CC BY
168
Часть IV содержит разного рода полемические материалы, которые составитель обозначил как miscellanea («смесь»): это рецензии на работы А.М. Пешковского таких известных лингвистов, как Л.А. Булаховский, Д.Н. Ушаков, М.Н. Петерсон, Е.С. Истрина, С.О. Карцевский, А.Б. Шапиро, и отклики А.М. Пешковского на труды его современников; это публикации, характеризующие редакторскую деятельность ученого и отражающие самые серьезные дискуссии по научным проблемам языка того времени. При этом представленные в данном разделе материалы (и здесь нужно отдать дань объективности составителя книги) свидетельствуют не только о положительных, благожелательных отзывах о трудах А.М. Пешковского , но и содержат критические, неоднозначные суждения о деятельности ученого (например, рецензия Е.Ф. Будде на книгу А.М. Пешковского «Русский синтаксис в научном освещении»).
Завершает книгу библиография опубликованных трудов А.М. Пешковского.
Корректная редакторская правка, бережное отношение к авторским знакам и графике текстов, воспроизведение схем, составленных А.М. Пешковским к отдельным статьям, сохранение традиций предыдущих изданий его трудов - это еще ряд «плюсов» рецензируемой книги. А включение в книгу фотографий из архивных документов, любопытных примеров из работ А.М. Пешковского-педагога, иллюстрирующих его методы обучения детей, делают данную книгу необычайно интересной для той аудитории, которой ее адресует составитель - студентам-филологам, аспирантам, докторантам, преподавателям вузов, научным работникам.
И.М. Курносова
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2009. № 1
АДАМ МИЦКЕВИЧ И ПОЛЬСКИЙ РОМАНТИЗМ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ: Сб. ст. Редколлегия: Н.М. Филатова, Е.З. Цыбенко, В.А. Хорев (отв. ред.). М.: Наука, 2007. - 283 с.
Рецензируемый сборник статей составлен по материалам научной конференции «Адам Мицкевич и польский романтизм в русской культуре», которая была проведена Институтом славяноведения Российской академии наук совместно с Московским государственным университетом имени М.В. Ломоносова в октябре 2005 г. Конференция состоялась на филологическом факультете МГУ. Организаторы
приурочили ее к 150-й годовщине со дня смерти Адама Мицкевича. Авторы статей представляют научные учреждения России, Польши, Литвы и Белоруссии.
Редакторы сборника подчеркивают, что польский романтизм сыграл исключительную роль как в развитии национальной культуры, так и в эволюции польско-русских литературных связей. В предисловии отмечается: «В истории польской культуры романтизм как литературное и идейное, общественное течение сыграл роль, которую невозможно переоценить. Романтическая парадигма искусства и общественной мысли надолго определила облик польской культуры, далеко перешагнув границы самой эпохи романтизма. По словам Я. Ивашкевича, романтизм - это "эссенция" польского художественного творчества и всей польской жизни.
Многообразны связи польского романтизма с русской культурой. О взаимопроникновении двух культур той эпохи говорит творческая близость Мицкевича и Пушкина и сам факт, что духовный лидер польского романтизма как поэт был "открыт" в России и лишь потом признан своими соотечественниками» (с. 3).
Авторы статей сосредоточились на менее изученных аспектах польского романтизма, его связях с русской и другими культурами.
Сборник открывают статьи более общего плана. К таким можно отнести исследования А. Ковальчиковой (Варшава) «Идеология и искусство: исторические события и эстетические позиции», Л.А. Софроновой (Москва) «Взгляд поэта», И. Свириды (Москва) «Пространство романтика» и М. Рудас-Гродзкой (Варшава) «Порабощенное славянство».
Профессор Алина Ковальчикова, одна из ведущих исследователей польского романтизма, главным образом творчества Ю. Словацкого, которого ценит выше Мицкевича, ставит вопрос соотношения между историческими событиями и эстетическими позициями критики и обыкновенных читателей. Своеобразие польского романтизма на фоне западноевропейского состояло, как известно, в том, что ввиду сложившейся исторической ситуации «писатели были обязаны посвятить свое творчество патриотической тематике» (с. 14). Эта установка, с одной стороны, породила серию произведений-шедевров, с другой - способствовала «апологии китча и словесной напыщенности» (с. 11) и вела подчас к забвению высоко эстетического творчества (казус Норвида).
