CC BY
227
Храпунов И. Н., Мульд С. А. 2004: Склепы с погребениями III в. н. э. из могильника Нейзац // БИ. VII, 299 — 326.
Шабанов С. Б. 2010: Детское погребение с бальзамариями из могильника Нейзац // БИ. XXIV, 508-520.
ШеловД. Б. 1978: Узкогорлые светлоглиняные амфоры первых веков нашей эры. Классификация и хронология // КСИА. 156, 16-21.
Nowakowski W. 1988: Metallglocken aus der Römischen Kaizerzeit in Europäischen Barbaricum // Archaeologia Polonia. XXVII, 69-146.
Sadowski S. 2004: Miecz z grobu cmientarzyska zvenihorod — "Hoeva Hora" na Ukraine. Przyczynek do badan nad rozprzestrzenieniem si§ mieczy z pierscieniowatym zakonczeniem r^kojesci // Sarmaci i germanie / A.Kokowski (red.). Lublin, 265-288.
THE 2nd CENTURY AD GRAVES IN THE NEYZATS NECROPOLIS
I. N. Khrapunov
The Neyzats Necropolis is located in the middle of the Crimean foothills. The vast majority of the graves there dated back to the 3rd — 4th centuries AD and refers to the Crimean variant of the Late Sarmatian Culture. A small area with the 2nd century AD burials has been discovered on the northern edge of the necropolis. The results of the excavations of the burial strluctures published in this paper. They belong to the Crimean variant of the Middle Sarmatian Archaeological Culture. The main historical conclusion that emerges from the study of the early area of Neyzats Necropolis lies in the fact the transition the Sarmatians to the settled life in the Crimean foothills and, as a consequence, the occurrence of ground burial type of Neyzats, began earlier than it has been considered namely in the second — third quarters of the 2nd century AD.
Key words: Crimea, Neyzats Necropolis, the Sarmatians, burial structures
© 2015
А. А. Завойкин
АХЕМЕНИДЫ И БОСПОР: (историографический аспект проблемы)*
В статье рассматриваются попытки исследователей осмыслить взаимосвязи государства Ахеменидов и Боспора, на которые имеются намеки косвенных источников. Одни ученые склоняются к их интерпретации в качестве свидетельств непосредственной политической зависимости от Персии со времени скифского похода Дария I (или раньше) и до понтийской экспедиции Перикла. Другие считают, что контакты между ними ограничивались почти исключительно экономической сферой или же, что влияние Персии на государство Спартокидов имело «общий» характер, т.е. некоторые формы и принципы политической и административной организации монар-
Завойкин Алексей Андреевич — доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник отдела классической археологии Института археологии РАН. E-mail: [email protected]
* Работа выполнена в рамках проекта РГНФ «Материальное и духовное в повседневной жизни населения античного Боспора» (№ 12-01-00122а).
хии Ахеменидов послужили парадигмой для формирующегося режима единоличной власти боспорских тиранов. Надежно засвидетельствованный «аномально» высокий уровень взаимоотношений (в том числе — дипломатических) этих двух контрагентов в У-1У вв. до н.э. заставляет думать о том, что основным (если не единственным) предметом их взаимоотношений мог стать хлебный экспорт Боспора. Ахемениды были заинтересованы в нем не как в источнике продовольствия, а в качестве инструмента давления на греческие центры (прежде всего, Афины), зависящие от поставок товарного хлеба.
Ключевые слова: Боспор, Археанактиды, Спартокиды, монархия, Персидская держава, политическая зависимость, дипломатия, Афины, товарный хлеб
«Более полувека назад Т. В. Блаватская справедливо отметила, что "... Будучи частью, хотя и окраинной, обширного эллинского мира, Боспор неминуемо принимал какое-то участие в его политической жизни... Конечно, удаленность боспор-ских городов делала их менее активными участниками различного рода столкновений антагонистических групп средиземноморских полисов... Тем не менее и на берега Боспора Киммерийского должны были долетать отзвуки того ожесточенного политического соперничества, которым полна история средиземноморских полисов рассматриваемого времени, а последствия этой борьбы каким-то образом сказывались на направлениях внешней политики Боспора"1. В этой системе координат допустимо в принципе предполагать, что и влияние такого политического тяжеловеса, каким была держава Ахеменидов, хотя бы и косвенно, могло сказываться на истории этого удаленного региона эллинской цивилизации. Однако никакими прямыми свидетельствами такого влияния мы не располагаем»2.
Так начиналась моя статья, опубликованная в 2000 г., в которой в контексте международных отношений Боспора затрагивались, в частности, и вопросы влияния на него Персидской державы. Недавно Ю. А. Виноградов, анализируя и интерпретируя материалы одного из интереснейших и самого раннего из царских подкурганных захоронений Боспора (у с. Баксы — Глазовка)3, предположительно Сатира I, написал: «Величайшая монархия Азии не могла не оказывать влияние на историческое развитие и Скифии, и Боспора (и других греческих государств региона!) уже одним фактом своего существования. Спартокиды, создавшие территориальное государство, как представляется, пытались в чем-то копировать Персидскую державу, использовать некоторые элементы ее обширного опыта в области государственного устройства»4. В данной связи он ссылается и на заключение С. Р. Тохтасьева5 о том, что столь яркий феномен, как пышная титулатура боспорских Спартокидов (начиная с Левкона I), явным образом находит парадигму в титулатуре владык Персии.
1 Блаватская 1959, 49-50 и прим. 2.
2 Завойкин 2000, 249.
3 В данном случае речь идет о находке рядом с курганом золотых бляшек, выполненных в ахе-менидском стиле и в особенности об украшении деревянного саркофага в виде крылатого солнечного диска — символа, «прочно вошедшего в атрибутику власти персидских царей», по справедливому замечанию исследователя (Виноградов 2014, 520).
4 Виноградов 2014, 521.
5 Тохтасьев 2001, 163, 161: «... Политический вес Ахеменидской империи, первой сверхдержавы, был настолько велик, что северопонтийские греки просто не могли не иметь с ней каких-либо контактов».
Надо сказать, что «персидская тематика» время от времени звучит (в последнее время все чаще) в исследованиях по истории раннего Боспора, хотя интерес к ней, если можно так выразиться, неравномерен. Отдал ей дань своего научного внимания и наш юбиляр6. Именно он сформулировал гипотезу о прямом политическом воздействии Персии на Боспор7. Опираясь на анализ употребления Диодором в тексте «Библиотеки» термина «Азия» («имеет не собственно географическое, а геополитическое значение... главным образом Персидского царства Ахеменидов или в крайнем случае — территорий, прямо зависимых от него»), ученый приходит к выводу, что сообщение сицилийского историка о смене династий на Боспоре в 438/7 г. (Diod. XII. 31, 1) «одновременно является также и свидетельством относительно того, что в это время Боспор находился под контролем Ахеменидов»8. Подтверждением высказанного тезиса Г. А. Кошеленко считает сообщение того же автора о подготавливаемых Ксерксом в 480 г. морских силах — строительстве кораблей в подчиненных ему приморских областях, в числе которых отмечен и «Понт» (Diod. XI. 2, 1), а этот термин в ряде контекстов Диодора эквивалентен названию Боспорского государства9. Не исключает исследователь такое же употребление этого термина и у Геродота в пассаже о кораблях «из Понта», мобилизованных в поход (Her. VII. 95). «На основании данного свидетельства можно предполагать, что в 480 г. до н.э. Боспор Киммерийский уже находился в зоне контроля или (по крайней мере) в зоне влияния Ахеменидов. Подтверждение этому Г. А. Кошеленко видит и в том, что афинянин Гилон в награду за сдачу бо-спорским тиранам Нимфея10 получил от них «в кормление» Кепы, подобно тому, как Фемистокл, поступив на службу персидскому царю, получил города в Малой Азии. Из этого сходства делается вывод, что «на Боспоре существовали институты, сходные с теми, которые хорошо зафиксированы в государстве Ахеменидов, что было бы невозможно, если бы Боспорское царство не находилось некоторое время под властью или в крайнем случае в зоне влияния Персидской империи»11. Предположительно установление контроля над Боспором связывается им с экс-
6 Кошеленко 1999, 130-141.
7 Хронологически этой работе Г. А. Кошеленко предшествует статья Н. Ф. Федосеева (Fedoseev 1997), которая в целом, безусловно, стимулировала «всплеск» интереса к этой тематике. Со слов самого исследователя (Федосеев 2014, 154), впервые данная статья была представлена в редакцию ВДИ в 1993 г, но опубликована в AMIT спустя несколько лет и уже учитывала некоторые предварительные выводы Г. А. Кошеленко (Кошеленко, Усачева 1992, 51-57). Добавлю ради историографической полноты, что тезисно высказанные Н. Ф. Федосеевым положения были опубликованы им совместно с В. К. Голенко (Федосеев, Голенко 1995, 51-52). Имеет смысл коснуться аргументов Н. Ф. Федосеева в контексте их критики Е. А. Молевым (см. ниже).
8 В этой связи Г. А. Кошеленко предлагает взглянуть на режим боспорских Археанактидов в сопоставлении с правлением тиранов зависимых городов Малой Азии, которых у власти поставили персы.
9 Г. А. Кошеленко ссылается на мою статью (Завойкин 1994, 64-69). В ней, однако, речь идет о государстве IV в. до н.э., которое, по моим представлениям, только сложилось при Сатире I — Лев-коне I.
10 Источниковедческий аспект см.: Суриков 2009, 393-410.
11 Е. А. Молев считает, что сходство по форме этих институтов может объясняться сущностной близостью политических режимов (монархических), приводя в качестве аналогии данные о тирании Дионисия, назначавшего эпархами подчиненных и вновь основанных городов своих родных и близких (Diod. XV. 14, 2), а также ссылается на Аристотеля, говорящего о «персидском способе» управления хозяйством («чтобы все содержалось в порядке и за всем следить самому, то, что говорил Дион о Дионисии» — Arist. Oec. I. 6, 3, p. 1344b 34-35; пер. Г. А. Тароняна). «Иными словами, —
педицией Ариарамна, предшествующей походу Дария I против скифов, а длилось это влияние вплоть до экспедиции в Понт Перикла (437/436 гг.), в которой можно «в определенной степени усматривать антиперсидскую направленность»12.
