CC BY
23В. А. Ядов
АБСЕ ЖЕ УМОМ РОССИЮ ПОНЯТЬ можно
1, МОДЕРНИЗАЦИЯ. ПЕРЕХОД ИЛИ ТРАНСФОРМАЦИЯ?
Десятилетие так называемого переходного периода, запаздывающей модернизации (или модернизации вдогонку), результаты исследований, выполненные сотрудниками Института социологии РАН, равно как и дискуссии обществоведов вокруг этой «судьбоносной* проблемы1, дают вполне достаточно оснований» чтобы частично усомниться в справедливости популярной формулы Тютчева: * Умом Россию не понять, аршином общим не измерить..,» Великий поэт остается прав в том, что касается «измерения общим аршином», но что касается первой части этой крылатой фра-аы, справедлнпость се сегодня явно устарела.
Общая особенность всех ¡значительных социально-экономических преобразований — их болезненность или, как это недавно с формул и ронял П. Шгомпка, их травматологический характер [22—23). Трансформации XIX—XX вв. отличались том, что наступали неожиданно для подавляющей массы населения; они всеобъемлющи, т. е. охватывают решительно все стороны жизни — экономику, политику, систему ценностей, нее социальные институты и повседневность бытия граждан; они, как правило, ведут к непредвиденным следствиям и резко меняют общественное положение разных слоев населения, обращая их прежний жизненный опыт в бесполезный груз, препятствующий адаптации к переменам, И, пожалуй, этим исчерпывается их схожесть у стран и народов, претерпевающих такого рода социальные кризисы.
1 Я попытвлся извлечь -су*ой остаток^- из дискуссий, материалы которых публикуются в издания* «Куда идет Россия?» (Материалы ежегодных международны* симпозиумов 1ЭЭ1?— 1999 гг., под общ ред Т И, Заславской (Вып, 1—9); в серии выпусков «Обновление России' трудный поиск решений" (Исспедования и аналитические материалы Российского независимого института социальных и национальны* проблем, под общ ред М К Горшкова! См также «Социалькао модернизаи>*я в России. Материапы Обсуждения за «круглым столом-в Институте философии "(Вестник Российской академии наут. 1993, Т, БЭ, №3); специальный выпуск журнала »Рптсшига* «Три века отечественных реформ" (1999. Лето). Ссылки на другие источники даны о тексте.
Более существенно то обстоятельство, что каждая страна, каж дое общество включаются в общемировой социальный процесс своим неповторимым путем. Наибольший вклад в исследование этой проблемы внес III. Айзенштадт» который начиная с середины 60-х гг. и до последнего времени внимательно исследует именно специфику — институциональную, культурную и др. — модернизацион-ных процессов. R своей последней работе «Современная сцена: множественность модернизаций» он пишет» что модернизация действительно охватила весь мир, «но не привела к возникновению единой цивилизации или к универсальному институциональному образцу; напротив, имеет место развитие разных современных цивилизаций или, по крайней мере, цивилиаационных моделей (patterns), т. е. цивилизаций с некоторыми общими чертами* но обладающих тенденцией к развитию разных институциональных процессов (institutional dynamics)* [25, p. 99]. Речь идет не только о специфике цивилизаций европейской, северо-американской, латиноамериканской, афро-азиатской, японской или иных дальневосточных ♦тигров», и не только о трансформациях в странах быипгего СССР, в Центральной и Восточной Европе. Айзенштадт подчеркивает немаловажные различил модернкзационных изменений в разных западноевропейских и иных странах, каковые он же характеризует свойствами общей ц и вили за ц ионной модели. Авторы коллективной работы под названием «Новая великая трансформация? Изменения и преемственность в странах Восточной и Центральной Европы» }27] отмечают значительные особенности «гтосткоммунистических» реформ, отличающих, например, Чехию и Словакию, с одной стороны, Румынию и Болгарию — с другой, Польшу от России и т. д. Да и в государствах бывшего Советского Союза происходящие преобразования подчас радикально не совпадают»
Возникает вопрос: следует ли вообще прибегать к термину «модернизация», коль скоро классики от Маркса до Дюркгейма и Ве-бера предполагали (существенно по-разному в марксизме и системном структурализме) универсальный »вектор» развития всех страп и народов? Каким понятием, какой категорией следует обозначить те социально-экономические и социально-культурные процессы, что происходят в современных обществах (современных в смысле обществ ныших дней, в ряду которых остаются и «традиционные* культуры)? Кропскультурны* исследования убеждают в том» теории линейного, Cesooj^pamttoio и прогрессивного разлития исех стран и народов по енроцентристкои #Ы)ели оггровер гаются ходом истории человечества. История перестали быть естественно-историческим и становится социально историческим процессом [21, с, 290—292).
