CC BY
396
A.B. Иванчин
Иванчин Артем Владимирович — кандидат, юридических наук, доцент, доцент кафедры уголовного права и криминологии Ярославского государственного университета имени П.Г. Демидова
Абстрактный и казуистический приемы в уголовном правотворчестве
В ходе многовековой законодательной практики сформировались два приема формулирования нормативных предписаний в зависимости от степени их обобщения: абстрактный и казуистический. Вряд ли стоит особо говорить о том, сколь ответственным делом является выбор законодателя между двумя этими типами приемов. От правильного решения данного вопроса напрямую зависит эффективность уголовно-правового регулирования.
Абстрактный прием заключается в обобщающем выражении содержания уголовно-правовых предписаний, в употреблении общих формулировок. По мнению Ф. Жени, истинный законодатель должен «отвлекать себя от чистой казуистики и создавать постановления, достаточно широкие для того, чтобы охватить всю совокупность конкретных отношений, имеющих между собою общие черты и поддающихся выражению в одной формуле»1. Выскажем, однако, мысль, которая покажется на первый взгляд парадоксальной: право (в нормативном смысле) вообще не может создаваться при помощи казуистического приема, потому что оно, по определению, абстрактно. Казуистичны (в точном смысле этого слова) индивидуальные правовые акты, разрешающие конкретные жизненные ситуации (казусы). Нормативные акты, напротив, всегда обладают определенным уровнем абстракции, так как рассчитаны на регулирование неопределенного числа ситуаций. Подтверждают нашу мысль и приводимые в литературе иллюстрации казуистического приема. А.Ф. Черданцев, например, указывает, что казуистически изложены «в УК РФ и КоАП РСФСР обстоятельства, смягчающие и отягчающие ответственность»2. Да, их перечни громоздки. Но очевидно и то, что и они являются результатом обобщения конкретных обстоятельств, а потому также носят абстрактный характер.
Поэтому в действительности правовые предписания могут быть изложены в большей или меньшей степени абстрактно. Очевидно, что в ходе многовековой истории правотворчества постепенно сформировалось представление о том, насколько абстрактно следует излагать нормативные предписания — об оптимальном уровне их абстрактности. Наверное, данный уровень и имела в виду Е.В. Ильюк, рекомендуя законодателю сочетать абстрактный и казуистический приемы3. При выходе за минимум этого уровня право чрезмерно детализируется, теряет характер нормативного обобщения, то есть характеризуется низким уровнем абстрактности. «Излишние подробности в тексте закона усложняют пользование им и с точки зрения технической делают закон неудовлетворительным»4, — не без оснований писал М.Д. Шаргородский. Вот в таких случаях и говорят о казуистичности правовых предписаний. Принципиально не возражая против самого термина, подчеркнем еще раз: под казуистическим приемом представляется правильным понимать способ, при котором нормативные предписания излагаются недостаточно абстрактно.
Результатом применения абстрактного метода являются, например, такие законодательные выражения, как «умышленное причинение» (описание вины и деяния), «похищение человека» (описание деяния и потерпевшего), «унижение чести и достоинства другого лица» (характеристика деяния и потерпевшего), «совершение развратных действий» (обрисовано деяние) и т. д. Абстрактные формулировки позволяют избежать пробелов в правовом регулировании, так как охватывают различные жизненные ситуации.
Казуистический прием состоит в излишней детализации: перечислении конкретных обстоятельств жизненных ситуаций, всевозможных случаев. Казуистично, например, изложены диспозиции части 1 статьи 111 (в части описания вреда здоровью, относящегося к тяжкому по последствиям), статьи 133 УК РФ (в части указания на виды обмана), части 1 статьи 222 (в части указания на виды неза-
1 Жени Ф. Законодательная техника в современных гражданско-правовых кодификациях // Журнал Министерства юстиции. — 1906. — № 9. — Ноябрь. — С. 175.
2 Общая теория государства и права: Академический курс: В 2 т. — М., 1998. — Т. 2: Теория права / Под ред. М.Н. Марченко. — С. 371.
3 См.: Ильюк Е.В. Законодательная техника построения диспозиции статьи уголовного закона: Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Свердловск, 1989. — С. 13.
4 Шаргородский М.Д. Техника и терминология уголовного закона // Советское государство и право. — 1948. — № 1. — С. 60.
