CC BY
19
Вестник ПСТГУ
Серия II: История. История Русской Православной Церкви.
Шушканова Елена Александровна, канд. ист. наук, доцент, доцент кафедры истории и гуманитарных наук Сибирского государственного университета науки и технологий им. акад. М. Ф. Решетнева (СибГУ) Российская Федерация, 660049, г. Красноярск, пр. Мира, 82 shushkanovae@yandex.ru
2020. Вып. 96. С. 102-117
Б01: 10.15382Миг11202096.102-117
ОИСГО: 0000-0002-1798-913
Анализ антицерковной политики советской власти в деревне в 20-х гг. ХХ в. (на материалах Енисейской губернии)
Е. А. Шушканова
Аннотация: Работа опирается на архивные материалы фондов Государственного архива Красноярского края, большинство из которых вводятся в научный оборот впервые. Рассматриваются этапы антицерковной политики советской власти в Енисейской губернии в 20-е гг. на уездном и волостном уровнях. Выделяются два основных этапа: кампания по отделению Церкви от государства и кампания по изъятию церковных ценностей; анализируются нормативные акты, организационная структура по проведению антицерковной политики; оцениваются основные результаты проведенных акций и реакция на них со стороны населения. Подробно восстанавливается ход событий, связанных с изъятием церковных ценностей на примере Красноярского уезда. Делается вывод, что тотальных репрессий в отношении Церкви и духовенства в селах Енисейской губернии в 1920-е гг. не наблюдалось. Вместе с тем сельским храмам был нанесен огромный экономический урон, а содержание церковных причтов было полностью возложено на прихожан. Одновременно в деревне стала проводиться идеологическая работа по формированию безрелигиозного сознания. Однако успеха в этот период она не имела. Документы показывают недовольство сельского населения политикой советской власти и конкретными ее руководителями на местах. Это стало одной из причин того, что власти в тот момент воздерживались от ужесточения антицерковной политики. Наиболее тяжелый для Церкви период наступил в 1930-е гг. в связи с началом коллективизации. Несмотря на региональные особенности, опыт проведения антицерковной политики в Сибири в рассматриваемый период следует считать отражением общей истории России.
Ключевые слова: Русская Православная Церковь, Енисейская губерния, отделение Церкви от государства, конфискация церковных ценностей, советская власть, крестьянство, духовенство.
Современная историография богоборческой политики большевистской власти и ее результатов обширна и разнообразна. Осмысление способов ее проведения, изучение сопутствующих нормативных актов, идейных позиций активных
деятелей по обе стороны противостояния сформировали в целом объективную картину данного явления. Однако считать исследование завершенным нельзя: историография перемещается на изучение деталей, а также гонений на местах.
Кроме того, по-прежнему малоизученной остается проблема реализации антицерковной политики в деревне. Эта тема имеет принципиальное значение не только с точки зрения изучения истории российского православия. Есть основания полагать, что проблема проведения советской модернизации в деревне не может быть объективно понята вне анализа религиозной политики государства. Известно, что отношение к крестьянству в большевизме было весьма скептическое и даже враждебное. Крестьянская масса воспринималась как болото, как ненадежный попутчик в движении к коммунизму. Причем в немалой степени такое восприятие базировалось на том основании, что крестьянское сознание было «порабощено» косностью христианства и непрогрессивной верой в Бога. Поэтому неприятие Бога, Церкви составляло не просто элемент грубого материалистического учения, а становилось неизбежным и значимым элементом практики государственного строительства. Неслучайно небывалое прежде преследование Церкви совпало по времени с коллективизацией сельского хозяйства — одного из фундаментальных проектов социалистического строительства.
В данном исследовании рассматривается церковная политика советской власти на уездном и волостном уровнях в 1920-е гг. на материалах Енисейской губернии. Эта политика прошла несколько этапов в своем развитии, и хотя ее цель оставалась в целом неизменной в течение всей советской истории, подходы к ее осуществлению были неодинаковы. Например, нельзя не обратить внимание на то, как от первоначального ожидания относительно легкого успеха в борьбе с религией власть переходила к более разнообразным и сложным методам атеистической практики.
В Сибири, безусловно, присутствовали некоторые региональные особенности, которые находили свое отражение и в церковной политике. Например, община здесь не имела такого значения, как в европейской части, крестьянское хозяйство было более индивидуализированно, сибиряки ощущали большую независимость от власти. В условиях ослабления государственных начал после гибели Российской империи многие политические процессы в Сибири шли с заметной задержкой. Так, коллективизация здесь проходила позднее, чем в европейской России. Тем не менее религиозная политика советского правительства была единой для всей страны и опиралась на общую нормативную базу.
В настоящем исследовании использованы фонды Государственного архива Красноярского края. В первую очередь это материалы уездных и волостных учреждений советской власти, а также фондов сельских советов (низового звена новой власти)1. В церковных фондах этот период истории своего отражения не нашел, так как все структуры церковной власти после 1918 г. переживали управленческий кризис, вызванный не только ликвидацией Синода, но и обновлен-
1 Используемые в исследовании фонды: Р-18 «Енисейский губернский отдел юстиции»; Р-200 «Частоостровский волостной ВРК»; Р-893 «Красноярский уездный исполнительный комитет Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов»; П-4 «Красноярский уком РКП(б)»; П-14 «Красноярский сельский районный комитет ВКП(б)».
