CC BY
122
УДК 329.735
Поляков Евгений Михайлович
Polyakov Evgeny Mikhaylovich
кандидат политических наук, преподаватель кафедры социологии и политологии
Воронежского государственного университета dom-hors@mail.ru
PhD in Political Science, Lecturer of the Social and Political Sciences Department, Voronezh State University dom-hors@mail.ru
АНАЛИЗ ЭФФЕКТИВНОСТИ НАСИЛИЯ В ПОЛИТИКЕ
ANALYSIS OF THE VIOLENCE EFFECTIVENESS IN POLITICS
Аннотация:
The summary:
В данной статье рассмотрена проблема применения насилия массовыми движениями для достижения политических целей в ходе противоборства с государством. Предпринята попытка выявить общее и особенное в практике насилия радикальных организаций с различной идеологией.
The article discusses a problem of mass movements' violence for political purposes in confrontation with the government. The author designates general and specific features in application of force by radical organizations preaching various ideologies.
Ключевые слова:
коллапс, насилие, политика, терроризм, повстанцы.
Keywords:
collapse, violence, politics, terrorism, rebels.
ХХ век продемонстрировал тот факт, что в политике массовое насилие может заменять собой эффективность управления. До сих пор многие диктатуры, опиравшиеся на репрессивный аппарат подавления, воспринимаются как режимы, способные успешно справиться со многими сложными задачами (модернизацией, индустриализацией, ускорением технического развития и др.)
Менее исследованной остается проблема насилия со стороны какой-либо группы внутри общества по отношению к государству (точнее, его представителям) и обществу в целом. В лучшем случае, это массовое нелегитимное насилие воспринимается как терроризм или экстремизм и рассматривается с точки зрения противостояния государству маргинальной группы населения или спецслужб другого государства. Политический терроризм идеологизирован, носит зачастую персональный характер (то есть его возникновение и направленность связаны с деятельностью конкретных людей) и использует для мобилизации сторонников социальное недовольство. Важно отметить, что неравенство, несправедливость общественного устройства, к которым апеллируют террористические организации, в лучшем случае, имеют отношение к размаху террористической деятельности, но не являются причиной ее возникновения.
В последние десятилетия ряд стран мира столкнулся с возникновением социальнополитических движений, взявших за основу терроризм как метод борьбы с правительствами. Применение насилия постепенно возрастает по мере того, как государство впадает в состояние коллапса. Оно может проявляться в таких признаках, как отсутствие централизованного контроля, прекращение «вложений» в сложные феномены культуры (такие, как монументальное строительство, искусство, литература), сокращение информационного обмена между индивидами и группами, сокращение числа профессионалов [1, р. 4].
Анализу причин возникновения и основных результатов деятельности таких движений в разных регионах мира в конце ХХ - начале XXI вв., характеризующих общества в стадии коллапса, посвящена эта статья.
Известно, что в прошлом многие движения активно использовали насилие неизбирательного свойства и терпели крах. В конце ХХ в. они перешли к применению дозированного, адресного насилия, как правило осуществляемого путем террористических актов против агентов правительства и чиновников. Более того, значительная «доля насилия» (если судить по числу погибших) была перенаправлена «вовнутрь» организаций - объектом террора стало окружение адептов движения, а также те, кто не был допущен по причине недостаточной верности вождю или идеалам.
Первым движением, реализовавшим на практике этот принцип («бей своих, чтоб чужие боялись»), была Коммунистическая партия Перу Сияющего пути Хосе Карлоса Мариатеги - Partido Comunista del Peru en el Sendero Luminoso de Jose Carlos Mariategui. В специальной литературе отмечается, что сендеристы имеют глубокие корни, уходящие в 20-е гг. ХХ в. (к так называемому «крестьянскому движению Тауантинсуйю»), а партия, как правило, именуется кратко - Сендеро Люминосо (СЛ), или «Сияющий путь». Характерно, что организация-предшественник была маргинальной и не играла в политике заметной роли и практически не использовала насилие [2, р. 26].
