CC BY
19
УДК 82.09
DOI: 10.31249/litzhur/2022.5 5.04
Т.М. Миллионщикова
АНГЛИЙСКАЯ И АМЕРИКАНСКАЯ СЛАВИСТИКА О СЛАВЯНОФИЛЬСТВЕ
Аннотация. В статье рассматриваются славистические работы Англии и США, в которых исследуются философско-религиозные и историко-культурные аспекты славянофильства. Внимание сосредоточено также на идеях, связанных со славянофильским движением: «западничество», «почва», «русская идея», «деятельная любовь», «соборность». Цель статьи - показать, как славянофильство интерпретируется в другой национальной среде - в славистических исследованиях Англии и США и выявить типологические параллели между русскими идеями славянофильство / западничество и аналогичными историко-культурными концептами США: коммунитаризм - либерализм / либертианизм.
Ключевые слова: Ф.М. Достоевский; Л.Н. Толстой; славянофильство; западничество; православие; католицизм; соборность; почвенничество; русская идея; деятельная любовь; всеединство; коммунитаризм; либерализм / либертианизм.
Получено: 10.08.2021 Принято к печати: 09.11.2021
Информация об авторе: Миллионщикова Татьяна Михайловна, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник Отдела литературоведения, Институт научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН), Нахимовский проспект, 51/21, 117418, Москва, Россия.
E-mail: [email protected]
Для цитирования: Миллионщикова Т.М. Английская и американская славистика о славянофильстве // Литературоведческий журнал. 2022. № 1(55). С. 78-97. DOI: 10.31249/litzhur/2022.55.04
Tatyana M. Millionshchikova
THE SLAVISTS OF GREAT BRITAIN AND USA ABOUT THE IDEAS OF SLAVOPHILISM
Abstract. The present paper concentrates on the American and English Slavic studies on the philosophical, religious and cultural Russian national aspects of the Slavophilism. The present paper also focuses on the ideas are connected with the Slavophilism's movement: Westernism, "soil science", "Russian messianic idea", "active love", all-unity. The aim of the paper is to show how the Slavophilism is interpreted in the alien cultural environment -in the Slavic researches of USA and. England and to draw the typological parallels between the Russian ideas of Slavophilism / Westernism and with the analogical historical and cultural concepts of the USA: Communitariаnism -Liberalism / Libertiаnism.
Keywords: F.M. Dostoevsky; L.N. Tolstoy; Slavophilism; Westernism; Orthodox, Catholicism; collegiality; soil science; Russian messianic idea; active love; all-unity; Сommunitariаnism; Liberalism / Libertiаnism.
Received: 10.08.2021 Accepted: 09.11.2021
Information about the author: Tatyana M. Millionshikova, PhD in Philology, Senior Researcher of the Department of Literary Studies, Institute of Scientific Information for Social Sciences of the Russian Academy of Sciences, Nakhimovskii Prospekt, 51/21, 117418, Moscow, Russia.
E-mail: [email protected]
For citation: Millionshchikova, T.M. "The Slavists of Great Britain and USA About the Ideas of Slavophilism". Literaturovedcheskii zhurnal, no. 1(55), 2022, pp. 78-97. (In Russ.) DOI: 10.31249/litzhur/2022.55.04
Минуло почти 200 лет с того времени, когда в русском историко-культурном процессе XIX в. явственно обозначились искания писателей и мыслителей «самобытно-русских начал».
В XXI в. интерес литературоведов, философов, историков, писателей и общественных деятелей к идеям славянофильства не только не угас, но существенно усилился как в России, так и за рубежом.
Определяющую роль в изучении феномена славянофильства в современном литературоведении играет предпринятое в первые десятилетия XXI в. издание трудов основоположников этого направления. Впервые, изданные А.Н. Дмитриевым, Д.Л. Фёдоровым и А.Н. Николюкиным, собрания сочинений И.С. Аксакова [1],
И.В. Киреевского [6], Ю.Ф. Самарина [10] и С.П. Шевырёва [15] наиболее полно представляют художественное и научное наследие выдающихся деятелей русской религиозно-философской и филологической мысли славянофильской направленности.
В 1989 г. в США Роберт Бёрд (Robert Bird) и Борис Яким (Boris Jakim) издали антологию, впервые объединившую переведенные на английский язык работы основателей русской религиозной философии - А.С. Хомякова и И.В. Киреевского «Духовное единство».
В предисловии к ней профессор Университета Чикаго Р. Бёрд отмечает, что оба основателя славянофильского движения начали свою интеллектуальную карьеру в русском историко-культурном контексте 1820-х годов. До этого Хомяков был в течение многих лет известен русскому читателю как поэт пушкинской школы, а Киреевский - как литературный критик. Собранные в антологии тексты призваны познакомить западного читателя с идеями славянофильского движения первой половины XIX в. и определить личный вклад этих мыслителей, внесших в мировую религиозно-философскую мысль концепты «соборности» и «универсального знания», основанные на идее «сердечного» и «духовного» человеческого единства.
Составители антологии сочли необходимым включить в это собрание текстов и два «ответа» на славянофильские идеи Хомякова и Киреевского, высказанные выдающимися русскими религиозными философами ХХ в. - Н.А. Бердяевым (1874-1948) и П.А. Флоренским (1882-1937).
На Западе, прежде всего в Англии и США, внимание славистов акцентировано на истоках и национальной специфике славянофильской идеологии в концептах «свой» - «чужой» и на воплощении ее в произведениях русских писателей XIX столетия. В качестве объекта научного анализа славянофильство в трудах английских и американских литературоведов и философов изучается вместе с идеями - «почвенничество», «деятельная любовь», «соборность», «русская идея», «всеединство».