Это означает, что в наше время решающую роль приобретают факторы субъектные (включая науку), т. е. способность социальных субъектов (от рядовых граждан до национальных правительств и международных акторов современной истории) реагировать на внутренние (в рамках данных обществ) и внешние (со стороны миросн-стемы) вызовы, упреждать или одерживать нежелательные и опасные тенденции природных, социальных, экономических, политических сдвигов и содействовать желательным. Даже если усилия социальных акторов нередко приводят к неожиданным, незапланированным последствиям, они не перестают быть продуктом их действий. Достаточно сослаться на концепцию Карла Поппера о самореализующихся и самопар&лпэующихся предсказаниях [28]. Одно иэ таких предсказаний было реализовано путем мобилизации народов России большевиками на «планомерное строительство социализма в одной, отдельно взятой стране, но его результаты отнюдь не соответствовали теории основоположников коммунистического проекта. Другой пример иллюстрирует обратную тенденцию к самопарализации прогноза: теории Мальтуса яе было суждено возобладать, ибо его предсказание перенаселенности нашей планеты побудило к осуществлению целого ряда активных контрмер, включая государственный контроль рождаемости (Индия, Китай),
К настоящему времени в общесоциальных теориях системно-структурные и структурно-функциональные (онтологизированные) образы обществ начинают уступать социально-культурным и деятельности о-субъектным представлениям о динамике социальных намерении. Мдкросоциологнтеские теоретики деятельностно-ак-тивистского направления утверждают концепции «морфогенеза» вместо «морфостазиса* {М. Арчер), «структурации» как непрерывного процесса преобразований социальных структур деятельными субъектами (Д. Гидденс), «социального становления« как термина, выражающего состояние «общества в действии».
К тому же переход от общин кого СстспьсЬаП к современному воспринимается во многих странах Запада далеко не только в положительном смысле, но и как утрата неких сущностных черт социальности: искренности межличностных связей, взаимопомощи, веры в идеалы... &тим объясняются такие тенденции, как отказ от концепции «плавильного котла» в США; развитие в США и европейских странах многообразных форм самоорганизации на уровне соседства (^тптипИу), что получило наименование альтернативного «третьего пути» (см. последнюю работу Э. Гид-денса по этой проблеме [26]); сохранение и даже возникновение новых религиозных движений и деноминаций, формирование «сете-
вых структур» б бизнесе, науке и культуре (см. работу Кастельса [9]) и, наконец, в интернет-коммуникациях« создающих эффект «глобальной деревни» (Global Gemeinschafl, по Р. Робертсону [29].
Итак, адекватное понятие» которое свободно от «векторной нагрузки» , — ато понятие трансформации. Особенность российского трансформирующегося общества не в том, что оно преобразуется (преобразуется вся миросистема)» но скорее в том, что мы находимся в высокоактивной стадии социальных транс форм аци и т когда нестабильность социальной системы близка к состоянию «динамического хаоса* (по И. Пригожи ну). Этим нынешнее российское общество отличается от стабильно трансформирующихся обществ с прогрессирующей экономикой и устойчивой социально-политической системой.
ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ И ПОСТСОВЕТСКАЯ КОМПОНЕНТЫ
Российское общество принадлежит иной цивилизации, отличной от западноевропейской. По выражению В. Федотовой, Россия — ато «другая Европа» [20]> Тот факт, что анализ социально-трансформационных процессов в разных регионах цира указывает на существенные цивилизационные различия, подтверждает убедительность аргументов в пользу своеобразия российских трансформаций и в историческом прошлом, и в предстоящем будущем. Основные аргументы сводятся к следующим.
