CC BY
136
УДК 81.42
АНАФОРИЧЕСКИЕ ЕДИНИЦЫ КАК СРЕДСТВО ОРГАНИЗАЦИИ ТЕКСТА
© Д. А. Киселев
Самаркандский государственный интститут иностранных языков Узбекистан, 140107 г. Самарканд, ул. Бустонсарой, 93.
Тел.: +998 66 226 82 05.
E-mail: [email protected]
В статье мы обращаемся к вопросу о роли анафорических элементов в организации текста. Исследования в области лингвистики текста выделяют четыре метаправила, обеспечивающих спаянность текста. Первое из них — правило повторения — является основой анафоры.
Традиционно анафорическим элементам отводится исключительно структурная роль, однако проведенная работа доказывает, что они не только обеспечивают логическую и семантическую связанность текста, но и связывают данный текст с уже существующими, выводя его на уровень интер-текста, а следовательно, и роль анафорических элементов следует признать более значительной: не механическое воспроизведение единиц текста, но обеспечение их взаимосвязи в рамках (интер-) текста в целях адекватной актуализации.
Ключевые слова: анафора, анафорические элементы, актуализация, текст, интер-
Исследования, которые ведутся лингвистами (E. Benveniste, van Dijk, D. Slakta, H. Weinrich, В. Пропп, J.-M. Adam, D. Mainguenau, М. Charolles и др.) с конца 60-х годов XX века в сфере лингвистики текста, убедительно доказывают, что практически любая языковая единица наиболее полно актуализируется только в рамках текста. Сразу оговоримся, что в нашем понимании термин текст применяется не только по отношению к письменной, но и к устной речи. Объем текста также может значительно варьироваться.
Ни словосочетание, ни фраза, ни тем более изолированное слово не дают такой возможности как текст максимально объемно представить все аспекты значений любой языковой формы как в лексическом, так и в грамматическом плане [1, с. 53]. Максимально возможное расширение речевых рамок, вплоть до текста, позволяет предельно адекватно идентифицировать значение всякой единицы - вплоть до фразы, так как «... чем глубже погружено высказывание в вербальный или невербальный контекст, тем выше вероятность его успешного порождения» [2, с. 12]. Долгое время лингвисты полагали, что масштаб фразы достаточен, для того чтобы актуализировать семантику того или иного лексического знака или грамматическое значение той или иной формы. Однако языковая и переводческая практика убеждают нас в том, что даже контекст фразы может оказаться недостаточным для полноценного восприятия значения элемента. Примерами, подтверждающими сказанное, являются многочисленные сложности, связанные с переводом названий художественных произведений (книг, фильмов и т.п.). Именно знание всего текста обеспечивает выбор адекватного варианта перевода, который наиболее точно и наиболее полно отражает содержание произведения. Очевидно, что ни одна фраза из художественного текста, взятая изолированно, не представляет собой достаточного
контекста для адекватной актуализации значения слова, выбранного в качестве заглавия.
Однако определение сущности и границ текста, равно как и формулировка однозначного определения текста, задача довольно сложная. Чем более объемным и многоплановым стараются представить это понятие, тем более аморфным, на наш взгляд, становится оно, ср.: "texte n.m. - suite de signes linguistiques constituant un écrit ou une œuvre" [CNRTL - Centre National des Recherches Textuelles et Linguistiques] (Последовательность лингвистических знаков, составляющих письменное произведение).
Текст традиционно относят к речевым явлениям, определяя его как наивысшую единицу речи. В то же время невозможность сформулировать именно синтаксические принципы или правила построения текста вынуждает многих лингвистов видеть во фразе, а не в тексте, высшую единицу языковой системы или грамматической дескриптике [1]. Бесконечное разнообразие и разнообъемность текстов подводят нас к мысли, что единого принципа их построения не существует. Однако достаточно обратиться к самому термину текст, что бы убедиться в том, что этимология самого слова (фр. texte, англ. text, от позднелат. textus «ткань, сплетение, структура; связное изложение») свидетельствует о наличии в любом тексте структуры и внутренних связей. Следовательно, синтаксические и логические связи носят не только интра-, но и интер-фрастический характер. Исследователи лингвистики текста относят его то сфере конкретного, то абстрактного и, противопоставляя его дискурсу, определяют текст как явление конкретное, а дискурс -абстрактное [3], или же наоборот: текст как совокупность лингвистических знаков, видится абстрактным объектом, в то время как дискурс как воплощение совокупности социальных норм определяется как объект конкретный [4]. Разночтения, на
текст.