По наблюдению академика РАН Ю.С. Степанова, «мы часто не отдаем себе отчета в том, до какой степени оппозиция "славянофилы - западники", если не в прямой, то в редуцированной форме, пронизывает всю нашу жизнь. В конечном счете это про-
тивопоставление можно расценивать и как различие "двух языков" в одной культуре, но каждый язык имеет свою семантику, и, в данном случае, речь идет далеко не только о различии "стилей" как "форм"» [12, с. 186].
Однако именно идеи славянофилов в настоящее время продолжают оказывать огромное влияние на постсоветскую Россию, в то время как западничество во многом утратило свои позиции. Профессор Батского университета в Великобритании Розалинд Марш (Rosalind Marsh) объясняет это тем, что именно западническая идеология существенным образом повлияла на мировоззренческие позиции Ленина и установление тоталитарного режима в СССР [7, с. 11].
Обособление двух культур - «восточной» (православной) и «западной» (католической), выросших из единого корня, произошло в XI столетии. В результате этого «великого раскола» 1054 г. Россия стала подразумевать под «Западом» всю Западную Европу, а затем и США [там же]. К XI в. восходит и глубокое убеждение в уникальности России, воплощенное в сочинении Илариона Киевского «Слово о законе и благодати» (не ранее 1037 г.), уточняет профессор философии Университета Центральной Флориды (США) Джон Райзер (John Riser) [9, с. 43].
Предмет ожесточенных дискуссий между западниками и славянофилами, с точки зрения Р. Марш, составили «цена и последствия петровских преобразований», расколовших «российское общество и народное сознание на элиту, образованную волей Петра I по западному образцу, и остальных людей», которых реформы затронули в незначительной мере [7, с. 12]. В России разделение на две оппозиционные культурные традиции, по ее мнению, проходило «мучительнее и сложнее», чем на Западе. Так, например, «когда русские говорят о своем врожденном отличии от Запада, они тем самым признают ту значительную роль, которую играл и играет Запад в их жизни» [7, с. 11].
Исследовательница подчеркивает, что славянофилы, хотя и не отрицали значимость для России Запада, но относились к нему с определенными опасениями. В качестве примера Р. Марш приводит высказывание из статьи «О характере просвещения Европы и о его отношении к православию в России» И.В. Киреевского, утверждавшего в 1852 г.: «Конечно, мало вопросов, которые в на-
стоящее время были бы важнее этого вопроса - об отношении русского просвещения к западному. От того, как он разрешается в умах наших, зависит не только господствующее направление нашей литературы, но, может быть, и направление всей нашей умственной деятельности, и смысл нашей частной жизни, и характер общежительных отношений» [6, т. 3, с. 3].
Бурная полемика в разных аспектах - историко-культурном, философском, литературоведческом, возникшая в российском обществе в 1820-1840-е годы, связана прежде всего с оппозициями «заимствованное» - «собственное», «иностранное» - «отечественное».
Профессор Отделения славянских литератур Университета Южная Калифорния Сара Пратт (Sarah Pratt) подчеркивает, что для писателей, творивших в России в конце XVIII - начале XIX в., это было очень трудное время, когда существовали многочисленные течения, группировки и объединения, «сплетенные в один не распутываемый клубок» [25, р. 22].
Дискуссию между обществом «Беседа любителей русского слова» (1811-1816) и кружком «Арзамас» (1815-1818) освещает профессор Уильям Браун (William Brown). Вслед за Ю.Н. Тыняновым [14] он усматривает сущность этой полемики в противостоянии «русского начала» - «иностранному». Преклонение «старых архаистов» - Г.Р. Державина и И.А. Крылова - перед образом жизни и «неиспорченным языком» русского крестьянина и привело, по его мнению, к возникновению славянофильского движения. В эти литературные петербургские объединения входили как поэты «с активной гражданской позицией», многие из которых примкнули к декабристскому движению, так и «метафизические поэты», более склонные к уединенному, созерцательному существованию [17, с. 121].
У. Браун освещает историю тайного кружка «Общества любомудрия», организованного в конце 1823 г. в Москве. «Любомудры» - В.Ф. Одоевский, Д.В. Веневитинов, И.В. Киреевский, А.И. Кошелев, В П. Титов, С П. Шевырёв, Н А. Мельгунов, М П. Погодин и Н.М. Рожалин - пытались перевести на русскую почву философско-эстетическое учение Шеллинга, ставившее в центр философии процесс познания. Однако вскоре любомудры стали
отказываться от идей немецкой философии, противопоставляя им «самобытно русские» концепции религиозного мышления.
По убеждению У. Брауна, русская литература на фоне общеевропейского историко-культурного контекста конца XVIII - начала XIX в. развивалась на глубоко национальной почве, творчески осваивая художественный опыт других европейских литератур, и потому утверждения о «подражательном характере» русской литературы неправомерны [17, с. 187].
Сходную точку зрения высказывает профессор Мичиганского университета Джон Мерсеро-мл. (John Mercereau Jr.). При этом он еще более категоричен в оценке самобытности русской литературы периода романтизма. С его точки зрения, хотя русская поэзия многое заимствовала у западных романтиков, ее необходимо рассматривать в качестве самостоятельного художественного явления [23, р. 511]. Профессор Иллинойского университета Лорен Лейтон (Lauren Leighton) акцентирует внимание на том, что при существенном отставании от Англии и Германии, русская литература периода романтизма в своих художественных достижениях значительно опережала Францию и США [23, р. 142]. Противоположную точку зрения высказывает Сара Пратт, по мнению которой произведения русской литературы рубежа веков были отмечены «нестираемой печатью: "импортная продукция"», вопреки стремлениям их авторов выражать исконно русское национальное начало [25, р. 35].
