CC BY
14Академик Легасов. Страницы истории1
Л.Н. Сумароков2
Международный центр научной и технической информации
Academician Legasov. Pages of a history3
L.N. Sumarokov4
International Centre of Scientific and Technical Information
Четыре скупые строчки в Советском энциклопедическом словаре, изданном в 1990 г.: «Легасов Валер. Ал. (1936—88). сов. химик-неорга-ник. Акад. АН СССР (1981). Тр. по химии благородных газов, плазмохимии. Лен. пр., Гос. пр. СССР (1976)»... Чуть больше — в вышедшем недавно Большом энциклопедическом словаре. Редакторы добавили следующее: «Был членом правительственной комиссии по устранению последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Покончил жизнь самоубийством».
Сегодня, когда со времени трагической смерти Валерия Алексеевича прошло уже более 10 лет, а последняя фраза вошла в «энциклопедический стандарт» и появилась в словаре еще после нескольких известных фамилий, она по-прежнему вызывает боль и ощущение совершенной несправедливости. Да и не ясно, какую смысловую нагрузку придают ей редакторы, в большинстве других случаев экономящие в своем издании буквально каждый символ?.. Тогда же, в 1988 году, то, что происходило в траурном зале Института атомной энергии им. Курчатова (ИАЭ), а чуть позже на Новодевичьем кладбище, помимо боли и неприятия, можно охарактеризовать только словами «шок и полная растерянность».
Ошеломленные сотрудники института, высказывавшие резкие, а порой самые невероятные объяснения причин самоубийства; коллеги из Академии наук, работники Совмина, ЦК и военно-промышленного комплекса; военные с генеральскими и маршальскими погонами скорбно проходили мимо гроба покойного, на голове которого почему-то выделялась черная бархатная «ученая» шапочка в стиле академика Зелинского. Большинство словно в оцепенении молчали, среди других слышался какой-то глухой ропот. В прощальной речи подавленного горем директора ИАЭ Анатолия Петровича Александрова прозвучали слова о том, что он уже стар, не раз думал и говорил, что скоро уйдет, а институт передаст в надежные руки своему первому заме-
1
2 3
П 4
НР
стителю Легасову... Так он хотел, но этого не случилось.
С Валерием Алексеевичем Легасовым я познакомился в конце 70-х годов. Произошло это так. В институте, где я тогда работал, основная проблематика заключалась в создании крупных электронных массивов по различным направлениям науки и техники и компьютерной обработке этих массивов с целью «выжимки» наиболее ценной информации в том числе для аналитических применений. Дело это в нашей стране было тогда совершенно новое, а нам в институте удалось достигнуть довольно существенных результатов. Теперь, с позиции возможностей Интернета и современных алгоритмов обработки текстов, многие из них показались бы простыми, но тогда, повторяю, дело только начиналось и уже получило определенное, в том числе и международное признание.
Я обратился через помощников к Президенту АН СССР, директору ИАЭ, с приглашением приехать. Он долго собирался, но, наконец, появился в институте вместе с тогдашним ректором МГУ вице-президентом АН СССР Анатолием Алексеевичем Логуновым. Был поздний вечер. Президент, которому было уже далеко за 70, выглядел очень усталым. Он расположился за столом и стал рассматривать разложенные на нем справочники и еще какие-то издания института. Я несколько раз пытался отвлечь его от этого, как мне казалось, довольно унылого занятия и перетащить к мониторам. Он решительно сопротивлялся, от разговора со мной уходил, лишь несколько раз повторив: «Нет-нет, Вы не правы. Справочники — это очень интересно». Наконец, все же уступил и пересел к дисплею. По мере того, как задавал вопросы и наблюдал за результатами поисков, лицо его все более светлело. На каком-то этапе сказал, что углубился уже в достаточно профессиональную область, связанную с особенностями канадских атомных реакторов. И тут на экране пошли канадские публикации. После этого Александров переменился окончатель-
Публикуется по материалам архива Маргариты Михайловны Легасовой — вдовы академика В.А.Легасова.