ческим расколом. Делопроизводство в это время практически прекратилось, и потому это один из трудных для исторической реконструкции период в жизни Церкви. Тем не менее имеющийся краеведческий материал позволяет дать объективный анализ церковной политики Советов в 20-х гг.
Хотя уже в ходе Гражданской войны коммунистическая власть относилась к Церкви крайне враждебно, системная реализация основополагающего декрета советской власти в отношении Российской Православной Церкви («Об отделении церкви от государства и школы от церкви») началась в Сибири уже после Гражданской войны. В январе 1920 г., после поражения войск А. В. Колчака, была восстановлена большевистская власть в виде революционных комитетов (ревкомов) не только в Красноярске, но и в уездах Енисейской губернии.
В самом начале 1920 г. местные власти вплотную религиозными вопросами не занимались. Было много других, более неотложных проблем. Крайне беспокоило власть распространение антисоветских слухов: якобы идут на Красноярск чехи и японцы, а недалеко со своей армией и сам белый генерал Деникин; что ездить торговать в губернский город нельзя, так как красноармейцы отбирают хлеб и другие продукты. Неотложной и весьма трудоемкой задачей оказалась уборка павших лошадей, брошенных при отступлении белыми. Кроме того, после их ухода в населенных пунктах осталось много оружия, которое требовалось как можно быстрее изъять у населения. Самым злободневным для новой власти был продовольственный вопрос. В стране был установлен план сдачи продовольствия (продразверстка), по которому с 1 августа 1920 г. по март 1921 г. Сибирь должна была поставить 110 млн пудов хлеба (К всех поставок), из них 7 млн пудов разверстывалось на Енисейскую губернию.
Деятельность по отделению Церкви от государства началась в первые месяцы 1920 г. В официальных документах она именовалась реформой, хотя по целям, методам и последствиям была прямым продолжением революции. Проведение декрета в жизнь на губернском уровне возлагалось на так называемые ликвидационные комиссии при отделах юстиции, само название которых определяло замысел коммунистической власти в отношении Церкви. На региональном уровне эти задачи возлагались на революционные комитеты (ревкомы). В них формировались специальные, временные комиссии, сотрудников для которых рекомендовалось назначать в первую очередь из учителей, народных судей и судебных следователей.
В чем заключались полномочия данных комиссий и как они работали? В информационных рассылках для комиссий указывалось на важность агитационной работы среди населения в пользу реформы. Из естественного опасения протестных акций со стороны жителей в документах говорилось: «Нужно указать, что реформа не является гонением на церковь или исповедание, а напротив, предоставляет всем гражданам без исключения полную свободу совести»2. Но главными были все-таки действия в отношении собственности Церкви: «12. Никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют. 13. Все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным
2 ГАКК. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 2. Л. 2.
достоянием. Здание и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, отдаются, по особым постановлениям местной или центральной государственной власти, в бесплатное пользование соответственных религиозных обществ»3. Хотя вопросы церковной собственности были помещены в конец декрета, последними его пунктами 12 и 13, в реальной деятельности комиссий ее приоритеты были иными. Реализация именно этих позиций декрета определила план работы комиссий. Соответственно первоочередным направлением работы стало составление полных описей имущества храмов, включая как богослужебную утварь, так и материальные и денежные ценности. При этом ценности, «не имеющие богослужебного значения», должны были передаваться в местные ревкомы или в казначейства, как объяснялось в документах, в доход республики. Иными словами, с самого начала проведения декрета о «свободе совести» официальным и легальным образом устанавливались конфискации церковного имущества. Особо обращает на себя внимание нескрываемый интерес революционной власти в отношении храмов, имеющих историческое, художественное или археологическое значение. Такие храмы были зафиксированы в специально составленных списках.
О вполне организованном и плановом характере деятельности комиссий при волостных ревкомах свидетельствуют подготовленные формы для отчетов, по которым комиссии должны были рапортовать вышестоящим властям о проделанной работе к первому числу каждого месяца. Исходя из форм отчетности конкретные задачи комиссии состояли, во-первых, в проведении полной ревизии храмов: следовало сообщить «о количестве молитвенных зданий в волости», в скольких из них состоялась ревизия имущества и какова судьба этого имущества; во-вторых, комиссиям надлежало представить сведения о конфискациях церковной собственности: «сколько отобрано приходских домов — каменных, деревянных, ценность их», «сколько отобрано капиталов, принадлежащих бывшим церквам и религиозным общинам», в какой форме был изъятый капитал (сберегательные вклады, дензнаки, имеющие хождение и аннулированные, ценные бумаги)4. Власть, как видим, особой щепетильности в выборе выражений не проявляла, называя вещи своими именами: «отобрано».
Но инвентаризацией и конфискацией деятельность комиссий не ограничивалась. Поскольку по декрету Церкви запрещалось владеть собственностью, а ее имущество объявлялось «народным достоянием», то третьей основной задачей комиссий было заключение договоров с прихожанами о передаче им этой самой собственности. План был следующий: комиссии от лица власти должны были заключать с населением приходов, пожелавших принять в свое распоряжение церковное имущество, соответствующие договоры. Печатные экземпляры текста таких соглашений поступали в местные органы власти централизованно.
Данная мера, кроме всего прочего, наносила удар по хозяйственной самостоятельности Церкви. Известно, что в царской России прихожане привлекались к содержанию своего храма. Но именно привлекались, потому что клир получал
3 Декрет о свободе совести, церковных и религиозных обществах // Декреты советской власти. М., 1957. Т. 1. С. 371-373.
