CC BY
73
российское право
ОБРАЗОВАНИЕ ПРАКТИКА НАУКА
З. А. Незнамова, А. В. Незнамов
АДМИНИСТРАТИВНАЯ ПРЕЮДИЦИЯ КАК КРИТЕРИЙ КРИМИНАЛИЗАЦИИ ПРОТИВОПРАВНОГО ДЕЯНИЯ
Авторы рассматривают проблемы критериев криминализации деяний и отграничения преступления от иных правонарушений. Критически оценивая такие распространенные в теории уголовного права критерии, как характер и степень общественной опасности, авторы предпринимают попытку поиска новых критериев. В качестве таковых в широком плане ими рассматриваются нравственные основы уголовного права: право вообще и уголовное право в частности не создает границы дозволенного, а лишь ретранслирует (или, по крайней мере, должно ретранслировать) сложившиеся в обществе нравственные устои. В узкоправовом смысле слова в качестве одного из критериев криминализации деяний и отграничения преступления от административного правонарушения рассматривается так называемая административная преюдиция.
Авторы приходят к выводу, что использование в действующем уголовном законодательстве составов преступлений с административной преюдицией следует оценивать положительно, поскольку это соответствует, в частности, социальному предназначению уголовного права. В заключение выдвигается идея о том, что более широкое использование межотраслевой преюдиции может повысить превентивный потенциал российского права и способствовать решению проблем, свойственных иным его отраслям.
Ключевые слова: критерии криминализации, разграничение преступлений и иных правонарушений, нравственные основы уголовного права, преюдиция, административная преюдиция
Автор всякого исследования, посвященного критериям (основаниям) криминализации деяний, рано или поздно сталкивается с необходимостью рассмотреть нравственные основы уголовного права и его социальное предназначение. Если исходить из общеизвестного принципа «Нет преступления, кроме прямо предусмотренного законом» и принятых в России механизмов законотворчества, то можно прийти к мнению, что уголовное право само не создает границы дозволенного, а лишь ретранслирует (или, по крайней мере, должно ретранслировать) сложившиеся в обществе представления о таких границах. Думается, что механизмы представительной демократии прежде всего рассчитаны как раз на подобную ретрансляцию.
Таким образом, вопрос о критериях криминализации противоправного поведения во многом распространяется далеко за пределы науки уголовного права. Это вопрос и философии, и социологии, и психологии, и теории права, и, вероятно, права конституционного; взаимодействие данных научных дисциплин при исследовании поставленной проблемы не только необходимо, но и неизбежно. Наука же уголовного права способна дать ответ на следующий вопрос: «Какими, исходя из социального предназначения права, должны быть критерии
для криминализации противоправного поведения?». А точнее, с учетом сказанного выше: «Существуют ли и могут ли существовать чисто правовые критерии для криминализации того или иного противоправного поведения, для отграничения преступления от иных актов неправомерного поведения?».
В юридических науках криминального цикла общепризнанным является мнение о том, что основными критериями для отграничения преступления от иных видов правонарушений являются характер и степень общественной опасности деяния.
Традиционно считается, что характер общественной опасности посягательства определяется общественными отношениями, на которые оно направлено, т. е. объектом преступления [Уголовное право. Общая часть 2008: 58]. При этом аксиомой признавалось утверждение, что исключительными объектами уголовно-правовой защиты, которые не имеют аналогов в иных правоохранительных отраслях, являются жизнь, здоровье, половая свобода и половая неприкосновенность, основы конституционного строя государства, а также мир и безопасность человечества. Казалось бы, разграничение преступлений и иных правонарушений по характеру общественной опасности, обусловленной объектом
правовой охраны, хотя бы в части перечисленных благ не должно вызывать проблем. Однако активная нормотворческая деятельность российского законодателя в последние годы практически свела на нет дифференцирующее значение данного критерия.
Так, в Кодексе РФ об административных правонарушениях 17 глав охраняют те же общественные отношения, что и главы Уголовного кодекса РФ. Главе 21 УК РФ «Преступления против собственности» соответствует гл. 7 КоАП РФ «Административные правонарушения в области охраны собственности», гл. 26 «Экологические преступления» - гл. 8 КоАП РФ «Административные правонарушения в области охраны окружающей среды и природопользования» и т. д.
