CC BY
39АЛЬТЕРНАТИВНАЯ ИСТОРИЯ КАК ТЕКСТ: О РОЛИ ЛИЧНОСТИ В СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ И ГУМАНИТАРНЫХ ИССЛЕДОВАНИЯХ
В.Н. Лукин, кандидат исторических наук,
доктор политических наук, доцент.
Санкт-Петербургский университет ГПС МЧС России.
А.Б. Бочаров, кандидат философских наук, доцент.
Северо-Западный институт управления - филиал Российской академия
народного хозяйства и государственной службы при Президенте
Российской Федерации.
Л.Ю. Гороховатский, кандидат психологических наук. Международный банковский институт
Представлена точка зрения на историю как текст. Раскрыто содержание мета-текста истории как текстов трех типов: тексты художественной (литературной) истории; тексты научной (доказательной) и тексты вероятностной (альтернативной) истории. Обоснована взаимосвязь личности исследователя и вариантов мета-текста истории. Альтернативная история представлена как способ актуализации прошлого, аккумуляции ретроспективных ракурсов для анализа настоящего и определения содержащихся в нем локусов будущего. Роль исторического нарратива сегодня возрастает, а в условиях продвижения стратегической культуры западной англо-саксонской цивилизации становится одним из факторов социализации, сохранения национальной идентичности и обеспечения национальной безопасности.
Ключевые слова: история, нарратив, мета-текст истории, типы текста, художественная, академическая, вероятностная, альтернативная история, развилки истории, верификация, «текущая реальность»
ALTERNATIVE HISTORY AS A TEXT: THE ROLE OF PERSONALITY IN SOCIO-PSYCHOLOGICAL AND HUMANITARIAN STUDIES
V.N. Lukin. Saint-Petersburg university of State fire service of EMERCOM of Russia. A.B. Bocharov. North-West institute of management - branch of the Russian Presidential Academy of national economy and public administration. L.Yu. Gorokhovatsky. International banking institute
The article presents the view of history as a text. The article reveals the content of the Metatext history as texts of three types: texts of artistic (literary) history; text of scientific (evidentiary) and texts of probabilistic (alternative) history. The interrelation of the researcher's personality and variants of the Meta-text history is shown. Alternative history is presented as a way of actualization of the past, accumulation of retrospective angles for the analysis of the present and determination of the loci of the future contained in it. The role of the historical narrative is growing today, and in the context of the promotion of the strategic culture of the Western AngloSaxon civilization becomes one of the factors of socialization, preservation of national identity and national security.
Keywords: story, narrative, as a piece of writing history, types of text, artistic, academic, probabilistic, alternative history, history of the fork, verification, «current reality»
Современное состояние теоретического знания позволяет исследовать природу концепта «История» от собственно историософских концепций до истории отдельных стран, культур и эпох, преодолевая безмерность и художественные экзерсисы эссеистического дискурса, а равно спекулятивность и абстрактность дискурса научного. Это предполагает определенное позиционирование исследователя в общетеоретическом и методологическом поле. Проблема актуализирована попытками представить даже недавнее, хорошо изученное прошлое в искаженном безальтернативном виде. Это, по мнению Президента Российской Федерации В.В. Путина, используется даже в конкурентной борьбе в геополитике: «Что касается извращения нашей истории, вы знаете, это было почти всегда. На протяжении всей нашей истории» [ 1 ].
Изложение статьи будет осуществлено преимущественно в русле дескриптивно-аналитического и отчасти с использованием нормативно-оценочного подходов.
Концептуальный аппарат науки структурирован (архивирован), прежде всего, категориями истина/ложь и верификация (доказательство). Поэтому, по мнению В.В. Налимова, лишь наука представляет тот способ познания, который осуществляет «распаковку смысла», то есть открывает тайны природы, общества и человека и предоставляет к его услугам объективно-обоснованное и рационально-транслируемое знание [2]. Это с легкостью экстраполируется на историю, так как она предстает для читателя (пусть даже и просвещенного) в строгом обличье науки и в ценностном ореоле научности даже в том случае, когда представляется только гипотеза. Такой подход может стать причиной безальтернативного восприятия прошлого, даже в случае его искажения. Возможным способом избежать этого может стать восприятие истории через текст, в создании которого участвуют ученые на правах его создателей, а другие - на правах его читателей.
