CC BY
141
2010 История №2(10)
I. ПРОБЛЕМЫ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ
УДК 947"18"
С.М. Санькова АНАЛИЗ КЛЮЧЕВЫХ ПРОБЛЕМ ИЗУЧЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ XIX В. НА ОСНОВЕ ИСТОРИОГРАФИИ М.Н. КАТКОВА
На основе анализа отечественной историографии, посвященной личности и деятельности М.Н. Каткова, выявляются основные достижения и проблемы отечественной исторической школы, связанные с изучением политической истории России XIX в. в целом и ее консервативной составляющей в частности и предлагаются возможные пути их преодоления. Выявляются приоритеты, существовавшие в разные периоды в общественном сознании и идеологии нашей страны, и характер их влияния на развитие отечественной исторической школы.
Ключевые слова: М.Н. Катков, историография, политическая история.
Большинство исследователей, занимавшихся политической историей второй половины XIX в., с неизбежностью сталкивались с личностью Михаила Никифоровича Каткова. В юности - член кружка Станкевича, друг Белинского, сотрудник «Отечественных записок», в молодости - западник, преподаватель Московского университета и редактор университетской газеты, в зрелом возрасте рискнувший покинуть этот пост, чтобы издавать собственный частный журнал, ставший одним из наиболее читаемых в России и опубликовавший на своих страницах практически весь основной фонд русской классической литературы второй половины XIX в., вершиной своей карьеры Михаил Никифорович сделал редакторство в «Московских ведомостях», но уже как в своем «личном органе», превратив их в самую влиятельную газету внутри страны и самое значимое русское издание на международном уровне. Такой жизненный путь сделал Каткова одной из наиболее значимых фигур периодов конца царствования Николая I, либеральных реформ Александра II и так называемых контрреформ Александра III.
В силу того, что Катков в своей публицистической деятельности не обошел вниманием практически ни одной сферы общественно-политической и экономической жизни России, какой бы аспект истории государства означенного периода ни затрагивался историками, им с неизбежностью приходится обращаться к этой личности. Предвзятость и неоднозначность тех или иных трактовок деятельности Каткова позволяют выявить приоритеты, существовавшие в разные периоды в общественном мнении и идеологии нашей страны и характер их влияния на развитие отечественной исторической школы.
Историкам, касавшимся личности и деятельности Каткова, очень редко удавалось сохранять в своих оценках серединную или отстраненную позицию. Уже в дореволюционной историографии изначально наметилась тенденция деления авторов на его поклонников и противников. Сторонники
воззрений Каткова, как правило, люди, хорошо его знавшие, традиционно приписываются к консервативным кругам русского общества. Их работы, даже содержащие долю критики, полны апологетического пафоса [1, 2, 3]. Либеральная печать, напротив, видела в Каткове ренегата, покинувшего ее ряды и перешедшего в противоположный лагерь [4, 5, 6]. Поклонники Каткова неизменно символично ассоциировали его работу в «Московских ведомостях» с государственной службой. Для консерваторов понятие «охранитель» в применении к Каткову означало сохранение и Российского государства в его целостности, и российского самодержавия в неприкосновенности, что не мыслилось ими одно без другого. Именно в трактовке Каткова как государственника ряд консервативных авторов видели объяснение эволюции его политических взглядов, приведшей к критике практического воплощения реформ, которые, суля в теории государственную стабильность и процветание, на деле привели к совершенно противоположным результатам. Либеральные дореволюционные авторы также видели в «государственных интересах» основной стержень деятельности Каткова, ставя при этом данную позицию ему в вину. Это связано со спецификой (сохранившейся до настоящего времени) отношения либералов к государству не как к самоцели (что наблюдается у консерваторов), а как к средству для достижения интересов общества. И именно эти интересы, по их мнению, Катков и ущемлял, отстаивая приоритет государственности.