Более того, ряд изменений, внесенных в административно-деликтное законодательство, ясно указывает на тенденцию к «вторжению» административного права в сферы, традиционно считавшиеся сферой уголовно-правовой охраны. И если в отдельных случаях, с учетом встречной тенденции к декриминализации некоторых деяний, такое вторжение можно оценить положительно (например, ч. 1, 2 ст. 11.5, ст. 12.24 КоАП РФ), то в остальных оно лишь усложняет труд правоприменителя.
Так, в ч. 6.1 ст. 20.4 КоАП РФ законодатель устанавливает ответственность за нарушение требований пожарной безопасности, повлекшее возникновение пожара и причинение тяжкого вреда здоровью человека или смерть человека. Тяжкий вред здоровью - это весьма серьезное посягательство на здоровье человека, которое наказывается нормами уголовного права как при умышленной, так и при неосторожной форме вины, в качестве как самостоятельного преступления, так и преступных последствий при совершении других преступлений. Жизнь человека всегда была и остается объектом именно уголовно-правовой охраны. Указание на причинение тяжкого вреда здоровью человека и смерти в качестве последствий административного правонарушения стирает грань между преступлением и проступком. Данное обстоятельство способно привести к серьезным нарушениям прав и законных интересов граждан.
При совпадении объектов правовой охраны основным критерием разграничения преступлений и иных правонарушений становится степень общественной опасности деяния. В теории уголовного права она является количественной характеристикой общественной опасности. При определении степени общественной опасности учитываются тяжесть причиненных последствий, форма вины, особенности субъекта
преступления и ряд других обстоятельств [Уголовное право. Общая часть 2008: 59], однако наиболее важным из них с практической точки зрения считается именно количественный признак. В большинстве случаев в качестве него законодатель использует последствия совершенного деяния.
Так, в ст. 14.1 КоАП РФ устанавливается административная ответственность за осуществление предпринимательской деятельности без государственной регистрации или без специального разрешения (лицензии), если данные деяния не повлекли наступления каких-либо общественно опасных последствий и не связаны с извлечением дохода в крупном размере. Уголовная ответственность за те же деяния предусматривается в ст. 171 УК РФ, если осуществление предпринимательской деятельности без регистрации или лицензии в случаях, когда такая лицензия обязательна, причинило крупный ущерб гражданам, организациям или государству либо сопряжено с извлечением дохода в крупном размере.
В приведенных статьях, как и в ряде других статей УК РФ и КоАП РФ, законодатель устанавливает четкие границы между преступлением и проступком. Проблема же заключается в том, что в большинстве случаев таких внятных критериев нет. Зачастую составы преступлений и составы иных правонарушений описываются так, что разницу между ними порой трудно уловить даже правоприменителю. Речь здесь прежде всего идет о преступлениях с формальной конструкцией состава, которые в силу известных особенностей принципиально не связывают наказуемость деяния с наступлением каких-либо последствий, которые могли бы быть использованы как количественный критерий общественной опасности. Многие из таких преступлений по своей конструкции практически неотличимы от сходных противоправных деяний.
Например, состав преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 151 УК РФ (вовлечение несовершеннолетнего в систематическое употребление (распитие) алкогольной и спиртосодержащей продукции, одурманивающих веществ), практически идентичен составу административного правонарушения, предусмотренного ч. 1 ст. 6.10 КоАП РФ (вовлечение несовершеннолетнего в употребление алкогольной и спиртосодержащей продукции, новых потенциально опасных психоактивных веществ или одурманивающих веществ). Эти противоправные деяния, очевидно, должны разграничиваться на основе установления критерия систематичности употребления соответствующих веществ.
российское право
ОБРАЗОВАНИЕ ПРАКТИКА НАУКА
Такой критерий, безусловно, иногда позволяет количественно оценить факты соответствующего поведения и тем не менее представляется недостаточно четким для разграничения обозначенных явлений.
