CC BY
74
2. Художник и культурное пространство. Региональные исследования в литературоведении
АМУРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА НАЧАЛА 1920-х гг:
и и *
ПРОВИНЦИАЛЬНЫМ СЦЕНАРИИ
С.И. Красовская
Статья представляет собой попытку обозрения амурской литературы и литературной жизни Приамурья в начале 1920-х годов. Материалом исследования послужили разножанровые художественные тексты, рецензии, информационные заметки, опубликованные в областной газете - «Амурской правде» за 1921-й, 1923-й годы, а также поэтические сборники тех лет. В статье делаются выводы о том, что литература Приамурья 1920-х годов несла в себе характерные черты провинциальности, выполняя основные архетипические функции - консервирования/охранения культурных традиций, с одной стороны, и их профанирования - с другой, обеспечивая, таким образом, устойчивую стабильность общенациональной культуры и литературы, являясь необходимым звеном её существования и развития.
Ключевые слова: амурская литература, провинция, литературный факт, стилизация, подражание.
* 1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ «Литературное краеведение: создание фундаментального историко-литературного труда - Энциклопедии литературной жизни Приамурья Х1Х-ХХ1 вв.», проект № 11-04-00087а.
Что такое амурская литература? А тем более, амурская литература далёких 1920-х годов? Если принять за главный факт литературы книгу, то портрет амурской литературы означенного времени получится весьма бледным. В аннотированном указателе, созданном А.В. Лосевым [Лосев 1963:103], можно обнаружить упоминания о нескольких авторах, чьи книжки выходили в 1920-е годы. Это П.Л. Береснев («Молодые побеги», Зея, 1920), В.М. Грустный («Сборник стихотворений В.М. Грустного», Благовещенск, 1923), Сергей Зверев («Чаша скорби. Рассказы», Благовещенск, 1923), а также С. Зверев, И. Соколов, Г. Насыпайко («Солн-цевый бег. Стихи». Благовещенск, 1924), И.И. Ко-рытов («Посмертные стихи» - в сб. «Красная Голгофа», Благовещенск, 1920), Г. Отрепьев («Лучи красных дум. Стихи», Благовещенск, 19221), С. Шилов («Окровавленный серп. Рассказ», М.-Л., 1926), Г. Шпилёв («Голоса земли. Сборник стихов», Благовещенск, 1919). Почему-то не упомянут здесь Владимир Рудман с его сборником «Вольные песни», изданным в Благовещенске в 1923 году.
Личные поиски автора данной статьи в областной научной библиотеке привели к гораздо более скромным результатам. В отделе редких книг обнаружились только две из описанных А.В. Лосевым книг. Это - книга В.М. Грустного, коллективный сборник стихов «Солнцевый бег» (С. Зверев, И. Соколов, Г. Насыпайко). Да ещё не указанная автором аннотированного указателя книжка стихов В. Руд-мана.
Можно ли на этом основании делать выводы о литературном процессе? Ответ на этот вопрос, очевидно, в разное время будет разным. Ведь понятие литературного факта, как на то указывал автор этого термина Ю.Н. Тынянов, исторично: «Определения литературы, оперирующие с её "основными" чертами, наталкиваются на живой литературный факт. Тогда как твёрдое определение литературы делается всё труднее, любой современник укажет вам пальцем, что такое литературный факт. <...> Стареющий современник, переживший одну-две, а то и больше литературные революции, заметит, что в его время такое-то явление не было литературным фактом,а теперь стало, и наоборот» [Тынянов 1977: 257].
Когда-то, в хорошо известном литературном обозрении 1848-го года В.Г. Белинский, с удовлетворением отмечая возросшее количество ежегодно издаваемых книг, с радостью заключал: «теперь нечего обращать внимание на количество произведений или хлопотать об оценке каждого явления <...> Главная же задача тут - показать преобладающее направление, общий характер литературы в данное время, проследить в её явлениях оживляющую и движущую мысль» [Белинский 1948: 773]. Из чего легко предположить, что было время, когда состояние литературы определялось количеством издаваемых книг; оно было невелико, и потому все явления без исключения могли стать объектом внимания критика.