Более категоричны в этом вопросе представления В. П. Яйленко, который, опираясь на косвенные источники, попытался доказать, что Боспор, начиная с правления Дария I, не только входил в зону политического влияния Персии, но чуть ли не считался самими Ахеменидами территорией им подвластной. Так, указывая на некоторые параллели в тексте Бехистунской надписи (кол. V, стк. 21-30) и свидетельства Ктесия Книдского (FGH 688. F 13. 20 = Photii Bibl. 72, p. 37a) о морской экспедиции сатрапа Каппадокии Ариарамна (ок. 519 г.) и подкрепляя их сообщением позднего источника (Tabula Capitolina — IG XIV, 129713) о переправе Дария I через «Киммерийский Боспор», он, исходя из того, что в 513-512 г. Дарий I на Боспоре Киммерийском не был, приходит к заключению, будто уже в этот период (если только не раньше, еще при Кире Великом) Боспор вошел в область политического влияния или господства персидских владык14.
Однако относительно позднего источника, кажется, легче предполагать ошибку автора не в смешении двух разновременных походов (Ариарамна и Дария I), а в наименовании двух проливов: Боспора Фракийского и Боспора Киммерийского. Реконструкция событий, предложенная В. П. Яйленко, наталкивается ещё на одно существенное затруднение: в конце VI в. до н.э. в районе Боспора археологические памятники кочевых скифов только появляются15 и вплоть до середины следующего столетия остаются единичными16.
К близким по сути выводам, сформулированным Г. А. Кошеленко, несколько лет назад пришел и Й. Нилинг, который, опираясь главным образом на хронологические совпадения, попытался доказать, будто разрушения в городах и поселениях Боспора в начале V в. до н.э., надежно фиксируемые археологически (которые традиционно уже в нашей историографии связываются с нашествием скифов17), обусловлены действиями некоего западноанатолийского сатрапа, а также указывает, что серьезный временной разрыв в отношениях Боспора и Персии после по-
пишет исследователь, — сам по себе факт перенятия персидского способа управления эллинами не может быть весомым аргументом в пользу подчинения их персам» (Молев 2001б).
12 Кошеленко 1999, 138-141; также: Кошеленко, Усачева 1992, 51-57. В целом эту идею поддержал ряд исследователей (например, см.: Tsetskhladze 2008, 441-443; Цецхладзе 2014, 213-220; Nieling 2010, 123 ff.). Любопытно, что, не будучи сторонником гипотезы Г. А. Кошеленко, я в свое время совершенно иным путем пришел к созвучному в чем-то (но не идентичному) выводу о расстановке внешнеполитических сил на Боспоре накануне похода в Понт Перикла (см. ниже).
13 Хроника, составленная в 15 г. н.э.: в 514 г. (когда Гармодий и Аристогитон убили Гиппарха) «Дарий, наведя мост, перешел Киммерийский Боспор».
14 Яйленко 2010, 7-11.
15 Здесь мы не учитываем заведомо более ранние погребения на Темир-Горе и лимане Цокур.
16 Во времена Геродота (IV. 12) походы скифов по льду Киммерийского Боспора — уже «обыденность» (см. Масленников 1999, 175). Весьма любопытно, что А. А. Масленников в качестве аргумента в пользу того, что «в последней четверти VI в. до н.э. скифы или какая-то их группа обитали более или менее постоянно у побережья пролива», привлекает сведения Ктесия Книдского о походе Ариарамна, связывая, хотя бы и предположительно, с этим событием следы разрушений и фортификационное строительство в некоторых городах Боспора и прекращение жизни на Таганрогском поселении (там же, 175-176).
17 Толстиков 1984, 25; Vinigradov 1980, 69-70; Maslennikov 2001, 247, 249; ср. Завойкин 2006, 103 сл., 108-109.
хода Перикла и смены династий в 438/7 г. до н.э. якобы свидетельствует о том, что Археанактиды были чуть ли не ставленниками персидских правителей, подобно тиранам в городах Малой Азии, проводившими персофильскую политику. Самое яркое свидетельство этого, по мнению автора, — перевод после 490 г. до н.э. чеканки пантикапейских монет с эгинского весового стандарта на персидский, а кроме того, присутствие «послов» и «торговцев» на Боспоре этого времени, о чем говорят находки ахеменидских цилиндрических печатей18.
Совсем уже недавно и наиболее последовательно в пользу прямой политической зависимости Боспора от Ахеменидов высказался Г. Р. Цецхладзе19. Он целиком признает правоту концепции Г. А. Кошеленко, как и выводов В. П. Яйленко, и даже попытался их усилить ссылкой на свидетельство Ктесия (через Диодо-ра — II. 1, 4-28, 7), в котором сообщается о деяниях Нина, желавшего «покорить всю Азию от Танаиса до Нила» и осуществившего свои мечты: он, «кроме того, подчинил своей власти Троаду, Фригию на Геллеспонте, Пропонтиду, Вифинию, Каппадокию и все варварские народы, населяющие берега Понта до Танаиса» (О^. Б1Ь. 2.1-3)20. Поскольку «земли, описанные здесь, почти совпадают с теми, что упоминаются в персидских царских надписях», исследователь ставит вопрос (подразумевая однозначный на него ответ): «Возможно, эти деяния на самом деле следует приписать Дарию?» И далее пишет: «Если принять во внимание и другие источники, то становится ясно, что Боспор Киммерийский был под властью Ахеменидов»21.
Не вполне оригинален исследователь и в своем желании найти, вслед за Й. Ни-лингом, археологические подтверждения персидского владычества, расширяя хронологию связываемых им с персами (а не со скифами, как думали его предшественники) разрушений и фортификационного строительства в различных центрах Боспора с первой четверти V в. до н.э. до VI в. до н.э. (исторический контекст: Ариарамн/Дарий — греко-персидские войны). Он сам признает, что, «конечно же, эти рассуждения спекулятивны, но такими же спекулятивными являются и все другие гипотезы, основанные на данных Диодора и "скифском факторе"»22.
Разумеется, интерпретация археологических источников — дело трудное и допускающее вариантность исторических реконструкций, в особенности когда прямые или хотя бы косвенные свидетельства отсутствуют. Однако сложно признать «менее спекулятивным» предпочтение персидской версии взамен бытующей скифской (или междоусобной греческой). Где, относительно Боспора, скифы — а где персы?
Не удержался от обаяния «ахеменидской тематики» и автор этих строк23. В отличие от предшественников24, отрицая существование в V в. до н.э. единого
18 №е1^ 2010, 123-136.
19 Цецхладзе 2014, 213-220. Эта статья представляет собой дальнейшее развитие представлений, высказанных автором ранее (Т8е18кЫа<17е 2008, 441-442), но уже в более широком тематическом контексте и с учетом изменений во взглядах на хронологию становления единого Боспорского государства.
20 Фрагменты перевода Д. В. Мещанского и М. Огинского.
21 Цецхладзе 2014, 216-217.
22 Цецхладзе 2014, 218-219.
23 Завойкин 2000.
24 И ряда современных исследователей. Разумеется, в их число теперь не входит Г. Р. Цецхладзе, который называет следующий за рассмотренным выше раздел своей статьи «Настоящее Боспорское
Боспорского государства, я попытался сопоставить изображение на реверсе монет Пантикапея середины — третьей четверти V в. до н. э.25 восьмилучевых звезд (как ахеменидской символики)26 с двумя синхронными правлению Артаксеркса I (464-423 гг.) цилиндрическими печатями27. Учитывая чрезвычайную редкость таких находок, приходится признать активность дипломатических отношений в данный период между Персией и Боспором (Пантикапеем), хотя характер их не совсем ясен28. Я предположил вероятность того, что пантикапейские тираны могли искать в лице Ахеменидов опору против активных устремлений Афин29 в данном регионе30, в противовес тому, что другие центры после похода Перикла были ориентированы на Афины (полисы, ставшие членами Афинской архэ, возможно, после этого похода, но не позднее 425/4). После отпадения от Афинского союза в 424/3 г., возможно, проводниками политики Ахеменидов на Боспоре становятся «гераклеоты, дружившие с персидским царем» (Justin. XVI. 3; Thuc. IV. 75; Diod. XII. 72, 4).
Ситуация резко изменилась к концу Пелопоннесской войны. Воспользовавшись затруднениями Афин, Спартокиды начали захват соседних полисов, начиная (?) с Нимфея, между 410-405 гг. На тот же примерно период (между 409-406 гг.) приходится, парадоксальным образом, и перелом в отношениях Афин со Спар-токидами (во времена «измены» Гилона — ol тоХбцоь — Aesch. III. 171-172 и схолии31) к дружбе и сотрудничеству, по крайней мере, накануне битвы при Эго-спотамах (Lys. XVI. 4)32. Возможно, отражением этой политической переориен-
царство» (Цецхладзе 2014, 211 слл.).
25 Фролова 1996, 58, 60-63 (типы 6, 10, 12-14). В. А. Анохин (1986, № 23, 29-31, 36, 39, 45, 46), приписывает часть монет (№ 23) храму Аполлона (А-3) и датирует их ок. 460/450-423/413 гг.
26 В. А. Анохин (1986, 13), отвергая мнение Д. Б. Шелова (1949, 145) об орнаментальном значении звезд, пишет: «Новый символ (звезда) безусловно должен нести смысловую нагрузку, хотя и недостаточно ясную»; указывает на то, что «в Милете этот символ связан с культом Аполлона и, вместе со львом, постоянно изображался на монетах». Стоит отметить и важное для нашей темы мнение исследователя, что только первые четыре выпуска пантикапейского серебра чеканены по эгинской весовой системе, а последующие — по нормативам персидской драхмы, примерно с 490 г по его датировке (Анохин 1986, 23).