Во-первых, несмотря на принципиальную возможность количественной оценки общественной опасности деяния, критерий систематичности все же остается оценочным, предполагающим значительную степень усмотрения правоприменителя. Однако позволим себе отметить, что нормы права (в особенности рассматриваемых отраслей) адресованы не только правоприменителю, но и гражданам, чье поведение регулируется такими нормами.
В отсутствие же четких критериев разграничения сходных правонарушений субъекты фактически не могут ясно осознавать последствия своего поведения, в то время как осознанность поведения (возможность выбора между пре-
Несмотря на принципиальную возможность
количественной оценки общественной опасности деяния, критерий систематичности все же остается оценочным
ступным и непреступным поведением) является не только обязательным элементом субъективной стороны всякого преступления, но и одним из обязательных признаков преступности деяния. Отсутствие такой возможности, адресация норм права исключительно правоприменителю отрывает нормы от их социального предназначения и лишает их значительной части превентивного воздействия.
Во-вторых, использование критерия систематичности не позволяет точно отграничить упомянутое преступление от простой совокупности административных правонарушений, предусмотренных ч. 1 ст. 6.10 КоАП РФ, ведь возможность неоднократного совершения однородных правонарушений не только отвергается административно-деликтным законодательством (ч. 1 ст. 4.4 КоАП РФ), но и влечет иные (помимо перерастания административного правонарушения в преступление) правовые последствия (п. 2 ч. 1 ст. 4.3 КоАП РФ).
Все это означает, что использование критерия систематичности (неоднократности, по-вторности), равно как и иных оценочных понятий («злостность»), не наполненных конкретным юридическим содержанием, не решит проблему разграничения преступления и иных противоправных деяний. Следовательно, такая социальная функция уголовного права, как чет-
кое обозначение границ дозволенного поведения, не выполняется в полной мере.
Отметим, что исходя из посылок, данных выше, многие потенциальные способы решения заявленной проблемы (в частности, повышение правовой культуры общества, совершенствование механизмов представительной демократии и законотворческой деятельности) несколько выходят за пределы науки права. С учетом этого можем лишь констатировать необходимость дальнейших исследований в соответствующих направлениях, причем полагаем, что необходимо сосредоточиться в первую очередь на чисто правовых решениях проблемы. Пожалуй, наиболее очевидным, пусть и несколько радикальным, способом ее решения можно было бы считать постепенный отказ от преступлений с формальной конструкцией состава.
Однако, во-первых, специфика некоторых объектов уголовно-правовой охраны (например, свободы, половой неприкосновенности, общественного порядка) такова, что количественно оценить последствия посягательств на них не только сложно, но и в ряде случаев невозможно. Это позволяет предположить, что полный отказ от преступлений с формальной конструкцией состава затруднителен.
Во-вторых, преступления с формальной конструкцией состава, как представляется, потенциально обладают гораздо большим частно-превентивным воздействием. Если конструкция уголовно-правовой нормы позволяет пресечь общественно опасное деяние, не дожидаясь наступления его последствий или их разрастания, то этим следует воспользоваться. Ведь еще со времен римского права известно, что «от угрозы, по естественному разуму, разрешается защищаться» (adversus periculum naturalis ratio permittit se defendere) [Бондаренко 2009], и поэтому превенция и пресечение общественно вредных действий представляются делом гораздо более привлекательным, а в некоторых случаях и более легким, чем ликвидация неблагоприятных последствий осуществленной угрозы.
С учетом этого полный отказ от использования преступлений с формальной конструкцией состава представляется не только невозможным, но и нежелательным.
Другой вариант решения обозначенной проблемы, о котором ученые пишут гораздо больше, - так называемые преступления с административной преюдицией [Безверхов 2012; Изю-мова 2014; Лопашенко 2011; Незнамова 2015; Оноколов 2014; Оноколов 2013; Ямашева 2009].
Мы не будем присоединяться к научной дискуссии о необходимости восстановления инсти-
тута преступлений с административной пре-юдицией. Действия законодателя в последние несколько лет говорят о том, что для него такое восстановление является одним из приоритетных направлений нормотворческой деятельности. То есть каковы бы ни были наши научные предпочтения, к преступлениям с административной преюдицией, вероятно, уже следует относиться как к данности. В этом смысле названный институт нуждается не столько в поддержке или критике, сколько в теоретическом осмыслении.
