CC BY
30
М. С. Морозова
ИЛИ РАН- СПбГУ, Санкт-Петербург
АЛБАНСКИЙ ГОВОР СЕЛА ЖОВТНЕВОГО В УСЛОВИЯХ ЯЗЫКОВОГО КОНТАКТА: ПО МАТЕРИАЛАМ ЭКСПЕДИЦИЙ 2011-2013 ГОДОВ1
В настоящей статье представлены некоторые результаты наблюдений, сделанных в 2011—2013 гг. в с.Жовтневое Болградского р-на Одесской области. Регион, в котором расположено село — историческая область Буджак, включающая в себя южные районы современной Молдавии и юго-западную часть Одесской области Украины, — в этническом и языковом отношении представляет довольно пеструю картину. Поэтому вплоть до настоящего времени эта территория остается объектом исследований в области этнографии, этнолингвистики, лингвистики, языковых контактов.
Украинскую часть Буджака населяют украинцы, русские, болгары, гагаузы, албанцы, молдаване. Албанцы проживают в с.Жовтневом (укр.Жовтневе; до 1944г. и с 2016г. — Каракурт), которое было основано, как принято считать, в 1811 г. и заселено балканскими колонистами, прибывавшими в Буджак с востока Болгарии на протяжении первой половины XIX в. Некоторое количество албанских семейств, около полувека назад переселившихся из с. Жовтневого, есть в г. Вулканешты (молд. Уи1сапе§й, гагауз. Уа1капе§) в Молдавии; несколько уроженок с. Жовтневого живет в украинском г. Вилкове [Ермолин 2012:131]). Помимо этого, албаноязычное население имеется в трех селах Приазовского р-на Запорожской области, основанных переселенцами из Каракурта в 1862-1863 гг.
Исторической родиной нынешних албанцев Украины принято считать юго-восток современной Албании. Примерно в ХУ-ХУ1 вв. часть албанского населения этих районов, вместе с одной из первых волн «арнаутского»2 переселенческого движения ХУ-Х1Хвв.,
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, грант № 11-04-00231а
«Островные и периферийные диалекты балканских языков: грамматика и лексика».
2
Согласно многочисленным свидетельствам, население нынешней Болгарии, а также Южной и Северо-Восточной Македонии называло «арнаутами» не только
мигрировала на территорию Северо-Восточной Болгарии. Оттуда в начале XIX в. албанцы переселились в Буджак, поселившись вначале в опустевшей татарской деревне Чумай на берегу реки Ял-пуг, а затем — в колонии Каракурт на левой стороне озера Ялпуг [Кеппен 1861: 1—2]3. Несмотря на оторванность от основного ал-баноязычного ареала, современные албанцы Украины сохраняют свой язык и причисляют себя к албанскому этносу. Как отмечают исследователи, занимавшиеся изучением албанских сел Украины в прошлом столетии, украинские албанцы «называли себя арнаутами, свой язык арнаушке» [Иванова 2000:44]. В настоящее время этноним «арнаут» и соответствующий ему лингвоним утрачены, и носители албанского говора называют себя и свой идиом следующим образом: (аи-(э Ь6(э <poss.ipl-pl.nom люди> 'наши люди', да Iап^э <из poss.ipl-pl.nom> 'из наших'; Ыи^эдРихэ <poss.ipl-pl.nom язык> 'наш язык', zalaxjёt &1=(ап-(э / 8>1=пёуб <говорить.PRS.lSG как=POSS.lPL-PL.NOM/как= 1PL.N0M> 'говорю по-нашему'. Номинации, построенные по этой модели, широко распространены и встречаются у разных этнических групп. В них эксплицитно выражено осознаваемое отличие «своих» от «чужих», противопоставление своей культурно-языковой общности — другим; ср., например, самоназвание «наши» и соответствующий лингвоним «наш )озик» у славян-мусульман Голоборды [Новик 2013: 179] или а ути8-а=паши <обр.р^.шм язык-SG.N0M=P0SS.lPL> 'наш язык' у цаконских греков [Кисилиер 2016: 98 (сн. 9)]4.
албанцев, но и славян-переселенцев «из Арнаутлука», то есть из Албании и западных областей Македонии [Маринов 1960: 607]. Таким образом, албанский элемент был не единственным в «арнаутском» переселенческом движении, хотя доля его, по
всей вероятности, была весьма значительной.
3
Подробнее о появлении и расселении албанцев на территории современной Украины см.: [Жугра, Шарапова 1998; Котова 1956; Новик 2011; Морозова 2013; Уогошпа etal. 1996].
4 О.Н. Трубачев [1985: 3] отмечает, что использование «нарицательной самоидентификации» («мы», «свои», «наши», «люди») у разных народов и племен, как правило, предшествует формированию этноса и появлению соответствующего этнонима. Отсутствие (эндо)этнонима у нынешних албанцев Украины, очевидно, связано с тем, что их предки покинули пределы основного албаноязычного ареала в период позднего средневековья, когда албанская государственность и этничность еще не были окончательно сформированы. Самоназвание албанцев «shqiptar» закрепилось довольно поздно и не могло быть известно предкам нынешних албанцев
1. Языковая ситуация в полиэтничном селе Жовтневом и функционирование албанского говора
Село Жовтневое, как и сама историческая область Буджак, на территории которой оно расположено, отличается неоднородностью этнического состава и языковой ситуации. Численно преобладают албанцы, гагаузы, болгары. Основной сферой использования титульных языков указанных этнических групп была и остается бытовая коммуникация (общение внутри семьи и с односельчанами). Однако и в этой коммуникативной сфере говорящие нередко находят более удобным использование русского языка, который получил наиболее широкое распространение в регионе во второй половине XX в. как язык высокого социального престижа (язык школьного образования, трудовой деятельности, делопроизводства, религии) и язык повседневного общения с монолингвальным русскоязычным населением5. В последние десятилетия в жизни сельского сообщества увеличивается доминирующая роль украинского как языка образования и делопроизводства. Следует также упомянуть, что в прошлом, в период 1856-1873 гг. (Бессарабия в составе Молдавского княжества
Украины; большинство узнало о его существовании лишь в последние десятилетия из телепередач, интернета и других источников [Новик 2011]. Экзоэтноним «арнаут», бывший в употреблении у турок-османов, был принесен албанскими переселенцами с Балкан и впоследствии утрачен в связи с частичным размыванием албанской этничности в условиях мощного языкового и культурного влияния соседних этнических групп на территории современной Украины.