В 1960-е годы, когда только начиналось исследование амурской литературы, когда Анатолий Васильевич Лосев собирал материалы для своего аннотированного указателя, безусловно, главным литературным фактом была книга. Причём, это распространялось не только на региональную, амурскую литературу, но и на отечественную литературу в целом. Известно, что главным «пропуском» автора в Союз писателей было именно наличие отдельного издания сочинений. Этот же критерий применялся и к оценке состояния амурской литературы в 1920-е годы. Лосев как исследователь-следопыт зафиксировал все данные о разысканных книгах, не соотносясь с их художественными качествами, лишь вкратце отметив слабость некоторых из них.
Отчасти такой «количественный» подход к литературе сохраняется и сегодня.
Но, надо заметить, что сегодняшняя ситуация, тем не менее, коренным образом отличается от ситуации недавнего прошлого. И статус, а вместе с ним и авторитет института Союза писателей уже не тот - имеется множество альтернативных союзов, организаций, литобъединений; и, самое главное, ко-
ренным образом изменилась медиасфера: медиальные средства и механизмы, с помощью которых литература становится частью культурного сознания, расширились и видоизменились.
Так, наряду с традиционной литературой на «бумажном носителе» появилась «сетевая» литература - литература, существующая только в Интернет-сети, но этим не проигрывающая, а, скорее, наоборот, выигрывающая «битву» за читателя. Появилось (читай - возродилось) множество пер-формансных, интерактивных форм поэзии - устных выступлений поэтов с элементами театрального и музыкального представления; огромную популярность приобрела звучащая поэзия: авторская песня, рок-поэзия, пришедший с Запада рэп. Если раньше под литературой подразумевалось то, что существует на бумаге как печатный текст и в то же время может быть прочитано вслух, то сегодня литература дрейфует в сторону устных синтетических форм существования, к поэтическому перформансу, предполагающему использование автором собственного физического тела в той же степени, в какой сам он использует звуки и слова для создания художественного образа.
Всё это сегодня - литературные факты. Однако в амурской глубинке эти процессы только начинают набирать силу. У нас ещё по-прежнему значимость писателя-поэта измеряется количеством напечатанных книг и включением его в Союз писателей. Да и деятельность Союза самими же его членами измеряется «в книгах», выпущенных за год. Надо ли говорить, что такой метод подсчёта «цыплят» сегодня недостаточно точен? Сегодня, когда книга уже не является единственным носителем литературного текста и когда не она первой доходит до читателя? Однако справедливости ради надо заметить, что наблюдаемый консерватизм является имманентным свойством провинциальной жизни. И литературная деятельность в провинции, по точному наблюдению С.А. Жадовской, «носит характер ритуализованной практики, главная функция которой - хранение самой важной информации, обеспечивающей групповую идентичность данного сообщества» [Жадов-ская 2009: 14]. В этом смысле старомодная приверженность провинции «бумажной» книге служит добрую службу, благодаря которой можно надеяться, что книга выдержит все испытания и не исчезнет совсем.
Да простится мне столь пространное отступление в настоящее - сделано оно с одной лишь целью: чётче очертить границы прошлого и обозначить точку видения его. Как это ни покажется парадоксальным, но сегодня, в начале XXI века, мы ближе к событиям начала века XX, нежели иссле-
дователи, жившие в его второй половине. Это близость типологическая. И тогда, и сейчас - время смены культурной парадигмы, время поисков новых литературных форм, которые не возникают из ниоткуда, а приходят, как на то указывал Тынянов, из быта. Он же и писал в 1924-м году, характеризуя литературную ситуацию того времени: «Газеты и журналы существуют много лет, но они существуют как факт быта. В наши же дни обострён интерес к газете, журналу, альманаху как к своеобразному литературному произведению, как конструкции» [Тынянов 1977: 268].
