CC BY
124
Александр Мещеряков ЯПОНСКИЕ ПОИСКИ ЖЕНСКОЙ КРАСОТЫ*
В данной статье, пишет автор, мы прослеживаем, как менялись представления о женской привлекательности в Японии в тот период, когда совершался переход от традиционного общества к обществу современному. Говоря о «традиционной Японии», мы будем иметь в виду прежде всего период господства сёгунов из дома Токугава (1603-1867). После его падения к власти пришла группа реформаторов, объединившаяся вокруг императора Мэйдзи (1867-1912).
А. Мещеряков пишет, что если в литературном произведении эпохи Токугава и встречается описание женской внешности, то оно, как правило, относится к девушке в возрасте 15-18 лет. Так, в рассказе писателя Ихара Сайкаку (1642-1693), прозванного «японским Бок-каччо», есть описание облика идеальной красавицы: «Лицо... довольно округлое, нежно-розового цвета, подобного лепестку вишни. Черты лица без малейшего недостатка. Глаза с узким разрезом не годятся. Брови непременно густые. Переносице не следует быть слишком узкой, а линия носа должна повышаться плавно. Ротик маленький, зубы ровные, белые. Уши продолговатые, мочки тонкие, чтобы сквозили до самого корня и не прилегали плотно к голове. Очертания лба не должны быть искусственными, пусть волосы растут на нем так, как от природы положено. Шея стройная, и чтобы пряди из прически сзади не выбивались» (цит. по: с. 130).
Ихара Сайкаку оставил нам описание идеальной внешности девушки, но свидетельств «красоты» зрелых женщин в средневековой
* Мещеряков А. Японские поиски женской красоты // Новое литературное обозрение. Теория моды. - М., 2016-2017. - Вып. 42 (зима). - С. 129-142.
204
литературе почти нет. В традиционном обществе «красота» не является определяющим фактором для повышения самооценки или выбора брачного партнера. При выборе невесты исходили прежде всего из критериев родовитости, достатка, трудолюбия, воспитанности. Поскольку невеста переселялась в дом мужа, то важнейшим признаком «пригодности» являлась готовность заботиться не только о муже и детях, но и родителях мужа.
Восхищение (одобрение) вызывала не столько «красота» (т.е. вы-деленность из ряда), сколько соответствие морально-эстетическим нормам: уважение к старшим, скромность, приветливость, мягкость и т.д. Длинное халатообразное кимоно замужних женщин покрывало все тело (открытыми оставались лишь ладони и ступни) и было скромных расцветок. Поскольку одежда не обтягивала тело, а «драпировала» его, суждения о «красоте» или «ладности» фигуры лишались всякого смысла. Украшения приняты не были. «Естественность» лица тоже «маскировалась» и приносилась в жертву социальным показателям: замужняя женщина чернила зубы, густо белила лицо, брила брови и пририсовывала поверх них искусственные. Так что такое «лицо» больше походило на маску. Все это нивелировало индивидуальные отличия в женской внешности. Поскольку господствовавшее тогда в обществе конфуцианство предписывает еще и отказ от чрезмерного внешнего проявления эмоций, то станет понятно, почему европейцы часто жаловались, что не могут отличить одну японку от другой.
Традиционная японская культура делала акцент не столько на переменной составляющей образа женщины (оригинальная внешность, мимика), сколько на составляющей неизменной - статусной (это утверждение справедливо и по отношению к мужчинам).
Знаменитый конфуцианский ученый Кайбара Экикэн (1630-1714) в своем поучении женщинам решительно утверждал: «Будет лучше, если душевные качества женщины станут превосходить внешние. Отказываться от женской добродетели и служить [мужчине], полагаясь лишь на внешность, считалось встарь, считается и теперь дурным. Мудрецы древности не отвергали даже тех, чья внешность была поистине безобразна, и если у женщины обнаруживался превосходный нрав, то она могла стать и императрицей» (цит. по: с. 132).
В то же самое время к части «взрослых» женщин понятие «красота» было все-таки применимо. Это были гейши, в служебные обязан-
ности которых входило «развлечение» мужчин. Публичные дома получили в Японии самое широкое распространение. Это было связано не только с более терпимым отношением к сексу, чем в христианской Европе, но обусловливалось и некоторыми особенностями социальной ситуации.
В Японии доминировал майорат - старший сын был единственным наследником всего семейного имущества. Младшие сыновья далеко не всегда имели материальную возможность для создания собственной семьи. Они состояли работниками при старшем брате, становились монахами. Своеобразие социальной ситуации в Японии состояло также в том, что значительная часть сословия самураев половину года (или даже больше) проводила в Эдо (Токио), где находилась ставка сёгуна. Причем их семьи оставались на «малой родине», таким образом в стране существовало множество мужчин, лишенных постоянного сексуального партнера. Лицензированные правительством «веселые кварталы» были призваны хотя бы отчасти решить эту проблему. Только к их обитательницам и применялось слово «красавица» (бидзин). Японские художники часто изображали их на своих гравюрах - подчас весьма откровенного содержания. Эти цветные гравюры были дешевым и ходовым товаром.
Разумеется, гейшами были незамужние женщины, и потому в их облике находилось немало того, что сближало их с «девушками»: они носили яркие наряды, не чернили зубов, не брили бровей. В число достоинств гейш входило умение не только ублажить мужчину в физическом отношении, но и развлечь его. Гейши умели петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах, писать душещипательные письма своим постоянным клиентам. Гейши выгодно отличались от своих товарок манерами и уровнем образования, но, разумеется, их социальный статус был низок. В большинстве это были дочери крестьян, проданные родителями владельцам публичных домов ввиду трудных материальных обстоятельств. Считалось при этом, что их работа не является постыдным занятием, ибо своими доходами они делились с родителями, исполняя тем самым дочерний долг.