Примерно за 15 лет активной террористической деятельности (1978-1992) СЛ истребило около 66 000 человек. Лидер движения Абимаэль Гусман Рейносо многое заимствовал из практики Культурной революции в КНР и движения «красных кхмеров». Уже через несколько лет с начала борьбы сендеристы развязали кампанию массового террора. За 1980-1983 гг. они провели несколько сотен терактов, в которых погибли более 1500 человек. С 1981 г., уже через год после начала фактической войны с правительством, сендеристы стали убивать крестьян, не поддерживающих их борьбу, а также почтальонов, судей, чиновников, мелких торговцев - словом, всех «эксплуататоров» [3, с. 3]. Аналогичную эволюцию (зарождение - медленное поступательное развитие - внезапный всплеск активности) проходили и другие террористические организации - Революционное движение имени Тупака Амару, Тигры освобождения Тамил Илама, «Аль Каида» и т. п. Для нас важно отметить, что идеологическое разнообразие этих организаций не привело к разнице в методах и принципах их деятельности.
Значит, причиной леворадикального, национального или исламского терроризма в соответствующих регионах мира является не идеология, которой прикрывается то или иное движение, а степень эффективности в определенных условиях террора в отношении государства и простых граждан.
Для нас наиболее любопытным является возможность сравнения радикальных движений сендеристов Перу и исламистов на Северном Кавказе, использующих насилие для достижения политических целей. Основными критериями для анализа послужат структурно-организационное устройство и его эволюция, мобилизация новых членов движения, взаимодействие с населением, характер осуществляемого насилия, реакция со стороны общества и государства и основные идеологемы.
1. Сендеристы
1.1. Организация.
Центром движения был департамент Аякуччо и некоторые сопредельные районы. Это сельскохозяйственный регион, пораженный безработицей и низким уровнем жизни. Попытки проведения экономических реформ, предпринятые социалистом Хуаном Веласкесом Альворадо (1968-1975) и консерватором Франциско Моралесом Бермудесом (1975-1980), ситуацию не изменили. Военное правительство Моралеса, видевшее в провинциальном образовании прогрессивный институт, запустило ряд программ обучения для бедных слоев населения Аякуччо в надежде снизить безработицу. В действительности же завышенные и нереализованные социальные ожидания выпускников провинци-
ального университета (каким был и сам Гусман) вызвали рост крестьянского недовольства, чем и воспользовались экстремисты.
Антиреформистские настроения крестьянства, подогреваемые провинциальным студенчеством, были изначальной идеологической базой для СЛ. Другие левые движения и организации сендеристы называли ревизионистами и отступниками, против которых необходимо применять «революционное насилие». Именно слабость и разобщенность перуанских левых сделала возможным возникновение СЛ [4, р. 51-52].
Так как организация, ввиду малочисленности и подпольного характера деятельности, была не в состоянии контролировать поселки, то в них стали создаваться законспирированные ячейки. Именно они информировали руководителей о положении в деревне и отчитывались в своей деятельности. Революционную власть осуществляли комиссары. Они собирали «налоги», осуществляли «суд» и «учет» материальных ценностей.
Сама структура СЛ была трехуровневой: базовые силы - местные силы - главные силы. Под «базовыми» как раз подразумевались локализованные в деревнях боевые ячейки. Боевыми акциями и непосредственным руководством занимались командиры среднего звена; центральное руководство, находившееся в относительной безопасности благодаря децентрализованной структуре, занималось выработкой стратегии борьбы и идеологии движения, было полумифично и особенно притягательно из-за своей таинственности. Военные колонны сендеристов, заходившие в села, обычно были не более 20-30 человек, составляли ядро их сил. Они состояли исключительно из молодежи -даже командирам редко бывало более 30 лет [4, р. 53].
1.2. Мобилизация.
Мобилизация зачастую проводилась с помощью вооруженной силы. Колонны сендеристов входили ночью в поселки и похищали детей в возрасте до 7 лет. Подобной тактикой пользовались вьетконговцы и красные кхмеры. Детей затем обучали «мышлению Гонсало», тактике боевых действий, использованию взрывчатки и другим аспектам партизанской войны.
