CC BY
4УДК 81'42; ББК 81.2; ГРНТИ 16.21.55; КОД ВАК 10.02.19
В. В. Васильева
Санкт-Петербург, Россия
АНЕКДОТ
В ПРОФЕССИОНАЛЬНОМ МЕДИАТЕКСТЕ: ПЕРЕПРОФИЛИРОВАНИЕ РЕЧЕВОГО ЖАНРА
Виктория Владимировна Васильева, кандидат филологических наук, доцент кафедры речевой коммуникации Санкт-Петербургского государственного университета. 199004, Санкт-Петербург, 1-я линия В. О., 26, к. 703. E-mail: viktirija@mail.ru.
© Васильева В. В., 2017
Британские ученые выяснили, но не смогли объяснить, что именно.
Не анекдот!
Введение. Обращение к использованию анекдота в профессиональном (журналистском) медиатексте связано с пересечением двух исследовательских векторов: во-первых, дискуссии, развернувшейся вокруг вопроса о сохранении единства публицистического стиля в современных массмедиа, говоря жестче — вокруг правомерности выделения публицистического стиля вообще; во-вторых, проблемы комического в современных массмедиа, в частности в письменном тексте, созданном профессионалами медиа. Гипотеза исследования, представленного в статье, заключается в том, что такой сугубо разговорный речевой жанр, как анекдот, будучи включенным в ткань ме-диатекста, теряет присущие ему в разговорном стиле черты, приобретая при этом функциональную стилеобразующую значимость публицистичности, а именно — становится жанровым средством социальной оценочности.
Постановка проблемы. Статус публицистического стиля в условиях трансформации медиасреды обсуждался, в частности, на круглом столе «Коммуникативная среда СМИ: проблемы стилевого взаимодействия» в рамках Международного научного форума «Медиа в современном мире». Участники дискуссии отмечали полистилизм современных медиа [Вы-ровцева 2017: 22], стилистическую неоднородность журналистских публикаций [Славкин 2017: 58], стилистическую мно-гослойность медиатекста [Попова 2017: 50]; на конкретных примерах демонстрировался тот факт, что «СМИ активно используют речевой опыт, накопленный в разных сферах человеческого общения» [Коньков 2017: 37]. Вместе с тем было высказано опасение, что с исключением из исследовательского поля самого понятия
«публицистический функциональный стиль» происходит «неоправданная схематизация и недопустимое упрощение картины функционально-стилистической дифференциации литературного языка» [Дускаева, Салимовский 2017: 27].
Особый интерес в аспекте обсуждавшейся на круглом столе темы вызывает вопрос о месте и роли в медиатексте так называемой разговорности, об экспансии которой в современные массмедиа говорится уже не первое десятилетие [см., напр.: Сироти-нина 1998; Сидорова 2007; Власян 2013 и др.]: «Разговорная речь, адаптированная в большей или меньшей степени к СМИ, но всё-таки разговорная в основе, представлена в различного рода реалити- и ток-шоу; она же в изобилии представлена и в некоторых жанрах бульварной прессы» [Коньков 2017: 36]. В то же время, если иметь в виду медиатекст, созданный в специфической профессиональной среде со специфическими профессионально ориентированными задачами, меняется сама природа разговорности, которая переводится из регистра бытовых и неофициальных интеракций в поле социально-значимого и правово-регулируемого общения. Можно сказать, что разговорность в разговорном стиле и разговорность за пределами обиходно-бытового общения — это категориально разные понятия.
По справедливому замечанию О. Б. Сиротининой, разговорность — это «особая текстовая категория: в художественной речи — эстетическая, в публицистике и ораторской речи — риторическая» [Сиротинина 2014: 510]. В качестве «сигнальных элементов разговорной речи» [Левин 1971: 40-41] в журналистском тексте могут выступать любые традиционные характеристики разговорности (лексические единицы, их семантика, порядок слов, синтаксические структуры, фразовая организация), при этом «в отличие от разговорной речи и обиходного типа речевой культуры, в которых все явления разговорной речи используются спонтанно, разговорность всегда н а м е р е н н а (выделено нами. — В. В.)» [Там же]. Намеренность разговорности и определяет, на наш взгляд, ее стилевую — и функциональную — перенастройку, т. е. переводит маркированные разговорностью единицы (элементы, компоненты, параметры медиатекста) в разряд функционально не-разговорных и, следовательно, наделяет последних теми же полномочиями, которыми наделены «родные» для стиля единицы.
