CC BY
117
О. С. Данилова (Екатеринбург)
Анатоль Леруа-Болье: От русистики к «славянофильству»
Вопрос о правомерности употребления термина «славянофил» и «славянофильство» не только к идейным баталиям XIX столетия в России, кажется, из ряда спорных перешел в разряд очевидных. История доказала, что оптимальнее рассматривать «славянофильство» как общеевропейское явление интеллектуальной жизни. Так, русский общественный деятель и философ Ю. Самарин в карандашной заметке на обороте книги А. Токвиля писал: «Токвиль, Монталамбер, Риль, Штейн — западные славянофилы. Все они по основным убеждениям и по конечным своим требованиям ближе к нам, чем к нашим западникам» Чуть позже историк литературы Алексей Н. Веселовский отметит: «Культурная история Европы за последние два столетия показывает, что почти ни одна страна не обошлась в свое время без движения, схожего со славянофильством»2. Западная историография (впрочем, как уже и российская) определяет ряд европейских интеллектуалов как славянофилов/русофилов 3 (Ф. фон Баадер 4, А. Мицкевич5, С. Робер 6, JI. Леже7, А. Леруа-Болье8, Ф. Порталь9, П. Паскаль 10, А. Меллер ")•
Что касается употребления данного термина по отношению к концу XIX — началу XX в. '2, прежде всего стоит отметить, что французские «славянофилы» — это самоназвание. Едва ли не впервые оно прозвучало в заглавии мемуаров Л. Леже «Воспоминания славянофила» 13. Известный французский славист рубежа Х1Х-ХХвв., автор множества работ по истории славянских стран поступил небезосновательно14. В данном случае «славянофильство» следует понимать с точки зрения меткой «формулы» литературного критика Н. Страхова: «Изучающий славянство естественно бывает славянским патриотом, а славянский патриот неизбежно становится славянофилом в известном значении этого слова» 15. Ж. Адан — редактор пропагандировавшего франко-русское сближение журнала «La Nouvelle Revue» отнесла себя к «славянофилам», поскольку любовь к России и русским, по ее мнению, логически являлась оборотной стороной ненависти к Бисмарку и немцам 16. Действительно, исследование феномена данного интеллектуального направления позволяет говорить не об одном, а о нескольких его полноценных значениях, каждое из которых сыграло заметную роль в общественно-политической, культурной, религиозной жизни Франции рубежа XIX-XX вв. п.
Развитие французского «славянофильства» от умонастроений до поиска организационных форм происходило в несколько этапов. Прежде всего, отметим — славянофильские идеи во Франции возникли в большей степени не благодаря, а вопреки. Французское «славянофильство» задавало качественно новый тон в диалоге между русской и западной культурами, явившись логическим ответом на русофобские настроения, долгое время господствовавшие на Западе по отношению к России. Становление подобных идей было непосредственно связано с начавшимся в 1870-е гг. культурным диалогом между Францией и Россией, прежде всего диалогом литературным. Актуальность изучению «русской темы» придало наметившееся к концу XIX в. военно-политическое сближение Франции и России, в условиях которого назрела необходимость пересмотра прежних концепций изучения истории страны — потенциальной союзницы. В этом отношении можно смело говорить, что первые французские русисты опередили дипломатов в деле сближения двух стран — они внесли весомый вклад в формирование во Франции «сердечного» восприятия России; их труды выступили интеллектуальной поддержкой франко-русского союза 1891-1893 гг. Многочисленные произведения французских авторов и пропаганда в периодических изданиях «русского курса» — это был первый этап истории интеллектуального направления, на котором сущность «славянофильства» сводилась скорее к формированию в обществе прорусских умонастроений и русофильскому направлению в литературе и исследованиях. Олицетворением перехода к следующему, качественно иному этапу стала научная деятельность Анатоля-Анри-Жан-Батиста Леруа-Болье (1842-1912).
Именно А. Леруа-Болье первым внес весомый вклад в формирование и последующее развитие славянофильского направления во французской славистике. «Точный историзм» этого исследователя не укладывался в заданные первыми русистами рамки. Знаменитый славист Ж. Нива убедительно доказал, что «Леруа-Болье своей великолепной работой ,Дар-ская империя и русские" положил во Франции начало новому подходу — уважению, вдумчивому изучению, дружескому проникновению. Усвоенный аббатом Порталем этот подход в сочетании со страстным интересом к соединению церквей... создал вокруг лазаристов французскую школу славистики, поражающую своей энергией, точностью и оригинальностью» 18.
Совершенно справедливо звучат слова Э. М. де Вогюэ (которого как раз уместнее называть пропагандистом русофильского литературного движения): «Одно имя выделяется над всеми остальными, имя друга и учителя нас всех — А. Леруа-Болье. Задолго до нас (сразу же после войны) он увидел и постепенно вполне раскрыл нам огромную неведомую страну. Он увлек нас, придав охоту собирать то немногое, что было упу-
упущено им. В истории открытия французами славянского мира этому твердому, настойчивому уму будет приписана большая часть дела, будет отведено самое почетное место» 19.
Русская история А. Леруа-Болье началась, когда он уже работал в качестве политического обозревателя журнала «Revue des Deux Mondes». В 1872 г. редактор издания Ф. Бюлоз предложил журналисту отправиться в Россию. Как вспоминал сам А. Леруа-Болье, напутствие начальства заключалось в следующем: «Поезжайте и посмотрите, не представляет ли собой эта огромная Россия просто гнилую доску?» 20. Живший в то время во Франции И.С.Тургенев снабдил журналиста рекомендательным письмом к редактору «Вестника Европы» М. Стасюлевичу, где было указано, что цель визита француза — «изучение истории и социальных вопросов» России 21.