История есть континуум уже написанных, еще пишущихся и написанных в будущем текстов. Строго говоря, в процессе погружения в пространство науки и культуры все формы и виды деятельности человека обретают модальность текста и могут быть интерпретируемы по-разному. Книга есть текст - в таком контексте можно воспринимать известное высказывание Н.М. Карамзина о том, что «История в некотором смысле есть священная книга народов» [3]. Это можно воспринимать как гипотезу. Но теории, как показывает практика, это те же гипотезы, подтверждаемые или опровергаемые практикой. И здесь важно насколько новая гипотеза эвристически богаче и шире, «историчнее», чем предыдущая.
Трактовка реальности истории как мета-текстовой реальности - обширное исследовательское поле, заслуживающее самостоятельного изучения. Нам остается лишь наметить абрис проблемы, выделив предмет в объекте исследования.
Термин «история» полисемантичен, что означает: ни одно из определений не покрывает всего его «семантического спектра», то есть совокупности всех его значений. Это в одном отношении ограничивает, но, с другой стороны, расширяет горизонты исследовательского анализа, так как оформляет тождество разных определений, не абсолютизируя какое-либо из них. Сам концепт насыщен аксиологическим содержанием и имеет свой спектр коннотаций.
История прошлого представлена в виде самых разных текстов. В таком контексте возможно допущение, что сама история есть текст, своего рода один большой мета-текст. Текст истории возможно как создавать, так и прочитывать. Это означает, что есть акторы (творцы) текста истории и есть его читатели (интерпретаторы). Роль писателей чисто посредническая - быть связующим звеном между первыми и вторыми.
«Консенсусным фактом» уже в отношении самой истории является ее трактовка в качестве науки со всеми атрибутивными признаками последней [2-5]. Наука системна и одним из главных ее структурообразующих элементов являются законы (законы механики, законы сохранения и т.д.). Последние объективны, всеобщи и т.п. Столь же привычно полагать историю объективным надличностным процессом, объяснение и понимание которого возможно через посредство причинно-следственных закономерностей. Но это,
возможно, всего лишь проявление абберации сознания, когда привычное принимается за истинное. Привычка - это не аргумент, что в свое время доказал Д. Юм. В начале XIX в. родоначальник позитивизма О. Конт поставил амбициозную задачу доказать, что существуют законы развития общества, столь же определенные, как и законы падения камня [4, 5].
Толстой Л.Н. в романе «Война и мир» рассуждал о том, что постижение законов истории возможно лишь в том случае, если будет найден «дифференциал истории» и интегрирование которого определяет то, что именуется исторической необходимостью.
Некоторые исследователи считают, что история не имеет объективных законов, кроме тех, которые придумывают пишущие. Все попытки подвести историю под какую-либо закономерность, как-то: божий промысел, понимаемый в качестве конечной цели; прогресс просвещения; «естественно-процесс» смены общественно-экономических формаций, законы возникновения, роста и гибели цивилизаций, «взятые напрокат» у биологии вкупе с толстовским «дифференциалом истории», пока не увенчались успехом [6]. В конце XIX в. историк Э. Мейер принужден был признаться, что многие десятилетия, которые он потратил на то, чтобы доказать: история - это наука - потрачены впустую, и он потерпел фиаско [7]. Случайное (возможное) оказалось абсолютным, а закономерное (действительное) -относительным, ибо ни один закон не в состоянии предусмотреть всех случаев. Для случая нет закона. Закон есть только для случаев. Эти случайности в терминологии Н. Талеба можно было бы назвать прилетом «черных лебедей истории» [8, 9].