конного оборота оружия). Этот способ изложения нормативного материала нередко приводит к пробелам в праве.
Если обратиться к истории, то одним из ярких примеров чрезмерной детализации является Прусское общеземское уложение 1794 года, которое, по словам Р. Кабрияка, «предстало в виде настоящего “законодательного монстра”, состоявшего из 19 208 статей и захваченного демоном казуистики, который попытался зарегламентировать все, не упустив ни мельчайшей детали: допустим, ни много ни мало пять статей отводилось положению гермафродитов; в Кодекс, ничтоже сумняшеся, были включены даже предписания о том, сколько времени мать должна кормить грудью своего ребенка!»1. Не следствие ли это пресловутого немецкого педантизма? Впрочем, сам король раскритиковал данный Кодекс за его непомерный объем и потому уже Германскому гражданскому уложению (BGB) «удалось избежать курьезных излишеств своего прусского предшественника»2.
Считается поэтому, что абстрактный прием присущ высокой ступени развития законодательной техники. С.С. Алексеев, отмечает, что «абстрактный прием изложения нормативного материала соответствует более высокому уровню юридической культуры и развития науки»3. Не случайно тенденция развития законодательства проявляется в повышении уровня абстрактности его предписаний4. Однако такой подход нуждается, на наш взгляд, в уточнении, так как не меньшее зло таит в себе и слишком абстрактное выражение правовых норм.
Кстати, не редкость в УК РФ и прием, сочетающий казуистический способ с абстрактным. Имеются в виду ситуации, когда законодатель использует абстрактное понятие и частично его конкретизирует. Если частично конкретизируемое понятие является формальным, такой прием, по общему правилу, нежелателен. В абстрактных же понятиях оценочного свойства такая расшифровка представляется не только допустимой, но и желательной. Например, в пункте «б» части 3 статьи 131 УК РФ говорится об изнасиловании, повлекшем по неосторожности причинение тяжкого вреда здоровью потерпевшей, заражение ее ВИЧ-инфекцией или иные тяжкие последствия. Границы оценочного понятия «тяжкие последствия» столь размыты, что его частичная законодательная конкретизация в существенной мере облегчает процесс правоприменения. В связи с этим П.И. Люблинский обоснованно отмечал, что «всякий такой перечень (частичная конкретизация. — А.И.) должен начинаться или заканчиваться указанием общего понятия, в противном случае он превращает диспозицию в казуистичную с широким допущением аналогии»5.
Отсюда следует важное техническое правило: законодатель должен излагать уголовно-правовые предписания в достаточной степени абстрактно. Необходимо находить компромисс между абстрактностью и детализацией, по поводу которого точно высказался Р. Кабрияк: «Одна из основных проблем, которые предстоит решать составителям будущих кодификаций, заключается, пожалуй, в поиске “золотой середины” — едва уловимой точки равновесия между обобщением и уточнением»6.
Думается, что обрисовка составов преступлений в действующем УК РФ не всегда удовлетворяет изложенному выше требованию. При этом в первоначальной редакции Кодекса «казуистических дефектов» наблюдалось меньше, нежели сейчас. Уровень текущего регулирования показывает, что соблюдение изложенного правила заботит законодателя еще в меньшей степени.
Примером «застарелого» дефекта этого рода может служить казуистично изложенная диспозиция части 1 статьи 312 УК РФ, которая предусматривает ответственность, в частности, за растрату, отчуждение, сокрытие или незаконную передачу имущества, подвергнутого описи или аресту. Основной изъян данной диспозиции видится в использовании законодателем казуистического способа изложения состава преступления. Этот способ изложения нормативного материала нередко приводит к пробелам в праве, что произошло и в данном случае. Так, по одному из дел органами предварительного расследования было установлено следующее. Гражданина А. суд своим решением обязал к выплате денежных средств в пользу гражданина Б. В течение длительного времени за А. образовалась кредиторская задолженность. Для погашения этой задолженности судебный пристав-исполнитель обратил взыскание на имущество должника — произвел его арест, включив в опись и телевизор. На время решения процедурных вопросов по реализации арестованное имущество было оставлено на ответственное хранение должнику А. При этом А. был официально назначен ответственным хранителем и ему разъяснены положения статьи 312 УК РФ. По прошествии месяца после ареста А., зная о предстоящем изъятии телевизора и не желая, чтобы он достался взыскателю, вынес его в место для сбора му-
1 Кабрияк Р. Кодификации. — М., 2007. — С. 408.
