CC BY
37
Командующий войсками Ленинградского военного округа К.А. Мерецков
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Полпреды сообщают... Сборник документов об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией: август 1939 — август 1940 года [Текст]. — М.: Меж-дунар. отношения, 1990. — 544 с.
2. Ковалев, С.Н. Создание баз Балтийского флота СССР в Эстонии и Латвии осенью 1939 — весной 1940 года [Текст] / С.Н. Ковалев, А.А. Михайлов // Науч.-техн. вед. СПбГПУ. Сер. Гуманит. и обществ. науки. - 2011. - № 1 (118). - С. 177-182.
3. РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 1258.
4. РГВА. Ф. 4. Оп. 15. Д. 22.
5. АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 306. Д. 2112.
6. Там же. П. 313. Д. 2115.
7. АВП РФ. Ф. 011. Оп. 4. П. 29. Д. 113.
8. АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 305. Д. 2111.
9. АВП РФ. Ф. 0154. Оп. 32. П. 48. Д. 2.
10. ЦАМО РФ. Ф. 23. Оп. 9163. Д. 3.
11. АВП РФ. Ф. 0150. Оп. 38. П. 78. Д. 16.
12. АВП РФ. Ф. 34091. Оп. 6. Д. 3
13. Мельтюхов, М.И. Наращивание советского военного присутствия в Прибалтике в 1939-1941 годах [Текст] / М.И. Мельтюхов // Отеч. история. -1999. - № 4. - С. 46-70.
УДК 947:323
А.Н. Мичурин
АНАЛИЗ ПЕРСОНАЛЬНОГО СОСТАВА ПРОГРЕССИВНОГО БЛОКА В ГОСУДАРСТВЕННОМ СОВЕТЕ В 1917 ГОДУ
Численность Прогрессивного блока, являвшегося главным легальным оппозиционным объединением в парламенте Российской империи, — одна из важнейших проблем отечественной и зарубежной историографии. И если с численностью Прогрессивного блока в Государственной думе и его списочным составом большинство историков определились, считая членами блока всех членов входивших в
него фракций, то список активных членов Прогрессивного блока в Государственном совете не установлен до сих пор. Отсутствие каких-либо поименных списков групп, причисляемых к Прогрессивному блоку, и подписей членов Государственного совета под декларацией блока делает задачу установления списочного состава этого оппозиционного объединения интересной исторической головоломкой.
После значительных изменений, произошедших 1 января 1917 года, активизировались все группы Государственного совета. 1 и 2 января многие члены Государственного совета «из центра, академической группы и беспартийных заезжали на квартиру бывшего председателя Государственного совета А.Н. Куломзина и бывшего вице-председателя И.Я. Голубева и оставляли свои визитные карточки» [1]. Заезжали также и к другим, не назначенным на 1917 год, членам верхней палаты. И.Я. Голубев написал 2 января письмо на имя нового председателя Государственного совета И.Г. Щегловитова, в котором отмечал: «...пользование служебным положением и должностным содержанием без исполнения должностных обязанностей не соответствует твердо усвоенному им понятию о государственной службе и велениям его совести, отступление от коих его убеждениям недопустимо» [2, с. 9].
5 января 1917 года произошло собрание правой группы, на котором выяснилось, что группа располагала на тот момент 65 голосами, и было указано, что на большинство в верхней палате группа может рассчитывать лишь в том случае, если солидарно с ней будет действовать группа нейдгартцев. 5 января состоялось и собрание группы центра, в которое были допущены не назначенные к присутствию на 1917 год Н.А. Зиновьев и барон Р.Р. Розен. Группа центра разрешила не назначенным к присутствию участвовать в своей работе. Группа правого центра 5 января 1917 года уполномочила своего представителя «сообщить руководителям правых, что ввиду условий переживаемого момента» она считает постоянное соглашение с ними на определенной программе невозможным. Все надежды правых пополнить свои ряды за счет 25 членов правого центра потерпели неудачу. Создать устойчивое правое большинство в Государственном совете не удалось.