27 Одна из которых приобретена А. Звенигородским в Керчи (см.: Шилейко 1925, 17-19). Автор публикации халцедонового цилиндра из ГМИИ, начала правления Артаксеркса, говорит, что он был «персидской регалией, доверенной управлявшему Боспором Киммерийским царскому сатрапу» (Шилейко 1925, 18). Т. В. Блаватская (1959, 82) полагала, что царская печать была доверена послу, отправленному к боспорскому правителю. О царской печати как свидетельстве царской воли см.: Thuc. I. 129; Xen. Hell. I. 4, 3; V. 1, 30.
28 Подробнее об ахеменидских печатях на Боспоре см. ниже (Трейстер 2011, 113-121).
29 Быть может, эта конфронтация объясняет поддержку в 428/7 г. антиафинского восстания на Лесбосе (Thuc. III. 2, 2): восставшие лесбосцы «поджидали... пока прибудет все, что должно было явиться из Понта: стрелки из лука, хлеб и прочее, за чем они посылали».
30 Блаватская 1959, 82: «Персия почти всегда стремилась поддержать тиранию в подвластных эллинских полисах в противовес демократии. Такой же политики она могла придерживаться и во внешних сношениях». Ср. Кошеленко 1999, 141.
31 См., однако, резкую критику этих свидетельств: Суриков 2009. По существу, исследователь полностью отказывает источникам в достоверности информации. Ср.: Braund 2003, 198-202; idem, 2011, 7-11 (несколько более «мягкая» критика источника); Рунг 2008, 361 (общий принцип подхода к информации Эсхина); Гарбузов, Завойкин 2012, 114-115, примеч. 1 («.мы далеки от мысли, что сама ситуация, описанная Эсхином, не имеет под собой реальной исторической подоплеки и целиком придумана оратором — противником Демосфена»).
32 Латышев 1909, 74: скорее — перед 406 г., т.е. перед битвой при Нотии. См. также: Блаватская 1959, 71-72; Берзин 1958, 129.
тации Пантикапея стало исчезновение ахеменидской символики на его монетах и появление типа оборотной стороны «голова барана». Примечательно, что заключительный выпуск монеты «синдов» (голова Геракла в львиной шкуре, ок. 415 -410/405 гг.33), прежде чеканивших афинскую сову, указывает на вероятную связь этого эмитента с Гераклеей Понтийской34. Весьма возможно, что (как прежде, так и позднее) внешнеполитическая инициативность Гераклеи стимулировалась персидской поддержкой, тем более что на Боспоре основное противоречие проходило по линии противостояния Пантикапея, переориентировавшегося с союза с Персией на дружбу с Афинами, и ещё независимых городов Азиатского Боспора и Феодосии.
Экспансия Сатира I на Азиатском Боспоре изменила расстановку сил в регионе. По-видимому, ещё до 405 г. город Кепы уже находился в полном владении Сатира I, судя по тому, что он передал город «в кормление» Гилону (Aesch. III. 171-172; Plut. Dem. 4; et Schol. ad Dem.; Harpocr. s.v. Шцфаюу)35. После вторжения Сатира на Таманский п-ов или некоторое время перед этим событием сохраняет независимость Фанагория, которая примерно между 410/05-400 гг. чеканит монету36. Тип реверса старших номиналов этих монет («бодающийся бык») тождествен оборотной стороне синхронных монет Гераклеи. Этот же тип «бодающегося быка» появляется на монетах финальной серии автономной Феодосии37.
В войне Феодосии за независимость против Спартокидов Гераклея Понтий-ская приняла заметное участие (Polyaen. V: 23, 44; VI: 9. 3, 4; Ps.-Arist. Oec. II. 2, 8). Не касаясь причин, побудивших южно-понтийский полис столь активно поддерживать Феодосию38, отметим традиционность этой политической линии Гера-клеи со времени переориентации тиранов Пантикапея на тесные связи с Афинами.
Я предположил, что прямое военное вмешательство Гераклеи в дела Боспора могло быть продиктовано вступлением в действие в 386 г. так называемого Царского (Анталкидова) мира, согласно содержанию которого (Xen. Hell. V. 1, 31; Diod. XIV. 110, 3; Plut. Artax. 21) Артаксеркс II выступил гарантом предоставле-
33 Завойкин, Болдырев 1994, 45. Существуют и другие хронологические систематизации синд-ских монет (например: Фролова 2002, 71-83; Анохин 2010, 115 слл.; Горончаровский, Терещенко 2014, 99 слл.; и др).
34 См.: Зограф 1951, 170; Каллистов 1949, 214; Берзин 1958, 125-129; Сапрыкин 1986, 74 сл. Отрицают такую связь: Горончаровский, Терещенко 2014, 101-107, намекая на отражение этим и другими изображениями на монетах неких туземных представлений.
35 См.: Жебелев 1953, 188, 192-193; Сокольский 1963, 102-103; Кошеленко, Усачева 1992, 5156; ср. Суриков 2009, 393-410.
36 Завойкин 1995; 2004, 96 слл.; ср.: Коваленко 1999, 120-121; Строкин 2014, 357 («древнейшее серебро Фанагории могло появиться на свет не ранее самого конца 390-х гг.»; чтобы объяснить нестыковку этой датировки с археологической датой захвата и разгрома Фанагории, исследователь предполагает, что Фанагория дважды была присоединена к Боспору, а чеканка монеты лежит в интервале между этими событиями).
37 Анохин 1986, 139, № 82 (ок. 393/389 гг.); Сапрыкин 1986, 76 (начало IV в. до н. э.); Зограф 1951, 162 (середина IV в. до н. э.); Шелов 1956, 142 (середина IV в. до н. э.). Датировка обусловлена тем, что гераклейский прототип бытует вплоть до прихода к власти Клеарха в 364/3 г.
38 По мнению С. Ю. Сапрыкина, господствующая точка зрения — опасения Гераклеи за судьбу своей колонии, Херсонеса (Жебелёв 1953, 170; Гайдукевич 1949, 58; Максимова 1956, 164) — не может быть принята. Сам же исследователь считает «первопричиной боспоро-гераклейского конфликта — торговое соперничество двух государств (Сапрыкин 1986, 77-79; ср.: Шелов 1950, 174; 1956, 145; Шелов-Коведяев 1985, 118; Виноградов 1995, 19).
ния автономии эллинским полисам «большим и малым» (за вычетом оговоренных случаев) и обязался оказывать поддержку на суше и на море, кораблями и деньгами тем, кто вступал в войну с нарушителями договора. В свете сказанного обращалось внимание на участие в войне Пантикапея и Феодосии Мемнона Родосского (Polyaen. V. 44, 1), который в 366/5-353/2 гг. находился на службе у персов39. Представляется наиболее вероятным, что именно в этот период Мемнон включился в гераклейско-боспорский конфликт в качестве военспеца40.
Не скрою, что спустя годы после публикации этой статьи высказанные в ней предположения не кажутся мне столь уж несомненными. На слишком уж косвенных источниках строилась вся система доказательств. Получить однозначный ответ было, конечно, невозможно. Однако и бесполезной предпринятую попытку признать не могу.
Полагаю, что уязвимость рассмотренных гипотез чувствовали все исследователи, соблазнившиеся «персидской темой» на Боспоре. Наиболее последовательным критиком этих предположений стал Е. А. Молев41. Ключевую роль в его контраргументации играет ссылка на слова Геродота (III. 97, 4): «... ведь до этого хребта и простирается власть персов, от Кавказа же по направлению к северному ветру персам никто не подчинен»42. Отмечается, что походы Ариарамна и Дария I были направлены против скифов, а не ради подчинения греческих городов43. «Причем поход самого царя оказался неудачным. Так что выводить из этого факта притязания персов на владение этим регионом вряд ли уместно»44.
Скептически оценивает Е. А. Молев и предположение (в данном случае уже Н. Ф. Федосеева45 и Ю. Г. Виноградова46, на которого ссылается первый)
39 С 353 по 342 гг. вместе с Артабазом, у которого он служил, — в изгнании у Филиппа II. Ф. В. Шелов-Коведяев (1985, 138-13) предположил, «что Мемнон мог выполнять и задание самого Филиппа II... Не было ли у него планов завоевания всего Причерноморья, в том числе и Боспора?» Критику этих представлений см. Грибанов 2013, 92-93 и слл. Заслуживает внимания точка зрения этого исследователя, согласно которой «акция Мемнона на Боспоре была явно направлена против интересов Афин в этом регионе и поэтому, вероятнее всего, относилась к периоду наибольшего обострения афино-персидских отношений в 366—362 гг.». Д. В. Грибанов рассматривает этот вопрос в контексте борьбы Афин и Беотии, поддержанной Персией, за контроль над проливами, в частности — в связи с морской кампанией Эпаминонда, приведшей к переориентации Византия на союз с Беотией (о последствиях этих событий на цены на хлеб в Афинах см. Dem. L. 6). По предположению харьковского ученого, Мемнон на Боспоре осуществлял не только разведывательную, но и дипломатическую деятельность, пытаясь склонить к сотрудничеству и Левкона I. Согласно его представлениям, только это может объяснить контакты боспорского правителя с Аркадским союзом (КБН 37), союзником беотийцев, что, конечно же, небесспорно.
40 Уместно упомянуть мнение ученых, которые связывают окончание конфликта с приходом к власти в Гераклее Клеарха в 364/3 г. (Burstein 1974, 413-414; Фролов 1988, 206, прим.; ср. Грибанов 2013, 93). Если высказанные предположения верны, то окончание боспоро-феодосийской войны (войн) следует датировать между 366-364 гг.
41 Молев 2001а, 29-33; 2001б.
42 Ср. Nieling 2010, 132-133: полагает, что в тексте «отца истории» акцент следует делать не на географическом, а на темпоральном аспекте, т.е. области к северу от Кавказа уже не принадлежали персидскому царю ко времени написания Геродотом его сочинения (447-425 гг. до н.э.). Такую трактовку источника разделяет и Г. Р. Цецхладзе (2014, 217-218).