5 Распространение русского языка через школу и церковь началось в бессарабских колониях уже во второй половине XIX в. В Каракурте, по данным на 1879 г., было «народное училище», в 1882 г. в одном из частных домов открылась школа, а в 1897 г. было открыто одноклассное училище [Дерментли 2011: 56-59]. Большинство священников этого периода происходили из числа болгар-переселенцев, но уже в начале XX в. в бессарабских колониях появились и русские священники. Богослужение велось на церковнославянском, однако некоторые тексты (к примеру, церковные поучения) читались на болгарском и русском языках. Наиболее интенсивные контакты коренных жителей Каракурта/Жовтневого с русскоязычным населением начались после Второй мировой войны. В селе открылась школа-семилетка, где, помимо местных, работали и приезжие учителя, не знавшие локальных идиомов и говорившие только по-русски [Дерментли 2011: 96]. Абсолютная доминация русского языка в делопроизводстве, школе, СМИ, а также повышение социальной мобильности населения, связанное с обязательной службой в армии (для юношей) и возможностью получать образование в городе, способствовали лучшему овладению русским языком и его проникновению из «высоких» коммуникативных сфер в сферу повседневного общения.
и Объединенного княжества Валахии и Молдавии) и в 1918-1940, 1941-1944 гг. (Бессарабия в составе Королевства Румынии), языком высокого социального престижа в регионе был румынский. В связи с этим еще в первые десятилетия прошлого века преподавание в школе с. Жовтневого велось по-румынски учителями-румынами.
Тем не менее, полный отказ от использования «своего языка» не был и, по нашим наблюдениям, не является характерным для исследуемого полиэтничного сообщества. Практически все жители с. Жовтневого в разной степени владеют языком/языками высокого социального престижа (русский, украинский, румынский), а также одним или несколькими титульными языками основных этнических групп, проживающих в селе (албанский, гагаузский, болгарский). Как минимум один из титульных языков является родным и усваивается детьми в семье, а овладение вторым (и/или третьим) языком происходит вне семьи, в общении с односельчанами. В случае браков между представителями разных этнических групп супруги, как правило, полностью или частично усваивают языки друг друга. Усвоение второго языка после вступления в брак особенно характерно для женщин, которым еще в прошлом веке традиция предписывала, выходя замуж, покидать родительский дом и жить в семье мужа, где вся бытовая коммуникация осуществлялась на чужом для молодой невестки языке.
Комбинации языков, составляющих языковой репертуар многоязычного жителя с. Жовтневого, различны. Например, одна из информанток (1936г. р.) свободно владеет тремя языками: албанским (родной язык, усвоенный от родителей), гагаузским (второй язык, усвоенный после замужества) и русским (язык образования, трудовой деятельности, религии). Другая информантка (1959 г. р.) говорит на русском, албанском и болгарском языках (албанский — родной язык, а болгарский усвоен в браке). Информант (1956 г. р.) свободно владеет русским, албанским и гагаузским языками. По его словам, гагаузский он знает с детства, которое началось в отцовском доме в гагаузской махале, а албанский выучил уже в школьные годы, когда после смерти отца они с матерью вернулись в ее семью, проживавшую в албанском квартале6. Одна из пожилых информан-
6 Об этносоциальных отношениях в селе и ранее существовавшем делении на махалы — кварталы, выделяемые по этническому принципу, см.: [Ермолин 2012].
ток (1924 г. р.) сообщила, что владеет пятью языками: русским (язык образования и трудовой деятельности; свободное владение), болгарским (язык, выученный в раннем детстве от родителей; неполное владение), гагаузским (язык, выученный в детстве от мачехи; информантка продолжает использовать его, например, в общении с зятем-гагаузом; свободное владение), албанским (язык, усвоенный в общении с соседями; свободное владение) и румынским (язык, выученный в школе; неполное владение).
Как показывает исследовательская практика, значимыми факторами, определяющими степень владения языком, являются возрастная группа и принадлежность к тому или иному поколению. Например, в румейских селах Приазовья отмечено, что разные возрастные группы румеев (дети, подростки, люди среднего возраста, старики) характеризуются собственными нормами использования «своего» языка, и языковое поведение носителя может изменяться при переходе в другую группу7. При этом различия в языковой компетенции разных поколений (например, самого старшего поколения 1920-хгг. р. и младшего поколения 1990-хгг. р.) в значительной степени обусловлены и тем, что у старшего поколения в свое время было больше возможностей для овладения румейским языком, чем у современных детей и подростков [Баранова, Викторова 2009: 100].
Сходную картину представляет функционирование албанского говора в с. Жовтневом, который бытует в устной форме8 и демонстрирует достаточно хорошую (с собственно лингвистической точки зрения) сохранность. В языковом репертуаре представителей всех поколений албаноговорящих присутствуют, как минимум, албанский и русский языки (нередко наряду с одним или несколькими другими языками). Для представителей старшего поколения (1920-х — 1930-х гг. р.) «исходным» или «первым» языком является
7
В ситуации языкового сдвига для представителей старшего поколения довольно типичен возврат к коммуникации на родном языке. «Одна из причин этого, видимо, лежит в своеобразно меняющемся с возрастом отношении человека к своей собственной языковой компетенции и в изменении оценки („изменении
ожидания") со стороны окружающих» [Вахтин, Головко 2004: 130].
8
В 1990-е гг. в с. Жовтневом непродолжительное время издавалась культурно-просветительская газета «Релиндя»/«Ш1Ш]а», где публикуемые тексты на говоре записывались в основном кириллицей, либо — реже — стандартной албанской графикой. При необходимости что-либо написать на говоре его носители, как правило, используют русскую кириллическую графику.
албанский говор, усвоенный в раннем детстве от старших родственников. Русский язык многие из них выучили позже в школе и свободно им владеют. Пожилые албанки признаются, что все чаще используют русский в повседневном общении с родными и соседями, однако их компетенция в албанском говоре при этом существенным образом не нарушается. Напротив, наше внимание привлекли некоторые довольно регулярные «ошибки» в русской речи информанток 1920-х — 1930-х гг. р., очевидно, связанные с неполным усвоением ими русского языка и интерферирующим влиянием родного языка. Например, нарушение согласования по роду (*молодежь пошел); использование предложно-падежных конструкций типа *пошел в Румунии,*жила в Румунию9; употребление конструкции обладания с глаголом 'иметь' вместо конструкции с 'быть', типичной для русского языка: *Имеешь ли одну свеклу? (ср.: диал. алб.к]е Р1 п>1 $икипёш? <иметь.РИ8.280 ли один/ШБР свекла.80.АСС.ШБР> 'У тебя есть [одна] свекла?').
Для поколений 1940-х — 1950-х и 1960-х — 1970-хгг. типично свободное владение обоими языками, русским и албанским; возможно также владение в той или иной степени третьим языком, как правило, гагаузским или болгарским. В отличие от стариков, представители среднего поколения полностью (иногда с рождения) усваивают русский язык, который имеет несомненный приоритет во всех сферах коммуникации, включая бытовое общение. Албанский говор в этой ситуации оказывается функционально вторым и используется преимущественно в общении со старшими родственниками, чья компетенция в говоре оценивается окружающими как более высокая: нередко информанты средних лет не понимают или не могут припомнить «старые слова» на говоре и в таких случаях предпочитают ссылаться на знания и опыт стариков. Отмечено, что для мужчин средних лет в большей степени, чем для женщин, характерно активное использование всех языков своего репертуара, включая албанский говор, в общении не только со старшими, но и со сверстниками.
