CC BY
241
Д.Н. ЖАТКИН, О.С. ГРИШИНА
А.С. ПУШКИН И Е.Б.КУЛЬМАН В КОНТЕКСТЕ РУССКО-НЕМЕЦКИХ ЛИТЕРАТУРНЫХ СВЯЗЕЙ (ЕЩЕ РАЗ К ВОПРОСУ ОБ ИСТОЧНИКЕ «СКАЗКИ О РЫБАКЕ И РЫБКЕ»)
Ключевые слова: поэзия романтизма, литературная традиция, международные литературные связи, компаративистика, реминисценция.
Впервые осуществлен сопоставительный анализ «Сказки о рыбаке и рыбке» АС. Пушкина и написанной десятилетием ранее сказки «Рыбак и его жена» ЕБ. Кульман. Отмечается, что основным источником обоих произведений стала сказка братьев Гримм «Рьбак и его жена», однако восприятие сюжетной канвы, характерных мотивов и образов у А С. Пушкина и Е Б Кульман существенно отличается. Ни сказку Пушкина, ни сказку Кульман нельзя воспринимать как переложения произведения из сборника братьев Гримм. Обе сказки предстают полноценными художественными произведениями, в существенной мере отразившими как черты русской национальной культуры, так и богатый внутренний мир каждого из поэтов.
D.N.ZHATKIN, OS.GRISHINA A.S.PUSHKIN AND E.B.KULMAN IN THE CONTEXT OF THE RUSSIAN-GERMAN LITERARY CONTACTS (ONCE AGAIN TO THE QUESTION OF THE LITERARY SOURCE OF «THE TALE OF THE FISHERMAN AND FISH»)
The article for the first time realizes a comparative analysis of «The Tale of the Fisherman and Fish» by A. S. Pushkin and the tale «Fisherman and His Wife» written ten years before by E.B. Kulman. It is noted that the basic literary source of the two literary works was the tale «Fisherman and His Wife» by brothers Grimm, however, the reception of the plot outline, characteristic motives and images by A. S. Pushkin and E B. Kulman differs greatly. One can interpret neither Pushkin's tale nor Kulman's one as arrangements of the literary work from a set of works by brothers Grimm.
Both tales appear to be literary works of full value, which reflected features of the Russian national culture as well as a rich inner world of each of the poets in a large measure.
Упорно отвергая художественное значение сказок А.С. Пушкина, В.Г. Белинский неоднократно повторял, что они были неудачными попытками «подделаться под русскую народность», «поддельными цветами», и утверждал при этом, что «русская сказка имеет свой смысл <...> только в таком виде, как создала ее народная фантазия» [3, с. 469]. Однако даже такая субъективная оценка не помешала критику особо выделить «Сказку о рыбаке и рыбке», в которой проявились черты народной мысли и таланта Пушкина, сумевшего «взглянуть на народную фантазию орлиным взором Гете» [3, с. 470].
Вопрос об источниках пушкинской «Сказки о рыбаке и рыбке» традиционно представляется дискуссионным, причем среди источников в разные годы назывались сказка «Золотая рыбка» из сборника А.Н.Афанасьева, сказка «Рыбак и его жена» из сборника братьев Гримм, ее французские, польские, шведские, чехословацкие параллели, переложение гриммовской сказки Е.Б. Кульман с тем же названием «Рыбак и его жена», рассматривалась опровергнутая Л.Н. Майковым и Н.Ф. Сумцовым версия о передаче Пушкину сюжета произведения В.И. Далем. С.А. Шульц была выдвинута не получившая научного подтверждения гипотеза о связи пушкинской сказки с XXI идиллией Феокрита «Рыбаки», рассказывающей о двух бедных стариках, один из которых увидел во сне, как он поймал золотую рыбу, получив тем самым надежду на благополучие и богатство [14].
