CC BY
68
ности и рефлексивности биографического знания: становится полностью очевидным факт взаимовлияния методов семиотики, психологии и персонологии, интеллектуальной истории и герменевтики.
1. Кузнецов В. Г. Становление герменевтического обоснования гуманитарных наук (Герменевтика Ф. Шлейерма-хера и В. Дильтея) // Проблемы логики и методологии научного познания. М., 1988. С. 80-96.
2. Глухих Н. И. Личность в герменевтическом поиске смысла // Личность, творчество и современность : сб. науч. тр. Красноярск, 2001. Вып. 4. С. 65-69.
3. Сватко Ю. И. Онтология интерпретации // Понимание как усмотрение и построение смыслов. Тверь, 1996. Ч. 2. 167 с.
4. Петровская И. Ф. Биографика: введение в науку и обозрение источников биографических сведений о деятелях России 1801-1917 гг. СПб. : Петрополис, 2010. 384 с.
5. Абдуллин А. Р. Философская герменевтика: исходные принципы и онтологические основания. Уфа : Изд. Башкирского ун-та, 2000. 60 с.
6. Болдонова И. С. О диалоговости герменевтики Г.-А. Гадамера // Вестник Бурятского государственного университета. 2009. Вып. 6. С. 21-25.
УДК 101.9
А. В. ЛУНАЧАРСКИЙ КАК «ФИЛОСОФ НА ТРОНЕ» СОВЕТСКОЙ НОМЕНКЛАТУРЫ
Анализируются мировоззренческие идеи яркого представителя советской номенклатуры А. В. Луначарского, которого от других советских чиновников отличала многогранная философская эрудиция и своеобразие аксиологических, гносеологических, эстетических и этических взглядов. Проведенное исследование позволило выявить, что Луначарский, как и все другие советские государственные деятели, был ортодоксальным марксистом, для которого был непререкаем авторитет Ленина. Вместе с тем со школьных лет его интересовали различные философские течения, и он даже старался создать собственную философскую систему. Его философские представления достаточно оригинальны и требуют вдумчивого исследования, а ораторские приемы достойны подражания.
Ключевые слова: номенклатура, философия, марксизм, материализм, идеализм, ленинизм, социализм, эстетика.
7. Кистова А. В. Методологическое значение «понимающей герменевтики» Вильгельма Дильтея для социально-философского исследования современных социокультурных феноменов // Современные проблемы науки и образования. 2013. № 3. URL: https://www.science-education.ru/ru/ article/view?id=9331 (дата обращения: 19.01.2018).
8. Гадамер Х. Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М. : Прогресс, 1988. 704 с.
9. Богин Г. И. Интенциональность как средство выведения к смысловым мирам // Понимание и интерпретация текста. Тверь, 1994. С. 8-18.
10. Богин Г. И., Романов А. А. Методологические, лингвистические и дидактические аспекты герменевтики. Вместо предисловия // Понимание и рефлексия. Тверь, 1992. Ч. I. С. 3-8.
11. Богин Г. И. Смысловые эффекты интенциональнос-ти // Понимание и рефлексия. Тверь, 1992. Ч. 2. С. 3-7.
12. Бабушкин В. У. Феноменологическая философия: критический анализ // URL: http://psylib.ukrweb.net/books/ babus01/txt01.htm (дата обращения: 19.01.2018).
13. Агапов О. Д. Метафизика интерпретации // Вестник Томского государственного университета. 2010. Вып. 334. С. 28-31.
© Николаева А. Б., 2018
B. H. nuHHyn V. N. Pinchuk
A. V. LUNACHARSKY AS "THE PHILOSOPH ON THE THRONE" OF THE SOVIET NOMENCLATURE
The ideological ideas of the bright representative of the Soviet nomenclature A.V. Lunacharsky are analyzed. He was distinguished from other Soviet officials by the multifaceted philosophical erudition and uniqueness of axiological, epistemological, aesthetic and ethical views. The conducted study revealed that Lunacharsky, like all other Soviet statesmen, was an orthodox Marxist, for whom Lenin's authority was indisputable. At the same time, from the school years he was interested in various philosophical currents, and he even tried to create his own philosophical system. His philosophical ideas are quite original and require a thoughtful study, and oratorical techniques are worthy of imitation.
