CC BY
42
ГУМАНИТАРНЫЕ НАУКИ
УДК 930.316+344 С. В. НОВИКОВ
Омский государственный педагогический университет
«АХИЛЛЕСОВА ПЯТА» СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА И ПОЗИЦИИ СОЦИАЛЬНЫХ ГРУПП И СЛОЕВ В ХОДЕ ЕГО ТРАНСФОРМАЦИИ
(ИСТОРИЧЕСКИЙ АСПЕКТ)
Распределительная и ценовая политика в рамках строительства социалистического общества в СССР привела к «кризису недопроизводства», породившего избыток денежной массы, спекулятивный рынок, «цеховиков» и деформации социально-экономических отношений, повлекших за собой термидорианский переворот, отказ от социальной модели развития государства.
Ключевые слова: теневая экономика, деформации социализма, партийно-хозяйственная номенклатура.
В 1905 г. в Москве была издана работа К. Кауц-кого «Общественные реформы», где один из теоретиков социал-демократии сделал прозорливый вывод, что при пролетарском режиме кризисы могут возникать в том случае, когда для удовлетворения нужд производительного или личного потребления будет произведено недостаточное количество каких-либо продуктов. Будучи убеждённым сторонником
государственных форм собственности и регуляции, он сумел разглядеть ахиллесову пяту системы, в которой личное благополучие граждан зависит не только от плодов их труда, сколько от распределительной политики, проводимой надстройкой [1, с. 397].
Мысль К. Кауцкого не осталась незамеченной. На основе доиндустриального советского опыта её
попытался развить известный советский экономист В. В. Новожилов. Опираясь на его теоретические наработки, в завершенном виде ставшие статьей «Недостаток товаров», опубликованной в 1926 г., попытаемся рассмотреть развитие социально-экономических отношений в СССР 1930—1980-х гг.
Изучив состояние товарно-денежных отношений, исследователь пришел к выводу, что недостаток товаров в советской стране — это не абсолютный недостаток товаров, а относительный недостаток по сравнению с денежным спросом на товар. Но, по его мнению, не всякое возрастание денежного спроса вызывает недостаток товаров. Если цены товаров повышаются соразмерно росту денежных доходов, то недостаток товаров возникнуть не может. А достаток товаров, следовательно, возникает только тогда, когда цены перестают выполнять функцию уравнителя спроса и предложения, когда они приобретают инертность, нечуткость к конъюнктуре рынка. Таким образом, недостаток товаров есть признак того, что цены слишком низки. Если недостаток товаров при этом захватывает все важнейшие товарные группы, значит, весь уровень цен не соответствует денежной стороне народного хозяйства.
Недостаток товаров, с точки зрения В. В. Новожилова, вызывает хаос в распределении реальных доходов. Распределение реальных доходов перестает соответствовать распределению денежных доходов. Разница цен в вольной и регулируемой торговле достигает по некоторым товарам весьма значительных размеров. Иначе говоря, покупательная сила денег становится различной не только в различных местностях, но и в различных магазинах, и даже в различных руках. Так как продажа продуктов по цене ниже цены равновесия спроса и предложения является в известной части даровой раздачей (подарком): именно в части разницы между продажной ценой и ценой рыночного равновесия. Конечно, все стремятся получить подарок, но не все его получают. При недостатке товаров выигрывает тот, кто стоит ближе к источникам товарного потока, тот, кто непосредственно получает товары, которых не хватает.
Теоретический пример: доход населения на отдельной территории равен 200 руб., производство — 100 единицам, а регулируемая цена — 1,5 руб. за единицу, то при продаже по этой цене всех 100 единиц окончательным потребителям неудовлетворенный спрос достигнет 50 руб. Если же по 1,5 руб. будет продано 80 единиц, а остальные 20 единиц — по 4 руб., то все денежные доходы будут удовлетворены товарами, хотя и в различной мере [2].