А. В России» в отличие от Европы и североамериканского континента (США, Канада), не сформировалось гражданское общество и роль государства остается решающей во всех социальных и экономических преобразованиях. Российские модернизации» начиная с Петра I и кончая перестройкой, были мобилизационными [15; 20], тогда как западноевропейские стимулировались «из недр» самого общества. Концепция Общественного Договора и функций государства в качестве «медиатора» между различными социальными слоями, регионами, народностями, исполняющего «волю» граждан, не свойственна ни российскому» ни советскому ни постсоветскому государству, Л. Романснко нашла удачный образ» демонстрирующий социокультурные различия западноевропейских цивилизаций и цивилизаций восточного типа [16, с. 37], Устойчивость западных обществ обеспечивается гражданскими структурами, т. е. доминированием горизонтальных социальных взаимосвязей (принцип волчка или гироскопа). Конфигурация ж» российского общества пирамидальная, основанная на вертикальных взаимосвязях: властные структуры граждане (точней даже — населе-
ние). Именно властные структуры — будь то государство, экономические н политические зли ты и даже криминальные авторитеты — обеспечивают стабильность системы либо дестабилизируют общество, Трансформации в российском обществе — результат активности социальных субъектов, акторов исторической драмы, но этими субъектами выступают не «третье сословие»» как это было во Франции, не «пионеры», осваивавшие североамериканский континент, но фигуры императора, вожди, руководящей партии (точнее, ее правящей верхушки), президента и его окружения и, как мы наблюдаем сегодня, теневых олигархов и авторитетов.
Демократические институты в качестве официального демонстративного оформления имели место и в советский период (лозунг «Советская Конституция — самая демократическая», ибо нв только провозглашает» но реально обеспечивает свободы граждан). Действующая российская Конституция впервые фиксирует в своей первой статье права человека в качестве приоритета. Следует ли доказывать, что именно понятие прав человека (в отличие от права на защиту интересов национальной, или региональной, или корпоративной общности) менее всего воспринято российскими гражданами и властными институциями?
Пи рам и дальность российской общественной системы — С. Кир-дина называет эту особенность «российскими институциональными матрицами» [111 — это историко-культурное наследие, инерционное влияние которого, весьма вероятно, сохранится и в будущем, даже если у нас будет складываться то. что называют средним классом, опорой гражданского общества. Антонио Грамши в своих «Тюремных тетрадях» очень точно обрисовал институциональную разницу европейских обществ и России: когда в Европе слабеет государство, на поверхность являются гражданские структуры, каковые обеспечивают стабильность общественной системы; когда же слабеет государство в России, рушится все! Этим и объясняется нынешняя активно поддерживаемая населением политика «укрепления вертикали государственной власти»,
Б. Достаточно убедительными представляются аргументы А, Ахи-езера [1] относительно того, что наше общество со времен первого рывка в сторону Запада остается «расколотым обществом». Противоборство западников и традиционалистов подпитывается из двух источников — образом жизни в крупных городах, в мегаполисах и повседневными практиками «глубинки», мощным слоем российского крестьянства (этого «великого незнакомца», по выражению Т. Шанине [б]), За мо дерни па ни он н ы м рывком исторически всегда следовал откат к традиционализму. Отсюда и особенности российских модернизаций как «рецидивирующих» (Н. Наумова [15]). Следом за политико-экономическими элитами, проводящи-
ми •прозападные» реформы, к власти приходили умеренные или радикальные традиционалисты. Нынешняя тоска по русской на-циональной идее и эксплуатация большинством партий и движении (включая КПРФ, казалось бы, партию интернационалистов) концепции возврата к национальным корням есть вполне закономерная реакция нп «шоковый* вариант либеральных реформ- По той ж« логике «перегиб» в сторону традиционализма (например, усиление государственного влияния православной церкви) не может не вызвать обратной реакции действий в направлении включения России в мировую цивилизацию и опять-таки противоборство сторонников этого направления со сторонниками русской идеи. Итог такого рода трансформаций — анклавизация и гибридама цця, т, е. развитие «форпостов» социального прогресса западноевропейского типа в мегаполисах и примыкающих к ним регионах прн сохранении обширных относительна «застойных* регионов, сохраняющих российский традиционный уклад и в определенной мере — уклад советского прошлого.