Любая деятельность человека, начиная от сугубо рутинной, направленной на выживание, и заканчивая следованием идеалам, защитой ценностей в прошлом, определяющая суть истории, ее самость, не подчиняется никакой кабинетно-измышленной закономерности. В противном случае историк был бы сродни представителю естественных наук и мог бы определенно знать, чем закончится тот или иной процесс и куда может привести то или иное произошедшее событие. В этом случае в силу самого факта у историка появился бы шанс предсказывать события на будущее (сродни предсказанию возращения кометы Галлея, которое явилось демонстрацией истинности законов Ньютона). Но зачастую удавалось лишь прогнозировать вектор развития событий, но не само событие. Так, Нобелевский лауреат по экономике В.В. Леонтьев по заказу ООН в конце 70-х гг. XX в. рассчитал базовый сценарий годовых темпов роста ВВП на 1990-2000 гг. Он выглядел так: Япония - 3,4 %, СССР - 3 %, США - 2,5 %. В реальности оказалось, что японская экономика переживала в этот период стагнацию, экономика США демонстрировала устойчивый рост, а экономика СССР исчезла вместе со страной [10].
Привычное объяснение, ставшее уже общим местом, состоит в том, что история - это арена деятельности людей, обладающих не только разумом, но и свободой воли. В силу этого никакая историческая последовательность событий не может быть жестко параметризирована, то есть течение реки истории невозможно втиснуть в границы детерминизма: течение реки истории - это не траектория движения упругих тел. История индетерминистична и урок истории - это урок свободы. Такая трактовка общеизвестна.
Однако можно предположить и другое объяснение. Если история - это текст, ее акторы (авторы) не занимаются чтением, а читатели не являются ее авторами. В этом смысле возможно допущение, что вышеназванная диахрония создает столь необходимое напряжение для динамики истории, поскольку одних может не устраивать их роль в истории, а других содержание текстов.
Это можно, с определенной долей условности, отнести и к историческим фактам. Во-первых, любой факт подразумевает наличие наблюдателя. Но история не имеет дела с прошлым как таковым, она обращается к прошлому, которое нашло отражение. А отражение всегда индивидуально. Во-вторых, факт должен быть воспроизводимым. Однако историк, как правило, не является непосредственным свидетелем тех фактов, которые он описывает, то есть современником событий, и поэтому не может рассматриваться в качестве их наблюдателя, тем самым мы имеем дело с опосредованным
наблюдением. В качестве посредника могут быть как материальные артефакты, так и письменные источники. Одним словом - тексты. Они предпочтительней, поскольку в них содержится больше информации. Но, тексты пишутся людьми, имеющими право на искреннее заблуждение, и интерпретируются людьми, с правом на ошибку.
Восстановление прошлого по оставленным им следам в настоящем - это задача историка. Тонкость в том, что историк не столько наблюдает, сколько реконструирует, восстанавливает минувшее, используя при этом весь арсенал имеющихся в его распоряжении средств, как-то: анализ, синтез, дедукцию и индукцию, интуицию, воображение и Слово, наконец. Последнее можно рассматривать как средство художественного усиления. Грань между тем, что было на самом деле и тем, что стало после того, когда к этому приложил руку пишущий, становится весьма зыбкой.
Возникает проблема выявления принципиальной разницы между вымыслом и реальностью. Иными словами, тексты исторические и тексты неисторические онтологически изотропны и ряд исторических текстов не обладает презумпцией абсолютной достоверности.
Происходит это даже в силу того, что исследователь, работая с историческими источниками, написанными на естественном языке, его «осовременивает», изменяет язык. Информация, таким образом, неизбежно модифицируется, а аутентичность текста теряется. Так, изначальный текст Геродота сначала был «онаучен», потому что был слишком художественен, но потом вновь олитературен, поскольку оказался избыточно формален. И в том и другом случае современники имеют дело с измененным текстом.
Поиск истины в таком случае затруднен или практически невозможен.
Историк-исследователь имеет дело не с фактами (что есть), а с событиями (что случилось), которые, как правило, уникальны, то есть единственны в своем роде. В этом смысле в реку истории действительно нельзя войти дважды. Исторические факты (или все же события?) являются на самом деле контекстными интерпретациями. В лучшем случае они могут при согласии исторического сообщества стать консенсусными фактами (дата крещения Руси, например).
Любая интерпретация предполагает построение модели, поиск причин, объяснения, то есть так или иначе, - схематизацию. А это, в свою очередь, с неизбежностью означает то, что любая схема/модель объяснения того или иного исторического события/факта будет идеологически нагружена. Историю пишут победители. В настоящее время история объясняется/понимается, чаще всего, нерефлексивно. Объяснение замещается механическим заучиванием дат и слепым принятием их на веру. Вместо объяснения событий -их хронология. Отсюда не рефлексирующее чтение истории, а ее заучивание. Такого рода знание истории прагматически бесполезно. Вместо формирования исторического мышления культивируется идеологическая ангажированность.
