CC BY
221
АГРАРНО-КРЕСТЬЯНСКИЙ ВОПРОС В ПРОГРАММАХ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ (1919-1920 ГГ.)
А.В. Яковлев
Кафедра истории России Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 10-1, Москва, Россия, 117198
В статье освещаются все основные аспекты теоретических и практических действий белой власти в аграрно-крестьянском вопросе. Автор показал, как антибольшевистское движение стремилось упорядочить социальные отношения, конструируя особую форму взаимоотношений с крестьянством. Раскрывается главная проблема о попытках в противовес большевикам сохранить незыблемым принцип собственности на землю с отсрочкой оформления юридических бумаг, что усиливало среди крестьян боязнь социальной реставрации. Это обстоятельство в итоге не обеспечило позитивных результатов противникам большевизма.
Современный этап отечественной историографии отличается подъемом и переструктурированием интереса к внутренней политике антисоветских государственных образований. Вместе с тем остается в тени одна из основных сторон деятельности руководителей белого движения — экономическая, в том числе и аграрная политика. А ведь в тогдашней, по преимуществу крестьянской России, не могло быть и речи о том, чтобы вести жесткое социальное противоборство без определенной позиции в земельном вопросе. Крестьянский выбор в конечном итоге определил победителя в гражданской войне.
У современников ломившийся от белого хлеба, арбузов и сахара Киев лета 1918 г. создавал впечатление социально-экономической стабильности гетманского режима, называемого «несомненно самым блестящим и самым процветающим» (1). Контуры решения аграрной проблемы вырисовывались как некое сочетание октябрьских идей о первоочередном превращении крестьянина в свободного и полноправного гражданина и кадетских намерений «земельного помещичьего отчуждения» за вознаграждение. Основная ставка по-столыпински делалась на «сильного мужика». 17 мая 1918 г. в беседе с корреспондентом газеты «Киевская мысль» Скоропадский прямо заявлял о том, что «гетманство ... подобно Римской империи будет опираться на собственность землевладельцев». Выступая 10 апреля 1919 г. в Омске перед представителями земств, Колчак подчеркнул, что «мелкая крестьянская собственность является основой благоденствия всей страны, и правительство поможет такому крестьянскому землевладению за счет крупных владельцев» (2).
Самым же радикальным политиком оказался Врангель, который сущность обозначенной его приказом от 25 мая 1920 г. аграрной реформы выразил довольно ясно и четко — «земля трудящимся на ней хозяевам». Реформа базировалась на двух принципах: охране «всякого землепользования, как оно установилось к настоящему времени, от нарушений, насилий и захватов», а также передаче «тру-
дящимся на земле хозяевам пригодные для ведения хозяйства земли, казенные и частновладельческие (3). Но самое главное, что все земельное дело передавалось в руки самого земледельческого населения. Что же касалось правительственных должностей по земельным делам, каковыми являлись губернские и уездные посредники, то их обязанности сводились, как подчеркивал Врангель, лишь к объединению деятельности уездных и волостных земельных учреждений и оказанию «всяческого содействия к успешному выполнению ими лежавших на них обязанностей в полном соответствии с требованием закона (4).
Отмечая преемственный характер врангелевской реформы со столыпинским указом 9 ноября 1906 г., ее оппоненты тем не менее считали, что она лежала «не в плоскости возрождения столыпинского законодательства». По мнению эмигрантского профессора П.П. Гронского, приказ Врангеля не затрагивал существовавших земельных отношений в пределах конкретно взятого селения. В отличие от Столыпина, наделявшего крестьян хуторами и отрубами в пределах земельной тесноты владений одного селения, Врангель «насаждал» мелкое крестьянское землевладение на сравнительно широком просторе бывших помещичьих земель (5).