Вклад в нашу историю советского ее периода остается вполне чувствительным (достаточно упомянуть факт принятия накануне третьего тысячелетия Государственного гимна на музыку Александрова). Главные и наиболее инерционные следы, сохраняющие свое влияние, — это патерналистские чаяния людей, ожидпния помощи со стороны государства, «начальства* во всех его ипостасях, неприятие выраженного индивидуализма (Б, Капустин нашел удачное определение этого феномена — «безличностный индивидуализм* [цит. по: В]), приоритетная ценность социальной справедливости как некоторой уравнительности и лреарительно-завистливое отношение к «новым русским». Вековая история и семидесятилетие после Октября 1917 г. сформировали мощный слой населения, уповающего на судьбу* живущего по принципу «как повезет» и психологически самоопределяющегося в социальном мире по формуле «я — простой человек*, «от меня мало что (ничего не) зависит» [7; 12; 21].
Социологические исследования многих авторов свидетельствуют о том, что нынешние россияне высокоактивны в обустройстве собственной жизни, жизни своей семьи и в этом обнаруживают поражающий воображение оптимизм» Но они предельно пессимистичны в отношении будущего страны и общей ситуации в России. Наиболее емкое объяснение этого, казалось бы, противоречия состоит в том, что люди не видят для себя возможности контролировать ситуацию за пределами узкого жизненного пространства. Самойдвнтификации в кругу близких нп порядок выше идентификаций с.большими социальными общностями (см- [7; 24] и статью Е, Даниловой в этой книге). Такая ломка идентичностей
эффект постсоветского периода: резкий переход от идентичности •прежде всего мы — советские люди, что звучит гордо» к самоопределению «мы — Это мои близкие, и ни государству, ни другим до нас нет деда». Польский социолог С» Оссовский назвал это «эффектом лилипута». Постсоветское российское общество крайне дезинтегрирован о, Всплески интегрирующего патриотизма, каковые мы наблюдаем в последние годы, имеют своим источником исключительно внешнюю опасность: Запад (бомбежки Югославии силами НАТО) и чеченских террористов. Внутренние, объединяющие общество мобилизационные импульсы к социальным преобразованиям напрочь отсутствуют2. По модному нынче вы раже-нию, Россия остается как бы не взрослым, но «подростковым обществом», в котором граждане в большинстве своем ищут опору в более сильном (удивительно н уникально движение солдатских матерей, для которых молодые мужчины, призываемые в армию, остаются детьми). Явление негативной или агрессивной мобилизации, наблюдаемое в опросах ВЦИОМ [б], т. е, солидаризация перед лицом внешней угрозы, — это также свидетельство мотивации, свойственной, по Маклелланду, скорее, раннему периоду социализации (взросления в нашем случае), когда доминируют защитные реакции, стремление избежать неудач и наказания, тогда как мотивация поступков зрелого субъекта стимулируется стремлением к достижению поставленных целей. Увы, эти цели пока и не сформулированы, и тем более — не осознаны в качестве интегрирующего общенационального мобилизационного стимула,
3- ВОЗМОЖНЫЕ ПЕРСПЕКТИВЫ
Что делать? Дискуссии по этой извечной российской проблеме сводится к призыву искать свой, собственно российский путь социальных трансформаций. Но в чем именно состоит российский трансформационный синдром, остается спорным.
Наиболее убедительный исторический аргумент в пользу национально-культурного своеобразии трансформаций демонстрируют Япония, тихоокеанские «тигры» и Китай. Япония сделала опорой
2 Наше последнее (1993 г.) сравнительное российско-польское исследование формирования социальны* и дантичностей в двух трансформирующихся страна* (рук, Е. Данилова и К. Коэела} обнаружило, чю нопрки в подавляющем своем большинстве в качества приоритетной идйшичнои: ги «мы" ощущают себя поляками и католиками! россияне в первую пч^чедь определяют свою" мы "-идентичность как общность поесе дневного межличностного общения (семър. друзья, товарищи по работе) и лишь существенно "-затемосознают себя россиянами, русскими (еще болев редко — православными),
своего экономического чуда традиционный корпоративизм. Китай осуществляет реформы при сохранении мощной «пирамидальной* основы общественного устройства — руководящей роли компартии. Мы разом отбросили и то и другое? и опору на коллективизм, и опору на сильное государство, т. е. резко копировали западную модель модернизации, основой которой выступало гражданское общество н самодостаточная личность» Именно этих предпосылок лишена Россия.
Из многолетних дискуссий на судьбоносную тему «Куда идет Россия?*, а также исходя из теоретических представлений о «движущих силах* исторического процесса {субъектах этого процесса) и представлений о цнвилизационных особенностям российского социального характера и менталитета [2; 10] можно сформулировать несколько выводов.
