CC BY
86
С.С. Ипполитов
АГРАРНЫЙ БИЗНЕС РОССИЙСКИХ ЭМИГРАНТОВ В 1920 - 1930-х ГОДАХ
Российская эмиграция была очень неоднородна по своему социальному составу. Несмотря на устоявшиеся представления об эмигрантах, как о представителях привилегированных, интеллигентских слоев населения,1 большинство беженцев составляли выходцы из крестьянского сословия -солдаты, напуганные войной крестьяне и их семьи. Именно по этой причине стремление вновь «сесть на землю», даже в условиях эмиграции, «пустить корни» в чужой земле, заняться знакомым с детства трудом занимало умы значительной части беженцев.2 С другой стороны, и представители состоятельных слоев эмиграции не оставались равнодушными к возможности заново построить в изгнании привычный патриархальный быт, завести «усадьбу» и вновь почувствовать себя «помещиком».3
Уже на начальном этапе эмиграции - в Турции первой половины 1920-х гг. - процесс расселения беженцев «на землю» приобрел большую активность.4 Многие государства, особенно те, которые остро нуждались в освоении малонаселенных территорий, внезапно осознали ценность и перспективность российских трудовых ресурсов. Так, активно поддерживало переселение в свою страну правительство Аргентины; крупные русские колонии располагались в канадских провинциях Калгари, Квебеке и Онтарио; российскими эмигрантами были созданы земледельческие колонии в Бразилии и Перу. Вместе с тем, российских земледельцев в странах Южной и Северной Америки подстерегали многочисленные опасности и невзгоды.5 Нехватка денег на удобрения, борьбу с вредителями, посевной материал и сельскохозяйственную технику ставили поселенцев в зависимость от климата и правительственных и частных кредитов. Засуха или нашествие саранчи могли обернуться для русских поселенцев катастрофой, вслед за которой следовала нищета. Русскими поселенцами осваивались и сельские районы самой Турции; там возникали сельскохозяйственные общины, артели по сбору лекарственных трав, лесопилки и т.п.
Во второй половине 1920-х гг. в среде русской рабочей эмиграции во Франции начало проявляться стремление к переходу от индустриального труда к сельскохозяйственному. Повышение стоимости продуктов питания во Франции в середине 1920-х гг. делало их производство, с одной стороны, высоко рентабельным занятием, одновременно обеспечивая русские семьи продовольствием в условиях приближавшегося мирового экономического кризиса. Массовые увольнения рабочих на промышленных предприятиях Парижа, начавшиеся в конце 1926 г. и затронувшие, главным образом, иностранцев, делали переселение в сельскую местность
137
для русских беженцев едва ли не единственной возможностью выжить. Так, в ноябре 1926 г. завод Рено уволил 1500 человек; Ситроен - столько же; Деляж - 300, и процесс этот продолжался.6 Кроме того, были причины и чисто психологические: русские казаки с большим трудом адаптировались к жизни наемного рабочего на промышленном предприятии.7
Для русских эмигрантов во Франции в середине 1920-х гг. существовало несколько возможных вариантов занятия сельскохозяйственным трудом:
1. Наемная работа по контракту за 275-300 франков в месяц с питанием и жильем. На эту работу попадали главным образом российские беженцы из балканских государств и Турции, для которых подписание трудового контракта было единственным способом перебраться во Францию. Из ежемесячной заработной платы они вынуждены были выплачивать половину суммы для покрытия расходов за переезд. После окончания срока контракта, русские рабочие, как правило, стремились найти другую работу.
2. Два варианта полусамостоятельного сельскохозяйственного труда: первый, так называемый, «метр-вале» (хозяин-слуга). Работник получал в свое распоряжение небольшую ферму, определенное количество денег, вино, сад с огородом для потребностей семьи, и домашних животных. За это он должен был выполнить установленное хозяином фермы производственное задание, но работал он самостоятельно. Второй вариант назывался «метаяж» (компаньон хозяина). Работник получал тот же перечень средств и орудий производства, но урожай и приплод скота распределялись уже в соотношении 50 на 50 с хозяином фермы.