Путем тщательного сопоставления текстов фольклорных сказок (в том числе сказки «Золотая рыбка» из сборника А.Н. Афанасьева) и пушкинской сказки А.Р. Волков пришел к выводу, что все известные фольклорные варианты прямо или косвенно являются «вольными переводами» «Сказки о рыбаке и рыбке» Пушкина. Таким образом, бесспорно избежавшими пушкинского влияния можно считать лишь те варианты - на русском или другом языке, которые записаны не позднее 1835 г., т.е. до публикации «Сказки о рыбаке и рыбке» [11]. Этому условию полностью отвечает сказка «Рыбак и его жена», которая была записана Рун-ге на померанском наречии и в 1809 г. сообщена Арнимом братьям Гримм, вклю-
чившим ее в 1812 г. в свой сборник. Вторым и, пожалуй, единственным русским вариантом можно считать поэтическую сказку Е.Б. Кульман с тем же названием «Рыбак и его жена», представляющую собой переложение текста из гриммовско-го сборника. Немка по происхождению, Кульман воспитывалась и творила под наставничеством немецкого педагога К.К. Гроссгейнриха, хранившего чистые классические образцы немецкого искусства.
На возможность знакомства Пушкина с гриммовским текстом указал еще в 1855 г. Н.И. Сазонов [15], однако документальные доказательства были представлены значительно позднее С.М. Бонди [4, с. 53-58] и М.К. Азадовским [1]. В частности, С. М.Бонди обнаружил в Государственной публичной библиотеке им. В.И. Ленина в Москве и опубликовал в 1931 г. черновой вариант «Сказки о рыбаке и рыбке», в котором после стиха «Не садися не в свои сани!» имеется такой эпизод, непосредственно соотносимый с гриммовским текстом: «Проходит другая неделя,/ Вздурилась опять его старуха,/ Отыскать мужика приказала - / Приводят старика к царице,/ Говорит старику старуха:/ «Не хочу я быть вольною царицей,/ Я хочу быть римскою папой!»/ Старик не осмелился перечить,/ Не дерзнул поперек слова молвить./ Пошел он к синему морю,/ Видит: бурно черное море,/ Так и ходят сердитые волны,/ Так и воют воем зловещим./ Стал он кликать золотую рыбку./ <...> / Добро, будет она римскою папой./ <...> / Воротился старик к старухе,/ Перед ним монастырь латынский,/ На стенах латын-ские монахи/ Поют латынскую обедню./ <...> / Перед ним вавилонская башня./ На самой на верхней на макушке/ Сидит его старая старуха./ На старухе сара-чинская шапка,/ На шапке венец латынский,/ На венце тонкая спица,/ На спице Строфилус птица./ Поклонился старик старухе,/ Закричал он голосом громким:/ «Здравствуй ты, старая баба,/ Я чай, твоя душенька довольна?»/ Отвечает глупая старуха:/ «Врешь ты, пустое городишь,/ Совсем душенька моя не довольна,/ Не хочу я быть римскою папой,/ А хочу быть владычицей морскою,/ Чтобы жить мне в Окияне-море,/ Чтоб служила мне рыбка золотая/ И была бы у меня на посылках» [12, с. 406-407]. М.К. Азадовский, признавая значительность гриммовского влияния, отмечал наличие в пушкинской сказке и русских фольклорных традиций, появление которых обусловливал влиянием на поэта со стороны его няни Арины Родионовны Яковлевой. Однако нельзя не принимать во внимание тот факт, что в записях сказок, сделанных Пушкиным от няни и других сказочников, этого сюжета нет; нет его и в программах Пушкина. Вместе с тем Пушкин имел в своей библиотеке изданный в 1830 г. в переводе на французский язык сборник сказок братьев Гримм [10, с. 173], а среди рисунков Пушкина сохранилось относящееся к 1833 г. изображение двух мужских голов, атрибутированное Т.Г. Цявловской как изображение Якоба и Вильгельма Гриммов [13, с. 339].