Мне уже доводилось немного писать об амурской литературе 1920-х годов. В частности и о том, что газета («Амурская правда») была почти единственным пристанищем для художественного слова и почти единственным способом его существования в то время. Анализ имеющихся материалов приводит к выводу, что именно газета объединила вокруг себя местные литературные силы, сформировала и круг постоянных авторов, и их жанровый репертуар, в который вошли стихотворения, главным образом, на злобу дня, носящие агитационный характер, песни, частушки, маленькие фельетоны и рассказы с сильно выраженным публицистическим началом. Кроме того, именно газета даёт нам конкретные сведения о других - не письменных формах литературного быта - литературных объединениях, проводившихся «устных журналах», литературных вечерах и т.д.
Из газеты мы узнаём, что литературное творчество тогда носило массовый, а не элитарный характер: писали не только те, кого считали признанными литераторами, брались за перо и люди, далёкие от литературы. Так, например, в «Амурской правде» за 16 марта 1921 года опубликована небольшая заметка о том, что из членов «конференции местного гарнизона образована литературная коллегия. В её задачи входит задача помочь литераторам проявить своё творчество и дать возможность здоровой критике оценить по достоинству каждое новое произведение. Не создавая определённых рамок, литколлегия предлагает молодым литераторам всех существующих направлений присылать свои произведения. Лучшие из них будут демонстрироваться в местных театрах.
К Вам, молодые силы, обращаемся мы, с искренним желанием совместного творчества. Ценна мысль - не форма. Первый "детский лепет" зачастую поражает нас своим умом и потому, кто-либо из нас плохо владеет пером, не значит, что он лишён творческой способности. Несите "детский лепет", "паренье гордого орла" - всё несите!
Сдавать материалы можно членам президиума коллегии: просветчасть Политотдела - Подервян-скому, Гарнизонный клуб - Полякову, Красный Крест - Юденкову». [Амурская правда 1921:16.03]
Из этого небольшого газетного материала можно извлечь косвенные свидетельства достаточно разнообразной литературной жизни того времени: и то, что занятия литературным творчеством носили массовый характер; и то, что существовало множество направлений, представители которых получали одинаковую возможность участия в литературной коллегии; и то, что существовала осмысленная потребность в «здоровой критике»; и, наконец, о той огромной идеологической роли, которую исполняла литература в то время.
Трудные условия послереволюционного быта, разрухи Гражданской войны, да и сам синкопированный ритм времени не давали авторам возможности печататься - это было дорого и долго. А потребность высказаться не только сохранялась, но и усиливалась, как и народная потребность в художественном слове. Это, по-видимому, и вызвало к жизни такую полуфольклорную форму художественного слова как «устный журнал». Проводились, они, как правило, в театре и собирали большую аудиторию. Авторы выходили на сцену, исполняли свои произведения, которые сопровождались световым оформлением, музыкой, пантомимой или и тем и другим вместе. Таким образом, их произведения приобретали иное качество, усиливаясь музыкой и пластическим представлением (как сейчас бы сказали - «шоу»), они становились органической частью нового синтетического текста, более доступного аудитории, а потому и более действенного. Вот сообщение об одном из них, опубликованное в «Амурской правде» за 23 марта 1921 года. Очевидно, речь идёт о деятельности той самой литколлегии, об организации которой сообщалось ранее: «14 марта в театре "Наука и Жизнь" был прочтён первый номер устного журнала "У врат грядущего". Инициатива организации устного журнала принадлежит литературной коллегии, в которую вошли, главным образом, товарищи красноармейцы. Цель журнала дать возможность самородкам из недр народа выявить свой талант, дать толчок к развитию их творчества.
Журнал распадается на отделы: литературный, общественный и другие. Очень оживляет журнал иллюстрирование его живыми картинами (группами на фоне световых эффектов). Большим пробелом в журнале было отсутствие сатиры, но литколлегия надеется к следующему номеру заполнить этот пробел».