Keywords: nomenclature, philosophy, Marxism, materialism, idealism, Leninism, socialism, aesthetics.
Как ни велик вред от злых, но вред от добрых еще больше.
Фридрих Ницше
Среди советских номенклатурных работников особо выделяется Анатолий Васильевич Луначарский - первый
нарком просвещения Советской России с октября 1917 г. по сентябрь 1929 г. В своих воспоминаниях его жена Н. А. Луна-чарская-Розенель отмечала его огромную любовь к чтению: «Чтение было для Анатолия Васильевича такой же необходимой частью его существования, как дыхание, как биение сердца. Чтение было для него и работой и отдыхом». Когда
в 1933 г. Луначарский лечился в санатории в Париже и «уже почти не вставал с постели», жена покупала ему в киоске каждый день «рацион прессы»: «Правду», «Юманите», «Матэн», «Таймс», «Морнинг пост», «Фигаро», «Секоло», «Гадзетта ди Рома», «АВС», «Фоссише цейтунг», «Винер цейтунг», «Журналь де Женев», «Бунд» и другие издания [1, с. 5-6, 16].
Необыкновенно яркую характеристику Луначарскому дал в своем очерке Лев Троцкий. Он отмечал, что уже со школы будущий нарком просвещения всех «поражал разносторонней талантливостью», проявлявшейся в сочинении стихов, прозы и в незаурядном ораторстве, а также в том, что он «легко схватывал философские идеи». Будучи двадцатилетним юношей, «он способен был читать доклады о Ницше, сражаться по поводу категорического императива, защищать теорию ценности Маркса» [2, с. 367]. К другим чертам характера Луначарского Троцкий относил «мягкую покладистость» и отсутствие «мелкого тщеславия». Самым, видимо, крупным недостатком в натуре Луначарского Троцкий считал то, что на него легко влияют другие. «Всю свою жизнь Луначарский поддавался влиянию людей, нередко менее знающих и талантливых чем он, но более крепкого склада» (выделено мной. -В. П.). Оказывается Луначарский к большевизму пришел через врача и философа Богданова (Малиновского). В годы реакции (1908-1912 гг.) Луначарский вместе с Горьким «отдал дань мистическим исканиям» и стал «изображать социалистический идеал как новую форму религии». В результате этого между ним и Лениным возникла вражда, длившаяся до 1917 г. [2, с. 369].
Троцкий подчеркивал, что как народный комиссар просвещения Луначарский «был незаменим» в отношениях «со старыми университетскими и вообще педагогическими кругами» и ему принадлежит «немалая заслуга» в том, что «дипломированная интеллигенция» повернула в сторону Советской власти (выделено мной. - В. П.). Заканчивая очерк, Троцкий отметил, что именно благодаря своей покладистости Луначарский примирился со сталинским переворотом, но до конца своей жизни оставался в рядах советских чиновниках «инородной фигурой» [2, с. 369-370].
Луначарский вспоминал, как формировалась его философия. С работами Маркса и Энгельса он познакомился уже в гимназические годы, и его революционное мировоззрение «сразу определилось как более или менее марксистское». Как утверждал Луначарский, первый том «Капитала» был им «проштудирован вдоль и поперек». Особенно ему понравилась книга марксиста Струве 1894 г. «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России». Он так и отмечает: «Колоссальное впечатление произвело на нас появление первой книги П. Струве» [3, с. 16]. В своих воспоминаниях Луначарский рассказывал о своем увлечении различными философскими направлениями и системами, в том числе и идеалистическими. Особенно он интересовался Спенсером и эмпириокритицизмом. Более того, Луначарский «пытался создать эмульсию из Спенсера и Маркса» [3, с. 18]. Это ему не удалось, но он «чувствовал, что необходимо подвести некоторый серьезный позитивный философский фундамент под здание Маркса». философ
Авенариус, представитель эмпириокритицизма, также имел большое влияние на молодого революционера: «Занятия под руководством Авенариуса... оставили глубокий след на всю мою жизнь». Кроме того, Луначарский полагал, «что эмпириокритицизм является самой лучшей лестницей к твердыням, воздвигнутым Марксом» (выделено мной. -В. П.) [3, с. 20].
