CC BY
16
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
ЧОУВО «Самарская гуманитарная академия», Самара, Россия Доцент кафедры философии
Samara Academy for the Humanities, Samara, Russia Ässociate Professor e-mail: filis 75@yandex. rue
ÄD MARGINEM VS IN CENTRO? КУЛЬТУРА ПОМИНОВЕНИЯ ЖЕРТВ ТЕРАКТОВ*
В статье прослеживается развитие процесса мемориализации мест крупных терактов. Задается вопрос о легитимации мест памяти и о том, как мемориалы работают с коллективным горем. Само понятие «места памяти» («les lieux de mémoire») отсылает к концепции Пьера Нора, который обратил внимание на симптоматичный конфликт памяти и истории и на специфическое распространение мемориалов в ХХ веке.
Смерть ad marginem опознается как необходимое условие социального порядка. Ситуация, в которой смерть принудительно врывается в центр жизни, требует экстренных и чрезвычайных мер, но их не всегда удается осуществить вовремя и правильно. На примере сооружения мемориала в Оклахома-сити, рассматривается потенциал стихийной и организованной культуры поминовения. Поднимается проблема поминовения жертв терактов, присвоения мест памяти официальными государственными структурами.
Обосновывается тезис, согласно которому, смерть жертв терактов в определенном смысле необратимо нарушает равномерность пространства «ойкумены» общества потребления. Именно эта линия, как правило, ускользает от исследователей, сфокусированных на конкретных кейсах, сгруппированных вокруг зоны «in centro». Однако, по сути, травма навсегда зависает на границе, и именно этот статус «ad marginem» иной раз не учитывается в интерпретации коммеморативных практик.
Ключевые слова: маргинальные территории, маргинализация, смерть, жертва теракта, культура поминовения, стихийная коммеморация, ритуал, мемориальный комплекс.
АD MARGINEM VS IN CENTRO? COMMEMORATION OF TERRORIST ATTACKS' VICTIMS
This article traces the development of the process of memorialization of the sites of major terrorist attacks. The main question is: how work the legitima- 79 tion of memory places and how memorials work with collective grief. The very concept of «memory places» refers to the concept of Pierre Nora («les lieux de mémoire»), who drew attention to the symptomatic conflict between memory and history and the specific distribution of memorials in the twentieth century.br /> Death ad marginem is recognized as a necessary condition of the social order. The situation in which death is forced into the center of life requires urgent and emergency measures, but they are not easily implement correctly. Using the example of the construction of a memorial in Oklahoma City, the potential of spontaneous and organized memorialization is considered. This paper studies the problem of commemoration of the terrorist attacks' victims, and the question of the appropriation of memory places by official state structures.
* Публикация подготовлена при финансовой поддержке РФФИ в рамках научно-исследовательского проекта РФФИ № 19 011 00872 «Философская антропология жертвы: сакрализация, управление, дизайн».
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
The main thesis of the article: the death of victims of terrorist attacks irreversibly undermines the uniformity of the «oecumene» of consumerist society. It is this line that, most commonly, escape the attention of researchers focused on specific cases, grouped around the «in centro» zone. However, in fact, trauma
always remains at the border, and it is this «ad mar-ginem» status that is sometimes not taken into account.
Key words: marginal sites, marginalization, death, terrorist attacks' victims, spontaneous commemoration, ritual, memorial complex.
ПУ
уть от спонтанной мемориализации -к оформленному мемориальному комплексу - это путь от ритуалов горя к конструированию территории смерти в центре жизни. Ád marginem vs in centro: где же должна быть расположена зона смерти? Действительно, когда речь заходит об отношении со смертью, вопрос её местоположения оказывается очень важным, даже культурообразую-щим, как если бы, располагая её в определенном топосе, обустраивая особое пространство, мы тем самым получали бы некоторую отсрочку или хотя бы льготный билет на пересечение, пожалуй, самой фундаментальной границы. Чтобы оценить масштаб проблемы, хотелось бы напомнить о том месте, которое традиционно занимали поминальные практики в культуре. Собственно, не будет преувеличением сказать, что ритуальные манипуляции со смертью и есть основа культуры, если под культурой мы будем понимать техники проведения границы между своим и чужим, природным и человеческим, живым и мертвым. И если уж описывать встречу со смертью как маргинальный опыт, то мы должны помнить, что это своего рода парадигмальная маргиналия1.