2 Там же.
3Алексеев С.С. Проблемы теории права: Курс лекций: В 2 т. — Свердловск, 1973. — Т. 2. — С. 149.
4 Именно отсутствие казуистичности называлось исследователями одним из главных достоинств Уголовного уложения 1903 г. (см.: Колоколов Г.Е. Новое Уголовное уложение: Толкование и критический разбор. — М., 1904. — С. 23).
5 Люблинский П.И. Техника, толкование и казуистика Уголовного кодекса / Под ред. и с предисл. В.А. Томсино-ва. — М., 2004. — С. 21.
6 Кабрияк Р. Кодификации. — М., 2007. — С. 412.
Юридическая техника. 2010. М 4
сора, откуда он был убран неустановленными лицами. При проверке сохранности арестованного имущества этот факт был выявлен1.
Правовой анализ данной ситуации приводит к неутешительному выводу о том, что деяние А. не содержит в себе признаков преступления, указанных в части 1 статьи 312 УК РФ. Дело в том, что распоряжение телевизором путем его выбрасывания не является его:
— отчуждением или передачей, поскольку имущество не вручалось третьему лицу;
— сокрытием, поскольку в нем не усматривается признаков утаивания от государственных органов и их должностных лиц, при котором виновный сохраняет господство над вещью;
— растратой, поскольку таковая предполагает не просто распоряжение имуществом, но его обращение в пользу виновного (при потреблении) или третьих лиц (при израсходовании).
Кроме того, в силу казуистичности диспозиции части 1 статьи 312 УК РФ из сферы ее действия выпали не только случаи выбрасывания арестованного имущества, но и уничтожение или повреждение такого имущества. Сегодня подобные действия также уголовно ненаказуемы, несмотря на всю нелогичность данной ситуации. Общественная опасность выбрасывания, уничтожения или распоряжения арестованным имуществом заключается в том, что этот вид поведения, равно как и перечисленные в части 1 статьи 312, противодействует исполнению судебного акта, препятствует или делает невозможным возмещение причиненного преступлением или иным правонарушением имущественного ущерба. Поэтому налицо пробел в уголовном праве.
Здесь мыслимо (в порядке обсуждения проблемы) расширительное толкование части 1 статьи 312 УК РФ с оценкой приведенных случаев распоряжения арестованным имуществом, например, как растраты. Однако вряд ли такой подход согласуется с принципом законности. Н.А. Лопашенко, излагая содержание данного принципа, справедливо отмечает следующее: «Когда встает вопрос об уголовном преследовании, работники правоохранительных органов должны установить точное соответствие содеянного норме закона. Отсутствие в конкретном деянии даже одного законодательно описанного признака является безусловным препятствием к наступлению уголовной ответственности. В основу последней не может быть положена внешняя похожесть совершенного и законодательно закрепленного. <...> В российском уголовном законодательстве отсутствует принцип аналогии, который позволял бы карать за пропущенные законодательством пробельные общественно опасные деяния. Восполнение пробелов в уголовном праве — исключительная компетенция законодателя»2.
Поэтому для восполнения пробельности части 1 статьи 312 представляется желательным отказаться от казуистического способа описания объективной стороны данного состава преступления, заменив его абстрактным. Именно благодаря абстрактному методу то же самое уничтожение или повреждение имущества, но только подлежащего конфискации, полностью подпадает под признаки, отраженные в диспозиции части 2 статьи 312 УК РФ (это иное уклонение). Отсюда представляется целесообразным изложить критикуемую часть статьи 312 УК РФ следующим образом: «Незаконное действие (бездействие) в отношении арестованного имущества, совершенное лицом, которому оно вверено, а равно...».
К сожалению, поправки, вносимые в УК РФ в последние годы, свидетельствуют о том, что законодателя не особенно заботит соблюдение правила об оптимальном уровне абстрактности законодательных предписаний. Федеральным законом от 1 июля 2010 года № 147-ФЗ3 в главу 22 УК РФ были внесены очередные поправки. УК РФ дополнила статья 1701 о фальсификации Единого государственного реестра юридических лиц, реестра владельцев ценных бумаг или системы депозитарного учета, а также статья 1855, которая установила ответственность за фальсификацию решения общего собрания акционеров (участников) хозяйственного общества или решения совета директоров (наблюдательного совета) хозяйственного общества.