Работал в Организации Объединенных Наций по промышленному развитию (ЮНИДО) во время написания статьи. It is published on stuffs of archive of Margarita Mihajlovna Legasova — widow of academician V.A.Legasov.
Worked in the United Nations Industrial Development Organisation (UNIDO) during the article writing.
но. Обвел глазами мой кабинет с его многочисленными шкафами, полочками, папками и надписями и поинтересовался, как организовано мое рабочее место. Выслушав краткие пояснения, вдруг стал расспрашивать о моей параллельной работе в МИФИ. Меня это поразило, значит, он готовился к приезду заранее! Я рассказал, что моя кафедра готовит инженеров математиков по профилю системного анализа и информационных систем, изучаются курсы по менеджменту, читаются лекции по сопоставительной плановой и рыночной экономике, в частности, на базе известной (хотя тогда практически недоступной) книги Самуэльсона. Прощаясь, он сказал: «Ну что ж, все это интересно, и теперь по Вашим работам и научным интересам мне многое ясно. Могу ли я прислать для встречи с Вами моего первого заместителя по институту? Он почти такой же молодой, как и Вы». Тогда я и познакомился с В.А. Легасовым, который приехал ко мне в институт уже на следующий день.
К этому времени имя Валерия Алексеевича Легасова, как компетентного, авторитетного, энергичного специалиста, умевшего четко организовать и свою личную работу и работу всего института, было уже очень хорошо известно и в научных кругах, и в промышленности. Он курировал в ИАЭ вопросы атомных электростанций и атомной энергетики в целом, включая оборонные аспекты. Кто мог думать тогда, какие испытания и огромная ответственность лягут по долгу службы на его плечи в связи с катастрофой в Чернобыле? Он не участвовал, да просто по своему возрасту и не мог иметь никакого отношения ни к конструкции реактора на четвертом блоке Чернобыльской АЭС, ни к строительству сооружений. Но именно он с самых первых минут как член правительственной комиссии был привлечен к выяснению причин и ликвидации последствий Чернобыльской аварии и сразу, т.е. 26 апреля, вылетел на место катастрофы.
Вот как оценивал первые месяцы чернобыльских событий сам Валерий Алексеевич: «Такая неготовность, такая безалаберность. Сорок первый год, да еще в худшем варианте. С тем же Брестом, с тем же мужеством, с теми же отчаянностями, но с той же неготовностью».
5 мая 1986 года, впервые вернувшись всего на несколько часов в Москву, он буквально со слезами на глазах, скупо, только самым близким людям рассказывал об отсутствии элементарных препаратов и приборов для профилактики. В те дни никто не мог подсчитать число жертв аварии. Только значительно позже стали называть факты и цифры о больных обреченных детях, о том, что число больных ликвидаторов оценивают цифрой приблизительно равной 600 тысячам человек и есть опасения, что количество пораженных будет нарастать.
Чернобыльские события стали рубиконом в жизни ученого. Именно тогда Легасов стал активным сторонником полной информированности населения об особенностях АЭС, об уровнях радиации, опасных и безопасных для человека, о необходимости медицинского контроля, индивидуальных дозиметров и т.п. Именно тогда стало оформляться следующее направление его работ, связанное с техногенными проблемами и новой концепцией безопасности, которым он уделил огромное внимание в оставшиеся последние месяцы своей жизни.
Наше сотрудничество, а вместе с ним и товарищеские отношения при всем огромном различии наших положений в науке (и это я хорошо понимал) развивались исключительно быстро. Вскоре постоянный электронный доступ к массивам нашего института (в том числе к имеющимся у нас полным массивам Международного агентства по атомной энергии) стал возможен из ИАЭ. Эта была первая в нашей стране линия теледоступа с возможностью удаленного поиска смысловой информации.