Открывшееся 14 февраля 1917 года заседание Государственного совета было отмечено очередным скандалом. На просьбу Д.Д. Гримма выступить с внеочередным заявлением о сложившемся политическом положении председательствующий И.Г. Щегловитов ответил отказом. На это Д.Д. Гримм ответил просьбой дать возможность зачитать внеочередное политическое заявление. Примечательно то, что, хотя Гримм и говорил о том, что свое заявление
он хочет зачитать от имени левой группы, среди 15 подписей, стоящих под его обращением, видимо, написанным самим Гриммом, находятся подписи В.И. Гурко (кружок внепартийного объединения) и М. Стаховича (внепартийный). Щегловитов не разрешил зачитать протест, и Д.Д. Гримм вместе с левыми, частью центра и внепартийными покинул зал заседания. Об этом А.Н. Родзянко сообщала З.Н. Юсуповой в письме, написанном, видимо, в несколько приемов, так как дата 12 февраля, которой оно помечено, не соответствует выступлению Гримма 14 февраля: «Вчера в Гос. совете Щегловитов начал применять систему Протопопова и зажимал всем рот — многие вышли из зала, и негодование общее» [3, с. 240]. Таким образом, ясно, что «прогрессивные группы» Государственного совета готовились к предполагаемому отказу И.Г. Щегловитова, тем более, что собирался выступить от группы центра барон В.В. Мел-лер-Закомельский. Миф о лишении слова так устойчив, что Е.Н. Шелькинг приводит его в своих воспоминаниях, вышедших в Берлине в 1923 году: «За несколько месяцев до революции он назначается председателем Государственного совета и обнаруживает до крайности властный и реакционный образ действий, доходя до того, что лишает слова тех из членов высокого собрания, мнения которых не согласуются с его собственным. В Думе, в Совете и в общественных кругах его ненавидели еще больше, чем Протопопова, с той разницей, что последнего скорее презирали, с Щегловитовым же все-таки приходилось считаться [4, с. 288].
20 февраля в Государственном совете рассматривалось избрание в новые комиссии и слушался доклад В.И. Тимирязева о проекте закона о льготном провозе товаров в Сибирь. Это дало возможность А.И. Гучкову, появившемуся после долгого отсутствия на заседании Государственного совета еще 14 февраля, сделать обращение по общему положению дел в стране. Гучков нарисовал картину полного расстройства всего хозяйства Российской империи. Он предложил обратиться к Совету министров за разъяснениями тех мер, которые правительство предлагает предпринять для изменения ситуации. Это предложение было поддержано Государственным советом. Несмотря на активную позицию И.Г. Щегловитова, выборы в новые комиссии не показывают ухудшения состояния
«прогрессивных групп». Из 132 лиц, принявших участие в выборах Комиссии по военным сухопутным и морским делам, от «прогрессивных групп» оказались избранными 6 членов (В.П. Энгельгардт, С.Ф. Ольденбург, В.Н. Поливанов, А.И. Гучков, Д.А. Олсуфьев, К.Н. Аб-хази), как и от правых. Но голосов, поданных за три списка с этими кандидатами, оказалось 62, в то время как за список правых было подано 52 голоса. Та же картина наблюдается и при выборах «Комиссии для обсуждения внесенного из Государственной думы законопроекта об изменениях и дополнении некоторых относящихся к изготовлению и продаже крепких напитков постановлений». За списки трех «прогрессивных групп» было подано 63 голоса, а за список правых — лишь 52. При этом в список правого центра попадали члены группы центра, а В.В. Савельев прошел по списку группы правого центра.