Обе эти статьи являются яркими «образчиками» казуистического приема и имеют очевидные резервы для повышения уровня абстрактности. При этом не нужно быть большим специалистом в цивилистике, чтобы понять это. Например, в части 1 статьи 1855 (диспозиция которой насчитывает свыше 200 слов!) сделана попытка перечислить всевозможные разновидности «рейдерских» захватов. Убеждены, что попытка такого перечисления a priori обречена на неуспех, ибо «нельзя объять необъятное». Афоризм Козьмы Пруткова здесь вполне уместен, поскольку схемы «рейдерских» захватов постоянно обновляются и усложняются и их обрисовка в уголовном законе по определению должна быть абстрактной. Рабочий вариант для обсуждения и доработки: «Совершение незаконных действий (бездействия), направленных на захват управления в юридическом лице». Указание на незаконный характер
1 См.: Архив Управления Федеральной службы судебных приставов по Ярославской области, 2007.
2 Лопашенко Н.А. Основы уголовно-правового воздействия: уголовное право, уголовный закон, уголовноправовая политика. — СПб., 2004. — С. 174—175.
3 См.: Федеральный закон «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и в статью 151 Уго-
ловно-процессуального кодекса Российской Федерации» от 1 июля 2010 г. № 147-ФЗ (принят ГД ФС РФ 16 июня
2010 г.) // Собрание законодательства РФ. — 2010. — № 27. — Ст. 3431.
поведения является «бланкетной связкой», которая будет нацеливать практику на применение рассматриваемой статьи в системном единстве с корпоративными нормами гражданского права.
Примечательно, что излишней казуистичностью страдают предписания о преступлениях против избирательных прав, которые были введены уже после принятия УК. Это касается в первую очередь статей 1411 и 1421 УК РФ. Статья 1411 вообще не имеет аналогов в Кодексе: диспозиция только части 1 этой статьи насчитывает более 240 слов (абсолютный рекорд!). Это «при рекомендованной норме для восприятия 7-8 слов»1. Не утратило актуальности и обоснованности замечание Н.Ф. Кузнецовой по поводу беспрецедентной многословности части 1 статьи 1411 УК РФ. Примечательно, что данное замечание было сделано еще до изменения указанной диспозиции Федеральным законом от 21 июля 2005 года № 93-ФЗ, когда она состояла «всего-то» из 175 слов: «Следовало же найти два-три главных обобщенных криминообразующих признака и описать преступление согласно нормативам современного русского языка»2. Законодатель сделал с точностью до «наоборот».
Тот факт, что многословие характерно для новелл, волей-неволей наводит на мысль о том, что старым и новым запретам в этой сфере присущ различный уровень законодательной техники. Действительно, в старых предписаниях употреблены более абстрактные формулировки с емкими понятиями: воспрепятствование работе избирательных комиссий, комиссий референдума (ч. 1 ст. 141 УК РФ), фальсификация избирательных документов, документов референдума (ч. 1 ст. 142 УК РФ) и др. Полагаем, что при умелом сочетании абстрактного и бланкетного приемов и иные предписания УК РФ в анализируемой сфере могли бы выглядеть более компактно и точно.
Так, в части 1 статьи 1411 УК РФ законодатель предпринял попытку описать всевозможные виды материальной поддержки кандидата, избирательного объединения и группы участников референдума. В итоге объективная сторона преступления представлена следующими деяниями: передача денежных средств, расходование денежных средств, передача материальных ценностей, выполнение оплачиваемых работ, реализация товаров, оказание платных услуг по необоснованно заниженным расценкам, внесение пожертвований через подставных лиц. Не понятно, почему использован столь казуистичный вариант, если юридический лексикон богат абстрактными понятиями, охватывающими все эти деяния: например, «оказание материальной поддержки», «предоставление имущества и выгод имущественного характера», «передача имущества, права на имущество или совершение других действий имущественного характера». Нам вполне приемлемой представляется первая формулировка: «оказание материальной поддержки...».