Инициация завершалась только после совершения убийства публичного лица: чиновника, полицейского или сельского старосты. Только тогда новый адепт принимался в ряды движения. Использование насилия объяснялось необходимостью радикальных изменений. Гусман часто говорил о «доле» (quota), то есть жертве жизнью и кровью, которую должно принести восстание для окончательной победы. Он был убежден, что «убийства даруют жизнь, война приносит мир, а жесточайшая тирания - величайшую свободу» [5, р. 319].
Очевидная аналогия со знаменитыми лозунгами оруэлловской Океании не должна вызывать смущения - сендеристы были левыми радикалами, выросшими на почве непринятия частью беднейшего крестьянства «советского» варианта социализма. Для них был характерен синкретизм из идей Сталина, Мао и «мышления Гонсало» (партийное прозвище Гусмана), основанное на многовековых традициях крестьянских выступлений в Андах.
1.3. Взаимодействие с населением.
После начала кампании террора в 1980-е гг. сендеристы поняли, что они не в состоянии ни насилием, ни каким-нибудь иным путем получить число рекрутов, необходимое им для победы над правительственными войсками. Либо из-за своего высокомерия, либо из-за непонимания жизненных практик и ценностей местных общин лидеры СЛ никогда не пользовались поддержкой крестьянства. Более того, именно местные жители были решающей силой, позволившей правительству А. Фухимори победить сендеристов [4, р. 54].
Кроме того, общественное мнение за пределами района военных действий тоже не было на стороне «благодетелей». По данным одного из соцопросов, 83 % населения испытывали разочарование в «Сияющем пути», 58 % бедняков не одобряли его действия,
а из горожан лишь 15 % считали, что общество станет справедливым при победе сендеристов [6, р. 127].
1.4. Характер насилия.
Типичным для СЛ было вовлечение родственников, чаще всего сыновей и отцов. Многие свидетели отмечали, что подобный «семейный подряд» способствовал сильной сплоченности рядов движения. Молодые сендеристы, будучи ранеными, предпочитали умирать, чем давать властям информацию о сообщниках в обмен на медпомощь [4, р. 57].
Насилие было направлено против официальных лиц: священников, членов избирательных комиссий, офицеров армии, иностранцев, представителей благотворительных и правозащитных организаций. При этом атаки СЛ не были ограничены районом Аякуччо или определенными людьми - теракты устраивались в департаменте Анкаш, Вилла эль Сальвадор, Лиме - и против объектов инфраструктуры, в частности линий электропередач, избирательных участков, ярмарок и др. [7, р. 210-216].
1.5. Реакция общества и государства.
В некоторых горных районах крестьяне стали организовывать патрули самообороны, так называемые rondas. Они были слабо вооружены, но могли успешно противостоять экстремистам. В дальнейшем разгорелась фактическая гражданская война, в которой с обеих сторон гибли не только вооруженные люди, но также дети и женщины. По всей стране с подачи президента А. Фухимори к 1991 г. было учреждено несколько тысяч рондас, которым было передано более 11 000 винтовок и иного вооружения.
Следует отметить, что в 1980-е противостояние сендеристов и рондерос носило вялотекущий характер. Только когда правительство взяло последних под покровительство, СЛ развернуло против крестьян настоящую волну террора. Если в городах от терактов погибло около 2000 человек, то в сельской местности счет шел на десятки тысяч. Это привело к демифологизации СЛ как народных защитников. Теперь крестьяне говорили, что террористы «едят плоть и пьют кровь простых людей» [8, р. 379]. Кроме того, крестьянские отряды самообороны стали использовать тактику СЛ. Они даже вступили в контакты с наркоторговцами, которым раньше покровительствовали сендеристы, но подняли «ставку». Деньги шли на закупку вооружения для горной войны.
1.6. Идеология.
