CC BY
39
УДК 821.161.1.09"19"
Дегтерев Николай Александрович
Череповецкий государственный университет
koldeg@mail.ru
АКСИОЛОГИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМАТИКА ТЕЛЕСНЫХ НАКАЗАНИЙ В «ОЧЕРКАХ БУРСЫ» Н.Г. ПОМЯЛОВСКОГО
В данной статье рассматривается тема телесных наказаний в «Очерках бурсы» Н.Г. Помяловского и способы ее раскрытия. Автор анализирует приемы, позволяющие Помяловскому обозначить аксиологическую проблематику телесных наказаний. Во-первых, это повторы, которые обнаруживают себя как на уровне эпизодов-сцен насилия, так и на уровне описательных деталей. Во-вторых - антитеза учеников и учителей и одновременно их неочевидное подобие. Отмечается роль в создании художественного эффекта взаимодействия документально-публицистического и художественного дискурсов. На основании проведенного анализа делается вывод о связи аксиологической проблематики произведения Помяловского с христианской составляющей русской литературы, а также о неразрешимости - в пределах художественного мира произведения - конфликта, возникающего из парадоксального соединения тем детства и физического насилия.
Ключевые слова: телесные наказания, аксиология, Помяловский, «Очерки бурсы», повтор, композиционный прием, персонаж.
Очерк «Зимний вечер в бурсе», появившийся в майской книжке журнала братьев Достоевских «Время» в 1862 году, стал первым художественным произведением, где вопрос о телесных наказаниях бурсаков был поставлен со всей остротой. К этому времени уже появились некоторые литературные (публицистические) труды, в которых поднималась тема физического и морального воздействия на учащихся. Так, в 1858 году в Лейпциге (затем - в Париже и Лондоне) вышла книга священника И.С. Бел-люстина «Описание сельского духовенства», где достаточно подробно рассматривался вопрос о телесных наказаниях в русских духовных училищах. 1860 год был отмечен публикацией статьи Н.А. Добролюбова «Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами», где «вопрос о розгах, о том: бить или не бить» [6, с. 9] анализировался на основе данных о светских учебных заведениях. Таким образом, «Очерки бурсы» оказались включены в общественно-литературный контекст обсуждения проблемы телесных наказаний.
Следует отметить, что отношение Н.Г. Помяловского к своему замыслу не было однозначным. Еще в 1859 году им был написан и отдан в печать рассказ «Долбня», ставший своего рода подготовкой к «Очеркам бурсы». Но вскоре автор забрал его из журнала. Он писал своему другу Н.А. Благовещенскому: «Ты напрасно думаешь, что книжка о духовных мое произведение. Мало того, я отдумал писать о бурсе, потому что не могу быть беспристрастным в этом деле. Я уже... составил было и отрывок. Но тут-то я понял, что не мне продавать бурсу, и выпросил статью назад» [4, с. 133]. Помяловский не мог быть беспристрастным потому, что в совокупности проучился в бурсе и семинарии четырнадцать лет (половину своей жизни). «Очерки бурсы» - главная и итоговая его книга -автобиографична; так что ужас, который испытывает читатель, знакомясь с «Очерками», был прожит Помяловским в реальности.