В советский период Луначарский подвергался критике за свои увлечения идеализмом. Так, в книге О. А. Павловского отмечено: «Известно, что по ряду вопросов Луначарский оказывался в плену идеалистических философских заблуждений. Таково было, например, его увлечение махизмом и богостроительством...» (выделено мной. -В. П.) [4, с. 8]. Далее Павловский рассуждал: «Очевидно, у молодого Луначарского было такое прочтение и восприятие работ марксизма, которое не позволило ему в то время понять цельной философской основы этого учения. Штудируя еще в юности «Капитал», он прошел мимо его коренных философских проблем.». Увлеченность же Луначарского эмпириокритицизмом Павловский объяснил так: «В то время он не понимал абсолютной несовместимости философии марксизма и эмпириокритицизма, не сумел разглядеть, что за тонко обыгранными спекулятивными рассуждениями Р. Авенариуса и Э. Маха о чувственном опыте скрывается субъективно-идеалистическая сущность их философии. Поддавшись общей моде увлечения махизмом, Луначарский не видел пропасти, отделяющей марксизм от махизма» (выделено мной. - В. П.) [4, с. 41-42].
В 1895 г. после окончания гимназии Луначарский уехал учиться в Цюрих и здесь встретился с Г. В. Плехановым, который способствовал эволюции его философского мировоззрения. Более того, Луначарский полемизировал с корифеем русского революционного движения: «По молодости лет я тогда никого не боялся, и свои воззрения защищал с величайшей запальчивостью и дерзостью. Конечно, мне немало досталось от Плеханова. Его нападения на Авенариуса были, однако, слабоваты, ибо для меня, знавшего в то время своего Авенариуса насквозь, сразу стало видно, что Плеханов даже не читал его, а судит о нем понаслышке. Зато, конечно, переворот произвела во мне необыкновенно тонкая критика Шопенгауэра, которого я в то время изучал, и настоящий дифирамб, вдохновенный и глубокий, который Плеханов произнес в честь Шеллинга и Фихте» (выделено мной. - В. П.) [3, с. 21]. Разговор с Плехановым задал новое направление в его занятиях философией. «Первым и непосредственным результатом моей беседы с Плехановым было то, что я на другой день отправил томы Шопенгауэра назад в библиотеку и навалил у себя на письменном столе томы Фихте и Шеллинга. Я вынес из изучения их бесконечное количество радости, и на всю жизнь, до сегодняшнего дня, я чувствую огромное благотворное влияние исполинов немецкого идеализма на мое миросозерцание. (выделено мной. - В. П.) Благодаря им я сумел также оценить высокое и самостоятельное значение Фейербаха» [3, с. 22].
Затем Луначарский предполагает, что Плеханов, обратив его внимание «на великих идеалистов Германии», хотел, чтобы и он также подошел к пониманию Маркса, но в итоге
у Луначарского «получилось другое представление о марксизме», которое отразилось позднее в его труде «Религия и социализм» и вызвало «горячую и враждебную отповедь Плеханова» [3, с. 22]. Дело в том, что в книге «Религия и социализм» и в ряде статей периода 1908-1911 гг. Луначарский развивал идеи «богостроительства», суть которых состояла в том, что и религию и социализм объединяет вера в счастье [5, с. 42, 49]. Не разделял Луначарский и увлечения Плеханова энциклопедистами и материалистами XVIII века: «Я и сейчас люблю их, особенно Гельвеция и Дидро, но, тем не менее, они стоят несколько в стороне от моего миросозерцания». У Луначарского сложилось мнение, что Плеханову «его вечные друзья Гольбах и Гельвеций из предшественников марксизма были роднее, чем великие идеалисты» [3, с. 22, 60].