9 Для албанского языка характерно тождество падежных форм, употребляемых в предложных конструкциях со значением направления движения и местоположения. В литературном языке в этих контекстах употребляется форма аккузатива, а в говоре албанцев Украины — локатив: П] таР'-<э <в лес-8С.ЮС.ОБР> 'в лес, -у' [Морозова 2013: 62].
Молодое поколение (1980-е — 1990-е гг. р.) предпочитает использовать в повседневной коммуникации русский язык. Исключением является общение с бабушками и родителями, которые зачастую сознательно говорят с молодыми на албанском говоре, чтобы те, по меньшей мере, понимали албанскую речь. Степень владения говором (способность к монологической речи на говоре, словарный запас, способность к пониманию и ведению диалога и т. п.) у представителей молодого поколения различна и во многом зависит от того, говорят ли по-албански в семье и достаточно ли сильна мотивация самих молодых албанцев, их стремление не забывать «свой» язык. Некоторые молодые информантки свободно общаются на говоре не только с бабушками и родителями, но и со своими маленькими детьми: молодые матери убеждены, что дети должны знать «свой» язык и уметь на нем говорить.
Дети и подростки (2000-е — 2010-е гг. р.), как правило, демонстрируют неполную компетенцию в говоре: могут употреблять в речи отдельные слова и фразы, считать, понимают обращенные к ним повседневные реплики и просьбы. Албаноговорящие дети в с.Жовтневом склонны достаточно высоко оценивать свое пассивное знание албанского говора («я все понимаю») и давать крайне низкие оценки активному знанию. Это не исключает возможности «возврата к родному языку» при переходе в другую возрастную группу, от которой ожидается более высокая степень владения говором.
Современную языковую ситуацию в с. Жовтневом можно определить как благоприятную для албанского говора, поскольку нынешние представители младшего поколения в большинстве случаев имеют доступ не только к доминирующему языку (языки высокого социального престижа — русский, украинский), но и к говору, обладающему более низким статусом10. Языковые установки современных молодых родителей в целом положительны по отношению к албанскому говору, и они стремятся передать его своим детям. Степень
10 Под доступом к языку понимается возможность удовлетворения потребности в овладении языком. Уменьшение доступа к исчезающему языку происходит, когда поколение, обладающее в нем достаточно высокой компетенцией, получает относительно широкий доступ к доминирующему языку и под влиянием собственных языковых установок (положительное отношение к доминирующему языку и отрицательное отношение к «своему») способствует тому, чтобы как можно более широкий доступ к доминирующему языку получили дети [Викторова 2007: 80]. Для
овладения говором в каждом конкретном случае индивидуальна, причем в ситуации языкового сдвига в любом поколении, включая подрастающее, неизбежна неполнота компетенции у некоторой части говорящих. Тем не менее, вероятность того, что албанский говор в с. Жовтневом будет сохраняться в том или ином виде, по крайней мере, в ближайшие десятилетия, представляется достаточно высокой.
2. Говор албанцев села Жовтневого: лексика как отражение этнических и языковых контактов
Одним из последствий языкового контакта в би- или поли-лингвальном сообществе становится появление в языковой системе одного (или каждого) из контактирующих идиомов иноязычных элементов, в частности, интенсивное заимствование лексики. В кон-тактологической и типологической литературе принято выделять два основных типа лексических заимствований. Наиболее значительную часть заимствованного лексикона в любом языке составляют так называемые «культурные заимствования» (англ. cultural borrowings), которые обозначают новые реалии и понятия, проникающие извне в культуру носителей языка-реципиента, и входят в языковую систему по принципу «слово заимствуется вместе с реалией». Другая часть заимствований — «базовая» лексика (англ. core borrowings), обозначающая реалии и понятия, для которых в языке-реципиенте уже имеются собственные лексические единицы [Haspelmath 2009: 46; Myers-Scotton 2002: 41]. Заимствования этого типа замещают соответствующие исконные лексемы в языке-реципиенте (англ. replacement в терминологии Мартина Хаспельмата), либо употребляются параллельно с исконными лексическими единицами, не вытесняя их полностью (англ. coexistence [Haspelmath 2009: 50]).
Пути проникновения культурных и базовых заимствований в языковую систему неодинаковы. Культурные заимствования отличаются способностью быстро интегрироваться в заимствующей их языковой системе и, как правило, массированно
албанских сел Буджака и Приазовья подобная ситуация была типична в послевоенные годы, когда поколение албаноговорящих родителей старалось обеспечить своим детям максимально полное владение доминирующим языком, чтобы им было легче получать на нем образование и делать карьеру [Бичурина 2006; Новик 2011].
возникают как в монолингвальной речи билингвов и монолинг-вов, которые являются носителями языка-реципиента, так и при переключении кодов в речи билингвов. Базовая лексика, в отличие от культурной, входит в язык-реципиент постепенно и только через переключение кодов [Myers-Scotton 2002: 41]. Соответственно, употребление заимствованных единиц базового словаря характерно главным образом для речи билингвов, которые регулярно используют в общении оба своих языка.
Лексическая система рассматриваемого в этой статье албанского говора обнаруживает весьма значительное количество заимствований обоих типов, имеющих разные источники и в разное время вошедших в языковую систему. Некоторые заимствованные лексемы имеют общеалбанский или общетоскский характер и возникли в говоре в домиграционный период, когда предки нынешних албанцев Украины проживали на юго-востоке современной Албании — в регионе, который с давних времен представляет собой зону интенсивных контактов албаноязычно-го, славяноязычного, грекоязычного и романоязычного населения. Впоследствии, в период проживания албанцев в Северо-Восточной Болгарии и в Буджаке, лексическая система говора пополнилась множеством культурных и базовых заимствований болгарского, гагаузского, румынского и русского происхождения, не имеющих соответствий на территории основного албаноязычного ареала.
2.1.