Первые статьи А. Леруа-Болье о России появились в «Revue des Deux Mondes» в августе 1873 г., а в 1881 г., в том числе и на их основе, появляется первый том сочинения «Царская империя и русские» («L'Empire des tsars et le russes»). Не будет ошибочным утверждение, что именно этот обширный труд, дополненный многочисленными статьями и рядом монографий, является кульминационным пунктом научных работ французского русиста.
Интерес А. Леруа-Болье к «царской империи» нагляднее объяснить его же словами: «Изучение различных народов Европы, их нравов, литературы, институтов, социального устройства — было главным занятием моей юности. Изначально ограниченное старой романо-германской Европой мое внимание постепенно устремилось к Европе восточной, особенно к славянскому миру, и в последние годы сосредоточилось на России. Меня привлекли не только колоссальные размеры этой страны, ее население (более многочисленное, чем сумма населений Франции и Германии), но и та громадная роль, которую (судя по ее неизмеримой величине) будущее готовит России среди стран нашего старого континента, и тот загадочный характер ее жителей, и та тайна, которая витает над Россией и ее судьбами. А главным образом — та трудность, которая стоит на пути к ее познанию и пониманию» 22:. Позже в письме И. Гальперину-Каминскому он пояснял свой интерес уже с политической точки зрения. «Я знал остальную часть Европы, мое внимание притягивалось к Востоку, к этой огромной империи, все еще походившей на наших картах на terra incognita. В июле 1870 г. я собрался ехать в Москву, но война задержала меня. Печальные события 70-х придали России еще больший интерес в наших глазах»23.
А. Леруа-Болье был убежден, что «невежество Франции в отношении заграницы является одним из существенных недостатков этой страны и одной из главных причин ее невзгод», например, причиной невер-
ных представлений о России во Франции он считал тот факт, что чаще всего Россию знали по информации ее противников24. Поэтому француз полагал, что изучение России, особенно после событий 1871 г. — это способ служить родной стране25.
Кроме того, что «Царская империя» стала тем произведением, по которому французы в XIX в. судили о России, она явилась работой-новшеством для французской исторической науки тех лет. Слависты, оценивая этот труд, в один голос утверждали — с выходом книги можно говорить о новом подходе к изучению России. Так, JI. Леже в своих «Письмах из Парижа» отмечал: «С каждым днем сочинения о России принимают характер все более серьезный и научный. ,L'Empire des tsars et le russes", по-видимому, вполне заменит устаревший теперь труд Шниилера26. Автор высказывается с полным беспристрастием и старается рассеять предрассудки о России, все еще существующие на Западе»27.
Что же отличало труды А. Леруа-Болье от работ его современни-ков-русистов? В чем заключалась новизна его подхода, позволяющая говорить, что из всех них именно он первым сделал шаг от русистики к «славянофильству»?
Как исследователь А. Леруа-Болье сформировался под влиянием творчества А. Токвиля, И. Тэна, Ж. Мишле. Так, из чтения трудов А. Токвиля главным уроком стало то, что при исследовании необходимо проникновение в самый дух общества, чтобы понять его структурное построение и идентифицировать затем силы, меняющие его. На заметку им был взят компаративный анализ США и России с географической и социальной точки зрения. В то же время работы И. Тэна доказали необходимость методологии в виде социологического подхода в истории и исторической перспективы в социологии. Он убедился, что среда (географическое и экономическое положение, человеческий фактор), раса (социально-психологические черты, проявляющиеся в конкретной нации) и проблема подлинности, истинности момента, времени (влияние ситуации на отдельный исторический момент) способны объяснить специфические черты нации и созданной ею цивилизации.
Рассуждения Ж. Мишле оказались близки тем, что для понимания «особенностей расы и народа... необходимо отыскать добротное, прочное основание, — землю — которая носит и кормит их. Без подобной географической опоры народ (действующее лицо истории) движется словно по воздуху, как на китайских картинах, где нет почвы. Эта опора не просто место действия. Она влияет на происходящее на сто ладов: через пищу, климат и прочее. Каково гнездо — такова и птица. Человек таков, какова его родина»28. Неудивительно, что данный подход повлиял на оценку трудов русиста — этнограф Ж. Брюн справедливо отметил: «Как всякое историческое сочинение, обладающее солидными ка-
чествами, „Царская империя" начинается с прекрасного географического описания» 29.
В результате достойный ученик в своих научных изысканиях старался толковать историческое развитие России с позиций анализа ее социальных и политических институтов, устанавливая таким образом генеральную линию эволюционного развития страны. Залогом его успеха стала возможность путешествовать и вести исследования, опираясь исключительно на собственные наблюдения. Главный талант исследователя заключался в умении в нужной пропорции использовать все известные методологии, в беглом владении книжным и разговорным русским языком. При том что внешне в книге личные наблюдения автора немногочисленны, именно восприятие знатока русского языка, общества и культуры стало ее фундаментом.
Французский исследователь русского парламентаризма П. Шаль охарактеризовал метод своего учителя наиболее точными словами: «Меткость и уравновешенность... Он не историк, повествующий об определенных событиях, он философ, социолог, описывающий социальную среду, обычаи, учреждения и чувства населения. Он счастливо избегал сухости, необоснованности и отсутствия жизненности, благодаря своему удивительному чувству равновесия. Умел конкретными примерами иллюстрировать отвлеченное положение, которое анализировал. Чувствуется, что все это жизненно и пережито. Он сочетал в совершенстве литературность и научную сторону и избегал приемов, которые дают больше рельефа и блеска исторической картине, но вредят правдивости изложения. Стремился овладеть истиной. Как он умел выразить ее во всей своей полноте и преподнести читателям, осветив со всех сторон и развивая во всех деталях! Слог его не отличается выразительностью и сжатостью. Заметна некоторая неуравновешенность его немного длинных фраз, но оговорки, вводные предложения и скобки удивительно передают интимный смысл его мысли, исправляют категоричность, которую имела бы короткая фраза. Он обладал в высшей степени чувством объективности, избегал крайностей, остерегался слепого увлечения и бесплодного разочарования»30.