Поставим еще один вопрос. В каком случае расширение безубыточного производства может усиливать товарный голод? В том, если рост доходов производителей будет опережать рост производства потребительного продукта, то товарный голод будет тем острее, чем выше коэффициент воспроизводства. Так происходит потому, что при расширении производства нужно сначала произвести больше средств производства (разведать и добыть сырьё; изобрести, разработать и произвести станки и транспортные средства; организовать их доставку на места строек), и только потом появляется возможность произвести больше потребительных благ. Экономический закон неумолим, для того чтобы в будущем произвести больше потребительных благ, нужно уже в настоящем производить больше
средств для их производства, больше, чем требуется для простого воспроизводства потребительных благ. Поэтому при расширении производства доходы населения слагаются:
— из доходов непосредственных производителей потребительных благ;
— из доходов производителей средств производства, необходимых для поддержания производства потребительных благ на достигнутом уровне;
— из доходов производителей дополнительных средств производства, необходимых для производства (в будущем) большего количества потребительных благ, чем их в настоящем производстве [2].
Уже в годы первых пятилеток, СССР стал государством с динамично развивающейся экономикой, вышедшей по объему промышленной продукции на второе место в мире (после США) и одной из двух стран, способной производить любой вид продукции из всех доступных в то время человечеству. Однако не секрет, что в ходе предвоенных пятилеток руководством страны широко использовалась эмиссия. Так, только в 1929—1932 гг. рост денежной массы, не обеспеченной товарами, вырос с 0,8 до 3 млрд руб. [3, с. 146, 149]. Данная болезнь преследовала страну на протяжении всего существования государственной, плановой экономики. Руководство использовало все возможные методы изъятия лишних денег из оборота:
— налоги (в различные периоды разные, но объясняемые с позиций необходимости социалистического строительства);
— займы (от военных до послевоенных), связанные с восстановлением народного хозяйства;
— денежные реформы конфискационного типа (объясняемые борьбой с неправедно нажитыми доходами спекулянтов).
Однако, извлекая избыточные деньги вышеуказанными способами, государство вынуждено было содержать дорогостоящий партийный и государственный аппарат. Конечно, проблему избыточных денег можно было решить по В. В. Новожилову, что называется, даром — путем повышения цен. Но, в рамках реализации концепции перехода к коммунистическому обществу и последующей концепции построения развитого социализма, сделать это было невозможно по причинам идеологическим. Цены должны были снижаться, а доходы (в денежном исчислении) увеличиваться. С середины 70-х в рамках расширения социальной сферы, выразившейся в открытии новых школ, больниц, дворцов пионеров, спортивных секций, клубов по интересам и зон отдыха, идеологи заявили о «фондах общественного потребления», которыми на безвозмездной основе пользуются трудящиеся и их дети. Однако нарастающего недовольства со стороны отдельных групп населения дефицитом товаров и услуг указанное объяснение не ликвидировало. «Дефицит» продолжал расти.
Проиллюстрируем формирования кризисных явлений на конкретном примере Черлакского района Омской области РСФСР. Данные статистики за 1981 — 1985 гг. показывают рост месячной заработной платы рабочих предприятий и совхозов в её номинальном исчислении:
— 1981 г. — 172 руб., в т.ч. в совхозе — 216 ру-
блей;
блей;
блей;
1982 г.
1983 г.
185 руб., в т.ч. в совхозе — 216 ру-199 руб., в т.ч. в совхозе — 216 ру-
6
— 1984 г. — 183 руб., в т.ч. в совхозе — 210 рублей.
Однако при указанных доходах стоимость бытовых услуг, оказанных в течение года, в финансовом исчислении на душу населения составляла следующую сумму:
- 1981 г. — 37, 2 руб.;
- 1982 г. — 37, 2 руб.;
— 1983 г. — 35, 6 руб.;
- 1984 г. — 43, 3 руб.;
Продажа товаров на душу населения за год выражалась следующими цифрами:
- 1981 г. — 1021 руб.;
- 1982 г. — 1032 руб.;
- 1983 г. — 1056 руб.;
- 1984 г. — 1103 руб.