Ярким примером интенсивного заимствования лексики, традиционно относимой к базовому лексикону, в говоре албанцев с. Жовтневого является система терминов родства и свойства, которая представляет собой конгломерат собственно албанских лексем и иноязычных единиц, различных по происхождению, времени вхождения в языковую систему и тематической отнесенности. Ядро данной лексико-семантической группы в исследуемом говоре составляют общеалбанские единицы, которые являются исконными для албанского языка либо представляют собой достаточно ранние заимствования (например, латинизмы)11:
11 Для подбора приводимых здесь и далее лексических параллелей использованы словари [БЕР 1971; 1979; 1986; 1995; 1999; 2002; 2010; СеЪоГап, Бгоп 2002;
dial1, -i — 'мальчик, сын', мн. ч. djim,-t@ 'мальчики, сыновья, дети'; ср.: лит. алб. djal|ë, -i, мн.ч. djem,-të; родств. лат. filins 'сын', латыш. dçls 'сын' < и.-е. *dhëi- 'сосать';
bjir, -i — 'сын'; ср.: лит. алб. bir, -i; родств. д.-исл. bnrr 'сын', готск. barn 'ребенок' и banr 'сын', литов. bernas 'мальчик', латыш. berns 'ребенок' < и.-е. *bher- 'рожать';
Ьiij | e, -а — 'дочь'; ср.: лит. алб. bij| ë, -a; вероятно, образовано от bir, -i 'сын';
via, -u — 'брат'; ср.: лит. алб. vëlla, -i; этимология неясна, вероятно от протоалб. *swe-iauda; родств. д.-верх.-нем. lint 'народ', слав. *i'udb; некоторые исследователи (например, Франц Бопп) считали, что албанская лексема восходит к и.-е. *bhrater- 'брат' [Orel 1998: 503];
mot | эг, -ra — 'сестра'; ср.: лит.алб. mot | ër, -ra; родств. санскр. matar-, греч. щхцр, лат. mater, арм. mair, д.-ирл. mathir, д.-верх.-нем. mnoter, слав. * mati < и.-е. * mater 'мать';
d@nd | эг, -r]i — 'жених, зять'; ср.: лит.алб. dhënd | ër, -ri; родств. литов.zéntas, слав.*zçtb, лат.gener 'зять';
nar]i, -u — 'муж'; ср.: лит.алб. njeri, -n 'человек'; родств. санскр. nâr- 'мужчина, муж', арм. air 'мужчина, муж, человек' àvqç 'мужчина, муж', лат. nerionsns 'стойкий, сильный', д.-ирл. nert 'мужчины (собирательное)';
gru, -ja — 'жена'; ср.: лит. алб.grna, -ja; родств. греч. yçavç
с i * Л с i
'старуха' < и.-е. ger@- 'стареть';
vjix|@r, -ri — 'свекор'; ср.: лит.алб. vjeh|ërr, -rri 'свекор, тесть'; родств. санскр.svâsnra-, лат.socer, греч.Èkvqôç, слав.*svekrb, литов. sësrnas, готск. swaihra и т. д.;
vjix| @r, -ra — 'свекровь'; ср.: лит. алб. vjeh |ërr, -rra 'свекровь, теща', родств. санскр. svasru-, лат. socrns, греч. екира, арм. skesnr, слав. * svekry ,*svekrbve и т. д.;
nus| e, -a — 'невеста, невестка'; ср.: лит. алб. nns|e, -ja, про-тоалб. *snusâ > nnsë, санскр. snrna 'невеста', д.-верх.-нем. snnr, д.-норв. snor;
Çabej 1976; 1982; 1996; 2002; 2006; 2014; Orel 1998] и материалы Албанского диалектологического атласа [ADGjSh 2008]. Сбор материала производился в ходе экспедиции 2011 г. в с. Жовтневом по лексической программе МДАБЯ «Семья и семейный этикет» [Домосилецкая и др. 1997]. Параллели, зафиксированные в албанском идиоме Приазовья, цит. по: [Руднева 2012a;b].
ndr]ik| ul, -la — 'кума'; ср.: лит. алб. ndrikull, -а < лат. matricula12.
Как и в общеалбанском, одним из способов номинации родственников в исследуемом говоре являются притяжательные местоимения: t}im?it 'мои' в значении 'родители' (лит. алб. njerezit e mi 'родственники, родня', дословно 'мои люди'; ср. также кальку ljUdi moi 'мои люди, родственники, родня' в говоре славян-мусульман Голоборды). Особенностью говора, не характерной для албанского языка в целом, является употребление в этой функции лексикализованной артиклевой формы возвратного местоимения 'себя' в косвенном падеже: i vatiwut 'свой, родственник', a vatiwut 'своя, родственница', to vatiwut 'свои, родственники'; ср.: лит. серб.-хорв. ceoj 'свой, родственник', ceojma 'родня', лит. болг. свой човек 'свой, близкий человек'.
Большинство терминов родства и вокативов, употребляемых при обращении к родственникам, в албанском говоре с. Жовтневого представляет собой славянские (в основном болгарские) и тюркские (преимущественно гагаузские) заимствования13: sanseP | e, -a — 'род'; ср.: гагауз. senselä, алб. fis; tat| e, -i — 'отец'; ср.: алб. at| ё, -i, диал. алб. tat|ё, -а, болг. тате, татко, рус. тятя, тата, диал. укр. тато;
12
В приазовских материалах Е.А.Рудневой [Руднева 2012a;b] зафиксирована также албанская лексема латинского происхождения: fsm'fP | e / fam? il | e, -a 'ребенок' (ср.: лит.алб. femij|ё, -а; связано с лат. familia 'семья'), которая, однако, не является частотной. Данную лексему не удалось обнаружить в с. Жовтневом; когда речь идет о ребенке, чаще всего употребляются слова djaV, -i 'мальчик, сын', fäp| -a 'девочка, дочь'. Некоторые архаичные лексемы полностью утрачены: например, вместо лит. алб. njerke ' мачеха' (< лат. noverca) в говоре албанцев Украины употребляется описательная номинация a dyjta mamo ' вторая мать'.
13
Определяя период и непосредственный источник заимствования, важно понимать, что заимствованные славянские лексемы могли войти в лексическую систему говора как до «арнаутского» переселения (общеалбанские или локальные албанские славизмы), так и после него (болгаризмы, заимствованные в говор в период пребывания на территории Болгарии или в Буджаке; русизмы, украинизмы). Тюркизмы в говоре также могут относиться либо к периоду до переселения (общеалбанские или локальные албанские турцизмы, например, bacanak, -u' свояк, обращение мужей сестер друг к другу'; ср.: тур. bacanak, лит. алб. baxhanak, болг. бажанак, гагауз. bacanak), либо ко времени более поздних контактов с гагаузским языком (заимствования из гагаузского нехарактерны для общеалбанского и свойственны только говору албанцев Украины).