Как видим, литература воспринималась вполне утилитарно, по-ленински - как дело, которое можно организовать и легко заполнить имеющиеся в нём пробелы.
Из опубликованных в газете театральных рецензий (надо сказать, что их было довольно много, что свидетельствует и об активной театральной жизни, и о том, какое значение придавалось театру в новом государстве) можно узнать и о предъявляемых требованиях к репертуару театра, и о самом репертуаре.
Так, в «Амурской правде» за 27 января 1921 года читаем: «В последнее время театр "Наука и Жизнь" безнадёжно запутался в бесцветном для революционного времени быту Островского и бессодержательной для пролетариата лирике пьесы "Роман". Это в то время, когда в Советской России театр поставлен на рельсы прямого служения пролетарской революции и политического, нравственного воспитания рабочих масс. <.. > Общедоступность репертуара без предварительной подготовки, не уходя, однако, в сторону кинематографичности, вот главное требование к театру. У нас, на Дальвостоке нет почти пьес агитационно-политического содержания. Мне пришлось прочесть "В волнах революции" Отрепьева. Там есть такая сценка: работница угощает Ленина ватрушкой:
- Товарищ Ленин, ватрушки не скушаете ли?
- Ватрушку можно, - отвечает Ленин.
Конечно, лучше уже дотрё<пы>вать Островского, чем рисовать портрет великого вождя на фоне каких-то ватрушек, но, всё-таки, при желании, политотдел мог бы дать своим театрам что-нибудь поярче "Грозы" и "Романа" <...>».
Автор рецензии, подписавшийся «по-чеховски» - «Дядя Вася», как видно, не лишён остроумия и чувства слова (как он играет фамилией дальневосточного автора!), но не этого он ждёт от театральных пьес. От него мы узнаём, что русская классика устарела, что необходимость есть в агитационно-политическом искусстве, что за репертуар театра отвечает не художественный совет, а политотдел. Его небольшая рецензия достаточно информативна для современного читателя и немногими штрихами рисует объёмную картину культурной жизни и настроений того времени.
В этом смысле едва ли не самым любопытным является фрагмент о пьесе Отрепьева. В первую очередь, это интересно как факт. Георгий Отрепьев, партизанский поэт, о котором мне уже доводилось писать [Красовская 2010], известен, прежде всего, своими стихами и песнями, ставшими народными («Наш Трансвааль», например). Здесь же он выступает как автор пьесы «В волнах революции», кото-
рая, несмотря на своё, очевидно, революционное содержание, не выносит «революционной» же критики за образ Ленина, данный «на фоне каких-то ватрушек». 1921-й год: Ленин ещё жив, но уже начинает мифологизироваться, в официальной культуре начинается процесс причисления его к лику «святых». Уже тогда появляются первые признаки разминовения народной революционной стихии с официальной идеологией «от революции», что, в конечном счёте, и привело к трагической развязке в жизне певцов революции: Маяковского - в столице, Отрепьева - на Дальнем Востоке3. Примечательно и то, что с Отрепьевым это случилось на пять лет раньше, чем с Маяковским. Отбросив в сторону все субъективные, глубоко личные мотивы, можно вычленить и объективную составляющую трагических событий. То, что в метрополии только зарождалось и имело поначалу вполне невинный вид, в провинции с энтузиазмом подхватывалось, рьяно поддерживалось и принимало, в конце концов, гротескные формы.
Даже эти немногочисленные свидетельства литературной жизни (не говоря уже о фельетонах в стихах и прозе, о которых мне доводилось писать ранее [Красовская 2009]) красноречиво говорят о том, что амурская провинция в 1920-х годах становится активным участником процесса политико-экономического и культурного развития страны, а, кроме того, социокультурной средой, формировавшей ярких личностей, индивидуализировавших эпоху.