Ж. Нива употребляет в отношении подхода А. Леруа-Болье к изучению России понятие «ясная прозаичность» и отмечает: «Его труды основаны на подробной и достоверной информации, его стилю присуща энергия. Леруа-Болье считал себя отчасти этнографом, то есть пытался размышлять о каждом описываемом штрихе цивилизации. Бесспорно, его обширной картине присущи черты компиляции. Он прочел массу книг, в том числе те русские брошюры и статьи, которые в тогдашней Франции наверняка никто больше и не читал. На самом деле Леруа-Болье не столько исключительный знаток своего предмета (хотя предприня-
тые им многочисленные поездки оживляют изложение), сколько великолепный гид. Его обобщения соразмерны, он умеет держаться в границах исторического дискурса и не сорваться в чистую социологию, он квалифицированный статистик, когда имеет дело с данными такого рода. Если он и не привлекает в качестве источников всю русскую словесность данного периода, то безусловно многое из нее черпает, при этом без помощи переводчиков»31.
Одним словом, «Царская империя и русские» — достойный пример взвешенности и выверенное™ ученого труда, что было отмечено одним из учеников его автора П. де Кириэлем: «Верный чести и верный отваге, А. Леруа-Болье верен в суждениях и верен в чувствах»32. Автор блестяще решил поставленную перед собой задачу — «показать Россию и русский народ у себя дома, в самих себе, в их национальной жизни и внутреннем развитии»33.
Появление этого сочинения оказалось как нельзя кстати. Франция после удара 1870 г., не упуская из виду необходимости восстановления своих собственных сил, в то же время искала дипломатическую помощь и военную поддержку державы, на которую она могла бы рассчитывать. Сначала с некоторым колебанием, а затем открыто и уверенно она обратилась к России. Но как было правильно оценить дипломатическую и военную мощь страны, если не были известны ее политические и социальные стороны, с которыми эта мощь связывалась? Не имея своей непосредственной целью дать ответы на эти вопросы, автор «Царской империи» косвенно предполагал возможные варианты их решения, так как не сомневался, что «в государстве, как в живом организме, все состоит в связи, и недостатки управления могут ярко отразиться на поле битвы»34.
Труд А. Леруа-Болье послужил интеллектуальной предтечей будущих отношений России и Франции. Хотя в отличие от журнальных работ политического характера, непосредственно посвященных русско-французскому союзу, связь «Царской империи» со сближением двух стран не была явной. Еслй"американский историк М. Раев уверен, что именно А. Леруа-Болье был «одним из невидимых создателей русско-французского союза (1891-1893) и русофильских настроений во Франции накануне 1914 г.»35, то российская историография недооценила этот фактор русско-французской «сердечности». Не случайно на 100-летнем юбилее по поводу заключения союза посол Франции П. Морель акцентировал внимание франковедов на том, что почва для его заключения на протяжении десятилетий готовилась журналом «Revue des Deux Mondes», что дает полное право назвать А. Леруа-Болье «архитектором» данного союзаЗб.
По словам П. Шаля, именно А. Леруа-Болье своей книгой «объяснил, почему сила России не столько наступательная, сколько оборонительная. Он не мог оказать большей услуги нашей дипломатии. Впо-
следствии мы стали банкирами России, протянув тем новые нити, связующие франко-русские отношения. И опять-таки мы не могли не следить, чем обеспечиваются ссужаемые нами деньги и возможны ли займы, если б мы не знали, какими действительными ресурсами материальными и духовными обладает необъятная империя, каково здоровье русского организма во всей совокупности»37. Подобная оценка книги звучит и спустя век — А. Леруа-Болье «подготовил для правительства Третьей республики интеллектуальные основы союза и то чувство перспективы, без которого в политике не следует предпринимать ничего серьезного»38.
Выдающаяся работа А. Леруа-Болье состоит из трех объемных томов, хронология и содержание которых подчинены методологии. Как пояснял сам автор: «Первый том посвящен стране и-людям, национальному характеру и социальному устройству, то есть жизненной сцене, на которой разыгрывается волнующая драма современной русской истории. Второй — институтам, центральным и местным учреждениям, городским и сельским собраниям, полиции, суду, цензуре и прессе. Третий — религии (у русского народа она до сих пор остается первой моральной властью), то есть тому, что намного лучше, чем государственные институты, раскрывает менталитет народа, его видение мира, чаяния и стремления» 39. В рамках одной статьи невозможно дать полноценный анализ содержания трехтомника, поэтому в дополнение к авторскому резюме содержания отметим лишь некоторые моменты.
Первый том включает в себя главы, описывающие природу, климат и территорию России, расы, национальности, населяющие русскую землю. А. Леруа-Болье полагает, что уникальное расположение России между Европой и Азией не приводит к конфликту между лесами и степью; скорее наоборот — они образуют симбиоз, который, несомненно, оказывает влияние на ход эволюционного развития страны. В главах, посвященных этническим вопросам, он дал полную картину элементов русского национального характера, показал степень влияния татар и монголов; рассмотрел вопросы о национальном и расовом превосходстве. Не остался автор в стороне и от споров о происхождении Руси и вопросов утверждения христианства; проанализировал феномен крепостного права, раскрыл перед читателем сословную структуру российского общества, дал классификацию городского населения, описал крестьянскую реформу 1861 г.