1 Ритуал захоронения (то есть специфической изоляции умершего от живых) - древнейший из известных ритуалов, в каком-то смысле фундамент культуры. Его корни усматривают в погребениях
Отдаю себе отчет, что сейчас могу внести некоторую путаницу в привычное использование термина маргинальность. Обычно, когда сегодня речь заходит о маргинализации смерти, исследователи рассматривают: типичные и нетипичные поминальные практики,
40-тысячелетней давности ближайших предков современного человека, неандертальцев. (Наиболее известно захоронение, открытое в 1908 г. в пещере 80
Ле-Мустъе во Франции). С ритуалом захоронения -
связан и практикуемый во многих традиционных культурах культ предка (вера в то, что умершие предки помогают своим живым родственникам в земном мире: охраняют территории, скот, посевы людей от врагов и преступных замыслов злых сил, влияют на погоду и т.п., а взамен требуют осуществления для них постоянных обрядов задабривания в виде регулярных приношений жертвенной еды и питья). Но предки будут столь лояльны к потомкам, только если соблюсти все правила изоляции одних от других. В противном случае предки из благих ларов (римская поминальная культура) могут превратиться в лярв (подробнее об индоевропейских погребальных традициях см.: Михайлин В. Тропа звериных слов. Пространственно ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции. М.: Новое литературное обозрение, 2005.) Таким образом, с установлением правил пересечения границы, отделяющей территорию живых от территории мертвых, связан еще один базовый ритуал - ритуал жертвоприношения. Важнейшая социокультурная функция отводилась еще одному «переходному» ритуал - обряду инициации, в рамках которого инициируемый символически покидал зону живых и удалялся в зону мертвых, чтобы родиться заново.
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
некрофилию, мортальные настроения подростков, особую любовь к зомби, к вампирской эстетике в массовом кино и т.д. Либо, как например Филипп Арьес в работе «Человек перед лицом смерти» (1977), затрагивают тему вытеснения смерти из зоны повседневности, из коллективного сознания, в результате чего формируются такие стратегии поведения, «как если бы никто не умирал». Или вслед за Жаном Бодрийяром, который в работе «Символический обмен и смерть» (1976) указывает на тотальное вытеснение смерти как «неэквивалентного товара» за границы общества потребления, рассматривают трансформацию погребальных и поминальных практик в экономическом и социокультурном ключе2.
Но в рамках данной статьи я хотела бы обратить внимание именно на территориальные вопросы, на вопросы апроприации зон незаконно присвоенных смертью, вырванных как у традиции, так и у общества потребления. Впрочем, когда речь заходит о смерти, статус территориальных вопросов таков, что при его решении мы неизбежно оказываемся и в зоне вопросов онтологических.
Коль скоро смерть уже опознана как самая радикальная маргиналия, требующая особых ритуальных усилий, отмечу, что территориальные манипуляции всегда были чрезвычайно важны в деле установления отношений жизни и смерти. Территория смерти и есть территория аё шаг§теш. Более того, все прочие маргинальные зоны - лишь калька с базовой маргиналии. Территория смерти - это та-
2 Наиболее известен в России в поле Death-studies
сегодня журнал «Антропология русской смерти», а также монография: Мохов С. Рождение и смерть
похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия. М.: Common place, 2018.
кая территория, или даже резервация, которая традиционно выделяется культурой для того, чтобы удержать ее за пределами зоны жизни. Такая территория обычно маркируется как деструктивная, не-человеческая, не-правильная. Более того, именно ритуальная практика работает на то, чтобы не дать этой зоне размыть границы, не дать смерти возможности «просочиться» в зону живого и осуществить деструкцию.
Подчеркну, что маргинализация здесь -чисто территориальное, а не этическое и не эстетическое понятие. Поэтому тот факт, что смерть расположена ad marginem - это, как ни странно, норма. Выдворение смерти на конвенционально одобренные территории (кладбища, погосты, оссуарии, катакомбы, крематории и тому подобные локации) - тоже норма. 81 Аномалией здесь будут скорее те ситуации, в которых смерть обнаруживается in centro, т.е. там, где - согласно неписанным правилам -спокойно и стабильно должна разворачивать себя жизнь. Потому, как бы мы себя ни убеждали, что это случится с каждым, мы чувствуем, что встречаться со смертью вне специально организованных культурных практик, - это чрезвычайно маргинальная акция, табуирую-щаяся, избыточно ритуализованная, зачастую оформленная знаками скверны или хотя бы латентного беспокойства, перерастающего в суеверия.