43 Ср. Ростовцев 2002, 40: «Включение в состав Персидской монархии всего побережья Черного моря с его рядом греческих колоний, основанных подвластными ныне персам малоазийскими греками, было, таким образом, очередной задачей империалистической политики Персии».
44 Молев 2001а, 30.
45 Fedoseev 1997, 316.
46 Виноградов 1989, 132.
относительно антиперсидских целей экспедиции в Понт Перикла, поскольку ничего такого Плутарх не сообщает. Напротив, пишет Е. А. Молев, он удерживает сограждан от необдуманных действий, «а значит, выводить отсюда вероятность подчинения персам и сходного положения Боспора и Ольвии в то время нет оснований»47. Надо признать, что это возражение не обладает убедительной силой: конкретные цели экспедиции могли быть многообразны, в их числе — и гарантированное обеспечение Афин хлебом48. Критикуя Н. Ф. Федосеева в связи с привлечением последним археологических фактов (в том числе — царских печатей), Е. А. Молев считает гораздо более вероятным «появление этих изделий в Северном Причерноморье как следствие интересов неких конкретных лиц — торговцев и покупателей»49. Разумеется, исследователь прав в том, что касается интерпретации отдельных предметов50, за исключением царских печатей. Это свидетельства особого рода, они явным образом не обращались на рынке. Здесь позицию критика не спасает отсутствие развернутой аргументации в публикации В. К. Шилейко51 (точку зрения которого приемлет Н. Ф. Федосеев52) и отсылка к монографии М. И. Максимовой, которая относит один интересующий нас артефакт ко времени правления Артаксеркса II (404-368 гг.)53. Прав Е. А. Молев в том, что львы и орлиноголовые грифоны на монетах Пантикапея не могут рассматриваться в качестве указания на особую связь Боспора с Персией, в отличие от изображения полумесяца54, говорящего о возможности ахеменидского влияния на монетное дело Боспора, однако «этого явно недостаточно для выведения отсюда политической зависимости Боспора от Персии»55. Конечно же, недопустимо трактовать и начало золотой чеканки Пантикапея только со времени Левкона I как результат действия исключительной прерогативы персидских монархов на чеканку золота56. А вот переход примерно после 490 г. до н.э. (по определению и датировке В. А. Анохина57) на чеканку по персидскому стандарту заслуживает самого серьезного внимания (если, конечно, признавать это обстоятельство несомненным фактом). Опять же соглашусь с Е. А. Молевым в том, что сама по себе смена весового стандарта никак не свидетельствует о прямой политической
47 Молев 2001а, 30.
48 Чему, например, могли препятствовать местные союзники Персии, руководствовавшиеся, конечно, собственными интересами, притом не только экономическими. В этом случае «участие» Персии могло быть косвенным (об этом см. ниже). Плутарх же, очевидно, и не ставил перед собой задачи раскрыть эти цели в полном их объеме.
49 Молев 2001а, 31-32.
50 Анализ посуды из драгоценных металлов, ювелирных украшений и оружия см.: Тге181ег 2010, 223 й; Трейстер 2011, 113-114, рис. 1.
51 Шилейко 1925, 17-19.
52 Ее^ееу 1997, 310.
53 Махто^^а 1928, 668.
54 Единственный тип — Анохин 1986, № 86.
55 Молев 2001а, 32.
56 Таким путем мы «передадим» под власть ахеменидской короны полмира и даже больше. Здесь все проще. Собственно, только при Левконе завершается в основном становление Боспорско-го государства, именно при нем впервые появляется необходимый экономический ресурс. Уместно напомнить и о том, что в это же примерно время начинается и чеканка Лампсака (во втором десятилетии IV в. до н.э., точная дата не установлена — см. Зограф 1951, 175). Более ранний прецедент — лишь чеканка электра Кизиком.
57 Анохин 1986, 23 сл.
зависимости. Такого рода инновации определяются исключительно экономической целесообразностью. Но и объяснение нижегородского ученого («основным торговым контрагентом в то время были эллинские города, входящие в состав персидской державы») нельзя признать удовлетворительным. Достаточно задаться вопросами: а до 490 г. до н.э. было иначе? Разве все греческие полисы метрополии чеканили монету по персидскому стандарту? Конечно, нет. Далее, как в это время, так и позднее (вплоть до того момента, когда их вытеснило чеканное золото Александра) основным платежным средством внешнеторговых операций в регионе были и оставались электровые статеры Кизика, к которым и были приравнены по стоимости металла золотые, чеканенные Спартокидами (а затем они, соответственно, были переведены на аттический стандарт58). И все-таки, если в начале V в. до н.э. в чеканке боспорской монеты, рассчитанной на внутренний рынок, произошел переход с эгинского стандарта на персидский, тому, очевидно, должны быть очень веские причины, в особенности если принимать в расчет тот факт, что в монетных кладах кизикины и дарики практически не пересекаются. В одних областях господствуют в качестве интерлокальной монеты одни, в других — вторые. Боспор входил в первую группу территорий59.
Эти факты, безусловно, следует помнить, когда мы говорим о взаимосвязях Боспора и Персии. Боюсь, однако, мы не сумеем их корректно интерпретировать. Но едва ли позволительно эти данные рассматривать хотя бы как косвенное подтверждение политической зависимости Боспора от Ахеменидов.
Критически оценил Е. А. Молев (с соавтором, В. С. Борисовой) и мою попытку разглядеть следы персидского влияния на Боспор в изображениях вось-милучевых звезд на монетах Пантикапея середины — третьей четверти V в. до н.э.60 Позволю себе остановиться на данном эпизоде чуть подробнее, поскольку этот пример, как мне кажется, позволяет лучше понять «методологию» критики. Авторы статьи указывают, что мое мнение подкреплено ссылкой на цилиндрические печати Артаксеркса I и что я предполагаю, будто «боспорские тираны могли иметь в лице Ахеменидов опору против устремлений Афин в этом регионе». Однако ничего подобного я не предполагал ни в статье 2000-го года, ни где-либо еще. Все дело в маленьком, но принципиальном нюансе: я не считал и не считаю ныне, что Археанактиды и первые Спартокиды (до Сатира I) были тиранами Боспора, т.е. единого государства, объединившего все (или большую часть) полисов региона. По моим представлениям61, они были тиранами Пантикапея. Весь пафос моделируемой мною политической ситуации в районе пролива в указанный период сводился к противопоставлению интересов Пантикапея (на монетах которого в конкретный временной отрезок времени появляются восьмилучевые звезды), с одной стороны, и иных полисов (по крайней мере некоторые из которых после похода Перикла вошли в состав Афинской архэ) — с другой. Критики задают «ре-
58 Зограф 1951, 174; Карышковский 1964, 137.
59 Единичная находка дарика в районе Китея (Федосеев 2014, 155 и прим. 43, рис. 1. 4) в принципе ситуации не меняет.
60 Борисова, Молев 2002, 273-274
61 После выхода в свет исследования И. Е. Сурикова (2014, 80-96) не столь уж бесспорным: не исключаю теперь и вероятности того, что Археанактиды были представителями крайней олигархии/ аристократии. Однако в данном случае это не влияет на постановку вопроса о противопоставлении интересов разных полисов на Боспоре.
зонный» (и, видимо, как им сами кажется, «убийственный») вопрос: «А почему другие греческие города, в том числе и прямо входившие в состав Персидской империи, не перенимали столь активно символику Ахеменидов? В чем причина столь явно демонстрируемой проперсидской ориентации?»62 Без прямых свидетельств источников ответы на поставленные вопросы можно дать только гадательные. Возможно, именно в том и дело, что городам в составе державы Ахеменидов не было нужды это доказывать (определенно, их никто к этому не понуждал), а поздним Археанактидам — первым Спартокидам, вероятно, было важно как раз акцентировать внимание на «особенных» отношениях с персидской монархией. Другой вопрос — в чем суть этих отношений?
Далее, ссылаясь на монографию М. И. Максимовой63, авторы статьи о монетах с легендой АП/АПОЛ указывают, что ахеменидские изделия торевтики и ювелирного искусства могли поступать через южнопонтийские полисы в качестве предметов торговли, «а вовсе не как "персидская регалия", доверенная управлявшему Боспором Киммерийским царскому сатрапу», а «торговая деятельность... "осуществлялась исключительно по частной инициативе"»64. И вновь должен обратить внимание читателя на то, что критический задор, вроде бы обращенный в адрес моей работы, в реальности приложен к точке зрения В. К. Шилейко, мнение которого я привожу, но вовсе не разделяю. Касаясь же персидских «импортов» на Боспоре, явно не стоит единым блоком рассматривать предметы торевтики и ювелирные изделия вообще, в том числе печати без разбора их типов. Это вещи по характеру их проникновения в регион и информативной значимости могут быть разыми65.
Чтобы окончательно развенчать гипотезу о предполагаемой мною связи вось-милучевых звезд на пантикапейских (еще раз подчеркну — не «боспорских»!) монетах, критики приводят ссылку и воспроизводят иллюстрацию тетрадрахмы Антигона Гоната, на аверсе которой по кругу изображены семь восьмилучевых звезд66. По их мнению, наличие этих звезд и в тот период, «когда ни о каком персидском влиянии уже не могло идти и речи. особенно убедительно доказывает использование звезд в качестве элемента орнамента., а вовсе не как элемента, несущего определенную смысловую нагрузку» 67
Мне кажется, достаточно напомнить, что ахеменидские символы (восьмилу-чевая звезда и полумесяц) вовсе не потеряли своей актуальности даже спустя века после того, как от державы Ахеменидов не осталось и следа: ими, например, охотно пользовались владыки Понтийского царства, возводящие свою родословную к персидским царям (Tac. Ann. XII. 18-19), вплоть до Митридата VI и его прямых потомков, при которых эта символика возвращается и на Боспор68. Вовсе не хочу
62 Борисова, Молев 2002, 273.