Представление о том, каким был Луначарский как советский чиновник, дают воспоминания поэтов Корнея Ивановича Чуковского и Георгия Владимировича Иванова. Чуковский являлся не только свидетелем, но и участником приема посетителей Луначарским. Он вспоминал, что в 1918 г. народный комиссар просвещения жил в Петрограде «в маленькой невзрачной квартире», которую «всякий день осаждали десятки людей, жаждавших его совета и помощи». В числе посетителей были педагоги, рабочие, изобретатели, библиотекари, футуристы, художники различных направлений, философы, балерины, певцы, поэты, артисты и другие. Уже к девяти утра квартира «набивалась народом». Среди посетителей Чуковскому запомнились режиссер Мейерхольд, психиатр Бехтерев, академик Оль-денбург, романист Ясинский, художник Анненков и другие. Сама атмосфера приема характеризуется Чуковским следующим образом: «Все к нему... за советом и помощью, а он сидит в комнатенке один - и каждого встречает с таким жадным, живым интересом, словно с давнего времени только думал о том, как бы познакомиться с тем человеком, потолковать и, если нужно, поспорить» (выделено мной. - В. П.) [6, с. 401-403].
Встреча Чуковского с Луначарским началась так: «Со мною он стал спорить после первых же слов. - Нет, - говорил он, - вы делаете большую ошибку. Вы все время восхваляете этого вашего Уитмена за то, что он будто бы поэт демократии. Но что такое демократия? Мещанство! Хитрая ширма для обмана трудящихся! Республика мелких собственников!» (выделено мной. - В. П.). Потом Луначарский, стараясь убедить Чуковского в своей правоте, произнес целую речь, которая «текла без запинок и пауз». С восхищением Чуковский отмечает: «Без малейшего напряжения памяти он тут же процитировал стихи не только Уолта Уитмена, но и Верхарна, и Тютчева, и Жюля Ромена. Вообще стихов он знал множество на трех или четырех языках и любил декламировать их - тоже в несколько театральной манере. Прослушав речь Луначарского, Чуковский не принял полностью его «истолкование поэзии Уолта Уитмена» и постарался возразить: «Я смущенно заявил ему об этом, и, помню, мне очень понравилось, как терпимо, уважительно, без малейшей заносчивости выслушивает он мои возражения». [6, с. 403, 404].
Г. Иванов подробно описал, как Луначарский проводил прием в Зимнем дворце: «Народный комиссар сидит в ка-
бинете... за «декадентским» письменным столом белого дуба». В приемной «смесь одежд и лиц»: итальянский скульптор пришел с проектом памятника Лассалю, актриса из «Аквариума» просит о переводе в Мариинский театр, старая княгиня «с трясущейся головой» жалуется «на Совет, грабящий ее особняк», присутствуют эстеты, поэты и художники, в основном левых течений и другие посетители [7, с. 288-290]. Очень интересны сама атмосфера и порядок приема, с которыми знакомит Иванов. В приеме участвуют человек пятьдесят просителей. Организует прием секретарь Луначарского - «молодой человек, бледный, томный, с челкой на лбу, с подведенными глазами и сиреневым галстуком.». Начиная прием, «женоподобный» секретарь «грациозным жестом» отбрасывает портьеру, «отделяющую будуар-приемную от «будуара» народного комиссара». Те просители, которые стали ему «друзьями», подают знаки «меня». Секретарь задумывается и говорит: «Граждане, кто с запиской от Горького - пожалуйте». Тут же «три четверти ожидающих радостно вскакивают». Луначарский сидит, «обложенный папками, печатями, циркулярами», и, «поблескивая пенсне», перебирает «бумаги, сметы, чертежи». Когда входит посетитель, нарком просит садиться и «мельком, но «проницательно» взглянув на вошедшего», предлагает изложить дело «по возможности короче», так как он «страшно занят». Посетитель протягивает Луначарскому письмо, которое тот «пробегает» с «сурово озабоченным видом. Далее между наркомом и просителем происходит разговор о предоставлении тому отсрочки от армии. Сначала Луначарский заявляет о невозможности этого, но тут же диктует машинистке: «Военному комиссару. Прошу. В виде исключения. Отсрочку. Совершенно незаменимому. Лично мне известному». Затем обращается к просителю: «Как ваша фамилия? - Петров». Продолжает диктовать: «Лично мне известному товарищу Петрову». Довольный, «лично известный» посетитель уходит со «свежеотпечатанным отношением» [7, с. 291-294].