3. Последний тип сельскохозяйственного производства представлял собой долгосрочный контракт с правом выкупа земли и требовал достаточно крупных капиталовложений, что являлось практически маловыполнимым условием для русских беженцев.8
Существовал еще один весомый фактор, который обусловил рост интереса российских эмигрантов к сельскохозяйственному производству. Миграция населения из сельской местности в середине 1920-х гг. стала настоящим бедствием для французской экономики. Даже более напряженный ритм работы в городе не мог остановить отток работников из фермерских хозяйств. Кроме того, во время войны погибло около полутора миллиона французов, один миллион восемьсот тысяч стали инвалидами. Две трети из их числа были крестьянами.9 Играло свою роль и общее падение рождаемости в сельских семьях, рост культурных запросов французов.10 Газеты того периода в большом количестве публиковали объявления о сдаче в аренду ферм в сельскохозяйственных областях Франции. Снижались и размеры арендных платежей: за эксплуатацию участка земли площадью 4-6 гектаров с домом, но без орудий труда, его хозяева в 1926 г. назначали арендную плату в 1 тысячу франков в год.11 Такая ситуация вызвала приток в страну мигрантов из других стран, в частности, Италии и Бельгии. Особую активность в колонизации фран-
138
цузских земель проявляли именно итальянские семьи. Их вниманием пользовались, главным образом, земли на юго-западе страны. Заселение и производственное освоение пустовавших ферм поощрялось и поддерживалось французским правительством. Так, для проезда переселенцев, направлявшихся на сельские работы, были введены льготные железнодорожные тарифы. Другими словами, сельскохозяйственное производство во Франции стало в середине 1920-х гг. объектом правительственного протекционизма.12
Вот как могло выглядеть хозяйство российского эмигранта в 1930-х гг. во Франции:
«Иногда в глуши можно встретить совсем российскую картину. Окруженный фруктовыми деревьями крестьянский французский дом русский хозяин переделал по своему вкусу. Получилась южнорусская хата. Выбеленные стены, большая русская печь, на полу чистые половики, вокруг стола широкие лавки и табуреты, вдоль стен полки с посудой, а в углу икона. Под самым городом несколько семей обосновались на собственных фермах. Занимаются преимущественно куроводством... т.е. продажей в Бордо яиц, битой птицы и цыплят. Постепенно появилась прочная клиентура, и теперь сбыт вполне обеспечен. Кроме того, ведем и молочное хозяйство. У нас три коровы. Молоко берет скупщик по 70 сантимов за литр, а сам в городе продает вдвое дороже. В будущем предполагаем сами организовать доставку молока в Бордо. Это будет гораздо выгоднее. Пока же все внимание сосредоточено на курах. Тут мало было выучиться ходить за ними, лечить, кормить соответствующей пищей, следить за ноской, вести куриные формуляры. Нужно было приспособиться к условиям рынка и твердо усвоить, когда выгодно продавать яйца, когда цыплят, когда и какую битую птицу. Конкурировать с французами в этом не так уж трудно, но необходимо все учитывать и все знать. Работы много, трудиться приходится больше, чем в Париже, иногда и по шестнадцать часов в сутки. Но зато не знаешь никакого начальства и сам себе хозяин. Да и здоровее это нежели городская эмигрантская работа!»13
Фермерские хозяйства русских эмигрантов во Франции, действительно, часто оказывались рентабельными, не только давая средства к существованию, но и становясь высокодоходным делом. Таким примером стали русские цветочные хозяйства, ориентированные на снабжение огромного французского парфюмерного и цветочного рынка. Сбыт готовой продукции был практически неограниченным: многочисленные перекупщики, цветочные аукционы, рынки и магазины покупали цветы быстро и за наличные деньги. Сохранились сведения о русском моряке, который возделал участок скалистой местности для выращивания роз и жасмина для последующего производства духов. В результате ценность его участка земли за три года увеличилась в десять раз.14
139
Замечательный эмигрантский публицист К.К. Парчевский, исследуя страны и условия расселения российских беженцев, особое внимание уделил как раз сельскохозяйственному производству. Именно благодаря его сборнику очерков «По русским углам» можно составить представление о географии и условиях жизни «эмигрантского рассеянья». Особую ценность в этой связи представляет сравнительное описание положения российских поселенцев во времени, возможность увидеть динамику «русских усадеб» на протяжении 1920 - 1930-х гг. Вот что писал Парчев-ский о тех изменениях, которые он наблюдал на протяжении ряда лет во Франции: «Чем дальше от Парижа, тем больше как-то утряслась и даже упорядочилась русская жизнь за десять-пятнадцать лет борьбы за существование, тяжелого труда, разочарований, неудач, а иногда и подлинного успеха и привычки... каких только профессий, часто ничего общего не имеющих с тем делом, каким приходилось заниматься в России, не испытали эмигранты! Испробовано, кажется, все, что может родить воображение и борьба за кусок хлеба. Большинство, естественно, шло по линии наименьшего сопротивления, устраиваясь рабочими и образуя вокруг больших французских фабрик и заводов целые русские поселки, другие искали самостоятельного труда в областях мелкой промышленности и торговли, третьи упорно, в силу ли прирожденной склонности к земледелию или убеждения, что только это может прочно обеспечить, упорно стремились осесть на землю. В результате одни прогорели, иные кое-как борются и существуют, но некоторым удалось и по-настоящему стать на ноги и серьезно поставить дело.