4 ГАКК. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 2. Л. 44.
средства из казны (в виде жалованья), в особых случаях мог финансироваться из епархиального бюджета (скажем, существовали «похоронные кассы» для помощи семьям священников, ушедших в мир иной). Наконец, приходы имели право зарабатывать деньги сами (примером служит свечной доход). Теперь приход оказывался абсолютно лишенным внешнего субсидирования. Расчет был понятен: захотят, да и смогут ли прихожане взять на себя полное материальное содержание не только церковного хозяйства, но и клира?
Служители при этом ставились в унизительное и бесправное положение. Даже свечи теперь надлежало приобретать только в химическом отделе совнархоза (так стали именоваться территориальные органы управления промышленностью). Кроме того, продавать свечи в церковной лавке приказывалось по тем же ценам, по которым они покупались в совнархозе. Допускалась, правда, некоторая наценка за накладные расходы по доставке свечей, и только. На сей счет имелся соответствующий циркуляр от 28.06.1920 г. за подписью председателя Енисейского губревкома А. П. Спундэ. Ущемление прав Церкви этим не ограничивалось: без предоставления удостоверения от волостных органов власти выдача свечей и ладана в химотделе совнархоза вообще была запрещена. Надзор за соблюдением этих требований был также возложен на комиссии по отделению Церкви от государства, а в отчетах комиссий требовалось указывать о фактах так называемой спекуляции свечами. Также было предписано фиксировать, сколько прибыли получает приход от продажи свечей.
Возвращаясь к функциям сельских комиссий по отделению Церкви от государства, следует назвать еще одну — изъятие у Церкви метрических книг за все годы и передача их в отделы ЗАГС. Пожалуй, это было единственным плюсом для церковнослужителей в этой реформе — освобождение их от устаревшей системы записи актов гражданского состояния.
Как уже говорилось, комиссии по отделению Церкви от государства были временным органом власти на срок до завершения работы по отделению. Хотя отдел юстиции разъяснял, что «там, где волкомиссии совершенно закончили свои действия, они могут быть закрыты только в том случае, если ими не ведется агитация и просветительская деятельность среди населения»5.
Рассмотрим участие комиссий по реализации «Декрета об отделении церкви от государства» на типичном и конкретном примере Частоостровской волости Красноярского уезда. Источником информации являются сохранившиеся отчеты о работе волостной комиссии по отделению Церкви от государства в архивных документах Частоостровского волостного Военно-революционного комитета (ВРК). Создана была комиссия 1 июня 1920 г. в составе пяти человек. Закончила свою работу комиссия 1 августа 1920 г., сдав документы волисполкому. Таким образом, функционировала она всего три месяца.
На первом своем заседании комиссия приняла решение начать работу с приемки метрических книг и описи церковного имущества и капиталов, с тем чтобы передать их верующим. За период своей деятельности члены комиссии проверили имущество в 11 храмах, и все они были переданы верующим с составлением официальных договоров. Что касается количества отнятой церковной
5 ГАКК. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 2. Л. 11.
собственности, то статистика по волости была следующей: пять одноэтажных домов и один двухэтажный, общая стоимость которых составила 500 тыс. руб. В с. Коркино дом был занят под сельсовет, в с. Частоостровском дом бывшего псаломщика был сдан под квартиру местному счетоводу. Кроме того, в отчете имеется указание на изъятие у храмов весьма значительной части земли: 44 десятины пашни, 226 десятин сенокосной земли и 79 десятин лесных угодий. В отношении наличных средств, находящихся в церковных кассах сельских храмов, в отчете говорилось, что они «оставлялись прихожанам на текущие расходы и ремонт храмов»6.
Судя по документам, агрессивности или активного самовольства в отношении православных общин члены комиссии не проявляли. По свечным доходам значится лаконичная отписка: «Ведется расследование о спекуляции свечами». О привлечении к ответственности противящихся властям сказано, что «никто не привлекался». В плане антирелигиозной агитации также формальная отписка, что «на сельских собраниях говорились речи на тему отделения церкви от государства с подробным пояснением сущности декрета». И все же практика деятельности комиссии показывает, что далеко не всегда она была бесконфликтной. В Частоостровской волости имели место случаи неподчинения распоряжениям советской власти, например при изъятии штемпелей и печатей прихода или при попытках конфисковать деньги от свечного дохода.
Итогом работы комиссии стало заключение договоров с жителями сельских храмов. Хотя были приходы, которые отказались подписывать договор (как, например, в с. Коркино), в большинстве сел договор признали. Это был стандартный документ, отпечатанный на двух страницах. В качестве примера можно привести фрагмент одного из них: «Мы, нижеподписавшиеся граждане Бара-бановского прихода, заключили настоящий договор с Частоостровской волости комиссией по отделению церкви от государства в лице его полномоченного председателя товарища Ясутова и Вазингера и Петропавлова, что 15 июня 1920 г. приняли в бессрочное и бесплатное пользование, находящейся в селе Бараба-новой, деревянной церкви и полуцеркви в д. Шиверской и часовни в д. Карым-ской на условиях»7. Что касается дальнейшего текста договора, то обратим внимание на следующие принципиальные условия передачи церкви прихожанам: полная ответственность за сохранность и целостность имущества; разрешение допускать представителей властей во внебогослужебное время. А далее следовали гарантии политической лояльности к власти: не допускать политических собраний, враждебных советской власти, распространения против нее листовок, книг, брошюр, проповедей и речей такого же свойства, а также набатного звона против нового режима.