Утверждение о том, что в России отсутствует «самобытная национальная литература», по мнению профессора университета Южная Калифорния Маркуса Левитта (Marcus Levitt), резко акцентировалось к 1820-м годам. Освещая полемику, возникшую в российской культурной среде того времени, он рассматривает ее в виде оппозиций: «заимствованное / собственное», «иностранное / отечественное» [22, р. 221].
Американский славист приводит фрагменты работ В.К. Кюхельбекера, Д.В. Веневитинова и П.Я. Чаадаева, выразивших недовольство состоянием дел в современной им русской культуре и литературе. В идейных ссорах, обострившихся после этих публикаций, в особенности философического письма Чаадаева, в основном и сложились взгляды славянофилов.
84
Т.M. Muллuoнщuкoвa
В качестве представителя одного из основных интеллектуальных направлений в России второй половины ХК в. - «религиозного консерватизма с отчетливо выраженной славянофильской окраской» - американский философ-славист Джеймс Сканлан (James Scanlan) рассматривает Достоевского.
Анализируя художественную прозу, публицистику и эпистолярное наследие Достоевского, исследователь прослеживает эволюцию общественно-политических пристрастий русского писателя. Дж. Сканлан подчеркивает, что в период, предшествовавший сибирской каторге, писатель был одним из самых влиятельных представителей славянофильского движения конца ХГХ в. [11, с. 272]. В 40-е годы, выступая как типичный «западник», Достоевский высмеивал национальный шовинизм, свойственный «московским славянофилам», но к 18б1 г. превратился в представителя русского консервативного движения, получившего название пoчвeннuчeствo. Позднее, в 1877 г., в «Дневнике писателя» он признавался, что он «во многом убеждений чисто славянофильских».
Восемь лет каторги и ссылки в Сибири, проведенные по большей части среди простого народа, заставили Достоевского остро почувствовать огромный разрыв между «малочисленной прозападной элитой» и «неграмотными народными массами», сохранившими традиции русской православной культуры, подчеркивает профессор Гарвардского университета Уильям Миллс Тодд III (William Mills Todd III) [13, с. 195].
Достоевский глубоко сожалел об этом разрыве, так как в народной жизни ему виделись несокрушимые ценности. Он пытался примирить две группы русских интеллектуалов: тех, кто ориентировался на современный им Запад (западников), и тех, кто оглядывался на прошлое России (славянофилов). Идея слияния «просвещенного общества» с «национальной почвой» на основе традиционализма и православия в конечном счете должна была обеспечить духовное и социальное развитие России.
Принципы и идеи почвенничества в своем недолго просуществовавшем журнале «Время» Достоевский высказывал не как «любитель-памфлетист из дворян или салонный болтун», а в качестве «профессионального литератора» [13, с. 195-19б], подчеркивает У. Тодд III.
С точки зрения Дж. Сканлана, мировоззренческие позиции Достоевского в значительной мере отражают те изменения, которые претерпело славянофильское движение на всем протяжении своего существования. К исторически значимым событиям, происходившим в России начиная с 60-х годов Х1Х в. и повлиявшим на мировоззренческие позиции Достоевского, американский славист относит реформы 1860-х годов, Франко-прусскую войну 1870-1871 гг., взрыв русского патриотизма во время Русско-турецкой войны 1877-1878 гг., нарастающее радикальное движение западничества [11, с. 123].
Американский философ, профессор Бойс Гибсон (Boj ce Gibson), преподававший в университетах США и Австралии, рассматривает идею «соборности», входящую в комплекс славянофильской проблематики Достоевского. Он утверждает, что концепция «соборности» истолкована русским писателем не только как утопическая мечта о «соединении в Церкви», но и как новая «идеальная форма» общественных отношений, основанных на религиозно-нравственном альтруизме. Достоевский выдвинул идею «братской соборности» - «самопожертвования себя в пользу всех», выразителем которой суждено стать русскому народу. Именно Достоевский обосновал восходящее к славянофилам понятие «почвенничества», утверждающее идеи о необходимости соединения с народом на основе православия и о совершенно особом, самобытном, пути развития России [19, р. 32].
Литературно-критическое и философско-эстетическое направление «почвенничество», сложившееся в атмосфере острых идеологических конфликтов 1860-х годов, специфически модифицировало отдельные постулаты славянофильского учения.
Главным историческим фактом в представлении Достоевского, отстаивавшего специфические особенности «русской почвы», по мнению Дж. Сканлана, было сохранение Россией «истинного христианства» на основе идеи русского православия. Писатель, полностью разделявший точку зрения славянофилов, полагал, что в расколе христианского мира на «западный» и «восточный» повинен Рим, самовольно отошедший от «вселенского единения», и что у русских сохранилась и укрепилась суть христианства в значительно большей степени, чем у других народов [11, с. 188].