- Это очень курьезно, - говорил мне один русский фермер, - но у нас теперь парагвайские условия земледелия исследованы лучше французских. Каждый работает за свой страх, ничего не известно, все приходится искать, всего добиваться, производить опыты и стукаться головой о стену. Между тем, можно рассчитывать на удачу в этом деле и во Франции, благо пригодной земли, благодаря недостатку земледельческого населения, ферм сколько угодно.15
Однако примеры, приведенные выше, являлись скорее исключением из правил. Типичное фермерское хозяйство русских беженцев представляло собой участок земли площадью 4-6 гектаров, одна третья часть которого отводилась под луг для выпаса скота, остальное предназначалось для пашни и небольшого огорода. В ноябре обычно высевалась рожь, урожай снимался в июле. В августе производился посев клевера; весной - картофеля. Доход такой фермы, включая торговлю молоком, составлял около 12 тысяч франков в год. В пересчете на каждого члена семьи, состоявшей из 3-4 человек, получалось, что дневной заработок работника был равен 6-9 франкам.16 По этой причине молодые люди из эмигрантской среды стремились найти работу в городе, где заработок был на порядок выше. На земле оставались, как правило, семейные казаки с богатым опытом сель-
140
скохозяйственных работ, которым было сложно адаптироваться к образу жизни промышленного рабочего.
Менее благоприятно складывалась ситуация для российских эмигрантов, стремившихся «осесть на землю» в Германии. Германское законодательство относилось к иностранцам не слишком лояльно, особенно к иностранцам, приехавшим из недавно враждебной страны.
Довольно широкое распространение среди российской эмиграции в Германии получила артельная форма организации труда. Первая русская артель образовалась в Германии в марте 1921 г. в предместье Берлина -Тегеле, на участке земли, принадлежавшем Владимирскому православному братству. На этом участке российским эмигрантами было развито огородное дело, приобретшее со временем большую известность под названием «Тегелевские огороды».17 В апреле того же года другая русская сельскохозяйственная артель начала свою деятельность в окрестностях Франкфурта-на-Одере. На первом этапе русским артелям сопутствовал относительный коммерческий успех, и их работники смогли «прилично одеться, обуться и приобрести в собственность многие предметы домашнего обихода».18
Деятельность русских сельскохозяйственных артелей в Германии развивалась удачно. Значительный спрос со стороны немецких землевладельцев на дешевый труд; высокая работоспособность и дисциплинированность российских эмигрантов обусловили их востребованность. Однако в своей работе они сталкивались с общими для всей российской эмиграции правовыми проблемами, касавшимися ограничения права на труд для иностранцев. Борьба двух течений в германском правительстве в 1921-1922 гг. вокруг вопроса об иностранной рабочей силе, вызывали неразбериху в политике местных органов власти по отношению к рабочим-эмигрантам и фактически оставляли эту проблему на усмотрение конкретного местного «начальника».19
В 1922 г. вопросами труда и занятости иностранцев в Германии ведали одновременно три министерства: Военное, в части труда эмигрантов, расположенных в лагерях для беженцев и военнопленных; Внутренних дел, ведавшее «русским вопросом» в целом; и Министерство труда. Часто складывалась ситуация, когда на места поступали диаметрально противоположные директивы из названных выше министерств, касавшиеся трудоустройства российских эмигрантов.20 В таких случаях возникавшие противоречия и конфликты разрешались с помощью Центрального бюро русских артелей, представители которого выезжали в различные районы Германии специально с этими целями. Следует отметить, что местные германские власти в начале 1920-х гг. не проявляли большого упорства в противодействии сельскохозяйственному труду российских беженцев. Это объяснялось, как уже говорилось выше, большим спросом на «русские руки» у немецких землевладельцев. Так, к январю 1922 г., невзирая на зимнее время, в Померании,
141
