CC BY
0ВАЛЕНТИНА ПАВЛОВНА КОРЗУН
доктор исторических наук, профессор, завкафедрой современной отечественной истории и историографии Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского (Омск)
Тел.: (3812) 26-90-72; Е-mail: korzunv@mail.ru
В статье предпринимается попытка показать поиск А.С. Лаппо-Данилевским образа интеллектуальной истории в рамках нарастающего интереса к культурной истории в мировой и отечественной историографии.
Ключевые слова: А.С. Лаппо-Данилевский, культурная история, история интеллектуальной жизни, культура разума, история умственного развития человечества, история идеи, рецепция, национальное сознание.
А.С. ЛАППО-ДАНИЛЕВСКИЙ: ПЕРВЫЕ ОПЫТЫ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ИСТОРИИ
В РОССИЙСКОЙ ГУМАНИТАРИСТИКЕ*
Научные тексты, как известно, являются для нас не только источниками информации, но и зачастую способом интеллектуальной провокации - в историко-научном плане это «тень отца Гамлета», заставляющая воскрешать/расследовать познавательные ситуации прошлого. Это расследование должно объяснить нам, каким образом в поле историографического дискурса закрепились ставшие неотъемлемой его частью проблемы, сюжеты, мыслительные коды, значимые имена и, разумеется, что не закрепилось, но может быть востребовано в иной познавательной ситуации.
Для автора данной статьи такими текстами, провоцирующими рефлексию по поводу истоков интеллектуальной истории в отечественной традиции, стало интервью известного французского историка, одного из зачинателей новой культурной истории, профессора Ж.-Ф. Сиринел-ли и серия работ современного польского методолога В. Вжосека. Сиринелли полагает, что «двадцать лет тому назад именно интеллектуальная история стала матрицей истории культурной»1, подчеркивает на современном этапе неразрывную обратную связь культурной и интеллектуальной истории и, более того, считает, что интеллектуальная история, понимаемая как производство систем структурированных мыслей, безусловно охватывается культурной историей2.
Войцех Вжосек размышляет о политической «национальной» истории, ее неизбежной эгоцентричности и ставит проблему изучения ее общественно-культурных и исторических контекстов, он актуализирует проблему культурологической дистанции в исследованиях политической истории3. Автор последовательно проводит мысль, что «рефлексия об истории или историографии может быть успешно осуществлена только тогда, когда она трактуется как отрасль культуры»4.
Складывающаяся на наших глазах историографическая традиция - исследование культурной истории в ее взаимосвязи с интеллектуальной и политической историей - ставит проблему ее генезиса, ее «пульсирования» в различных историографических ситуациях. Интеллектуальная практика, выступающая вначале как личностное предпочтение, исследовательский прием - «историографическая находка», персонифицированная и вплетенная в конкретную историографическую ситуацию, в процессе историографического развития в определенной степени деперсонифицируется, приобретает надситуативный характер. Но этот путь надо было пройти.
Обращаясь к поискам отечественной гуманитаристики в обозначенном направлении, мы, без сомнения, выделяем творчество А.С. Лаппо-Данилевского, в научном лексиконе которого наличествуют дефиниции «культурная история», «история интеллектуальной жизни», «культура разума», «история умственного развития человечества», а его основной незавершенный труд, как известно, называется «История политических идей в России в XVIII в. в связи с развитием ее культуры и ходом ее политики» - совсем,
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 13 0100115
казалось бы, в pendents с тенденциями современной исторической науки.
В предлагаемой статье предпринимается попытка показать поиск Лаппо-Данилевским образа интеллектуальной истории в рамках нарастающего интереса к культурной истории в мировой и отечественной историографии.
Включение в общекультурный контекст, ценностное возвышение исторического факта через придание ему дополнительного статуса факта культурного, построение целостных картин культурного развития характеризуют интеллектуальную и научную атмосферу, интенциональную когнитивность, «идейный узор» эпохи конца XIX - начала ХХ в. Попытки такого рода неизбежно требовали определить отношение к уже наличествующей интеллектуальной традиции, к господствующим тогда позитивистским нормативам научной объективности, к грандиозной попытке деконструкции интеллектуальной истории, предпринятой О. Контом. Как известно, он исторически разъединил в своей концепции теологию, метафизику и науку и развел их по разным эпохам. В процессе расчленения интеллектуальной истории О. Конт «осуществил переформатирование того материала по истории западной духовной культуры, который имелся в его распоряжении»5.
Как нам представляется, Лаппо-Данилевский последовательно конструировал во многом альтернативную контовской концепцию интеллектуальной истории (не употребляя самого этого термина), включавшую на равных правах религиозные и светские принципы знания6. Еще задолго до знаковой статьи историка в сборнике «Проблемы идеализма», где он четко проговаривает свое несогласие с «грубым реализмом доктрины О. Конта», утверждающей тождественность социальных и естественных законов, мы можем констатировать намечающийся методологический дрейф в сторону от классического позитивизма. Уже применительно к 1890-м гг. Лаппо-Данилевскому становится тесно в рамках позитивистского научного дискурса, работая над магистерской диссертацией, он одновременно задумывает труд по истории русской культуры. Этот замысел (как и намечавшаяся оппозиция позитивизму Конта) диктуется и логикой личностного развития молодого ученого, его стремлением услышать биение мирового сердца, подняться над житейской повседневностью до уровня мирового музыкального синтеза, гармонической целостности. В то же время его творческая интенциональность объясняется и логикой его научного развития, умением сочетать в одном лице «археолога факта» и теоретика-методолога7. Именно в это время (в 90-е гг. XIX в.) вырисовываются контуры нового проекта, который все явственней просматривается через фазы освоения новой проблематики. Это освоение не носило случайный характер, оно вытекало из программной установки историка на целостное знание. «Если Moira предопределила мне долгую жизнь, - пишет он своему другу В.И. Вернадскому, - то я думаю разделить ее на три периода: первый посвящаю специальности, второй - кругу знаний, однородных с моею специальностью (наукам общественным), третий - знанию вообще. Этим дележом я не рассекаю своей умственной жизни на три бессвязные части, а рассматриваю как союз трех знаний, который с
статической точки зрения представляю себе в виде трех концентрических кругов, а с динамической - в виде взаимодействия трех обратно пропорциональных прогрессий»8. Подобная установка просматривается уже в магистерской диссертации Лаппо-Данилевского, он не укладывается в формальную схему государственников (позитивистские подходы и методы пока оставим в стороне), его увлекает идея государства как определенный «культурный тип», и нельзя не заметить нарастающего интереса к взаимоотношениям личности и государства, к соотношению ценностных установок эпохи и уровня их реализации.