Не претендуя на постановку всех проблем применения преступлений с административной преюдицией, остановимся на наиболее принципиальных вопросах.
Даже если исходить из названия данного института, он несомненно обладает межотраслевой юридической природой. Применительно к рассматриваемой проблеме это означает, что не только правила его применения, но и само понимание термина «преюдиция» в различных отраслях должно быть, насколько это возможно, унифицированным.
Безусловно, преюдиция в общеправовом смысле - это не просто одно из оснований для освобождения от доказывания, но преюдиция является институтом в первую очередь процессуального права, а преюдициальность есть одно из свойств законной силы судебного акта [Безруков 2007: 37-38]. Предназначение такого свойства заключается главным образом в том, чтобы избавить участников судебного разбирательства от доказывания того, что уже было единожды доказано, а судебную систему - от возможности возникновения противоречащих друг другу судебных актов, создающих две (а иногда и более) параллельные «правовые реальности».
Однако в чем же тогда состоят сущность и назначение преюдиции применительно к материальным отраслям права? Означает ли использование термина «преюдиция» в материальном уголовном праве, что составы с административной преюдицией являются упрощенными или усеченными? Для того чтобы ответить на данный вопрос, обратимся к недавнему примеру рассмотрения сущности преступлений с административной преюдицией - правовой позиции Конституционного Суда РФ по делу о проверке конституционности ст. 212.1 Уголовного кодекса РФ по жалобе И. И. Дадина (Постановление от 10 февраля 2017 г. № 2-П).
Отказывая в признании нормы ст. 212.1 УК РФ неконституционной, но при этом находя основания к пересмотру судебных актов по уголовному делу заявителя, Конституционный Суд по существу указывает, что преступления
с административной преюдицией не являются «льготными» для правоприменителя и не предполагают формального подхода к установлению общественной опасности деяния, когда простая совокупность административных правонарушений образует преступление. Сущность данного института, по мнению Конституционного Суда РФ, заключается в том, что «рецидив правонарушений свидетельствует о недостаточности имеющихся административно-правовых средств противодействия нарушениям закона, что может рассматриваться в качестве конституционно значимой причины для криминализации соответствующих деяний». При этом Суд отмечает, что судебные акты, принятые по делам об административных правонарушениях, имеют весьма ограниченное преюдициальное значение для дела уголовного.
В этом смысле содержание термина «пре-юдиция» в понимании Конституционного Суда РФ гораздо ближе к специфическому рецидиву, чем собственно к преюдиции. Специфичность такого рецидива заключается в его межотраслевом характере, т. е. в том, что последствия не-
Установление административной преюдиции как формализованного критерия для криминализации последующего противоправного поведения могло бы в значительной мере реализовать превентивный потенциал российского права
однократного привлечения к ответственности одного вида порождаются для привлеченного к ней лица в рамках другого вида ответственности.
Последняя мысль приближает нас к пониманию того, почему рассматриваемый институт обозначен именно как «преступления с административной преюдицией».
Если предназначение преюдиции - это создание правовой определенности в общественных отношениях, то суть данного механизма применительно к преступлениям с административной преюдицией заключается в том, чтобы создать определенность относительно того, сознательно ли лицо повторяет акты однотипного противоправного поведения. Из ответа на этот вопрос со всей очевидностью может быть выведена и сознательность противоправной установки лица, и (с меньшей очевидностью) возрастающая общественная опасность такого поведения, что является, по точному выражению Конституционного Суда РФ, «конституцион-
российское право
ОБРАЗОВАНИЕ ПРАКТИКА НАУКА
но значимой причиной для криминализации соответствующих деяний». Обозначенный подход явно небесспорен, но применительно к проблеме, рассматриваемой в рамках настоящей статьи, его следует оценивать положительно.
Если считать, что вопрос оснований для криминализации поведения лежит исключительно в сфере нравственных устоев общества и выходит за пределы компетенции науки права, то такая наука вообще утрачивает социальную значимость. Всякий правовед, занимающийся данной проблематикой, в конечном счете будет «упираться» в стену, за которой находятся явления, принципиально ему непонятные, а значение науки права будет сведено к тому, чтобы своевременно комментировать нормы, создаваемые законодателем.