Философское мировоззрение Луначарского неразрывно связано с его ораторской деятельностью. Чуковский приводит два примера того, как искусно владел видный советский номенклатурный деятель различными приемами ораторского мастерства. Во время публичного диспута наркома просвещения со священником Введенским в 1925 г. тот, зачитав несколько «богоискательских» строк из книги Луначарского, спросил у аудитории: «Знаете ли, кто написал эти благочестивые строки?», и после «эффектной паузы» произнес: «Нарком Луначарский». Луначарский не стал сразу возражать Введенскому, а «долго говорил о другом» и, только сойдя с трибуны и направляясь к выходу, будто спохватившись, сказал: «Ах да! Я совсем позабыл ответить моему оппоненту. вот о тех строках, которые он сейчас процитировал. Строки эти действительно были написаны мною. Помню, прочтя их, Владимир Ильич сказал: «Как вам не совестно, Анатолий Васильевич, писать такую чушь! Ведь за нее всякий поганый попик схватится» (выделено мной. - В. П.). Заканчивая рассказ о публичном диспуте Луначарского с Введенским, Чуковский отметил, что Луначарский ушел с диспута «под ураган аплодисментов» [6, с. 420]. Другое
выступление Луначарского, которое Чуковский назвал как «самую сильную» его речь, какую он «когда-либо слышал», произошло «на улице перед неорганизованной и пестрой толпой». В этот день в Таврическом дворце проходил митинг «Интеллигенция и революция» и многие не успели попасть на него, в том числе и Чуковский. «Вся улица была запружена народом. Люди стекались сюда с самых далеких концов Петрограда, привлеченные волнующей темой. Толпа была настроена не то чтобы враждебно, но многие были сумрачны, иные брюзжали, а кое-где раздавались недружелюбные выкрики». Когда после митинга вышел из дворца Луначарский, то он, поглядев на толпу, неожиданно обратился к ней с речью. Чуковский стал свидетелем чуда: «озлобленные физиономии стушевались куда-то, на многих лицах засветилось сочувствие, и мне стало ясно, что этим днем завершается первый, подготовительный и самый трудный период борьбы новой государственной власти за советизацию полувраждебных и колеблющихся интеллигентских кругов и что начинается новый период: практического налаживания совместной работы» [6, с. 420-421].
Жена Луначарского вспоминала, что если Луначарского уговаривали «выступить на самую неожиданную тему», то он писал в блокноте «несколько строчек» и говорил: «Ну что ж с вами делать? Вот моя шпаргалка готова». Затем он убирал блокнот и во время выступления «почти никогда не заглядывал в него». Видимо, это был у Луначарского «план выступления». Однажды заместитель президента государственной Академии художественных наук Амаглобели попросил Луначарского выступить на торжественном вечере в ГАХН и сопровождал его весь день на различных мероприятиях, чтобы «не терять из виду». Луначарский узнал о сложной эстетико-философской теме, по которой следовало выступить только лишь за десять минут до лекции. Потом Луначарский «выступил с полуторачасовым докладом, вызвав настоящую овацию» присутствовавших там писателей и ученых. На ужине у Луначарских Амаглобели сказал: «Я не могу понять, я просто поражен: весь день я не отставал от вас ни на шаг. Мне кажется это чем-то непостижимым: ведь вы же не готовились к этому докладу!». Луначарский тут же ему ответил: «К этому докладу я готовился всю свою жизнь» (выделено мной. - В. П.) [1, с. 7, 8].