наш взгляд, обуславливаются разницей в интерпретации в первую очередь дискурса и того, что понимается по этим термином.
Большинство исследователей сходится на том, что текст представляет собой сложный комплекс фраз, связанных множеством связей как логического (семантического), так и синтаксического порядка. И. Ф. Вардуль отмечает, что «помимо наивысших единиц языка и соответствующих им наивысших сегментов дискурса существует еще текст -максимальное окружение этих единиц (сегментов)» [1, с. 53]. Построение текста не подчиняется жестким, четко прописанным правилам, однако наблюдается определенным параллелизм с логическими и математическими моделями, ср.: «...правила построения языковых единиц подобны тому, что применительно к логическим исчислениям тоже называется правилами построения; текстовые же правила подобны тому, что в логике называется исходным базисом и что охватывает аксиомы и правила вывода, принятые в данном исчислении» [1, с. 53]. Безусловно, попытки определить, хотя бы в самых общих чертах принципы создания текста уже предпринимались. Так, согласно правилам М. Шаролля (M. Charolles), основным условием (базисом) существования текста является его внутренняя связность (cohérence), которая в свою очередь опирается на четыре обязательных метаправила: повторение, (смысловая) прогрессия, непротиворечивость и относительность (связь) - (règles de répétition, de progression, de non-contradiction et de relation) [5, с. 130]. Сразу же отметим, что повторение (повторная номинация) элементов текста, т. е. использование анафорических элементов, является первым условием создания текста. При этом некоторые исследователи отмечают, что связность текста лучше всего видна в тех случаях, когда присутствуют формальные знаки (анафоры, коннекторы), которые, однако, сами по себе недостаточны [6], а коннекторы могут служить индикаторами организации текста, но не связывают сегменты в тексте, но обозначают начало нового сегмента [7]. Действительно, даже если анафоры (anaphoriques) и коннекторы (connecteurs, embrayeurs) функционально иногда сближаются, но коннекторы относятся скорее к формальным признакам текста, структурно организовывающим его, связывающим его логическими связями, но не всегда затрагивающим прагматику текста. В настоящее время понятие связности текста является объектом пристального исследовательского внимания, в то время как роль анафорических элементов в ее создании остается пока малоизученной сферой.
Парадоксально, но понимание текста в целом вытекает непосредственно из понимания его отдельных частей и каждой фразы. Речевая практика демонстрирует и случаи того, что изолированная фраза в коммуникативном аспекте может быть тождественна тексту, который традиционно воспри-
нимается как сверхфразовое единство, ср.: «Совершенно самостоятельным предложение бывает только тогда, когда оно изолированно, т е. когда оно одно (без участия других предложений) составляет текст. Несколько предложений не располагаются рядом, если между ними не существует никаких отношений» [1, c. 130]. В этом заключается еще одна особенность текста - неопределенность его объема и границ. Г раницы предложения могут быть определены, хотя бы и чисто формально - интонационно и графически (далее мы еще обратимся к этому вопросу). Границы текста определяются произвольно и зависят преимущественно от его автора. Доказательством тому служит и широко-значность термина текст практически во всех языках; под этим термином понимают как все произведение в целом, так и отрывок из него. Определенным критерием, который может быть применим в определении объема текста, служит семантическая целостность последнего. Субъективность данного критерия очевидна.
В исследованиях последнего времени подчеркивается значимость не только интра-, но и интертекстовых связей. Всякое высказывание вписано в контекст (как лингвистический, так и экстралин-гвистический). Очевидно, что всякий текст также вписывается в общеязыковой контекст. Известный писатель и семиолог Р. Барт (R. Barthes) указывал на то, что каждый текст является интертекстом; другие тексты присутствуют в нем на различных уровнях в более или менее узнаваемых формах: тексты предшествующей культуры и тексты окружающей культуры. Каждый текст представляет собою новую ткань, сотканную из старых цитат. Обрывки старых культурных кодов, формул, ритмических структур, фрагменты социальных идиом и т.д. - все они поглощены текстом и перемешаны в нем, поскольку всегда до текста и вокруг него существует язык [8, с. 1015].