К работе нашего института В.А. Легасов проявлял огромный интерес и часто обращался с различными довольно неожиданными предложениями и заданиями. Помню, например, одно из них, над которым пришлось особенно тщательно поработать. Он предложил найти с помощью компьютерного информационного анализа объяснение для одной из актуальных тогда проблем, беспокоивших руководство ИАЭ. Речь шла о причинах явного снижения темпов развития атомной энергетика в США, в то время как в СССР такой тенденции не было и в помине. Высказывались различные причины, но единого мнения не существовало. Думаю, нам удалось тогда выполнить эту работу. Была дана оценка различных факторов, влияющих на эту проблему. Особо отмечалось то обстоятельство, что после известной тяжелой аварии в 1979 году с расплавлением активной зоны реактора на атомной электростанции Три Майл Айленд в США за короткое время количество всякого рода нормативных регламентирующих документов в отношении конструкции и строительства новых станций выросло более чем в 10 раз. Это неминуемо привело к удорожанию проектов, удлинению сроков согласования и т.д., то есть в каком-то смысле снижало конкурентоспособность подобных проектов. Мы подготовили специальный доклад, передали его Легасову, и я два-три раза выступал по этому поводу и в ИАЭ, и Академии наук.
Еще одно поручение, во время которого произошел памятный для меня разговор, было связано с так называемой «проблемой гелия». Гелий — легкий инертный газ. Считалось, что гелиевые технологии составят основу высоких тех-
нологий XXI века. Один из вопросов заключался в том, что этот газ обладает высокой летучестью, а его запасы в природе ограничены и невосполнимы. Существовала реальная опасность его высоких потерь, особенно при попутной добыче. Газ надо было сохранить для будущего. Высоким руководством была образована специальная комиссия по гелию (уже точно не помню, когда это было, думаю, в конце 1986 или 1987 года). Возглавил ее В.А. Легасов, он же убедил меня стать его заместителем по этой комиссии. Все мои возражения, что я не специалист, он отмел уже привычной для меня логикой: «Вы аналитик и системщик, а мне как раз важен взгляд человека из вашей области знаний».
Как-то после одного из заседаний, проходивших у него в кабинете, я задержался и подошел к нему, чтобы поздравить. В этот день чуть ли не весь ИАЭ уже знал из уст А.П.Александрова, что имеется решение Политбюро ЦК КПСС о присвоении В.А. Легасову звания Героя Социалистического Труда. Что такое решение Политбюро, объяснять в ту пору никому не требовалось. Я высказал поздравления. Легасов нахмурился и пригласил меня продолжить разговор в комнате отдыха. Здесь я узнал, что, действительно, решение Политбюро по указанному вопросу состоялось и у Александрова, знавшего об этом решении, были все основания говорить о высокой награде. То, что произошло дальше, было беспрецедентным. Практически сразу вслед за этим решение, принятое под председательством Горбачева, было каким-то образом пересмотрено. С чем это было связано, Легасову никто объяснить не мог. Да он, только что по просьбе Генерального секретаря ЦК КПСС сопровождавший его в поездке в Венгрию на тот случай, если будут нужны какие-то объяснения по обстановке на Чернобыльской АЭС, ни к кому и не обращался...
Почти через десять лет, встретив Михаила Сергеевича в Вене после его выступлении в ратуше, посвященном так называемому «Зеленому кресту» (международное движение, близкое по проблематике к идеям «безопасного мира» Легасова), я пытался подвести его к этому вопросу. На мгновение он, казалось, о чем-то задумался. Потом сказал: «Да, академик Легасов был действительно необыкновенный человек» — вот все, что я тогда услышал. Откровенностью для меня это не было.