mam|o, -и — 'мать'; ср.: алб. ёт|ё, -а, тёт|ё, -а 'мать', рус. и болг. мама, болг. зват. мамо;
died|e/ ded|o, -и — 'дед'; ср.: алб.gjysh, -i, рус.дед, болг. дядо;
man' | e, -a — 'бабка'; ср.: алб.gjysh |e, -ja, гагауз. mali, mane14; bab | o, -и — обращение к бабке /пожилой женщине, обращение к теще;' знахарка, повитуха'; ср.: алб. gjysh | e, -ja, рус. и болг. баба, диал. болг. баба — обращение к свекрови;
tfitf, -i/ tfitf | o, -и — 'дядя по отцу'; ср.: лит. алб.xhaxh |ё, -a, lal | a, -i в тоскских диалектах, сев.-вост. гег. и среднегег. mil | э, -a, ю.-гег. i^a' | э, -a, сев.-зап. гег. a-a, ирф, -i в говоре Мирдиты и др. [ADGjSh 2008: 242], болг. чичо, диал. болг. чичка, гагауз. amuca, gigu;
и> o, -и — 'дядя по матери'; ср.: лит. и диал. алб. daj|ё, -a, болг. (в)уйчо/(в)уйко, гагауз. dayka, uy$u;
tot| o, -и — 'тетка по отцу, тетка по матери'; ср.: алб. hall | ё, -a 'тетка по отцу' и tez | e, -ja 'тетка по матери', болг. тета, тетка'тетка';
bat| e, -i — 1) 'старший брат'; 2) форма вежливого, почтительного обращения к старшему брату; 3)'старший брат мужа'; 4) обращение к старшему брату мужа; 5) добавляется к имени при обращении к мужчине, старшему по возрасту, в знак почтения и уважения; ср.: диал. болг. бата 'старший брат', бате, бачо 'обращение к старшему брату', гагауз. bati, batu;
drag1 inkou — 1) 'младший брат мужа или жены'; 2) обращение к младшему брату мужа или жены; ср.: болг. драгинко 'деверь, младший брат мужа', гагауз. draginku 'деверь, шурин' (в Приазовье в том же значении используется лексема b'ifa; ср.: гагауз. ba§a 'младший брат мужа');
kak| o, -и — 1)'старшая сестра'; 2) обращение к старшей сестре; 3)'старшая сестра мужа'; 4) обращение к старшей сестре мужа; 5) добавляется к имени при обращении к женщине, старшей по
14 В Приазовьеmâïe — ' бабка по отцу', bâb| o, -и — 'бабка по матери'; ср.: mâï'e, mân'i в разных диалектах гагаузского [Шабашов 2002: 135]. Термин mâï'e/ mâPi, представляющий собой звательную форму от болг. майка, был заимствован гагаузами у болгар [Квилинкова 2016].
возрасту, в знак почтения и уважения; ср.: болг. кака 'старшая сестра'15, како — обращение к старшей сестре или к старшей по возрасту женщине, гагауз. kaku;
kaV ín|o, -u,-a — 1) 'младшая сестра мужа или жены'; 2) обращение к младшей сестре мужа или жены; ср.: болг. калина 'почтительное название золовки, а также других родственниц мужа' (в албанских селах Приазовья зафиксирован термин kjiráts| o, -a; ср.: болг. кераца (диал., устар.) — 1) 'горожанка, госпожа'; 2) 'способ по-вязывания платка у молодых девушек, невесток' (< греч. керат^а), гагауз. kira^a 'младшая сестра мужа');
jen1 íft@ — 1) 'муж сестры'; 2) 'муж старшей сестры'; 3) 'муж сестры отца или сестры матери'; ср.: гагауз. eni§te/eni§ta (в Приазовье tatín; ср.: болг. memин 'муж сестры матери')16;
bUlj|o,-u,-a — 1)'женадядиилибрата';2)уважительноеоб-ращение к жене дяди или брата, а также к женщине, старшей по возрасту; 3) обращение к замужней женщине; ср.: алб. kunat |ё, -a 'жена брата', teto, -ja 'тетя' (обычно в детской речи), болг. буля 'невестка (жена брата), свояченица', гагауз. bulü;
kajínjS, -u — 1) 'брат жены'; 2) обращение к брату жены; ср.: алб. kunat, -i, болг. каинче/каинчо, гагауз. kayingu 'деверь, шурин';
baldjísk|э, -a(вПриазовье baldísk|э, -a) — 'сестражены'; ср.: лит. алб. kunat | ё, -a, тур. baldiz, болг. балдъза/балдъзка, гагауз. beldeza.
Перечисленные (относительно недавние) заимствования обладают высокой степенью освоенности в говоре, наряду с более архаичными балканизмами (например: ba^anak). Проводя границу между «своим» и «чужим» в терминосистеме родства, албанцы с. Жовтневого склонны чаще противопоставлять «свою» лексему русской, редко — гагаузской, почти никогда — болгарской:
15 «Болг. кака 'старшая сестра' толкуют как слово „детского лепета", упуская из виду некоторые родственные слова» [Трубачев 2006: 71].
16 Как отмечает А. В. Шабашов [1998: 21], основываясь на данных экспедиционной поездки в с. Жовтневом, совершенной им в 1997 г., «если в прошлом муж сестры матери и муж сестры отца (в албанском говоре — прим. М. М.) обозначались термином „т'этин", то сейчас их, как сообщают информаторы, стало „модным" называть „йэн'ишт'э" (гагаузский по происхождению термин)». В локальном варианте Приазовья упомянутая гагаузская лексема не зафиксирована, и это, наряду с оценками информантов А. В. Шабашова, дает основание считать ее позднейшим заимствованием, затронувшим только албанский говор с. Жовтневого.
(1) sji=rúsat дядя мамин брат a sji=néwo úfo
' по-русски — дядя, мамин брат, а по-нашему — учо'
(2) tjúikjíft9 ikHnfí sji=tánt9 brafét zalaítan
' по-турецки (то есть по-гагаузски — прим.М.М.) — икинджи, а
по-нашему брачет говорят'17
Наиболее употребительные (и не всегда собственно албанские по происхождению!) термины родства становятся для албанцев с. Жовтневого маркерами, знание которых демонстрирует принадлежность к албанскому этносу и «отличает» албанца от представителей других этносов региона. Например, так воспринимается болгарское по происхождению слово báté ' старший брат'; ср. с албанскими селами Приазовья, где маркированной является лексема máljé ' бабка по отцу', известная даже детям и молодым людям, которые, как правило, практически не владеют говором, и регулярно употребляемая ими в речи на русском языке вместо русского бабка, бабушка' как образец «нашего», «албанского» слова [Руднева 2012a: 356].
2.2.
В условиях продолжающегося контакта языков и культур процесс заимствования затрагивает родинную, погребальную и свадебную терминологию, которая включает в себя как элементы базового лексикона, так и обрядовую лексику в узком смысле, обозначающую конкретные атрибуты, участников, части обряда.
Так, терминология родинной обрядности албанцев Буджака и Приазовья [Дугушина 2015] включает следующие лексемы для обозначения рожающей или только что родившей младенца женщины: Péxón|a, -a — 'роженица'; ср.: лит.алб.lehon|ё, -а, болг.леонка, лехунка, арум. lihoana ' роженица' [БЕР 1986: 361, 379] < греч.Xe%mva 'роженица' (от Xsym ' укладывать в постель');
PéxúsIa, -a — ' роженица'; ср.: болг.лехуса, лахуса, лауса и др., рум. lehusa, тур. logusa ' роженица' [БЕР 1986: 361, 379] < греч. Xe%ovoa и Хе%т, -ovg ' лежащая в постели, роженица' (от Xsym укладывать в постель').