В отличие от пушкинской сказки, поэтическая сказка «Рыбак и жена», созданная в 1824 г. Е.Б. Кульман, имела подзаголовок «заморская», недвусмысленно указывавший на ее источник. В этой связи представляет немалый интерес установление связи двух сказок как интерпретаций известного гриммовско-го сюжета. На определенную связь сказок Пушкина и Кульман в 1930-е годы впервые обратил внимание С.Н. Дурылин [6], однако ни С.Н. Дурылиным, ни исследователями последующего времени не был осуществлен подробный сопоставительный анализ двух сказочных текстов.
А.С. Пушкина привлекли возможности национальной интерпретации сюжета немецкой сказки. В русской сказочной традиции этот сюжет имеет обычно иной тип: желания старика исполняются при помощи чудесного гроша, волшебного дерева и т.д. У Пушкина, равно как у братьев Гримм и Кульман, развитие действия связано с чудесной рыбкой, образ которой, однако, несколько трансформируется. Если у Гриммов чудеса совершает камбала-рыба, являющаяся
очарованным принцем, у Кульман - «плотвица, заколдованный князь» (образ, близкий гриммовскому), то у Пушкина - золотая рыбка; при этом великий русский поэт снимает элемент колдовства, наделяя рыбку способностью «молвить человечьим голосом». Центральный образ русифицируется за счет использования уменьшительно-ласкательной формы наименования (суффикс «-к-»), а для обозначения волшебства используется эпитет «золотой» (любимый эпитет Арины Родионовны, которым, по словам М.К. Азадовского, она особенно часто пользовалась [1, с. 141]).
Во всех трех произведениях используется характерный сказочный зачин: «Жил-был рыбак со своею женою...» (Гримм) - «Жил-был рыбак с женою...» (Кульман) - «Жил старик со своею старухой.» (А. Пушкин). Кумулятивная композиция сказок Пушкина и Кульман выражена двумя значимыми элементами - экспозицией (рыбак/старик выловил плотвицу/золотую рыбку, которая просит отпустить ее и обещает за это выполнить любое его желание) и повторяющимся мотивом (рыбка выполняет желания жены/старухи, кроме последнего, после чего отнимает все, что было ранее даровано). Однако в противоположность гриммовскому и пушкинскому текстам, сказка Кульман отмечена томительной растянутостью, пространными описаниями, в которых один образ нанизывается на другой: «Жил-был рыбак с женою/ На озере пространном./ То озеро вдоль брега/ Усеяно тростиной/ И низкими, средь пестрых/ Лежащими утесов,/ Безлесными и нежной/ Поросшими травою,/ Младыми островами, - / Твореньем постепенным/ Случайных водополий,/ И рек широкоруслых,/ Нескорой мутной влагой/ Чрез озеро текущих.» [8, с. 16].
Определенная растянутость сюжетного описания отличает не только начало сказки Кульман, но и весь текст в целом. Например, описание избушки, ограничивающееся у Гриммов и Пушкина использованием одного выразительного эпитета - «бедная избушка» (Гримм), «ветхая землянка» (Пушкин), - занимает у Кульман 32 стиха: «На берегу стояла,/ Грозящая паденьем,/ Проходная всем ветрам,/ Преветхая избушка./ <...> / Внутри же бедной хаты/ Висят над жесткой лавкой,/ Всю избу обходящей,/ Убогия два платья <...>« [8, с. 16-17].