К сожалению, научных в строгом смысле этого слова исследований, посвященных деятельности и творчеству Каткова, в дореволюционный период не появилось. И это отчасти обусловлено описанной выше общественнополитической ситуацией, когда сама история во многом политизировалась и стала граничить с публицистикой (что вполне объяснимо, так как гуманитарные науки в принципе не могут существовать в абсолютно «стерильной» среде и более других наук подвержены политическим влияниям, а в условиях отсутствия или недостаточной развитости политических институтов, через которые общество могло бы выражать свое мнение, и научные журналы и университетские кафедры становились своеобразными «заменителями» таких институтов). В то же время для серьезного научного анализа общественно-политических взглядов Каткова и оценки результатов его деятельности прошло недостаточно времени, чтобы взгляд был всеобъемлющий и не искаженный, выражаясь словами Л.Н. Гумилева, «аберрацией близости».
В советский период в оценке Каткова историки были вынуждены обращаться к ленинским характеристикам его воззрений как взглядов реакционных и шовинистических. Тема государственной составляющей взглядов Каткова вообще не рассматривалась. В сталинский период это во многом было связано с тем, что, по сути, позиция Каткова, особенно в последнее десятилетие его жизни, когда он, по определению советских историков, высказывал наиболее реакционные взгляды, совпадала с реальной политикой Советского правительства, требовавшего от общества подчинения всех интересов в первую очередь государственным задачам. Данному совпадению во взглядах «реакционера» и «отца народов», которое отечественные историки в тот период не могли себе позволить обнаружить, есть совершенно рациональное
объяснение. И пореформенные годы второй половины XIX в., и становление Советского государства проходили в одинаково враждебном внешнеполитическом окружении и сложной социальной обстановке внутри страны, когда сохранение жизнеспособности государства самими историческими условиями выдвигалось на первый план, заслоняя собой все иные проблемы. Возможно, в силу указанной причины понятие «охранитель» в отношении Каткова стало трактоваться применительно исключительно к абсолютизму.
Вплоть до 60-х гг. XX в. образ Каткова подавался без нюансов как однозначно реакционный. Однако по мере развития советской исторической школы преодолевался синдром навешивания на Каткова определенных ярлыков. На смену однозначному осуждению приходил более детальный анализ его взглядов и их трансформации в ходе изменения общественнополитической ситуации в стране. Личности Каткова начинают уделять больше внимания в связи с более активной разработкой темы общественной жизни России второй половины XIX в., что было обусловлено как прошедшим столетним юбилеем «первой революционной ситуации», так и общественно-политической атмосферой «оттепели», вызвавшей обращение к реформам 1860-х гг. При этом акцент делался на изучение либерально-демократического направления. В этой связи ряд историков обращались к теме раннего периода «Русского вестника», признавая за ним либерализм, который при этом характеризуется в духе ряда либеральных дореволюционных авторов как вынужденный, вызванный духом эпохи.
Ощущение нараставших в государственной жизни проблем по мере ослабления централизованных властных структур в 1970-е гг. привело отечественных историков к анализу данных проблем на примере дореволюционной, и в частности пореформенной, России (слишком очевидны были аналогии между двумя попытками либерализации, отстоящими друг от друга на сто лет). В данном контексте впервые в послереволюционный период появляется анализ государственных воззрений Каткова, показавший последовательную его эволюцию, под воздействием картины пореформенного развития России, от противника до горячего сторонника диктатуры и централизации государственной власти, утверждавшего, что не государство должно быть заинтересовано в обществе, а наоборот. К сожалению, пришедшая вскоре полоса «государственной деструктуризации» не благоприятствовала развитию данной темы, так как на деле проводился тезис, прямо противоположный заявленному Катковым: не реформы для государства, а государство для реформ. И только осознание кризисности ситуации и переход к более взвешенному реформированию, нацеленному в первую очередь на борьбу с дестабилизацией общественной жизни, привели к всплеску в отечественной истории интереса к общественным мыслителям-государственникам, в том числе и к Каткову. Особо следует выделить две работы этого периода. Первым годам редакторства Каткова посвящена значительная часть монографии В.А. Китаева [7]. Рассматривая Каткова в первую очередь как редактора, он одним из первых осознает необходимость для воссоздания более объективной и целостной картины взглядов Каткова анализировать не только статьи самого публициста, но и материалы его сотруд-
ников, работавших по определенным Катковым направлениям. К сожалению, данный весьма продуктивный подход почти не нашел себе продолжателей. В 1978 г. выходит в свет монография В.А. Твардовской - первое и единственное историческое научное исследование, целиком посвященное Каткову [8]. Скрупулезный анализ событий внутриполитической и придворной жизни России, стоящих за тем или иным мнением Каткова и за переменой его позиций, позволил Твардовской представить целостную обоснованную картину трансформации общественно-политических взглядов публициста. В представлении автора, данная трансформация обусловливается не особенностями характера или жизненного пути Каткова, а логикой его неизменных в своем основании охранительных убеждений, соотносимых с конкретными этапами развития пореформенного самодержавия, вынужденного приспосабливаться к новым условиям.