Одним из сигналов намеренного включения разговорности как риторической (не собственно функционально-стилистической!) категории в медиатекст является присутствие в нем особого жанра — рассказывание анекдота. Комический эффект от рассказывания анекдота, как убедительно показано в посвященном этому жанру исследовании [Шмелева, Шмелев 2002], связан не только с содержанием, но и с разыгрыванием анекдота, с особенностями его рассказывания. Понятно, что в письменном тексте как такового устного разыгрывания быть не может, но содержание анекдота может выступить способом изображения, актуализируя оценочный характер такого изображения. В. И. Карасик точно заметил, что «анекдот — это своего рода контроль общества над кристаллизацией социальных отношений» [Карасик 1997: 144]. Справедливо и то, что сам анекдот «является выразителем не истинностных, а оценочных отношений. Тем не менее, рассеивая „крупицы правды", анекдотический субдискурс в целом содействует раскрытию „второй правды о мире"» [Лендваи 2001].
Что происходит с анекдотом, когда он попадает в журналистский текст и что происходит с медиатекстом, когда в него попадает рассказывание анекдота?
Методика формирования эмпирического корпуса. Обратимся к профессиональным медиатекстам письменной формы, в которых так или иначе используется анекдот, и проанализируем сохранность или потерю в медиатексте основных, сформированных
в разговорном стиле речи жанровых параметров рассказывания анекдота. С этой целью нам необходимы такие контексты, где имеется номинация «анекдот», поскольку рассказывание анекдота имеет необходимый метатекстовый ввод, с использованием этой лексемы, что и позволяет квалифицировать введенный текстовый фрагмент, как анекдот — «короткий устный смешной рассказ о вымышленном событии с неожиданной остроумной концовкой, в котором действуют постоянные персонажи, известные всем носителям русского языка» [Шмелева, Шмелев 2002: 20].
Для формирования корпуса эмпирического материала мы обратились к информационно-поисковой системе «Национальный корпус русского языка» (URL: http://www. ruscorpora.ru/) и воспользовались данными, полученными с помощью автоматических (встроенных) функций этой системы как «библиотеки текстов» и как аналитической базы. Газетный корпус (корпус современных СМИ) открыт в 2010 г. и охватывает статьи из средств массовой информации 2000-х годов. В этот пополняемый корпус включены примерно в равном объеме тексты семи средств массовой информации — газет («Известия», «Советский спорт», «Труд», «Комсомольская правда») и электронных агентств (РИА «Новости», РБК, «Новый регион»).
Запрос в газетном корпусе на лексему «анекдот*» выдал 4029 документов при 5313 единицах вхождений слова в контекст. Сделав xml-выгрузку, мы получили список примеров с фрагментированными левым и правым контекстом лексемы «анекдот*». В качестве рабочего корпуса мы взяли подряд 500 первых примеров выгрузки. Поскольку сам текст анекдота или речевые фрагменты такого текста могут быть расположены только в правом контексте, мы отфильтровали примеры с нулевым правым контекстом и исключили их из рабочего корпуса. Дальнейшая обработка рабочего корпуса заключалась в фильтрации контекстов с тем, чтобы исключить такие, в которых использование лексемы «анекдот*» не связано с реализацией речевого жанра рассказывание анекдота. К таким невалидным примерам мы отнесли три типа контекстов: 1) с использованием слова анекдот в переносном значении: ...происходит странный бюрократический анекдот, когда правительственное решение не исполняется (Известия. 2014. 23 июня); 2) с фразеологизмами типа скверный анекдот, дурной анекдот и т. п., которые при отсутствии текста анекдота в правом контексте выступают в функции оценочной номинации какого-либо события или ситуации: Сама история напоминает скверный анекдот — бывшую чиновницу посадили под арест, а она мало того, что пишет стихи и рисует картины, так еще и умудряется видео на свои песни снимать, а потом презентовать их в самом крутом московском ночном клубе SohoRooms (Комс. правда. 2014. 22 июня); 3) контексты, в которых автор, характеризуя речевое поведение третьего лица, сообщает о рассказывании этим лицом анекдота / анекдотов: Под конец Вячеслав Володин рассказал присутствующим анекдот с намеком (РБК Дейли. 2013. 25 окт.); Депутаты же забросали президента просьбами и предложениями, жаловались ему на зарплату и рассказывали анекдоты (Известия. 2012. 30 ноября).