Эстетические и этические взгляды Луначарского получили своеобразное выражение в его письме к Ярославскому в 1928 г., в котором он протестует против его статьи в «Правде». В этой статье Ярославский пишет о публикациях в западных газетах и журналах фотографий жены «одного из наших ответственных товарищей в богатых костюмах, в украшениях», которые вызвали возмущение советских рабочих. Луначарский в своем письме отрицает наличие каких то драгоценностей у его жены. «У нее есть хорошие платья для сцены, экрана, для официальных вечеров и праздников - этого требует профессия артистки». Кроме того, Луначарский приводит мнение одной немецкой газеты, что жена советского министра, будучи артисткой, «имеет право одеваться, как одеваются артистки, т. е. элегантно». Еще он гордится тем, с каким уважением к его жене относятся «крупнейшие ученые, артисты, государс-
твенные люди, в обществе которых она бывала», а также тем, что она, «говоря на нескольких языках, будучи тактичной, любезной, умной и изящной женщиной», является «украшением всякого общества» [8, с. 24, 25]. В ответном письме Ярославский объясняет, почему появилась его статья в «Правде». Она была вызвана «рядом фактов, наносящих ущерб престижу пролетарского (курсив Ярославского) государства, каким является СССР». Ярославский напомнил, что «вслед за гр. Розенель через ЦКК посылались из Парижа неоплаченные счета на несколько тысяч (курсив Ярославского) франков за наряды». Еще, по мнению Ярославского, возмутительный факт: «Когда Вы делали доклад о Ленине в Большом театре, в президиум шли записки рабочих по поводу разнаряженной гр. Розенель». В конце письма Ярославский уточняет: «Я ничего решительно не имею против того, чтобы гр. Розенель и впредь служила «украшением всякого общества». Мне кажется только то, что Вы не можете этого сказать об обществе пролетариев. А в этом вся суть» (выделено мной. -В. П.) [8, с. 26, 27].
Аксиологические и эстетические взгляды Луначарского отразились в его отношении к творческой деятельности Мейерхольда. Об этом в своих воспоминаниях рассказывал известный художник Юрий Павлович Анненков. Он утверждал, что, несмотря на заслуги Мейерхольда в создании нового театра и на «его принадлежность» к компартии, Луначарский продолжал относиться к режиссеру «с известной долей недоверчивости», которая постоянно возрастала «по мере того, как его искания все заметнее отходили от банального реализма». Сам Луначарский отмечал в своих статьях, что Мейерхольд «беззаботно» относится к содержанию и драматургии в театре и в нем «на разные лады» господствует форма. Исходя из этого существует «большая опасность пустоты с точки зрения идейной и эмоциональной». А самая большая опасность, с точки зрения Луначарского, это то, что «непредупрежденный пролетарий может быть отравлен устремлениями упадочной культуры» [9, с. 48].
Наделенный незаурядным эстетическим вкусом, Луначарский подчинил его партийным интересам. Так, его жена вспоминает, как он, ознакомившись с комедией «Самоубийца» драматурга Эрдмана, «после того как он смеялся чуть не до слез и несколько раз принимался аплодировать, он резюмировал, обняв Николая Робертовича за плечи: «Остро, занятно... но ставить «Самоубийцу» нельзя» (выделено мной. - В. П.) [1, с. 22]. Эта пьеса была написана Эрдманом в 1928 г. Главный герой ее - безработный обыватель Подсекальников склонен к самоубийству и, позвонив в Кремль, говорит: «Я Маркса прочел, и мне Маркс не понравился». В финальном монологе Подсекальников заявляет: «Я прошу немногого - ради бога, разрешите нам говорить, что нам трудно жить. Ну хотя бы вот так, шепотом: «Нам трудно жить» (выделено мной. - В. П.). Товарищи, я прошу от имени миллиона людей: дайте нам право на шепот». В конце концов, когда Сталин ознакомился с этой комедией, то запретил ее ставить. Вождь сказал: «Пьеса пустовата и даже вредна» [10, с. 28, 29].
Заканчивая наше исследование, следует отметить, что Луначарский, будучи советским чиновником, предстает
перед нами эрудированным, талантливым и добрым человеком. Но, резко отличаясь от других представителей советской номенклатуры, и в первую очередь от Ярославского и Пятакова [11], Луначарский волей-неволей служит примером того, что даже такой человек не в состоянии улучшить ту политическую систему, в которой главная ценность -социалистическое государство, а не личность. В условиях тоталитарного политического режима он вообще становится даже опасным ему, и только естественная смерть, скорей всего, спасла его от физического уничтожения, выпавшего на долю многих соратников Ленина в годы сталинского террора.