На взгляд авторов, возможны три варианта обращения к текстам:
- обращение к текстам, которые просто интересно читать и получать удовольствие;
- понимание прагматичности такого рода занятий;
- понимание необходимости изучения истории как составной части онтологии.
Третий вариант - это модель так называемой телеологичной истории, то есть истории,
направленной к какой-либо цели, чаще всего приватизируется государством. Именно такая модель истории всячески поддерживает и культивирует миф об однозначном предопределенном (властью, Богом, классами, революциями) ходе истории. Как правило, тексты такой истории содержат только бесспорные факты, достоверные события, однозначные интерпретации. Именно такая история не знает сослагательного наклонения, входит в тексты учебников.
Для российского общественного самосознания значимы, прежде всего, тексты Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского, С.Ф. Платонова, а для советского периода - это история М.Н. Покровского, попытавшегося втиснуть течение русской истории в границы экономического детерминизма или труды Б.Д. Грекова и Б.А. Рыбакова,
непримиримых антинорманистов. Традиция этой версии истории сама имеет свою историю. Так, в сочинениях Вергилия и Тита Ливия произошло окончательное поэтическое и историческое закрепление «римской версии» мировой истории, которая связывалась с ролью, заслугами, личными добродетелями Августа, осуществившего реализацию мечты о «золотом веке».
В России - это Н.М. Карамзин, чей многотомный труд называется не «История России», а «История государства Российского», в котором он выступил апологетом самодержавия, именуя его «палладиумом России».
И тексты беллетризованной истории, и тексты историков-профессионалов, написанные в защиту или в развенчание той или иной концепции, - это крайности.
Второй вариант предполагает возможность извлечения уроков истории, определения будущих перспектив. А если прошлое не знает «белых пятен» и включает только бесспорные факты, достоверные события и однозначные интерпретации, то тексты о таком прошлом не будят фантазию, не провоцируют на размышление и не тревожат совесть. Наш неизбывный интерес к истории зиждется на том, что знаниям о прошлом свойственна принципиально неустранимая неопределенность, неокончательность, оставляющие простор воображению.
Этому может быть, как минимум, два объяснения. В рамках так называемого физического монизма: история общества есть результат проявления социальных мутаций, источник которых - флуктуации (случайности) микромира: принципиальная «неопределенность» процессов, происходящих на квантовом уровне. Это имманентное свойство природы, которая непрерывно транслирует в макромир эту неопределенность, неуклонно разъедающую плотную ткань реальности. Последняя, в силу этого, несет в местах своего истончения следы как прошлого, так и знаки будущего.
Во-вторых, с философской позиции уроки истории - это уроки свободы, возможность выбора, включая и исторический. В подоплеке исторического выбора наши представления (мечты) о будущем и в этом смысле всегда на выбор инициируется образом желаемого будущего. В любую эпоху, в каждый исторический период явно или неявно, мирно или революционно, но идет сложная борьба «за проект» между разными версиями будущего. Своими решениями и поступками общество либо утверждает выбранный проект, либо ставит его под сомнение. В ходе этой борьбы довольно часто общественные системы оказываются в состоянии неустойчивого равновесия, и тогда выбор немногочисленной, но энергичной группы (и даже одного человека), искренне верящей (верующего) в свой проект будущего, может самым радикальным образом изменить траекторию движения всего хода истории (В.И. Ульянов-Ленин и партия большевиков).
Или напротив, рутинная жизнь множества «обычных» людей, преследующих собственные узко-корыстные желания и отстаивающих свои партикулярные интересы, оказывается гораздо сильнее, нежели возвышенные идеалы о светлом будущем идейных реформаторов. Так в XIX в. все попытки «хождения в народ», предпринятые с целью его революционизировать и подвигнуть на выступления против самодержавия, оказались бесплодными. Что, между прочим, стало косвенной причиной для смены тактики и переходу к террору.