Вывод однозначен — жители района официально могли потратить в указанные годы только чуть больше 50 % своего дохода [4, с. 399].
К тому же руководство СССР весь послевоенный период не только держало военно-стратегический, ядерный паритет с НАТО, отчего на развитие ВПК в различные годы тратилось от 10 до 20 % внутреннего валового продукта, но и участвовало в геополитическом переделе мира. Приведем некоторые широко распространенные данные. Правительство оплачивало содержание военных специалистов за рубежом (например, в Сирии с 1956 по 1991 гг. — 16282 чел; во Вьетнаме с 1965 по 1974 гг. — 6359 офицеров и порядка 45000 рядовых и сержантов; в Анголе с 1975 по 1991 гг. — 11000 чел), оказывало не только военно-политическую, но и финансово-экономическую поддержку союзникам (на 1991 г., по некоторым данным, не выплаченный СССР долг со стороны 14 стран Азии, Африки и Центральной Америки равнялся 34,5 млрд долларов). С 1950-х правительство активно, в том числе и в военных целях, финансировало космическую программу, запустив в космос около 2 тысяч спутников, выведя на орбиту несколько орбитальных станций, число советских космонавтов, побывавших на земной орбите с 1961 по 1991 гг. достигло 72 человек, 44 из них совершили полет не единожды. Целесообразность проведения указанной политической линии не вызывает сомнений, но на наполняемость потребительской корзины, она, по крайней мере с точки зрения рядового советского человека, влияла негативно.
К середине 1970-х годов многочисленные вложения в разработку нефтяных и газовых запасов дали доход в виде нефтедолларов. Часть этих доходов использовалась для закупки импортного продовольствия и товаров народного потребления. Однако полученные возможности пополнения товарной корзины вызвали неожиданные последствия.
Что же представляло собой советское социалистическое государство ко времени преобразований, вызванных перестройкой?
Базовым для преобразований являлся социально-экономический порядок, при котором средства производства принадлежали государству, при этом их характеристика как общенародных или колхозно-кооперативных требует уточнений. Как следствие, вопрос о характере «советского социалистического» государства можно рассматривать исходя либо из признания наличия в СССР госкапитализма, либо констатировать достаточно высокую степень акционирования средств производства в рамках модели, обозначенной в качестве социалистической. В таком случае можно говорить либо о государ-
ственном капитализме с сильной социальной программой, либо о том, что все социальные программы в СССР являлись формой получения дивидендов с акционированной собственности.
Однако излишняя денежная масса и дефицит в рамках производственных отношений и в ходе их развития порождали «деформации», как-то:
— развитие спекулятивного рынка, усиление которого с середины 70-х произошло посредством вовлечения в его оборот импортной продукции;
— хищение производственных фондов и полученного прибавочного продукта в целях личного обогащения;
— использование государственных средств производства для получения и присвоения прибавочного продукта, а также встраивания (легально и нелегально) частных, незаконно созданных предприятий в систему производственных отношений.
Противодействие этим тенденциям, на наш взгляд, стало причиной репрессий по отношению к партийно-хозяйственной номенклатуре в 1930 — начале 1950-х гг.
С приходом к руководству Н. С. Хрущева власти пытались свести проблему к «отдельным недостаткам». В результате годичная стоимость нелегально произведенных товаров увеличилась с 5 млрд руб. (3,4 % от ВНП) в начале 1960-х гг. до 90 млрд (12,5 % от ВНП) в конце 1990-х. Общее количество вовлеченных в теневую экономику лиц в 1989 г. составила 30 млн человек, то есть 12 % численности населения СССР. Несомненный интерес представляют выявленные профессором В. Ю. Катасоновым «угрозы и последствия развития теневой экономики в СССР» [5]. Автор статьи в целом разделяет высказанные коллегой выводы. Однако реализация этих угроз была бы невозможна без изменений отношения основных слоев населения к установившемуся в СССР социально-экономическому строю.