Вывод первый состоит в том, что российские трансформации будут успешны и эффективны при условии высокого авторитета государственных структур. В любом обществе авторитет власти стабилизируют его социальные институты, но в российском обществе при слабости гражданских «горизонтальных взаимосвязей» ¿тот фактор в трансформационных процессах остается решающим. Возобладает ли в который раз тенденция к авторитаризму, или же в России утвердится сильное, демократически ориентированное правительство и достойное президентство — это зависит от многих обстоятельств, внутренних и внешних» Все же вполне ясно, что без легитимации в массовом сознании властных государственных структур российские трансформации обречены на неэффективность, Понятно, что сильное государство вовсе не синоним нласти чиновничества, но, напротив, олицетворение власти закона. И только такое государство способно выполнять свою функцию «легитимированного насилия» (М. Вебер), В наши дни функции принуждения к определенным правилам социальных взаимодействий во многом принимают на себя чиновничество и даже криминальные структуры» В. Волков [4] разрабатывает в этой связи концепцию «фоновых практик*» суть которой в том, что повседневные и нелн-гитимированкые практики, вроде взяточничества и использования для стабильного предпринимательства криминальной «крыши», замещают функции официальных правовых и правоохранных институтов. Аналогично и В» Радаев показывает, насколько теневая экономика регулируется такого рода псевдоинетитутами [17].
Второй вывод относится к явлениям, которые можно обозначить как высоко развитую в российском социальном характере адаптивность к трудностям жизни, травмирующим преобразованиям последнего десятилетия^ Наши исследования самоиденти-финации обнаруживают достойную удивления сопротив»тяемость
бедных слоев населения признанию себя таковыми: при сопоставимом уровне благосостояния заметная доля поляков определяет себя в категориях бедности, но такая же доля россиян относит себя к «среднему слою*. Общероссийски в опросы ВЦИОМ фиксируют завидную стабильность пропорций граждан, не желающих признать бесперспективность своего положения (Ю- Левада [14]). Казалось бы, что отмеченные явления противоречат высказанному выше утверждению о патерналистских интенциях россиян и уповании на судьбу и счастливый случаи. Да, противоречат. Но странным образом эти противостоящие черты уживаются в русском социальном характере!
Третий вывод связан с формированием общества «социальной справедливости». Что это означает, можно обрисовать лишь в общих чертах, главным образом, по принципу «от противного». Очень сомнительно, что западная (протестантская, по сути) модель, согласно которой преуспевающий а силу своих талантов н усердия достигает благополучия, уже завтра восторжествует в российском обществе. Успех и благополучие в наших конструкциях социальной реальности традиционно связываются либо со счастливыми обстоятельствами, либо с попранием нравственных основ» И поэтому удачливый и благополучный должен делиться с менее удачливыми, То, что называют социальной политикой перераспределения доходов граждан, — это, пожалуй, единственно возможный путь российских трансформаций. Даже при низких темпах роста ВНП переход в стабильную фазу социальных преобразований останется, я убежден, единственной альтернативой лишь при условии обеспечения российской модели социально справедливого общества - взаимопомощи, или, точнее, поддержки сильными (гррж-данлми-налогоплателыциками, регионам и-донорами) слабых. Реальная проблема — создание экономических и социально-политических условий увеличения доли первых и минимизации доли вторых- Но при всех обстоятельствах многократный разрыв в доходах достаточно благополучных и бедных — источник постоянного социального напряжения и дезинтеграции'9.
Российское обтцестяо нуждается в общенациональной соли да-ризирующей идеологии- Она не может быть при дум она и внедрена сверху: такая идеология «произрастает сама по себе» из доминирующих общественных настроений, из массовой психологии. В свос время Г» В. Плеханов спорил с В» И> Лениным, доказывая, что идеология как бы кристаллизуется из массовой психологии
* в работе А, Г. Эдрзаомысло&а «Социоло! «я российского кризиса- (М.. на^а, 19991 трансформации последнего десятилетия анализируются именно под углам ярйнин множйс гиен нош и конфликтов., проыпцируемыя .элитами.
{16, с. 190—191]. Ленин же призывал партийную интеллигенцию вносить научную пролетарскую идеологию в сознание рабочих* Внесенная таким путем идеология как-то быстро утратила доверие в массах. Для этого потребовалось лишь несколько лет постсоветских реформ.
