно в плотном единении с народом и каждому воздать по заслугам, проигрывает. Но победа его идей отнесена в историческую перспективу, о чем говорит открытый финал произведения.
Правда, у этого же поступка может быть и другое объяснение: Богучаров, обладающий жизненным опытом и все же умеющий мыслить человек, в конце романа осознал свои ошибки и решил «исправиться». Он мог взять записи Кожарова для публикации их под именем автора. Эта двусмысленность в толковании поступка героя возникает из-за того, что не всегда автору удается донести всю глубину философских и жизненных исканий своих героев через текст, многое так и остается «за кадром», для полноценного восприятия романа читателю не достает самого малого - раскрытия содержания этих поисков, например, прямой выдержки из диссертации.
Не хватает для понимания заложенного в роман смысла в полном объеме неподготовленным читателем и раскрытия основных постулатов упоминаемых философских теорий. Например, в сцене, где Кожаров критикует статью Богучарова, которая должна была открыть университетский журнал «Ученые записки», он ссылается на то, что в ней автор «доказывает, что революционные демократы России ничего нового не внесли ни в философию, ни в политическую борьбу: «Они были просто толкователями Фейербаха».» [1]. Читателю ясно, что Кожаров протестует против отказа русской философии в оригинальности, но все же не лишним было бы понять, чем ему не угодил Фейербах, и почему именно его «эпигонами» признал русских революционных демократов профессор.
ЛИТЕРАТУРА
1. Коновалов Г.И. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 2. Романы. Университет / Г.И. Коновалов. Саратов: Приволж. кн. Изд-во, 1978.
2. Грановский Т.Н. Лекции по истории Средневековья / Т.Н. Грановский. М., 1961; Цит. по: Белов В.Н., Рожков В.П. История русской философии (курс лекций): учеб. пособие. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. С. 70.
3. Машовец Н.П. Художественное своеобразие романов Г. Коновалова / Н.П Машовец. Н. Новгород, 1988.
4. Явчуновский Я.И. Григорий Коновалов. Очерк творчества / Я.И. Явчуновский. Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1977.
5. Белов В.Н. История русской философии (курс лекций): учеб. пособие / В.Н. Белов, В.П. Рожков. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2006. С. 73.
6. Культурология: учеб. пособие / В.Н. Белов, Е.В. Листвина, А.С. Гализдра и др.; под общ. ред. В.Н. Белова. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2010. С. 271.
7. Соловьев В.С. Чтение о Богочеловечестве; Цит. по: Белов В.Н., Рожков В.П. История русской философии (курс лекций): учеб. пособие. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2006. С. 90.
Балашов Кирилл Владимирович - Kirill V. Balashov -
аспирант Саратовского государственного Postgraduate
университета им. Н.Г. Чернышевского Chernyshevsky Saratov State University
Статья поступила в редакцию 05.02.12, принята к опубликованию 04.06.12