В данном случае на историю можно смотреть как на длинную цепочку «точек бифуркации» (точек развилок). Каждый акт выбора отодвигает в тень нереализованные возможности, набор которых, существовавший на момент выбора, по прошествии времени с большим трудом поддается реконструкции.
Фактом существования (реальности) обладает только то, что свершилось, но следует заметить, что не реализовавшиеся пути (векторы) истории не перестают существовать. Они уходят в тень «текущей реальности» и пребывают в виде тоски по утерянному и мечты о несбывшемся, формируя «подсознание» истории текущей реальности. В этом смысле мировая история представляет собой своеобразный вероятностный континуум, структуру которого образует бесконечный ряд альтернативных друг другу историй, каждая из которых
имеет свою степень обоснованности (верификации) и открывает/закрывает пред нами свое окно(а) возможностей от реализовавшихся до не воплотившихся.
Это означает, что реальность привычной нам истории не тотальна. Даже вобрав и инкапсулировав большую часть этих реальностей, реализацией иных приходится жертвовать или отложить. Так что достоверность истории «текущей реальности» - это результирующая нашего выбора, включающая принятые конвенции и согласие с ними.
Есть тексты и, соответственно, история, изложенная в них, ставшие устойчивым представлением большинства; есть тексты, чья истинность, прежде всего, является результатом принятых профессиональным сообществом конвенций; а есть тексты, истинность которых разделяют единицы.
Отдельным и самостоятельным сюжетом является проблема определения истинности вероятностной/альтернативной истории. С формально-логической точки зрения вероятностная история описывается так называемыми контрфактическими высказываниями - условными высказываниями, выраженными в сослагательном наклонении. Вместе с тем высказывание считается истинным, если оно соответствует действительности, но контрфактическое высказывание заведомо не соответствует ей. В таком случае вопрос об истинности (верификации) контрфактического высказывания остается открытым, поскольку открытым остается вопрос об их ложности (фальсификации). А если рассматривать их как импликацию, то импликация ложна только в случае, когда ложен антецедент, то есть причина по отношению к следствию. Но в случае контрфактического высказывания его ложность заключена в самой его структуре по определению (изначально рассматривается то, чего не было в реальности) и установить ложность всего высказывания не представляется возможным. Возникает искушение все контрафактические высказывания признать истинными.
Таким образом, история мира (или мир истории) представляет собой мир текстов трех типов, имеющих свою природу (онтологию): беллетризованная история; санкционированная история; альтернативная история, в которой реперные точки (ключевые события) истории «текущей реальности» могут быть подвергнуты ревизии.
Исследование «точек бифуркации» интересно само по себе и важно с той точки зрения, что в потерянных, ушедших в тень, нереализованных историях содержится то, что, в свою очередь, не реализовала, не воплотила история «текущей реальности», не являющаяся реализацией лучшего варианта (проекта) истории, это - история отсроченного будущего, большинство из нас лишь читатели чужой истории, которая является историей/текстом не о нас.
Развитие возникает как результат взаимодействия поступка и сомнения, и свобода есть в первую очередь развитие, выбор путей, история - это не единственной путь, а расходящиеся направления к альтернативным версиям будущего.
Тексты истории «текущей реальности» дают ответ, а альтернативной поднимают вопросы, то есть инициируют критическое мышление, выступая в роли своеобразного антидота, блокирующего распространение вируса догматизма, обскурантизма и ученого невежества.
Альтернативная история есть способ актуализации прошлого, возможность задать ретроспективные ракурсы для анализа настоящего и определения содержащихся в нем локусов будущего. Незнание иных альтернатив и «упущенных возможностей» [11] формирует неполное, вплоть до искаженного, представление о причинах произошедших событий, характере их протекания, о той роли, которые в них сыграли исторические личности.
Несмотря на разные взгляды на историю, включая объявление Ф. Фукуямой «конца истории» [12], исторические тексты не умирают, сохраняя свое предназначение. Интерес к их изучению сохранится и в будущем. Сам текст истории периодически будет переписываться с учетом получения дополнительной исторической информации верной или ложной.
При желании и включенной рефлексии из истории возможно извлечь урок, который состоит в том, что, скорее всего, история альтернативна. Это означает, что общество обречено на жизнь в недостоверном прошлом, непонятном настоящем и неопределенном будущем.