Фактически Достоевский утверждал, что русские понимают потребности каждого народа лучше, чем сами эти народы, - позиция, схожая по иронии судьбы с точкой зрения Великого инквизитора, чью гордыню писатель разоблачал в «Братьях Карамазовых». Подобно Великому инквизитору, Достоевский считал власть просвещенной и великодушной России над другими народами наивысшим выражением любви и братства: она берет на себя бремя их защиты и воспитания. Он приписывает России привилегированное интеллектуальное, политическое положение, а также нравственное превосходство. Достоевским «был забыт принцип почвенничества о недопустимости принуждения других народов к принятию ценностей и институтов чуждой «почвы» [11, с. 193].
Петербуржец, Достоевский был враждебно настроен к «московскому» славянофильству в свой «радикальный», «досибир-ский», период. Сохранив такое отношение в первые годы после возвращения из ссылки, Достоевский, наряду со своим высокопоставленным другом К. Победоносцевым, был одним из наиболее ярких и влиятельных представителей неославянофильства конца Х1Х в. [11, с. 198].
В последний период своей жизни Достоевский развивал всеобъемлющую философию истории, венчающуюся представлением о мессианской роли России как единственно «богоносной» нации. Здесь он, по мнению американского философа, отошел от гуманистического универсализма своей христианской морали и социальной философии в сторону «узкого национализма и этнического шовинизма», хотя сам писатель не соглашался с такой трактовкой своих убеждений.
Дж. Сканлан отмечает, что Достоевский называл свою «националистическую концепцию» «русской идеей», и подчеркивает, что этому словосочетанию суждено было играть роковую роль в русской общественно-политической и интеллектуальной жизни вплоть до настоящего времени [11, с. 201].
Дж. Сканлан подверг резкой критике «православный мессианизм» Достоевского. «Национализм», как он утверждает, свойственный русскому писателю, позволяет рассматривать его в качестве представителя одного из основных интеллектуальных направлений в России второй половины Х1Х в. - религиозного консерватизма с отчетливо славянофильской окраской. Славянофилы, издавна оза-
боченные проблемой самобытности, всецело отрицали существование сколько-нибудь законных оснований для сугубо личностной автономии [11, с. 195].
Самой неприемлемой для Достоевского была теория Н.Г. Чернышевского, Д.И. Писарева и других русских позитивистов того времени, утверждавших, что все действия человека должны быть направлены на максимальное удовлетворение его личных интересов. Прямая или скрытая критика этой теории, названной впоследствии «разумным эгоизмом», содержится во всех сочинениях Достоевского, но наиболее последовательно она выражена в «Записках из подполья».
Одним из аспектов полемики между западниками и славянофилами, в которую оказались вовлечены Самарин, Хомяков, Герцен, Шевырёв и другие русские мыслители, было отношение к понятию личности, выработанному Западом, отмечает профессор Университета Брауна (США) Владимир Гольштейн (Vladimir Golstein). Он приводит высказывание К.Д. Кавелина из работы «Взгляд на юридический быт древней России» (1847) о том, что «необходимым условием всякого духовного развития народа» является осознание личностью своего «безусловного достоинства» [4, с. 111]. Нападками на «обособление», «разъединение», «неспособность к братству», «своеволие» и прочие черты, связанные с понятием индивидуализма, изобилуют произведения Достоевского [4, с. 117].
Аналогии и различия славянофильства и западничества в России, с одной стороны, и коммунитаризма (Сommunitariаnism) и либерализма / либертианизма (Liberalism / Libertiаnism) в США -с другой, рассматривает Джон Райзер.
Коммунитарии (Сommunitariаns) - приверженцы коммунитаризма - направления, зародившегося в 1980-е годы в США и составившего оппозицию американскому течению либерализма. Коммунитаризм в современной общественной жизни США и других англоязычных странах Запада выступает за возвращение к общественному укладу жизни с учетом требований естественной модернизации. Его идеология представляет собой систему философских, экономических, политических взглядов и нравственно-эстетических установок, выражающих мировоззрение среднего класса американцев [8, с. 190].
Одно из основных положений коммунитаризма заключается в идее «общности», восходящей к традициям «гражданского общества» первопроходцев США - пуритан, селившихся общинами. В качестве своих ценностных ориентаций они избрали такие основополагающие явления общественной жизни, как «семья», «добрососедство», «религия», «раса», «этнос» и «пол». Многие поколения американцев рождены и воспитаны в «питательной среде» именно таких образований [8, с. 190].
Чувство общности и взаимосвязанности, уважение к традициям, здоровый консерватизм, любовь к «малой родине» - вот те ценности, которые отстаивают коммунитарии в спорах с либералами, упрекая последних в недооценке и даже игнорировании общины как обязательной и органичной системы, обеспечивающей жизнедеятельность каждого индивида [8, с. 193].
По мысли Дж. Райзера, в интерпретации славянофилами человеческой индивидуальности она составляет не сущность личности, а скорее служит источником ее саморазрушения: «Подлинная личность - это неделимая целостность внутренних способностей индивида: умственных, нравственных и эстетических» [8, с. 190]. Именно это положение славянофильской доктрины предвосхитило концепцию личности, которую отстаивают современные коммунитарии. Вместе с тем, с точки зрения американского философа, необходимо указать на определенное сходство концепции «братства» в ее толковании коммунитариями и славянофилами [там же].
Если русские «западники» выглядят более радикально настроенными в сравнении с современными либералами, то славянофилы более консервативны и религиозны в сравнении с нынешними коммунитариями. Критика современными коммунитариями США либералов за их терпимость в отношении современного распада традиционных ценностей весьма напоминает славянофильскую критику «обусловленной западным влиянием модернизации», приведшей общество к нравственному и культурному вырождению. «Не слышим ли мы здесь явные отголоски мировоззренческих положений Ф. Достоевского?» [8, с. 192], - задается вопросом Дж. Райзер.