Говоря о характере желаний жены/старухи в сказках братьев Гримм, Кульман и Пушкина, следует отметить, что в пушкинском тексте отсутствует ярко выраженный мотив корысти. Вместе с тем и Кульман отходит от немецкого источника, следуя традициям национальной культуры, что особенно наглядно проступает при сопоставлении желаний, которые должна исполнить камбала/плотвица/золотая рыбка:
Пушкин Кульман Гримм
корыто - -
изба хата («белодубовый домик») изба
высокий терем дом «каменный, беленый» большой каменный замок
царские палаты дом «княжеский» дворец
- дворец мраморный замок
монастырь «латынский» (только в черновике) - собор
владычица морская бессмертная бог
Своеобразно раскрывается Пушкиным тема жилища, становящегося показателем общественного статуса старухи: ветхая землянка - изба со светелкой -высокий терем - царские палаты - землянка. Иное можно видеть в сказке Кульман, где мотив жилища связывается первоначально с переменой места жительства: деревня («белодубовый домик») - город («дом каменный беленый»), - а
затем переходит в мотив ненасытного желания, постепенно усиливающийся антитезой «рыбак - жена». В отличие от кульмановской сказки, сохраняющей грим-мовскую оппозицию «рыбак - жена», у Пушкина развивается и постепенно углубляется антитеза «старик - старуха», приобретающая остро сатирическую направленность. Ненасытная жадность старухи не комична, а трагична. Ее неблагодарность по отношению к старику, которому она всем обязана, изображается резкими чертами, в тоне мрачного сарказма, а простодушная покорность старика вызывает чувство обиды. Однако в кульмановской сказке, равно как и в источнике, мотив неблагодарности отсутствует: там героя по щекам не бьют, на конюшню на посылают, «взашеи» не выталкивают. Напротив, в сказке братьев Гримм он разделяет все почести, которые достаются его жене. Показывая мужу новый дом или рыцарский замок, она дружелюбно спрашивает его: «Не правда ли, как мило? Не правда ли, как красиво?» (Сравним у Кульман: «Не лучше ли сто раз нам? Не лучше ли нам здесь быть?..»). И только потом, возвышаясь постепенно до положения королевы, императрицы и, наконец, папы, она меняет тон и становится суровее и строже с мужем: «Что такое? Я королева, а ты мой муж; пойдешь подобру-поздорову!».
Следует подчеркнуть, что в сказке Кульман, в отличие от двух других, образ жены статичен, отсутствует мотив нарастания конфликта между героями: жена выражает желания, а рыбак беспрекословно идет к морю просить плотвицу. И до последнего момента между ними, как и в сказке-источнике, сохраняются супружеские отношения. Мотив издевательства и насилий над стариком целиком принадлежит Пушкину, и это становится главным содержанием сказки.
Мотив недовольства старухи, усиливающийся по мере исполнения ее желаний, не находит отражения в двух других сказках, где рыбак обращается к рыбке с одними и теми же словами и лишь скупые замечания автора позволяют уловить смену настроения героя: «Не хотелось идти рыбаку <...>. Тяжело было на сердце у рыбака <...>. Пошел рыбак в смущенье <...>. Подошел он к морю, но стало ему страшно <...>. «Человечек Тимпе-Те,/ Рыба-камбала в воде,/ Ильзебилль, моя жена,/ Против воли шлет меня» (Гримм) [5, с. 74, 75, 76, 77, 78]; «И пасмурно, и шагом/ Нескорым шел рыбак наш/ <...> / Он голосом дрожащим/ Рек жителю пучины/ <...> / Он говорил с печалью/ Приятельнице -рыбе/ <...> / Рыбак сказал со страхом/ <...> / «О милая плотвица,/ Как грустно мне тревожить/ Тебя безумной просьбой!/ Но от жены, поверь мне,/ Нет ни на час покоя,/ Избавь меня от скуки!» (Кульман) [8, с. 16, 17, 19, 21]. Как видим, Кульман очень близка в своей трактовке немецкому оригиналу. Иную трактовку можно видеть у Пушкина: «Разбранила меня моя старуха/ <...> /Еще пуще старуха бранится/ <...> / Пуще прежнего старуха вздурилась/ <...> / Опять моя старуха бунтует/ <...> / Что мне делать с проклятою бабой?» [12, с. 406, 408]. В пушкинской сказке гнев старика переходит в возмущение, что придает описанию оттенок социальной сатиры, чего нет ни в кульмановской сказке, ни в немецком источнике. В черновом варианте произведения Пушкина этот социальный момент подчеркнут еще сильнее: «Я тебе госпожа и дворянка/ Я дворянка, а ты мой оброчный крестьянин.» [12, с. 1086] (Ср.: «Как ты смеешь мне перечить? Я - императрица, а ты мой муж.» (Гримм) [5, с. 79]). Если в сказках братьев Гримм и Кульман жена вежливо обращается к рыбаку - «муж», «муженек» (Гримм); «друг мой милый», «друг мой» (Кульман), - то речь старухи в пушкинской сказке характеризуется грубостью («дурачина», «простофиля»). Пушкинская сатира проникнута глубокой горечью, отсутствующей как в грим-мовском тексте, так и в сказке Кульман.