20 февраля в канцелярию Государственного совета было направлено заявление за подписью 37 членов Государственного совета. Если предположить, что протест левой группы был подписан только для того, чтобы его разрешили зачитать с трибуны, то новая акция Прогрессивного блока не оставляет сомнений в ее продуманности и подготовленности. В заявлении говорилось о том, что председательствовавший 14 февраля И.Г. Щегловитов не имел права отказывать членам Государственного совета барону В.В. Меллер-Закомельско-му и Д.Д. Гримму в их праве выступить с речами. Но в самом заявлении содержится явная неточность: «Отказав в оглашении этого заявления, по которому, согласно ст. 75 Нак[аза] Государственного совета, обязательно должны были быть допущены две речи, одна — „за", другая — „против", председатель Совета лишил членов Совета, подписавших заявление, того средства защиты, которое прямо установлено Наказом...» [5, л. 7 об.—8]. Барон В.В. Мел-лер-Закомельский и Д.Д. Гримм должны были говорить не противоположные, а близкие по духу и содержанию речи, что ими делалось уже неоднократно. Подписали заявление только члены левой группы и группы центра, подпись М.А. Стаховича (внепартийный) можно отнести к его активному участию в парламентском объединении. Необходимо отметить отсутствие подписей членов Государственного
совета по назначению, входивших в «прогрессивные группы», что говорит об отказе этих членов от активных выступлений, которые могли бы прервать их деятельность в верхней палате. Не протокольный характер протеста, позволявший поставить свои подписи под ним всем желающим, дает представление о составе активных членов Прогрессивного блока, что позволяет установить поименный состав тех, кто поддерживал блок в начале 1917 года. Всего в состав «прогрессивных групп» на 20 февраля входило 89 членов. При этом из подписавших заявление Д.Д. Гримм, подпись которого стоит первой, и М.А. Стахович отсутствовали в заседании 20 февраля. Это показывает, что протест готовился до заседания и до 20 февраля, так как в этот день Д.Д. Гримм был болен и не мог составить заявление и собрать подписи. Из подписавших протест 37 лиц не удалось установить подпись только одного члена Государственного совета. Все остальные являлись членами Государственного совета по выборам. От левой группы, состоявшей на 20 января 1917 года из 20 членов, заявление подписали 15 человек: Д.Д. Гримм, П.П. Рябушинский, С.И. Ком-син, Н.Н. Глебов, И.Г. Каменский 1-й, граф А.П. Толстой, В.П. Энгельгардт, В.И. Вернадский, М.А. Дьяконов, Л.В. Юмашев, Г.Э. Вейн-штейн, князь Е.Н. Трубецкой, А.В. Васильев, С.Ф. Ольденбург, Е.Л. Зубашев. Из входивших в группу центра 49 членов подписали 19 человек: барон В.В. Меллер-Закомельский, А.И. Гучков, граф И.А. Уваров 2-й, барон А.А. Пилар-фон-Пильхау, Н.Ф. фон-Дитмар, Г.Ф. Шмурло, Н.И. Нырков, князь К.Н. Аб-хази, Н.П. Савицкий, А.Э. Мейштович, граф Д.А. Олсуфьев, В.И. Черницкий, К.Г. Скир-мунт, И.А. Шебеко, граф В.А. Мусин-Пушкин, Н.П. Зубов, Ю.В. Трубников 2-й, Н.Ф. Сухомлинов, А.И. Шелашников. Подписал это заявление и внепартийный М.А. Стахович. Но нет ни одной подписи от кружка внепартийного объединения, ни подписей членов Государственного совета по назначению. Это показывает, что существовала определенная активная группа членов Прогрессивного блока, готовая ставить свои подписи под различными коллективными обращениями. Это тем более очевидно, что данное заявление не подпадает под действие регламента Государственного совета, и высказаться могли все желающие, протесто-
вавшие против действий председательствовавшего И.Г. Щегловитова.
В то же время не стоит переоценивать степень конфронтации между правой группой и остальными группами Государственного совета, так как избранная 20 февраля 1917 года Комиссия по военным сухопутным и морским делам избрала своим председателем А.А. Поливанова, а его заместителем — А.И. Гучкова. Уже на заседании этой комиссии 21 февраля 1917 года рассматривался доклад А.А. Поливанова по вопросу о предварительном обсуждении смет военного и морского ведомств. Несмотря на то что большинства в заседании комиссии члены «прогрессивных групп» не имели (правые — 6, левые — 2, внепартийные — 1, центр — 3, правый центр — 1), все присутствовавшие подписались под решением комиссии о том, чтобы сметы Военного и Морского министерств сначала передавались Комиссии по военным сухопутным и морским делам и только затем на заключение Финансовой комиссии. Тем самым Финансовая комиссия, если бы это предложение прошло, теряла бы свое прежнее значение, а Комиссия по военным сухопутным и морским делам во главе с А.А. Поливановым и А.И. Гучковым становилась координатором всех вопросов о сметах военных министерств.