Образ смерти, оказавшийся in centro, будучи вопиюще незаконным, притягивает наш взгляд, завораживая и даже парализуя смотрящего. Но даже такое неприличное зрелище до определенного предела возможно регулировать. Последовательное расположение смерти in centro, которое мы наблюдаем в ряде традиционных культур или же в художествен-
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
ных практиках - это исключение, всего лишь стабильно и упорно подтверждающее правило ее маргинальной природы. Смерть может обнаружиться in centro по разным причинам: религиозным, эстетическим, иногда даже политическим, - важно, что в этом случае образ смерти всегда проминает спокойное пространство повседневности, вынуждая нас к трансгрессии. Дело в том, что в определенных случаях «приглашение» смерти в зону in centro есть еще одна, более радикальная попытка справится с фактом ее наличия.
Такого рода «приглашения» известны в рамках традиции ритуальных захоронений некоторых архаических культур. Например, у даяков принято довольно долго (иногда до года и более) оставлять тело покойного в доме среди живых, поскольку ритуал перехода очень сложен, дорогостоящ и к нему нужно очень хорошо подготовиться3. В средиземноморском бассейне у некоторых народов, населяющих эту территорию в разное время, было принято хоронить предков непосредственно в жилищах. В рамках христианских (католических) практик обустройства храмовых пространств до сих пор принято демонстрировать мощи святых, выставляя их на всеобщее обозрение в парадном облачении и драгоценно-стях4, а по праздникам торжественно выносить на городские улицы. Вообще, мортальная эстетика не чужда христианской цивилизации:
3 См. подробнее о ритуалах даяков: Герц Р. Смерть и правая рука. М.: Ars press, 2019.
4 Так называемые Heavenly-Bodies можно увидеть в различных европейских церквях, например в Бенедиктинском монастыре в Ирзе или в аббатстве Гу-тенцель (Германия), в Церкви святой Нотбурги в австрийском городе Эбен-ам-Ахензе и во многих других.
знаки смерти активно использовались как на фронтонах христианских храмов, так и в живописном искусстве в духе Memento mori5. «Приглашение смерти» также могло осуществляться и в традиционных поминальных праздниках, выделяющих мертвым не столько место, сколько особое время для пересечения границы с миром живых6.
Но не анализ поминальной традиции является целью данного исследования, об этих трансгрессивных практиках я упоминаю чтобы обратить внимание на один важнейший момент: при всем многообразии вариантов символического взаимодействия со смертью, во всех вышеописанных случаях смерть из зоны
5 В XVII веке была распространена традиция портрета или натюрморта с изображением черепа. Та- 82
кого рода изображения фактически выполняли -
роль религиозных картин, напоминающих о страстях Христовых и Воскресении. Например, картины в жанре Ванитас (суета) художника Жана Батиста С. Шардена.
6 Традиция поминовения, приглашения мертвых предков присутствует практически во всех культурах. Скажем, Святки или Святочные дни, традиционно отмечаемые в течение 12 дней после Рождества. Мифологическое значение святок определяется их «пограничным» характером: в это время солнце поворачивается с зимы на лето; световой день сдвигается от тьмы к свету, и мир хаоса сменяется божественной упорядоченностью. С «по-граничностью» периода между старым и новым хозяйственным годом связаны представления о приходе на землю душ умерших с того света, о разгуле нечистой силы в середине зимы (см. подробнее: Мир русской культуры / под общ. ред. А. Н. Мячина. М.: Вече, 2004.). К этому же ряду праздников относится Хеллоуин, отмечающийся в Британии и США в ночь с 31 октября на 1 ноября и восходящий к кельтскому Самайну. Уже к VIII веку праздник Самайн христианизировался и стал Днём всех душ и Днём всех святых (1 ноября), в который разговаривать с умершими считалось вполне допустимым с точки зрения религии.
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
аd marginem приглашалась в зону in centro, расшатывая границы последней, с целью их радикального укрепления. Потому и приглашение такого рода строго ритуализируется, ограничиваясь либо определенным временем перехода, либо особым местом перехода. Как время, так и место, разрушая маргинализиро-ванную территориальность смерти, её же тем самым и закрепляют, как бы тестируя на прочность структуры порядка.
В дальнейшем здесь мы будем говорить о ситуациях, где никакого приглашения уже не было и быть не могло, т. е. о ситуациях, в которых смерть просто нагло случается, ломая не только территориальные, но и все иные конвенционально одобренные границы, разрушая привычные системы кодирования. Речь пойдет о крупных терактах, случившихся в центре больших поселений, городов и мегаполисов. Слом, осуществляемый терактами, настолько радикален, что требует достаточно долгих и весьма сложных практик по восстановлению не только обжитых территорий, но и привычных смыслов. Поскольку традиционные ритуалы слишком медленно реагируют на такого рода катастрофы, мы оказываемся один на один со смертью, и культура вынужденным образом формирует новые коммеморации и символические ряды. Именно они и станут предметом нашего размышления.