Никогда ещё до этого в России не было такого количества разных поэзий - это понятие, некогда существовавшее только в единственном числе, в те годы вполне могло употребляться во множественном, обозначая разноукладность поэтического хозяйства (ещё одно принципиальное сходство с современным литературным процессом), где стилизованные песни и частушки соседствовали с футуристической заумью и новоязом.
Свидетельств о том, что литературная жизнь в амурской провинции была столь же пёстрой, как и в столицах, а «поэтическое хозяйство» столь же «разно-много-укладным», достаточно много, для того чтобы составить общее представление. Здесь и далеко не лучшие образцы политической агитационной поэзии,как, например,стихотворение Николая Макова «Исправить каждый недочёт»:
Деревья машут жёлтым чубом.
Теперь зиме во всём почёт,
Настал момент в работе клуба
Исправить каждый недочёт.
Мы слышали рабочих мненья, Каким теперь он должен стать, -Ту цель достигнет, без сомненья, Культурников стальная рать.
Тогда наш клуб в любую пору Притянет массы, как магнит, Тогда могучую опору Найдёт в нём новый, красный быт. [Амурская правда 1925: 16.06]
И агитационно-политические частушки, автор которых подписался псевдонимом «Ина», созданные по лекалу народных:
* * *
Скоро станет жизнь раздольем, Нам открыты все пути, Коли хошь Россией править -
Политграмоту учи.
* * *
Бог не даст нам ничего, Бросим мы молиться, А пойдём лучше в ликпункт, Грамоте учиться.
В.М. Грустный внёс свои стилизованные частушки «Яблочко» («Эх, яблочко, / Сладость детская, - / А в России теперь / Власть советская») и «Матросы» («Из России к нам, в Сибирь, / Прибыли матросы. / Не махорочку они / Курят - папиросы!») в сборник стихотворений, один из немногих поэтических сборников, напечатанных в типографиях Благовещенска в 1920-е годы [Грустный 1923].
Встречаются в амурской литературе тех лет и образцы стилизаций народных песен-сказаний, как, например, «Колыбельная песня» Ивана Кулика, в которой отчётливо слышны однажды перепетые Лермонтовым народные мотивы:
Наступил черёд,
И теперь по всей России
Правит сам народ.
Третий год бедняк рабочий
Строит жизнь свою.
Спи, дитя. Спокойной ночи -
Баюшки-баю.
Богачи стеной железной
Обступили нас,
И течёт рекой безбрежной
Кровь рабочих масс.
Но былому нет возврата -
Мир кипит борьбой.
Брат спешит на призыв брата
И вступает в бой.
Трудовую власть Советов
Враг не победит,
Ярче огненных рассветов
Стяг её горит.
Под его крылом кровавым
Встал рабочий класс.
Всем жестоким, всем неправым
Бьёт последний час.
Твой отец, повстанец бравый,
Спит в земле сырой.
Он погиб в борьбе кровавой
За рабочий строй.
Спит отец на дне могилы
Глубоко в снегу,
Завещал тебе он, милый,
Отомстить врагу.
Ты расти скорей и смело
Стройся в рать борцов,
Продолжать святое дело
Братьев и отцов.
Будешь ты отца достоин,
Будешь твёрд в бою,
Спи, в грядущем красный воин,
Баюшки-баю!
[Амурская правда. 1921: 7.01]
Спи, дитя. Шлют звёзды ласку,
Сон струит ковыль,
Расскажу тебе не сказку,
А живую быль.
На Руси сегодня праздник -
Много, много лет
Был в России царь и стражник,
А теперь их нет:
Раздробил рабочий молот
Лютую змею.
Спи,дитя, пока ты молод -
Баюшки-баю.