В целом заключение договоров проходило в обстановке затаенного, холодного недовольства мирян. Население так называемую реформу не поддерживало, местами даже противилось ее проведению, но в открытое противостояние с властью вступать не решалось. Как указывали члены комиссии, открытого выступления против них не было, но тут же замечали, что отношение «выра-
6 ГАКК. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 2. Л. 45.
7 Там же. Л. 97.
жается только тихим роптанием на якобы посягательство комиссии на святыни церкви»8.
Церковным вопросом в 20-е гг. интересовались не только исполкомы и волостные ревкомы, но и местная ВЧК. Осенью 1920 г. в предписаниях с грифом «секретно, срочно» чекисты просили ответственных советских работников на местах незамедлительно составить характеристику духовенства по следующей форме: прошлая служба священника, политические убеждения его до революции и после, отношение к советской власти и проведению декрета от 23 января 1918 г. (об отделении Церкви от государства), а также о размере получаемого им дохода9.
А в начале 1921 г. началась еще одна характерная для нового времени кампания — по изъятию икон в общественных местах. Выяснилось, например, что в избах сельсоветов и даже в волостных исполкомах располагаются иконы. Более того, местные власти отказывались их убирать. В ответ губернские власти требовали не допускать подобного и угрожали, что виновных «будут привлекать к ответственности как саботирующих советскую власть»10.
Подводя итоги первой волны наступления на Церковь и духовенство во исполнение декрета, можно заключить, что политика коммунистической власти в Сибири на этом этапе тотально репрессивного характера еще не носила. Отмечались отдельные экстремистские действия, чаще всего по инициативе местных товарищей. Уездные власти по большей части старались народ в сельской местности понапрасну не будоражить. Если сельчане проявляли неуступчивость и упрямство, то в качестве наказания практиковалась своего рода экономическая блокада: со складов совнархоза прекращалась выдача вина, свечей, ладана и других предметов, необходимых для совершения богослужения. И, напротив, послушные приходы власть обещала наделять «бесплатно церковной утварью и за минимальную плату церковным облачением»11. Послушными считались те селения, которые не противились проведению декрета об отделении Церкви, где не допускались выступления против советской власти и где разверстка продуктов протекала успешно.
Совершенно определенно также, что церковный вопрос в Енисейской губернии для местных властей не был в тот момент приоритетным. Об этом, например, говорят данные о количестве органов, проводивших означенную реформу: общегубернских — 2; уездных — 6, краевых — 1, волостных (только по Красноярскому уезду) — 1212. Безусловно, что таких сил (учитывая небольшой состав этих ведомств и комиссий) для масштабной борьбы с Церковью было недостаточно. Однако не нужно забывать, что это было только начало войны против нее.
Важно отметить также, что в начале 20-х гг. власть, нанося удар по экономическому положению Церкви, решала и собственные материальные проблемы.
8 ГАКК. Ф. Р-200. Оп. 1. Д. 2. Л. 49.
9 Там же. Л. 61.
10 Там же. Л. 78.
11 Там же. Л. 62.
12 Там же. Ф. Р-188. Оп. 1. Д. 24. Л. 26.
Данные о конфискованных у приходов Енисейской епархии капиталах на март 1920 г. выглядят так13:
Наличными деньгами 1.981.098.89 руб.
Процентными бумагами 457.445.57 руб.
В сберегательных кассах 111.587.00 руб.
Аннулированные дензнаки (т. е. выведенные из обращения) 348.461.00 руб.
Следующим знаковым событием в отношениях Церкви и государства стали события весны 1921 г., когда в стране разразился страшный голод. Ситуация была критической: продовольственные запасы государства были ничтожны, а гуманитарная помощь зарубежных организаций также не соответствовала масштабам катастрофы. Поэтому в качестве спасительной меры большевистская власть объявила о необходимости изъятия ценностей у всех религиозных конфессий. Не вызывает никакого сомнения, что голод использовался властями как средство расправы над Русской Церковью. Ведь церковные иерархи неоднократно заявляли о готовности своего добровольного и активного участия в помощи голодающим. Но тщетно: началась государственная кампания изъятия церковных ценностей, как объяснялось, для закупок на вырученные средства хлеба за рубежом.
Как показали современные исследования, и сама идея изъятия ценностей, и кампания по ее реализации, а главное, дальнейшая судьба конфискованных средств слабо соотносились с задачами помощи голодающим. Историк С. Н. Иванов, подводя итоги изучения этой темы, указывает: «Борьба с голодом не значилась первой из важнейших задач, стоявших перед советской властью в 1922 г. Золотовалютные ресурсы, необходимые для помощи голодающим, у правительства имелись, но тратить их в этом направлении власти не стали. Отказались они, за исключением демонстративного аванса в 1 млн золотых руб., и от использования церковных ценностей в деле закупки хлеба для голодающих за границей — вопреки обещаниям советской пропаганды»14. О том, что центральная власть, изымая церковные ценности, преследовала тайные цели, говорит и тот вопиющий факт, что в 1922—1923 гг. СССР увеличил экспорт почти в два раза, а основной продукцией, вывозившейся за границу, стало именно зерно (66% от всего экспорта)15. Это привело к голоду уже и в Сибири: в Енисейской губернии в 1922 г. голодающими были признаны 66 тыс. человек16.