Учитывая все вышеизложенное, стоит проблематизировать вопрос о территории смерти, в частности, внимательнее посмотреть на те деформации смыслов, с которыми мы вынужденно сталкиваемся, когда речь заходит о необходимости поминовения жертв крупных терактов. Теракт сам по себе обладает разрушительной силой. Он способен нанести удар не только по жизням людей, но и по биополи-
тическим ценностям, управляющим обществом потребления, ибо у современных крупных терактов есть потенциал разрушения самой идеи жизни, - последнее же не сводится только к причинению смерти. Теракт безжалостно и резко обнажает всю циничную структуру «голой жизни»7, выворачивая общество потребления и демонстрируя его изнанку8.
Одним из самых показательных, первым в своем роде, является малоизвестный в России террористический акт в Оклахома-
7 Данный термин используется в том значении, которое ему придает Агамбен. Подробнее о соответствии понятия «голой жизни» статусу жертвы-victim см. в статье: Корецкая М. А., Иваненко Е.
М., Савенкова Е. В. Травма как зрелище: нюансы 8з
биополитической сборки коллективного тела // -
Философская антропология жертвы: от архаических корней к современным контекстам. Материалы всероссийской конференции с иностранным участием. Самара, 12-14 сентября 2017 года / под общ. ред. М. А. Корецкой. Самара: Самар. гуманит. акад., 2017.
8 Об этом болезненном ударе писал Славой Жижек в своей знаменитой работе «Добро пожаловать в пустыню реального», посвященной теракту 11 сентября 2001 года. Интерпретируя идею Агамбена, он отмечает, что «...различие между теми, кто включены в законный порядок, и homo sacer - это не простое горизонтальное различие между двумя группами людей, но также все более и более «вертикальное» различие двух (навязанных извне) способов того, каким образом можно обращаться с одними и теми же людьми. Коротко говоря, на уровне Закона к нам относятся как к гражданам, субъектам права, тогда как на уровне его непристойного Сверх-Я, этого пустого безусловного закона, с нами обращаются как с homo sacer (сводя наше существование до состояния голой жизни)». Жижек Славой. Добро пожаловать в пустыню реального. URL:
https://www.litmir.me/br/?b=108720&p=7 (дата обращения: 20.09.2019).
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
Сити9 (штат Оклахома), который случился 19 апреля 1995 года и до событий 11 сентября 2001 года считался крупнейшим терактом на территории США10. Впрочем, есть и очень существенное отличие от теракта 11 сентября, ведь террорист, взорвавший бомбу, не был «внешней угрозой»11 и с трудом укладывался в хрестоматийный образ врага.
На протяжении двух лет после взрыва единственными памятниками погибшим были плюшевые игрушки, распятия, письма и другие личные вещи, оставленные тысячами людей возле забора, ограждавшего место, где стояло здание. Не исключено, что именно коммеморации данного теракта сформировали новую «плюшевую» традицию поминовения, к которой сегодня прибегают в подобных случаях практически все медиа-ориентированные культуры. И здесь мы видим еще один виток инверсии: знаки жизни (детские игрушки) ак-
9 Данное событие получило название «OKBOMB» (буквально, «ОКБОМБА») - по названию расследования. В результате взрыва заминированного автомобиля было разрушено административное здание, погибли 168 человек, в том числе 19 детей в возрасте до 6 лет, и получили ранения более 680 человек. Взрыв разрушил или повредил 324 здания в радиусе 16 кварталов. На территории США это была беспрецедентная катастрофа для своего времени.
10 Подробнее об этом событии можно узнать из статьи «Теракт в Оклахома Сити 1995 г.» в русскоязычной Википедии, которая содержит более 230 активных ссылок на публикации в американской и мировой прессе. URL:
Шр8://ги.-шк1ре&а.о^/'шк1/Теракт_в_Оклахома-Сити (дата обращения: 19.09.2019).
11 Организаторами теракта были придерживавшиеся ультраправых взглядов Тимоти Маквей (резервист армии США и участник военных действий в Персидском заливе) и Терри Николс, гражданин США.
тивно перекочевывают в зону смерти и из маргинальных практик стихийной коммеморации становятся конвенционально одобренными символами горя.