Прошло еще немного времени. В ИАЭ, как и повсюду в стране в духе тогдашних перестроечных настроений и поветрий, создавались какие-то многочисленные новые советы, комиссии и комитеты; кого-то выдвигали, обсуждали и выбирали. В число претендентов на участие в одном из таких советов Александров предложил и Легасова. Это выглядело вполне естественно:
Легасов — в течение многих лет — авторитетный и признанный руководитель института, первый вице-директор. Уже многие годы он работал под непосредственным руководством Александрова, в том числе и в период его пребывания на самом высоком научном посту в Академии, когда тот мог уделять институту лишь часть своего рабочего времени. Сегодня уже вряд ли возможно здесь что-либо объяснить, но по какой-то причине (шестое чувство?) именно в этом случае Легасов пытался снять свою кандидатуру. Однако Александров настоял, чтобы кандидатура осталась, сказав, что голосование в данном случае имеет всего лишь формальный характер, а авторитет Легасова известен и непререкаем. Голосование состоялось, и Легасова провалили. Это было как гром среди ясного неба. Результат выглядел настолько неожиданным, что Александров не нашелся, чтобы сказать хоть что-то вразумительное. Что ж, жизнь полна парадоксов. Именно в это время, как напишет позднее о Легасове известный ученый в области ядерной физики и техники, чл.-корр. РАН (чл.-корр. АН СССР с 1966 г.) Л.П. Феоктистов, когда Валерий Алексеевич с первых минут как член правительственной комиссии был привлечен к выяснению причин и к ликвидации последствий Чернобыльской аварии, он, при его уме и организаторском таланте, стал очень популярным, почти легендарным.
Широко известным стало имя академика Легасова и за границей, особенно после его поездки в Вену в конце сентября 1986 г. и сделанного по поручению советского руководства глубокого (в полном виде он составил 380 страниц и скрупулезно готовился более трех месяцев) и откровенного доклада перед полутысячной международной аудиторией экспертов в МАГАТЭ «Анализ причин аварии на Чернобыльской АЭС и ликвидация ее последствий».
Но одновременно оказывается, что какие-то силы работают против Легасова. Дело было организовано расчетливо и методично. А главное — оно поддерживалась на самом верху. Что лежало в основе: ревность «классических» физиков, вынужденных допустить в свое лоно специалиста из другой области? Зависть к его организаторскому таланту, авторитету и умению влиять на людей? Боязнь перспективы, что он в скором времени действительно может стать преемником совсем уже пожилого Анатолия Петровича Александрова? Нервы человека, отвечавшего по своему положению по линии ИАЭ за атомные электростанции и атомную энергетику в целом и чувствовавшего на своих плечах огромный груз ответственности за Чернобыльскую аварию, были напряжены до предела...
Помню фразу, которую как-то на одной из первых встреч в беседе со мной произнес Вале-
рий Алексеевич по поводу места ИАЭ в тогдашней советской науке: «Наш институт, директор которого сегодня одновременно является и Президентом АН СССР, формально в систему Академии не входит. Он принадлежит Министерству среднего машиностроения. Но органически
связан и является очень важной неотъемлемой частью огромного механизма, включающего большинство ведущих научных учреждений страны, и оказывает влияние на работу очень многих академических учреждений, вузов (в том числе и на ваш родной МИФИ, также курируемый Мин-
п
НР
средмашем) и научных школ. Институт с его огромным десятитысячным коллективом — это настоящий флагман советской науки. И если ИАЭ, не дай бог, вдруг «подхватит простуду», то «чихать» начнут во многих, порой самых неожиданных местах.». Слова эти оказались в известной мере пророческими.