Комиссия по изъятию церковных ценностей в пользу голодающих была создана в Енисейской губернии 1 апреля 1922 г. и первое свое заседание по изъятию ценной церковной утвари осуществила в кафедральном соборе г. Красноярска. Следом началась организация этой деятельности на уездном уровне. С этой це-
13 ГАКК. Ф. Р-188. Оп. 1. Д. 24. Л. 26.
14 Иванов С. Н. Финансы и политика в реализации изъятых в 1922 г. церковных ценностей // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2015. Вып. 5 (66). С. 57.
15 Бакшеев А. И. Проблемы советской государственности в Сибири периода нэпа. Красноярск: СФУ, 2013. С. 178.
16 Там же. С. 184.
лью при исполкоме Красноярского уездного совета была создана специальная административная структура. Она так и называлась: комиссия по изъятию церковных ценностей. Первое заседание этого органа состоялось 28 апреля 1922 г.17 Но подготовка к реквизициям началась несколько раньше, когда всем волостным советам было поручено составить подробные описи имеющихся на их территории церквей, а главное — находящихся в них ценностей.
Механизм кампании был централизованным и единым для всех уездов и волостей Енисейской губернии. Но в качестве примера осуществления этого этапа церковной политики мы использовали архивные документы Красноярского уезда Енисейской губернии. Он находился в территориальной близости с губернскими институтами власти, и потому работа комиссии здесь отличалась особой скрупулезностью и приверженностью к указаниям сверху. Председателем комиссии по изъятию церковных ценностей в Красноярском уезде был назначен «товарищ» Чернышев. Ни в одном из документов, имеющих отношение к деятельности комиссии, не указывалось не только имя-отчество этого функционера, но даже его инициалы. Кроме председателя членами комиссии назначались председатель уездного комитета помощи голодающим и представитель от губернского финансового комитета. В качестве подмены основного состава в комиссии работали еще не более 10 человек.
Процедура была следующей: члены комиссии объезжали все храмы, сверяли их имущество с предварительно составленными описями, а затем проводили в стенах храма заседание, о чем составлялся соответствующий протокол. Непременным было присутствие на таких заседаниях настоятеля, нескольких членов сельской общины и в отдельных случаях представителей сельсовета18.
Изъятию подлежало все, имеющее в своем составе благородные металлы, в первую очередь золото и серебро. Чаще всего в протоколах изъятия упоминались серебряные оклады, кресты, дарохранительницы, дароносицы, сосуды, ковши, лжицы, кадила, дискосы, звездицы, ковчеги для Святых Даров, венчики от икон. Если предмет состоял из серебра лишь частично, то отделялась наиболее ценная часть: например, отрывалась серебряная рукоятка от металлического копия. Случалось, что члены комиссии сомневались в ценности металла, как, например, произошло с ризой на иконе Спасителя в с. Ладейском. Но и тогда предмет забирали «до выяснения специалистом».
Важная деталь: комиссии были проинструктированы, что в случае если замены серебряной утвари на малоценную в храме не имелось, то следовало оставлять ее церковной общине. Впрочем, оставлять полагалось лишь на время. Практически во всех протоколах изъятия имелась следующая запись: «Все оставленное верующие обязаны представить уполномоченным лицам по первому требованию». Таким образом, эта волна конфискаций предполагала свое продолжение до полного изъятия всех ценностей, которые в 1920 г. официально и на основании коллективных договоров передавались на баланс сельских обществ.
Все конфискованные вещи тут же в присутствии священника упаковывались и запечатывались. Тарой для них служило все, что попадало под руку: деревян-
17ГАКК. Ф. Р-893. Оп. 1. Д. 160. Л. 2.
18 Там же. Л. 30.
ный сундук, старый церковный плат, перевязанный шпагатом, мешок, старая завеса или подрясник. Печать на изъятом и упакованном имуществе обычно использовалась церковная. Затем грузы переправлялись в Красноярск, а оттуда в Москву. Судя по смете расходов на работу комиссии, ее членам кроме суточных выдавались средства на проезд по железной дороге, на пароходе и для оплаты провозимых грузов.
Случалось, что представители от церковной общины возмущались, когда чтимую икону упаковывали неблагоговейно. Так случилось в с. Заледеево, когда изымалась икона Троицы. Верующие вначале подали письменную просьбу сохранить ее в целом виде как особо чтимую. А когда получили отказ, то потребовали, чтобы икону для снятия с нее оклада непосредственно в губернском финотделе препроводили в отдельной деревянной таре, уложенной соломой. Комиссия согласилась с просьбой прихожан19.
Однако в целом команда по реквизиции действовала бескомпромиссно, не допуская ни малейших уступок по части изъятия. Так, в с. Атаманово крестьянин Ваганов унес икону из церкви к себе домой, мотивируя это тем, что ранее она была пожертвована им же в храм. Однако комиссия постановила икону «отобрать и присоединить к изъятому имуществу»20. Другой случай произошел в с. Шилинское Красноярского уезда. Верующие обратились к комиссии с просьбой оставить им прибор для совершения таинства (какой именно предмет, в документе не говорится). Комиссия просьбу не удовлетворила «на основании того, что у церкви, согласно описи, имеется налицо прибор медный Ковригинской часовни, сгоревшей и не начинающейся строиться»21. Следовательно, по части наличности церковного имущества комиссии были хорошо осведомлены, и возможностей укрыть святыни под каким-либо предлогом у клириков сельских церквей не было.