Макленбурге, Западной Пруссии и Бранденбурге действовало 73 русских сельскохозяйственных артели, а весной 1922 г. Померанский союз землевладельцев выработал твердые тарифы для русских беженцев на летний сезон, которые были существенно выше того уровня, на который обычно претендовали эмигранты. О взаимном интересе между немецкими землевладельцами и Центральным бюро русских артелей говорит и факт появления летом 1921 г. обращения последнего в упомянутые выше министерства, в котором говорилось о «непрестанном обращении» помещиков Померании и Бранденбурга в Центральное бюро «письменно, по телеграфу и по телефону с требованием о скорейшей присылке артелей». В обращении особо оговаривалось, что все названные помещики имели «установленные законом разрешения на пользование иностранными рабочими».21
В основе такого активного спроса на русских рабочих лежали, прежде всего, чисто экономические причины. Уже упоминавшаяся привлекательная дешевизна «русских рабочих рук» для работодателей подкреплялась еще и тем фактом, что средние размеры пособия по безработице в крупных промышленных центрах Германии были существенно выше заработка земледельческих рабочих. Другими словами, «ничего не делать» в городе было в финансовом смысле выгоднее, чем заниматься каторжным трудом, например, на разработке торфяных болот или корчевании пней.22
Вторая половина 1920-х - середина 1930-х гг. были отмечены глобальным кризисом, потрясшим основы американской и европейской экономики. В условиях спада производства и массовой безработицы национальные правительств пошли по пути протекционизма в вопросах труда и занятости населения. Мигранты - как трудовые, так и политические - оказались в заведомо менее защищенном положении. Безработица в их среде была особенно болезненна.
Общий кризис затронул и аграрный сектор. Поэтому столь успешной оказалась рекламная кампания ряда южноамериканских стран, заинтересованных в привлечении трудоспособного населения на неосвоенные земли. Завлекая эмигрантов обещаниями бесплатной земли и дешевых кредитов, правительства Парагвая, Уругвая, Аргентины, Бразилии организовывали переправку желающих через океан. Разумеется, в кредит. В результате переселенцы часто оказывались в абсолютно непригодных для жизни местах, с непривычным для славян климатом и незнакомыми условиями хозяйственной деятельности: «- Зачем же вы поехали так далеко..?
- Англичане сказали, что в Бразилии нам всем дадут землю, дом, кур, козу, семян на посевы, да на пропитание до первого урожая, довезут до земли, посадят, а платить за все это в рассрочку на десять лет. Условия подходящие, мы все и согласились. Приехал представитель Лиги Наций, дал нам подписать контракты, каждому выдал копию на руки...
142
Договор прост и краток: Нансеновский офис по делам беженцев обязуется перевести земледельца в Бразилию до земли, принадлежащей Компании Северной Параны, которая предоставляет ему приблизительно 30 акров, из которых половина акра очищена от леса и засеяна, семена на посев, простой деревянный дом. Необходимые инструменты, две свиньи, 20 домашних птиц и козу для молока. Кроме того, офис снабжает колониста и всю его семью необходимыми средствами для существования в течение первых 9 месяцев со времени устройства на земле. Со своей стороны, колонист обязуется выплачивать через два года после приезда на землю, в восемь ежегодных взносов, от полутора до двух тысяч мильрей-сов в год (от 1350 до 1800 франков), покрывая стоимость земли, перевозки из Индии в Бразилию и другие расходы... Работа предстоит тяжелая, большая; крестьяне это прекрасно понимают, волнуются, но тяга сесть на землю так сильна, что, кажется, готовы все претерпеть, лишь бы снова, как в России, зажить своим настоящим крестьянским домом».23
