CC BY
44
УДК 17.033."20"
И.Н. Протасенко
аномия и социальный порядок в генезисе бонапартизма
Проблема аномии и социального порядка актуализирована трудностями, с которыми столкнулось российское общество в решении вопросов, связанных с современными преобразованиями и трансформациями, происходящими в нашей стране и мире, проблемами преодоления таких социальных зол, как коррупция, правовой нигилизм, преступность и терроризм, политическая индифферентность электората.
Сюжет социальной аномии активно исследуется социологами в социально-структурном плане, психологами — на уровне индивида, политологи сосредоточены на проблеме политической аномии. В социально-философском плане исследование аномии социального порядка представляет интерес в аспекте понимания условий сохранения целостности социума, факторов социальной интеграции, стратегий руководства социумом по выводу общества из опасного состояния.
Социальный порядок, как известно, всегда мыслится по аналогии с порядком универсума, и напротив, порядок универсума всегда понимается по аналогии с социальным порядком. Социальный порядок складывается неосознанно в архаике — как некая сила, аморфная и всепроникающая, которая как бы извне управляет поступками каждого отдельного человека. И в цивилизованном обществе налицо такого рода досознательное и внесознательное упорядочение. Существенна ценностная окрашенность социального порядка. Здесь сущее фундаментально ориентировано на должное или даже совпадает с ним. Социальный порядок — это социальный идеал, который, пусть и в искаженной форме, действительно присутствует в реальности.
Тенденция к релятивизации ценностных формирований является ведущей тенденцией в современном мире. Релятивизм несет с собой аномию — ценностную патологию, расстройство, неясность и смешение всех ценностей. Общество, в котором нет согласия относительно базовых ценностей, неустойчиво, внутренне напряжено и готово в любой момент взорваться
[10, с. 150]. Диапазон возможных потрясений самый широкий: от уличных беспорядков до социально-политических революций.
Социальная интеграция существует, когда члены общества (или группы) не только понимают значение его норм, но и руководствуются ими в своей жизни. Изменения в социальной, политической и экономической сферах жизни в России во многом способствовали разрушению ценностного мира человека, его дезориентации и дезорганизации.
Феномен аномии, как известно, стал объектом исследований начиная с конца XIX века — в работах Ж.-М. Гюйо, Э. Дюркгейма и М. Ве-бера. В середине XX века большое внимание проблеме аномии уделял Р. Мертон. М. Орру, анализируя данный феномен, выделяет четыре идеальных типа аномии: 1) «война всех против всех», характеризующаяся полным отсутствием институциональных норм (Т. Гоббс); 2) радикальная аномия, появляющаяся в результате полного отсутствия основных этических норм и ценностей (М. Вебер); 3) ситуация, при которой цели и стремления лишены ограничений и никем не регулируются, когда старые нормы и ценности перестают действовать, а новые еще не устоялись; разделение труда не способно продуцировать позитивные контакты между членами общества и эффективную регуляцию социальных отношений (Э. Дюрк-гейм); 4) ситуация конфликта между культурой и социальными структурами; несоответствие целей и доступных средств их достижения, в силу чего люди прибегают к незаконным способам реализации собственных интересов (Р. Мертон) [14, с. 261]. Подчеркнем, что исторически значимыми для западных обществ являются только два последних. Представление о «войне всех против всех» — это теоретический конструкт, а аномия, по Веберу, — редкое и маргинальное явление.
Оговоримся заранее, что в данной статье трактовка аномии как такого состояния общества, при котором заметная часть его членов, зная о существовании обязующих норм, отно-
сится к ним негативно или равнодушно, рассматривается нами как вторичное состояние, как следствие радикального изменения «правил жизни». Поэтому сосредоточимся в большей степени на трактовке смысла аномии как состояния общества, радикально сменившего, утратившего прежнюю систему базовых ценностей, руководствующегося мифологическими аксиомами деструктивности «до основанья, а затем», «рынок отрегулирует», «разрушить, а там что-нибудь как-то само построится».
Нам представляется крайне недостаточным тезис ряда современных исследователей, констатирующих положение, что социальная аномия рассматривается как закономерная составляющая общественной жизни в условиях социальной трансформации, как необходимая характеристикареформируемого социума, находящегося в переходном состоянии. В отношении российского социума следует переопределить концепты, ставшие клише: трансформация, переходное состояние и т. п. Двадцать лет трансформации, модернизации и переходного состояния убеждают нас в том, что эти концепты в отношении российского социума — пустые понятия, прикрывающие активные деструктивные процессы, деградацию социальной ткани, дезинтеграцию социума.