Все белые правительства без исключения признавали произведенный самими крестьянами в период революций и Гражданской войны передел земли. Так,
5 апреля 1919 г. было принято постановление колчаковского Совета министров
06 отмене постановления Временного Сибирского правительства от 6 июля 1918 г., требовавшего, чтобы «все имения, принадлежавшие как отдельным лицам, так и товариществам, обществам и учреждениям, лежавшие на землях арендованных и собственных, захваченные посторонними лицами», были возвращены их владельцам со всем «живым и мертвым инвентарем» (6). В секретной телеграмме деникинскому Особому совещанию от 23 октября 1919 г. Колчак призывал ограничить земельную реформу соблюдением создавшегося положения, «допуская исключения лишь при серьезной необходимости и в самых осторожных формах» (7). Именно таковым стало принятое 14 марта 1919 г. омским Советом министров постановление «о предоставлении военнослужащим армии, принимавшим непосредственное участие в борьбе за возрождение России... и семьям павших в бою... преимущества перед всеми остальными лицами в течение 10 лет со дня издания этого закона права устройства на всех открытых для водворения переселенческих участках и участках, предоставленных для устройства этих воинов и их семей...». Другое дело, что через полмесяца стала очевидной невыполнимость этого положения, и 8 апреля 1919 г. была внесена существенная поправка о «распространении этого закона лишь на участников войны за возрождение России» (8). В таком же духе действовал и А.И. Родзянко, подписавший 28 июня 1919 г. приказ по военно-гражданскому управлению Северной армии, который передавал «все казенные, частновладельческие, крестьянские и прочие леса и лесные площади... в ведение и под охрану Военно-гражданского управления Северной армии, вплоть до разрешения Всероссийским Народным собранием вопроса о праве собственности на недвижимые имущества», и признавал действительными «все сделки на леса, лесные материалы и орудия производства, заключенные после 13 мая
1919 г., т.е. после начала наступления войск Северной армии» (9). Без сомнения, это было шагом вперед по сравнению с принятым 20 мая 1919 г. в Гдове Общественным гражданским советом постановлением «О запрещении отбирать у крестьян занимаемые ими помещичьи земли, инвентарь и скот», с помощью которого Булак-Балахович намеревался укрепить свои позиции в Псковской губернии (10). Северо-Западное правительство, утвердившее 18 октября 1919 г. предложенный министром земледелия П.А. Богдановым аграрный законопроект, тем самым решило за новый самовольный захват и попытки «восстанавливать свое нарушенное прежнее положение» наказывать «по всей строгости военного времени». Чуть раньше, 5 сентября 1919 г., правительство продублировало приказ А.И. Родзянко от 28 июня 1919 г. о лесах. Все это преподносилось как продолжение обозначенной в 8 пункте правительственной декларации аграрной политики, нацеленной на то, что «земельный вопрос будет решен согласно с волею трудового земледельческого населения в Учредительном собрании». Реакция на все запоздавшие по времени действия правительства, хотя Богданов еще в конце июля 1919 г. признавал катастрофичность положения крестьянства и его определенную настроенность против белых, была однозначной, в духе, например, коменданта Гдова. Он открыто призывал не распространять приказы правительства, т.к. «министерство земледелия, да и все правительство, если уже не разогнано, то в ближайшее время будет разогнано» (11).
В качестве некоторой уступки крестьянам Скоропадский, например, законом от 27 мая 1918 г. разрешал собирать урожай с той земли, которой они фактически владели. В случае если посевщик действовал без согласия юридического владельца земли, он обязывался к выплате тому компенсации в размере V3 средней годовой арендной платы за последние пять лет (12). Аналогичные меры допускал и Колчак. 8 апреля 1919 г. Совет министров, рассмотрев проект министерства земледелия «О направлении аграрной политики», принял основной манифест по аграрной политике правительства «Декларацию российского правительства», распространенную среди населения как «грамота Верховного правителя о земле» (13). Так как население более всего волновала судьба урожая 1919 г., то правительство однозначно указывало, что «урожай будет принадлежать тем, кто сейчас пользуется землей, кто ее запахал и засеял», что «все, в чьем пользовании земля сейчас находится, все, кто ее засеял и обработал, хотя бы и не был ни собственником, ни арендатором, имеют право собирать урожай». Столь же определенно правительство выражало все отношение к земельным захватам. «Никакие самовольные захваты ни казенных, ни общественных, ни частновладельческих земель допускаться не будут, и все нарушители земельных прав будут предаваться суду».