В связи со сказанным возникает вопрос: что же обеспечивает прочность интра- и интер-текстовых связей? Традиционно ведущую роль в установлении интра-текстовых связей отводят т.н. коннекторам (во французской терминологии embrayeurs, connecteurs), к которым относят и все виды анафоров [5, 9], выделяя прежде всего их значимость в обеспечении целостности текста, его сплоченности (cohésion). Уместно будет здесь повторить, что среди «правил связности текста», выведенных М. Шароллем (M. Charolles), первое место занимает именно «правило повторения», а повторение можно отнести к примитивным функциям анафоров в тексте. При попытках определить термин «анафора» прежде в качестве основного признака анафорического элемента выделяли то, что он повторяет прежде употребленное слово. Эта точка зрения приемлема и в современной школьной терминологии, ср.: "Anaphore est une reprise d'un segment du discours par un autre placé après (par
opposition à la cataphore qui est "l'annonce" d'un segment du discours par un autre avant). L'anaphore peut être lexicale (reprise d'une unité lexicale) ou grammaticale (reprise par le pronom)" [4, с. 2]. (Анафора есть воспроизведение одного сегмента дискурса другим, расположенным после него (в отличие от катафоры, которая является «предвосхищением» одного сегмента дисткуса другим, распо-ложеным впереди). Анафора может быть лексической (воспроизведение лексической единицы) или грамматической (воспроизведение при помощи местоимения). На наш взгляд, такая трактовка анафоры является несколько механистической и с ней нельзя полностью согласиться. Некоторые авторы идут дальше и определяют анафору как отношение частичной тождественности, которая устанавливается в дискурсе на синтагматической оси между двумя единицами и служит, таким образом, для связи двух высказываний, абзацев и т.п. [10, с. 8]. При этом, одна из единиц рассматривается как «актуальная, присутствующая» или in præsentia, а вторая как «отсутствующая, находящаяся где-то, уже прошедшая» или in absentia (термины, объясняющие категории отношений между словами, были предложены еще Ф. Соссюром (F. de Saussure) [11, с. 172]). Современные исследователи, отталкиваясь от функциональной сущности анафоры, справедливо выдвигают на первый план не простой факт замещения одного элемента другим, а наличие связи между двумя элементами как основание анафорических отношений, которые ценны не сами по себе, а тем, что обеспечивают связность речи как при ее конструировании, так и при ее восприятии, ср.: "(Anaphorisation) est l'une des procédures principales, qui permettent à l'énonciateur d'établir et de maintenir l'isotopie discursive" [12, с. 14-15]. Основываясь на этом, мы видим в анафоре феномен репрезентации, а никак не замещения, так как адекватное понимание анафорического элемента напрямую зависит от обнаружения репрезентируемого, без которого понимание анафорического элемента невозможно.
Термин «анафора» является многоплановым и задействован не только в лингвистике, но и в риторике, поэтике. В настоящее время толкования данного термина разнятся в зависимости от выбранной сферы исследования и точки зрения исследователя. Однако, несмотря на кажущееся противоречие в поэтическом и лингвистическом восприятии анафоры, корни толкований одни и те же. Обратимся к этимологии термина. Исследование, проведенное Т. Таус (T. Taous) [13, с. 2], обнаружило, что слово анафора происходит из греческого anaphora, as, глагольного деривата anapherô («возносить», «вспоминать»). В последствии выделились три вполне самостоятельных толкования: 1) в греческом языке пространственное значение префикса ana- остается предвосхищающим, и термин анафора буквально означает «возноситься (к звездам)», в дальнейшем в переносном употреблении приобрел
значение - «думать, вспоминать о чем-либо»; 2) латынь воспринимает греческое содержание слова, к которому добавляет риторическое толкование «повторение того же слова» (Диомед, Цицерон); 3) в современном употреблении слово утратило свое пространственное значение и перенеслось в лингвистическую сферу: а) в риторическом плане -«повторение слова, номинальной синтагмы в начале стиха, абзаца, сегмента текста и т.д.»; б) в синтаксическом плане (данное толкование более позднее и более узкое) - прием, состоящий в повторном употреблении - номинальная синтагма, 8У -глагольная синтагма, 8Ргер. - номинальная синтагма с предлогом при помощи местоимения, проверба и т. д. соответственно, таким образом речь идет о «восхождении» (апарквгвт) к элементу, упомяно-тому ранее в данном тексте, с целью адекватной интерпретации семантики анафорического элемента (сразу оговоримся, что семантический объем репрезентируемого и репрезентанта может совпадать полностью или частично).