Место взрыва в Оклахома-сити надолго стало зияющей дырой смыслов, радикально выбрасывающих людей из повседневной жизни. Зияющая дыра - это не только то, что буквально осталось от взрыва бомбы, - это зияние как скверна перекинулось на повседневные практики, парализовав естественный ритм жизни городского центра.
Какие же стратегии могли бы быть задействованы, чтобы вернуть эти территории смерти в зону жизни? Первый шаг, который совершает культура - это поминальные практики. Причем мы имеем здесь дело с весьма любопытным явлением - с немедленной и 84 очень бурной реакцией, которую осуществляют выжившие по отношению к погибшим. Речь о так называемой стихийной коммемора-ции. Стоит отметить, что многие «ритуалы» стихийной коммеморации также впервые сложились именно после данного теракта. Проблема, однако, в том, что оплакивание не может длиться вечно. Общество живых не в состоянии остановиться лишь на стихийной коммеморации. Но почему народная, автохтонная скорбь не может вынести на своих ритуальных плечах тяжесть такого рода?
Как представляется, дело тут вот в чем: теракт такого уровня - это прежде всего привнесение хаоса в зону порядка, но и в стихийной коммеморации тоже много хаоидного. Конечно, искренние и трогательные бдения плечом к плечу могут купировать рану, восстановить и перезапустить тело народа, но вот чего они сделать не в состоянии, так это выдворить смерть из зоны т сеп1хо, куда она так бесцере-
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
монно была ввергнута. Стихийная коммемора-ция оперирует временными вещами, выстраивается из подручного, а подручное имеет одно неприятное свойство: оно склонно к ветшанию и тлению. Когда цветы и фотографии, письма и мягкие игрушки начинают ветшать (а этот процесс начинается довольно быстро и прямо на глазах у травмированного сообщества), то это только усугубляет ситуацию, и не столько скрывает зону смерти, сколько предъявляет ее в ещё более радикальном виде. Потому здесь исключительно важным оказывается вопрос баланса стихийной коммеморации и властных коммеморативных практик, зачастую решающих чисто политические вопросы.
О принципах и структуре стихийной коммеморации и об этом тонком балансе пишет А. Милошевич (Ana Milosevic) в статье Remembering the Present: Dealing with the Memories of Terrorism in Europe. Она указывает на то, что стихийный мемориал живет по своим правилам, и если в первые часы он способен представлять «сакральное место», то длить данную сакрализацию уже не в состоянии. Обычно «возвращение к нормальной жизни», иллюстрирующее заключительную стадию жизненного цикла стихийных памятников, начинается к третьей неделе и длится до окончательного завершения (т. е. удаления) или преобразование места трагедии в более «официальное» место памяти12. Дело в том, что
12 Изучая срок жизни стихийных коммемораций, Милошевич пишет: «Мемориал Биржи (в Брюсселе 2015 года) сохранялся в течение 60 дней, после чего был удален. Для сравнения, зачистка оставленных цветов у ворот Букингемского дворца началось через 12 дней после смерти принцессы Дианы. Удаление стихийного мемориала и очистка площади Республики в Париже, на которой накопились
«эфемерная природа памятных вещей (засохшие цветы, гниль, накопившийся мусор)» начинает действовать разрушительно, лишь усугубляя радикальную детерриторизацию. А стало быть, для того, чтобы место смерти и страдания вернулось в статус ойкоса, с четко обозначенными символическими границами зон т сеп1хо/ аё ша^пеш, - общество должно совершить нечто большее, нежели стихийная коммеморация.
Впрочем, рассуждение о «возвращении к нормальной жизни» - это некоторое лукавство, ведь полное присвоение территории и функционирование ее в прежнем режиме не представляется возможным. Потому и «ремонт» административного здания и торгового центра не может являться правильным решением, ведь зона теракта навсегда стала зоной
" 13
смерти, причем ставшая таковой незаконно13. Мы сталкиваемся с нарушением символиче-
свечи, фотографии, рукописные письма и другие памятные вещи с января 2015 года, началось в августе 2016 года. Жители Брюсселя начали обращать внимание на запах, исходящий от места памяти через нескольких недель . «это было хорошо 6 недель назад, сейчас это выглядит просто грустно» (Макдональд 2016). По распоряжению городского совета, памятник был окончательно демонтирован к 20 мая». (Milosevic Ana. Remembering the Present: Dealing with the Memories of Terrorism in Europe.// Journal of terrorism research , V. 8, Issue 2 - May 2017. P. 44-60).