Вместе с тем сравнительный анализ «Записки о направлении аграрной политики правительства» и «Декларации российского правительства» свидетельствовал о свершившемся повороте «вправо». Декларация не говорила уже о принудительном отчуждении всей помещичьей земли, а в весьма туманной и неопределенной форме упоминала о передаче крестьянам «частновладельческой и казенной земли» за вознаграждение. Кроме того, в отличие от «Записки», предлагавшей немедлен-
ное проведение реформы, «Декларация» окончательное решение земельного вопроса откладывала до созыва Национального собрания, весьма неопределенно обозначая последующие мероприятия правительства на аграрном фронте. Трудно поэтому не согласиться с утверждением Гинса о том, что «декларация — не закон» и «ее основная мысль должна быть высказана так ярко, чтобы каждый читающий ее воспринял» (14). А «Декларация» не содержала даже конкретного ответа на вопрос о судьбе помещичьего землевладения.
На практике же все сводилось к созданию различного рода земельно-ликвидационных комиссий, которые по характеру своих действий мало чем отличались от большевистской системы продотрядов. Так, в разосланной гетманским министерством земледелия телеграмме губернским старостам от 7 августа 1918 г. требовалось активизировать открытие губернских и уездных ликвидационных земельных комиссий с обязательным рассмотрением на них заявлений собственников, арендаторов о нарушении права собственности после 1 марта 1917 г. и последующим восстановлением имущественных прав и обеспечением «контрибуций за убытки» (15).
Единодушие лидеров белого движения в декларировании о приоритете крестьянских ценностей над интересами других слоев населения кончалось, когда речь заходила о путях возможного наделения крестьян землей. Принятый 13 июня 1918 г. «Временный земельный закон Украинской державы» разрешал приобретать в одни руки земельные участки площадью не более 25 десятин. При этом ничего не говорилось, откуда берется земля для продажи, и является ли сделка единовременным актом или же возможно расширение владений вообще. Ставшая традиционной расплывчатость формулировок не позволяла даже современникам понять, как правительство относилось к возможному проведению в жизнь «начала принудительного отчуждения» (16).
В подобном же тоне была составлена и «Грамота гетмана всея Украины войск казацких ко всему украинскому народу» от 30 октября 1918 г. (17). В ней обещалось провести реформу с целью создания «мелких, но экономически мощных казацких и селянских хозяйств на Украине». Не упоминая о своем июньском законодательстве, Скоропадский предлагал начать разработку аграрного вопроса на сформулированных им еще в грамоте от 29 апреля 1918 г. принципах. Необходимым считалось создание государственного земельного фонда за счет земель казенных, церковных и некоторых частновладельческих, но не нарушая при этом интересов частных лиц и оплачивая «по надлежащей оценке все имущество, поступающее в государственный земельный фонд». Как бы разъясняя сказанное, новый министр земледелия полтавский помещик Н.В. Леонтович еще 27 октября 1918 г. в интервью «Одесскому листку» не менее осторожно предполагал, что вряд ли возможно будет избежать принудительного выкупа частновладельческой земли особенно, когда речь шла о сохранении «того хозяйства, которое находилось в руках культурных хлеборобов».
Врангелевский закон, напротив, содержал четкую дифференциацию земель, которые подлежали «безусловному возврату прежним владельцам» и которые пе-
редавались в волостные земельные советы. Они должны были распределять землю между обрабатывающими ее землевладельцами, получившими право полной личной собственности, в размере пятикратного среднего за последние 10 лет урожая хлеба с одной казенной десятины. Взносы в государственный фонд должны были производиться в течение 25 лет равными частями, и только после полной выплаты выдавалась купчая.