Использование насилия сендеристами оправдывалось не только тактической целесообразностью, но и своеобразной идеологией. Даже в официальных заявлениях организации нашло свое отражение отрицание гуманизма. Один из документов гласит: «Мы начинаем с отрицания Всеобщей декларации прав человека или американской Конвенции по правам человека, но мы используем их правовой базис для разоблачения и осуждения старого перуанского государства» [9].
2. Исламисты.
2.1. Организация.
Конец 1980-х - начало 2000-х гг. ознаменовались «исламским возрождением». Для него характерно повышение интереса к религии и всему, что с ней связано, в первую очередь среди молодежи; увеличение количества мечетей и их постоянных прихожан; возникновение сети исламских учебных заведений [10, с. 16]. Во второй половине 2000-х гг. исламисты провозгласили создание «Имарата Кавказ». Организационно данное квазигосударство представляет собой сеть террористических ячеек, автономных друг от друга в плане ресурсов и тактических действий. Общее руководство осуществляет Доку Умаров. Центр Имарата - горные районы Чечни и Дагестана, с избыточным сельским населением и структурной безработицей.
К моменту вторжения исламистов в Дагестан (что можно счесть первой вооруженной попыткой построения «имарата») он занимал ведущее место среди депрессивных регионов страны; ряд районов республики официальные власти фактически не контролировали [11, с. 27-33]. Аналогичная, но еще более сложная ситуация сложилась и в соседней Чечне.
Тем не менее начавшаяся контртеррористическая операция (вторая война в Чечне) прервала попытку построения исламского государства на Северном Кавказе. В итоге была организована подпольная сеть с трехуровневой структурой - джамаат (местное районное или городское отделение) - вилайет (республика или несколько районов) -имарат («государство»).
«Граждане» имарата - в основном молодые люди со средним или средним специальным образованием, часто безработные. Конечно, напряженная социальноэкономическая ситуация в регионе обостряла положение, но не была причиной террора -даже в начале 2010-х гг. теракты не прекратились, несмотря на значительный рост уровня жизни местного населения.
Члены имарата ведут активную вооруженную борьбу с «неверными» и «отступниками» (неправильными, с их точки зрения, мусульманами), прибегая к практике адресного террора. Рассредоточенность баз исламистов и их боевых подразделений позволяет им наносить внезапные удары и затем бесследно «растворяться». Существенным организационным фактором является поддержка (чаще всего вынужденная) со стороны бизнеса. В имарате есть специальные уполномоченные, собирающие «зякат» (дань) с коммерсантов на определенной территории; отказ сотрудничать карается смертью [12, с. 116].
2.2. Мобилизация.
Вовлечение новых членов в джамааты происходит на полузасекреченных встречах, но пропаганда осуществляется в открытой форме, в том числе через Интернет. Чаще всего происходит инкорпорация за счет родственников тех людей, кто уже «ушел в лес». Обычно это младшие братья или жены боевиков, реже - сослуживцы по работе в «мирской» жизни [13, с. 5].
Инициация также завершается через «ритуальное убийство» - милиционера, чиновника, муфтия. Тем самым новому адепту отсекается «путь назад», его дальнейшая жизнь зависит только от собратьев по джамаату. Для многих потенциальных рекрутов «уход в лес» - способ сохранить свою жизнь и обезопасить близких [14, с. 3]. Растущее влияние исламистов вынуждает силовиков обращаться за помощью к местным жителям через «телефоны доверия», гарантируя анонимность и, следовательно, безопасность [15, с. 1].
2.3. Взаимодействие с населением.
В начале 2000-х, по сравнению с 1990-ми, произошло качественное изменение во взаимодействии исламистов с населением. Теперь все люди, не входящие в джамааты имарата, рассматриваются как потенциальные пособники «неверных». Насилие, которое ранее было направлено исключительно против «федералов», теперь сконцентрировано по преимуществу на местных жителях. Поворотным моментом были нападения на Беслан и Нальчик [16, с. 184].