17 > >
ik1in^í, bratfét — 'двоюродный брат'; ср.: гагауз.ikinci ' второй', болг. братовчед, диал. братучед 'двоюродный брат'.
Обе лексемы представлены на албанской диалектной карте: диал. алб. 1ёЪ6п|э, -а употребляется в тоскских, южногегских говорах и среднегегских говорах на территории Албании (кроме Дибры), а диал. алб. ЫЪи:в, -а встречается в большинстве северногегских говоров на территории Македонии, Косова, Черногории, в Большой Мальсии и Дукагьине [АБС]'8Ь 2008: 204]. Учитывая принадлежность говора албанцев Украины к север-нотоскским говорам албанского языка и длительную историю контактов с болгарским, следует считать лексему Рёхбпэ 'роженица' в этом говоре более архаичной, а лексему Рёхивэ с тем же значением — более поздним заимствованием из болгарского языка.
В системе наименований праздников, связанных с рождением ребенка, архаичные албанские лексемы соседствуют с поздними заимствованиями из болгарского языка, появление которых было сопряжено с изменениями самой структуры соответствующего обряда: родап!к — 'праздник, который устраивают на сороковой день после рождения ребенка'; ср.: диал. алб.poganík/boganík 'обрядовый хлеб, который разламывают над головой новорожденного и едят в третью ночь после его появления на свет', 'праздничный ужин по этому случаю' < греч. (a)лoyovíкLa 'праздник, справляемый после рождения первенца';
каёё/ — 'коллективное посещение роженицы на третий и девятый дни после рождения ребенка'; ср.: диал. болг. кадеж/къдеж 'дым', кадене 'праздник по случаю рождения ребенка' (Добруджа). «Двухчастная» модель празднования родин заимствована албанцами с. Жовтневого у болгар [Дугушина 2015: 211-213].
В терминологии погребальной обрядности албанцев также обнаруживаются лексемы различного происхождения, используемые для обозначения основных атрибутов «албанского» похоронного обряда (подробнее см.: [Ермолин 2011]): $Шпд|э, -а — 'смертный узел'; ср.: лит.алб.xhung|ё, -а 'комок, выпуклость, узел';
kёtk| э, -а — 'букетик, который кладется в гроб покойному'; ср.: болг. китка 'букет цветов, связка, пучок';
j6lЬёz| э, -1 — 'саван' < гагауз.¡о1 'путь' и Ьвг 'ткань' (букв. 'ткань пути').
На тесные связи албанцев с. Жовтневого с болгарами и гагаузами, выражавшиеся, в частности, в заключении
межэтнических браков, указывает заимствование в албанский говор болгарской и в меньшей степени гагаузской свадебной терминологии:
рг6/к | э, -а — ' подарок, вручаемый посаженой матерью (кумой) молодой жене через некоторое время после свадьбы, когда молодая просит у кумы прощения'; ср.: диал. болг. прошка ' подарок молодоженам на свадьбу' (Варненская обл.), посещение кума молодоженами через некоторое время после свадьбы, когда молодая кланяется куму и просит у него прощения; обе стороны обмениваются подарками' (Пирдоп, Смолско) и т. д.;
^1сРапк|э, -а — ' посиделки'; ср.: болг. седянка, сидянка; zёstra — ' приданое невесты в виде земли'; ср.: болг.зестра < рум.гевЬге' имущество, богатство';
zg6danj (к, -и — ' жених, обрученный' и zg6danj íts|э, -а — ' невеста, обрученная'; ср.: сев.-болг. (с)годеник, (с)годеница;
siu1jёttjís — ' заставить невесту говорить в доме жениха' (комплекс обрядовых действий, которые осуществляет кума невесты) < гагауз. зоЫшаа ' заставить говорить'.
2.3.
Культурные заимствования в албанском говоре с. Жовтневого довольно многочисленны и хронологически неоднородны. Более ранний пласт составляют лексемы, которые могут быть охарактеризованы как общебалканские или, по крайней мере, характерные для двух и более балканских языков. Например, лексемы говора катаг| э, -а — ' окно'18 и d6lap ' ниша, стенной шкафчик без дверей'19 обозначают реалии, в разное время появившиеся на Балканах. Архаичные стенные шкафы в виде ниш сегодня можно увидеть лишь в традиционных домах в Албании, в то время как створчатый шкаф стал частью обстановки албанского городского дома, а затем и крестьянского жилища не ранее ХУШ-Х1Хвв. Учитывая это обстоятельство, грецизм катагё следует считать более
18
Ср.: греч. катара ' комната', катара ' свод, арка, паутина', алб. катаге ' стенной шкаф, ниша без дверцы', болг. камара — в одном из значений ' стенной шкаф без дверей', диал. болг. камарче' шкафчик'.
19 От тур. 4о1ар ' шкаф'; ср.: лит. алб. йо11ар и болг. долап ' шкаф', а также в другом значении: диал. алб. (среднегег.) d6iap/ daiap ' окно' [АБО]8Ь 2008: 348] и диал. болг. долапка 'окно' на юге Болгарии [БЕР 1971: 409].
ранним заимствованием исследуемого говора, чем турцизм dolap, вошедший в исследуемый говор через посредство болгарского языка в постмиграционный («болгарский» или «буджакский») период.
2.4.
Наиболее поздний пласт иноязычной лексики в албанском говоре с. Жовтневого составляют многочисленные культурные заимствования из русского языка — наименования всех реалий, вошедших в жизнь албанцев Украины в советский и постсоветский период (сельскохозяйственных машин и иных механизмов, профессий, организаций). Русизмы отличаются высокой частотностью, не имеют в говоре соответствий иного происхождения и при употреблении в албанской речи получают соответствующее грамматическое оформление. Заимствованные существительные адаптируются в соответствии с одним из типов именного склонения: lafk| э, -a'лавка, магазин' — n'i iafk@-t <в магазин-80.ШС.БЕР> 'в магазин, -е', matiilk| э, -a 'мобильный телефон' — mati ilk@-n a=zbor-a <мобильный.телефон-80.лсс.0ЕР 380.АСС=терять.Л0К-Л0К.180> 'я потерял мобильный телефон', t'il'iv'iz@r, -i 'телевизор' — blev-a t'iPiv"iz@r-n@ <покупать.Л0К-Л0К.^ телевизор^.ЛСС.БЕР> 'я купил телевизор'. Глаголы заимствуются в инфинитиве и употребляются в составе конструкции «спрягаемый глагол birn ' делаю' + русский инфинитив»: a'и mu=bUr-э zvan'it' <3SG.N0M 180.0ЛТ=делать.Л0К-Л0К.380 звонить> ' он мне позвонил'. При этом для албанского говора с. Жовтневого (и говора албанцев Украины в целом) нехарактерно проникновение заимствований из русского языка в сферу обрядовой терминологии, терминологию родства и базовый лексикон в целом.