Оставшиеся 233 контекста являются примерами включения в речевую ткань ме-диатекста как (1) непосредственно речевого жанра рассказывания анекдота, так и (2) его субжанровых разновидностей [Шмелева, Шмелев 2004]. Например: (1) Был такой подлый перестроечный анекдот про старушку, которой говорят о штурмующих Зимний матросах — они, мол, хотят, чтобы не было богатых, — на что та отвечает: «А мой дед на Сенатской хотел, чтобы не было бедных» (Известия. 2014. 10 апр.); (2) А с воссозданием советских достижений получается, как в незамысловатом анекдоте советских же времен о работе комбината бытового обслуживания: пыле-
сос отремонтировать не сможем, можем переделать в электробритву (Известия. 2012. 11 дек.).
Таким образом, из пятисот контекстов в рабочем корпусе осталось чуть меньше половины. Экстраполируя это соотношение (500 : 233) на оставшуюся часть газетного корпуса, можно предположить, что в настоящее время Нацкорпус содержит более 2 тыс. газетных контекстов, в которых журналисты используют речевой жанр «рассказывание анекдота».
Обсуждение. Является ли рассказывание анекдота в медиатексте тем же речевым жанром, что и в речевой практике обиходного общения? Обобщая наш материал и следуя за логикой исследователей анекдота как феномена, признаем, что очевидно нет. В отличие от профессионального медиатекста, «нормальный анекдот никуда не зовет, ничем не грозит и ничего не требует» [Орнатская 2002], в то время как главная задача журналистской публикации заключается как раз в том, чтобы формировать вполне определенное отношение к обсуждаемому или представляемому в медиатексте. Речевое взаимодействие в СМИ характеризуется, как известно, повышенным уровнем оце-ночности, которая — что особенно важно для нашего исследования — «имеет особый стилеобразующий статус и определяется исследователями как социальная» [Чернышо-ва 2014: 201]. Социальная оценочность (как онтологическая стилевая черта публицистики) «определяет главные языковые процессы, происходящие в недрах публицистического стиля» [Солганик 2003: 313]. Эмоционально-оценочная рамка высказывания (В. Г. Гак) определяет место оценки в структуре текста. Устанавливая связь между «интенцией адресанта, создающего оценочное высказывание, и формой», Гак отмечает: «Желая заинтересовать или убедить слушающего, говорящий мобилизует свои и его эмоции, в связи с чем эмоционально-оценочный компонент в высказывании предшествует диктальному» [Гак 1996: 30]. Такой настройкой читателя в нашем случае выступает номинация «анекдот» в метатекстовом вводе анекдота: Понятно, что человек в судейской мантии — это символ государственной власти. Поэтому кто-то скажет, что если сделать судью невидимым для преступников, это значит показать государственную слабость перед преступным миром. В этой связи вспомнился анекдот. Редактор газеты отправил молодого репортера к местному мафиози задать каверзные вопросы. Скоро репортер звонит редактору: — Он сказал, что спустит меня с лестницы. Редактор: — Звони ему в дверь и не отступай! Репортер через 5 минут: — Михаил Петрович, он спустил меня с лестницы и пригрозил, что будет стрелять, если я еще раз к нему... Редактор: — Подымайся и звони к нему в дверь! Пусть этот гад поймет, что я его не боюсь! Эта «история» и про наш случай (Комс. правда. 2014. 11 мая). Как видим, журналист прибегает к анекдоту как к одному из средств социальной оценочности.