С другой стороны, общественная атмосфера, почти революционная, начала 1860-х годов как раз не требовала объективности и отстраненности. В этом смысле «страстные» «Очерки бурсы» были произведением своевременным и сразу же породили не менее эмоциональную реакцию. Помяловский даже был назван «Иудою-предателем» за «его клевету и злонамеренность» [1, с. 29]: настолько, видимо, описание автором бурсацкой жизни -и, в частности, телесных наказаний - в представлении некоторых его критиков - не соответствовало истинному положению вещей. Вопрос о том, клеветал ли Помяловский на родную бурсу, действительно спорный и, по существу, выходящий за рамки обсуждения художественного текста как вторичной реальности. Тем не менее упоминания о телесных наказаниях мы встречаем в огромном количестве текстов как художественного, так и документального (мемуарного) характера: в повести И.С. Никитина «Дневник семинариста», в воспоминаниях Н.П. Гилярова-Платонова, Е.Е. Голу -бинского, А.Л. Катанского, митрополита Леонтия Московского. «Очерки бурсы» в каком-то смысле были включены в этот длинный ряд воспоминаний на правах «человеческого документа» и, соответственно, могли вызывать и неприятие. Так, например, в воспоминаниях Н.И. Субботина мы можем прочесть: «Замечу кстати, что когда я учился в семинарии, было почти то самое, что описано в пресловутых рассказах о бурсе Помяловского, Ростиславлева, Беллюстина и других, - и должен, по совести, сказать, что тех ужасов, безобразий, жестокостей и бесчинств, какие изображаются у этих авторов, и подобия не видел я в нашей семинарии ни между учениками, ни в обществе наставников» [9, с. 109]. По-видимому, объяснить такое расхождение в воспоминаниях и художественных текстах можно не столько с учетом объективности/ субъективности авторов, но и реальных различий между духовными училищами, где наказание во многом зависело от педагогических приемов
126
Вестник КГУ ^ № 1. 2019
© Дегтерев Н.А., 2019
и уровня личности конкретных наставников. В любом случае писатель вправе видеть мир таким, каким он ему представляется; внести в изображаемую им картину свои акценты, усиливая важные для него ситуации, факты, положения.
Необходимо уточнить, что тема телесных наказаний является только частным случаем более общей темы - «кулачного права», о котором друг Н.Г. Помяловского Н.А. Благовещенский писал, что «в бурсе вообще» оно имеет «огромное значение» [4, с. 118]; и в то время, как с помощью этого «права» бурсаки организуют внутреннюю иерархию, «начальство, в свою очередь, бьет их всех» [4, с. 118].
Жанр очерка, находящийся «на стыке художественной литературы и публицистики» [5, с. 707], позволяет осветить какую-либо общественную проблему, используя средства изобразительности того и другого вида литературы. Как уже было отмечено, проблема телесных наказаний до появления произведения Помяловского присутствовала по преимуществу в публицистических текстах -многочисленные воспоминания появились позже. Из художественных произведений стоит отметить только напечатанную годом ранее (в «Воронежской беседе на 1861 г.») повесть И.С. Никитина «Дневник семинариста». Но и там лишь один раз упоминается карцер, а о телесных наказаниях сказано: «Ну, в семинарии у нас совсем не то: розги почти совсем устранены, а если и употребляются в дело, так это уж за что-нибудь особенное» [7, с. 420]. Правда, в примечаниях отмечено, что «цензурой был вычеркнут в «Дневнике семинариста» ряд мест, в том числе сцена, где показаны телесные наказания, которым подвергали семинаристов» [7, с. 675].
Однако именно эмоционально-экспрессивная, художественная природа «Очерков бурсы» породила острую, страстную реакцию читающей публики, о которой писали некоторые рецензенты. Важно понять, как удается Помяловскому достигнуть этого художественного эффекта, а для этого рассмотреть приемы, с помощью которых изображаются телесные наказания; определить их значение в создании образов персонажей, их композиционную роль.
Уже самое начало (сильное место) «Очерков бурсы» настраивает читателя на совершенно определенное восприятие изображаемого мира: «Класс кончился. Дети играют» [8, с. 260]. Автор акцентирует внимание на том, что речь пойдет о «детях», детстве - том возрастном периоде, который априорно не предполагает страданий и мучений. Тем контрастнее на фоне этой первой строки мучения бурсаков впоследствии и выглядят. Заметим в скобках, что слово «играют» в дальнейшем также «заиграет» различными оттенками, ведь «игры» бурсаков тоже весьма далеки от того, что привычно ассоциируется с детством.