Нельзя ожидать, что сложная социокультурная система общества выживет сама собой, когда она находится во множественном системном кризисе и одновременно — в спонтанном режиме развития. В этом случае выживание сопряжено с потерей большинства высоких культурных достижений (в технологии, социальном устройстве, духовной сфере и др.) и приводит к социальной деградации общества, даже в том случае, если оно сохраняет свою социокультурную идентичность.
Социальная аномия — латентный фактор, влияющий на управляемость социальными процессами в обществе. Особенно ярко это проявляется в условиях политического и социально-экономического кризиса. Резкое снижение уровня жизни, рост безработицы приводят к социально-политической нестабильности и высокой социальной напряженности. Разрушение привычного образа жизни, ухудшение социальной инфраструктуры, ослабление роли социальных институтов отрицательно влияют на все стороны жизни населения. Политиче-
ская аномия характеризуется отрицательным отношением индивидов к политическим нормам и ценностям, проявляется посредством состояния политической апатии и беспомощности членов общества.
Э. Дюркгейм, разрабатывая свою теорию развития общества и особо выделяя значимость перехода от аграрного общества к индустриальному, заявлял, что сохранение социального порядка в обществе происходит через социальную интеграцию и регулирование [См.: 2, 3]. Все нации развивают образцы нормативного поведения и системы верований в процессе эволюции. В период перехода от аграрного общества к индустриальному происходит распространение новых норм и ценностей, которое разрушает равновесие, сложившееся в традиционном обществе, и ломает сакральные религиозные институты, традиционные убеждения и предписанные статусы. Аномия возникает потому, что разделение труда не может продуцировать достаточно позитивные контакты между членами общества и эффективную регуляцию социальных отношений. Подобные изменения заставляют людей сомневаться в эффективности старых культурных норм и правил, приводя к резкому росту аномии. В результате того, что появляется множество новых правил и других путей достижения целей, возникает непонимание действующих норм и правил. Такую ситуацию Дюркгейм определял как аномию [2, 3, 17]. Сопоставляя различные характеристики обществ, он пришел к выводу, что общество, в котором доминируют дифференциация и индивидуализм, наиболее склонно к состоянию повышенной аномии.
Так, причины современной аномии восходят к XVIII веку, когда в эпоху промышленной революции комплексное разделение труда размыло исторически сложившиеся социальные нормы. Это констатировал и К. Поланьи, утверждая, что отсутствие регулирующих норм в обществе приводит к встраиванию социальных отношений в рыночные, а не наоборот [8, с. 26—27]. С ситуацией такого встраивания социальных отношений в рыночные в условиях аномии Россия столкнулась в ХХ веке дважды. Первый раз — это так называемое приспособление советской власти к капитализму в условиях нэпа, второй — «шоковая терапия» младореформаторов в конце ХХ века. В обоих случаях социальные отноше-
ния трансформировались наиболее болезненным, катастрофическим для социума образом. Существовал приоритет экономических резонов над социальными отношениями.
Приведем в качестве примера два свидетельства. Незадолго до отъезда Питирим Сорокин пришел к своему старому товарищу по университетским годам — Пятакову с целью добиться освобождения одного их общего знакомого. Между ними состоялся весьма любопытный разговор. Сорокин пишет в своем дневнике: «Я сказал ему: „Пятаков, позволь спросить тебя, ты действительно веришь, что вы создаете коммунистическое общество?" „Конечно нет", — откровенно ответил он. „Вы понимаете, что ваш эксперимент не удался и что вы строите только примитивное буржуазное общество. Почему в таком случае вы изгоняете нас?" „Ты не учитываешь, — сказал он, — что сейчас в России идут два процесса. Один из них — воссоздание буржуазного общества; другой — процесс приспособления советской власти к нему. Первый процесс идет быстрее, чем второй. Наша задача затормозить развитие этого первого процесса, но ты и другие ссылаемые ускоряете его". ...В период перехода страны к нэпу правительство опасалось возрождения оппозиционных течений. Высылка ученых могла стать превентивной акцией» [Цит. по: 5, с. 133]. Второе свидетельство, не менее откровенное, от А. Чубайса. В одном из своих интервью он сказал буквально следующее: «А представление о справедливости у народа мы сломали еще ваучерной приватизацией» [6]. Младореформаторы не столько решали задачи экономического и государственного строительства, сколько старательно «забивали последний гвоздь в крышку гроба коммунизма». Социальная и политическая аномия обладают чрезвычайно активным деструктивным потенциалом, особенно в условиях системного кризиса.