В изученных документах не обнаружено ни единого случая принципиальных уступок верующим. Комиссии меняли лишь форму очередного отказа. В с. На-хвальское жители просили оставить Евангелие, один крест и кадило. Комиссия ответила, что эти предметы, но менее ценные, в храме имеются, поэтому просьба не может быть удовлетворена. Когда в с. Сухобузимо просили оставить храмовую ризу с иконы Троицы, был составлен ответ, что «представители не выявили определенного мнения верующих общины на предмет оставления указанной ризы»22. Были у комиссии сложности в храме при Знаменском стекольном заводе, где хранилась особо чтимая в Енисейской губернии икона Божией Матери «Знамение». Ее, по давней традиции, каждый год торжественно переносили из села в село по пути в Красноярск, а затем обратно. В конце мая состоялось первое посещение членами комиссии церкви Знаменского завода, но иконы на тот момент в храме как раз не было. После того как стало известно, что икона вернулась в заводскую церковь, туда же 18 июня 1922 г. вновь прибыли представители уездной власти. Они приняли решение об отделении серебряной ризы,
19 ГАКК. Ф. Р-893. Оп. 1. Д. 160. Л. 23.
20 Там же. Л. 31.
21 Там же. Л. 12.
22 Там же. Л. 37.
отметив в протоколе, «что заявления никакого не поступило в свое время об оставлении ризы на особочтимой иконе Знамение». Всякий раз в составляемый протокол вносилась эта нелепейшая фраза: «Претензий со стороны представителей комиссии не заявлено». Была и другая трафаретная протокольная фраза о том, что «вывесы производились местными весами и гирями», или о гирях, «за верность которых комиссия не ручается» — это, очевидно, на случай, если впоследствии указанный вес ценностей мог оказаться не соответствующим действительности.
Работа комиссии была достаточно оперативной. Первый протокол о конфискации в Знаменской заводской церкви датировался 23 мая 1922 г., а заключительные протоколы составлялись уже в последних числах июля. Утром, обычно к 10—11 часам, функционеры прибывали в один приход, а вечером того же дня, к 5—6 часам, могли начинать свою работу в другом сельском храме. Порой комиссия в один день успевала сделать объезд до трех селений.
Подведение итогов деятельности комиссии по изъятию церковных ценностей в храмах Красноярского уезда в 1921 г. осуществлялось непосредственно в процессе работы. Кто-то из ее членов карандашом в конце каждого протокола или на обороте листа аккуратно вел подсчет изъятого. Имущество церкви расписывалось по трем позициям: сколько подлежало изъятию, сколько оставлено, сколько изъято. Приведем данные из шести протоколов не в пудах и фунтах, как в первоисточнике, а в килограммах. Нет смысла приводить данные по всем храмам, так как тенденция очевидна: оставляли минимум, вывозя ценности подчистую.
Таблица
Данные об изъятии ценностей в шести сельских храмах Красноярского уезда
1 2 3 4 5 6
Изъято 34 кг 244 г 16 кг 284 г 26 кг 348 г 33 кг 36 г 46 кг 340 г 18 кг 280 г
ценностей
Оставлено 176 г 1 кг 248 г 1 кг 232 г 2 кг 128 г 1 кг 500 г 1 кг 340 г
приходу
Источник: ГАКК. Ф. Р-893. Оп. 1. Д. 160
Каких-либо непредвиденных эксцессов или столкновений с мирянами при работе комиссий на территории Красноярского уезда в целом не происходило. Хотя районы, где присутствовала реальная угроза действиям властей, были. Для работы туда направлялись так называемые подкомиссии. По свидетельству протокола от 3 июня 1922 г., подкомиссии направлялись «во все неблагонадежные населенные пункты уезда». В целях беспрепятственной работы там советовали «запросить в добавлении к отряду 5 человек еще 10 человек верховых милиционеров, т. к. в указанном районе небезопасно провозить данный груз»23. Список опасных волостей Красноярского уезда выглядел так: Межовская, Нахвальская, Еловская, Погорельская. Но по нашим данным, подкомиссий в Красноярском
23 ГАКК. Ф. Р-893. Оп. 1. Д. 160. Л. 17.
уезде было не менее пяти. Угрозой были партизанские антисоветские группировки, которые в документах именовались бандами.
К 15 октября 1922 г. все местные комиссии помощи голодающим были уже распущены. Они выполнили свою основную работу — очередной подрыв позиций Церкви в обществе и государстве. Причем методы властных структур в 1921—1922 гг. явно смещались в сторону ужесточения политики. Важный, на наш взгляд, документ: секретный циркуляр губернским и уездным отделам внутренних дел от 4 марта 1922 г. за подписью заместителя наркома внутренних дел и уральского цареубийцы А. Г. Белобородова. В нем сообщалось о приостановке заключения договоров с церквами и о том, чтобы «новой передачи ценных вещей не производить». То есть к марту 1922 г. власть от первого этапа церковной политики (передачи на баланс мирян храмов) уже отказывалась.