Такая форма разрешения аграрного вопроса казалась крестьянину слишком неудобной, несмотря на врангелевские утверждения о благожелательной встрече крестьянской массой земельного приказа, так как не позволяла немедленно стать собственником земли (18). Тем самым врангелевская идея «об укреплении права бессословной частноземельной собственности» и преобразовании земельного строя на принципах: «крепкой связи землевладельца-хозяина с его землей, на полном праве его не только владеть и пользоваться, но и распоряжаться своим участком, а впредь, до выдела его в натуре, иметь право на выдел такого участка» была далека от ее реального воплощения (19). Кроме того, при отмечаемой самим Врангелем спешности, с которой издавался земельный закон, и желаемости изложить его в самой краткой форме невозможно было учесть некоторые частные вопросы: о размерах и порядке взимания аренды и скопщины за урожай 1920 г. на мелких, подлежащих отчуждению участках; об усадебной оседлости и постройках, находившихся на подлежащих отчуждению землях и состоящих в пользовании арендаторов или живущих на этой земле хозяев и т.д. Разрешаемые дополнительными приказами они, однако, нередко противоречили основному закону (20).
В схожих тонах решался земельный вопрос и во Всевеликом войске Донском. В принятых 4 мая 1918 г. Кругом спасения Дона «Основных законах Все-великого Войска Донского» объявлялось, что «собственность неприкосновенна», а «принудительное отчуждение недвижимых имуществ» допускалось только «для какой-либо государственной или общественной пользы» и «за соответствующее вознаграждение». Через несколько дней, 17 мая 1918 г., Краснов уже предписал обработать и засеять все земельные участки, включая и помещичьи, с применением в случае нехватки рабочих рук пленных красноармейцев. Весь урожай в этом случае поступал в казну. Большой войсковой Круг августа 1918 г. всю казачью землю передавал в ведение краевой власти, которая устанавливала норму земельного пая. Дополнительные же участки можно было получить за счет переселения на свободную войсковую землю. Несмотря на дебаты, Круг проголосовал за «воспрещение всех сделок для частновладельческих земель», за исключением наделанных (21).
Временное правительство Северной области, в свою очередь, руководствовалось принятым 13 января 1919 г. законом о расчистках (т.е. землях, обрабатываемых крестьянами на месте предоставленных им лесных участков), согласно которому устанавливалась трудовая норма для использования в 11 десятин. Все излишки поступали в земельный фонд волостных земств, которые могли оставлять их в ведении прежнего владельца по средним арендным ценам за последние 3 го-
да в пределах конкретной волости. Запрещались частные земельные сделки, заменяемые арендой. Однако и здесь не обошлось без противоречий. С одной стороны, передавая «основания и порядок распределения расчисток в руки волостных земств, действовавших на основании разработанных губернским земством инструкций, правительство, с другой стороны, только само выдавало разрешение на производство расчисток вне землеотводов» (22).
Все попытки в противовес большевикам сохранить незыблемым принцип собственности сводились к установлению выкупа за землю с отсрочкой оформления юридических бумаг, что усиливало среди крестьян «стихийную боязнь социальной реставрации». В совокупности с преобладанием декларирования известных гарантий конституционного характера для рабочего класса, воспринимаемого изначально в качестве оппозиционной силы и невыполнением многочисленных социальных обещаний так называемым средним городским слоям населения экономическая политика белых вряд ли давала им шанс на победу.
Сказанное позволяет резюмировать, что либерализм как целостная идейно-политическая и социально-экономическая система, о котором так много говорили политические противники большевизма, не обеспечивал белому реформаторству позитивных результатов. Причины проистекали из того, что медлительность и непосредственность преобразований не просто ускорили экономический спад и усилили инфляцию, но даже не стабилизировали промышленное и сельскохозяйственное производство на «изначально полученном уровне». В должной степени не был принят во внимание характер складывавшейся системы собственности. Попытки же реформирования имели место только в «центре», но не на «местах», а сами стимулы к решениям проблем реформирования со стороны властей возникали большей частью тогда, когда они из экономической плоскости переходили в политическую.