Государственный совет продолжал жить будничной жизнью. Члены верхней палаты считались умеренными в своем консерватизме, только очень немногие из них принимали участие в обсуждении планов возможных изменений политического строя России. Поэтому действия А.И. Гучкова, готовившего переворот, и других членов «прогрессивных групп», привлекавшихся на различные собрания, следует рассматривать за рамками собственно политической борьбы в Государственном совете. Члены Государственного совета и не продвигались в своей оппозиционности дальше разговоров. Исходя из этого А.И. Гучков вполне справедливо говорил Д.Д. Гримму уже после февраля 1917 года: «Вся вина русского общества заключается в том, что переворот был сделан не руководящими классами общества, не политическими и общественными деятелями, не верхами армии, а был сделан стихийными массами» [6, с. 278]. Гучкову не нужно было убеждать общественные круги в том, что строй прогнил, но разногласия были слишком вели-
ки. Ни на квартире М.М. Федорова, ни на собрании у М.В. Родзянко в начале января, ни на собрании в помещении вещевого отдела Центрального военно-промышленного комитета 29 января 1917 года, где среди 35 представителей различных организаций [7, с. 117] находились и представители Государственного совета, члены верхней палаты не занимали активной позиции. Исключением является выступление 29 января одного из присутствовавших членов Государственного совета «князя Друц-кого», который в очень туманных выражениях высказывался за оповещение масс о решениях руководящих кругов оппозиции: «Однако все сразу же поняли его мысль, определенно формулированную замечанием присутствовавших на собрании рабочих, шутливо заметивших, что „князь", по-видимому, говорит о необходимости постановки нелегальной техники и органа» [8, с. 182—183]. Представитель Центрального военно-промышленного комитета П.П. Казакевич сразу же ухватился за эту мысль и указал, что горнопромышленники юга России учтут предложение членов Государственного совета. А.Д. Черменский пишет о том, что на заседании 29 января 1917 года присутствовали члены Государственного совета М.А. Стахович и В.И. Гурко. Но самым активным оказался «князь Друцкой», отмеченный среди присутствовавших и бывший, по-видимому, князем Н.Н. Друцким-Соколинским, избранным от Могилевского губернского земского собрания и входившим в группу центра. Ни А.И. Гучков, ни другие члены верхней палаты особой активностью на собрании 29 января не отличались. Да и речь Н.Н. Друцкого-Соколинского лежала в области пожеланий, что в шутливой форме отмечали рабочие-оборонцы, которые, как отмечал в своих воспоминаниях В.Н. Каюров, «увидев всеобщее озлобление, изменили свою тактику и в начале 1917 года заговорили иным, несвойственным им языком» [9, с. 151].
Эти совещания рассматривались членами верхней палаты скорее как чисто информативные, что и позволило Л. Львову как парламентскому корреспонденту, близко знакомому с обстановкой в Государственном совете, заявить: «Государственный совет, зная, что вопрос о перевороте поставлен серьезно, оставался бездействен, заняв выжидательное положение» [10, с. 38]. В той же области чисто гипотети-
ческих рассуждений было привлечение членов Государственного совета к выяснению возможностей отсрочить выборы в Пятую Государственную думу, хотя существовал прецедент в Государственном совете, где полякам-членам сохранены полномочия, а остальные выборы имели место. Весь парадокс ситуации заключался в том, что в создании этого прецедента активно принимали участие 21 член «прогрессивных групп», подписавших 12 июля 1915 года обращение в числе 33 членов Государственного совета о продлении полномочий членов Государственного совета, избранных от землевладельцев губерний Царства Польского.