За царём буржуазии
Позаимствовав у Лермонтова поэтический приём, автор приспособил ритмическую структуру и поэтический строй народной песни к актуальному современному содержанию. Заимствование не было доверчиво-наивным - в стихотворении слышен диалог поэта со знаменитым предшественником. Если у Лермонтова мать поёт своему младенцу: «Стану сказывать я сказки...», то у Кулика она подчёркивает: «Расскажу тебе не сказку / А живую быль.». Под этим ракурсом переосмысливаются и поэтические образы песни. Сказочно-романтические у Лермонтова («младенец мой прекрасный», «отец твой старый воин», «будет
время, / Бранное житьё», «Богатырь ты будешь с виду», «Ты в чужом краю», «бой опасный»), у Кулика они окрашены в новые героико-романтиче-ские краски. Архетипы врага и героя приобретают конкретную историческую плоть: «лютая змея» -«самодержавие», «железная стена» - «богачи», отец - «повстанец бравый», сын - «в грядущем красный воин». Стихотворение-песня Ивана Кулика отражает общую тенденцию в творческом механизме появления авторских песен, широко распространённых в то время. Вторичность, использование готовых, традиционных поэтических ритмов и форм для воплощения нового содержания роднит Кулика с другим дальневосточным поэтом - Георгием Отрепьевым.2
Любопытен в этом плане и образец поэзии Ильи Чёрного, обнаруженный в «Амурской правде» за 1926-й год (№ 2014). Его стихотворение «Золото», посвящённое труду амурских золотодобытчиков, явно повторяет ритмическую структуру некрасовской «Железной дороги», которая, в свою очередь, претерпела, как мы знаем, сильное влияние народной поэзии:
Золото! Золото! Вечностью смолото, Вечностью всыпано в недра тайги. Всё, что стремительно, смело и молодо, К жёлтому золоту мерит шаги. <.>
Золото! Золото! Вечно ты молодо, Вечно горит твой землистый загар. Бредит тобой побеждаемый голодом, Алчный, безгранный, старательский жар. Не охладят его шумные топоты, Хрюканье вепря, ни крик кабарги -Слышит он только лишь жаркие шёпоты, Жёлтые шёпоты старой тайги.
В поэтическом сборнике Владимира Рудмана с «жанровым» заголовком «Вольные песни» (1923) встречается и такой распространённый в те годы жанр агитационной поэзии как марш:
Стекайтесь на бой, бунтари: Колышется гордое знамя И факел свободы горит. Стекайтесь на бой, бунтари, Вздымая могучее пламя! Мы сталью идеи, От злобы бледнея, Ударом последним сметём Всю подлость земную, И жизнь молодую Покроем нетленным лучом!
(«Марш бунтарей») [Рудман 1923]
На чеканные маршевые ритмы хорошо ложились революционные призывы и агитки с их политической риторикой и предельно абстрактной образностью.
Не обошлось в амурской литературе 1920-х годов и без популярных в метрополии футуристических экспериментов. Косвенным доказательством их присутствия является обнаруженный на страницах газеты фельетон, посвящённый поэзии футуристов. Фельетон этот подписан псевдонимом «Дик», в то время достаточно часто мелькающим на страницах «Амурской правды». Из эпиграфа мы узнаём не только о существовании футуристов (скорее, поэтов, эпигонствующих в этом направлении), но и о целом поэтическом сборнике этого направления, до наших дней не дошедшем.
Поэзия футуристов
Вы всегда издевались над скальдами, Вместе с ними и я лапы мук сосу. На сплетне распяли Уальда вы! И Христу на кресте дали уксусу. (Из сборника «Причёсанное Сердце»)
Это было в сарае, Где стояли картинно С однодырым просветом Поросвинные клети. И пейзажем свинливым Сверлили в глазу. Ароматом вонливым Спирались в носу. Это было в сарае. А в свинаро же клети Голосило страдливо Поросвинное рыло. И в просвет однодырый Неслись её звуки И летели молнливо В соседнюю клеть.
Продолжить далее предоставляется любому из футуристов.
Дик
Не трудно догадаться, ритмы чьих стихов пародийно перепеваются автором фельетона:
Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж.