Л.А. Софронова, анализируя «взгляд поэта-романтика, базируется в своих размышлениях в первую очередь на мицкевичевских «Дзядах». Разбирая используемые поэтом элементы, мотивы пейзажа (туман, луг, долина, лес, дорога, сад, равнины и др.), исследовательница акцентирует внимание на том, что «для Мицкевича природа - лишь часть возведенного им мироздания, где есть место
Богу, человеку, мифологическим персонажам, пришельцам из "того" мира», что поэт «сосредоточивается» прежде всего на контактах между двумя мирами - земным и потусторонним».
С анализом Л.А. Софроновой перекликается и статья И. Сви-риды «Пространство романтика». Автор, характеризуя названное пространство, выделяет существенные в нем образы моря или гор и, обращаясь к литературе и живописи, приходит к выводу о его «сак-рализованной форме». Представляется, что пространство Космоса, Универсума, сакрализации в романтической литературе в целом можно даже расширить, если прямолинейно не противопоставлять произведения одного и того же художника, как это подчас делает автор статьи.
Большинство вошедших в сборник статей посвящено творчеству Адама Мицкевича, его связям с русской культурой и литературой. В.А. Хорев (Москва) в статье «Адам Мицкевич и польский канон восприятия России» подчеркивает значение романтической традиции, которая для поляка является синонимом поэтической традиции в целом. Главный же представитель польского романтизма - Мицкевич - считается «архетипом польского поэта». По сей день не потерял актуальности стереотип польского восприятия России, который поддерживает сила поэтических образов мицке-вичских «Дзядов» (Часть III) и других его произведений. Россия, по Мицкевичу, это холодная страна, в которой все «подчинено воле царя-деспота <...> Терпение и послушание <...> главные черты русского национального характера» (с. 62). Романтический образ России влиял и на творчество польских поэтов ХХ в., особенно в периоды, когда наблюдались очередные патриотические взрывы поколений. Воздействие созданного польским романтизмом канона восприятия России на творчество последующих поколений автор статьи показывает, обращаясь к поэзии периода Второй мировой войны, к стихам К. Вежиньского, А. Слонимского, В. Броневского, Б. Обертыньской, Л. Шенвальда и др.
Романтический канон восприятия России не исчерпал силы воздействия и в послевоенное время. Особенной популярностью в новом контексте пользовались «Дзяды» (Часть III). Постановка драмы (режиссер К. Деймек) была запрещена в 1968 г., что вызвало протест деятелей польской науки и культуры «против расправы властей с Мицкевичем» (с. 66). Добавим, что главной причиной тогдашней «расправы с Мицкевичем» стали сознательно «перерисованные» режиссером антирусские реплики, которые зрителем воспринимались как антисоветские. Это отнюдь не последний случай актуализации романтического канона восприятия России в польской культуре.
Со статьей В. А. Хорева явно перекликается исследование Н.М. Филатовой «Образ русского царя в литературе польского ро-
мантизма», которое посвящено, казалось бы, более частной теме, подчиненной проблематике «канона восприятия России...». Обращаясь к произведениям Мицкевича, а также Словацкого, Красиньского, Гарчиньского и др., автор приходит к вполне обоснованному выводу: «Говоря о стереотипе России как враждебной европейской цивилизации силе, который в Польше был упрочен именно романтиками, следует подчеркнуть, что образ царя и самодержавия, созданный романтической литературой, стал центральной, если не основополагающей составляющей этого стереотипа. И в таком качестве он просуществовал очень долго, сохранившись и в ХХ в.» (с. 85).
Немалую группу составляют статьи, в которых анализируются личные контакты Мицкевича и Пушкина. Авторы данных исследований, стремясь к максимальной, но, как правило, никогда неосуществимой объективности, пытаются отбросить как «красивые, белые», так и «черные легенды», касающиеся дружбы или вражды между «поэтами-архетипами» своих стран, Польши и России.
В статье «Пушкин и Мицкевич: два типа национальной проекции европеизма» А.В. Липатов (Москва) противопоставляет, по сути, два типа менталитета и задается вопросом о причинах, их формировавших. Пушкин видит Россию как подданный государства, ему необходимо было считаться с цензурой, он не выезжал из России, у него сложилось личное отношение к царю. Поэт смотрит на свое отечество сквозь призму национально-политических категорий, у него складывается мнение о первенстве России в мире славян. Мицкевич же исследует Россию как гражданин в государстве, не считающийся с цензурой после выезда из России. Национальная история для Мицкевича это прежде всего часть европейской цивилизации, руководствующейся христианским универсализмом, выполняющей Божественное предназначение. Использование метафизически универсальных категорий, привязанность к христианской системе ценностей ведет к подчеркиванию важности личности, отсутствию ненависти к чужим, четкому разграничению, по крайней мере, трех Россий: официальной, «русских друзей», т.е. вольнодумцев, и простого народа. В статье немало спорного, дискуссионного.