Вот как описывал представитель одной земельной компании, занимавшейся доставкой переселенцев, условия работы и быта на новых землях: «Наша компания владеет громадными пространствами земли. Часть из них уже очищена трудами колонистов вех национальностей, преимущественно немцев и славян, от тропического леса и обрабатывается. Там расселено свыше 15 тысяч земледельцев. Построены целые деревни с отелями, лавками, конторами, проведены дороги, организованы школы и медицинские пункты. Колонисты разводят самые разнообразные продукты: хлопок, кукурузу, сахарный тростник, виноград, фруктовые деревья, пшеницу, касторовое дерево. Первый год, конечно, очень труден. Поселенцам предоставляется только небольшой очищенный участок, остальное они должны очистить сами. Работа тяжелая, необходим вырубать густой, увитый лианами, лес и рубить громадные деревья в несколько обхватов. А тут непривычная для европейцев жара, вредители и масса всяких вредных насекомых! Трудна и акклиматизация. Русских крестьян приняло охотно, так как они настоящие земледельцы, люди солидные, семейные и, надо думать, скоро станут на ноги и будут довольны.24
Однако «стать на ноги и быть довольными» у российских переселенцев не получилось - слишком тяжелы и непривычны оказались условия труда и жизни. Осложнял ситуацию и фактор сбыта сельскохозяйственной продукции: она традиционно стоила слишком дешево в странах Южной Америки, и обустроить достойный быт на вырученные от продажи плодов своего труда деньги было практически невозможно: «Приехали в Консепсион с женами и детьми, кругом лес, никаких построек, глушь ужасающая, жара доходит до 43 градусов в тени. Построили кое-какие навесы и стали располагаться. Так и живут до сих пор под навесом, разгородившись одеялами семья от семьи. Построили через некоторое время печку, чтобы печь хлеб, нечто вроде прачечной, и сразу занялись расчисткой земли от
143
леса и устройством огородов. Все это обошлось группе в 60 тысяч парагвайских песо. С постройками же дело не ладится за отсутствием строительных материалов. Лессу-то много, но он ни на что не годится, корявые, мягкие породы, из которых и забор-то поставить трудно. Хозяйство решили вести коллективное - колхоз... На 40 человек нам дали 25 гектаров земли, можно взять и больше, да к чему она? Все равно больше гектара взрослый человек обработать не сможет. Стали сажать маниоку и кукурузу, развели огород. Но и тут беда. Первый урожай сожрали муравьи, которые идут здесь тучей, целым потоком. Второй тоже пропал. Из третьего кое-что собрали. Целый год каторжной работы не дал никаких результатов. Большинство ропщет, многие разбегаются, так как выдержать такую жизнь больше года трудно. От комаров нет никакого спасения. Под москитной сектой обливаешься потом, а без нее не заснешь. У большинства колонистов на ногах, на теле пошли нарывы, сопровождающиеся температурой. От них, правда, не умирают, но тянется эта акклиматизация довольно долго, и в примитивных условиях существования невероятно мучительна.»25
Аграрный бизнес российских эмигрантов, как наиболее привычный и доступный для большинства из них, имел огромное значение как для интеграции беженцев в новое общество, так и для элементарного физического выживания. Вместе с тем, на протяжении длительного периода времени он был подвержен всем кризисным явлениям и негативным тенденциям, которые затрагивали страны пребывания эмигрантов. В то же время, обустройство «на земле» позволило не только спасти жизнь многим тысячам наших соотечественников, но и способствовало их наименее болезненной интеграции в экономические реалии стран пребывания.
Примечания
1 Демина Л.И., Евсеева Е.Н. Русские историки-эмигранты в Праге: к изучению их жизни и научного творчества // Новый исторический вестник. 2013. № 38. С. 139. Demina L.I., Evseeva E.N. Russkie istoriki-jemigranty v Prage: k izucheniju ih zhizni i nauchnogo tvorchestva // Novyj istoricheskij vestnik. 2013. № 38. S. 139.
2 Стасюкевич С.М. Деньги для крестьянства: Сельскохозяйственный кредит на Дальнем Востоке в условиях нэпа // Новый исторический вестник. 2014. № 42. С. 64.
Stasjukevich S.M. Den'gi dlja krest'janstva: Sel'skohozjajstvennyj kredit na Dal'nem Vostoke v uslovijah njepa // Novyj istoricheskij vestnik. 2014. № 42. S. 64.
3 Кротова М.В. Русские эмигранты в межвоенной Маньчжурии: манипуляции с гражданством как стратегия выживания // Новый исторический вестник. 2012. № 2. С. 66.
Krotova M.V Russkie jemigranty v mezhvoennoj Man'chzhurii: manipuljacii s grazhdanstvom kak strategija vyzhivanija // Novyj istoricheskij vestnik. 2012. № 2. S. 66.