63 Максимова 1956, 89.
64 Борисова, Молев 2002, 273-274, прим. 28 (со ссылкой на: Шилейко 1925, 18), 29 (со ссылкой в частности на: Сапрыкин 19[95], 132).
65 Подробно см. в статье М. Ю. Трйстера (2011).
66 Собственно, на этой монете представлено изображение щита македонского типа. На этих бронзовых щитах, начиная по крайней мере с Деметрия Полиоркета, сплошь и рядом имеются изображения звезд, в умбоне и по краям (например, см.: Juhel, Temelkoski 2007, 165 ff., fig. 4-12).
67 Борисова, Молев 2002, 174, илл. 2.
68 Например, см. изображение восьмилучевых звезд на головном уборе царицы Динами (Ростовцев 1916, 3-9, рис. 1).
сказать, что везде и всюду, где бы мы ни обнаружили восьмилучевые звезды, надо усматривать прямую связь с Персидским государством. Наверняка это не так. Однако не лишним бывает задуматься, нет ли такой связи, хотя бы и косвенной69.
В завершение анализа критических замечаний Е. А. Молева в адрес моих предположений должен признаться, что трудно избавиться от ощущения, будто исследователь исходит из того, что все мои рассуждения были навеяны выводами, к которым несколько ранее пришел Г. А. Кошеленко70. Однако это не так. Я нигде и намеком не показал, будто полагаю, что «единое и неделимое» Боспорское государство было непосредственно подчинено власти персидских царей или их сатрапов, поскольку считаю иначе.
Несколько слов о «полумесяце» как символе ахеменидской власти. Его изображение на одном типе боспорских монет в принципе признает даже Е. А. Молев (отмечая лишь, что одного этого мало для выводов о политической зависимости Боспора от Персии). Этот символ представлен на реверсе серебряного обола — «протома строящего льва, влево; справа полумесяц» (тип 86, по В. А. Анохину, который датирует выпуск П-16 в целом ок. 389—379 гг. до н.э., т.е. самым началом правления Левкона I). На старшем номинале выпуска (триобол) изображен стоящий лев, влево (тип 85). Странно, что этот символ «зависимости от Ахеменидов» представлен на среднем номинале монет, рядом с «усеченным» изображением «царя зверей».
В опубликованной в 2014 г. статье Н. Ф. Федосеева имеется раздел, посвященный проблеме «персидского влияния»71. В нем анализируются «новые свидетельства персидского присутствия на Боспоре». В том числе говорится о находках из Баксинского кургана («Персия оказывала влияние не просто на Боспор, а на его царей»), рассматриваются итоги исследования М. Ю. Трейстером ахеменидского импорта, в особенности печатей72, упоминается находка дарика в районе Китея73. Но основная часть раздела отведена рассуждениям о «полумесяце». Упомянув этот символ на монетах, Н. Ф. Федосеев обнаруживает его и на боспорских черепичных клеймах. Обычно данный символ при сокращенных именах рассматривают в качестве знака сокращения в виде лунарной сигмы (иногда обращенной
69 Стоило бы, например, заинтересоваться, откуда эта символика взялась у Антигонидов, в частности на щитах, изготовленных по царскому заказу и часто маркированных их титулом и личным именем, а также на монетах. Не исключаю, что это не было только «украшением» (для изображений на монетах это в принципе нехарактерно).
70 Любопытно, что в другой своей работе Е. А. Молев, излагая концепцию Г. А. Кошеленко, сообщает, что этот исследователь принимает мое мнение (Завойкин 1994, 64 слл.), будто «древнейшее официальное название страны» (т.е. Боспора. — А.З.) было «Понт», и на этом основании строит предположение об участии боспорян в походе Дария I против скифов (Молев 2001 б). Разумеется, я не считал и не считаю, что официально Боспор когда-либо назывался Понтом. Так его время от времени именовали ранние греческие авторы. Это вообще не политико-правовое, а регионально-географическое его определение. Так же считает и сам Е. А. Молев, который почему-то приписывает мне иное мнение.
71 Федосеев 2014, 154-158. Расширенный вариант доклада, прочитанного в 2012 г. (Федосеев 2012).
72 В числе прочего цитирует мнение С.А. Яценко (высказанное устно во время обсуждения доклада М. Ю. Трейстера на конференции «Боспорский феномен»): «... печати первого уровня не теряли и их не пропивали в кабаках.»
73 Федосеев 2014, 155. Здесь же сообщается о гераклейской амфоре с поселения Журавка 1 с оттиском дарика. Какое это имеет отношение к нашей теме, не ясно.
концами в противоположном направлению чтения). По мнению же автора рассматриваемой статьи, исходя из хронологических соображений, этот знак не может быть сигмой и знаком сокращения тоже, т.к. имеются случаи, «когда необходимости в употреблении этого знака нет. Скорее всего, этот знак символизирует полумесяц... это также проявление проперсидской политики Спартокидов. По всей видимости, приход к власти Спартокидов осуществился не без помощи персидской державы»74. Этот же символ Н. Ф. Федосеев усматривает и на граффито из раскопок Генеральского Западного. Издатели видели в нем лунарную сигму перед лигатурой (пи, альфа, ро), читая в целом 'СПАР' (Спар[ток])75. Керченский же эпиграфист, полагая, что появление лунарной сигмы на Боспоре в IV в. до н.э. — «нонсенс», усматривает здесь монограмму ПАР в сочетании с полумесяцем. Аналогично восстанавливает Н. Ф. Федосеев и два других граффити (в которых и издатели вычитывали имя Перисада). Однако разглядеть остатки «полумесяца» в сколе удалось только ему одному. Резюмируя, зависимость Боспора от Персии автор возводит ко времени похода Ксеркса76.
Примечательными чертами рассмотренных работ Н. Ф. Федосеева являются, с одной стороны, попытки максимально полно привлечь разнообразный материал, имеющий, по его представлениям, хоть какое-то отношение к боспоро-персид-ским связям, а с другой, кажется, — отсутствие интереса к пониманию конкретного исторического контекста. Исследователь как бы заранее убежден, что во всех случаях речь идет о прямой политической зависимости Боспора от Ахеменидов и не сомневается в этом. Но ведь одно дело — символика на монетах, совсем другое — на черепице или тем более на граффити, хотя бы и найденных в одном из центров «царского землевладения». Что эти символы должны были означать на данных предметах неофициального характера? По-видимому, эти вопросы Н. Ф. Федосеева не занимают. А жаль. Думаю, что не меньше оснований будет иметь и спекулятивное предположение противоположного характера: если знак в виде лунарной сигмы на черепице маркирует сокращение (то, что встречаются при этом имена, переданные «почти полностью»77 — не контраргумент, а только мнение одного исследователя), то, может быть, допустимо так же понимать этот знак и рядом с «полуфигурой» стоящего льва на монете?
Как мы видели, при исследовании интересующего нас вопроса, можно сказать, ключевую роль среди иных категорий фактов играют ахеменидские печати. К счастью, совсем недавно этот материал был обстоятельно исследован и, на мой взгляд, очень тонко интерпретирован М. Ю. Трейстером, основные выводы которого я кратко повторю. Концентрация находок ахеменидских печатей (в том числе цилиндрических) на Боспоре (прежде всего и особенно — в Пантикапее) «сверхвысокая», она заметно превышает этот показатель на периферии державы Ахеменидов. Поэтому «вряд ли можно считать такое распределение случайным»: оно «отражает особый характер отношений Ахеменидского и Боспорского государств». Хронология печатей (первая половина V-IV вв. до н.э.)78 отнюдь не
74 Федосеев 2014, 156-157.
75 Сапрыкин, Масленников 2007, 100, № 445, а также — 488, 556.
76 Федосеев 2014, 157-158, рис. 8.
77 Федосеев 2014, 156.
78 Встречаются и в более поздних комплексах, но известна находка уже в контексте первой половины V в. до н.э.
ограничивается периодом правления Археанактидов. «Анализ археологических источников не позволяет предполагать ни участие в какой-либо форме Ахеменид-ского государства в военных действиях, повлекших к разрушению боспорских городов в первой четверти V в. до н.э., ни пребывание на Боспоре ахеменидских официальных лиц и послов в сравнительно короткий период после этих событий. Очевидно, однако, находки печатей могут свидетельствовать как о торговых контактах, так и о связях дипломатического уровня, в т.ч. о посещениях Боспора официальными представителями Ахеменидского государства, а их концентрация подтверждает высокую (для своего времени) значимость в рамках контактов Персидского государства со своими северными соседями и кочевым миром Евразии»79.
Итак, «дыхание» великой державы Ахеменидов так или иначе ощущается на берегах Киммерийского Боспора в V-IV вв. до н.э. Исследователи это влияние улавливают, так сказать, на интуитивном уровне, поскольку прямых письменных свидетельств этого воздействия на Боспор нет. Косвенные же источники говорят в пользу того, что такие контакты были, и довольно интенсивные. Но если торговые связи не требуют особого объяснения (разве что в контексте гипотезы о переходе после 490 г. до н.э. на персидский стандарт чеканки серебра), то «дипломатические контакты» заставляют задуматься глубже: какого рода обстоятельства могли в принципе привести к такому взаимодействию?
Во-первых, на мой взгляд, бесперспективно (по крайней мере до появления новых источников) предпринимать попытки выявления следов дипломатии «на высшем уровне». Трудно поверить в то, что отдаленный от центров и границ Персии Боспор мог представлять сколько-нибудь существенный интерес для её владык сам по себе. Собственно, и внимание Эллады Боспор привлекал почти исключительно тогда, когда вставал вопрос о снабжении ее центров хлебом80. Быть может, персидский царь (Ксеркс) впервые узнал о существовании Боспора81 только прибыв с войском к Геллеспонту, в Абидос, когда увидел караван торговых судов, следующих в Пелопоннес и Эгину (Her. VII. 147). Не исключено, что именно эта тема и послужила подосновой для интереса персидской администрации к северо-восточному припонтийскому побережью. Конечно, не в качестве источника продовольствия, но как средство, при помощи которого, образно выражаясь, легче всего было «накинуть удавку» на горло афинской демократии. Самым подходящим местом для этого (контроля над хлебной торговлей) были, разумеется, проливы. И если Ксеркс в 480 г. до н.э. легкомысленно решил, что груженые хлебом корабли трогать не следует, поскольку они везут продукты в те области, которые он намерен в ближайшее время захватить, то после сокрушительного поражения персидских войск подход к данному вопросу мог измениться82.