13 Точно так же невозможно было вести речь о восстановлении башен Всемирного торгового центра, рухнувших 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке или всерьез полагать, что школа в Беслане может быть отремонтирована и возвращена к статусу учебного заведения. И не потому, что это не выгодно экономически - мемориальные комплексы обошлись дороже, чем восстановление зданий. Скорее это невозможно символически.
85
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
ской границы, бороться с которым придется тоже символическими средствами.
Вот почему единственной адекватной стратегией залатывания гигантской прорехи социального бытия в данном случае (как и во всех последующих) становится мемориализа-ция территории, присвоение ее через создание места памяти. «Места памяти - это останки. Крайняя форма, в которой существует комме-моративное сознание в истории, игнорирующей его, но нуждающейся в нем. Деритуализа-ция нашего мира заставила появиться это понятие. Это то, что скрывает, облачает, устанавливает, создает, декретирует, поддерживает с помощью искусства и воли сообщество, глубоко вовлеченное в процесс трансформации и обновления, сообщество, которое по природе своей ценит новое выше старого, молодое выше дряхлого, будущее выше прошлого... Это ритуалы общества без ритуалов, преходящие святыни десакрализирующего общества. Места памяти рождаются и живут благодаря чувству, что спонтанной памяти нет.»14. Так определяет Пьер Нора понятие «места памяти». И действительно, стратегия сакрализации территории, придания ей особого статуса - это то, ради чего и создается любой мемориал. Именно эта стратегия пытается вывести жертв теракта из зоны «голой жизни» и из victim перекодировать в sacrifice.
Поскольку «Окбомба» стал первым случаем столь крупного разрушения в центре города15, прения об использовании данной
14 Нора П. Проблематика мест памяти. Франция-память // Нора П., Озуф М., де Пюимеж Ж., Винок М. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. С. 26.
15 Очень близкий по типу мемориальный комплекс был возведен в Хиросиме и посвящен жертвам атомной бомбардировки 1945 года. Один из эле-
территории шли достаточно долго. Муниципалитет Оклахома-Сити получил множество предложений по созданию памятника, однако лишь в начале 1996 года был сформирован официальный комитет по планированию мемориала, в который поступило более шестисот проектов. И только к 1 июля 1997 года был единогласно выбран проект, предложенный архитекторами из Оклахома-Сити, Гансом и Торри Батцерами и Свеном Бергом. Стоимость мемориального комплекса составила 29 мил-
ментов этого комплекса - Купол Гэмбаку или «Купол атомного взрыва», до Второй мировой войны это здание являлось Выставочным центром торгово-промышленной палаты Хиросимы, в последствии в 1946 оно было «законсервировано», укреплено и стало частью комплекса. К этому же ком- 86
плексу относится «Фонтан Молитвы» возведенный -
в 1964 году в память о жертвах бомбежки, все объекты находятся на территории «Мемориала мира» спроектированного профессором Кэндзо Тангэ, сюда же входит музей, памятники, кенотаф. Стоит отметить, что именно после Второй мировой войны началась эпоха мемориализации травмирующих событий, о которой пишет Пьер Нора, причем, зачастую целые кварталы становились мемориальными как в Хиросиме, Нагасаки или в Волгограде. Но стоит подчеркнуть важнейшее отличие данных комплексов от мест поминовения жертв терактов. Дело в том, что в ходе военных действий разрушения имели тотальный характер, жертвами войны также оказывались все в большей или меньшей степени. Здесь нет того яркого контраста между благополучной ойкуменой общества потребления и зияющей бездной, оставляемой террористической атакой. Таким образом, в послевоенный период у общества был выбор - восстановить территорию и сделать ее пригодной для жизни вновь или оставить за ней статус территории смерти и поминальных ритуалов. Данные мемориальные зоны не воспринимаются как маргинальные, скорее, как сакральные. Отношения с этими территориями более спокойные, уже обросшие своими ритуалами и коммеморативными традициями.
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
лионов долларов, поступивших из общественных и частных средств. Стоимость мемориала - это в данном случае не просто абстрактная большая цифра, это скорее те денежные инвестиции, которые общество согласно потратить на символическое «возвращение» территории в зону «нормальной жизни». Для усиления эффекта сакрализации территории смерти власть вынуждена демонстрировать свою причастность к данному объекту. Вот почему мемориал был открыт президентом Клинтоном 19 апреля 2000 года, ровно через пять лет после взрыва, что подчеркивало важность возвращения территории в статус ойкоса, присвоение её властью и признание за ней нового смыслооб-разующего статуса.