Отметим также, что в части 1 статьи 1411 УК РФ оговариваются разные способы оказания материальной поддержки, противоречащие законодательству о выборах и референдумах: «минуя соответствующий избирательный фонд», «передача ценностей без компенсации за счет средств соответствующего избирательного фонда», «без оплаты из соответствующего избирательного фонда или с оплатой из соответствующего избирательного фонда по необоснованно заниженным расценкам» и др. Совершенно очевидно, что правотворец, опираясь на законодательство о выборах и референдумах, предпринял попытку конкретизировать способы незаконного оказания материальной помощи. Но в этом случае с позиции законодательной техники напрашивалось более умелое применение бланкетного приема: например, «незаконное оказание материальной поддержки в крупном размере», «оказание материальной поддержки в крупном размере в нарушение порядка, установленного законодательством о выборах и референдумах...».
Неоправданно казуистично изложена и статья 1421 УК РФ. В ее диспозиции законодатель попытался сформулировать закрытый перечень деяний, с помощью которых фальсифицируются итоги голосования: включение неучтенных бюллетеней в число бюллетеней, использованных при голосовании, фальсификация подписей избирателей в списках избирателей, порча бюллетеней, приводящая к невозможности определить волеизъявление избирателей, и пр. Думается, что и в данном случае конкретизация различных способов искажения воли избирателей была излишней. В итоге оказалась перегруженной диспозиция статьи, и серьезные сомнения вызывает полнота (беспробельность) описанного в ней уголовно-правового запрета. Избирательный процесс столь многообразен, что вряд ли возможно охватить все виды незаконных деяний, посредством которых искажаются результаты выборов или референдума.
Например, может произойти не порча или незаконное уничтожение, а утрата бюллетеней. Обратимся к Федеральному закону «О выборах Президента Российской Федерации» от 10 января 2003 года № 19-ФЗ. В пункте 21 статьи 73 закреплено: «Если в результате дополнительного подсчета по
1 См.: Третьякова Н.С. Лингвистические особенности уголовно-правовых норм об ответственности за хищения. Автореф. дис... канд. юрид. наук. — Омск, 2008. — С. 15. См. также: Кузнецова Н.Ф. Эффективность уголовноправовых норм и язык закона // Социалистическая законность. — 1973. — № 9. — С. 33.
2 Кузнецова Н.Ф. Наука российского уголовного права и законотворчество // История развития уголовного права и ее значение для современности: Материалы V Международной научно-практической конференции, состоявшейся на юридическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова 26-27 мая 2005 г. — М., 2006. — С. 254.
Юридическая техника. 2010. № 4
строкам 2, 3, 4, 5, 6 протокола об итогах голосования контрольные соотношения не выполняются снова (2=3+4+5+6), участковая избирательная комиссия составляет соответствующий акт... и вносит данные о расхождениях в специальные строки протокола об итогах голосования: строку 16 “Число утраченных избирательных бюллетеней” и строку 17 “Число не учтенных при получении избирательных бюллетеней”». То есть теоретически утрата бюллетеней возможна как после выборов, так и до выборов, что в итоге повлияет на результаты выборов или референдума.
Мыслима и другая ситуация: заведомо неправильное составление списков избирателей, участников референдума, выражающееся в исключении из них лиц, обладающих активным избирательным правом (по аналогии с одним из деяний, изложенных в ст. 1421 УК РФ). Это деяние, хотя и приводит к фальсификации итогов голосования, не указано в части 1 статьи 1421 УК РФ. Не случайно в статье 5.1 КоАП РФ (Нарушение права гражданина на ознакомление со списком избирателей, участников референдума) говорится об административной ответственности за нерассмотрение в установленный законом срок заявления о неправильности в списке избирателей. Поэтому вполне возможны преднамеренные ошибки в избирательных списках или списках участников референдума и исключения из данных списков. Таким образом, с точки зрения законодательной техники и существа вопроса казуистическое описание объективной стороны в диспозиции статьи 1421 УК РФ требует замены на абстрактное. Возможный для обсуждения вариант такой «перестройки»: «умышленные действия, повлекшие заведомо неправильное определение результатов выборов, референдума».
Приведенные примеры (к сожалению, далеко не единичные) наглядно доказывают, что УК РФ имеет значительные резервы для повышения уровня абстрактности предписаний, с помощью которых законодатель описывает составы преступлений.