Мотив нарастающего недовольства рыбки во многом соотносим с мотивом постепенного усиления морского волнения, совершенно чуждым русским вариантам сказок. Вместе с тем Пушкин достаточно точно воссоздает гриммовские
картины волнующегося моря: «помутилось море, потемнело» (Гримм) - «пому-тилося синее море» (Пушкин), «взволновалось море, почернело, стало темным-темно» (Гримм) - «неспокойно синее море, почернело синее море» (Пушкин), «бушевала буря, все шумело и ревело.» (Гримм) - «на море буря, так и вздулись сердитые волны, так и ходят, так воем и воют» (Пушкин). Как видим, в сказках создается живой образ моря, символически изображающий нарастающий гнев рыбки. Однако, следуя традициям русской народной сказки, Пушкин вводит новый постоянный эпитет, отсутствующий в сказках Гримм и Кульман, -«синее море». В отличие от гриммовского описания, рисующего страшные, мрачные картины морской бури и волнения в волшебно-сказочном ключе, у Пушкина изменение моря как «извечной свободной стихии», неподвластной человеку, предстает, по наблюдению Г.П.Макогоненко, как «объективная реальность» [9, с. 141].
Несколько в ином ракурсе представлены картины меняющегося водного пространства в сказке Кульман. Во-первых, образ моря из немецкой сказки Кульман заменяет образом озера; во-вторых, основным средством создания изменяющихся картин природы у Кульман служат образы туч, через которые и передается нарастающее волнение плотвицы, тогда как само озеро характеризуется каждый раз лишь одним эпитетом, являющимся метафорическим: «озеро недвижное», «над озером покойным рассеянные тучи», «над озером угрюмым и пасмурные тучи», «над озером сердитым дождевая черная туча» и др.
Сюжет немецкой сказки известен под бинарным названием (то же и в кульмановском варианте) «Рыбак и его жена». Пушкин, верный себе, как будто следует традиции, сохраняет бинарность, однако названием своего произведения намекает на отмеченные выше переакцентировки в сюжете. И уже самим названием Пушкин выводит известную оппозицию «рыбка - рыбак и жена» (как в сказках Гримм и Кульман) в иной план, предлагая оппозицию «рыбка, рыбак -старуха».
Характер последнего желания героини носит в сказках дифференцирующую символику. У Кульман жена рыбака хочет стать бессмертной («Хочу я быть бессмертной»), у Гримм - богом, чтобы «повелевать луною и солнцем», у Пушкина старуха желает стать «владычицей морскою», чтобы ей «служила рыбка золотая, и была бы у нее на посылках». В немецком источнике и в сказке Кульман принцип нарастающей экспрессии достигает своего апогея - жена желает то, больше чего уже желать невозможно - божественного могущества и бессмертия. Пушкин в тексте достигает кульминационного момента опять же в рамках социально-сатирической направленности, и в этой связи пограничным, необузданным желанием сварливой, ненасытной старухи является свобода, в данном случае, золотой рыбки. Вначале, в черновике, последнее желание старухи выглядело так: «А хочу быть владычицей солнца» [12, с. 1088]. Ср.: «Хочу повелевать луной и солнцем» в тексте сказки братьев Гримм. Желание, действительно, чрезмерное, однако не сталкивающее непосредственно героиню и дарителя. В окончательной редакции сказки Пушкина упомянутое выше желание старухи уготовило рыбке участь старика - «покорного раба». Она уже не просто даритель, это уже не функция - это отдельная судьба. Но если старик, совестливый, все понимающий, - все же покорился, то рыбка - нет.