На нашей массовой психологии произрастает идея сотрудничества и взаимопомощи. Многие ив видных социальных теоретиков, принадлежащих западной культуре и «цивилизации индивидуалистов», именно в сотрудничестве стран, социальных групп, сообществ усматривают единственный спасительный и «рациональный» сценарий будущего человечества. Если России предстоит обрести свое достойное место в мировом сообществе, оставаясь собою, то историко-культурные традиции, включая семидесятилетие советской власти, не дают нам иной идеологической альтернативы, помимо концепции (идеи) справедливого общества.
Нынешняя ситуация очень далека от хотя бы намека на такую перспективу. Значит, все будет зависеть от соотношения сил и влияния социальных субъектов общественного процесса. Стратегия «догоняющей модернизации» не может привести к успеху уже потому, что «догоняемый* наращивает свой потенциал, имея для »того достаточно экономических и социокультурных ресурсов. Стратегия трансформаций соответственно российским особенностям может быть успешной, и не исключено, что обретет имманентную инерцию, достаточную для того, чтобы обеспечить устойчивые и контролируемые общественными институтами изменения.
Насколько реальна перспектива устойчивых и благоприятных социальных изменений в России, т. е. социальных трансформаций, опирающихся на динамичную экономику, демократические институты и достаточно интегрированное общество?
Маятниковая модель российских трансформаций предсказывает спустя 10—16 лет новый сдвиг в направлении «включения в мировую цивилизацию», а проще — оживление прозападных настроений. Не следует забывать, что к этому времени ценности, разделяемые нынешней молодежью, будут доминировать в массовом сознании4. Современное молодое поколение, судя по кассоным опросам, отличается большей интернальностью (в отличие от экстер-надьности старших поколений), т. е. опорой на собственные силы.
4 р Инглкарт а панельных исс/»едоеанр«1>; ценностные структур населения многих европейских с гран показал, что в странах, претерпевающих Суо+ые трансформации (послевоенные Германия, Япония, Южная Хорея, Испания. \ система ценностей монопен ил та— 24-летни* становится доминирующей спустя 15—18 пет. В странах, стабильно развивающихся (например, Англия, Франции, США), молодежные Аунш 60-х гг. на обнаружили таких сдвигов: бунтари стали нормальными обывателями,
конкурентоспособностью, «инновативностью», демократизмом. Вместе с тем ценности коллективизма и вэаимосотрудничества остаются столь же выраженными, что и у старших [13]. Стабилизация экономики я ожидаемый экономический рост (оптимизация налоговой системы в первую очередь), усиление роли государственных структур и всей системы правопорядка, что вполне согласуется и с общественными запросами, образом мышления нового поколения россиян, должны создать институциональную опору последующих российских трансформаций.
Ин'гегративные процессы в нашем обществе будут наиболее болезненными, так как им противостоят тенденции дезинтегратив-ные: региопалмто-анклавные, связанные с разрывом между богат-ством и бедностью. Преодоление этих деэи итерационных тенденций возможно лишь путем целенаправленной, осознанной и продуманной государственной политики, т. е. своего рода национальной программы развития в направлении «справедливого общества».
Наконец, многое будет зависеть и от изменений в миросистеме: будет ли мировая экономическая система изменяться в направле-НИИ ВЗаимосотрудничества стран и народов перед угрозами природных, политических, социальных и иных рисков или л ней возобладают диктат стран и финансовых олигархов «ядра* капиталистической мнросистемы и ответные или инициируемые силовые реакции стран, не входящих в «ядро» миросистемы. Слишком много факторов — как внутренних, так и внешних — не позволяют хоть сколько-нибудь уверенно прогнозировать будущее1. Вместе с тем дискуссии российских обществоведов убеждают в том, что мы на-чинаем понимать Россию умом, сохраняя веру в лучшее будущее.
ЛИТЕРАТУРА
I. .4лыен»р Л С. Россия раскоююе обще!:гни: нек-сл ирые проблемы СОЦиО* культурной динамики .'/ Мир России. 1РУ5. № I.
2 Яупщнко ,-( П , Кмеашчам Ю В Мента дшп росши к н еиралпични: их сущность н общесшенно-поднш^еекмй смысл // Соинолотческие исследования. №6. № 5
3 Винере п\айн /1 Рисссш и мгнпн 1 и ;н 1С т н чесвг а* мнр-чкйночика /,' Слоболная мысль. 1996. №5.