Королева играла - в башне замка - Шопена, И, внимая Шопену, полюбил её паж. (И. Северянин. «Это было у моря. Поэма-минь-онет»)
Однако если эстета-Северянина пародировали, то революционеру-Маяковскому старательно подражали. О том, что его творчество было широко известно и популярно, в том числе, и в качестве образца для подражания, свидетельствует помещённое в сборник «Солнцевый бег» (1924) стихотворение «Поэту» Сергея Зверева:
Солнце баграми стаскивай Звёзды, кометы вниз. Красною краской выласкивай Здания мира - карниз. В грохоте, в звоне рвущихся слов, Завертись волчком и зигзагами. Ударь по плесени старых снов Новой красной отвагою. Не хочу, чтоб в гнезде ином Соловьи и воронами каркали. Куском тополей и луны лучом Мещанскую душу размякали. Сердце удочкой вытащи, Положи к себе на ладонь. И вспыхнет пламенем тысячей Красный поэзный огонь. [Зверев, Соколов, Насыпайко 1924]
Совершенно очевидно, что стихотворение это, как и многие другие, обнаруженные мною, самостоятельной ценности не представляет. Зверев активно подражал не только Маяковскому, но и его «поэтическому оппоненту» Есенину. В сборник «Солнцевый бег» помещены откровенно эпигонские стихотворения «Бродяга» и «Дни весенние -дни без счёта» из цикла с красноречивым заглавием «Голубой огонь»:
Я бродяга, давно отпетый, Крадучись твой покинул дом. В эту ночь я поверил слепо, Как не верил ещё никто. («Бродяга»)
[Зверев, Соколов, Насыпайко 1924]
Зверев перенимает у своих кумиров не только образный строй, но и самую ритмику стиха, поэтический язык. Безусловно, стихотворения эти интересны лишь настолько, насколько отражают общую тенденцию провинциальной литературы - подражание столичной литературе, часто неумеренное, запаздывающее, диспропорциональное, нередко
доведённое до абсурда.
Однако сказанное вовсе не отрицает существования действительно интересных произведений, хотя и претерпевших влияние традиций метрополии, но не лишённых собственного поэтического обаяния. Таковы, к примеру, на наш взгляд, стихотворения, судя по публикациям, довольно популярного в начале 1920-х годов поэта, подписывавшегося - В. Северный. В седьмом выпуске альманаха «Амур» за 2008-й год опубликована подборка его стихотворений. Здесь же приведём одно:
В церкви
Как в лесу берёзка серебристая, В полутьме церковных мрачных ниш, Безмятежно, стройная и чистая, Ты в толпе молящихся стоишь. Ты стоишь, подобна туберозе, И душой прозрачна, как кристалл, Замерла в молитвенном гипнозе, Тихо пьёшь созвучностей хорал. Плачешь ты? быть может, так и надо -Подчеркнуть слезами торжество, Но смешно, когда пигмеев стадо Великана славят Великана Рождество. Вот сейчас, назло твоим рыданьям, В жизни слёз и сказок не любя, В новый храм, к Рождённому восстаньем, Уведу из церкви я тебя. [Амурская правда 1921: 7.01]
Есенинские ноты здесь тоже звучат, но гораздо тоньше, деликатнее, чем у Зверева. Они ощущаются, прежде всего, в прорисовке образов - девушки-берёзы, за которой прочитывается и образ России-Родины; нового храма веры, куда герой намерен ввести свою невесту-Россию; в противопоставлении «ветхому» Богу-великану прошлого нового, «Рождённого восстаньем» Бога будущего. В самой разработке революционной темы сквозь призму библейских образов и мотивов ощущается блоковско-есенинское присутствие.
Завершая беглый очерк амурской литературы 1920-х годов, точнее, первой их половины, надо признать, что развивалась она по сценарию, заданному дуальной оппозицией - «столица - провинция». Литература представляла собой, с одной стороны, своеобразный «ковчег», сохранивший после революционного «потопа» образцы различных литературных практик предшествующих эпох -XIX и Серебряного веков, и в этом смысле выполняла одну из важнейших своих функций - консер-
вирующих и охранительных. Вытесненный в провинциальную литературу мировоззренческий и эстетический опыт прошлого продолжал свою цен-ностно-ориентационную работу, создавая «чернозёмную» многослойность провинциальной культурной почвы, на которой произрастали не лишённые собственного почерка авторы и собственного поэтического обаяния произведения.