3. Заключение
Албанский говор полиэтничного села Жовтневого демонстрирует достаточно хорошую сохранность и продолжает использоваться в повседневном общении наряду с титульными языками других этнических групп, проживающих в селе.
Лексическая система говора представляет собой отражение контактов его носителей с иноязычным и иноэтничным населением, происходивших вплоть до настоящего времени. Так, с появлением новых реалий и изменениями культурно-исторического фона связано употребление в говоре общеалбанских (и общебалканских)
турцизмов и грецизмов, а также специфичных для него поздних заимствований из русского языка. Главным условием появления в культурном и базовом лексиконе албанского говора заимствованных лексем из болгарского и гагаузского языков следует считать устойчивый би- или полилингвизм — владение албанским и болгарским, албанским и гагаузским, либо всеми тремя упомянутыми языками — и отсутствие необходимости в «лингва франка» для повседневного общения между представителями разных этносов, населяющих Жовтневое. Подобная ситуация, как представляется, была характерна для с. Жовтневого в XIX — начале XX вв., и большую часть болгарских и гагаузских лексем в албанском говоре следует относить именно к этому периоду.
Современная языковая ситуация в с.Жовтневом характеризуется доминацией русского языка и сужением языкового репертуара молодого поколения жителей села: большинство владеет русским и не более чем одним титульным языком этнических групп, проживающих в селе. Собственно лингвистическим последствием этих изменений является ослабевание албанско-гагаузско-болгарского контактноязыкового взаимодействия и, соответственно, угасание процессов заимствования гагаузских и болгарских элементов в албанский говор.
Список условных сокращений
1, 2, 3 — лицо у глаголов и местоимений; алб. — албанский; англ. — английский; арм. — армянский; арум. — арумынский; болг. — болгарский; гагауз. — гагаузский; готск. — готский; греч. — греческий; диал. — диалектная форма/лексема; д.-верх.-нем. — древневерхненемецкий; д.-ирл. — древнеирландский; д.-исл. — древнеисландский; д.-норв. — древненорвежский; зват. — звательный падеж; и.-е. — индоевропейский; лат. — латинский; латыш. — латышский; лит. — литературная форма; литов. — литовский; мн.ч. — множественное число; молд. — молдавский; протоалб. — протоалбанский; родств. — родственная лексема; рум. — румынский; рус. — русский; санскр. — санскрит; сев.-болг. — североболгарский; сев.-вост. гег. — северо-восточный гег-ский; сев.-зап. гег. — северо-западный гегский; серб.-хорв. — сербохорватский; слав. — славянский; среднегег. — среднегегский; тур. — турецкий; укр. — украинский; устар. — устаревшая лексема; ю.-гег. — южногег-ский; acc — аккузатив; aor — аорист; dat — датив; def — определенная
форма/показатель определенности; f — женский род; indf — неопределенная форма/показатель неопределенности; loc — локатив; nom — номинатив; pl — множественное число; poss — посессивность (притяжательное
местоимение); prs — настоящее время; sg — единственное число.
Литература
Баранова, Викторова 2009 — В.В.Баранова, К.В.Викторова. Румейский язык в Приазовье (Гл. 4) // М. Л. Кисилиер (отв. ред.). Язык и культура мариупольских греков. Т. 1. Лингвистическая и этнокультурная ситуация в греческих селах Приазовья. По материалам экспедиций 2001-2004 гг. СПб.: Алетейя, 2009. С. 97-112.
БЕР 1971 — В.И.Георгиев (ред.). Български етимологичен речник. Т.I. А-З. София: Изд-во на Българската академия на науките, 1971.
БЕР 1979 — В.И.Георгиев (ред.). Български етимологичен речник. Т.II. И-Крепя. София: Изд-во на Българската академия на науките, 1979.
БЕР 1986 — В.И.Георгиев (ред.). Български етимологичен речник. Т.III. Крес-Минго. София: Изд-во на Българската академия на науките, 1986.
БЕР 1995 — В. И. Георгиев, И. Дуриданов (ред.). Български етимологичен речник. Т. IV. Мйнго-Шдам. София: Академично изд-во «Проф. Марин Дринов», 1995.
БЕР 1999 — И. Дуриданов (отг. ред.). Български етимологичен речник. Т. V. Падеж-Пуска. София: Академично изд-во «Проф. Марин Дринов», 1999.
БЕР 2002 — М.Рачева, Т. А. Тодоров (ред.). Български етимологичен речник. Т. VI. Пускам-Словар. София: Академично изд-во «Проф. Марин Дринов», 2002.
БЕР 2010 — Т. А. Тодоров (отг. ред.). Български етимологичен речник. Т. VII. Слово-Терясвам. София: Академично изд-во «Проф. Марин Дринов», 2010.
Бичурина 2006 — Н.М.Бичурина. Этническая самоидентификация и перспективы сохранения титульного языка (на примере албанской речевой общности Приазовья). Дипломная работа. СПбГУ, СПб., 2006.
Вахтин, Головко 2004 — Н.Б.Вахтин, Е.В.Головко. Социолингвистика и социология языка. СПб.: Гуманитарная Академия — Европейский университет, 2004.
Викторова 2007 — К.В.Викторова. Языковой сдвиг как социолингвистическое явление // Н.Б.Вахтин (отв.ред.). Языковые изменения в условиях языкового сдвига. Сборник статей. СПб.: Нестор-История, 2007. С. 59-85.
Дерментли 2011 — А. К. Дерментли. Албанцы на юге Бессарабии (конец XVIII в. — 90-е гг. XXв.). Льв1в: Укр. академ!я друкарства, 2011.
Домосилецкая и др. 1997 — М.В. Домосилецкая, А. В. Жугра, Г. П.Клепикова. Малый диалектологический атлас балканских языков: Лексическая программа. СПб.: ИЛИ РАН, 1997.
Дугушина 2015 — А. С. Дугушина. Родины в традиции албанцев Украины: этнокультурная специфика и инокультурные элементы // М. М. Макарцев, И. А. Седакова, Т. В. Цивьян (ред.). Балканский тезаурус: Начало [Балканские чтения 13. Тезисы и материалы]. М.: Ин-т славяноведения РАН, 2015. С. 209-213.
Ермолин 2011 — Д. С. Ермолин. Цвет на границе миров: семантика цвета в похоронной обрядности албанцев Приазовья//М. М. Макарцев, И. А. Седакова, Т. В. Цивьян (ред.). Балканский спектр: от света к цвету [Балканские чтения 11. Тезисы и материалы]. М.: Ин-т славяноведения РАН, 2011. С. 100-104.
Ермолин 2012 — Д. С. Ермолин. Этнокультурные стереотипы потомков балканских колонистов Буджака и Приазовья (по материалам экспедиций 2012 г.) //Музей. Традиции. Этничность2, 2012. С. 124-134.