Вопрос о национализме Каткова вплоть до 60-х гг. практически не рассматривался. Это, по всей видимости, было связано с нежеланием возможного обнажения проблемы противоречия официальной интернациональной пропаганды и реально проводившейся политики государственного национализма в процессе строительства Советского государства. Данная тема не нашла своего развития и в период «оттепели». Вплоть до конца 60-х гг. отечественная историография ограничивалась констатацией национализма Каткова, подававшегося в резко негативном контексте, повторяя эпитеты В. И. Ленина «шовинизм» и «бешеное черносотенство».
Более детальные исследования, касающиеся позиции Каткова по национальному вопросу, появляются в 70-е гг. В частности, и Китаев, и Твардовская, развивая тезис дореволюционных авторов о подчиненности национальной позиции Каткова государственным интересам, увидели за национализмом Каткова желание выдвинуть идею, способную объединить и сплотить общество. Заслуга данных авторов состоит в том, что, находясь в жестких идеологических рамках, они все же сумели показать в выдвигаемых Катковым национальных идеях объективно необходимое государству объединительное начало, как он его понимал. К сожалению, дальнейшего развития тема идентификации национального и государственного интересов в представлениях Каткова как частного момента более широкой проблемы соотношения государственного и национального аспектов в российской истории в советский период не получила.
В годы «перестройки» основное внимание уделялось рассмотрению и переосмыслению истории России советского периода, на основе большого количества источников, ставших доступными в условиях изменений политической ситуации в стране. В этой связи личность Каткова оставалась практически вне поля интересов отечественной исторической науки.
Исследования, посвященные социальным, политическим и философским взглядам Каткова, начинают появляться лишь с начала 90-х гг. В первую очередь, это кандидатская диссертация Г.Н. Лебедевой [9] и монография А.Л. Брутян [10]. Однако, погруженные в поле философского анализа, эти исследования зачастую рассматривают взгляды Каткова в недостаточной связи с историческим контекстом, что не позволяет более глубоко просле-
дить онтологические истоки их эволюции. Воззрения Каткова при таком подходе зачастую выглядят как цельная стройная концепция, что не совсем соответствует действительности. Философы, занимающиеся изучением наследия Каткова, не всегда учитывают то, что, даже рассуждая об абстрактных понятиях, Катков почти всегда имел в виду конкретную историческую ситуацию, так как был в первую очередь публицистом.
Абстрагирование от конкретно-исторических реалий при изучении исторической личности было характерной чертой для периода «перестройки» и последующего десятилетия. Оно было вызвано желанием отказаться от прежних, выработанных в советское время методик как скомпрометировавших себя связью с потерпевшей поражение идеологией. На смену принципу историзма, уделявшего основное внимание даже при изучении процесса становления и деятельности той или иной личности объективным внешним факторам, стали выдвигаться субъективистские подходы с повышенным вниманием к психологическим особенностям описываемых деятелей.