Наступление революционных событий не предвиделось основной массой членов Государственного совета. Они рассчитывали на дворцовый переворот, слухи о котором носились по Петербургу, и думали, «что явится на смену новый порядок управления, но не произойдет ничего рокового, и жизнь сохранит если не все свои прежние формы, то все ее устои» [11, с. 340]. 25 февраля 1917 года к военному министру генералу Беляеву должна была направиться делегация, состоящая из членов Государственной думы и Государственного совета, с целью освободить с фронта земского деятеля, который в силу закона должен был вступить в исполнение обязанностей предводителя дворянства одного из уездов Харьковской губернии. Встреченный Н.В. Савичем на Невском проспекте 25 февраля член Государственного совета граф А.А. Бобринский (правый) очень удивил Са-вича словами: «Вот как начинается наша революция» [12, с. 194]. Дальнейшие события в Государственном совете полностью подтвердили полное непонимание происходивших событий даже членами левой группы Государственного совета. С.Ф. Ольденбург планировал выступить 27 февраля 1917 года от левой группы по продовольственному вопросу, заняв при этом позицию блока о передаче продовольственного дела в руки общественности. Ольденбург находил, что перебои с продовольствием в Петрограде возникли из-за нежелания правительства передать продовольственный вопрос в руки местного самоуправления: «Когда надо действовать немедленно, не ждут три месяца. А та русская кровь, которая пролита не на поле сражения, не в борьбе с внешним врагом, а на улицах столицы из-за нерадения и недоверия к стране
со стороны ее правителей, эта кровь, господа, вопиет об искуплении» [13, л. 4]. В этом проекте речи указывалось, что продолжающиеся в столице беспорядки приведут к тому, что произойдет решительный поворот в действиях русского правительства навстречу справедливым желаниям всей страны. В.Н. Коковцову, который готовился к намеченному заседанию Государственного совета, 27 февраля в 10 часов утра позвонил С.Е. Крыжановский с сообщением об отмене заседания. На протесты Коковцова Крыжановский ответил: «Напротив того, давно нужно было это сделать...» [11, с. 340]. А.Н. Куломзин, хотя и уволенный от должности председателя Государственного совета, но продолжавший подробно писать своим родным о политических событиях в Петрограде, ничего не сообщал им о начавшихся беспорядках. Его сын, Я.А. Куломзин, допытывался в письме от 28 февраля 1917 года о событиях в Петрограде: «Усиление цензуры не дает нам возможности знать, что у вас делается в Петрограде. А между тем по намекам в „Рус[ском] слове" видно, что что-то было. То паника от голодовки или забастовка? Интересно бы знать» [5, л. 123].
Только в ночь на 28 февраля 1917 года члены левой группы и часть членов группы центра (по выборам) послали Николаю II телеграмму о «народной смуте стихийной силы». Основные предложения пославших это сообщение не простирались дальше политических требований, выдвинутых в Государственном совете 26 ноября 1916 года. Были повторены старые требования об отставке правительства и формировании нового кабинета, пользующегося общественным доверием. Причем утверждение списка лиц, которые войдут в состав нового Совета министров, предполагалось предоставить Николаю II [14, с. 5—6]. Из этого можно заключить, что запоздалые призывы самой активной части «прогрессивных групп» являлись лишь реакцией на бурно меняющиеся политические события в Петрограде. Государственный совет, особенно его левое крыло, остались сторонними наблюдателями разворачивавшихся грандиозных революционных событий.