С другой стороны, амурская литература смело и даже рьяно подхватывала политические и культурные инновации, приходящие из метрополии, стараясь усвоить, копировала и подражала. Отсюда такие её черты, как вторичность, наивность, подражательность. В этом смысле, она походила на кривое зеркало, в котором в гротескном, профанированном виде отражались сакральные интенции столичной культуры и литературы. Так, например, политический абсурд, который в столице только «наклёвывался», в провинции являл себя более отчётливо.
Таким образом, можно утверждать, что литературная жизнь в Приамурье 1920-х годов несла в себе характерные черты провинциальности, выполняя основные архетипические функции - консервирования/охранения культурных традиций, с одной стороны, и их профанирования - с другой, обеспечивая, таким образом, устойчивую стабильность общенациональной культуры и литературы, являясь необходимым звеном её существования и развития.
Литература
Амурская правда. 1921.16.03;23.03. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Собр. соч.: в 3 т. Т. 3. М., 1948. Грустный В.М. Сборник стихотворений В. М. Грустного. Благовещенск, 1923. Жадовская С.А. Литература северно-русского провинциального города: текст, форма, традиция: ав-тореф. дис. . канд. филол. наук. СПб., 2009. Зверев С., Соколов И., Насыпайко Г. Солнцевый бег. Стихи. Благовещенск, 1924. Красноштанов С. Партизанские песни Г. Я. Отрепьева // Дальний Восток. 1968. № 1. Красовская С.И. Фельетон на страницах «Амурской правды» 1921 года: На материале фельетонов П. Суслова // Лосевские чтения - 2009. Вып. 2 / под ред. А.В. Урманова. Благовещенск, 2009. Красовская С.И. О партизанском поэте Георгии Отрепьеве, Трансваале и превратностях истории и литературы // Лосевские чтения - 2010. Вып. 3 / под ред. А.В. Урманова. Благовещенск, 2010.
Лосев А.В. Приамурье в художественной литературе. Аннотированный указатель. Благовещенск, 1963.
Рудман В. Вольные песни. Благовещенск, 1923. Тынянов Ю.Н. Литературный факт // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
ФГБОУ ВПО «Благовещенский государственный педагогический университет»
Поступила в редакцию 12.04.2011
S.I. Krasovskaya
AMUR LITERATURE OF THE EARLY 1920-s: PROVINCIAL SCRIPT
The article represents an attempt to review the Amur literature and literary life of Amur region in the early 1920s. This research is based on different genres of literary texts, reviews, information notes, published in the regional newspaper - «The Amurskaya pravda» in 1921, 1923, as well as collections of poetry in those years. The article concludes that the literature of Amur region of the 1920-s contained the characteristic features of provinciality, performing basic archetypal functions such as preserving cultural traditions, on the one hand, and their profanation on the other, thus ensuring the sustainable stability of the national culture and literature as a necessary part of its existence and development.
Keywords: Amur literature, province, literary fact, stylization, imitation.
Примечания
1. С этим сборником надо ещё разобраться. А. В. Лосев утверждает, что он был издан в 1922 году в Благовещенске; объём его исчислялся 250 страницами, и входило в него более 150 стихотворений. По другим же источникам, в частности, по С. Крас-ноштанову, он был опубликован в 1920-м году, в Хабаровске и состоял из 250 стихотворений [Крас-ноштанов 1968].
2. Революционер по искреннему убеждению, Г. Отрепьев не принял нэпа, посчитал его отходом от социализма. Своей позиции не скрывал. И был исключён из партии. Наступил жизненный и творческий кризис. В 1925 году Георгий Отрепьев покончил с собой.