Отказ от сугубо негативного взгляда на личность Каткова связан с изживанием в последнее десятилетие представлений о консерватизме как только негативном явлении, что во многом обусловлено уроками «перестройки», продемонстрировавшей опасную тенденцию перерастания реформаторства при отсутствии жестких властных структур в хаотичную бесконтрольную ломку всех сфер государственного организма. Поэтому современные авторы, характеризуя Каткова как консерватора, не вкладывают в этот термин «ругательный» смысл. Консерватизм Каткова привлекает исследователей именно осторожным подходом к осуществлению любых государственных преобразований, требующим их проведения при неизменном «сохранении основ». Достаточно разительные различия во взглядах ведущих консервативных идеологов XIX в. приводят к попыткам дифференциации самого понятия «консерватизм». В частности, специфика консерватизма Каткова описывается современными авторами в таких терминах, как «структурный», «корпоративный», «политический», «практический», «монархический», «просвещенный».
Однако с снятием идеологического пресса задача объективного исследования правоконсервативных политических объединений и деятелей стала осложняться появлением определенной «моды» на правоконсервативную идеологию, активно популяризируемую публицистикой. В результате попытка отказаться от одной крайности зачастую приводит к другой крайности - от абсолютной критики до абсолютного восхваления. Данная проблема в первую очередь относится к периоду начала XX в., но и для второй половины XIX в., в том числе и применительно к Каткову, данная тенденция начинает проявляться. Это в первую очередь прослеживается в издании статей Каткова, подготовленных М.Б. Смолиным. И характер подбора работ публициста, и предисловие носят явно панегирический характер, не совместимый с научностью.
Среди современных историков наибольшее внимание личности и деятельности Каткова уделяет Г.П. Изместьева, посвятившая этим вопросам ряд статей. Однако в данных работах слишком очевидно проступают симпатии
автора к объекту анализа, что невольно приводит к историческим деформациям. Здесь мы имеем дело с описанным выше феноменом превращения процесса исторической реабилитации той или иной личности в ее «канонизацию». Воссоздавая биографию Каткова, Изместьева, видимо, стремилась в первую очередь создать художественный образ, причем образ сугубо положительный. Этим можно объяснить замалчивание ряда деталей, которые могли бы навредить такому образу. Приведем несколько характерных примеров. Упоминая о несостоявшейся дуэли Каткова с Бакуниным, автор не указывает конкретной причины (увлечение Каткова первой женой М.Л. Огарева), а ограничивается восторженным описанием внешности и ума юного Каткова, который «не мог не привлекать внимание романтических особ» [11. С. 72 ]. Далее Изместьева характеризует Каткова как прекрасного лектора, ссылаясь на лестные отзывы о нем некоторых его студентов. Между тем большая часть характеристик Каткова как преподавателя представляет совершенно иную картину [2. С. 26; 12. С. 382; 13. С. 397]. О Каткове-преподавателе действительно сохранились положительные отзывы, но связаны они были, выражаясь современным языком, с внеаудиторной работой. «Доброе влияние на студентов, — вспоминал один из его слушателей, впоследствии редактор журнала «Русский архив» П.И. Бартенев, — Катков производил не столько своими лекциями, как беседами на дому» [14. С. 490]. В приведенных примерах мы вновь видим проблему избирательного подбора фактов, имеющего целью создать уже придуманный для себя автором образ, а не заниматься реконструкцией реальной исторической личности.