Литература
1. Путин: искажение истории всегда использовалось как способ борьбы с Россией // РИА Новости. URL: https://ria.ru/politics/20170714/1498538440.html (дата обращения: 07.05.2018).
2. Налимов В.В. В поисках иных смыслов. 2-е изд. СПб.; М.: Центр гуманитарных инициатив, 2013. 464 с.
3. Карамзин Н.М. История государства Российского: в 12-ти т. М.: Наука, 1989. Т. 1. С. 3.
4. Переслегин С.Б. Стратегическая ролевая игра как метод исторического моделирования // Макси К. Упущенные возможности Гитлера. М.: Изд-во АСТ, 2001.
5. Переслегин С.Б. Того, что достаточно для Геродота // Лем С. Сумма технологии. М.: Изд-во АСТ, 2002.
6. Карацуба И.В., Курукин И.В., Соколов Н.П. Выбирая свою историю. Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов. М.: КоЛибри, 2006. 638 с.
7. Мейер Э. Труды по теории и методологии исторической науки. М.: Изд-во «Государственная публичная историческая библиотека России», 2003. 202 с.
8. Taleb N.N. Black Swan and Domains of Statistics. The American Statistician. August. 2007. Vol. 61. No. 3. P. 1-3.
9. Талеб Н.Н. Чёрный лебедь. Под знаком непредсказуемости: пер. с англ. В. Сонькина, А. Бердичевского, М. Костионовой, О. Попова; под ред. М. Тюнькиной. М.: Изд-во «Колибри», 2009. 528 с.
10. Столяров А.М. Освобожденный Эдем. М.: Изд-во АСТ, 2008. 416 с.
11. Макси К. Вторжение, которого не было. М.: Изд-во АСТ, 2001. 560 с.
12. Фукуяма Ф. Великий разрыв: пер. с англ.; под общ. ред. А.В. Александровой. М.: Изд-во АСТ, 2003. 474 с.
References
1. Putin: iskazhenie istorii vsegda ispol'zovalos' kak sposob bor'by s Rossiej // RIA Novosti. URL: https://ria.ru/politics/20170714/1498538440.html (data obrashcheniya: 07.05.2018).
2. Nalimov V.V. V poiskah inyh smyslov. 2-e izd. SPb.; M.: Centr gumanitarnyh iniciativ, 2013. 464 s.
3. Karamzin N.M. Istoriya gosudarstva Rossijskogo: v 12-ti t. M.: Nauka, 1989. T. 1. S. 3.
4. Pereslegin S.B. Strategicheskaya rolevaya igra kak metod istoricheskogo modelirovaniya // Maksi K. Upushchennye vozmozhnosti Gitlera. M.: Izd-vo AST, 2001.
5. Pereslegin S.B. Togo, chto dostatochno dlya Gerodota // Lem S. Summa tekhnologii. M.: Izd-vo AST, 2002.
6. Karacuba I.V., Kurukin I.V., Sokolov N.P. Vybiraya svoyu istoriyu. Razvilki na puti Rossii: ot Ryurikovichej do oligarhov. M.: KoLibri, 2006. 638 s.
7. Mejer EH. Trudy po teorii i metodologii istoricheskoj nauki. M.: Izd-vo «Gosudarstvennaya publichnaya istoricheskaya biblioteka Rossii», 2003. 202 s.
8. Taleb N.N. Black Swan and Domains of Statistics. The American Statistician. August. 2007. Vol. 61. No. 3. P. 1-3.
9. Taleb N.N. Chyornyj lebed'. Pod znakom nepredskazuemosti: per. s angl. V. Son'kina, A. Berdichevskogo, M. Kostionovoj, O. Popova; pod red. M. Tyun'kinoj. M.: Izd-vo «Kolibri», 2009. 528 s.
10. Stolyarov A.M. Osvobozhdennyj EHdem. M.: Izd-vo AST, 2008. 416 s.
11. Maksi K. Vtorzhenie, kotorogo ne bylo. M.: Izd-vo AST, 2001. 560 s.
12. Fukuyama F. Velikij razryv: per. s angl.; pod obshch. red. A.V. Aleksandrovoj. M.: Izd-vo AST, 2003. 474 s.