К 1980-м партийно-хозяйственную номенклатуру не устраивала «социалистическая вуалька». Представители этой социальной группы считали, что в качестве управленцев заслуживают получение не просто больших дивидендов, но и перехода собственности, находящейся в управлении, в свои руки. Характерно изречение в кругу «золотой молодёжи» 1980-х: «Твой отец что сторожит? — Дело в том, что кто, что сторожит, тот тем и владеть должен!».
Кадровые, хорошо оплачиваемые рабочие, включённые в систему управленческих отношений посредством нахождения в рядах КПСС и управленческом звене профсоюзов, тяготились необходимостью раздела доходов от произведённого прибавочного продукта с основной частью населения. На первый план для данной социальной группы вышли не фонды общественного потребления (их формирование и использование), а получение персональной оплаты труда за высококвалифицированный труд и привилегий для своих родственников, в том числе и не включенных в систему (квартиры и машины для вполне взрослых детей, путёвки для внуков и пр.). Как следствие, социологические исследования показали, что чувствуют себя хозяином: на рабочем месте — от 48 до 68 %, в бригаде, на участке — от 33 до 38 %, в цехе — от 10 до 21 %, на предприятии — от 7 до 11 % рабочих [1, с. 309].
Советская деревня переживала неоднозначные процессы:
— за 1954—1985 гг. треть колхозов была преобразована в совхозы;
— имело место форсированное, не учитывающие природные, поселенческие и иные факторы укрупнения хозяйств;
— средства, выделенные на нужды сельского хозяйства, нередко шли на благоустройства городов и районных центров;
— властные структуры активно вмешивались в хозяйственную деятельность, принижая авторитет сельских специалистов и управленцев;
— повышение заработной платы тружеников села при товарном дефиците не способствовало повышению уровня жизни. Труженик села все чаще отчуждался не только от решения каких-либо вопросов, но даже от их обсуждения. Так, обсуждение итогов 1986 г. лишь в 34 % хозяйств проводили на общих собраниях, а в 66 % на собраниях уполномоченных, в том числе в Украинской ССР — 82 %, в Казахской — 88, Латвийской — 84, Эстонской — 87, Киргизии и Таджикистане — 100 %. Вышеперечисленное вело к оттоку жителей из сел: — в 1970 г. в городах проживает 56,3 %; в 1986 г. — 65,6 % населения страны. Опросы сельских старшеклассников в середине 80-х показывали, что только 12 % из них хотели бы работать по крестьянским профессиям (среди девушек — 7 %) [1, с. 273, 272, 257, 268, 269, 315, 314]. Популярной стала мечта о частном хозяйстве с селянином-фермером (образ Адриано Челентано из «Укрощения строптивого») и/или передовой аграрной компании и руководителе, получающим сверхприбыль (образ Николая Ерёменко-младшего из «Председателя»). Как эта мечта должна была реализоваться, никто из лиц, населявших советскую деревню, не думал.
Часть творческой интеллигенции считала себя ограниченной социалистическим реализмом и «коммунистическими догмами», мешавшими прославиться теми или иными оригинальными творческими решениями, мечтала о полной свободе самовыражения. Свой вклад в недовольство властью вносила и точка зрения на жизнь творческой личности на Западе или до Октябрьской революции, как череды светских раутов, перемежаемой продажей за немалые деньги собственных картин, прав на издание романов, выступление перед толпами поклонников и радости потребительской жизни. Вторая часть, наоборот, считала, что советское искусство слишком подвержено западному влиянию, и искала себя в христианстве, язычестве и мистике, ожидая того, что в более свободном обществе им уготована роль новых пророков.