На изучение личности Каткова особый отпечаток наложило то обстоятельство, что его литературный талант, блестящая стилистика, отточенность и завершенность значимых положений часто приводят к тому, что в исследованиях, посвященных его социально-политическим и философским взглядам, даже при выводах и обобщениях авторам сложно удержаться от цитирования его статей. Эта тенденция возникла еще в дореволюционный период, но особенную остроту приобрела только в последнее время. Она определяет специфику ряда работ последних лет, превращающихся в своеобразные «цитатники». Однако данное стремление к обильному цитированию Каткова связано и с проблемой первоисточников. К сожалению, огромное наследие Каткова после революции не переиздавалось, что делает его малодоступным для широкого круга исследователей. Только в 2002 г. вышел сборник избранных статей Каткова, сумевший вместить в себя лишь небольшую часть его публицистики [15]. Данная проблема относится к изучению большинства консервативных деятелей.
Подводя итог вышесказанному, можно констатировать, что еще до революции обозначился ряд проблем, которые не были преодолены в полной мере в последующие периоды. Это в первую очередь оценочность, которой, с одной стороны, в гуманитарных науках практически не удается избежать, а с другой — избегать необходимо, если мы претендуем на научность. Зачастую историк анализирует избранную личность не с позиции третейского судьи, а исходя из своих собственных убеждений и представлений о том, «что такое хорошо и что такое плохо». Отсюда оперирование только крайними поня-
тиями типа «наш» - «не наш» и нежелание рассматривать как отдельную историческую личность, так и ее деятельность в диалектически-противоречивом развитии. Оценки, как правило, даются исходя из последней точки жизни исследуемого персонажа. Если в конце жизненного пути он пришел к приемлемым для автора взглядам, то это служит автоматическим искуплением всех прежних, имевшихся в его деятельности и убеждениях отклонений и «заблуждений». В противном случае негативное отношение переносится и на более ранние периоды, и все позитивное, что там встречается исследователю, объявляется или случайным или незначительным. Таким образом, нарушается историческая объективность.
С оценочностью в отечественной истории связана и проблема так называемого «навешивания ярлыков», зародившаяся еще в дореволюционной публицистике и перекочевавшая в советскую и постсоветскую историографию. В частности, прослеживается некое негласное состязание по изобретению новых и наиболее изощренных негативных эпитетов для личности Каткова. В качестве одного из наиболее ярких примеров подобного изобретательства можно привести эпитет, примененный по отношению к Каткову Л.А. Аннинским — «дьявол русской литературы» [16. С. 292]. К сожалению, подобное не историческое, а скорее литературное творчество избавляет автора от необходимости поиска возможной исторической обоснованности тех или иных действий описываемой личности. Помимо различных эпитетов свого рода ярлыками в советской историографии становились и отдельные политические понятия типа «консерватор», «монархист», «охранитель». Отказ в настоящее время от наполнения данных терминов эмоциональнооценочной нагрузкой с неизбежностью вызывает необходимость вырабатывать для них новые определения, характеризующие данные явления с объективной стороны.
Обильное цитирование, явившееся наследием советского прошлого (и в тот период вполне объяснимое), не только не изживается в отечественной историографии в настоящее время, но и имеет тенденцию к росту. В данном случае будет весьма продуктивным использование опыта современных западных исторических школ, уже вполне осознавших, что они существуют в информационную эпоху, когда цитаты можно безболезненно заменять ссылками на источники, освобождая тем самым место для собственных рассуждений и заключений.
Еще одной проблемой, проявившейся уже в дореволюционной историографии, является анализ отдельных фактов, вырванных из общего исторического контекста, что представляет их в искаженном виде, а также пристрастный отбор фактологии, просеивание ее сквозь сито собственной концепции. Несомненно, для любого научного исследования необходимо иметь рабочую гипотезу, но недопустимо подгонять под нее получаемые научные результаты. Однако если в естественных науках повлиять в желательном направлении на ход опытов и экспериментов достаточно сложно, то в истории в силу описанного выше приема это вполне достижимо. При осознанном желании не позволить собственной концепции заслонить историческую реальность необходимо пытаться собрать максимально возможный круг источников и
документов и сужать его не по принципу «подходит — не подходит», а путем исключения на основе анализа и сопоставления данных, не заслуживающих полного доверия. К примеру, недопустимо как равнозначные источники сравнивать высказывания исследуемой личности в публичной печати и в частной беседе, так как в последнем случае мы имеем дело с чьим-то субъективным пересказом и не имеем гарантий точности и достоверности воспроизведения. Однако и публичные высказывания тоже не могут гарантировать полной искренности, и в данном случае мы можем лишь говорить о том, как личность себя позиционирует в обществе, но не о ее подлинных внутренних убеждениях. И здесь историкам просто необходим опыт, наработанный по данным проблемам социологами. Это лишь частный пример, который нас подводит к более широкому выводу.