Большевики, не сумев встроить социальные отношения в рыночные, главным образом за неимением времени и благоприятных условий на гарантированно длительное социально-экономическое эволюционное развитие, после минимального преодоления состояния аномии и системного кризиса свернули политику нэпа. Это повлекло за собой необходимость поиска иных средств для решения задач индустриализации (среди них коллективизация, раскулачивание, репрессии ученых-экономистов и т. д.).
Здесь также нужно иметь в виду специфику российской системной традиции: то, что легко усваивалось Западом, в России отторгалось самой системой.
Причины, порождающие аномию, являются социальными (а не личностными и психологическими) и носят системный характер. Воздействие на сознание и поведение людей оказывают одновременно комплексы факторов, обладающие кооперативным эффектом. Поэтому можно принять, полагает С. Кара-Мурза, что проявления аномии как результат взаимодействия сложных систем будут мало зависеть от структуры конкретного потрясения, перенесенного общностью. Результат перестройки и реформы в социально-психологическом плане заключается в нанесении народу тяжелой культурной травмы. Это понятие определяют как «насильственное, неожиданное, репрессивное внедрение ценностей, остро противоречащих традиционным обычаям и ценностным шкалам», как разрушение культурного времени — пространства [4, с. 10].
Порядок и управление — эквивалентные понятия, отражающие статику и динамику рассматриваемого феномена. Социальный порядок — это то, что создается управлением. Управление реализуется различными «инструментами»: это государство, средства массовой коммуникации, общественность (гражданское общество как самоуправление), идеология и т. д. Отметим, что в связи со сказанным управление не только может, но и должно быть многообразным. Один тип управления (скажем, государственный или «рыночные механизмы») ведет общество к катастрофе. Рыночная экономика, действующая бесконтрольно, производит социальное опустошение. Грандиозная проблема социального контроля над процессом революционных по своему масштабу перемен не была по-настоящему осознана ни властью, ни обществоведами.
Необходимо отметить, что, изучая феномен аномии, ни Мертон, ни Дюркгейм не дали ее строгого определения. Вместе с тем сегодня общепризнано, что концепция Дюркгейма описывает состояние «безнормности». В свою очередь, это понятие включает в себя бессилие, отчуждение, путаницу относительно нормативных правил [См.: 17, с. 1211]. Наиболее четкую дефиницию этого явления среди многих других определений Мертон дал в работе, опублико-
ванной в 1964 году: «Аномия — это отсутствие консенсуса относительно норм, считающихся легитимными, и сопутствующая неопределенность и ненадежность в общественных отношениях» [17, с. 1211]. Иными словами, аномия представляет собой продукт быстрых социальных изменений и адаптивной реакции индивида на «проницаемую» систему социальной стратификации.
В работе, написанной в 1968 году, Мертон отмечал, что аномия возникает, когда уникальное культурное сочетание критериев успешности и средств ее достижения ведет к моральному нивелированию правил [См.: 13, с. 480]. Таким нивелированием выступил лозунг мла-дореформаторов: «То, что не запрещено, то — разрешено». В условиях несовершенного законодательства это прямое поощрение активного использования прорех в нем. Более того, ныне это служит оправданием любых нарушений, которые называют общей практикой.
Если социальная аномия определяется как отсутствие консенсуса относительно социальных норм, атомизация общества, то аномия политическая по аналогии определяется как «чувство бессилия, цинизм, пустота и апатия в отношении политической системы» [12, с. 53].
Теоретики, касающиеся темы аномии, идут по пути толкования ее как ситуации, в которой не действуют прежние законы, а новые еще не созданы или их не было вовсе, как, например, в Новом Свете, где диссиденты из разных стран Старого Света объединились, чтобы создать свое государство. Либо трактовка аномии как ситуации, в которой человек игнорирует законы, склоняется к сознательному нарушению законов и правил жизни, принятых в социуме.