Особое место в первом томе уделено проблеме формирования национального характера русских в борьбе с суровой природой и ее контрастами. В отдельные главы выведены выводы о том, что составляющими русского темперамента являются нигилизм, реализм и мистицизм (взаимные противоположности), а также инстинкт радикализма. С точки зрения автора, ключевая фигура для понимания сложной психологии русского народа — это Петр Великий. В данном случае анализ текста
подтверждает: методы А. Леруа-Болье более чем новаторские (истори-ко-этнологический анализ, иммагология, этнопсихология).
Рассказывая во втором томе об институтах Российской империи, автор рисует перед читателем ясную картину территориального деления страны. Его анализ системы управления подробен: от описания чиновничества и бюрократии, работы III отделения и вплоть до цензуры. В последние главы включены вопросы развития социалистических идей в России, организации революционных партий, терроризма конца XIX в., централизации и федерализации, системы образования. В качестве заключения А. Леруа-Болье анализирует политические реформы Александра II и их последствия. Неподдельный интерес представляют зарисовки сельской общины и функционирования «мира».
Напомним, впервые об этом русском феномене Европа подробно узнала из работы прусского чиновника А. фон Гакстгаузена, с которой А. Леруа-Болье ставил в прямую связь свои изыскания по сельскому хозяйству и общинному устройству. Немецкий исследователь прибыл в Россию по приглашению императора Николая I в 1843 г. с целью изучения аграрных отношений и славянского быта. После обличительной книги маркиза А. Кюстина русское правительство возлагало особые надежды на прусского знатока аграрных отношений, ведь к нему прислушивалась Европа, в глазах которой власти стремились поднять подорванный престиж страны. В своей работе фон Гакстгаузен писал: «Россия представляет собой одну большую семью, а чем может быть ограничен отец, кроме божеских законов»40. Если европейская община является «искусственным собранием людей, предписанным сверху; людей, случайно живущих вместе», то российская община — это «семья, связанная общей собственностью, со старшиной во главе»41. Не секрет, что на убеждения автора оказали влияние взгляды славянофилов. Как вспоминает славянофил А. Кошелев: «Мы втолковали ему смысл и значение русской общины, и он прекрасно о ней написал в своей книге; но видно было, что это учреждение он понял только умом, как статистический факт, а вовсе не как зародыш и залог великой будущности России»42. Спустя время этот недочет будет устранен: зачастую не только цитируя, но и поправляя предшественника в примечаниях, А. Леруа-Болье подробно опишет прочувствованный им «примитивный коммунизм» русских. По его мнению, крестьянская коммуна похожа в некотором роде на аграрный коммунизм; «мир» является основной чертой национального своеобразия России. «В глазах европейцев этот своеобразный земледельческий коммунизм, быть может, наиболее примечательная черта, весьма неожиданная в современной России. <...> Исследование этого феномена дает неоценимые уроки народам, которые взбудоражены своим социальным состоянием и томимы каким-то общим неуютом» 43.
После завершения двух томов обширного исследования А. Леруа-Бо-лье прекрасно понимал: в заключение необходимо дать точное и полное представление о сердцевине многовековой истории русской нации — религии и вере, — которое невозможно получить ни из апологетических речей историков церкви, ни из специальных трудов об отношениях церкви к политике и обществу. Тем самым открыть читателю окно в мир русской цивилизации, остававшейся на Западе традиционно малоизвестной. Поэтому вплоть до выхода книги в 1889 г. автор многократно и скрупулезно исправлял и перерабатывал текст, порой добавляя новые фрагменты.
Раскрывая на страницах тома религиозную душу русского народа, его автор одним из первых отметил роль православия-для русских людей. Как истинный славянофил, он утверждал, что оригинальность России проявляется в реализации евангельского духа, именно в применении этики Христа в общественной и частной жизни. «Русский народ должен быть поставлен первым среди многих истинно христианских народов. Он христианин не только по своим обрядам и внешности, чему он придает такое большое значение: без форм нет и сущности. Он христианин по своему нутру и духу. Евангельское золото в Церкви. В русских кроется такой нежный и особый дух христианства, какой не встретишь в других народах Европы» 44.
По мнению А. Леруа-Болье, у русских невозможно разделить понятия «Церковь» и «Отечество»: «Русский крестьянин, пожалуй, единственный в Европе, кто ищет жемчужину в евангельской притче и почитает дающую ее руку. Он любит Крест, а это и есть сущность христианства. Он не только носит его на груди, но и постоянно держит в сердце... Между Евангелием и русскою душою есть какое-то внутреннее родство, в силу которого бывает трудно решить, что идет у русского человека от знакомства его с православной верою, а что прямо от души» 45.
Третий том наглядно продемонстрировав что его автор — прекрасный знаток русской ментальности. Неудивительно, что один из героев страниц этой книги — русский философ В. Соловьев в предисловии к своей работе «Россия и вселенская церковь» отсылает читателей по религиозным вопросам к труду А. Леруа-Болье. «Я изъял или свел до минимума в двух первых частях моей работы все то, о чем я мог лишь повторить сказанное другими лучше меня. Я счастлив, что могу во всем, что касается подробностей положения религии и церкви в России, отослать моих читателей к III тому весьма известного сочинения А. Леруа-Болье „Царская империя и русские"» 4б.