79 Трейстер 2011, 118-119.
80 Связи на этой почве стимулировали определенный интерес и к иным вопросам: география (прежде всего — пути сообщения, периплы), климат, растительный и животный мир, некоторые аспекты истории региона и др.
81 И то не факт, поскольку «зерно из Понта» могло подразумевать и других экспортеров, не только Боспор.
82 И. Е. Суриков подчеркивает, однако, тот факт, что «в период ахеменидского владычества транзитная морская торговля через Геллеспонт продолжала осуществляться по большей части без особых помех. Персидские власти, судя по всему, и не думали препятствовать этой деятельности,
Как хорошо известно, понимание того, что контроль над Боспором Фракийским — это ключ к вратам Aфин, приходит к их врагам после безуспешных попыток в годы Aрхидaмовой войны ослабить город Паллады путем ежегодного разорения его хоры. На заключительном этапе Пелопоннесской войны решающие действия разворачиваются в районе проливов и на подступах к ним83. Неоднократно и в следующем столетии вопрос о проливах в связи с хлебной торговлей стоит весьма остро84.
И все-таки еще в 437I436 г. до н.э. дальновидный Перикл совершает большую морскую экспедицию вглубь Понта (Plut. Per. 20), в условиях, когда проливы находились под прочным контролем AфинS5. При всей сложности и неоднозначности вопроса о целях этого масштабного и дорогостоящего мероприятия, пожалуй, не может быть сомнений в том, что одной из главнейших (если только не главной) целей этого похода было решение вопроса о гарантиях снабжения Aфин хлебом86. Не думаю, что, если тогда же решился и вопрос о членстве в Aфинском союзе причерноморских полисов, он занимал более существенное место в планах Перикла. Скорее это был лишь один из способов решения стратегической задачи — политически привязать к себе потенциальных производителей товарного хлеба. И если все так, уместно подчеркнуть особо, что даже контроль над проливами еще не гарантировал регулярности подвоза хлеба. Что-то, видимо, зависело и от обстановки внутри производящего региона. Получается, что решить эту проблему (в числе прочих) и должна была понтийская экспедиция Перикла. A как к этому могли отнестись враги Aфин?
Во-вторых, рассуждая о месте Боспора в международных отношениях V-IV вв. до н.э., необходимо четко разделять этот период на два принципиальных этапа87: 1) V в. до н.э. — время полисной автономии88, в регионе действует несколько «центров силы»; 2) IV в. до н.э. (и, разумеется, позднее) — формирование и развитие единого государства Спартокидов. В данном случае существенно важно и то, что, как было отмечено В. Д. Кузнецовым, регулярные закупки зерна на Боспоре афинскими купцами хронологически «совпадают со становлением, укреплением и расширением державы Спартокидов, в руках которых оказываются значительные материальные ресурсы, в том числе и зерно. Именно это зерно главным образом и продавалось на внешние рынки»89. Здесь уже все зависело только от налаживания взаимовыгодных отношений с одними владыками Боспора90. И, как
не вели в интересующем нас регионе какой-либо экономической политики. Совсем другое дело — сами эллины, и особенно афиняне» (Суриков 2013б, 32).
83 Суриков 2013б, 34, 37-38.
84 Например, см.: Ростовцев 1993, 81-83; Рунг 2008, 334 (в частности о блокаде флотом Aman-кида подвозки понтийского хлеба в Aфины — Xen. Hell. V, 1, 28).
85 См. Суриков 2013а, 34 сл.
86 См. подробно: Суриков 1999, 102-111; 2013а, 34-38.
87 Ориентируясь на историю самого Боснора, а принимая в расчет историю «внешнюю» (в первую очередь — изменения в непростых и неоднозначных взаимоотношениях Aфин и Персии) — очевидно, больше.
88 Здесь по существу ничего не меняет допустимость предположения, что отдельные, не самые значительные полисы могли войти в орбиту влияния Пантикапея раньше рубежа VIIV вв. до н.э.
89 Кузнецов 2000, 116. См. также: Moreno 2007, 146 ff.
90 Не думаю, однако, что правильно говорить о «монополии» Спартокидов в производстве зерновых на Боспоре. Это было бы явной модернизацией. По существу, достаточно было (и, дей-
уже было сказано, с самого конца V в. до н.э. Афины налаживают дружественные связи со Спартокидами.
А как было раньше? Прежде всего, о масштабах хлебной торговли в предшествующее время ничего определенного сказать нельзя. Невозможно точно определить и когда она началась91. Не будет большой ошибкой предположение, что вскоре после колонизации побережий Киммерийского Боспора, как только процесс адаптации эллинов на новой родине достиг стадии появления первых излишков в производстве зерновых92. По крайней мере, приток сюда импортных товаров, необходимых для воспроизводства эллинского образа жизни, фиксируемый археологически с момента основания апойкий, заставляет считать именно так. Складывающийся рынок товарного зерна в северопричерноморском регионе был довольно пестрым. Здесь и Ольвия, и ряд полисов Боспора. Интенсивное развитие хоры всех этих центров во второй половине VI и вплоть до второй четверти V в. до н.э. могло, в свою очередь, стимулироваться благоприятной торговой конъюнктурой. Во второй же половине этого столетия повсеместно наблюдаются явные черты кризиса хоры93. Имеются определенные основания связывать упадок системы расселения на сельских территориях и Ольвии, и Боспора с воздействием внешних сил (скифов94 и, вероятно, меотов в азиатской части Боспора). Уместно констатировать, что экспедиция Перикла в Понт приходится как раз на время спада в сельскохозяйственной сфере. Поэтому не исключено, что «внушение» «окружающим варварским племенам и их царям и династам», о которых пишет Плутарх, было не простой фигурой речи, хотя о масштабных сухопутных операциях десанта (без которых это все-таки преувеличение), разумеется, не может быть и разговора. Однако если даже дело ограничилось лишь «дипломатическим» давлением, оно, по крайней мере, должно было произвести положительное впечатление на местных эллинов, для которых Перикл «выполнил все, о чем они просили». (Разумеется, это тоже преувеличение.) Благодеяния афинского стратега были продиктованы кровными интересами собственного полиса, но в данном случае они совпадали с интересами боспорских греков. По крайней мере, некоторых из них, поскольку интересы разных полисов Боспора вовсе не обязательно были идентичны, а если допустить возможность их раздоров между собой (что совсем не трудно) — то во многом и противоположные.
Если кратко резюмировать, мы не можем однозначно утверждать, что уже в середине — третьей четверти V в. до н.э. масштабы хлебного экспорта из центров северного побережья Понта были столь значительны, а зависимость от него Афин столь велика95, что именно этот фактор сыграл определяющую роль в организации и проведении экспедиции Перикла. Однако если эту взаимосвязь отрицать, вопрос о цели этой экспедиции «зависает в воздухе». По крайней мере И. Е. Суриков, во-
ствительно, так и было и подтверждено эпиграфическими и литературными источниками) ввести монополию на таможенные сборы в портах государства и регулировать их размер в зависимости от договоренностей с адресатом поставок хлеба.
91 См. Кузнецов 2000, 107 слл.
92 См. Noonan 1973, 322-233; ср. Gamsey 1988, 109; Tsetskhladze 1997, 243-246.
93 Гарбузов, Завойкин 2010, 120-121.
94 Впрочем, о редукции хоры Ольвии высказывались и иные соображения (см. Буйских 2009, 229-230, с лит.).
95 В чем сомневаются исследователи (например, см.: Moreno 2007, 162; Gamsey 1988, 131).
преки мнению ряда других специалистов, в такой взаимосвязи не сомневается. В частности, он пишет:
«Прекрасно известно из самых разных источников о крупномасштабной бо-споро-афинской хлебной торговле в IV в. до н.э. Для V в. до н.э. источниковых данных такого рода по ряду причин гораздо меньше, но нет оснований предполагать, что и в «Периклов век» проблема привозного хлеба, потребность демоса в этом основном продукте питания в Афинах была менее острой. В V в. до н.э., до опустошений Пелопоннесской войны, население Аттики было, бесспорно, больше, чем в следующем столетии, а, с другой стороны, по-настоящему высокоразвитая инфраструктура аттической хоры, позволявшая получать более высокие урожаи «дома», до IV в. до н.э. еще не начала создаваться.
В качестве следствия всего вышеобозначенного можно указать постоянно расширявшееся проникновение Афин в Понт через зону Черноморских проливов (яркой иллюстрацией чего служит, например, знаменитая понтийская экспедиция Перикла...)»96.
Так или иначе, на тот же примерно период (или несколько раньше) приходятся и первые материальные свидетельства «особых отношений» Боспора и Персии. Поскольку, как было сказано, сложно заподозрить большую экономическую заинтересованность последней в контроле над хлебной торговлей региона, подоплеку, очевидно, следует искать в иной плоскости. Но в какой? Определенно основным центром приложения силы в процессе сближения с державой Ахеменидов (или, вернее, с представителями администрации ее западных сатрапий) стал Пантика-пей, в котором в 438/7 г. до н.э. к власти приходит Спарток I97. Не суть важно, была ли это смена династий или же приход к власти тирана, сменившего олигархический режим Ареханактидов98, но только спустя год — другой здесь появилась эскадра Перикла. Позволительно ли здесь видеть какую-то причинно-следственную связь? А почему бы и нет99, хотя доказать что-то однозначно невозможно.