Однако в исследованиях современной аномии мы выделили бы два основных вектора (типа) аномии. Во-первых, это аномия жизнедеятельности социальной целостности. Объект аномии — социум в целом. И здесь можно говорить об аномии политической, экономической, социальной. Происходит разбаланси-ровка, деструктурирование социальной ткани. Существенным результатом такого рода аномии является кризис управления. Во-вторых, это аномия, возникающая как следствие первого вектора, на уровне индивидуального человека. Речь идет о деструктивных изменениях в условиях жизни и жизнеобеспечения инди-
видуального человека, когда навыки социализации, весь жизненный опыт человека не позволяют ему, тем не менее, пережить без потерь социальный катаклизм. Атомизация общества, индивидуализм его членов, одиночество личности, противоречие между «навязанными» обществом потребностями и возможностями их удовлетворения — вот условия возникновения аномии.
Политические и социально-экономические трансформации сопровождаются сменой ценностных ориентаций и радикальным изменением законодательства. Сосуществование прошлой нормативно-ценностной системы и нарождающейся новой нравственной и правовой системы норм сопровождается конфликтами, моральными коллизиями, дезорганизован-ностью в обществе.
Социальный порядок в феноменальной динамике субъективности связан с ее интеллектуально-эмоциональной архитектурой. По мнению О.Д. Шипуновой, стиль поведения в известном смысле автономен по отношению к ситуации, предполагает свободу выбора, но в конечном счете обусловлен социально [11, с. 73]. Целые социальные группы перестают чувствовать свою причастность к данному обществу, происходит их отчуждение, новые социальные нормы и ценности отвергаются членами этих групп. Неопределенность социального положения, утрата чувства солидарности ведут к нарастанию отклоняющегося и саморазрушительного поведения. Вынужденная адаптация порождает формы поведения индивида, описываемые общей теорией девиантного поведения.
Существует целый ряд исследований, связывающих между собой феномены политической аномии и политических изменений. Одним из результатов радикальной общественной трансформации оказывается рост преступности как ответ на угрозы по отношению к принятым общественным установкам [15, с. 98—99; 4, с. 179—234]. Угроза социальной стабильности возникает в ходе политических преобразований, в том числе и демократизации.
Исследователи современных процессов обращают внимание на то, что девиантное и делин-квентное поведение широко распространяются в обществах, переживающих трансформацию. Более того, в условиях общего кризиса общества они могут приобретать тотальный характер. На
фоне усиления кризисных явлений нарастает неудовлетворенность своим положением. Массовое чувство социальной неудовлетворенности, невостребованности приводит к отчуждению от общества, к нарастанию тревожности. Одно из последствий социальной неудовлетворенности — нарастание пессимистичных настроений, даже появление деморализованного населения (упадок духа, растерянность). Типичной реакцией на аномию становятся безразличие к средствам достижения цели, цинизм, экстремизм. Механизм отклоняющегося поведения раскрывается через анализ взаимодействия нормативного регулирования, особенностей личности, ее отношения к норме и реальной жизненной конфликтной ситуации. Политическая аномия характеризуется состоянием «безнормия», порожденного спецификой функционирования политических институтов, политическими изменениями в масштабе страны или общественной группы, настроениями в сфере политического либо установками в отношении политики и политического процесса в целом.
В отличие от общества, переживающего потрясения кризиса, ситуация аномии в стабильном обществе сознательно моделируется в некоторых праздниках (например, карнавалах), что позволяет социуму каждый раз заново пережить иномерность своего бытия, «стряхнуть» рутину, актуализировать своего рода форму обратной связи социум — власть в символическом ритуале [См. об этом, напр.: 7].
Х. Верснел определяет периоды кризиса как временную смену порядка беспорядком, культуры — природой, космоса — хаосом, эв-номии1 — аномией [16, с. 583]. В своем фундаментальном исследовании, опубликованном в 1980 году, Верснел проводит аналогию между феноменологией траура — так, как он описан в самых разных антропологических материалах, — и периодами политического кризиса, когда социальные нормы и институты оказываются близки к полному исчезновению. Подобно
1 Эвномия (благозаконие) — в древнегреческой мифологии одна из гор, дочерей Зевса и Фемиды, богиня законности. Горы были богинями времен года, покровительницами урожая и живительных сил природы. Вместе с тем горы упорядочивали жизнь человека, вносили в нее установленную периодичность и наблюдали за ее закономерным течением.