А. Леруа-Болье не просто рассуждал и описывал события российской действительности, но и, отталкиваясь от их противоречивости (а порой негативного характера), предлагал альтернативный путь ее развития. Умо-
заключения француза зачастую пророческие. В первом томе он точно подметил разделение русского общественного мнения на традиционали-стов-славянофилов и модернистов-западников, предсказав опасную роль нигилизма в процессе оформления русской национальной идеи. В нескольких словах он выразил всю суть пагубной динамики развития российского общества: «Между двух лагерей (славянофильство и западничество. — О. Д.) поднимается нигилизм, выросший в их тени и как бы под покровом их борьбы, нигилизм, который облачается в доспехи обоих противников и, заимствуя негативную сторону доктрины каждого, отрицает Россию с одним и отрицает Запад с другим» 47.
С появлением «Царской империи» европейская общественность наконец получила наиболее полную, добротную и интересно написанную книгу самой сути жизни России, что позволило широко и по-новому взглянуть на эту страну, сломав предрассудки и заполнив многочисленные белые пятна в истории ее развития в глазах иностранцев. Ставшая «классической», эта работа рекомендовалась к изучению во всех учебных заведениях, где готовили будущих славистов. По словам М. Раева, «„Царская империя" — это классика, чтение которой важно для справедливой оценки факторов, которые определяли и определяют до сих пор судьбу России и ее народа»48. Во Франции книга переиздавалась несколько раз и до сих пор является одним из фундаментальных сочинений, по которым отчасти продолжают судить о России на Западе.
Естественно, что оценка сочинения французами была чрезвычайно высока. Даже спустя полвека после его публикации историк А. Безансон задается вопросом: «Существует ли столь полный, глубокий, верный, разносторонний и обобщающий труд на каком-нибудь языке?»49. По его мнению, А. Леруа-Болье был одним из тех малочисленных европейских авторов, которые «рассуждали о России с точки зрения России, исходя из потребностей ее исторического существования»50. По мнению литературоведа Щ. Корбе, «Царская империя» — «самый большой, правдивый и прекрасный из монументов, которые когда-либо России посвящали французские авторы, соединивший в себе основательность немецкой эрудиции с живостью французского изложения. После этого больше никто не мог утверждать, что французы способны говорить о России лишь поверхностно» 51. Историк К. де Грэв отметил, что именно А. Леруа-Болье «распространял во Франции идею, что Россия — христианская Славянка, а не „тартар"»52. Исследовательница С. Керэ полагает, что в 1872 г. А. Леруа-Болье «стал участником великой миссии французов в России по подготовке союза» 53.
Ж. Нива не сомневается, что в формировании французского образа России роль книги А. Леруа-Болье была основополагающей, ведь этот несомненный шедевр стоит особняком среди массы пристрастных со-
чинений о России, появлявшихся на Западе до и после книги А. Кюсти-на. Неслучайно французские слависты, по свидетельству Ж. Нива, делятся на два типа: «настольная книга одних — „Россия в 1839 году" Кюстина, другие предпочитают держать под рукой Леруа-Болье, где верные умозаключения приобретаются не рывком, не при помощи игры парадоксами и растравливания личных обид, не злопамятностью (как у Кюстина), а терпением и трудом, основанным на твердых, но снисходительных убеждениях»54.
Тем не менее по цензурным соображениям столь популярный трехтомник французского русиста не был переведен на русский язык и в самой «царской империи» он не получил какого-то широкого отклика. В 1873 г. при выходе в «Revue des Deux Mondes» первых статёй русиста российская периодика ограничивалась единичными отзывами55. В 1885 г. один из рецензентов «Журнала Министерства Народного Просвещения» отмечал, что найдется совсем немного «сочинений, посвященных описаниям чужих стран и народностей, которые равнялись бы по своим достоинствам с такими вполне серьезными и добросовестными трудами как книги Леруа-Болье и др.»56.
При этом популярность имени А. Леруа-Болье в России была довольно значительна: в 1888 г. он был избран членом-корреспондентом Петербургской Академии наук, а в 1909 г. — Общества любителей российской словесности при Московском университете. Некоторое время его адептом был историк и социолог М. Ковалевский, для которого француз был «спасительным тормозом» в эпоху торжества и опьянения революцией и «паровым двигателем» в часы уныния. Отмечая значение деятельности этого «вернейшего истолкователя России» в культурном диалоге двух стран, М. Ковалевский утверждал, что, «ознакомляя своих соотечественников с нами (Россией. — О. Д.), А. Леруа-Болье явился одним их первых, подготовивших установление добрых отношений, существующих между двумя народами»57. В некрологе французскому исследователю он писал: «Мы лишились в А. Леруа-Болье самого авторитетного истолкователя нашей гражданственности. „Царская империя и русские" не знает себе равного по глубине, научной объективности и обилию данных описания России времен Александра И... Ее появление явилось поворотным моментом в понимании Европой нашего отечества... Много россиян обязано ей своим политическим воспитанием. У многих из современных русских деятелей я не раз находил в руках его книгу»58.
Советская и российская историография не изобилует разнообразием мнений по поводу «Царской империи». Несмотря на то, что исследователи, так или иначе соприкасавшиеся с данным трудом, сходятся во мнении, что А. Леруа-Болье был виднейшим представителем французской русистики, их мнения о книге противоречивы. А. 3. Манфред в со-
ответствии с духом времени оценивал А. Леруа-Болье как «буржуазного консерватора... автора популярного в буржуазных кругах реакционного и несвободного от ошибок сочинения»59. Н. В. Наумов разделяет точку зрения иностранных исследователей, что А. Леруа-Болье по праву считается основоположником французского россиеведения60. В работе Г. И. Любиной о деятельности первых русистов А. Леруа-Болье отведено скромное место по сравнению, например, с Э. М. де Вогюэ. При этом книге в целом она дает положительную оценку: «Весьма злободневным содержанием были наполнены книги о России А. Леруа-Болье... „Царская империя" менее всего напоминала исторический труд, она представляла картину русской жизни в царствование Александра III. Книга далека от панегирического тона, автор не прошел мимо бед России, но вместе с тем сумел увидеть неиспользованные возможности этой страны. Леруа-Болье вполне добился желаемого — пробудить у французов доброжелательность к России»61. В статье другого автора — К. Цыковой также указывается, что произведение во многом определило взгляды образованных соотечественников А. Леруа-Болье на Россию; более того, оно способствовало созданию условий для союза России и Франции62.