Со школьных лет Луначарский был восприимчив к различным философским идеям. Он основательно изучил работы Маркса и его последователей, серьезно интересовался знаменитым представителем социальной философии Спенсером. Его привлекали, в отличие от Ленина, философские идеи представителей эмпириокритицизма Маха и Авенариуса. Луначарский даже отошел от ортодоксального марксизма на продолжительное время (около десяти лет), увлекшись теорией богостроительства.
Несмотря на то, что в советское время (и тем более в 1930-е гг.) Плеханов стал непопулярен в стране Советов, Луначарский не боялся выражать ему благодарность за то, что он привил ему любовь к немецким идеалистам Фихте и Шеллингу. В то же время Луначарский не разделял увлечения Плеханова французскими материалистами Гельвецием и Дидро и откровенно заявлял, что они менее близки ему по мировоззрению. Это мнение дорогого стоит на фоне повального ортодоксального материалистического мировоззрения его коллег по номенклатуре.
Находясь в целом на позициях марксизма и пропагандируя ленинизм, Луначарский крайне скептически относился к демократии как к форме политического режима и считал ее средством для обмана трудящихся и предпочитал пролетарскую республику «республике мелких собственников».
Отношения Луначарского с людьми и тесная связь с народом на должности советского министра просвещения могут вызвать только одобрение и являются неплохим примером для современных отечественных чиновников. Его ораторские приемы заслуживают внимательного и отдельного исследования и использования.
К сожалению, партийная солидарность, следование курсу ортодоксального марксизма и ленинизма, обслуживание интересов диктатуры пролетариата потребовали от Луначарского участия в не всегда объективной кри-
тике знаменитого режиссера Мейерхольда и в нежелании дать разрешение на постановку оригинальной и лично ему понравившейся комедии Эрдмана «Самоубийца». К тому же работы и Мейерхольда, и Эрдмана не соответствовали требованиям утвердившегося во всех областях советской культуры метода социалистического реализма, апологетом которого Луначарский, естественно, являлся.
Наше исследование позволило также установить, насколько разными были эстетические и этические предпочтения у крупных советских чиновников. В то время как Луначарскому импонировала элегантность его жены, и он одобрял ее умение быть «украшением всякого общества», главному атеисту СССР Ярославскому нравились скромно одетые женщины, не шокирующие рабочих, и главным ему представлялось «украшение» не любого, а пролетарского общества.
1. Луначарская-Розенель Н. А. Память сердца. Воспоминания. М. : Искусство, 1965. 480 с.
2. Луначарский А. В. и др. Силуэты: политические портреты М. : Политиздат, 1991. 463 с.
3. Луначарский А. В. Воспоминания и впечатления. М. : Советская Россия, 1968. 376 с.
4. Павловский О. А. Луначарский. М. : Мысль, 1980. 208 с.
5. Луначарский А. В. Религия и социализм. СПб. : 1908. Ч. 1. 318 с.
6. Чуковский К. И. Современники. Портреты и этюды. М., Молодая гвардия, 1963. 704 с.
7. Иванов Г. В. Собр. соч.: в 3 т. Т. 3: Мемуары. Литературная критика. М. : Согласие, 1993. 720 с.
8. Советское руководство. Переписка. 1928-1941 гг. / сост. А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая, О. В. Хлевнюк. М. : Рос. полит. энциклопедия, 1999. 519 с.
9. Анненков Ю. П. Дневник моих встреч. Цикл трагедий: в 2 т. Л. : Искусство, 1991. Т. 2. 303 с.
10. Сванидзе М., Сванидзе Н. Исторические хроники с Николаем Сванидзе. 1924-1925-1926. СПб. : ЗАО «Тор-гово-издат. дом "Амфора"», 2014. 63 с.
11. Пинчук В. Н. Философские идеи советской номенклатуры в 1917-1929 годах // Вестник Ивановского государственного университета. Серия «Гуманитарные науки». 2017. Вып. 2(17). Философия.
© Пинчук В. Н., 2018