Через какое-то время меня перевели из института на работу в ГКНТ СССР. В качестве зампреда я как раз курировал Академию наук, вузы и всю сеть отраслевых научных учреждений страны. Мне запомнились эти слова, и я хорошо понимал их справедливость. Назревали перемены в стране, и они сразу оказались связанными с общей ситуацией в Институте атомной энергии. Назревали перемены и в Академии наук СССР. Пришедший в 1986 г. после Чернобыля на смену Александрову бывший Председатель ГКНТ СССР академик Гурий Иванович Марчук стал последним Президентом АН СССР. Мало кто догадывался, что вскоре произойдут кардинальные перемены и во всей стране, в том числе и в нашей атомной промышленности. «Литературная газета» в своем февральском номере за 1999 г. на основе интервью с нынешним директором Курчатовского центра академиком Евгением Павловичем Велиховым напомнила, что осенью 1991 года Б.Н. Ельцин по представлению, подготовленному Велиховым, в условиях жесточайшего цейтнота времени перед отлетом в аэропорту успел подписать два основополагающих и, как уже отмечалось, действительно объективно связанных документа, реально повлиявших на ситуацию в области науки в стране на многие годы. Один из них — буквально накануне уже объявленных выборов в Академию наук (какую?) о переходе АН СССР под юрисдикцию Российской Федерации, т.е. о реорганизации АН СССР в Российскую Академию наук (говорят, что это «спасло» одну из старейших а мире Академий, и уж во всяком случае позволило избежать многих недоразумений). Второй — о преобразовании ИАЭ имени И.В. Курчатова в независимый Российский научный центр «Курчатовский институт». Реально это означало, что в том виде, в котором его привыкли видеть в прежнем Минсредмаше, он фактически перестал существовать. Сегодня пресса буквально кипит вокруг проблемы переструктуризации, как пишут, последнего неприватизированного многомиллиардного «сладкого пирога» — атомной промышленности. Это была главная составная часть Минсредмаша — третьего столпа и колосса бывшего СССР (после партийной структуры и КГБ). Случайное совпадение или в этом состоит какая-то закономерность, можно сказать, что со смертью Легасова фактически завершился и перешел в другую стадию целый этап управления развитием работ по атомной программе,
начатый еще И.В. Курчатовым. Таковы некоторые события того совсем недавнего времени, отражающие лишь малую часть огромного подводного айсберга.
А теперь обратимся к тому, что не уместилось в несколько строчек вышеназванных энциклопедических словарей о роли академика Легасова. Действительно, он добился выдающихся достижений в новой области химической науки и технологии — синтезе и химии новых соединений благородных газов, сделав открытие, получившее название эффекта Н. Бартлетта—В. Легасова и многих других результатов в области неорганической химии. Но был ли Валерий Алексеевич только химиком-неоргаником и талантливым организатором науки? Думается, что нет. Давно прошли времена ученых-универсалов (возможно, последним был Гумбольт), работающих сразу практически во всех областях науки. Дай бог добиться крупных новых результатов именно в «своей» области. И все же действительно крупные ученые, помимо своего основного профиля, способны оставлять значительный след и в смежных областях, а порой выступать авторами целого жизненно важного для следующих поколений направления. Феоктистов пишет: «Легасову был присущ редкий дар — стратегическое мышление: он умел видеть проблему в целом и оптимизировать ее отдельные звенья, строить достоверный прогноз. Его совершенно оригинальные подходы явились полнее всего в комплексном использовании ядерной энергии, будь то экологически чистое водородное топливо, металлургические комбинаты или химические заводы, а также в совершенно неожиданных и сильных предложениях военного характера. Важное значение имеют работы Легасова по водородной энергетике и энерготехнологическому использованию ядерных реакторов».
И здесь мы вновь возвращаемся к упомянутому уже выше вопросу, значение которого со временем будет все более возрастать, связанному еще с одной гранью деятельности Легасова. Его следует без всякого преувеличения считать автором создания нового направления, связанного с техногенными проблемами, их влиянием на развитие человечества и саму концепцию безопасности и выживания цивилизации в новых условиях. Может ли человеческая цивилизация с учетом ее нынешних и будущих возможностей саморазвития существовать необозримо долго или существует какой-то предел? Иначе говоря, сколько еще поколений человечество может существовать на Земле с учетом всевозможных ограничений и рисков? В последний период жизни Валерия Алексеевича работа над этой проблемой составила важную, может быть, самую важную часть его многогранной деятельно-