Если же обратиться к другим сильными местам текста - концу первого очерка и концу всего произведения, которые так или иначе соотносятся с самым началом «Очерков бурсы», то мы обнаружим следующее. В обоих случаях речь идет именно о телесных наказаниях. Приведем последнее предложение первого очерка - «Зимний вечер в бурсе»: «На другой день были многие пересечены в бурсе, и многие напрасно...» [8, с. 298]. О концовке всех «Очерков бурсы» говорить сложнее, так как произведение осталось незавершенным из-за смерти автора. Тем не менее в последнем абзаце - логика его, конечно, не завершающая - это логика перехода к чему-то новому - говорится следующее: «Вместе с выходом старого инспектора по крайней мере наполовину уменьшились в училище спартанские наказания, бросили драть под колоколом, не заставляли держать кирпич в поднятой руке, стоя на коленях среди двора, нередко в грязи, не ставили коленями на ребро парты, не относили на рогожках жестоко сеченных учеников, начальство реже расшибало зубы и ломало ребра своим питомцам» [8, с. 418]. Если учитывать соотносительность сильных мест - начала и конца произведения, - то можно заключить, что в тексте «Очерков бурсы» происходит своеобразное сопряжение двух тем - тем детства и ужаса телесных наказаний. Это и создает художественный эффект произведения, о котором писали многие критики. Так, например, П.В. Анненков назвал «Очерки бурсы» «кровавыми страницами» [3]; на анонимного рецензента журнала «Время» чтение «Зимнего вечера в бурсе» произвело «тяжелое и безотрадное впечатление» [1, с. 28] и т. д.
Все главные герои «Очерков» - дети, хотя и разного возраста. Ю.И. Айхенвальд в статье, посвященной Помяловскому, писал: «Изобразитель бурсы - редкий психолог детского сознания» [2]. Первая строка текста только задает направление читательскому восприятию, чтобы в дальнейшем, раскрыв перед читателем ужасы бурсы, столкнуть эти две противоположные во всех смыслах темы. Таким образом, противопоставление - один из основных композиционных приемов «Очерков бурсы». Аксиологическое измерение основному конфликту, основанному на этом противопоставлении, придает то, что действие происходит в духовном учебном заведении. В разных культурах отношение к детству может сильно различаться (недаром Помяловский упоминает «спартанское воспитание»), но в христианской культуре, проповедующей Бога-Любовь, который именно детей поставил «примером для подражания» («... если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 18:3), «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко мне, ибо таковых есть Царство Небесное» (Мф. 19:14)), такое сопряжение тем детства и физического насилия особен-
Вестник КГУ № 1. 2019
127
но подчеркивает ценностную проблематику разворачивающегося конфликта.
Другой композиционный прием - повтор -проявляется в «Очерках бурсы» на двух уровнях. Во-первых, регулярно повторяются сами сцены телесных наказаний. Во-вторых, можно выделить и повторяющиеся детали, призванные создать художественный эффект и усилить впечатление, производимое сценами насилия. Так, например, на телах бурсаков после сечения остаются «полосы»: «. выстегивал в воздухе полосы, которые должны будут лечь на тело его товарища» [8, с. 273]; «.тело наказываемого было покрыто синими полосами» [8, с. 326], - иногда вместо «полос» упоминаются «рубцы». Неоднократно бурсаки вынуждены «таскать из своего тела прутья» [8, с. 315-316, с. 397]. Один из видов наказания - солить раны: «.жарили его линейкой по ладони, били по щекам, посыпали сеченое тело солью» [8, с. 269]; «Лобов вознес его на воздусях, а потом просолил насквозь сеченое тело» [8, с. 322]. Есть и чрезвычайно важный для нашей темы повторяющийся мотив «продажи души черту». Один из бурсаков «достал перочинный нож, разрезал себе руку и своей кровью написал на бумажке: «Дьявол, продаю тебе свою душу, только избавь меня от сеченья»» [8, с. 316]. Обобщая психологическое состояние воспитанников училища, автор пишет: «Ученики понимали, а в эту минуту особенно ясно сознали, что и при их житье-бытье подчас хоть продавай душу черту» [8, с. 316]. Необходимо отметить, что выражение «продавай душу черту» имеет в данном случае не только фразеологические коннотации. Прозвище одного из бурсаков - Сатана, сама бурса нередко именуется «адом». Все это позволяет сделать вывод, что для Помяловского было существенно важно подчеркнуть это соединение в бурсе «духовного» (так как бурса все-таки - духовное училище) и дьявольского. Более того, такое соединение еще более усиливает именно аксиологическую проблематику конфликта, так как, помимо педагогической, в нем появляется явственная религиозная составляющая.