«Инакомыслие» западников подкреплялось их усиленной ориентацией на независимость личности, примером чему, по мне-
нию Дж. Райзера, служит негативное отношение Белинского к «консервативному романтическому историзму» и «культу традиции» - при одновременном провозглашении установки на освобождение личности как «эмансипацию разума» [8, с. 192]. В качестве подтверждения этой мысли американский философ приводит образ героя романа Кормака Маккарти (Согшае McCarthy) «Кони, кони» / All the pretty Horses (1992), человека культурного, духовного и биологического «порубежья», пытающегося обрести идентичность на границе двух миров - США (по месту рождения) и Мексики (куда он сбегает от власти родных) [8, е. 195].
Полемические высказывания Достоевского в адрес западноевропейского католицизма и института папства приводит Уильям Брумфилд (William Brumfield), профессор компаративистики Принстонского университета.
«Антикатолицизм» формирует одну из старейших традиций русской полемической мысли, обретая обновленное значение в славянофильском споре Х1Х в., однако специфическая интерпретация Достоевским этой полемики и ее важность в рамках его творчества, по мнению У. Брумфелда, не могут быть объяснены исключительно в терминах славянофильской оппозиции этим институтам, определяя католицизм как «силу ада». В произведениях позднего периода - романах и публицистике - он упоминает о католицизме «безбожной Европы», имея в виду прежде всего «развратные книжонки» маркиза де Сада и порочных аббатов, дожидающихся момента, чтобы «броситься в революцию» [18, р. 237].
Соединение непристойностей развратных священнослужителей Римско-католической церкви с социализмом и революцией резко контрастирует с духовными принципами православных священнослужителей, задуманных Достоевским в образах Тихона (неосуществленный роман «Житие великого грешника») и Зосимы («Братья Карамазовы»). Резко негативно охарактеризовав институт папства, Достоевский пришел к выводу о необходимости обращения к идеям русского духовенства, проповедующего «братство» [18, р. 39].
Ричард Густафсон (Richard Gustafson), профессор Принстон-ского университета (США), рассматривает концепт «всеединства» в романах «Братья Карамазовы» и «Война и мир». Американский славист отмечает, что мысль о «людской общей целостности» Дос-
тоевский проповедует устами старца Зосимы: человек, действующий как «единица», отъединенный «от целого», может найти спасение только в подвиге «исполненного любви братского общения». По мысли старца, «уединение» произошло от «искажения» образа Божия и правды Его в католической традиции Запада, представленной в «Братьях Карамазовых» образом Великого инквизитора [20, р. 453].
Искания трех братьев из романа Достоевского, обретающих спасение в спонтанным акте любви к другому, сходно с богословским пониманием «идеи спасения» в эпопее Толстого [20, р. 454]. «Деятельная любовь», «как Божья любовь в нас», о которой говорит в своих «Поучениях» Зосима, по мнению Р. Густафсона, всецело согласуется с толстовским учением о «спасительной любви». Отлученный от Церкви и, метафорически, от монастыря Зосимы, проповедующего в своих «Поучениях» идею «деятельной любви» в качестве спасительного акта, Толстой продолжает свою жизнь в мире старца Достоевского [там же].
Прослеживая религиозно-философские взгляды Достоевского в целом и в частности выраженные в образе и «поучениях» старца Зосимы, Дмитрий Григорьев (Бтййу 01^ог1еу) - протоиерей, почетный настоятель Свято-Никольского кафедрального собора Православной церкви в Америке, заслуженный профессор университета Джорджтаун - доказывает, что истоки их, так же как и корни славянофильства, восходят к древней православной традиции.
Религиозно-философские взгляды Достоевского и его отношение к традиционному православию часто вызывают противоречивые суждения. Их амплитуда весьма велика: Достоевского считали и великим «христианским писателем», и «розовым» христианином, и «фантастическим вольнодумцем». Многие исследователи творчества писателя, как русские, так и иностранные, высказывали подобные мысли и искали корни его религиозных взглядов и в западном гуманизме, и в протестантизме, и в русском сектантстве [5, с. 152].
Не происходят ли такие высказывания из-за недостаточного внимания к истокам религиозно-философских взглядов Достоевского, которые, по мнению Д. Григорьва, лежат в древнерусской православной традиции, в церковно-идеологических диспутах Московской Руси, связанных, в свою очередь, с идеологическими
процессами в Византии и еще более древними, проходившими в эпоху христологических споров?
Духовное наследие преподобного Нила Сорского отразилось на религиозно-философских взглядах Достоевского, особенно в романе «Братья Карамазовы» в образе и поучениях старца Зосимы. Работая над образом старца, Достоевский не придумал ничего совершенно нового, до того не существовавшего. Образ этот воплощался писателем в то время, когда в России оживились созерцательное монашество, старчество и начали ставиться вопросы о христианской жизни и «личном пути» человека [5, с. 163].
Зосима чужд обычной строгости и суровости монаха-подвижника, его поучения состоят не в развитии отвлеченных, книжных идей, а в пробуждении подлинного религиозного опыта и свободного религиозно-созерцательного размышления. Корни «Поучений» старца, по мнению американского теолога, следует искать в учении исихастов, зародившемся на Крите в XIV в. и распространившемся в греческом и южнославянском мире благодаря деятельности преподобного Нила Сорского (1433-1508). Учение исихастов об универсализме христианства и Вселенской церкви противостояло зарождавшемуся византийскому гуманизму - эллинизму.