Этот вопрос подробно рассмотрен в монографии А.Б. Николаева, который впервые установил списочный состав подписавших телеграмму Николаю II, выявил 23 фамилии всех подписавших: от левой группы — 15 человек:
А.В. Васильев, Г.Э. Вейнштейн, В.И. Вернадский, Н.Н. Глебов, Д.Д. Гримм, М.А. Дьяков, Е.Л. Зубашев, С.И. Комсин, С.С. Крымм, И.П. Лаптев, Н.В. Марин, С.Ф. Ольденбург, граф А.П. Толстой, князь Е.Н. Трубецкой, Л.В. Юмашев; от группы центра — 7 членов: А.И. Гучков, князь Н.Н. Друцкой-Соколинский, барон В.В. Меллер-Закомельский, Н.П. Савицкий, В.Ф. Стахеев, Г.Ф. Шмурло, А.Д. Шумахер; подписал обращение и внепартийный М.А. Ста-хович [15, с. 366]. Заметим, что эту телеграмму подписали только члены Государственного совета по выборам, как и явно политический протест против действий Щегловитова 20 февраля 1917 года. Касательно позиции якобы «внепартийного» М.А. Стаховича есть интересное место в его воспоминаниях, вполне проясняющих его политические взгляды: «Долго потом, целых 37 лет, не прерывались мои личные и письменные отношения с А.Ф. Кони. Я всегда его читал, слушал, когда только удавалось; у нас были общие друзья; 11 лет (1906—1917) были мы коллегами по Государственному совету, и я принадлежал к его крайней лево-„академической группе"» [16, с. 176]. То есть на самом деле «внепартийный» М.А. Стахович входил в левую (академическую) группу, хотя и числился «внепартийным».
Другие подписавшие эту телеграмму входили в Прогрессивный блок, но не все понимали природу его образования. Сын подписавшего телеграмму Николаю II С.Ф. Ольденбурга — С.С. Ольденбург уверенно называет численность Прогрессивного блока в Государственной думе в 300 депутатов из 420 [17, с. 683—685]. Это явное непонимание самой природы блока, его структуры и устойчивости. Например, формально член Прогрессивного блока А.Д. Протопопов устойчиво вызывал ненависть своих товарищей по блоку после назначения министром внутренних дел, что показывает комичность попыток подсчитать состав оппозиционных групп списком.
Сам факт политического обращения членов Государственного совета к императору Николаю II дает возможность сделать выводы о том, что политическая борьба в верхней палате не затихала вплоть до начала Февральской революции. Однако крайняя умеренность выдвигавшихся требований проистекала из особенностей расстановки политических сил
накануне Февральской революции: с одной стороны, «прогрессивные группы» сохранили свое преобладание и формально могли оказывать определяющее влияние на жизнь Государственного совета, а с другой стороны, противоречия между различными группами не носили следов открытой конфронтации. Требования оппозиционных лидеров можно считать крайне умеренными. Даже проект речи С.Ф. Оль-денбурга, предназначенной к произнесению в заседании 27 февраля, говорит об умеренности желаний Прогрессивного блока. В то время как на улицах Петрограда лилась кровь, Прогрессивный блок не шел дальше обличений правительства в провоцировании революционной ситуации. До начала вооруженного восстания в Петрограде члены блока в Государственном совете оставались на прежних умеренных позициях «министерства доверия» и не были готовы к решительным действиям, среди которых была возможность бойкота данного состава царского правительства. Политические структуры Прогрессивного блока, особенно его думская и советская части, бились в непримиримых противоречиях, но пойти на решительные действия они были не готовы.
Кроме того, А.Б. Николаев установил факт еще одного заседания членов Государственного совета по выборам 28 февраля 1917 года. В совещании участвовали 14 человек: от левой группы — В.И. Вернадский, С.И. Комсин, граф А.П. Толстой, князь Е.Н. Трубецкой, Л.В. Юмашев; от группы центра — князь Н.Н. Друцкой-Соколинский, барон В.В. Мел-лер-Закомелский, Н.И. Нырков, Н.П. Савицкий и внепартийный М.А. Стахович. Были еще 4 неустановленных участника. Участники совещания обратились к М.В. Родзянко с письмом с поддержкой образования временного комитета Государственной думы. А.Б. Николаев делает вывод, что «проведение 28 февраля частного совещания выборных членов Государственного совета опровергает утверждение члена по назначению А.Ф. Редигера, приведенное выше, что о „каких-либо собраниях этой законодательной палаты, хотя бы частных, не было и речи"» [15, с. 367].