Жугра, Шарапова 1998 — А. В. Жугра, Л. В. Шарапова. Говор албанцев Украи-ны//Ю. К. Кузьменко (отв. ред.). Этнолингвистические исследования. Взаимодействие языков и диалектов. СПб.: ИЛИ РАН, 1998. С. 117151.
Иванова 2000 — Ю. В. Иванова. Албанские села в Приазовье. Этнографические наблюдения за пятьдесят лет // З. П. Соколова (отв. ред.). Итоги полевых исследований. М.: ИЭА РАН, 2000. С. 40-53.
Квилинкова 2016 — Е.Н. Квилинкова. Славянские термины родства в гагаузском языке. (http://serin.su/publ/kvilinkova_e_n_slavjanskie_terminy_ rodstva_v_gagauzskom_jazyke/1-1-0-14)
Кеппен 1861 — П. Кеппенъ. Хронологическш указатель матерiаловъ для исторш инородцевъ Европейской Россш. Составленъ подъ руковод-ствомъ Петра Кеппена. Санктпетербургъ: Въ типографш Императорской Академш Наукъ, 1861.
Кисилиер 2016 — М. Л. Кисилиер. Аналитические формы настоящего времени и имперфекта в цаконском диалекте новогреческого языка // Acta Lingüistica Petropolitana. Труды Института лингвистических исследований РАН XII, 3, 2016. С. 93-109.
Котова 1956 — Н. В. Котова. Материалы по албанской диалектологии (албанские говоры Украины) //Ученые записки Института славяноведения XIII, 1956. С. 254-287.
Маринов 1960 — В. Маринов. Миналото от с. Девня, Провадийско, с оглед на «арнаутите» в Североизточна България // В. И. Георгиев (отг. ред.). Езиковедско-етнографски изследвания в памет на академик Стоян Романски. София: Българска академия на науките, 1960. С. 591-619.
Морозова 2013 — М. С.Морозова. Говор албанцев Украины: эволюция диалектной системы в условиях языкового контакта. Дис.... канд. фи-лол. наук. ИЛИ РАН, СПб., 2013.
Новик 2011 — А. А. Новик. Самосознание албанцев Украины: исторический, лингвистический и экстралингвистический контексты // Этнографическое обозрение 5, 2011. С. 75-90.
Новик 2013 — А.А.Новик. Вопросы идентичности // А.Н.Соболев, А. А. Новик (ред.). Голо Бордо (Gollobordë), Албания. Из материалов балканской экспедиции РАН и СПбГУ 2008-2010 гг. СПб. — Munchen: Наука — Otto Sagner Verlag, 2013. С. 177-182.
Руднева 2012a — Е. А. Руднева. Система терминов родства в албанском говоре села Георгиевка //М. В. Домосилецкая, А. В. Жугра, М. С. Морозова, А. Ю. Русаков (ред.). Современная албанистика: достижения и перспективы. Сборник статей. СПб.: Нестор-История, 2012. С. 352-362.
Руднева 2012b — Е. А. Руднева. Система терминов родства в албанском говоре украинского Приазовья // В. А. Попов (отв. ред.). Алгебра родства. Вып. 13. СПб.: МАЭ РАН, 2012. С. 169-186.
Трубачев 1985 — О. Н.Трубачев. Языкознание и этногенез славян. V. Самоназвание и самосознание//Вопросы языкознания4, 1985. С. 3-17.
Трубачев 2006 — О. Н. Трубачев. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. Изд. 2-е, испр. и доп. М.: КомКнига, 2006.
Шабашов 1998 — А. В. Шабашов. Система родства албанцев. 2. Система родства албанцев Украины // Записки исторического факультета 7, 1998. С. 20-25.
Шабашов 2002 — А. В. Шабашов. Гагаузы: система терминов родства и происхождение народа. Одесса: Астропринт, 2002.
ADGjSh 2008 — J.Gjinari, B.Beci, Gj. Shkurtaj, Xh. Gosturani. Atlasi dialek-tologjik i gjuhës shqipe. V. II. Napoli — Tiranë: Université degli Studi di Napoli L'Orientale, Dipartimento di Studi dell'Europa Orientale — Akademia e Shkencave e Shqipërisë, Instituti i Gjuhësisë dhe i Letërsisë, 2008.
Çabej1976 — E. Çabej. Studime etimologjike në fushë të shqipes. Bleu II. A-B. Tiranë: Akademia e Shkencave e RPS të Shqipërisë — Shtypshkronja «Mihal Duri», 1976.
Çabej 1982 — E. Çabej. Studime etimologjike në fushë të shqipes. Bleu I. Hyrja. Tiranë: Akademia e Shkencave e RPS të Shqipërisë — Shtypshkronja «Mihal Duri», 1982.
Çabej1996 — E. Çabej. Studime etimologjike në fushë të shqipes. Bleu IV. Dh-J. Përgat. për shtyp nga S. Mansaku dhe A. Omari. Tiranë: Akademia e Shkencave e Republikës së Shqipërisë, 1996.
Çabej2002 — E. Çabej. Studime etimologjike në fushë të shqipes. Bleu VI.
N-Rr. Pärgat. pärbotim nga S. Mansaku, A. Omari dhe B. ^abej. Tiranä: Akademia e Shkencave e Republikäs sä Shqipärisä, 2002.
^abej'2006 — E.^abej. Studime etimologjike nä fushä tä shqipes. Bleu VII. S-Zh. Pärgat. pärbotim nga S. Mansaku, A. Omari dhe B. ^abej. Tiranä: Akademia e Shkencave e Republikäs sä Shqipärisä — ILAR, 2006.
^abej'2014 — E. ^abej. Studime etimologjike nä fushä tä shqipes. Bleu V. K-M. Pärgat. pärbotim nga B. ^abej, A. Omari, S. Mansaku. Tiranä: Botime gabej, 2014.
Cebotari, Dron 2002 — P. Cebotari, I.Dron (alcät.). Gagauzga-rusga-rominca sözlük. Гагаузско-русско-молдавский словарь. Dic|ionar gägäuz-rus-roman. Chifinäu: Pontos, 2002.
Haspelmath 2009 — M. Haspelmath. Lexical borrowing: concepts and issues // M. Haspelmath, U. Tadmor (eds.). Loanwords in the World's Languages: a Comparative Handbook. Berlin: Mouton de Gruyter, 2009. P. 35-54.
Myers-Scotton 2002 — C. Myers-Scotton. Contact Linguistics: Bilingual Encounters and Grammatical Outcomes. Oxford: Oxford University Press, 2002.
Orel 1998 — V. Orel. Albanian Etymological Dictionary. Leiden — Boston — Köln: Brill, 1998.
Voronina etal. 1996 — I. Voronina, M.Domosileckaja, L. Sharapova. E folmja e shqiptaräve tä Ukrainäs. Shkup: Shkupi, 1996.