Задача привлечения населения на свою сторону была заменена задачей запугивания с целью вывести местных жителей из числа субъектов борьбы и превратить их лишь в объект. Национализм, характерный для чеченских сепаратистов, был заменен «интернационализмом» религиозных радикалов, что несколько расширило рекрутинговую базу - помимо представителей кавказских народов, среди исламистов стали попадаться русские и другие.
2.4. Характер насилия.
Насилие постепенно из массового и неизбирательного стало адресным и индивидуальным. Оно перенесено в города и на промышленные объекты (заводы, нефтепроводы и др.), в том числе далеко за пределы изначального очага возникновения подполья - в соседние республики: фактически весь СКФО стал ареной непрекращающейся борьбы с терроризмом. Наиболее важным изменением стало направление террора против официальных лиц, как духовных, так и светских [17, с. 185]. Наблюдается «перемещение активного тела» исламизма в насыщенные материальными и людскими ресурсами районы. Растет неприятие и непонимание между двумя мирами: «плоскостью» и «горами». Именно последний стал социально-политической базой боевиков имарата [18, с. 554].
2.5. Реакция общества и государства.
Желая покончить с нестабильностью в регионе, государство зачастую прибегает к радикальным мерам, таким как похищение подозреваемых к причастности к террористическому подполью, неправомерное применение насилия и даже захват заложников [19, с. 16]. С другой стороны, часто совершаемые преступления просто не регистрируются или оформляются не по статье «терроризм», что позволяет говорить о «снижении» угрозы [20, с. 2].
Разумеется, это дает определенный эффект в деле наведения порядка, но и таит в себе опасность дальнейшего увеличения правового нигилизма. Более того, в 2010 г. в Кабардино-Балкарии заявили о себе так называемые «черные ястребы» - неофициальная организация, ставящая своей целью вооруженную борьбу с исламистами их же способами. Это несколько напоминает ситуацию с рондерос, кроме одного аспекта - внепра-вового статуса «ястребов».
2.6. Идеология.
Если не вдаваться в религиозно-философские диспуты, то идеология исламистов проста. Все несчастия Северного Кавказа вызваны «засильем неверных», любая форма представительной демократии и иных институтов, с ней связанных (гражданского общества, светского состязательного правосудия, прав человека), категорически отвергается как «кяфирская».
Показательно, что значительная часть населения, особенно молодежи, в той или иной степени согласна с идеологами имарата. По данным социологов ДНЦ РАН, 54,5 % населения республики поддерживают фундаменталистский подход в выборе формы ритуалов. В предгорной зоне этот показатель достигает 82 %, среди возрастных групп максимальный показатель у лиц в возрасте до 20 лет - 58,1 %, а село более «фундаменталистское», чем город, - 60,9 % и 42,7 % [21, 46-48].
Если свести воедино данные по рассмотренным шести пунктам, то мы увидим много общего у сендеристов и исламистов. Незначительные отличия в идеологии, структуре и руководстве объясняются, скорее всего, местными условиями борьбы экстремистов против государства. Показательно разительное сходство в характере осуществляемого насилия, взаимодействий с внешним миром и способов инициации новых адептов. Последнее вызвано не какими-то «внешними» причинами, а тем, что делает нелегитимное насилие эффективным. Не последнюю роль здесь играет личностный фактор - пленение или уничтожение лидеров милленаристских организаций ведет к снижению их активности (так произошло с Гусманом и Басаевым).
Но главной причиной «успешности насилия» экстремистов может быть социальный коллапс, точнее, его последствия. Общество, пережившее столь мощный кризис, характеризуется следующими чертами:
- падением авторитета центральной администрации и власти вообще, снижением военной мощи и отдельными восстаниями в отдаленных провинциях;
- постепенной дезинтеграцией и неэффективностью центрального управления, даже если правительство располагает необходимыми рычагами влияния;
- «зонтик законности» не защищает население от «дождя беззакония», а уполномоченные лица не справляются с поддержанием правопорядка;
- публичное пространство преобразуется в частное [22, р. 32-33].