А.Ф. Редигер накануне революции был озабочен покупкой имения, активную политическую жизнь не вел, от всех назначений во время войны отказывался, а саму Февральскую рево-
люцию описал в таких тонах: «Выходить на улицу было небезопасно и не было никакой охоты, газет не было, никто из знакомых не заходил, телефон действовал плохо, никакого обязательного дела не было, а чтение книг не шло на ум, настроение было тоскливое, надо было придумать себе какое-нибудь занятие — и я взялся за писание настоящих своих воспоминаний...» [18, с. 442].
Другой член Государственного совета — князь А.Д. Голицын тоже оказался в стороне от политических процессов. Последний раз Голицын заседал в группе центра 25 февраля 1917 года под председательством В.В. Мелле-ра-Закомельского, где обсуждалась повестка дня на 27 февраля в Государственном совете. Это заседание 27 февраля уже не состоялось [19, с. 358].
Таким образом, можно выделить в 1917 году некое активное ядро Государственного совета, подписывавшее все петиции и телеграммы, собиравшееся на обсуждения политических вопросов помимо регулярных встреч групп: левые — В.И. Вернадский, С.И. Комсин, А.П. Толстой, князь Е.Н. Трубецкой, Л.В. Юмашев; группа центра — князь Н.Н. Друцкой-Соколинский, барон В.В. Меллер-Закомелский, Н.П. Савицкий и «внепартийный» М.А. Стахович. При этом член группы центра Н.И. Нырков подписал протест 14 февраля и участвовал в собрании 28 февраля 1917 года. Если добавить сюда активно действовавших во время Февральской революции А.И. Гучкова и Д.Д. Гримма, то перед нами вырисовывается реальное
ядро Прогрессивного блока в Государственном совете. Заметим снова, что среди них нет ни одного члена Государственного совета по назначению или членов кружка внепартийного объединения, часто причисляемых к Прогрессивному блоку.
Думская часть Прогрессивного блока все более радикализировалась, что очень осложняло ее взаимодействие с членами Государственного совета. Снова начались противоречия в группе центра, которая, несмотря на все усилия своего руководства, осталась расколотой на несколько более мелких подгрупп (аграрная, Польское коло, промышленная, члены Государственного совета по назначению). Левая группа окончательно слилась с думской частью блока, в то время как кружок внепартийного объединения полностью выродился в консультативный орган общеполитического характера. Выделилась активная часть Прогрессивного блока, которая фактически порвала со своими групповыми интересами в области законотворчества и занялась подачей петиций оппозиционного характера. В эту группу вошли исключительно члены Государственного совета по выборам, что еще раз подтверждает образовавшийся разрыв внутри «прогрессивных групп».
Отсутствие возможности у правительства изменить соотношение сил в верхней палате парламента в пользу правых и невозможность для «прогрессивных групп» воспользоваться своим численным преобладанием характеризуют ситуацию в Государственном совете в конце 1916 — начале 1917 годов.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Речь. — 1917. — 3 января.
2. Кони, А.Ф. Из недавнего прошлого (Ив. Як. Голубев) [Текст] / А.Ф. Кони // Прошлое и настоящее / под ред. М.К. Соколовского. — Вып. 1. — Л., 1924. - С. 3-11.
3. Красный архив. — 1926. — Т. 14 (1).
4. Из воспоминаний Е.Н. Шелькинга [Текст] // Во власти хаоса. Современники о войнах и революции. 1914—1920 / авт.-сост. Л.М. Аринштейн. — М.: Грифон, 2007. — 432 с.
5. РГИА. Ф. 1148. Оп. 10. 1917 г. Д. 4.
6. Падение царского режима [Текст]. — Т. 6. — М.; Л., 1926.
7. В январе — феврале 1917 г. Из донесений секретных агентов А.Д. Протопопова [Текст] // Былое. — 1918. — № 13. — Кн. 7. — С. 91—123.
8. Буржуазия накануне Февральской революции [Текст] / под ред. Б. Граве. — М.; Л.: Гос. изд-во, 1927. - 204 с.
9. Крушение царизма: воспоминания участников революционного движения в Петрограде (1907 — февраль 1917). — Л.: Лениздат, 1986. — 432 с.
10. Львов, Л. Звездная палата [Текст]/ Л. Львов // Минувшие дни. — 1928. — № 3. — С. 13—38.