Исихазм оказал значительное влияние на концепции славянофилов. Темы духовной жизни и молитвы, опыта непосредственного общения с Богом (созерцание Фаворского света) и углубления понятия Богочеловечества стали главными темами произведений Достоевского.
Английский славист, профессор общественной и политической теории Исайя Берлин (Isaiah Berlin) (Оксфорд) в работе «Ёж и Лис: Очерк о взглядах Толстого на историю» исходит из убеждения, что на русского писателя оказывали влияние его современники славянофилы, «романтики и консерваторы»; с некоторыми из них - особенно с М.П. Погодиным и Ю.Ф. Самариным - Толстой был близок. В середине 1860-х годов, работая над «Войной и миром», писатель разделял их враждебность метафизическому позитивизму Огюста Конта и его последователей и более материалистическим воззрениям Чернышевского и Писарева, доктринам Бокля, Милля и Герберта Спенсера. Именно славянофилы, особенно Тютчев, поэзией которого Толстой глубоко восхищался, сумели
развенчать в его глазах исторические теории, бравшие пример с естествознания. Кроме того, славянофилам, как романтическим поклонникам Средневековья, удалось укрепить врожденные «антиинтеллектуализм» и «антилиберализм» Толстого [2, с. 113].
Хотя и славянофилы, и Толстой боролись против общего врага, их воззрения резко различались и даже контрастировали, отмечает И. Берлин. Учение славянофилов имеет свои корни в германском идеализме, в частности в утверждении Шеллинга, что истинное знание добывается посредством не ума, а самоотождествления с центральным принципом вселенной - «душой миропорядка». Некоторые славянофилы видели в этом наитие свыше, родственное откровениям православной веры, мистическим традициям Русской православной церкви, завещая свои взгляды русским поэтам-символистам. Толстой находился «на другом полюсе»: он исходил из убеждения, что знание можно добыть «лишь посредством прилежного эмпирического наблюдения», хотя и такое знание будет несовершенным [2, с. 114].
Славянофилы, преклоняясь перед историческим методом, рассматривали его в качестве единственного способа раскрыть истинную природу, которая проявлялась «лишь по мере неощутимого ее развития во времени, - как отдельных учреждений, так и фундаментальных наук» [2, с. 115]. «Это было Толстому по вкусу, -отмечает И. Берлин, - а вот положительное славянофильское учение оказалось ему нелюбопытно: Толстой отрицал непроницаемые тайны, отрицал туманы давности, отрицал всякую попытку изъясняться тарабарщиной: страницы "Войны и мира", ядовито повествующие о масонах, весьма характерны - и эти взгляды Толстой сохранил на всю жизнь» [там же].
В очерке «Толстой и Просвещение» [3] И. Берлин подчеркивает, что писатель не принадлежал ни к одному из идейных течений, разделявших русское общественное мнение в годы его юности: он не был ни западником; не был и славянофилом, верящим в народную, православную монархию. Подобно радикалам-западникам, Толстой осуждал политический произвол и экономический гнет, порождающие общественное неравенство, однако все прочие «западнические» доктрины он отвергал. Писатель «глядел на либералов и социалистов с презрением, а на тогдашние «правые» партии - с неподдельной ненавистью» [3, с. 392-393], уютнее
чувствуя себя среди славянофилов, не расторгших связей с землей, крестьянством и исконно русским образом жизни. Вместе с тем славянофилам была глубоко присуща «вера в Православную Церковь, в историческую избранность русского народа, в непогрешимость истории и в великое мистическое целое: слитые воедино Церковь и общество, состоящее из православных людей - ушедших, ныне здравствующих и еще не родившихся на земле. Ум Толстого противился таким воззрениям, а душа тянулась им навстречу изо всех сил» [3, с. 395].
Толстой всецело разделял славянофильское недоверие ко всем научным и теоретическим обобщениям как таковым - оно и стало связующей нитью, сделавшей отношения писателя с московскими славянофилами приятельскими. Но разум Толстого-мыслителя оставался глубоко родственным философам XVIII в., видевших «в патриархальном Государстве Российском и Православной Церкви любезных славянофилам, организованное и лицемерное общество заговорщиков» [там же], заключает английский славист.
Дж. Райзер уверен, что «верным выражением русской национальной идентичности и поисковой сферой ее самоопределения» [9, с. 50] останется русская философия («в широком смысле слова: и литература, и искусство»): «Россия издавна известна как страна поэтов и мыслителей, и именно ее философия призвана упрочить и приумножить эту традицию в новом XXI столетии» [там же].
Список литературы
1. Аксаков И.С. Славянский вопрос / Издание подготовлено: А.Н. Дмитриев и Д.Л. Фёдоров; отв. ред. Б.Ф. Егоров. СПб.: Росток, 2015. Кн. 1-2.
2. Берлин И. Ёж и Лис: Очерк о взглядах Толстого на историю // Берлин И. Русские мыслители / пер. с англ. С. Александровского, В. Глушкова. М.: Энциклопедия - ру, 2017. С. 65-155.
3. Берлин И. Толстой и просвещение // Берлин И. Русские мыслители / пер. с англ. С. Александровского, В. Глушкова. М.: Энциклопедия - ру, 2017. С. 390-424.
4. Гольштейн В. Достоевский и индивидуализм: Pro et contra // Достоевский и мировая культура / гл. ред. К.А. Степанян. Альманах № 12. М.: Раритет -Классика плюс, 1999. С. 109-119.