Ландшафт мемориального комплекса в Оклахоме стал парадигмальным для многих последующих подобных сооружений, как в США, так и в России (см. Беслан, Кемерово). Художники и архитекторы чутко уловили, что символическое присвоение территории должно осуществляться за счет противостояния строгих геометрических линий мемориальных элементов тому хаосу, который принес теракт. Вот почему в мемориальных комплексах такого рода мы не встретим «линий хаоса», буйства стихий: символ порядка - только правильная геометрия пространства.
Мемориальный комплекс в Оклахома Сити состоит из двух больших ворот, на которых выгравировано время «9:01» и «9:03», это время взрывов. Между воротами расположен отражающий бассейн. В южной части мемориала расположено символическое кладбище из пустых бронзовых и каменных стульев, выстроенных в том порядке, в каком люди находились в здании в момент взрыва. Стулья символизируют пустые места за обеденными сто-
лами в семьях жертв. Детские стулья меньше взрослых. На стульях выгравированы имена погибших. В дни поминовений на стулья водружаются мягкие игрушки для детей (плюшевые мишки) и цветы или свечи - для взрослых; тем самым стулья как бы выполняют роль мини-алтарей как семейного, так и коллективного пользования, возвращая на время эти объекты в зону стихийной, но уже вполне контролируемой коммеморации. В северной части комплекса находится «Выжившее дерево», посаженное ещё при оригинальной застройке района и уцелевшее после взрыва и последовавших за ним пожаров. Тема дерева и в дальнейшем будет активно использоваться в сооружении подобных комплексов, ведь дерево - простой и узнаваемый символ жизни, порядка и стойкости. _87_
Обратим внимание: это краткое описание мемориального комплекса мы построили так, как если бы тот существовал в неком изолированно-герметичном «сферическом вакууме», как если бы его топология не была осложнена тем, что зона смерти по-прежнему, невзирая ни на какие манипуляции, находится in centro. Мне, однако, кажется, что мы должны несколько иначе посмотреть на такие мемориалы, поняв, что они находятся не в изоляции, а в городе. Их окружают дома, которые были там до взрывов, торговые центры, магазины, школы, дороги, заполненные личным и общественным транспортом - вся та городская инфраструктура, которая была восстановлена и должна продолжать работать невзирая ни на что.
Но как возможно производить знаки, смыслы и вещи, имея в центре такую основательную рану, пусть и хорошо оформленную? В этом, собственно, и заключается вопрос это-
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
го небольшого исследования. Смерть жертв терактов, навсегда нарушая равномерность и безопасность пространства «ойкумены» общества потребления, вынуждает нас задействовать старые поминальные практики, а также генерировать новые смыслы. Впрочем, заново сшить лоскутное одеяло ойкумены трудно: оно заметно трещит по швам, а из этих швов регулярно сквозит ветер вечности.
Хотелось бы обратить внимание на то, что именно эта линия, как правило, ускользает от исследователей, сфокусированных на конкретных кейсах. Их, впрочем, можно понять. С местами поминовения жертв терактов вообще очень сложно работать, и не только потому, что некоторые вопросы до сих пор расположены в зоне умолчания, оставаясь своеобразным слепыми пятнами, - но еще и потому, что сами эти места своеобразной природы. Они как бы навсегда зависают на границе, и именно этот статус ad marginem не учитывается в интерпретации территорий смерти и вынужденной коммеморации.
Смерть, оказавшись in centro, может покинуть зону ad marginem. Но не получится ли так, что сама зона ad marginem окажется вшита в сознание всех тех, кто будет вынужден вести повседневную производительную жизнь с видом на мемориальный комплекс? Ситуация, в которой смерть принудительно врывается в жизнь, требует экстренных и чрезвычайных мер, но их не всегда удается осуществить вовремя и правильно. Когда создаются места памяти, это работает как стратегия совладания с горем для тех, кого коснулась трагедия, но всегда есть часть населения, к трагедии не причастная. Эта часть обычно вообще не попадает в поле зрения исследователей культуры поминовения. Но не является ли для них еже-
дневная и принудительная встреча с мемориалом - практикой невротизации? Здесь мы выходим к целому гордиеву узлу неприятных и сложных вопросов. Действительно ли память важнее забвения? Как долго могут существовать объекты общественного горя? Как быть с анти-коммеморационными практиками? Не стоит ли учитывать маргинальную природу смерти и решить вопрос с принудительной изоляцией мемориальных комплексов за пределы ойкумены? Существуют ли эти пределы в современном мире, или смерть так или иначе все равно окажется в центре чьего-то мира, даже если на первый взгляд окажется выдворена за границы? Каждый из этих вопросов может стать темой для отдельного развернутого размышления, требуя основательной проработки и дальнейших исследований.