В период Токугава Япония была закрытой страной. Ситуация меняется во второй половине XIX в., когда под давлением Запада правительство разрешило въезд иностранцев в Японию. Среди них преобладали моряки и коммерсанты - либо холостые молодые люди, либо зрелые мужчины, находившиеся в длительной разлуке с семьей.
Они с охотой прибегали к услугам гейш, познавая Японию через ее женщин. Японки пришлись европейцам и американцам по вкусу, их путевые заметки полны восторженных отзывов о японках. Некоторые из европейцев даже вступали с ними в брачные отношения. Таким образом, Запад видел Японию почти исключительно мужскими глазами.
Любовь между европейцем и японкой становится предметом литературного изображения. Француз Пьер Лоти (1850-1923) в своем романе «Госпожа хризантема» (1887) изобразил любовь между американским моряком и японкой из благородного самурайского дома, которую, однако, ввиду материальных трудностей продают европейскому хаму. Ради него она даже принимает христианство, но тот предает ее, и тогда она, исполненная самурайского духа, кончает с собой. Посредственный роман Лоти имел колоссальный успех (25 переизданий за пять лет только во Франции), вдохновил Пуччини на написание оперы «Мадам Баттерфляй» (1904).
Пьер Лоти и его многочисленные подражатели, а также те европейские мужчины, которые вступали с японками в любовную связь, сформировали на Западе устойчивое представление о японке как о существе хрупком, изящном, прелестном, грациозном, верном, воспитанном и покорном своему повелителю, что вызывало очевидную симпатию мужской половины Запада, мучившейся от распространяющейся на их родине эмансипации, которая зачастую приводила женщин к карикатурной маскулинизации. Европейские мужчины не желали видеть японок одетыми в европейскую одежду, они не хотели их «эмансипации». Похоже, что более всего их привлекала не «красота» японок, а их моральные качества, прежде всего верность, которую они обнаруживали даже у «временных жен» европейских моряков.
Для европейцев восхитительные стороны Японии зачастую соотносились с женщинами, а отвратительные (безобразность, коварство, обман) - с мужчинами. Цитируя некоего «эксперта», женатый на японке литератор Л. Хёрн (1850-1904) восклицал: «В качестве морального существа японская женщина не принадлежит, похоже, к той же расе, что и японский мужчина!» (цит. по: с. 137).
Константин Бальмонт, побывавший в Японии в 1916 г., оставил восторженные отзывы о японках: «Так много во всех японках кошачьей мягкости и грации птичек... Привыкнув в несколько часов к косвенному уклону японских глаз, я уже вижу в этом особую вол-
нующую красоту, которой раньше не подозревал. И разрез европейских глаз кажется мне скучным и прозаическим... Гейша умеет, танцуя, показать неуловимым движением руки, что она прядет нить или срывает цветок или ловит рыбок. Такой выразительности изящных рук я не видел нигде» (цит. по: с. 136).
Настоящую оду японке (гейше) успел пропеть в раннесоветское время и Борис Пильняк, посетивший Японию в 1926 г.: «.даже антропологически тип японской женщины весь в мягкости, в покорности, в красивости, - в медленных движениях и застенчивости, - этот тип женщины, похожей на мотылек красками, на кролика движениями» (цит. по: с. 136-137).
Высокое мнение европейцев о гейшах сказалось на повышении их статуса среди японцев: многие публичные фигуры периода Мэйд-зи взяли в жены именно гейш. На вошедших в моду приемах политикам и бизнесменам была необходима фигура светской хозяйки дома, а кто, как не гейша, мог лучше исполнить эту роль?
Вся Япония испытывала на себе сильнейшее влияние западной культуры (и бескультурья). Под этим влиянием городские мужчины переоделись в европейские цивильные одежды и военную форму, отрастили усы или бороду. Внешность японок вестернизация затронула меньше, считалось, что европейское платье обнажает недостатки их телосложения. Раньше японские мужчины не были настроены столь скептично, но под влиянием западного идеала женской красоты стали критически относиться к японкам. Так, Танидзаки Дзюинъитиро крайне нелицеприятно описал тело японки «. худосочное и плоское, производящее впечатление не тела, а палки. Их тело, и на самом деле имеет назначение служить лишь стержнем, на который надеваются одежды» (цит. по: с. 138).
Однако традиционное кимоно камуфлировало эти особенности телосложения, которые модернист Танидзаки считал вслед за европейскими критиками «недостатками». В довоенное время подавляющее большинство женщин продолжали одеваться по-японски. Тем не менее их облик все равно изменился достаточно сильно. Он был «отредактирован» западными представлениями о красоте.
К началу Второй мировой войны Япония достигла должной степени тоталитарности, одела мужчин в военную форму, а женщин в однотонные рабочие комбинезоны, власть запретила яркие кимоно, косметику, украшения.
Но с окончанием войны жизнь взяла свое, и улицы вновь приобрели живописность. Однако с течением времени японок в кимоно становилось все меньше. Сейчас их стало совсем мало. В европейской одежде они выглядят и двигаются иначе, чем их прабабушки. Их походка изменилась - в отличие от кимоно, юбка не сковывает шаг, и нынешние японки не семенят. Но их антропологический тип не изменился, улыбаясь, японка по-прежнему прикрывает рот, она избегает смотреть в глаза, а до их вежливости, мягкости и предупредительности западным женщинам по-прежнему далеко. Подтверждением тому является тот факт, что в настоящее время женитьба на японке для западных японоведов становится едва ли не обязательной составной частью их профессиональной деятельности.
Э. Ж.