Специфика оценки определяет и специфику комического эффекта, ожидание которого связано с самим введением в текст рассказывания анекдота, тем более что юмор стал в последние двадцать лет полноправным инструментом осмысления социально-политической действительности в СМИ. При этом важно, что механизмы юмора, используемые в анекдотах, как показывает материал других исследователей, «не составляют исключительной принадлежности именно жанра анекдота. По существу, семантические механизмы, создающие комический эффект, одни и те же в комедиях, юмористических новеллах, анекдотах, шутках, частушках и т. п.» [Шмелева, Шмелев 2002: 12].
В отличие от речевых инструментов создания юмора, природа комического в анекдоте и в профессиональном медиатексте базируется на разных основаниях. Отличие
анекдота и от таких форм юмора, как сатира или индивидуализированные формы иронии, исследователи видят в том, что последние «могут и должны, по крайней мере по замыслу, тревожить, ибо предписывают себе определенные жизнеустроительные функции» [Орнатская 2002]. Если в бытовом общении анекдот «не приватизирует смех, что характерно для авторской иронии» [Там же], то в журналистском произведении оценочная идея анекдота включена в общую концепцию текста с выраженной авторской позицией: Поражение от Великобритании удивило. Но, положа руку на сердце, случайных результатов не бывает. Не станет сенсацией, если в октябре мы проиграем ЮАР или Словении и вывалимся даже из первой зональной группы. Что дальше? Перефразируя известное выражение из анекдота — так доиграемся до Тринидада и Тобаго (Сов. спорт. 2013. 8 апр.).
В приведенном примере реализован такой субжанр речевого жанра рассказывания анекдота, как у к а з а н и е н а а н е к д о т. В речевом плане от неприличного анекдота про семью лилипутов в данном медиатексте осталась только общая глагольная семантика — доиграемся до (в анекдоте — обсценизм дое... до), однако обращение к известному анекдоту позволяет автору показать предел возможных поражений российской команды в ситуации, сложившейся вокруг большого тенниса. Заметим, что для текстов СМИ квалификация «указание на анекдот» кажется более приемлемой, чем «напоминание анекдота» [Шмелева, Шмелев 2002], поскольку для публицистики функционально более важна демонстрация (указание) существования типовой ситуации и типового к ней отношения как своего рода логический аргумент в пользу справедливости журналистской оценки, нежели напоминание о такой ситуации, выполняющее иллюстрирующую функцию. Указание на анекдот реализует в то же время прототипический признак анекдота — краткость: более чем в половине проанализированных примеров нашего корпуса автор лишь называет типологический признак анекдота с большей или меньшей степенью детализации (о тематическом многообразии и дискурсивном характере современной русской анекдосистемы см. в работе Э. Лендваи [Лендваи 2001]), т. е. называет, например, имя «серийного персонажа» («анекдоты про Чапаева», «анекдоты про Вовочку») или типовую ситуацию, обыгранную в анекдотах известного цикла («армянское радио спрашивают», «возвращается муж из командировки» и т. п.). Такое указание дает читателю возможность «выбрать» подходящий текст анекдота из анекдо-системы и идентифицировать либо конкретный прецедентный текст (анекдот), либо корпус похожих текстов с общими оценочными выводами. Все это позволяет использованному в медиатексте анекдоту сохранить свою жанровую принадлежность, чтобы не слиться с прочими прецедентными текстами. При этом эмоционально-оценочный компонент текста (настройка, по В. Г. Гаку) включает в себя соответствующий типологический признак — например, номинацию персонажа: Тем не менее создатели высокохудожественного телешедевра пренебрегли всеми правилами «конспирации», как Штирлиц из анекдотов, расхаживающий по Берлину в буденовке и красных шароварах (Комс. правда. 2013. 21 марта) — или указание на серию анекдотов с типовыми ситуациями: Ботинки напоминают старый флотский анекдот про матроса, который чистил обувь «для старшины»: носки блестели, а задники, увы, нет (РБК Дейли. 2014. 17 янв.) (оценочноеувы относится к выражению авторского отношения к описываемой модели ботинок).