Б. Допарт (Краков) анализирует «Высказывания Мицкевича о Пушкине (1837, 1842)». Мицкевича и Пушкина, гениев эпохи романтизма, многое объединяло. Положительное отношение к Пушкину Мицкевич выразил в статье-некрологе от 25 мая 1837 г., а также в лекции XXVIII читаемого в Коллеж де Франс курса «Славянская литература». Голос такого поэта, как Пушкин, по мнению Мицкевича, «открывает новую эру в русской истории» (с. 92). Мицкевич высоко ценит «Евгения Онегина», считая его самым оригинальным произведением Пушкина. Анализируя литературно-критические высказывания Мицкевича, Допарт приходит к выводу: «Для него
(Мицкевича. - Г.Т.) литературное произведение само по себе менее интересно, чем творец и его этос; литературный процесс менее интересен, чем духовный порядок всей истории» (с. 95). Именно поэтому «литературная деятельность Пушкина предстает как исполнение миссии "властителя дум или даже наставника совести"» (с. 97).
Наследие Мицкевича и Пушкина дает большие возможности для компаративистских сопоставлений, как более общего, так и более частного характера, примером чего является и статья С. Ф. Мусиен-ко (Гродно) «Образ Русалки в славянском фольклоре, у Пушкина и А. Мицкевича». Фольклорный материал привлек и О.В. Белову (Москва), которая развивает тему в статье «Об одном фольклорном сюжете в творчестве Ю. Словацкого ("N00 rabinowa")».
Жизнь и творчество польского гения соприкасались с мыслью и деятельностью многих других представителей русской культуры и политики, что стало главным в исследованиях Д.П. Ивинского (Москва) «Мицкевич и Вяземский: заметки к теме», А. Каминьско-го (Вроцлав) «М. Бакунин и А. Мицкевич», А. де Лазари (Лодзь) «Адам Мицкевич и "Вопрос о национальностях" в мировоззрении Аполлона Григорьева», Ю. Гладысь (Краков) «Ф.М. Достоевский и польский романтизм».
Авторы некоторых статей остаются при польском контексте жизни и творчества Мицкевича. Назовем, к примеру, исследования: В.В. Мочаловой «Петербургские поляки (Сенковский, Булгарин) и Мицкевич», Ю.А. Лабынцева и Л.Л. Щавинской (Москва) «Певец души крестьянской: А. Мицкевич о Франтишеке Карпинском», а также статью лингвистического характера Н.Е. Ананьевой (Москва) «Язык А. Мицкевича и польские периферийные говоры».
Исследователи мировой литературы обогащают анализ творчества Мицкевича, вводя его в контекст западноевропейского пространства, как делает Н.А. Соловьева (Москва) в статье «Французские лекции А. Мицкевича и славянская тема в творчестве у Жорж Санд», или в более привычный для Мицкевича контекст славянщины: Е.Е. Левкиевская (Москва) «"Дзяды" Мицкевича и славянские поминальные деды».
Как и следовало ожидать, авторы многих статей выходят далеко за пределы романтизма, так как польский романтизм (особенно творчество Мицкевича) питал художников, философов, теологов последующих поколений, побуждал либо к творческому развитию его идей, либо к полемике с ним, но отнюдь не к умолчанию. С этой точки зрения заслуживает внимания статья А. Дудека (Краков) «Адам Мицкевич глазами русских символистов (Д. Мережковский и В. Иванов». Исследовав ряд работ известных русских символистов, автор находит в них много ссылок на Мицкевича. В статье Мережковского «Распятый народ», написанной по поводу публикации парижских лекций Мицкевича, польский гений охарактеризован как «<...> не
поэт, не мыслитель, не ученый, а "пророк Божий, Исайя или Иезе-кииль новых времен"» (с. 190). Передавая главную мысль книги Мицкевича «Les Slaves», Мережковский находит в ней заповедь «<...> двух культур, двух Европ и двух человечеств» - предсказание, добавим, не утратившее своей актуальности по сей день.
Для Вячеслава Иванова - по мнению автора статьи - «Мицкевич это прежде всего глашатай идеи славянской соборности и правильно понятого славянофильства» (с. 194). Обращение русских символистов к Мицкевичу можно считать «<...> проявлением отмечаемого в европейской культуре возрождения интереса к романтизму на рубеже Х1Х-ХХ вв.» (с. 197).
Возвращение к романтизму усиливалось нередко вследствие политических событий, о чем свидетельствует статья С.М. Фалько-вич (Москва) «1905 год. Отзвуки романтического восприятия поэзии А. Мицкевича».