И если, как нам кажется, у Персии не было на Боспоре какого-то материального интереса, нельзя ли предположить, что присутствие здесь ее «дипломатов» продиктовано тем, что такого рода интересы в регионе имелись у её противника? Иными словами, Боспор мог стать всего лишь ареной, где столкнулись интересы более крупных игроков...
Как было показано М. Ю. Трейстером, контакты Боспора с Персидской державой не прекратились и позднее, когда у Спартокидов установились прочные дружественные отношения с Афинами100. Следствием этих контактов, как тоже уже было сказано в самом начале, могла стать восприимчивость боспорских правите-
96 Суриков 2013а, 35; см. также: Суриков 1999, 102-1-3.
97 Разумеется, причины появления тирании в Пантикапее лежат в области причин внутриполис-ных и, может быть, в какой-то степени региональных (варварская угроза как катализатор процесса). К сожалению, мы не располагаем хоть какими-либо источниками, способными пролить свет на деятельность предшественников Сатира I. И можно только предполагать (исходя из агрессивной природы тирании вообще, особенно на стадии ее становления, и политических амбиций самого Сатира I), что новый режим власти в Пантикапее создал очаг напряженности в регионе.
98 Суриков 2014, 95-96.
99 Смущает лишь то, что Спарток I продолжал после этого править еще лет 5 или 6 (Бю(1 XII. 31, 1; XII. 36, 1).
100 Это, на мой взгляд, не исключает вероятности, что в какие-то моменты «персидская карта» могла разыгрываться (к примеру, Гераклеей Понтийской) против боспорской тирании.
лей к некоторым символам монархической власти (например, титулатура), свойственным династии Ахеменидов, а быть может, и некоторые элементы административного устройства их державы (?)101.
Подводя общий итог, следует признать, что имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют в основном лишь строить догадки о характере влияния Великой Персидской державы на Боспор. Вместе с тем само это влияние на протяжении V-IV вв. до н.э. следует признать несомненным, а интенсивность связей между двумя регионами — превышающей «норму», во всяком случае в какие-то отрезки времени (точно не локализуемые на хронологической шкале, исключая, пожалуй, 30-е годы V в. до н.э.). Далее, отсутствуют сколько-нибудь веские основания предполагать какие-либо формы прямой политической зависимости Боспо-ра от Ахеменидов. Вероятнее, что периферийный Боспор время от времени оказывался «на перекрестке» чужих интересов и влияние на него Персии было, если можно так выразиться, косвенным. Весьма возможно, что инструментом такого влияния были дипломатические связи, а объектом их приложения — хлебные богатства Боспора, в которых были серьезно заинтересованы оппоненты Ахемени-дов. Кажется, все остальное мало интересовало в нем как эллинов, так и персов.
ЛИТЕРАТУРА
Анохин В.А. 1986: Монетное дело Боспора. Киев.
Анохин В.А. 2010: К истории Синдики // Материалы, исследования и заметки по археологии и нумизматике / В. А. Анохин (ред.). Киев, 115-127.
Берзин Э.О. 1958: Синдика, Боспор и Афины в последней четверти V в. до н.э. // ВДИ. 1, 124-129.
Борисова В.С., Молев Е.А. 2002: Монеты с легендой АПОЛ и политическая история Боспора // Mvfp.a. Сб. статей памяти В. Д. Жигунина. Казань, 269-274.
Буйских С.Б. 2009: Хора колониального полиса в Нижнем Побужье: от архаики к эллинизму // Старожитносп степного Причорномор'я i Кр1му. Т. XV, 225-247.
Блаватская Т.В. 1959: Очерки политической истории Боспора в V-IV вв. до н.э. М.
ВиноградовЮ.А. 2014: Курган у села Баксы в Восточном Крыму // БИ. XXX, 510-528.
Виноградов Ю.Г. 1989: Политическая история Ольвийского полиса VII-I вв. до н.э. М.
Виноградов Ю.Г. 1995: Понт Эвксинский как политическое, экономическое и культурное единство и эпиграфика // Античные полисы и местное население Причерноморья. Севастополь, 5-56.
Гайдукевич В.Ф. 1949: Боспорское царство. М.; Л.
Гарбузов Г.П., Завойкин А.А. 2010: О состоянии хоры центров Азиатского Боспора в середине — второй половине V в. до н.э. // ДБ. 14, 105-129.
Гарбузов Г.П., Завойкин А.А. 2012: Сельская территория центров Азиатского Боспора в период автономии (вторая половина VI-V вв. до н.э.) и в составе державы Спартокидов (IV- начало III в. до н. э.) // ДБ. 16, 114-149.
Горончаровский В.А., Терещенко А.Е. 2014: Типология и хронология синдской чеканки // БЧ. XV, 99-114.
Грибанов Д.В. 2013: Левкон I, Мемнон и Аркадия: к вопросу о месте Боспора в международной политике периода фиванской гегемонии // БФ: греки и варвары на евразийском перекрестке. СПб., 92-96.
Жебелёв С.А. 1953: Северное Причерноморье. Исследования и статьи по истории Северного Причерноморья античной эпохи. М.; Л.
101 Ср. прим. 11.
Завойкин А.А. 1994: Кьццерю? Вост-торо? — Вост-торо? — Diod. XII. 31, 1 (Опыт источниковедческого анализа) // ПИФК. I, 64-70.
Завойкин А.А. 1995: О времени автономной чеканки Фанагории // БС. 6, 89-94.
Завойкин А.А. 2000: Афины — Боспор — Гераклея Понтийская (от Перикла до Клеар-ха) // Международные отношения и дипломатия в античности. Казань, 249-268.
Завойкин А.А. 2004: Фанагория во второй половине V — начале IV вв. до н. э. (по материалам раскопок «Южного города») // ДБ. §ирр1етепШт I. М.
Завойкин А.А. 2006: Кризис «первой половины» V в. до н.э. и проблема образования Боспорского государства // РА. 4, 103-111.
Завойкин А.А. 2007: Боспорская монархия: от полисной тирании к территориальной державе // Античный мир и варвары на юге России и Украины. Ольвия. Скифия. Боспор / Н. А. Гаврилюк, А. А. Масленников (ред.). Москва; Киев; Запорожье, 219-243.
ЗавойкинА.А. 2013: Образование Боспорского государства. Археология и хронология становления державы Спартокидов // БИ. 10. Симферополь; Керчь.
Завойкин А.А., Болдырев С.И. 1994: Третья точка зрения на монеты с легендой ЕШДОИ // БС. 4, 43-47.
Зограф А.Н. 1951: Античные монеты // МИА. 16. М.
Каллистов Д.П. 1949: Очерки по истории Северного Причерноморья античной эпохи. Л.
Карышковский П. О. 1964: Заметки по нумизматике античного Причерноморья. О начальной дате денежного кризиса на Боспоре III в. до н.э. // ВДИ. 1, 130-139.
Коваленко С.А. 1999: О монетном деле Херсонеса Таврического в позднеклассиче-скую эпоху // НЭ. XVI, 108-131.
Кошеленко Г.А. 1999: Об одном свидетельстве Диодора и ранней истории Боспорского царства // ДГВЕ 1996-1997 гг. / А. В. Подосинов (ред.). М., 130-141.
Кошеленко Г.А., Усачева О.М. 1992: Плон 1 Кепи // Археолопя. 2, 51-57.
Кузнецов В.Д. 2000: Афины и Боспор: хлебная торговля // РА. 1, 107-119.
Латышев В.В. 1909: ПОКПКА. Изборник научных и критических статей по истории, археологии, географии и эпиграфике Скифии, Кавказа и греческих колоний на побережьях Черного моря. СПб.
Максимова М.И. 1956: Античные города Юго-Восточного Причерноморья. М.; Л.
Масленников А.А. 1999: Греки и варвары на «границах» Боспора (взгляд на проблему к концу тысячелетия) // ДГВЕ 1996-1997 / А. В. Подосинов (ред.). М., 170-192.
Молев Е.А. 2001а: О возможности персидского протектората над Боспором (по поводу статьи: Федосеев, 1997) // БФ: колонизация региона, формирование полисов, образование государства. Ч. I, 29-33.
Молев Е.А. 2001б: Диодор как источник о подчинении Боспора Ахеменидам // Античное общество IV. Власть и общество в античности. Материалы международной конф. антиковедов, проводившейся 5-7 марта 2001 г. на историческом факультете СПГУ СПб. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.centant.pu.ru/centrum/pub1ik/con-1сей/2001-03/то1еу.Мт.
Ростовцев М.И. 1916: Бронзовый бюст боспорской царицы и история Боспора в эпоху Августа // Древности. Труды Императорского московского археологического общества. Т. XXV, 1-23.
Ростовцев М.И. 1993: Боспорское царство // ЖУ01КА. Избранные работы академика М. И. Ростовцева. ПАВ. 5, 76-87.
Ростовцев М.И. 2002: Эллинство и иранство на юге России. М.
Рунг Э.В. 2008: Греция и Ахеменидская держава: история дипломатических отношений в 'У!-^ вв. до н.э. СПб.
Сапрыкин С.Ю. 1986: Гераклея Понтийская и Херсонес Таврический. М.
Сапрыкин С.Ю. 1995: Борьба за экономические зоны влияния на Понте в VI-II вв. до н.э.: государственная политика или частная инициатива? // Античные полисы и местное население Причерноморья. Севастополь, 129-142.
Сапрыкин С.Ю., Масленников А.А. 2007: Граффити и дипинти хоры античного Боспора // БИ. Supplementum I. Симферополь; Керчь.
Сокольский Н.И. 1963: Кепы // Античный город. М., 97-114.
Строкин В. Л. 2014: NYN — ЕАММА, АПОЛ — ФА^: P.S. // ДБ. 18, 342-375.
Суриков И.Е. 1999: Историко-географические проблемы Понтийской экспедиции Перикла // ВДИ. 2, 98-114.