Анекдот по определению принадлежит миру вербального юмора, и кажется, что в исследовании проблемы комического в массмедийном произведении ему должно быть найдено место. Необходимость засмеяться, выслушав анекдот, — и вообще
смех как реакция на рассказанный анекдот — является своего рода композиционной частью этого речевого жанра как онтологически диалогического. Однако лишь в трети проанализированных нами примеров анекдот получает речевую экспликацию, что позволяет автору рассчитывать на определенный комический эффект (хотя применительно к анекдоту нужно, скорее, говорить о факторе смеха, суживая комическое до смешного, но это вопрос для отдельного рассмотрения). В остальных случаях автор использует указание на анекдот, т. е., как было показано выше, использует это указание как особую форму логизированной аргументации, и, следовательно, комический эффект от упомянутого анекдота утрачивается, хотя это упоминание и поддерживает общую, чаще ироническую, тональность текста. Ср.: Решение по вопросу курения было вынесено без нас, причем по инициативе правительства. А ведь здесь прямая демократия могла бы сработать. Но, как в том анекдоте, кто ж ее, прямую демократию, нам даст, хоть она и положена? (Известия. 2014. 5 июня).
Анекдот утрачивает способность вызывать комический эффект, будучи ослабленным уже самой письменной формой. Потеря устности принципиально важна для понимания перенастройки анекдота в медиатексте: «Запись не может передать крайне важную для многих текстов акцентологическую структуру анекдота: наличие смысловых пауз, ускорение или замедление темпа повествования, обязательное интонационное выделение второй части, развязки, а в ряде случаев и произносительно-речевую характеристику персонажей. Без всего этого многие анекдоты утрачивают свой комический эффект» [Химик 2002].
Под влиянием письменной формы для определенного смыслового содержания происходит разрушение композиционной модели анекдота, на которой во многом и строится комический эффект. (К трансформации композиционной структуры приводит и использование самого анекдота в метатекстовой функции, на что, например, указывает Т. В. Тарасенко [Тарасенко 2012], но мы здесь не рассматриваем этот вопрос.)
Текстовая структура анекдота понимается одними исследователями как трехчаст-ная (экспозиция с указанием места и времени, развертывание действия для прогнозирования адресатом варианта финала, неожиданная развязка [Петренко 2004: 6]), другими как двухчастная (только зачин и концовка): «более длинный зачин, затем короткий и неожиданный конец, заставляющий слушателя переинтерпретировать начало анекдота. В несоответствии начала и конца анекдота — его соль» [Шмелева, Шмелев 2002: 131]. При этом и в первой, и во второй концепции неизменным является резкое противопоставление финала анекдота его предшествующей части как по объему, так и по когнитивному содержанию, что, собственно, и создает комический эффект. Рассказывание анекдота и указание на анекдот включают в свою структуру еще и метатексто-вый ввод, создавая своеобразную жанровую рамку.
В медиатексте структура рассказывания анекдота может быть разрушена, например, развертыванием (истолкованием) концовки с повтором ключевого слова анекдота: Теперь в полном соответствии с заветами 1990-х думское большинство осуществляет свое рода политологическое вскрытие общества. То самое вскрытие, которое, как в анекдоте, покажет, что больной умер от вскрытия. Ведь в конце концов придется вскрыть и самих себя (Известия. 2012 16 июля); толкованием смысла сопоставления персонажа анекдота и предмета речи в тексте публикации: У нас есть общенациональные святыни. Так уж получилось, что из бесспорных осталась только Победа. И ее старательно, с
каждым годом всё громче, оспаривают. Строго по известному анекдоту про горшок, который Циля, во-первых, не брала, во-вторых, вернула целым, а в-третьих, он уже и был битый. Не было никакой победы, а если была, то плохонькая, а если и хорошая, то вот вам изнасилованные немки (Известия. 2014. 27 янв.). Структуру указания на анекдот разрушает, например, квалифицирующее определение в метатекстовом вводе, когда фраза, «обеспечивающая введение актуального содержания в текст общей коммуникации, — Кстати, на эту тему есть анекдот...» [Химик 2002], дополняется атрибуцией, необходимой для содержательной интерпретации самого анекдота: В результате чего текст <оппозиционного воззвания> выглядит скорее как полемика с собственными бешеными и напоминает инвертированный анекдот про Софочку и принца Уэльского. Т. е. принц Уэльский, под которым надлежит разуметь В. В. Путина, согласен, осталось уговорить Софочку, т. е. прогрессивную общественность (Известия. 2012. 26 июня).