5. Григорьев Д. Преподобный Амвросий и старец Зосима у Достоевского (У истоков религиозно-философских взглядов писателя). Достоевский: Материалы и исследования. Т. 16. Юбилейный сборник. СПб.: Наука, 2001. С. 151-164.
6. Киреевский И.В. Полн. собр. соч.: в 3 т. / сост., вступит. статья А.Н. Николюкина; Ин-т научной информации по общественным наукам РАН. СПб.: Росток, 2018.
7. Марш Р. Россия и Запад в исторической перспективе // Россия и Запад в начале нового тысячелетия / отв. ред. и пер. с англ.: А. Большакова. М.: Наука, 2007. С. 11-40.
8. Райзер Дж. Западники и славянофилы в России, либералы и коммунитарии в Америке // Россия и Запад в начале нового тысячелетия / отв. ред. и пер. с англ.: А. Большакова. М.: Наука, 2007. С. 190-209.
9. Райзер Дж. Русская философия и русская идентичность // Россия и Запад в начале нового тысячелетия / отв. ред. и пер. с англ.: А. Большакова. М.: Наука, 2007. С. 40-52.
10. СамаринЮ.Ф. Собр. соч.: в 5 т. / под общ. ред. сост. А.Н. Николюкина; подг. текста М.А. Бирюковой и И.В. Логвиновой. Коммент. А.Н. Николюкина и А.П. Дмитриева; Ин-т научной информации по общественным наукам РАН. СПб.: Росток, 2019.
11. Сканлан Дж. Достоевский как мыслитель / пер. с англ. Л. Васильева и Н. Киреевой. СПб.: Академический проект, 2006. 256 с. (Современная западная русистика, т. 57).
12. Степанов Ю.С. «Свои» или «чужие»? Славянофилы и западники в создании концепта цивилизации // Россия и Запад в начале нового тысячелетия / отв. ред. и пер. с англ.: А. Большакова. М.: Наука, 2007. С. 179-188.
13. Тодд У.М. Социология литературы. СПб.: БиблиоРоссика, 2020. 352 с.
14. ТыняновЮ.Н. Архаисты и новаторы. Л.: Прибой, 1929. 598 с.
15. Шевырёв С.П. Полн. собр. литературно-критических трудов: в 7 т. / под общ. ред. сост. А.Н. Николюкина. Вступ. ст. А.М. Ранчина. Подг. текста М.А. Бирюковой и И.В. Логвиновой. Коммент. А.Н. Николюкина, Н.В. Цветковой; Ин-т научной информации по общественным наукам РАН. СПб.: Росток, 2019.
16. Brown W.E. A History of Russian Literature of the Romantic Period - Ann Arbor (Mich.): Ardis. 1986. Vol. 1-4. 1600 р.
17. Brumfield W..С. Therese-philosophe and Dostoevski's Grand Sinner // Comparative literature. Univ. of Oregon, 1980. Vol. 3. Ыо. 53. Р. 238-252.
18. Gibson B. The Religion of Dostoevsky. Philad.: Westminster press, 1973. 224 p.
19. Gustafson R.F. Leo Tolstoy: Resident and Stranger: A study in fiction and theology. Princeton, N.J., 1986. 504 p.
20. Leighton L.G. Romantism // Handbook of Russian literature. Ed. V. Terras. New Haven, 1985. 372 p.
21. LevittM. The Visual Dominant in Eighteenth-century Russia. Boston: Northern univ. press. 2011. 362 p.
22. Mercereau JJr. Commentary // The Ardis Antology of Russian Romanticism. Ed. Ch. Rydel. Ann Arbor (Mich.): Ardis, 1984. 536 p.
23. On spiritual unity: A Slavophile Reader by Aleksey Khomiakov and Ivan Kireevsky. Ed. by B. Jakim and R. Bird. Chicago: Chicago univ. press, 1998. 352 p.
24. PrattS. Russian Metaphysical Romantism: The Poetry of Tiutchev and Boratynskii. Stanford, CA: Stanford univ. press, 1984. 253 p.
References
1. Aksakov, I.S. "Slavyanskii Vopros" ["The Slavic Problem"]: in 2 vols. Ed. by B.F. Egorov. St Petersburg, Rostok Publ., 2015. (In Russ.)
2. Berlin, I. "Yozh i Lis: Ocherk o vzglyadakh Tolstogo na istoriyu" ["The Hedgehog and the Fox: An Essay on the Tolstoy's Views on History"]. Berlin, I. Russkie mysliteli [Russian Thinkers]. Transl. by S. Aleksandrovskii, V. Glushkov. Moscow, Entsiklopediya - ru. Publ., 2017, pp. 65-155. (In Russ.)
3. Berlin, I. "Tolstoi i prosveshchenie" ["Tolstoy and Enlightenment"]. Berlin, I. Russkie mysliteli [Russian Thinkers]. Transl. by S. Aleksandrovskii, V. Glushkov. Moscow, Entsiklopediya - ru. Publ., 2017, pp. 390-424. (In Russ.)
4. Gol'shtein, V. "Dostoevskii i individualizm: Pro et contra" ["Dostoevsky and Indi-vidualizm: Pro et contra"]. Dostoevskii i mirovaya kul'tura [Dostoevsky and the World Culture]. Issue 12. Ed. by K.A. Stepanyan. Moscow, Raritet - Klassika plus. Publ., 1999, pp. 109-119. (In Russ.)