Важен вопрос о влиянии политических шагов власти на религиозность населения. С одной стороны, есть основания полагать, что она не ослабевала. В одной из сводок ОГПУ есть информация на этот счет. Там, в частности, указывается, что «влияние церкви среди большинства населения Уярского и Перовского районов, увеличилось», что «в с. Толстихино произведен ремонт церкви, за который обществом уплачено 50 рублей». Еще одна ценная часть сводки: «...приехавший с Ангары в Енисейск административно-ссыльный епископ Лука среди местных верующих пользуется влиянием»24. Речь идет о святителе Луке (Войно-Ясенецком), который отбывал тогда свою первую ссылку в Енисейске. Поэтому религиозная политика властей, наталкиваясь на сопротивление населения, время от времени корректировалась. К примеру, 1 августа 1924 г. во все областные и губернские исполкомы был разослан секретный циркуляр, в котором писалось о многочисленных жалобах верующих в советские органы и о недопущении «вторгаться в религиозные организации, препятствуя свободному отправлению обрядов культа»25. Снова заметим, что ни о каком пересмотре политики речи не шло.
С другой стороны, неверно считать, что отрава богоборчества не распространялась в сознании крестьянства. Сказывалась недостаточная православная просвещенность народа, о которой много говорили ревнители Церкви уже в XIX в. Сильно усиливал идеологию коммунистической власти и обновленческий раскол. Сбивала с толку людей и некоторая часть духовенства, вставшего на путь пересмотра еще недавно, казалось бы, очевидных истин. В отчете ликвидационного отдела за 1920 г. отмечалась особенно успешная (как говорилось в бумаге, «интенсивная») деятельность по отделению Церкви от государства в г. Канске. Руководил канским отделом товарищ Орлов — коммунист и. бывший священник26. Или другое историческое свидетельство. В конце марта 1920 г. в Енисейской губернии была образована комиссия по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Она наделялась большими полномочиями по конфискации церковного имущества, представляющего культурную ценность, для последующей передачи в музеи. Например, эксперты освобождались от какого бы то
24 ГАКК. Ф. Р-893. Оп. 2. Д. 5. Л. 414.
25 Там же. Л. 436.
26 Там же. Ф. Р-188. Оп. 1. Д. 24. Л. 26.
ни было разрешения на изъятие раритетов. В отчете о работе данной комиссии присутствует следующее замечание: «Интересно отметить, что последние (служители культа. — Е. Ш.) с большей охотой удовлетворяли требования комиссии, чем так называемые общины (прихожане. — Е. Ш.). Только один раз отец благочинный отказался показать экспертам свой храм. Этот служитель культа предан народному суду»27. Понятно, что в таких условиях клирики избегали выступать в качестве организаторов протестных действий мирян против кощунственных действий властей.
Вряд ли справедливо судить священников за молчание (только один отказался показать свой храм экспертам) после фразы о народном суде. Ведь известно, что у большинства священников были многодетные семьи, которые и так было трудно содержать в те лихие годы. Не надо забывать, что в соответствии с декретом об отделении Церкви от государства священство, по сути, было оставлено без земли и других средств к существованию. Мужеством было вообще оставаться на приходе и продолжать служить.
В 20-е гг., хотя и не массово, но распространялись случаи закрытия сельских церквей. Например, в архивном фонде Красноярского уездного исполкома сохранился протокол общего собрания д. Тархово Пировского района от 26 декабря 1924 г. На собрании присутствовали 55 человек и, согласно протоколу, все единогласно проголосовали за ликвидацию местной церкви и передачу ее на баланс районного коммунального хозяйства. Что же касается икон, то их частью отдавали желающим крестьянам, частью в соседнюю церковь. А помещение церкви теперь предназначалось для устройства красного уголка Пировского культпросвета28.
Заметим также, что ослабление влияния православного духовенства на общественное сознание имело еще одно последствие — заметный рост сектантства (особенно баптистов), о чем много раз упоминалось в официальных отчетах с мест, хотя новая власть, осуществляя богоборческую политику, пыталась заполнять предполагаемые духовные пустоты. Например, рекомендовалось проводить так называемые «противорождественские» или «противопасхальные» дни. Они возлагались на молодежь там, где были ячейки ВЛКСМ. Местом проведения должны были стать клубы и красные уголки. На мероприятиях советовали декламирование стихов Демьяна Бедного, разучивание и пение революционных песен, чтение лекций, в коих особенно поощрялось рассказывать о фактах, оттолкнувших человека от веры. Например: «Заболел отец (или кто-то другой из близких), пламенно просил боженьку, отец умер — отшатнулась вера». При этом комсомольское начальство предостерегало от открытых диспутов со священниками: «Дискуссия в деревне совершенно не пойдет, ибо каждый священник разобьет нашего партийца в этом отношении»29.
Получили распространение просто отвратительные демарши. В с. Казачин-ском местные комсомольцы превратили церковь в отхожее место и изрисовали стены лозунгами. Уездные власти в одном из секретных циркуляров требовали
27 ГАКК. Ф. Р-188. Оп. 1. Д. 24. Л. 24.
28 Там же. Ф. Р-893. Оп. 2. Д. 15. Л. 139.
29 Там же. Ф. П-4. Оп. 1. Д. 197. Л. 10.
положить конец «этой вакханалии» и просили «предупреждать всякие выпады против религии вообще»30. Появление подобного циркуляра говорит о том, что случаи подобного рода были нередки, а главное усиливали неприятие советской власти в деревне. В апреле 1925 г., когда накануне Пасхи Христовой готовилась так называемая комсомольская пасха, на места была направлена подробная инструкция, где давались наставления: «...проводить только в стенах клубов, изб-читален, нардомов»; «вести себя серьезно, не заниматься хулиганством и баловством»31.