Прием противопоставления очень хорошо виден в расстановке персонажей. Среди действующих лиц произведения можно выделить две большие группы - педагогов и учеников. Безусловно, внутри этих групп отношения также неоднородны, однако антитеза учеников и учителей, во-первых, гораздо более важна в смысловом отношении, во-вторых, неоднократно подчеркнута автором. Так, Помяловский пишет: «Аборигены училища, насильно посаженные за книгу, образовали из себя товарищество, которое стало во враждебные отношения к начальству и завещало своим потомкам ненависть к нему. Начальство, со своей стороны, также стало во враждебные отношения к товариществу» [8, с. 264]. В другом месте о началь-
стве сказано, что «ученики гадили ему злорадно и с местию» [8, с. 307]. Многие ситуации, описанные в книге, строятся на попытках «товарищества» (как в лице отдельных бурсаков, так и групп) каким-то образом уязвить учителей. Произвол же учителей в отношении бурсаков (см., например, последний абзац произведения, отрывок из которого приведен выше) описывается настолько часто и экспрессивно, что у читателя не остается сомнений в характере отношений учеников и учителей.
Однако это противопоставление осложняется парадоксальным сближением тех и других. Учителя в свое время тоже были бурсаками. Об одном из них - Лобове - автор замечает: «Что этот великий педагог в своей юности - недосечен или пересечен?» [8, с. 321] Другого учителя, Долбежина (заметим в скобках, что Долбежин, безусловно, - говорящая фамилия), Помяловский характеризует следующим образом: «Долбежин сам был точно отпетый. Он, как и товарищество, терпеть не мог городских и одному из них дал самое неприличное прозвище; фискала, пришедшего к нему наушничать, он отодрал не на живот, а на смерть; ученики вроде Гороблагодатского были его любимцами» [8, с. 322]. И, наконец, допускается прямое сравнение учителей с бурсаками, чьи портреты уже были представлены в произведении: «Лобов граничил по своему характеру к Тавле, Долбежин к Горобла-годатскому» [8, с. 325].
Это подобие, своеобразный семантический повтор, выполняет в произведении несколько функций. Во-первых, оно делает систему персонажей замкнутой, бурса становится неким герметичным миром, вынужденным повторять себя в различных поколениях. Это, кстати, и стало поводом для критики «Очерков.» П.В. Анненковым, упрекнувшим автора в том, что он не разглядел в жизни и не вывел в произведении никаких возможностей для изменений. Правда, статья Анненкова была написана после публикации первых двух, самых тяжелых, очерков. В дальнейшем, например у Помяловского, появляется учитель Краснов, персонаж из переходного времени бурсы, значительно более гуманный и образованный. Но и он, нужно заметить, не отказывается от телесных наказаний. Эта «замкнутость» системы персонажей и создает своеобразный эффект безвыходности, мрачности бурсы. Во-вторых, взаимное подобие учеников и учителей является и основой для уже выходящих за «пределы» описания бурсы авторских обобщений и инвектив. В публицистических отступлениях, многократно разбросанных в «Очерках», и, в частности, в случаях прямого обращения к читателю Помяловский рассуждает о феномене телесных наказаний. Подчеркивая, что «в описываемый нами период бурсы нравственный уровень товарищества и начальства был почти одинаков» [8, с. 327-328], он находит и оправдание для учителей: «Лобов,
128
Вестник КГУ ^ № 1. 2019
Долбежин, Батька и Краснов поневоле прибегали к насилию нравственному и физическому. Значит, вся причина главным образом не в учителях и не в бурсаках, а в бурсацкой науке, чтоб ей сгинуть с белого света» [8, с. 342]. Таким образом, негодование автора направлено не на «внутренний» мир бурсы, а куда-то вовне, где и нужно искать причины возникновения такой бурсы. Следовательно, и разрешение конфликта оказывается невозможным в пределах художественного мира произведения, конфликт давит своей неразрешимостью на героев.