144
4 Голотик С.И., Зимина В.Д., Карпенко С.В. Российская эмиграция 1920 - 30-х гг. // Новый исторический вестник. 2002. № 2. С. 231.
Golotik S.I., Zimina V.D., Karpenko S.V Rossijskaja jemigracija 1920 - 30-h gg. // Novyj istoricheskij vestnik. 2002. № 2. S. 231.
5 Матин Н. Воспоминания о службе в Иностранном легионе в Алжире, Тунисе и Сирии // Новый исторический вестник. М., 2000. № 2. С. 95.
Matin N. Vospominanija o sluzhbe v Inostrannom legione v Alzhire, Tunise i Sirii // Novyj istoricheskij vestnik. M., 2000. № 2. S. 95.
6 Возрождение. Париж, № 542, 1926.
Vozrozhdenie. Parizh, № 542, 1926.
7 Ревин И.А. Крестьянская Россия и Вторая русская смута: научный проект «Народ и власть» в отечественной историографии революционных кризисов // Новый исторический вестник. 2013. № 36. С. 56.
Revin I.A. Krest'janskaja Rossija i Vtoraja russkaja smuta: nauchnyj proekt «Narod i vlast'» v otechestvennoj istoriografii revoljucionnyh krizisov // Novyj istoricheskij vestnik. 2013. № 36. S. 56.
8 Возрождение. Париж, № 371, 1926.
Vozrozhdenie. Parizh, № 371, 1926.
9 Международный круглый стол «Русское крестьянство и Первая мировая война» // Новый исторический вестник. 2014. № 40. С. 15.
Mezhdunarodnyj kruglyj stol «Russkoe krest'janstvo i Pervaja mirovaja vojna» // Novyj istoricheskij vestnik. 2014. № 40. S. 15.
10 Алипов П.А. Историк М.И. Ростовцев: научный успех эмигранта // Новый исторический вестник. 2009. № 1. С. 128.
Alipov P.A. Istorik M.I. Rostovcev: nauchnyj uspeh jemigranta // Novyj istoricheskij vestnik. 2009. № 1. S. 128.
11 Возрождение. Париж, № 306, 1926.
Vozrozhdenie. Parizh, № 306, 1926.
12 Фабрикант. Тяга на землю. // Возрождение. Париж, №519, 1926.
Fabrikant. Tjaga na zemlju. // Vozrozhdenie. Parizh, №519, 1926.
13 Последние новости. 1936. № 5706.
Poslednie novosti. 1936. № 5706.
14 Возрождение. Париж, № 307. 1926.
15 Парчевский К.К. По русским углам. М.: ИВИ РАН. 2002. С. 18.
Parchevskij K.K. Po russkim uglam. M.: IVI RAN. 2002. S. 18.
16 Возрождение. Париж, № 445, 1926.
Vozrozhdenie. Parizh, № 445, 1926.
17 ГА РФ. Ф. 7507. Оп. 1. Д. 2. Л. 35.
GA RF. F. 7507. Op. 1. D. 2. L. 35.
18 ГА РФ. Ф. 7507. Оп. 1. Д. 2. Л. 36.
GA RF. F. 7507. Op. 1. D. 2. L. 36.
19 Антоненко Н.В. Национальный вопрос в программах русской монархической эмиграции // Новый исторический вестник. 2008. № 1. С. 206.
145
20
21
22
23
24
25
Antonenko N. V. Nacional'nyj vopros v programmah russkoj monarhicheskoj jemigracii // Novyj istoricheskij vestnik. 2008. № 1. S. 206.
ГА РФ. Ф. 7507. Оп. 1. Д. 4. Л. 1.
GA RF. F. 7507. Op. 1. D. 4. L. 1.
ГА РФ. Ф. 7507. Оп. 1. Д. 4. Л. 16.
GA RF. F. 7507. Op. 1. D. 4. L. 16.
ГА РФ. Ф. 7507. Оп. 1. Д. 4. Л. 116.
GA RF. F. 7507. Op. 1. D. 4. L. 116.
Парчевский К.К. В Парагвай и Аргентину. Очерки Южной Америки. Париж. 1936. С. 28.
Parchevskij K.K. V Paragvaj i Argentinu. Ocherki Juzhnoj Ameriki. Parizh. 1936. S. 28.
Там же. С. 48.
Tam zhe. S. 48.
Там же. С. 58.
Tam zhe. S. 58.
146