В рядах научной интеллигенции также преобладало несколько точек зрения на якобы имеющую место, собственную обделённость. Сторонники первой считали, что отечественная наука существенно отстаёт от иностранной ввиду отсутствия в ней свободы поиска учёного. Данная свобода, по мнению представителей данной группы, при её наличии позволяла отказаться от социальной ответственности перед обществом и плановых ограничений, что дало бы возможность делать открытия и деньги. Сторонники второй верили в передовую советскую науку и сокрушались из-за невозможности выехать за рубеж с личными наработками и исследованиями коллег. Третьим была характерна забота об экологии, которая якобы страдала в СССР в большей степени, чем в странах капиталистического мира, при этом нередко этот мир искусственно ограничивали Францией, Англией, Японией и другими государствами, выведшими вредные производства за свои границы [6].
В эти же годы в массовом сознании имеет место изменение ряда идеологических постулатов, как-то:
— реабилитация и последующая романтизация «белого движения» или его отдельных представителей (художественно сильные образы «белых» заслонили исторический крах «белого дела», а для советского обывателя белый офицер из кинофильма оказался ближе и понятней неграмотного крестьянина-красноармейца, полуграмотного матроса из рабочих или комиссара из разночинной интеллигенции);
— некритическое восприятие социальных достижений стран Запада, представления о котором базировались в основном на зарубежных игровых и комедийных фильмах;
— романтизация, в том числе и посредством кино, преступного мира, с его «правдой» и «законами» («Блеф» — Италия, «Ва-банк» — Польша).
Таким образом, на фоне переизбытка денежной массы (для основных групп населения «кровно заработанной» и служащей подтверждением квалификации или иных заслуг — ведь даром никому не платят) и роста теневой экономики (дающей иллюзии возможности развития капиталистических отношений, а также более справедливой оплаты труда от хозяина, чем от социалистического государства) назрел социальный переворот.
Событийная цепочка сложилась: кризис недопроизводства — спекулятивный рынок и цеховики (теневая экономика) — социальные деформации, вызывающие недовольство различных групп населения — политизация кризиса в ходе горбачевской перестройки — термидорианский переворот повлекший изменение социальной сути государственной власти.
При этом развал союзного государства и создание на месте СССР национальных образований являлись отнюдь не трагическим стечением обстоятельств. Автору указанной статьи неоднократно, в конце 1990-х годов, приходилось общаться с функционерами национальных народных фронтов, объясняющих требование предоставления суверенитета тем, что только идея воссоздания национального государства поможет национальной буржуазии удержать политическую власть при разгосударствлении собственности и отказе от социальных гарантий, имевшихся ранее.
Назревавший социальный переворот может быть идентифицирован как буржуазный. Открытыми при этом остаются вопросы:
— о способности бывшей партийно-хозяйственной номенклатуры, завладевшей собственностью, ответить на вызовы нового времени и провести модернизацию;
— о возможности проведения модернизации при отказе от исторически устоявшейся модели, будь то государственный капитализм с сильной социальной программой или социализм с получением дивидендов от акционированной собственности.
При этом следует отметить, наличие трех факторов субъективного порядка. Первый, партийно-хозяйственная номенклатура, ставшая буржуазным классом, оказалась малоспособной к деятельности в условиях рынка. Второй, между различными группами номенклатуры, в одночасье ставшей буржуазией, обозначились многочисленные противоречия, тормозящие развитие национальной экономики. Третий, коррупционная составляющая в отношениях бизнеса и власти, уходящая корнями в теневые отношения 80-х годов.
Однако стремительно меняющийся миропорядок, несомненно, повлечёт перераспределение ролей в системе взаимоотношений как внутри правящей буржуазной элиты, так и между элитой и остальными слоями населения РФ.
Библиографический список
1. На пороге кризиса: нарастание застойных явлений в партии и обществе / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС ; под общ. ред. В. В. Журавлёва. — М. : Политиздат, 1990. - 447 с.
2. Новожилов, В. В. Недостаток товаров [Электронный ресурс] / В. В. Новожилов // Вестник финансов. — 1926. — № 2. — Режим доступа : http://seinst.ru/page75/ (дата обра-щения:15.04.2015).