Выводы. Подобно тому как в художественном тексте преодолевается речевой материал (М. М. Бахтин), становясь инструментом образности, в профессиональном медиа-тексте преодоление речевого материала связано с природой публицистического стиля, в русле которого всегда оформляется сказанное для публики, на публике и, по большому счету, о публике.
Газетный материал показывает, что включение анекдота в профессиональный медиа-текст служит средством социальной оценочности, а сам анекдот выступает во вторичной, собственно публицистической функции, теряя при этом эффективность комического.
Благодарности. Импульс для работы над темой был дан дискуссией о стилевом взаимодействии в СМИ, организованной в СПбГУ проф. Владимиром Ивановичем Коньковым, который выразил интерес к моим тезисам и предложил развить их в статью. Особая благодарность проф. Лилии Рашидовне Дускаевой и проф. Владимиру Александровичу Салимовскому не только за беседы на уровне идей и методов, но и за конструктивные замечания.
ЛИТЕРАТУРА
Власян Г. Р. Экспансия разговорности в современных средствах массовой информации // Вестн. Челябин. ун-та. 2013. № 21 (312). С. 108-113.
Выровцева Е. В. Полистилизм как особенность современного публицистического дискурса // Век информации. 2017. Т. 2. С. 22-23. URL: http://jf.spbu.ru/upload/ffles/ffle_1491298191_5825.pdf.
Гак В. Г. Синтаксис эмоций и оценок // Функциональная семантика: оценка, экспрессивность, модальность. М.: РАН, Ин-т языкозн., 1996. С. 75-88.
Дускаева Л. Р., Салимовский В. А. Проблема стилевой дифференциации литературной речи на нынешнем этапе развит1 и лингвистики // Век информации. 2017. Т. 2. С. 27-28. URL: http:// jf.spbu.ru/upload/files/file_1491298191_5825.pdf.
Карасик В. И. Анекдот как предмет лингвистического изучения // Жанры речи. Вып. 1. Саратов: Колледж, 1997. С.144-153.
Коньков В. И. Структура медиасферы в аспекте категории стиля // Век информации. 2017. Т. 2. С. 35-36. URL: http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1491298191_5825.pdf.
Левин В. Д. Литературный язык и художественное повествование // Вопросы языка современной русской литературы. М.: Наука, 1971. С. ХХ-ХХ.
Лендваи Э. Прагмалингвистические механизмы современного русского анекдота // Авто-реф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2001. URL: http://cheloveknauka.com/pragmalingvisticheskie-mehanizmy-sovremennogo-russkogo-anekdota#ixzz4bfSju1il (дата обращения 20.07.2017).
ОрнатскаяЛ. А. Анекдот и жизнь // Анекдот как феномен культуры. СПб.: С.-Петерб. филос. о-во, 2002. С.87-94. URL: http://anthropology.ru/ru/text/ornatskaya-la/anekdot-i-zhizn (дата обращения 20.07.2017).
Петренко М. С. Современный анекдот в текстовом, жанровом, дискурсивном аспектах: авто-реф. дис. ... канд. филол. наук. Таганрог, 2004.
Попова Т. И. Стилистическая многослойность сатирического политического креолизо-ванного текста // Век информации. 2017. Т. 2. С. 50-51. URL: http://jf.spbu.ru/upload/ffles/ file_1491298191_5825.pdf.
Сидорова Е. Г. Парцеллированные конструкции как средство реализации конструктивно-стилевого вектора современного газетного текста // Вестн. Волгогр. ун-та. Сер. 2. 2007. Вып. 6. С. 40-46.
Сиротинина О. Б. О терминах «разговорная речь», «разговорность» и «разговорный тип речевой культуры» // Лики языка. М.: Наследие, 1998. С. 348-354.
Сиротинина О. Б. Разговорность // Эффективное речевое общение: базовые компетенции: сл.-справ. / под ред. А. П. Сковородникова. Красноярск: Сиб. федерал. ун-т, 2014. С. 510.