Тему значения польского романтизма для литовской культуры и литературы предпоследнего рубежа столетий развивает статья А. Баранова (Вильнюс) «Творческое наследие А. Мицкевича в Литве на рубеже Х1Х-ХХ вв. Главные аспекты проблемы», в которой констатируется: «Воздействие польской литературы, прежде всего польского романтизма способствовало ускорению формирования классической литературы Литвы. Наследие Мицкевича оказалось духовно значимым для крупнейших литовских писателей рубежа Х1Х-ХХ вв.» (с. 280).
Некоторые авторы в своих исследованиях обратились к самым известным произведениям Мицкевича, вводя их в новые сопоставительные контексты. Назовем к примеру статьи: А.А. Илюшина (Москва) «Стихотворение А. Мицкевича "Полились мои слезы" в русском контексте», Л.А. Мальцева (Калининград) «"Пан Тадеуш" А. Мицкевича, "Транс-Атлантик" В. Гомбровича, "Братья Карамазовы" Ф. Достоевского», Е.З. Цыбенко (Москва) «Восприятие поэмы А. Мицкевича "Пан Тадеуш" в России».
Автор последней статьи акцентирует факт, что поэма Мицкевича многим русским литераторам была известна еще до того, как появились ее переводы. Первый (1858 г.) принадлежит П. Дубровскому. Поэму высоко ценили многие русские писатели и критики: А. Пушкин, Н. Чернышевский, В.И. Веселовский, Р. Брандт и др. Некоторые из русских исследователей «Пана Тадеуша» обратили внимание на его сходство с «Евгением Онегиным». Профессор Е.З. Цыбенко считает, что пушкинская поэма была возможно инспирацией для создания Мицкевичем «Пана Тадеуша», так как, будучи в России, он мог познакомиться с основной частью «Евгения Онегина» (в годы пребывания польского поэта в России, 1825-1829, Пушкин издал в виде отдельных брошюр 7 из 9 глав своего произведения). Приведя ряд интересных фактов рецепции «Пана Тадеуша» в России, автор
статьи приходит к вполне обоснованному заключению: «<...> это произведение было хорошо известно русскому читателю, высоко оценивалось русскими писателями и критиками, воспринималось многими из них как близкое по духу» (с. 171).
Восприятие творчества Мицкевича и романтизма в целом со сменой исторических обстоятельств, культурных эпох и системы ценностей подвергается естественно эволюции, что подчеркивается в статье И.Е. Адельгейм (Москва) «А. Мицкевич в молодой польской литературе после 1989 г.». Анализируя отсылаемые к Мицкевичу произведения писателей, дебютировавших главным образом после 1989 г., автор статьи выделяет три варианта «отсылок к Мицкевичу как знаковому, всегда узнаваемому переживанию»:
1. Мицкевич как покровитель «классицистических» тенденций, известный и ценимый, но не обязывающий к подражанию (К. Келер, М. Беджицкий, С. Ружиц, Д. Фокс и др.).
2. Игровой, сниженный характер отношения к Мицкевичу -приятельский либо хулиганский, исключающий дистанцию (Д. Фокс, К. Яворский, Н. Герке и др.).
3. Введение нейтрального интертекста, что касается главным образом прозы (М. Беньчик, В. Баволек и др.).
В заключение исследовательница констатирует: «Характер присутствия Мицкевича в молодой литературе современной Польши отражает таким образом основные черты литературной ситуации после 1989 г. <...> классик "слишком велик для всех"», чтобы ему подражать.
«Слишком велик для всех». С этим нельзя не согласиться. Однако утверждение автора о том, что Мицкевич «просто выпал из круга активного чтения и переживания» (с. 275) требует, на наш взгляд, более глубокого обоснования. Нельзя сводить творчество поэта всего лишь к «школьному репертуару», который недостаточно высвечивает подчас универсальные аспекты его наследия, отнюдь не чуждые даже «наиболее современному» читателю.
Кстати, рецензируемый сборник ценных в научном смысле и интересных статей можно было бы обогатить именно анализом более универсальных аспектов творчества Мицкевича и романтизма в целом.
Вместе с тем особенно хотелось бы отметить, что сборник вносит немалый вклад в исследование творчества ярчайшего польского романтика, польского романтизма и его связей с русской и другими культурами. Собранные в нем статьи содержат немало новых наблюдений, которые опять-таки могут служить инспирацией для дальнейших научных исследований.
Г.К. Туркевич (Вильнюс)
13 ВМУ, филология, № 1