5. Grigor'ev, D. "Prepodobnyi Amvrosii i starets Zosima u Dostoevskogo (U istokov religiozno-filosofskikh vzglyadov pisatelya)" ["The Reverend Ambrose and the Monk Zosima in Dostoevsky (At the Heart of Religios and Philosopical Views of the Writer)"]. Dostoevskiy: Materialy i issledovaniya [Dostoevsky: Materials and research]. Vol. 16. St Petersburg, Nauka Publ., 2001, pp. 151-164. (In Russ.)
6. Kireevskii, I.V. Polnoe sobranie sochinenii [The Complete Works]: in 3 vols. Ed. and preface by A.N. Nikolyukin. St Petersburg, Rostok Publ., 2018. (In Russ.)
7. Marsh, R. "Rossiya i Zapad v istoricheskoi perspektive" ["Russia and the West in the Historical Perspective"]. Rossiya i Zapad v nachale novogo tysyacheletiya [Russia and the West in the Beginning of the New Millenium]. Ed. and transl. by A. Bol'shakova. Moscow, Nauka Publ., 2007, pp. 11-40. (In Russ.)
96
Т.М. MunnuoH^UKOBa
8. Raizer, Dzh. "Zapadniki i slavyanofily v Rossii, liberaly i kommunitarii v Amerike" ["Westernisers and Slavophiles in Russia, Liberals and Communitarians in America"]. Rossiya i Zapad v nachale novogo tysyacheletiya [Russia and the West in the Beginning of the New Millenium]. Ed. and transl. by A. Bol'shakova. Moscow, Nauka Publ., 2007, pp. 190-209. (In Russ.)
9. Raizer, Dzh. "Russkaya filosofiya i russkaya identichnost'" ["Russian Philosophy and Russian Identity"]. Rossiya i Zapad v nachale novogo tysyacheletiya [Russia and the West in the Beginning of the New Millenium]. Ed. and transl. by A. Bol'shakova. Moscow, Nauka Publ., 2007, pp. 40-52. (In Russ.)
10. Samarin, Yu.F. Sobranie sochinenii [The Collected Works]: in 5 vols. Ed. by A.N. Nikolyukin; text preparation by M.A. Biryukova, I.V. Logvinova; comments by A.N. Nikolyukin and A.P. Dmitriev. St Petersburg, Rostok Publ., 2019. (In Russ.)
11. Skanlan, Dzh. "Dostoevskii kak myslitel'" ["Dostoevsky the thinker"]. Transl. by L. Vasil'eva and N. Kireevoj. St Petersburg, Аkademicheskii proekt Publ., 2006. 256 р. (Sovremennaya zapadnaya rusistika, vol. 57). (In Russ.)
12. Stepanov, Yu.S. "'Svoi' ili 'chuzhie'? Slavyanofily i zapadniki v sozdanii kontsepta tsivilizatsii" ["'Outhers' or 'Others'? Slavphiles and Westernisers in the Creation of a Concept of Civilization"]. Rossiya i Zapad v nachale novogo tysyacheletiya [Russia and the West in the Beginning of the New Millenium]. Ed. and transl. by А. Bol'shakova. Moscow, Nauka Publ., 2007, pp. 179-188. (In Russ.)
13. Todd, W.M. "Sotsiologiya literatury" ["Sociology of literature"]. St Petersburg, BiblioRossika Publ., 2020, 352 р. (In Russ.)
14. Tynyanov, Yu.N. "Аrkhaisty i novatory" ["Аrkhaists and Innovators"]. London, Priboj Publ., 1929, 598 р. (In Russ.)
15. Shevyrev, S.P. Polnoe sobranie literaturno-kriticheskikh trudov [The Complete Literary and Philosophical Works]: in 7 vols. Ed. by А.N. Nikolyukin; preface by А.M. Ranchin, text prep. by MA. Biryukova, I.V. Logvinova; comments by А.N. Nikolyukin, N.V. Tsvetkova. St Petersburg, Rostok Publ., 2019. (In Russ.)
16. Brown, W.E. A History of Russian Literature of the Romantic Period - Ann Arbor (Mich.), Ardis. 1986, Vol. 1-4, 1600 р. (In English)
17. Brumfield, W.Q "Therese-philosophe and Dostoevski's Grand Sinner". Comparative literature. Univ. of Oregon, 1980, Vol. 3, rn. 53, рр. 238-252. (In English)
18. Gibson, B. The Religion of Dostoevsky. Philadelphia, Westminster press, 1973, 224 p. (In English)
19. Gustafson, R.F. Leo Tolstoy: Resident and Stranger: A study in fiction and theology. Princeton, N.J., 1986, 504 p. (In English)
20. Leighton, L.G. Romantism. Handbook of Russian literature. Ed. V. Terras. New Haven, 1985, 372 p. (In English)
21. Levitt, M. The Visual Dominant in Eighteenth-century Russia. Boston, Northern univ. press, 2011, 362 p. (In English)
22. Mercereau, J.Jr. "Commentary". The Аrdis Antology of Russian Romanticism. Ed. Ch. Rydel. Ann Arbor (Mich.), Ardis, 1984, 536 p. (In English)
23. On spiritual unity: A Slavophile Reader by Aleksey Khomiakov and Ivan Kireevsky. Ed. by B. Jakim and R. Bird. Chicago, Chicago univ. press, 1998, 352 p. (In English)
24. Pratt, S. Russian Metaphysical Romantism: The Poetry of Tiutchev and Boratynskii. Stanford (CA), Stanford univ. press, 1984, 253 p. (In English)