тому, как в период кризиса и аномии мы можем наблюдать распад нормальной структуры общества и беспорядочное смешение социальных ролей и функций, доходящее порой до полной инверсии обычаев и культурно обусловленных моделей поведения, в ситуации траура имеет место распад или переворот всех общественных отношений [Там же]. Это существенно в условиях смены властителя, войны или внутренней нестабильности, угрожающей хаосом и деструкцией.
В стабильном социуме потенция и аномии, и социального порядка персонифицирована в верховном правителе как источнике инициативы чрезвычайного положения, т. е. в том, кто способен навести порядок, объявив для этого чрезвычайное положение. Это означает концентрацию, полноту власти, абсолютные полномочия. По мысли Д. Агамбена, выражение «абсолютные полномочия» (pleins pouvoirs), которым порой характеризуется чрезвычайное положение, связано с расширением правительственных полномочий, и в частности с предоставлением исполнительной власти права издавать указы, имеющие силу закона [1, с. 15]. Это словосочетание возникло из понятия plenitudo potestatis2, разработанного в той терминологической лаборатории современной правовой публицистики, каковой является каноническое право. Предпосылка здесь такова: чрезвычайное положение означает возвращение к тому плероматическому3 первоначальному состоянию, в котором разделения властей (на законодательную, исполнительную и пр.) еще не произошло. Как мы увидим, чрезвычайное положение скорее схоже с кеноматическим4 состоянием, правовым вакуумом, а идею единства и начальной полноты власти следует считать юридической мифологемой, аналогичной идее естественного состояния. В любом случае термин «абсолютные полномочия» определяет одну из возможных модальностей действия исполнительной власти в период чрезвычайного положения, однако не совпадает с ним.
2 Полнота власти (лат.).
3 От греч. пХ^рпС — полный, наполненный.
4 От греч. кеуо^ — пустой, порожний.
Д. Агамбен подчеркивает, что чрезвычайное положение5 — это не особого рода право (подобно праву военному); будучи временным упразднением самого юридического порядка, оно обозначает его предел, или понятие-границу [1, с. 14].
Известно, что прецеденты «чрезвычайного положения» восходят к римскому праву. Агам-бен, прослеживая практику эволюции осадного положения как меры военного права времен Наполеона Бонапарта, показывает его «превращение» в чрезвычайное положение как политическое. Таким образом осадное положение превратилось из действительного (т. е. военного) в фиктивное (т. е. политическое). В любом случае важно помнить, что современное чрезвычайное положение — это порождение именно демократически-революционной, а не абсолютистской традиции [Там же].
В условиях системного кризиса жизненно важно преодоление диффузии политической воли, необходимы ее мобилизация и концентрация. Смысл гражданского общества, его главное предназначение и функция заключаются не в противопоставлении и не в противостоянии власти (государству), а в реализации эффективного обуздания и контроля действия рыночного механизма на социум в целом и на человека в отдельности посредством эффективного взаимодействия, сотрудничества с властью или давления на власть в этом аспекте. Стратегические области сохранения и развития социума в целом, такие как здравоохранение, образование и наука, зависят от того, как справляются с контролем рыночного механизма власть и общество.
На этапе становления гражданского общества полнота ответственности по контролю и
5 Появление этого термина связано с Французской революцией, потому что революции во Франции и Америке породили первые письменные конституции, а чрезвычайное положение — это именно конституционная норма.
минимизации деструктивного воздействия на социум стихии рынка ложится на власть. Именно этот сюжет становится демаркационной линией в оценке режима как бонапартистского, берущего в берега стихию революции, в отличие от правоавторитарной диктатуры пиночетовского толка, обуздывающей социум, власти, принуждающей общество в жестко-деструктивной форме адаптироваться к рынку, а не вписывающей его посредством законодательного регулирования, встраивающей рыночные отношения в существующие социальные отношения.
Таким образом, аномия, детерминированная социальной и политической безнормно-стью, вследствие системного кризиса является предпосылкой к возникновению бонапартистской ситуации. Бонапартизм — это специфическое обнаружение социального порядка, который возникает в условиях системного кризиса и предстает как режим персональной власти, установленный «по видимости» народного волеизъявления [См. об этом подробнее: 9].