Славкин В. В. Стилистический контраст и стилистический диссонанс в современных СМИ // Век информации. 2017. Т. 2. С. 58-59. URL: http://jf.spbu.ru/upload/ffles/ffle_1491298191_5825.pdf.
Солганик Г. Я. Публицистический стиль // Стилистический энциклопедический словарь русского языка / под ред. М. Н. Кожиной. М.: Флинта, Наука, 2003. С. 312-315.
Тарасенко Т. В. Метатекстовые функции анекдота в медиатексте // Вестн. Краснояр. гос. пед. ун-та им. В.П. Астафьева. 2012. № 4 (22). С. 324-327.
Химик В. В. Анекдот как уникальное явление русской речевой культуры // Анекдот как феномен культуры. СПб.: С.-Петерб. филос. о-во, 2002. С. 17-31. URL: http://anthropology.ru/ru/text/ himik-vv/anekdot-kak-unikalnoe-yavlenie-russkoy-rechevoy-kultury (дата обращения 20.07.2017).
Чернышова Т. В. Негативная оценочность как фактор снижения статуса оппонента в сфере публичной коммуникации (на материале СМИ и социальных сетей) // Динамика языковых и культурных процессов в современной России: матер. IV конгресса РОПРЯЛ. Сочи, 2014 г. Т. 1. СПб.: РОПРЯЛ, 2014. С. 200-205.
Шмелева Е. Я., Шмелев А. Д. Русский анекдот: текст и речевой жанр. М.: Языки слав. культуры, 2002.
Шмелева Е. Я., Шмелев А. Д. Русский анекдот в двадцать первом веке: трансформация речевого жанра // Жанры речи. Вып. 4. Саратов: Колледж, 2004. С. 292-298.
REFERENCES
Chtrnyshova T. V. Negative evaluation as a factor of reducing the status of the opponent in the sphere of public communication: on the material of media and social networks [Negativnaya otsenochnost kak factor snizheniya statusa opponenta v sfere publichnoy kommunikatsii: na mater. SMI i sotsialnyih setey] // Dynamics of linguistic and cultural processes in contemporary Russia [Dinamika yazyikovyih i kulturnyih protsessov v sovremennoy Rossii]. Vol. 1. Sochi, 2014. P. 200-205.
Duskaeva L. R., Salimovskiy V. V. The problem of stylistic differentiation of literary language at the current stage of development of linguistics [Problema stilevoy differentsiatsii literaturnoy rechi na ny-ineshnem etape razvitiya lingvistiki] // The information age [Vek informacii]. 2017. Vol. 2. P. 27-28. URL: http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1491298191_5825.pdf.
Gak V. G. The syntax of the emotions and evaluations [Sintaksis i emotsii otsenok] // Functional semantics: evaluate, expression, modality [Funktsionalnaya semantika: otsenka, ekspressivnost, modal-nost]. Moscow, 1996. P. 75-88.
Himik V. V. Anecdote as a unique phenomenon of Russian speech culture [Anekdot kak unikalnoe yavlenie russkoy rechevoy kulturyi] // Joke as a cultural phenomenon [Anekdot kak fenomen kultu-ryi]. St Petersburg, 2002. URL: http://anthropology.ru/ru/text/himik-vv/anekdot-kak-unikalnoe-yav-lenie-russkoy-rechevoy-kultury.
Karasik V. I. Anecdote as subject of linguistic study [Anekdot kak predmet lingvisticheskogo izucheni-ya] // Speech Genres [Zhanry rechi]. Vol. 1. Saratov, 1997. P. 144-153.
Konkov V. I. The structure of media sphere in the aspect of the style category [Struktura mediasferyi v aspekte kategorii stilya] // The information age [Vek informacii]. 2017. Vol. 2. P. 35-36. URL: http:// jf.spbu.ru/upload/files/file_1491298191_5825.pdf.
Lendvai E. Pragmalinguistic mechanisms of the modern Russian joke [Pragmalingvisticheskie me-hanizmyi sovremennogo russkogo anekdota]: PhD thesis. Moscow, 2001. URL: http://cheloveknauka. com/pragmalingvisticheskie-mehanizmy-sovremennogo-russkogo-anekdota#ixzz4bfSju1il.