Тем не менее ответа на вопросы — что отличало труды А. Леруа-Болье от работ остальных русистов тех лет, в чем была новизна его подхода к изучению России — недостаточно для вывода, что именно изыскания А. Леруа-Болье явились переходом к следующему, качественно иному этапу развития «славянофильства» во Франции. Тем более, по справедливому утверждению М.Раева, А. Леруа-Болье не вырабатывал какой-либо определенной, единой методологии и не ставил своей целью формулировать исторические законы; он скорее выделял несколько основных факторов, обуславливающих развитие общества и государства, и на основании их анализа делал собственные выводы б3. Поэтому необходимо учитывать, что свидетельством «перехода» является не только методология работ русиста, но и отражающиеся в них нравственные убеждения автора и его мировоззренческая позиция, в частности по вопросу понимания путей развития России.
В этой связи стоит привести высказывание В. Соловьева: «Во Франции появились писатели, поставившие себе целью ознакомление европейской публики с Россией (Леруа-Болье, де Вогюэ)... Благодаря ним просвещенная часть европейской публики должна быть достаточно ознакомлена с Россией во всем, что касается многообразных сторон ее реального существования. Но это знакомство с русскими делами оставляет всегда открытым вопрос другого порядка... вопрос о смысле существования России во всемирной истории» м. На этот раз слова русского философа в отношении своего французского друга оказываются верны частично, так как именно А. Леруа-Болье (убежденный либерал-индивидуалист,
христианский демократ и верующий католик) определил ментальные направляющие развития «славянофильства» как интеллектуального направления во Франции начала XX в.
Прежде всего, А. Леруа-Болье — либерал, причем скорее скептического склада, убежденный в силе разума. Во-вторых, он был христианским демократом и полагал, что либерализм содержит в зародыше демократию, которая в свою очередь вытекает из христианства. В 1906 г. он писал: «Две основные идеи демократического режима (равенство и братство) сами по себе нисколько не противоречат духу христианства. Наоборот, они только сообразны с духом Евангелия... Корни этих усвоенных демократией великих идей лежат в христианстве»65. Наконец, католик, «желающий быть католическим либералом, ане приверженцем либерального католицизма»66, он не сомневался в том, что христианство должно быть связано со свободой, современностью и рассматривал веру как фундамент исторических и общественных реалий.
Уточним, что употребление термина «славянофил» в отношении А. Леруа-Болье весьма условно. В качестве аналогии уместно привести двусмысленность характеристики славянофила В.Соловьева, личность и творчество которого нельзя категорично классифицировать. Несмотря на то, что католические симпатии укрепили его западническую репутацию, он оставался по своим истокам славянофилом. Эти «истоки» в свое время точно выделил Н. Бердяев, указав, что от славянофилов В. Соловьев «получил свои темы и веру в великую миссию России. По-славянофильски поставил он в центре всего веру христианскую, религиозный мотив сделал движущим мотивом своего мышления. Славянофильская проблема Востока и Запада стала и его основной проблемой. По исходным идеям, темам и мотивам он принадлежит славянофильскому потоку в истории нашей мысли» 67.
Интерес французского исследователя к религии, ее главенствующей роли в жизни человечества более чем славянофильский. Для него единственно верным путем развития, обновления и совершенствования общества в дальнейшем является «работа религии для пришествия Царства Божьего на землю, то есть царства любви, справедливости, мира и братства» 68. Он разделял мнение о том, что христианство является единой духовной основой западноевропейской и евразийской культур, поэтому был первым исследователем, кто ознакомил интеллектуальную общественность своей страны с экуменическими идеями В. Соловьева.
A. Леруа-Болье познакомился с В. Соловьевым через отца П. Пирлинга — редактора французской версии книги «Россия и Вселенская церковь», и между ними завязалась переписка. А. Леруа-Болье воспринимал идеи
B. Соловьева как инструмент, способный расширить понимание современного западного мира и обеспечивающий его прогресс в будущем.
Неслучайно фрагменты написанной в 1886г. В.Соловьевым работы «Философия Вселенской Церкви» вошли в третий том «Царской империи». Позднее, в 1895 г., А. Леруа-Болье объявляет единомышленникам о решении «привести (в комитет защиты и социального прогресса. — О. Д.) того, кого редко встретишь во Франции. Замечательного православного мыслителя и писателя, который выступит перед вами на нашем прекрасном французском языке, г-на В. Соловьева — одного из самых оригинальных и блестящих умов царской империи» б9.