Суриков И.Е. 2009: Кое -что о родственниках Эсхина и Демосфена («Раб Тромет», «предатель Гилон» и другие, или: а был ли «нимфейский след»?) // ДБ. 13, 393-413.
Суриков И.Е. 2013а: Некоторые проблемы истории древнегреческих городов в регионе черноморских проливов // АМА. 16, 24-38.
Суриков И.Е. 2013б: «Геллеспонт быстротечный» (Пролив между Эгеидой и Пропонтидой и его роль в античной истории) // ПИФК. 4, 3-44.
Суриков И.Е. 2014: Некоторые проблемы Боспорского политогенеза V-IV вв. до н.э. («взгляд из Эллады») // ДГВЕ 2012 г. Проблемы эллинизма и образования Боспорского царства / А. В. Подосинов, О. Л. Габелко (ред.). М., 76-122.
Толстиков В.П. 1984: К проблеме образования Боспорского государства // ВДИ. 3, 24-48.
Тохтасьев С.Р. 2001: Происхождение титулатуры Спартокидов // БЧ. II, 161-164.
Трейстер М.Ю. 2011: Ахеменидские «импорты» на Боспоре Киммерийском. Анализ и интерпретация // БФ: население, языки, контакты. СПб., 113-121.
Федосеев Н.Ф. 2012: Некоторые дискуссионные вопросы организации и развития Боспорского государства // Восточная Европа в древности и средневековье. Миграции, расселение, война как факторы политогенеза. XXIV Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В. Т. Пашуто. Материалы конференции / Е. А. Мельникова (ред.). М., 315-320.
Федосеев Н. Ф. 2014: Некоторые дискуссионные вопросы организации и развития Бо-спорского государства // ДГВЕ 2012 г. Проблемы эллинизма и образования Боспорского царства / А. В. Подосинов, О. Л. Габелко (ред.). М.,141-174.
Федосеев Н.Ф., Голенко В.К. 1995: Персидские артефакты в историко-культурном контексте Боспорского царства // Чужая вещь в культуре. Тез. докл. конф. СПб., 51-52.
Фролов Э.Д. 1988: Рождение греческого полиса. Л.
Фролова Н.А. 1996: Монетное дело Боспора середины VI-V в. до н.э. // РА. 2, 34-69.
Фролова Н.А. 2002: Корпус монет синдов. (Первая половина — конец V в. до н. э.) // ВДИ. 3, 71-85.
Цецхладзе Г.Р. 2014: Боспорское царство: особенности образования и развития // ДГВЕ 2012 г. Проблемы эллинизма и образования Боспорского царства / А. В. Подосинов, О. Л. Габелко (ред.). М., 200-235.
Шелов Д.Б. 1949: К вопросу о монетах боспорских городов Аполлонии и Мирмекия // ВДИ. 1, 143-152.
Шелов Д.Б. 1950: Феодосия, Гераклея и Спартокиды // ВДИ. 3, 168-178.
Шелов Д.Б. 1956: Монетное дело Боспора VI-II вв. до н.э. М.
Шелов-Коведяев Ф.В. 1985: История Боспора в VI-IV вв. до н.э. // ДГ СССР 1984 г. М., 5-187.
Шилейко В.К. 1925: Печать царя Артаксеркса // Жизнь музея. Бюллетень государственного музея изящных искусств. 1, 17-19.
Яйленко В.П. 2004: Военная акция Дария I на Киммерийском Боспоре // БФ: проблемы хронологии и датировки памятников. Ч. I, 55-60.
Яйленко В.П. 2010: Тысячелетний Боспорский рейх. История и эпиграфика Боспора VI в. до н.э. — V в. н.э. М.
Braund D. 2003: The Bosporan Kings and Classical Athens: Imagined Breaches in a Cordial Relationship (Aesch. 3. 171-172); [Dem.] 34. 36 // The Cauldron of Ariantas. Studies presented to A. N. Sceglov on the occasion of 70th birthday. BSS. 1, 197-208.
Braund D. 2011: Gylon, Athens and the Bosporus // БФ: население, языки, контакты. СПб., 7-11.
Burstein S.M. 1974: The War between Heraclea Pontica and Leucon I of Bosporus // Historia. Bd. 23. Ht. 4, 401-416.
Garnsey P. 1988: Famine and Food Supply in the Graeco-Roman World. Cambridge.
Fedoseev N.F. 1997: Aus achämenidischen Einfluß auf die historische Entwicklung der nordpontischen griechischen Staaten // Archäologische Mitteilungen aus Iran und Tutan. Bd. 29, 309-319.
Juhel P., Temelkoski D. 2007: Fragments de "Boucliers macédoniens" au nom du roi Dé-métrios trouvés à Staro Bonce (République de Macédoine). Rapport préliminaire et présentation épigraphique // Zeitschrift für Papyrologie und Epigraphik. 162, 165-180.
Maslennikov A.A. 2001: Some Questions Concerning the Early History of the Bosporan State in the Light of Resent Archaeological Investigations in the Eastern Crimea // North Pontic Archaeology / G. R. Tzetskhladze (ed.). Leiden, 247-260.
Maximowa M.I. 1928: Griechsch-persische Kleinkunst in Kleinasien nach den Perserkriegen // AA, 648-677.
Moreno A. 2007: Feeding of Democracy. The Athenian Grain Supply in the Fifth and Fourth Centuries BC. Oxford.
Nieling J. 2010: Persian Imperial Policy behind the Rise and Fall of the Cimmerian Bosporus in the Last Quarter of the Sixth to Beginning of the Fifth Century BC // Achaemenid Impact in the Black Sea. Communication of Power. BSS. 11, 123-136.
Noonan N. 1973: The Grain Trade of the Northern Black Sea in Antiquity // AJP. 94, 3, 231-242.
Tsetskhladze G.R. 1997: On the Pontic Grain Trade in the Archaic and Classical Periods // Античный мир. Византия. К 70-летию профессора В. И. Кадеева. Харьков, 243-252.
Tsetskhladze G.R. 2008: Pontic Poleis and the Achaemenid Empire: Some Thoughts on Their Experiences // Forme Sovrapoleiche e Imperpoleiche di Organizzazione nel Mondo Greco Antico / M. Lombardo, F. Frisone (eds.). Lecce; Taranto, 438-446.
TreisterM.Y. 2010: "Achaemenid" and "Achaemenid-inspired" Goldware and Silverware, Jewellery and Arms and their Imitations to the North of the Achaemenid Empier // Achaemenid Impact in the Black Sea. Communication of Power. BSS. 11, 223-279.
Vinogradov Yu.G. 1980: Die historische Entwicklung der Poleis des nördlichen Schwarzmeergebietes im 5. Jh. v.Ch. // Chiron. 10, 63-100.
THE ACHAEMENIDS AND THE BOSPORUS (HISTORIOGRAPHICAL ASPECT
OF THE PROBLEM)
A. A. Zavoykin
The article deals with the attempts of researchers to understand the relationship of the Achaemenid Empire and the Bosporus, suggested by indirect sources. Some scholars are inclined to interpret them as the evidence of direct political dependence on Persia since the Scythian campaign of Darius I (or earlier) to the Pontic expedition of Pericles. Others believe that their contacts were limited almost exclusively to the economic sphere, or that the influence of Persia
on the Spartokid state had "common" features in some structures and patterns of the political and administrative organization of the Achaemenid monarchy. They served as a paradigm for the emerging regime of personal power of the Bosporus tyrants. Reliably attested «abnormally» high level of relationships (including diplomatic) of these two counterparties in the 5th — 4th centuries BC suggests that the main subject of their relationship could become a bosporan grain export. The Achaemenids were not interested in it as a source of food, but as an instrument of pressure on the Greek centers (especially Athens), depending on the supply of marketable grain.
Key words: the Bosporus, the Archaeanactids, the Spartocids, the monarchy, the Persia, political dependence, diplomacy, Athens, marketable grain
© 2015
В. П. Толстиков
НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ К ИЗУЧЕНИЮ ДРЕВНЕЙШЕЙ ИСТОРИИ ПАНТИКАПЕЯ: О ВРЕМЕНИ ОСНОВАНИЯ АПОЙКИИ И К ЛОКАЛИЗАЦИИ РАННЕГО ТЕМЕНОСА
В статье анализируется новейшая информация относительно датировки основания Пантикапейской апойкии, надежно фиксирующая время сооружения первых построек на Верхнем плато горы Митридат первой четвертью VI в. до н.э. Приводятся керамические материалы из ранних слоев, впервые открытых на Новом Верхнем Ми-тридатском раскопе. Кроме того, публикуется обзор различных категорий находок, сделанных на Верхнем плато горы Митридат, как в прежние годы, так в период с 2010 по 2013 гг., подтверждающих, по мнению автора, гипотезу о существовании здесь с середины — третьей четверти VI в. до н. э. древнейшего теменоса Пантикапея и, вероятно, всего Европейского Боспора.
Ключевые слова: Пантикапейская апойкия, время основания Пантикапея, древнейшие слои Пантикапея, ранний теменос
До последнего времени археология Пантикапея располагала весьма ограниченным объемом надежных материалов для локализации первоначального ядра поселения, давшего начало будущей столице Киммерийского Боспора. Это же в полной мере относится и к столь важному вопросу, как уточнение датировки его основания, а также выяснению функционального зонирования населенной территории и ее границ в ранний период истории апойкии.
Напомню, что впервые датируемый локальный участок сохранившегося раннего культурного слоя был выявлен в 1949, 1952-1953 гг. на Верхнем Митридат-ском раскопе (рис. 1). Он был выявлен в одном из углублений в материке (яма №63), перекрытых глинобитным полом т. наз. «Дома эмпория». Согласно датировке Н. А. Сидоровой, обнаруженные в яме №63 обломки небольшой северо-
Толстиков Владимир Петрович — кандидат исторических наук, заведующий Отделом искусства и археологии Античного мира ГМИИ им. А. С. Пушкина, начальник Боспорской (Пантикапейской) археологической экспедиции. E-mail: [email protected]