Очевидно, что современное лингвистическое видение термина соответствует его первоначальному значению. В дальнейшем мы подробнее остановимся на механизмах репрезентации, в частности на глагольной репрезентации во французском языке. В настоящий момент чрезвычайно важным представляется нам определение функциональной нагрузки анафорических элементов вообще.
Приведенные примеры доказывают, что анафорические элементы «организуют» текст в памяти не только автора, но и читателя (слушателя). Каковы же границы текста, в пределах которого реализуются анафорические единицы? В большинстве случаев репрезентируемый элемент располагается в той же фразе, что и репрезентант, иногда в смежной (предыдущей или последующей). Казалось бы, физическое отдаление двух элементов друг от друга должно вести к усложнению адекватной идентификации репрезентанта и установлению тождественности элементов. Однако благодаря многоас-пектности и многоплановости человеческого мышления и памяти этого не происходит. Связывание контекстов и осуществляется посредством использования анафорических элементов отсылают нас к тому или иному фрагменту того же текста или к другому тексту, участвуя таким образом в формировании интертекста. Примером тому служат исследования художественного текста [14, 15, 16, 17], которые обосновывают существование интектек-ста. Сам термин, введеный Ю. Кристевой в 1967 году, подразумевает под собой феномен взаимодействия текста с семиотической культурной средой в качестве интериоризации внешнего, ср.: «всякое слово (текст) есть... пересечение других слов (текстов)» [15, с. 65], а смысл возникает именно и только как результат связывания между собой семантических векторов, выводящих в широкий культурный контекст, выступающий по отношению
к любому тексту как внешняя семиотическая среда. Внутри текста осуществляется своего рода коннотация, которая «представляет собой связь, соотнесенность, метку, способную отсылать к иным -предшествующим, последующим или вовсе ... внеположным контекстам, к другим местам того же самого (или другого) текста» [8, с. 1015]. Исследования в этой области носят в большей степени литературоведческий характер, что, однако, не противоречит выбранному нами углу зрения, ведь мы не случайно рассматриваем реализацию анафорических элементов (в данном случае глаголов) в рамках художественного текста.
Обратимся к примерам. Проведенное Т. Таус (Т. Таош) изучение поэтического сборника «Буколики» Виргилия в соотнесении с греческими «Буколиками» Теоклита продемонстрировало роль анафоры как «воспоминания» в создании сверхфра-зовых, интра- и интер-текстуальных ретроспектив [13]. Исследователь отмечает, что мотив памяти пронизывает весь текст латинского поэта, отсылая читателя (слушателя) к греческому аналогу - воспроизведение слов, стихов или тем, создавая таким образом интра-текстуальную перспективу. Следовательно, чтение произведения превращается в активный процесс, т. к. читатель обнаруживает знаки, обращенные к его социо-культурным знаниям, которые могут квалифицироваться как интертекстуальное эхо; в то же время воспроизведение слов из уже известного текста следует квалифицировать как случаи анафоры и таким образом создаваемый текст связывается с уже существующим, превращаясь в интертекст. Повсеместность данного феномена свидетельствует о том, что это не авторский прием, а всеобщий принцип построения любого текста. Т. Таус делает вывод, что анафора опирается на текст и отсылает к более или менее отдаленному контексту и, вслед за Д. Блампэном (Б. В1ашрат) [18, с. 4], говорит, что «у слушателя (тем более, у собеседника) есть память слов, память, которая позволяет понять высказываение (трансфрастический угол зрения), а зачастую и выйти за рамки высказывания, чтобы воспринять весь полифонический объем (интра-и интертекстуальные углы зрения)» [13, с. 8]. В данном конкретном случае исследователь закрепляет за анафорическими единицами функцию связующих линий, которые связывают части произведения между собой, что подчеркивает интра-текстуальный характер сборника, усиливая таким образом степень его спаянности. Анафоре противопоставляется экзафора (ехорЬоге), отсылающая к тому, что содержится за пределами данного текста. В частности, греческий текст скрывается под текстом латинским, превращаясь в гипотекст. Экзафора в равной мере отсылает и к экстралингвистической действительности, сближаясь, в нашем понимании, с ситуативным эллипсисом. Из этого следует, что
при восприятии текста читатель (слушатель) мобилизует свою память, обнаруживая референты не в изучаемом тексте, а в собственной памяти. Проделанная работа позволила определить значимость памяти в понимании высказывания, которое выходит за пределы самого высказывания. Рассматриваемая в широком плане, анафора дает возвожность увидеть скрытый текст (гипотекст), позволяя тем самым расширить рамки данного конкретного произведения при помощи интра- и интер-
текстуальных связей, а, следовательно, и глубже понять его [13, с. 10].