Очевидно, что эти черты в целом характеризуют состояние современной России и правящему классу не удалось изменить тенденцию «коллапсирования». В таких условиях эффективность насилия будет расти пропорционально ослаблению государства, а значит, мы можем ожидать возникновения (или усиления уже существующих) кризисных культов.
Нелегитимное насилие работает по принципу прямой обратной связи - чем его больше, тем активнее сопротивление, что ведет к эскалации напряженности и окончательному развалу государства. Этот путь недавно прошли Афганистан и Сомали; коррупция, террор, безвластие в них - следствие, а не причина слабости государства. Причина, как представляется, в том, что при отсутствии транспарентных для всех социальных слоев «правил игры», соблюдать которые вынужден каждый, выигрывает тот, кто первым нарушает правила [23, с. 248-249].
Подобное иррациональное поведение игроков, изученное в рамках «теории драмы», показало, что нарушение правил (творческая рациональность) способствует сохранению эффективности действий в нестабильных ситуациях (например, при распаде государства) и выработке решений, оптимальных для всех [24, р. 101]. Вот почему при определенных обстоятельствах «инвестиции» в насилие окупаются сторицей.
Перспектива «драматизации» наиболее актуальна именно для России, где никак не удается создать общие правила, а объективная реальность требует сотрудничества весьма разных социально-политических сил.
Ссылки:
1. Tainter J.A. The Collapse of Complex Societies. Cambridge, 1988.
2. Masterson D.M. The History of Peru. Westport, CT: Greenwood Press, 2009.
3. Латышева М. «Светлый путь» террористов // Интересная газета. Тайны истории. 2009. № 8.
4. Masterson D.M. The Devolution of Peru's Sendero Luminoso: From Hybrid Maoists to Narco-Traffickers? // History Compass. 8/1. 2010. Р. 49-58.
5. Gorriti G. The Quota // Orin Starn, Carlos Ivan DeGregori and Robin Kirk (eds.). The Peru Reader: History, Culture and Politics. Durham, 1995.
6. Kenney Ch.D. Fujimori's Coup and the Breakdown of Democracy in Latin America. Notre Dame, Indiana, 2004.
7. Masterson D.M. Militarism and Politics in Latin America: Peru from Sa'nchez Cerro to Sendero Luminoso. Westport, CT, 1991.
8. Del Pino H., Ponciano. Peasants at War // Orin Starn et al. (eds.), The Peru Reader: History, Culture and Politics. Durham, 1995.
9. См.: «Sobre las Dos Colinas». [Электронный ресурс]. URL: http://www.blythe.org/peru-pcp/docs_sp/colinas1.htm (дата обращения: 19.02.2012).
10. Малашенко А. Исламские ориентиры Кавказа. М., 2004.
11. Эфендиева Д. Чеченские события и Дагестан: последствия и исторические уроки. Махачкала, 2002.
12. Сухов И. «Зона КТО» и ее окрестности // Россия в глобальной политике. 2006. Т. 4. № 1. С. 114-129.
13. Политковская А. Мечеть закрыта, все ушли на фронт // Новая газета. 2005. № 78.
14. Мустафаев Т. Проблема с бородой... // Черновик. 2008. 25 апреля.
15. Зязиков М. У мононациональной республики нет будущего // Сердало. 2008. № 61.
16. Поляков Е. Неурегулированные аспекты российско-чеченского конфликта: последствия и проблемы // Вестник ВГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2008. № 2. С. 180-186.
17. Там же.
18. Эфендиева Д. Взаимоотношения чеченцев с народами Дагестана на рубеже XX-XXI веков // Чеченская Республика и чеченцы: история и современность : материалы Всероссийской научной конференции. Грозный. М., 2006.
19. Алленова О., Мельников В. Я из лесу вышел, был сильный Ахмат // Коммерсант - Власть. 2004. № 15. С. 15-18.
20. Хадзиева М. Коллегия МВД // Сердало. 2008. № 63. С. 2.