Системный кризис, кризис управления, конфликт элит, слабость гражданского общества порождают условия, когда социум апеллирует к надпартийному, надклассовому арбитру, способному предъявить обществу свою готовность к максимально широкому выражению интересов большинства населения. Поиск консенсуса в обществе — это не популизм. Популизм как мера срабатывает лишь на коротких дистанциях предвыборной гонки. Речь идет о стратегиях развития, четких определениях целей и средств. В этом смысле феномен бонапартизма оправдывает свою историческую востребованность. Подчеркнем, что мы отличаем бонапартизм от правоавторитарных диктатур пиночетовского типа. Бонапартизм, возникающий закономерно как завершение социальной революции или в результате социального катаклизма, позволяет решить целый ряд насущных задач по преодолению аномии и восстановлению социального порядка.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Агамбен,Д. Homo sacer. Чрезвычайное положение [Текст] / Д. Агамбен. — М.: Европа, 2011.
2. Дюркгейм, Э. О разделении общественно-
го труда. Метод социологии [Текст] / Э. Дюрк-
гейм; пер. с фр. и послесл. Л.Б. Гофмана. — М.:
Наука, 1990.
3. Он же. Самоубийство: социологический этюд [Текст] / Э. Дюркгейм; пер. с фр. А.Н. Ильинского; изд. подгот. Вал. А. Лукова. — СПб., 1998.
4. Кара-Мурза, С.Г. Аномия в России: причины и проявления [Текст] / С.Г. Кара-Мурза. — М.: Науч. эксперт, 2013.
5. Медушевский, А.Н. Питирим Сорокин и революция в России [Текст] / А.Н. Медушевский, И.В. Сабенникова // Полит. лидер, партии и общество: сб. ст. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1992. — С. 110-133.
6. Петр Авен и Альфред Кох ищут правду о 1990-х [Электронный ресурс]: интервью с А. Чубайсом. — Режим доступа: http://www.situation.ru/app/ news_s_3475_op_6.html (дата обращения: 15.10.2010).
7. Пигров, К.С. К метафизике праздничности [Текст] / К.С. Пигров, Е.А. Смирнов, Н.Л. Юдин. — М.: Юнити-Дана : Элит, 2011.
8. Поланьи, К. О вере в экономический детерминизм [Текст] / К. Поланьи // Избр. работы. — М.: Территория будущего, 2010.
9. Протасенко, И.Н. Бонапартизм: власть и ценности [Текст] / И.Н. Протасенко // Науч.-техн. вед. СПбГПУ. Сер. Гуманит. и обществ. науки. — 2012. — № 2 (148). — С. 125—129.
10. Социальное: истоки, структурные профили, современные вызовы [Текст] / под ред. П.К. Гречко, Е.М. Курмелевой. — М.: РОССПЭН, 2009.
11. Шипунова, О.Д. Метадискурсы социального порядка [Текст] / О.Д. Шипунова // Метадискур-сы коммуникации и проблемы обществ. диалога:
сб. ст. / под ред. С.В. Клягина, О.Д. Шипуновой. — СПб.: Изд-во Политехн. ун-та, 2011. — С. 70—77.
12. Farris, C.D. Selected attitudes on foreign affairs as correlates of authoritarianism and political anomie [Text] / C.D. Farris // J. of politics. — Austin (TX), 1960. - Vol. 22, Nr. 1. - P. 50-67.
13. Featherstone, R. Anomie and strain: Context and consequences of Merton's two theories [Text] / R. Featherstone, M. Deflem // Sociological inquiry. — Oxford, 2003. - Vol. 73, Nr. 4. - P. 471-489.
14. Orru, M. Weber on anomie [Text] / M. Orru // Sociological forum. - Oxford, 1989. - Vol. 4, Nr. 2. -Р. 261-270.
15. Pridemore, W.A. Democratization and political change as threats to collective sentiments: Testing Durkheim in Russia [Text] / WA. Pridemore, S.-W Kim // Annals of the American academy of political and social science. -Philadelphia (PA), 2006. - Vol. 605, Nr. 1. - P 82-103.
16. Versnel, H.S. Destruction, Devotio and Despair in a situation of anomy: the mourning for Germanicus in triple perspective [Text] / H.S. Versnel // Perennitas. Studi in onore di Angelo Brelich. - Roma, 1980.
17. Zhao, R. Social change and anomie: A cross-national study [Text] / R. Zhao, L. Cao // Social forces. -Vol. 88, Nr. 3. - March 2010. - P. 1209-1229.