Наработанный в отечественной историографии и других гуманитарных науках опыт показывает, что изучение политической истории в целом и представителей ее консервативной составляющей в частности строго в рамках одной из отраслей гуманитарного знания не может дать полной всеобъемлющей картины. На современном этапе все настоятельнее ощущается потребность междисциплинарной интеграции для соединения достаточно глубоких, но специфически узких наработок, накопившихся за прошедшее столетие. Эта потребность прослеживается и на примере личности М.Н. Каткова. Две его биографии, созданные в отечественной науке, принадлежат одна перу историка (В.А. Твардовская), другая философа (А.Л. Брутян). В результате даже при механическом соединении этих работ мы не получаем всеобъемлющего анализа всего жизненного пути, всех нюансов редакторской и публицистической деятельности и философских взглядов Каткова. Решить подобную задачу возможно лишь при равнонаправленном в точку изучения изотропном взгляде на личность и деятельность Каткова с позиций истории, философии, журналистики, литературоведения, политологии, экономики и социологии. Сказанное относится и к задаче формирования полной картины политической истории России XIX в., равно как и истории русского консерватизма. Только такой подход сможет объяснить наблюдающийся на протяжении трех последних веков феномен неоднократных попыток либерализации российской общественно-политической системы, за которыми неизменно следовал определенный «откат» к консерватизму и укреплению позиций централизованной власти.
Литература
1. Аверкиев Д.В. О значении М.Н. Каткова // Русский вестник. 1887. № VII. С. 131—141.
2. ЛюбимовН.А. М.Н. Катков и его историческая заслуга. По документам и личным воспоминаниям. СПб., 1889.
3. МещерскийН.П. Воспоминания о Михаиле Никифоровиче Каткове. Письма в Тверити-но // Воспоминания о М.Н. Каткове. Б. м. и г. С. 5—49.
4. Арсеньев К.К. Михаил Никифорович Катков // Арсеньев К.К. За четверть века. (1871—1894): Сб. статей. Пг., 1915. С. 324—336.
5. Венгеров С.А. Очерки по истории русской литературы. СПб., 1907.
6. Джаншиев Г.А. Эпоха великих реформ. СПб., 1907.
7. Китаев В.А. От фронды к охранительству (Из истории русской либеральной мысли 50—60-х гг. XIX века). М., 1972.
8. Твардовская В.А. Идеология пореформенного самодержавия (М. Н. Катков и его издания). М., 1978.
9. Лебедева Г.Н. Социально-философская концепция русского консерватизма в творчестве М.Н. Каткова: Автореф. дис. ... канд. филос. наук. СПб., 1996.
10. БрутянА.Л. М.Н. Катков: социально-политические взгляды. М., 2001.
11. ИзместьеваГ.П. Михаил Никифорович Катков // Вопросы истории. 2004. № 4. С. 71—92.
12. Московский университет в воспоминаниях А.Н. Афанасьева. 1843—1849 // Русская старина. 1886. N° 8. С. 357—394.
13. ЧичеринБ.Н. Студенческие годы // Московский университет в воспоминаниях современников. М., 1989. С. 396—397.
14. Бартенев П.И. Воспоминания // Российский архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.). М., 1991. Вып. 1. С. 47—95.
15. Катков М.Н. Имперское слово / Сост. серии М.Б. Смолин. М., 2002.
16. Аннинский Л.А. Три еретика. М., 1998.