11. Коковцов, В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903—1919 [Текст] / В.Н. Коковцов. — Т. 2. — М.: Наука, 1992. — 457 с.
12. Савич, Н.В. Воспоминания [Текст] / Н.В. Са-вич. — СПб.: Logos; Дюссельдорф: Голубой всадник, 1993. — 490 с.
13. ГАРФ. Ф. 581. Оп. 1. Д. 84.
14. Великие дни Российской революции. Февраль 27-го и 28-го, март 1-4-го 1917 [Текст]. — Пг.: Бюро рос. прессы, 1917. — 77 с.
15. Николаев, А.Б. Революция и власть: IV Государственная дума 27 февраля — 3 марта 1917 года [Текст]: моногр. / А.Б. Николаев. — 2-е изд., доп. и перераб. — СПб: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2005. - 695 с.
16. Записки М.А. Стаховича-младшего (Писано в Л1х-еп-Ргсгуепсе в 1921-1923 гг.) [Текст] // Орловский мудрец, опередивший время: сб. науч. ст. -Орел: Орлик, 2011. - 196 с.
17. Ольденбург, С.С. Царствование Николая II [Текст] / С.С. Ольденбург. - М.: Дарья, 2006. - 800 с.
18. Редигер, А.Ф. История моей жизни. Воспоминания военного министра [Текст]. В 2 т. Т. 2 / А.Ф. Редигер. - М.: Канон-пресс : Кучково поле, 1999. - 528 с.
19. Голицын, А.Д., кн. Воспоминания [Текст] / А.Д. Голицын; сост., подгот. текста, послесл., указатель имен А.К. Голицына. - М.: Русский путь, 2008. - 608 с.
УДК 316.773
К.Э. Лявданский
РОССИЙСКИЕ ПОЛИТОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПУБЛИЧНОЙ КОММУНИКАЦИИ
Российские традиции «публичной коммуникации» связаны прежде всего с именем М.В. Ломоносова, чей вклад в развитие классической риторики в российском образовании наиболее значим. Фундаментальный научный труд Ломоносова «Риторика» посвящен историческому обзору развития риторики, анализу мастерства лучших античных ораторов, в нем изложена система правил и требований, которые надо соблюдать каждому выступающему перед аудиторией. В XIX веке к этой теме обращался известный государственный деятель М.М. Сперанский, изложивший в своих лекциях («Правила высшего красноречия») основные теоретические правила ораторского искусства. Общим упадком классической публичной коммуникации (риторики) отмечен XIX век, причем как в Европе, так и в России.
В рамках российской политической науки проблемы публичной коммуникации представляют собой относительно новую, а поэтому недостаточно теоретически проработанную область знания. Исторически это можно объяснить дефицитом демократических традиций в российском обществе, что нашло свое выражение в неразвитости публичной сферы и, как следствие, публичной коммуникации. Что касается исследований «публичного», то в советском марксизме, как замечает Ю. Красин, проблематика публичного в политической
сфере не была и не могла быть предметом научного анализа. Монополия на разработку политики и принятие политических решений принадлежала одной партии. Власть не нуждалась в публичном форуме и публичных механизмах формирования общественного мнения и политической воли. В советской России в условиях идеологической системы, как отмечают современные исследователи С.А. Биби, М. Харчева и В. Харчева, интерес к обучению искусству и науке публичного выступления сводился исключительно к обучению партийной элиты в высших партийных школах. Как отмечает Н.Д. Никандров, специфической чертой советской традиции публичного выступления была ориентация на самого оратора, так как выступающий априори воспринимался как авторитет, как рупор власти. Именно поэтому ораторы не утруждали себя использованием разнообразных риторических приемов (официальная речь, лишенная риторических «украшений», приемов, изобилующая «профессиональным жаргоном»), поскольку такая форма публичного выступления не подразумевала дискуссии, а была нацелена на директивное восприятие информации аудиторией [1].
Что касается научных исследований, то в советский период в рамках марксистско-ленинского подхода проводились научные разработки, посвященные проблемам публичных