3. Кирьяш, О. А. Советская модель модернизации / О. А. Кирьяш // Курс лекций по истории для непрофильных специальностей : учеб. пособие / Под ред. О. А. Кирьяш. — Омск : ИП Макшеевой Е. А., 2013. — С. 145—158.
4. Новиков, С. В. Очерки истории Черлака и Черлак-ского района: 1720—1985 годы / С. В. Новиков. — 2-е изд. испр. — Омск : Издат. дом Наука, 2014. — 416 с. 5. Катасо-нов, В. Ю. Теневая экономика в СССР: с чего все начиналось [Электронный ресурс] / В. Ю. Катасонов. — Режим доступа : http://www.km.ru/economics/2014/02/03/istoriya-sssr/731316-tenevaya-ekonomika-v-sssr-s-chego-vse-nachalos (дата обращения: 08.05.2015).
6. Новиков, М. С. К вопросу о классификации националистических идей и организаций России. 1960 — 2000 гг. / М. С. Новиков, С. В. Новиков // Омский научный вестник. Сер. Общество. Истрия. Современность. — 2013. — № 4 (121). — С. 34 — 37.
НОВИКОВ Сергей Валентинович, доктор исторических наук, профессор (Россия), заведующий кафедрой управления развитием образования. Адрес для переписки: bonid89@inbox.ru
Статья поступила в редакцию 01.06.2015 г. © С. В. Новиков
УДК 94(571.1/5)"19/20":355
В. О. ДУБИНИН
Омский автобронетанковый инженерный институт
ОФИЦЕРСКОЕ СОБРАНИЕ КАК ФОРМА ВОИНСКОГО ВОСПИТАНИЯ ЛИЧНОГО СОСТАВА СИБИРСКОГО ВОЕННОГО ОКРУГА
(ВТОРАЯ ПОЛОВИНА Х1Х-НАЧАЛО XX ВЕКА)
В статье рассматривается офицерское собрание как форма воинского воспитания личного состава в частях и военных учреждениях Сибирского военного округа в период 1905—1906 гг.
Ключевые слова: история Сибирского военного округа, офицерское собрание, воинское воспитание, Западная Сибирь, история Сибирского военного округа, Вооруженные силы.
Проблема воинского воспитания офицеров Российской армии является объектом пристального внимания высшего руководства страны. Не менее актуален вопрос подготовки войск был и во второй половине XIX — начале XX вв. В том числе и в частях Сибирского военного округа. Уже в начале ХХ в. военные аналитики отмечали: «Вряд ли кто станет отрицать, что звание офицера требует выработки и развития известных сторон его характера, вряд ли кто станет отрицать, что воспитание офицера не может кончаться в училище, а между тем для воспитания офицера нами ровно ничего не сделано, не осознана на деле даже его необходимость» [1, с. 308].
Находясь в подразделении вместе с подчиненными, офицеры округа подвергались практически всем тем же формам и средствам воинского воспитания, что и нижние чины подразделений. Однако важнейшей формой воспитательного воздействия на офицерский состав становится воспитание чув-
ства корпоративизма, так как особая «миссия, которая возлагалась на армию и ее офицерский корпус, определяла особый статус офицеров» [2, с. 44], кроме того, подобное «приятное» чувство корпоративной исключительности помогало государство с меньшими материальными затратами привлекать в состав офицерского корпуса действительно достойных людей. Так, в циркулярном письме № 341 от 22 мая 1884 г. военного министра генерала от инфантерии П. С. Ванновского о методах борьбы с революционной пропагандой в армии внимание акцентировалось не только на особенностях возрастной психологии офицерской молодежи, облегчавших внушение вредных идей. Предписывая отвлечь офицеров от «сообщества с вредными слоями городского населения», П. С. Ванновский признал, что в армии недооценивалась роль старших офицеров как духовных наставников молодежи, в отношениях между поколениями офицеров было мало доверительности, что шло вразрез с интересами