Нткпв В В. О кошгспиим практик а социальных на>кнч V Со1пю;югнчсскнг чтения/Под ред. Е. Даниловой. М- Ин-т экспериментальной социологии. 199?. Вып. 2.
4 И. Взппеустайн — один из немногих, кто нзнл нэ себя смулехть нрог нпяиро-еамз Пудуидее миросистемы и России в этой с исламе, — огфилепнеп ее положение как "поп'упсрифйруппного" оби ^стеа- государства [3].
5 Г слоев крестьян сетксъая Россия XX века а крестьяне* м\ чечуарач f Под pej Т Шишка M Аспект Пресс, 19%
6 Г\дьойЛ ¿1 К проб lew негативной пленгификании / Мониторинг общественного мнения Эхонпмпческне и социальные перемены 20(1(1 № S.
7 Данаюва £ И И лен tu фнка и н он иые стратеги if российский выбор //Сони-очогнчесше неетеловлния 1905 №6.
К Лисьим It E^cci-titETkая STi>;it;iti социальной трансформации fi Pro et Conlra.
Лето
9 Касл'пьс M Информационная зпоча. Мл Илд-ао Брешей школы экономики 2(10 N
Ю Касьяпоеа К. О русском национальном лнрактерг, М.: Ин-т waj тональной модели экономики. 1494.
I ! КирдцниС Г Ин<"тнтмнтоня ль»ые матрицы и рачни-гне России M • ТЕИС
2 0П0
1 2 Ko3b}p€s Ю И , Козырева П М. Дкскурснцность социальных мдентично-Ci-ем Соцнологнческии ялриал. 1995. .№2.
] Л. Линии H , £> ïjfp-я« А Динамика ценностей населения реформируемой России M Элнторнал УРСС, 1996.
14. Левада Ю От млений к пониманию: Сишсолоснчесхис очерк» 1993 2000. M , Московская школа политических исследований, 2000,
15. Новыми M Ф Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или pecvpc чеювечестеа. М.: Эднториал VPCC, 1999.
16 П ie\ar<oê Г В Поли, собр, СОН, М,; Сонзкнз, 1923. T. IÛ,
17 Радаее В В Теневая экономика б России; изменения конструктов И Pro el Conlra, 1999, Зима.
18 Романенко Л. M Социальные технологии разрешении конфликтов гражданского röuieciaa; экзистенциальные альтернатам сонремекной России на пороге третьего тысячелетни. М: Ии-т социологии РАН. I99K.
19. Соки ский простой человек: опыт социального портрета на рубеже 90-х I Под ред. К). Лен алы, M ; Мировой океан, 1995.
20 Ф^Уиптка R Г. Модернизация «другой» Европы. М.: Институт философии РАН 1997.
21 WiutfMtiKû И Социология социальных шменепий. М.: Аспект Пресс, 1996.
22 Штопки П Социальное и эмененис как тралма И Социологические исследования. 2001. >>].
23 Што.нпка Н Кулыурмая травма в посткоммуешст! песком обществе И Социологические исследования, 200 J. № 2.
2-1 Ядаа Я А Социальные и с ou и ад ьн о-психологические механизмы формирования социальной идентичности личности // Мир России. 1995. Ne 3 4.
25 Ei\ensifiih S The Contemporary Stcnc Multiple Modernises //The Annals of the I»1 ernalinnal Intitule o( Sociology /Ed. bv E. Scheuch. D. Sciulll. Leiden: BRILL, 2000 Vol 1.
2ft Gtthfcm A Tli e Third Wav. The Renewal ofSocial Democracy. Cambridge: Point Press 1Ш.
27 The Sew, Créai Tt a nil brmat ion? Change and Continuity in East-Central Europe Ed bj Ci Biïant, E Mokreycki, L.; Rouiledgcf 1994.
2H Pùpfitr К The Poverty ol Historic]sm, N.-Y,; Harper & Row, I9S7.
29 Roben son a GlobaJity, CHobal Culture, and Images oi' World Order // Social Change and Modernity / hd by H, llaferkamp, N, Smelser, Bercelev: UnnersltN oi California Press 1992