Финал сказок братьев Гримм и Кульман строго следует закону «сказано -сделано»: вместе с карой звучат слова о наказании - действие зафиксировано в слове: «Так ступай домой, сидит она снова на пороге своей избушки» (Гримм) [5, с. 80]; «Ну, ладно, мой спаситель!/ Жена твоя, как видно,/ Ничем не насыти-ма./ А ты иди обратно/ К твоей любимой хате/ <...> / Жена уже на месте» (Кульман) [8, с. 21]. У Пушкина в аналогичной ситуации, как известно, все пред-
ставлено несколько иначе. Любопытно, что поэт не сразу пришел к своему решению - судя по черновикам, вначале он строго следовал фольклорной традиции: «Золотая рыбка нырнула/ Промолвя/ Ступайте вы оба в землянку/ Хвостом по воде плеснула/ Да нырнула». Эти строки были заменены другими: «Хвостом рыбка по воде плеснула/ Да нырнула в синее море/ Не дождался старик ответа/ Воротился старик ко старухе». Наконец, в окончательной редакции текста рыбка исчезает молча: «Ничего не сказала рыбка,/ Лишь хвостом по воде плеснула/ И ушла в глубокое море» [12, с. 1086-1089]. Как видим, у Пушкина, в отличие от сказок Гримм и Кульман, рыбка в заключительной сцене рыбка молчит: она может, умеет, но не хочет говорить. Прямая речь при действии может быть опущена и в народных сказках (тогда она подразумевается, домысливается). Но у Пушкина нечто иное, а именно - указание на отсутствие речи персонажа, переключение в иную повествовательную систему.
Отличает сопоставляемые сказки и форма произведения. В отличие от братьев Гримм, Кульман и Пушкин излагают сюжет в стихотворной форме: у Кульман - белый стих, у Пушкина - «трехударный с женским окончанием» [7, с. 391]. Стихи предоставляют автору значительно большую свободу в отношении к «чужим» речевым нормам, чем проза, «и о чужом поэт говорит на своем языке» [2, с. 75].
Сказку Кульман, по мнению С. Н.Дурылина, отличает «убогая скудность языка», восполняемая «густыми славянизмами», «унылая беспомощность стиха» [6, с. 90]. Наряду с приятными описаниями, простосердечием нередко встречается неразборчивое соединение слов возвышенных с простыми. Если Пушкин излагает известный сюжет, во многом следуя традициям русской народной поэзии, то Кульман в очередной раз остается верна «греческому стилю» своих произведений. Однако интересным представляется сходство пушкинской сказки и сказки Кульман в изображении бытовых деталей: одежды, убранства комнат и др., характерных для русского фольклора. Таковы параллели: «парчовая на маковке кичка» (Пушкин) - «большие рукава с парчовою каймой» (Кульман); «жемчуги огрузили шею» (Пушкин) - «янтарное ожерелье у жены» (Кульман); «.в палатах видит свою старуху,/ За столом сидит она царицей» (Пушкин) - «.где на блестящем троне/ Сидит жена царицей» (Кульман). Отмеченные сходства не имеют какого-либо документально подтвержденного объяснения. Пушкин не был знаком с «заморской» сказкой Кульман, а последняя, в свою очередь, читала из Пушкина лишь одну «сказку» - поэму «Руслан и Людмила». И потому разного рода комментарии не могут учитываться как достоверные. Можно лишь предположить, что, обратившись в 1824 г. к русским сказкам и былинам, юная поэтесса смогла усвоить некоторые характерные черты русского фольклора, хотя и эти предположения могут показаться весьма сомнительными. В сказке Кульман «Рыбак и его жена», как и в немецком источнике, герои сказок - не столько характеры, сколько элементы сюжетного построения. У Пушкина же сюжет упрощается и сказочные мотивы наполняются лирическим содержанием. Здесь главное не столько в сюжете, сколько в общем лирическом движении, в характерах и картинах.