Безусловно, и такой подход имеет право на существование, однако он не самый удачный из
возможных. Коль скоро в праве существуют закономерности и механизмы, позволяющие установить границы, когда просто противоправное поведение перерастает в общественно опасное, то было бы упущением такие механизмы не использовать. Установление административной преюдиции как формализованного критерия для криминализации последующего противоправного поведения могло бы в значительной мере реализовать превентивный потенциал российского права. Расширение сферы применения межотраслевой преюдиции (или, если угодно, «межотраслевого рецидива») позволит обогатить и стабилизировать отношения между различными охранительными отраслями российского права, а также будет способствовать решению некоторых проблем, свойственных иным (помимо уголовного права) его отраслям [Незнамов 2014].
Список литературы
Безверхов А. Г. Возвращение административной преюдиции в уголовное законодательство России // Российская юстиция. 2012. № 1. С. 48-53.
Безруков А. М. Преюдициальная связь судебных актов. М.: Волтерс Клувер, 2007. 144 с.
Бондаренко С. С. Угроза нарушения гражданских прав // Научные ведомости БелГУ. Серия: Философия. Социология. Право. 2009. № 7. С. 140-145.
Изюмова Е. С. Административная преюдиция уголовной ответственности за незаконную организацию игорной деятельности // Административное и муниципальное право. 2014. № 4. С. 325-332.
Лопашенко Н. А. Административной преюдиции в уголовном праве - нет! // Вестник Академии Генеральной прокуратуры Российской Федерации. 2011. № 3. С. 64-71.
Незнамов А. В. Судебный запрет как предпосылка для формирования концепции «последовательного правоприменения» (начало) // Арбитражный и гражданский процесс. 2014. № 1. С. 53-57.
Незнамова З. А. Преступления с административной преюдицией в Уголовном кодексе РФ: коллизии межотраслевого регулирования // Российское право: образование, практика, наука. 2015. № 6. С. 20-25.
Оноколов Ю. П. Институт административной преюдиции как инструмент противодействия преступлениям и иным правонарушениям // Таможенное дело. 2014. № 2. С. 20-23.
Оноколов Ю. П. Сочетание административной преюдиции и декриминализации как инструмент предупреждения административных правонарушений и преступлений // Административное право и процесс. 2013. № 2. С. 32-36.
Уголовное право. Общая часть: учеб. / под ред. Л. В. Иногамовой-Хегай, А. И. Рарога, А. И. Чучаева. М.: Контракт, Инфра-М, 2008. 560 с.
Ямашева Е. В. К вопросу о восстановлении института административной преюдиции в уголовном законе России // Журнал российского права. 2009. № 10. С. 69-79.
Зинаида Александровна Незнамова - доктор юридических наук, профессор кафедры уголовного права Уральского государственного юридического университета (Екатеринбург). 620137, Российская Федерация, Екатеринбург, ул. Комсомольская, 21. E-mail: [email protected].
Александр Владимирович Незнамов - кандидат юридических наук, старший преподаватель кафедры гражданского процесса Уральского государственного юридического университета (Екатеринбург). 620137, Российская Федерация, Екатеринбург, ул. Комсомольская, 21. E-mail: [email protected].
Administrative Prejudice as a Criterion of Criminalization
The article lights up an issue of criminalization criteria and a problem demarcation between crimes and other wrongful acts. Conducting a critical analysis of consensual views on criminalization criteria (such as character and public danger) the authors make an attempt to propose the new ones which are generally moral foundations of criminal law and narrowly administrative prejudice. First of them means that criminal law does not create «red lines» but only transfers them from the level of social values. The second one, the so called administrative prejudice, seems to be a trend of modern Russian criminal legislation. In spite of beliefs prevailing in the academic circles the authors assess the merits of administrative prejudice, its adequacy to social role of law. Finally the authors propose that increased use of inter-branch prejudice could expand the preventative potential of Russian law and facilitate to solve the problems in other, not only criminal, branches of law.