Наконец, рассуждения о телесных наказаниях появляются и в публицистических отступлениях или прямых оценках изображенного в «Очерках бурсы», где, уже не прибегая к художественным средствам, Помяловский непосредственно ставит вопрос о телесных наказаниях, например: «Религия, хотя и не проповедуется она в бурсе, как у поклонника Магомета, огнем и мечом, но проповедуется розгой, голодом, дерганьем из головы волос, забиением и заушением» [8, с. 401]. Через несколько строк он продолжает: «Мы думаем, что бурсацкое начальство, поступая так, постепенно и незаметно, однако самым радикальным путем, направляет миросозерцание своих учеников к полному атеизму» [8, с. 401].
Подводя некоторые итоги, можно сделать вывод о том, что Помяловскому удается отчетливо обозначить аксиологическую проблематику основного конфликта произведения, возникающего при соположении тем детства и физического насилия в духовном учебном заведении. Конфликт этот, включенный в общественную полемику о телесных наказаниях начала 1860-х годов, «внутри» мира произведения остается неразрешимым. Однако писателю важнее всего поставить волнующие его вопросы и вызвать нравственную и эмоциональную реакцию читателя.
Библиографический список
1. Два слова о двух статьях // Время. - 1862. -№ 9. - С. 28-41.
2. Айхенвальд Ю.И. Помяловский [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://dugward.ru/ ИЪгагу/ротуа1оу8Ыу/аШепу_ротуа1оу8ЫуЫ:т1.
3. Анненков П.В. Г-н Помяловский [Электронный ресурс]. - Режим доступа: http://az.lib.ru/ay annenkow_p_w/text_0200.shtml.
4. Благовещенский Н.А. Николай Герасимович Помяловский // Современник. - 1864. - № 101. -С. 115-154.
5. Гордеева Е.Ю. Очерк // Литературная энциклопедия терминов и понятий / гл. ред. А.Н. Нико-люкин. - М.: Интелвак, 2001. - С. 707-709.
6. Добролюбов НА. Собрание сочинений: в 9 т. -М.; Л.: Гос. изд-во художеств. лит., 1963. - Т. 6. - 572 с.
7. Никитин И.С. Сочинения. - М.: Художе-ственная литература, 1980. - 717 с.
8. Помяловский Н.Г. Избранное. - М.: Советская Россия, 1980. - 432 с.
9. Субботин Н.И. Воспоминания. М.В. Ти-хонравов и А.М. Бухарев // Архимандрит Феодор (А.М. Бухарев): Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 1997. - С. 108-128.
References
1. Dva slova o dvuh stat'yah // Vremya. - 1862. -№ 9. - S. 28-41.
2. Ajhenval'd YU.I. Pomyalovskij [EHlektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://dugward.ru/library/ pomyalovskiy/aihenv_pomyalovskiy.html.
3. Annenkov P.V G-n Pomyalovskij [EHlektronnyj resurs]. - Rezhim dostupa: http://az.lib.ru/a/ annenkow_p_w/text_0200.shtml.
4. Blagoveshchenskij N.A. Nikolaj Gerasimovich Pomyalovskij // Sovremennik. - 1864. - № 101. -S. 115-154.
5. Gordeeva E.YU. Ocherk // Literaturnaya ehnciklopediya terminov i ponyatij / gl. red. A.N. Nikolyukin. - M.: Intelvak, 2001. - S. 707-709.
6. Dobrolyubov N.A. Sobranie sochinenij: v 9 t. - M.; L.: Gos. izd-vo hudozhestv. lit., 1963. - T. 6. - 572 s.
7. Nikitin I.S. Sochineniya. - M.: Hudozhestvennaya literatura, 1980. - 717 s.
8. Pomyalovskij N.G. Izbrannoe. - M.: Sovetskaya Rossiya, 1980. - 432 s.
9. Subbotin N.I. Vospominaniya. M.V. Tihonravov i A.M. Buharev // Arhimandrit Feodor (A.M. Buharev): Pro et contra. - SPb.: Izd-vo Russkogo Hristianskogo gumanitarnogo instituta, 1997. - S. 108-128.
Вестник КГУ ^J № 1. 2019
129