Вышеизложенные нравственные принципы кратко можно было бы резюмировать словами М.Раева, написавшего в предисловии к «Царской империи», что у А. Леруа-Болье был «идеал аристократии духа, прочно и уверенно базирующийся на свободном обществе и справедливо основанный на морали, праве и религии, преимущественно христианской» 70. Все эти убеждения не могли не отражаться в исследованиях: в работах А. Леруа-Болье о России лейтмотивом зачастую звучали темы либерализма и демократии, укорененных в религиозности; неприятия социализма и коммунизма; а также убежденность в необходимости политической и экономической эволюции. В частности, с этих позиций он в начале XX в. сформулировал главное препятствие России на пути к ее величию: «Одна из самых важных и неотложных нужд России, быть может, самая настоятельная из всех — это дарование населению равенства и свободы. Россия должна сделаться современным государством, и в ней должно быть провозглашено равноправие всех подданных царя, без различия национальностей и религий. Только идя по этому пути, обновленная Россия станет великой, свободной и счастливой: только выполнив, наконец, это назревшее требование справедливости и гуманности, она снова приобретет в обоих частях света прежние симпатии, в которых теперь ей слишком часто отказывают»71.
Как несомненный «славянофил», А. Леруа-Болье «рационализировал» проблему будущности России с точки зрения главного славянофильского вопроса «Восток-Запад»/«Россия и Европа». Для этого он не столько просто сопоставлял пути исторического развития и культурных траекторий России и стран Западной Европы, сколько пытался понять, насколько глубоко и органично Россия принадлежит Европе и какова ее возможная роль в будущей европейской цивилизации. В данном аспекте необходимо напомнить: французские «славянофилы» в большинстве своем считали Россию неотъемлемой частью европейской цивилизации, что вновь позволяет говорить об их идейной близости скорее к славянофильству В. Соловьева, нежели «классическому». По мнению А. Леруа-Болье, Россия не принадлежала к «старой, настоящей Европе» по многим параметрам (география, природа, климат, этнические корни, исторический опыт, национальный характер), но при этом она не при-
надлежала и к Азии, являя собой, таким образом, особый мир: «Россия не в большей степени азиатская страна, чем европейская» 72. В То же время Россия была очень близка к Европе «физически и морально и в течении времени слишком сблизилась с ней, чтобы суметь от нее отделиться... Задача будущего России — примирение понятий цивилизации и национальности» 73. Автор «Царской империи» был убежден — отделять Россию от остальной Европы нельзя, так как цивилизация в равной мере нуждается в практическом разуме Запада и духовном опыте России. Доказав своими научными исследованиями, что подобные рассуждения небезосновательны, он таким образом заложил первые основы настроений, которые позже другой француз — писатель Ж. Ромен, олицетворяя Россию с «великим светом на Востоке», назовет верой в «рождение нашего общего завтра»74.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Самарин Ю. Ф. Сочинения: В 12 т. М„ 1877-1911. Т. 1. С. 402^103.
2 Веселовский А. Западные влияния в новой русской литературе. M., 1916. С. 204.
3 Для французского общественного мнения данные термины являлись идентичными и взаимозаменяемыми: во Франции даже русских славянофилов XIX в. называли русофилами. См.: Огенюис-Селиверстоф А. Франция-Россия-Германия (1878-1918)// Россия и Франция XVIII-XX века. М., 2000. Вып. 3. С. 149-165.
4 Коппе-Гертман И. Отчужденность и очарованность — культурные взаимоотношения с XVI по XIX в. // Слышать и видеть друг друга: Взаимоотношения между русской Православной Церковью и Евангелистической Церковью в Германии. Лейпциг, 2003. С. 69-88.
5 Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М„ 1954. Т. 2. С. 333-334.
b Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). М., 1996. С. 231.
7 Hrabovà L. Louis Leger — slavofil // Acta universitatis palackianae olomucensis. Histórica. 1996. №27. P. 33-38; Данилова О С. Луи Леже — основоположник научного славяноведения во Франции // Славяноведение. 2007. № 1. С. 81-89.
8 Нива Ж. Пьер Паскаль или «русская религия» // Новый круг. 1982. № 1. С. 82.
9 Нива Ж. Пьер Паскаль...; Guichard В. Parler russe. Un enjeu de l'alliance franco-russe? // Recherches en relations internationales. № 8. 1999 [Ressource électronique] // Donnée électronique (3 files). Http://www.ipr.univ-parisl .fr. 9.8.2004.
10 Naudeau L. En prison sous la terreur russe. Paris, 1920. P. 171; MazonA. Avant-propos// Revue des études slaves. Paris, 1961. T. 38. P. 9; LaloyJ. Préface// Pascal P. Mon journal de Russie: à la mission militaire française 1916-1918. Lausanne, 1975. P. 10; Niva G. Un Russophile, Pierre Pascal II Niva G. Vers la fin du mythe russe. Lausanne, 1982; Фюре Ф. Прошлое одной иллюзии. Очерк коммунистической идеи в XX веке. М., 1998. С. 128; Езеров А. Христианский коммунизм Пьера Паскаля // Завтра. 2004. № 10 (98). С. 7.
12
15
16
17
18
19
20 21 22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
Аленов С. Г. Русофильство немецких консерваторов начала XX в. // Вестник Воронежского гос. ун-та. Воронеж, 1997. Сер. 1. № 1С. 36-51. Подробнее см.: Данилова О. С. Французские «славянофилы» конца XIX — начала XX в.// Славянский альманах 2001. М., 2002; Она же. У истоков французской славистики — между полонофильством и русофильством — альтернатива XIX в. // Славянский альманах 2003. М., 2004. См.: Leger L. Souvenirs d'un slavophile. Paris, 1905.
Подробнее см.: Макаренкова E. M. Луи Леже — первый французский славист // Французский ежегодник. Статьи и материалы по истории Франции. 1986. М., 1988.
Страхов H. Н. Борьба с Западом в нашей литературе. СПб., 1890. Кн. 3. С. 275. Цит. по: Adam J. Apres l'abandon de la revanche. Paris, 1910. P. 166, 267. Подробнее см.: Данилова О. С. Французское «славянофильство» конца XIX — начала XX в. // Россия и Франция: XVIII-XX века. М., 2006. Нива Ж. Пьер Паскаль... С. 82.