Keywords: criteria of criminalization, demarcation between crimes and other wrongful acts, moral foundations of criminal law, prejudice, administrative prejudice
References
Bezrukov A. M. Preyuditsial'naya svyaz' sudebnykh aktov [Prejudicial Relations between Judicial Acts], Moscow, Volters Kluver, 2007, 144 p.
Bezverkhov A. G. Vozvrashchenie administrativnoi preyuditsii v ugolovnoe zakonodatel'stvo Rossii [Returning of the «Administrative Collateral Estoppels» to the Russian Criminal Legislation], Rossiiskaya yustitsiya, 2012, no. 1, pp. 48-53.
Bondarenko S. S. Ugroza narusheniya grazhdanskikh prav [Threat of Civil Rights Violation], Nauchnye vedomosti BelGU. Seriya: Filosofiya. Sotsiologiya. Pravo, 2009, no. 7, pp. 140-145.
Inogamova-Khegai L. V., Rarog A. I., Chuchaev A. I. (eds.) Ugolovnoe pravo. Obshchaya chast' [Criminal Law. General Part], Moscow, Kontrakt, Infra-M, 2008, 560 p.
Izyumova E. S. Administrativnaya preyuditsiya ugolovnoi otvetstvennosti za nezakonnuyu organizatsiyu igornoi deyatel'nosti [Administrative Prejudice of Criminal Liability for Illegal Gambling], Administrativnoe i munitsipal'noe pravo, 2014, no. 4, pp. 325-332.
Lopashenko N. A. Administrativnoi preyuditsii v ugolovnom prave - net! [Say «No» to Administrative Prejudice in Criminal Law!], Vestnik Akademii General'noi prokuratury Rossiiskoi Federatsii, 2011, no. 3, pp. 64-71.
Neznamov A. V. Sudebnyi zapret kak predposylka dlya formirovaniya kontseptsii «posledovatel'nogo pravoprimeneniya» (nachalo) [Injunctions as the Background of the «Step-by-Step Law Enforcement» Conception (Beginning)], Arbitrazhnyi i grazhdanskii protsess, 2014, no. 1, pp. 53-57.
Neznamova Z. A. Prestupleniya s administrativnoi preyuditsiei v Ugolovnom kodekse RF: kollizii mezhotraslevogo regulirovaniya [Crimes with Administrative Prejudice in the Russian Criminal Code: Multisectoral Conflicts of Law], Rossijskoe Pravo: Obrazovanie, Praktika, Nauka, 2015, no. 6, pp. 20-25.
Onokolov Yu. P. Institut administrativnoi preyuditsii kak instrument protivodeistviya prestupleniyam i inym pravonarusheniyam [Administrative Prejudice as an Instrument of Countering Crimes and Other Wrongful Acts], Tamozhennoe delo, 2014, no. 2, pp. 20-23.
Onokolov Yu. P. Sochetanie administrativnoi preyuditsii i dekriminalizatsii kak instrument preduprezhdeniya administrativnykh pravonarushenii i prestuplenii [Combination of Administrative Prejudice and Decriminalization as an Instrument of Prevention of Administrative Offences and Crimes], Administrativnoe pravo i protsess, 2013, no. 2, pp. 32-36.
Yamasheva E. V. K voprosu o vosstanovlenii instituta administrativnoi preyuditsii v ugolovnom zakone Rossii [On the Issue of Reinstitution of Administrative Prejudice in Russian Criminal Law], Zhurnal rossiiskogo prava, 2009, no. 10, pp. 69-79.
Zinaida Neznamova - doctor of juridical sciences, professor of the Criminal law department, Ural State Law University (Yekaterinburg). 620137, Russian Federation, Yekaterinburg, Komsomol'skaya str., 21. E-mail: [email protected].
Aleksandr Neznamov - candidate of juridical sciences, associate professor of the Department of civil procedure, Ural State Law University (Yekaterinburg). 620137, Russian Federation, Yekaterinburg, Komsomol'skaya str., 21. E-mail: [email protected].
Дата поступления в редакцию / Received: 19.02.2018
Дата принятия решения об опубликовании / Accepted: 16.04.2018