Levin V. D. Literary language and art narrative [Literaturnyiy yazyk i hudozhestvennoe povestvo-vanie] // The language of modern Russian literature [Voprosy yazyika sovremennoy russkoy literatu-ryi]. Moscow, 1971. P. XX-XX.
Ornatskaya L. A. Anecdote and life [Anekdot i zhizn] // Joke as a cultural phenomenon [Anekdot kak fenomen kulturyi]. St Petersburg, 2002. P. 87-94. URL: http://anthropology.ru/ru/text/ornatska-ya-la/anekdot-i-zhizn.
Petrenko M. S. A modern anecdote in the text, genre, discursive aspects [Sovremennyiy anekdot v tekstovom, zhanrovom, diskursivnom aspektah]: PhD thesis. Taganrog, 2004.
Popova T. I. Stylistic layering of satirical political creolized text [Stilisticheskaya mnogosloynost satir-icheskogo politicheskogo kreolizovannogo teksta] // The information age [Vek informacii]. 2017. Vol. 2 . P. 50-51. URL: http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1491298191_5825.pdf.
Shmeleva E. Ya., Shmelev A. D. Russian anecdote: text and speech genre [Russkiy anekdot: tekst i rechevoy zhanr]. Moscow, 2002.
Shmeleva E. Ya., Shmelev A. D. Russian anecdote in the twenty-first century: transformation of the speech genre [Russkiy anekdot v dvadtsat pervom veke: transformatsiya rechevogo zhanra] // Speech Genres [Zhanryi rechi]. Vol. 4. Saratov, 2004. P. 292-298.
Sidorova E. G. Parallelomania design as a means of implementing a constructive-style vector modern newspaper texts [Partsellirovannyie konstruktsii kak sredstvo realizatsii konstruktivno-stilevogo vekto-ra sovremennogo gazetnogo teksta] // Vestnik of Volgograd State University [Vestn. Volgograd. un-ta]. Ser. 2. 2007. Vol. 6. P. 40-46.
Sirotinina O. B. Colloquiality [Razgovornost] // Effective speech communication: core competencies: dictionary [Effektivnoe rechevoe obschenie: bazovyie kompetentsii: sl.-sprav.] / ed. A. P. Skovo-rodnikov. Krasnoyarsk, 2014. P. 610.
Sirotinina O. B. The terms "speaking", "colloquiality" and "colloquial type of speech culture" [O ter-minah «razgovornaya rech», «razgovornost» i «razgovornyiy tip rechevoy kulturyi»] // The Faces of the language [Liki yazyika]. Moscow, 1998.
Slavkin V. V. Stylistic contrast, and stylistic dissonance in the modern media [Stilisticheskiy contrast i stilisticheskiy dissonans v sovremennyih SMI] // The information age [Vek informacii]. 2017. Vol. 2. P. 58-59. URL: http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1491298191_5825.pdf.
Solganik G. Ya. Journalistic style [Publitsisticheskiy stil] // Stylistic encyclopedic dictionary of Russian language [Stilisticheskiy entsiklopedicheskiy slovar russkogo yazyika] / ed. M. N. Kozhina. Moscow, 2003. P. 312-315.
Tarasenko T. V. Metatext function of anecdote in the media [Metateksgovyie funktsii anekdota v mediatekste] // Bulletin of Krasnoyarsk state pedagogical University named after V. P. Astafiev [Vestn. Krasnoyarsk. ped. un-ta im. V. P. Astafeva]. 2012. N 4 (22). P. 324-327.
Vlasyan G. R. Expansion of spoken language in modern media [Ekspansiya razgovornosti v sovre-mennyih sredstvah massovoy informatsii] // Bul. of the Chelyabinsk State University [Vestn. Chelyabinsk. un-ta]. 2013. N 21 (312). P. 108-113.
Vyrovceva E. V. Polystylism as a feature of contemporary journalistic discourse [Polistilizm kak os-obennost sovremennogo publitsisticheskogo diskursa] // The information age [Vek informacii]. 2017. Vol. 2. P. 108-113. URL: http://jf.spbu.ru/upload/files/file_1491298191_5825.pdf.