Список литературы
1. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс, 1992. 528 с.
2. Агамбен Дж. Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Европа, 2011. 256 с.
3. Бодрийар Ж. Символический обмен и смерть. М.: Добросвет, 2000. 387 с.
4. Герц Р. Смерть и правая рука. М.: Ars press, 2019. 264 c.
5. Жижек С. Добро пожаловать в пустыню реального. М.: Прагматика культуры, 2002. 160 с.
6. Корецкая М. А., Иваненко Е. М., Савенкова Е. В. Травма как зрелище: нюансы биополитической сборки коллективного тела. // Философская антропология жертвы: от архаических корней к современным контекстам. Материалы всероссийской конференции с иностранным участием. Самара, 12-14 сентября 2017 г. / под общ. ред. М. А. Корецкой. Самара: Самар. гуманит. акад., 2017. С. 24-57.
88
| 2 (39) 2020 |
Елена Владимировна САВЕНКОВА / Elena SAVENKOVA
| Ad Marginem vs in Centro? Культура поминовения жертв терактов/ Ad Marginem vs in Centro? Commemoration of Terrorist Attacks' Victims |
7. Михайлин В. Тропа звериных слов. Пространственно ориентированные культурные коды в индоевропейской традиции. М.: Новое литературное обозрение, 2005. 540 с.
8. Мир русской культуры / под общ. ред. А. Н. Мячина. М.: Вече, 2004. 618 с.
9. Мохов С. Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия. М.: Common place, 2018. 360 с.
10. Нора П. Проблематика мест памяти. Франция-память // Нора П., Озуф М., де Пюимеж Ж., Винок М. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. 328 с.
11. Milosevic Ana. Remembering the Present: Dealing with the Memories of Terrorism in Europe. // Journal of terrorism research, V. 8, Issue 2 - May 2017. P. 44-60.
References
1. Agamben Giorgio. Homo Sacer: Sovereign Power and Bare Life. Publ., 1995.
2. Aries Philippe. Western Attitudes Toward Death from the Middle Ages to the Present. Patricia M. Ranum (translation). Publ., 1974.
3. Baudrillard J. Symbolic Exchange and Death. Publ., 1976.
4. Hertz Robert. Death and the Right Hand. Publ., 1960. (In French).
5. Koreckaya M. A., Ivanenko E. M., Savenkova E. V. Travma kak zrelishche: nyuansy biopolitich-eskoj sborki kollektivnogo tela (Trauma as a spectacle: the nuances of the biopolitical assembly of the collective body). Filosofskaya antropologiya zhertvy: ot arhaicheskih kornej k sovremennym kontekstam. Materialy vserossijskoj konferencii s inostrannym uchastiem (Philosophical anthropology of victim: from archaic roots to contemporary contexts). Samara. Publ. 2017, P. 24-57. (In Russian).
6. Mihajlin V. Tropa zverinyh slov. Prostranstvenno orientirovannye kul'turnye kody v indoevropejskoj tradicii. (A path of animal words. Space-oriented
cultural codes in the Indo-European tradition). Moscow, Izdatelsvo Novoe literaturnoe obozrenie Publ, 2005. 540 p. (In Russian).
7. Mir russkoj kul'tury / pod obshch. red. A. N. My-achina. (The world of russian culture / ed. A.N. Myachin) Moscow, Izdatelsvo Publ, 2004. 618 p. (In Russian)
8. Milosevic Ana. Remembering the Present: Dealing with the Memories of Terrorism in Europe // Journal of terrorism research, vol. 8, Issue 2, May 2017. P. 44-60.
9. Mohov S. Rozhdenie i smert' pohoronnoj industrii: ot srednevekovyh pogostov do cifrovogo bessmer-tiya (Emergence and death of the funeral industry: from medieval cemeteries to digital immortality). Moscow, Izdatelsvo Common place Publ, 2018. 360 p. (In Russian).
10. Nora P. Les Lieux de mémoire tom 1, La Republique. Izdatelsvo Gallimard Publ. 1984. 674 p. (In French).
11. Slavoj Zizek. Welcome to the Desert of the Real, Publ., 2002.
89
| 2 (39) 2020 |