21. Абдулагатов З. Состояние религиозности как фактор политизации религиозного сознания // Религиозный фактор в жизни современного дагестанского общества. Махачкала, 2002. С. 44-49.
22. Tainter J.A. Ibid.
23. Светлов В.А., Семенов В.А. Конфликтология : учеб. пособие. СПб., 2011.
24. Howard N., Bennet P.R., Bryant J.W. and Bradley M. Manifesto for a Theory of Drama and Irrational Choice // Journal of Operational Research Society. 1992. Vol. 44. Р. 99-103.
References (transliterated):
1. Tainter J.A. The Collapse of Complex Societies. Cambridge, 1988.
2. Masterson D.M. The History of Peru. Westport, CT: Greenwood Press, 2009.
3. Latysheva M. «Svetliy put'» terroristov // Interesnaya gazeta. Tayny istorii. 2009. № 8.
4. Masterson D.M. The Devolution of Peru's Sendero Luminoso: From Hybrid Maoists to Narco-Traffickers? //
History Compass. 8/1. 2010. P. 49-58.
5. Gorriti G. The Quota // Orin Starn, Carlos Ivan DeGregori and Robin Kirk (eds.). The Peru Reader: History, Culture
and Politics. Durham, 1995.
6. Kenney Ch.D. Fujimori's Coup and the Break-down of Democracy in Latin America. Notre Dame, Indiana, 2004.
7. Masterson D.M. Militarism and Politics in Latin America: Peru from Sa'nchez Cerro to Sendero Luminoso. West-
port, CT, 1991.
8. Del Pino H., Ponciano. Peasants at War // Orin Starn et al. (eds.), The Peru Reader: History, Culture and Politics. Durham, 1995.
9. See: «Sobre las Dos Colinas». [Electronic resource]. URL: http://www.blythe.org/peru-pcp/docs_sp/colinas1.htm (date of access: 19.02.2012).
10. Malashenko A. Islamskie orientiry Kavkaza. M., 2004.
11. Efendieva D. Chechenskie sobytiya i Dagestan: posledstviya i istoricheskie uroki. Makhachkala, 2002.
12. Sukhov I. «Zona KTO» i ee okrestnosti // Rossiya v global'noy politike. 2006. Vol. 4. № 1. P. 114-129.
13. Politkovskaya A. Mechet' zakryta, vse ushli na front // Novaya gazeta. 2005. № 78.
14. Mustafaev T. Problema s borodoy... // Chernovik. 2008. 25 aprelya.
15. Zyazikov M. U mononatsional'noy respubliki net budushchego // Serdalo. 2008. № 61.
16. Polyakov E. Neuregulirovannye aspekty rossiysko-chechenskogo konflikta: posledstviya i problemy // Vestnik
VGU. Seriya: Lingvistika i mezhkul'turnaya kommunikatsiya. 2008. № 2. P. 180-186.
17. Ibid.
18. Efendieva D. Vzaimootnosheniya chechentsev s narodami Dagestana na rubezhe XX-XXI vekov // Chechenskaya
Respublika i chechentsy: istoriya i sovremennost' : materialy Vserossiyskoy nauchnoy konferentsii. Grozniy. M., 2006.
19. Allenova O., Mel'nikov V. YA iz lesu vyshel, byl sil'niy Akhmat // Kommersant - Vlast'. 2004. № 15. P. 15-18.
20. Khadzieva M. Kollegiya MVD // Serdalo. 2008. № 63. P. 2.
21. Abdulagatov Z. Sostoyanie religioznosti kak faktor politizatsii religioznogo soznaniya // Religiozniy faktor v zhizni
sovremennogo dagestanskogo obshchestva. Makhachkala, 2002. P. 44-49.
22. Tainter J.A. Ibid.
23. Svetlov V.A., Semenov V.A. Konfliktologiya : textbook. SPb., 2011.
24. Howard N., Bennet P.R., Bryant J.W. and Bradley M. Manifesto for a Theory of Drama and Irrational Choice //
Journal of Operational Research Society. 1992. Vol. 44. P. 99-103.