Тем не менее говорить о массовых репрессиях против духовенства в период проведения кампании по изъятию церковных ценностей не приходится. Ведущий архивист Государственного архива Красноярского края А. П. Дворецкая пишет: «К середине 1920-х годов православным религиозным организациям удалось сохранить храмы, молитвенные дома и часовни, большая часть которых продолжала работать. В рамках борьбы с религией в Енисейской губернии перестало существовать всего 17 церквей, из них 12 в городах, пять — в уездах»32.
По-настоящему репрессивный период наступил позже — с началом вступления программы коллективизации сельского хозяйства в активную фазу, т. е. в начале 30-х гг. Наступление на индивидуальные крестьянские хозяйства и превращение их в коллективные хозяйства параллельно сопровождалось новым наступлением на Церковь. Тогда-то и началось массовое закрытие сельских приходов и храмов. Причин, по которым это не произошло ранее, было, на наш взгляд, две. Во-первых, упоение триумфальным шествием советской власти, а главное, победой в Гражданской войне создавало в 1920-х гг. у власти обманчивое ощущение грядущей легкой победы и над религией. Во-вторых, аппарат советской власти в Сибири, тем более в сельской местности, в 20-е гг. был чудовищно слаб. Большевистскую власть на волостном уровне часто представляли маргиналы: нечистые на руку, пьяницы, крайне необразованные, часто аморальные. Да и население тотально разочаровывалось в советской власти: грабительскими хлебозаготовками, «липовыми» выборами местных сельсоветов, действиями милиции, наконец, в немалой степени кощунственным попранием Бога. Поэтому эффективных рычагов для проведения более жесткой политики в деревне в 20-е гг. пока не было.
Список литературы
Бакшеев А. И. Проблемы советской государственности в Сибири периода нэпа. Красноярск: СФУ, 2013.
Дворецкая А. П. Енисейская епархия в 20-30-е годы ХХ века. URL: // Ьир://красноярские-
архивы.рф/агйс1е8/к_уиЫ1еуи_еш8еу8коу_ерагЫ1/14 (дата обращения: 01.08.20). Иванов С. Н. Финансы и политика в реализации изъятых в 1922 г. церковных ценностей // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2015. Вып. 5 (66). С. 36-60.
30 ГАКК. Ф. П-14. Оп. 1. Д. 2. Л. 5.
31 Там же. Д. 17. Л. 12.
32 Дворецкая А. П. Енисейская епархия в 20-30-е годы ХХ века. URL:// Шр://красно-ярские-архивы.рф/агйс1е£/к_уиЫ1еуи_еш£еу£коу_ерагЫ1/14 (дата обращения: 01.08.20).
Vestnik Pravoslavnogo Sviato-Tikhonovskogo gumanitarnogo universiteta. Seriia II: Istoriia. Istoriia Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi. 2020. Vol. 96. P. 102-117 DOI: 10.15382/sturII202096.102-117
Candidate of Sciences in History,
82 Prospekt Mira, Krasnoyarsk 660049, Russian Federation shushkanovae@yandex.ru
Siberian State University of Science and Technology,
Elena Shushkanova,
Associate Professor,
ORCID: 0000-0002-1798-913
Analysis of the Anti-Church Policy of Soviet Authorities in Rural Areas in the 1920s (with Materials of Yenisei Province as an Example)
Abstract: The article is based on materials of state archives of Krasnoyarsk region, most of which are made public for the first time. It examines the stages in the anti-church policy of Soviet authorities in Yenisey Province in the 1920s at uyezd and volost' levels. Two main stages are identified, i.e. the campaign for the separation of the church from the state and campaign for the confiscation of church valuables. The article analyses the legislative acts and organisational structure of the anti-church policy, evaluates main results of the actions performed as well as the reaction of the local population. The article gives an in-depth reconstruction of events associated with the confiscation of church valuables in Krasnoyarsk District. It concludes that there was no massive repression against the church in the 1920s. However, the rural churches suffered an enormous economic damage, while the subsistence of the clergy was made entirely the duty of church-goers. At the same time, ideological work to shape non-religious mindset commenced. This work did not come to be successful in this period. The records show the discontent of the rural population as to the policy of Soviet authorities and specific leaders. This was one of the reasons for the withdrawal from toughening the anti-church policy. The hardest period for the church was the 1930s due to the beginning of collectivisation. Despite certain regional features, the experience of conducting anti-church policy in Siberia in the studied period can be regarded as a reflection of the history of Russia on the whole.
Keywords: Russian Orthodox Church, Yenisei Province, separation of Church from state, confiscation of church valuables, Soviet authorities, rural population, clergy.
E. Shushkanova
References
Baksheev A. (2013) Problemy sovetskoi gosudarstvennosti v Sibiriperioda NEPa [Problems of the Soviet state in Siberia in the period of the New Economic Policy]. Krasnoyarsk (in Russian).
Dvoretskaia A. Eniseiskaya eparkhiia v 20—30 egody XXveka [Yenisey Diocese in the 1920—30s], available at http://KpacHOflpcKHe-apxHBH.p$/articles/k_yubileyu_eniseyskoy_eparhii/14 (in Russian).
Ivanov S. (2015) "Finansy i politika v realizatsii iz»iatykh v 1922 g. tserkovnykh tsennostei" [Finance and politics in handling church values confiscated in the 1920s]. Vestnik PSTGU. Ser. II: Istoriia. Istoriia Russkoi Pravoslavnoi Tserkvi, 5 (66), p. 36—60 (in Russian).