Цит. по: Гальперин-Каминский И. Д. Русоведение во Франции // Русская мысль. 1894. Кн. 10. С. 35.
Цит. по: Leroy-Beaulieu A. La France, la Russie et l'Europe. Paris, 1888. P. 99. M. M. Стасюлевич и его современники в их переписке. СПб., 1912. Т. 3. С. 30. Leroy-Beaulieu A. Préface de la première édition (1881-1882)// Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes. En 3 vol. Paris, 1990. P. 7-8. Цит. по: Гальперин -Каминский И. Д. Русоведение во Франции. С. 35. Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes. T. 1. P. 13-14. Leroy-Beaulieu A. La France, la Russie et l'Europe. P. 1.
Schnizler J. H. L'Empire des tsars au point actuel de la science. Paris; Strasbourg, 1859-1866. T. I-V.
Леже Л. Письмо из Парижа // ЖМНП. 1882. Ноябрь. С. 66.
Цит. по: Нива Ж. Пьер Паскаль... С. 12.
Brunhes J. La geographie humaine. Paris, 1910. P. 774.
ШальП. Анатоль Леруа-Болье. СПб., 1913. С. 11, 13-14.
Niva G. Rossie-Europe. La fine de Shisme. Etudes litéraires et politiques. Lausanne,
1993. P. 261.
Quirielle P. de. Anatole Leroy-Beaulieu II La Revue hebdomadaire. 1912. Juillet. P. 184.
Leroy-Beaulieu A. Préface de la première édition. P. 9. Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes. T. 2. P. 59-60. RaeffM. Introduction// Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes: En 3 vol. Paris, 1990. T. 1. P. XVI.
См.: Выступление Чрезвычайного и Полномочного посла Франции в России г-на Пьера Мореля на открытии коллоквиума «Новый взгляд на франко-рус-ский союз» // Россия и Франция XVIII-XX века. 1995. Вып. 1. С. 125-126. Шаль П. Анатоль Леруа-Болье. С. 7-8.
Выступление Чрезвычайного и Полномочного посла Франции в России... С. 126. Leroy-Beaulieu A. Préface de la première édition... P. 8-9. Гакстгаузен A. Исследование внутренних отношений народной жизни и в особенности сельских учреждений России: В 2 т. М., 1870. Т. 1. С. XIX. Там же. С. XVII.
Русское общество 40-50-х годов XIX века. Записки А. И. Кошелева. М., 1991. С. 110.
Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes. T. 2. P. 173, 218. Leroy-BeaulieuA. Religion en Russie//Revues des Deux Mondes. 1887. T. 83. P. 860. Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes. T. 3. P. 44-45. Соловьев В. С. Россия и вселенская церковь. Минск, 1999. С. 273. Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes. T. 1. P. 169. RaeffM. Introduction. P. LXVII.
Besançon A. Préface // RaeffM. Comprendre l'ancien regime russe. Etat et société en Russie imperial. Paris, 1982. P. 9. lbid. P. 11-12.
Corbet Ch. A l'ère des nationalismes. L'opinion française face à l'inconnue russe (1799-1894). Paris, 1967. P. 389-391.
Grève C. de Le voyage en Russie. Anthologue des voyageurs français aux XV11I-X1X siècles. Paris, P. XXXVI.
Coeuré S. La grande lueur àl'Est. Les Français et l'Union soviétique 1917-1939. Paris, 1999. P. 14. Niva G. Russie-Europe... P. 261.
Cm: T. H. Статьи о России г. Леруа-Болье и г. Рамбо и отзыв о них С.-Петербургских ведомостей. М., 1873. См.: ЖМНП. 1885. Ч. 242. № 11. С. 79. Цит. по: Шаль П. Анатоль Леруа-Болье. С. 15, 17. 58 Цит. по: Цыкова К. А. Проблема русско-французского союза в работах Ана-толя Леруа-Болье// Вестник Московского ун-та. 2003. Сер. 8. № 6. С. 108. МанфредА.З. Традиции дружбы и сотрудничества. Из истории русско-фран-цузских и советско-французских связей. М., 1967. С. 128. Цит. по: Наумов Н. В. Великая Октябрьская социалистическая революция во Французской буржуазной историографии. М., 1975. С. 28. Любина Г. И. Россия и Франция: История научного сотрудничества (вторая половина XIX — начало XX в.). М., 1996. С. 80. Цыкова К. А. Проблема русско-французского союза... С. 107, 109. RaeffM. Introduction. P. XLII-XLI1I. Соловьев В. С. Россия и вселенская церковь. С. 165-166. ЛеруаБольеА. Христианство и демократия. Христианство и социализм. СПб., 1906. С. 6-7.
RaeffM. Introduction. P.XXXV. Бердяев H. А. Русская идея. М., 2000. С. 219. Леруа-Болье А. Христианство и демократия... С. 48-50. См.: Leroy-BeaulieuA. Pourquoi nous ne sommes pas socialistes?// Comité de défense et le progrès sosial. Conférences publiques faites en 1985 à l'hôtel des Sociétés savantes. Paris, 1895. P. 142. RaeffM. Introduction. P. XXVI. Леруа-Болье A. Антисемитизм. Киев, 1906. С. 5. Leroy-Beaulieu A. L'Empire des tsars et les russes. T. 1. C. 20. lbid. C. 206.
См.: Romains J. Cette grande lueur à l'Est// Les homes de bonne volonté. Paris, 1958. T. 19.
59
60