И, наконец, властями не был четко отработан процесс «вывода», т.е. обратного воздействия политической системы на среду, предполагающего, в частности, интеграцию всех элементов общества с помощью пропаганды общих целей. Повышенная роль неюридизированных нормативов и настроений в функционировании антибольшевистских правлений проистекала из повышенной заидеологизирован-ности белого движения. Правовой нигилизм затруднял адаптацию политической системы к инновационным изменениям социальной, экономической и культурной жизни российского общества после октября 1917 г., ее способность частично подчинить их себе и таким образом самосохраниться.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) Алексеев Н.Н. Из воспоминаний // Архив русской революции. — Берлин, 1926. — Т. II. — С. 180.
(2) Голос Всероссийской власти. — Вып. 1. — С. 20.
(3) Приказ главнокомандующего вооруженными силами о земле от 20-го мая 1920 г. со всеми дополнениями. — Стамбул. — С. 3.
(4) Врангель П.Н. Воспоминания. — М., 1992. — Ч. II. — С. 119.
(5) Гронский П.П. Врангель и Столыпин // Общее дело. — Париж. — 1920. — 11 ноября.
(6) ГАРФ — Ф. 176. — Оп. 5. — Д. 1125.396. — Л. 1.
(7) Деникин А.И. Национальная диктатура и ее политика // Революция и гражданская война в описаниях белогвардейцев. — М., 1991. — С. 37.
(8) ГАРФ. — Ф. 176. — Оп. 5. — Д. 1148.404 — Л. 1, 3.
(9) Освобожденная Россия. — Псков. — 1919. — 18 июля.
(10) Горн В. Гражданская война на северо-западе России. — Берлин. — 1923. — С. 364—365.
(11) ГАРФ. — Ф. 6385. — Оп. 1. — Д. 20. — Л. 2, 3, 4.
(12) См.: Федюк В.П. Украина в 1918 г.: Герман П.П. Скоропадский. — Ярославль, 1993. — С. 34.
(13) Декларация Российского правительства // Известия Министерства Земледелия. — Омск. — 1919. — № 9—10.
(14) Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак: Поворотный момент русской истории, 1918— 1920 гг. — Пекин, 1921. — Т. II. — Ч. III. — С. 151.
(15) Киевская мысль. — 1918. — 15 (2) июнь.
(16) См.: Новая жизнь. — 1918. — 15 (2 июня).
(17) Киевская мысль. — 1918. — 31 (18) октября.
(18) См.: Оболенский В. Крым при Врангеле // Революция и Гражданская война в описаниях белогвардейцев. — М., 1991. — С. 32.
(19) Врангель П.Н. Воспоминания. — С. 106—107.
(20) Там же. — С. 103—104.
(21) Чижов Д.Б. Попытка решения земельного вопроса на Дону (1918—1919 гг.).
(22) ГАРФ. — Ф. 16. — Оп. 1. — Д. 49. — С. 44.
AGRARIAN-COUNTRY QUESTION IN PROGRAMS OF WHITE MOVEMENT (1919-1920)
A.V. Yakovlev
Department of Russian History Peoples Friendship University of Russia Mikluho-Maklay Str., 10-1, Moscow, Russia, 117198
In article all basic aspects of theoretical and practical actions of the white power in an agrarian-country question are shined. The author has shown, how Antibolshevist movement aspired to order social relations, designing the special form of mutual relations with peasantry. The main problem about attempts in a counterbalance to Bolsheviks reveals to keep firm a principle of the landed property with a delay of registration of legal papers that strengthened fear of social restoration among peasants. And this circumstance as a result has not provided positive results to opponents of the Bolshevism.