Гриммовская сказка «Рыбак и его жена» дала богатый художественный материал и для Пушкина, и для Кульман. Однако мастерски, изящно тонко обработанные сюжетные элементы немецкой сказки предстают в воображении читателя отнюдь не как переложения гриммовского текста, а как полноценные художественные произведения, где нашли выражение и традиции национальной культуры и поэзии, и богатый художественный мир каждого из поэтов.
Литература
1. Азадовский М. К Источники сказок Пушкина / М.К. Азадовский // Временник Пушкинской комиссии. М.; Л.: Госиздат, 1936. Т. II. С. 138-154.
2. Бахтин М.М. Слово в поэзии и прозе / М.М. Бахтин // Вопросы литературы. 1972. № 6. С. 73-98.
3. Белинский ВГ. Собрание сочинений: в 9 т. / В.Г. Белинский. М.: Худ. литература, 1976. Т. 1. 716 с.
4. Бонди С.М. Новые страницы Пушкина: Статьи, проза, письма / С.М. Бонди. М.: Мир, 1931. 268 с.
5. Гримм Я. и В. Сказки / Я. и В. Гримм. М.: Правда, 1987. 480 с.
6. Дурылин С.Н. Пушкин и Кульман / С.Н. Дурылин// Тридцать дней. 1937. № 2. С. 87-91.
7. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика / В.М. Жирмунский. Л.: Наука, 1977. 532 с.
8. Кульман Е.Б. Пиитические опыты: в 3 ч. 2-е изд. / Е.Б. Кульман. СПб.: Тип. Императорской Академии наук, 1841. Ч. 3. 128 с.
9. Макогоненко Г.П. Творчество Пушкина в 1830-е гг. (1833-1836) / Г.П. Макогоненко. Л.: Сов. писатель, 1982. 370
с.
10. Модзалевский Б.Л. Библиотека Пушкина / Б.Л. Модзалевский. М.: Наука, 1988. 416 с.
11. Пушкин А.С. Сказка о рыбаке и рыбке / А.С. Пушкин // Библиотека для чтения. 1835. Т. XIII. № 17. Отд. II.
С. 17-23.
12. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 16 т. / А.С. Пушкин. М.: ГИХЛ, 1949. Т. 3. Кн. 2. 1218 с.
13. Цявловская Т.Г. Рисунки Пушкина / Т.Г. Цявловская. М.: Современник, 1980. 596 с.
14. Шульц С.А. Пушкин и Феокрит (еще раз к вопросу об источнике «Сказки о рыбаке и рыбке») / С. А. Шульц // Рус-
ская литература. 2002. № 4. С. 124-127.
15. Sasonoff N. Contes populaires russes et allemanels / N. Sasonoff // L’ athenaeum francais. Revue universelle de la literature de la science et des beauxarts. Paris, 1855. № 32. P. 685-687.
ЖАТКИН ДМИТРИЙ НИКОЛАЕВИЧ родился в 1976 г. Окончил Пензенский государственный педагогический университет. Доктор филологических наук, заведующий кафедрой русского и иностранных языков Пензенской государственной технологической академии, академик Международной академии наук педагогического образования, член Союза писателей России, член Союза журналистов России. Область научных интересов - русско-западноевропейские историко-культурные и литературные связи XVIII-XIX вв., переводоведение и межкультур-ная коммуникация. Автор более 290 научных работ.
ГРИШИНА ОКСАНА СТАНИСЛАВОВНА родилась в 1984 г. Окончила Пензенский государственный педагогический университет. Преподаватель кафедры русского и иностранных языков Пензенской государственной технологической академии. Область научных интересов - русско-немецкие литературные связи XIX в., история художественного перевода. Автор 5 научных работ.