Таким образом можно утверждать, что анафорические элементы являются не только структуро-, но и смыслообразующими элементами и служат для репрезентации не только отдельных слов (SN, SV и т.п.) и тем самым обеспечивают целостность текста (cohésion), но и соотносят рассматриваемый текст с уже существующими, связывая их таким образом в интер-текст.
ЛИТЕРАТУРА:
1. Вардуль И. Ф. Основы описательной лингвистики (синтаксис и супрасинтаксис). М.: Наука, 1977. 351 с.
2. Якобсон Р. O. Два аспекта языка и два типа афатических нарушений // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990. С. 110-132.
3. Weinrich H. Grammaire textuelle du français. Paris: Didier, 2000. 671 p.
4. Maingueneau D. Les termes clé de l'analyse du discours. Paris: Seuil, 1996. 143 p.
5. Charolles M. Cohésion, cohérence et pertinence du discours // Travaux de Linguistique, 29, 1995. Р. 125-151.
6. Combettes B. L'organisation du texte. Collection Didactique des textes, Université de Metz. Paris: Larousse, 1992. 156 p.
7. Erard S. & Schneuwly B. La didactique de l’oral: savoirs ou compétences ? // Bronckart, J.-P., Bulea, E. & Pouliot, M. (Ed.), Repenser l’enseignement des langues : comment identifier et exploiter les compétences (pp. 69-99). Villeneuve d’Ascq : Septentrion, 2005. Р. 75-84.
8. Barthes R. Théorie du texte // Encyclopédie universelle t. 15, 1973. Р. 1015.
9. Halliday M. A. K. & Hasan R. Language, Context and Text. Building Coherence and Cohesion: Task-oriented Dialogue in English. Oxford: Oxford University press, 1985. 202 p.
10. Pescheux M. La focalisation anaphorique, dans des discours définitionnels, pour une sémantique syntagmatique et paradigmatique // Iliescu M., Siller-Runggaldier H., Danler P., Congrès international de Linguistique Romane (CILPR 2007), Innsbruck, 1-7 sept. 2007. Р. 85-105.
11. Saussure de F. Cours de Linguistique générale. Paris: Payot, 1995. 520 p.
12. Greimas A. J. et Courtés J. Sémiotique. Dictionnaire raisonné de la théorie du langage. Paris: Hachette, 1993. 454 p.
13. Taous T. Memoire et anaphore dans les Bucoliques de Virgile. Perspectives transphrastique, intra- et inter-textuelles. // La mémoire: ses formes et ses structures (la journée doctorale), Université de Paris IV, 2007. Р. 51-62.
14. Бахтин М. М. Эпос и роман // «Вопросы литературы».
1970. №1. С. 112-120.
15. Кристева Ю. Избранные труды: Разрушение поэтики. М.: РОССПЭН, 2004. 656 с.
16. Bellemin-Noël J. Le Texte et l'avant-texte. Paris: Hachette,
1971. 142 р.
17. Riffaterre M. La Trace de l'intertexte // La Pensée, oct. 1980, no 215. Р. 4-15.
18. Blampain D. La dérivation en mémoire // La mémoire des mots, Vèmes Journées scientifiques, Tunis, les 25-27. Septembre 1997. Р. 2-10.
Поступила в редакцию 14.03.2011 г.