Собственно, в литературе эта сторона поиска Лаппо-Данилевского освещена достаточно полно. Авторы обращают внимание на разработку историком лекционных курсов с четко выраженной «культурной» ориентацией. Как отмечают М.Ю. Сорокина и Л.А.Черная, «душа его лежала к историко-культурной тематике <...> Так, в 1892 году Лаппо-Данилевский прочел публичную лекцию в Петербургском университете на тему "христианство в древнерусской культуре" (отметим также прочитанную в этот период лекцию "Важнейшие иноземные факторы развития древнерусской культуры" - явно выраженный интерес к вопросам взаимодействия культур. - В.К), в 1890-х гг. - цикл лекций «Первобытная культура», в те же годы им собраны выписки из документов и литературы по темам "О культуре и образовании в России в ХМ11-Х1Х веках", "Об истории религии и русской церкви ХУ!!-Х!Х веках", "О развитии русского правосознания во второй половине ХУ!!! века", "Об истории развития русской и европейской науки", "Об истории права" и др. Но особенно ценным в связи с вышеизложенным представляются планы и заметки для лекций и монографий, посвященных возникновению русского общества и духовным факторам, повлиявших на его развитие»9.
К этому же времени относится замысел «открыть <...> специальный курс историографии», в котором Лаппо-Данилевский намеревался излагать «важнейшие научные точки зрения <. > в связи с общественными настрое-ниями»10. Эти раздумья найдут свое воплощение и даже видоизменения в более поздних лекционных курсах по историографии. В конечном итоге он поставит новую задачу - рассмотреть историографию в связи с общим ходом развития нашей культуры, она должна быть не вводной дисциплиной в науку истории, «а особенным отделом истории культуры»11, «которая выразилась в научной обработке сознания прошлого»12. Но это будет позже. А в 1891 г. историк в письме к М.А. Дьяконову сообщает о своих намерениях «открыть курс по методологии общественных наук, или что-нибудь в этом роде»13. В круг чтения этого периода входит не только и не столько специальная историческая литература, но и философская, в том числе и неокантианские труды. Так, в письме к своему душевно и духовно близкому корреспонденту Марии Сергеевне Гревс в январе 1891 г., Лаппо-Данилевский упоминает Пауля Герхарда Наторпа, немецкого философа-идеалиста, представителя марбургской школы неокантианства14. Именно для этой школы характерно стремление раскрыть единство различных форм культуры и глубокий интерес к логическим основаниям науки15. В начале 1900-х гг. Лаппо-Данилевский по заданию Отделения истории древностей российских разыскивал в Кенигсбергском и Неаполитанском архивах неопубликованные сочинения «ла-тиномудрствующих» и «приверженцев эллино-греческого учения», а также свидетельства посещения этих архивов в ХУ!!! в. русскими дипломатами и учеными16. В это же время он задумывается и над проблемами экстенсивности культурных заимствований, обращается к проблемам лингвистики, прорабатывает лекции А.И. Соболевского, посвященные иностранным заимствованным словам в древнерусской культуре, и размышляет над монографией А. Дармстетера «Жизнь слов». Экстенсивность заимствования понимается им на данном этапе как количественный процесс. Такой подход корреспондируется с попытками французского социолога Г. Тарда найти квантифицирован-ные показания процесса подражания.
Указанная проблематика не что иное, как поиски глубинных смыслов, системных связей, формирующих поле
отечественной интеллектуальной истории. В этом плане показательна трансформация замысла докторской диссертации Лаппо-Данилевского. Первоначально задумывался труд «Лицо, общество и государство в России ХУ!!! века», но в процессе работы менялись исследовательские акценты, и в конечном итоге подготовленная автором к печати рукопись имела другое название: «История политических идей в России в ХУ!!! в. в связи с развитием ее культуры и ходом ее политики».
Фокусом его пристального внимания становится история культуры. Отметим, что в этом плане Лаппо-Данилевский вписывается в научный мейнстрим конца Х!Х - начала ХХ в. Напомним о работах по истории отечественной культуры В.О. Ключевского, П.Н. Милюкова, Г.В. Плеханова, его коллеги и друга М.А. Дьяконова и др.
Стоит учитывать и такой принципиальный фактор, как изменение парадигмы историописания. Именно в это время на повестку дня выдвигается актуальный как в мировой, так и в отечественной историографии проект «культурной истории», персонифицированный Лампрехтом в Германии и Милюковым в России17. Милюков понимал культурную историю в самом широком смысле как и «экономическую, и социальную, и государственную, и умственную, и религиозную и эстетическую», акцентируя параллельность материальных и духовных процессов, в его поле зрения попадает прежде всего институциональная сторона истории культуры. Историко-культурный процесс рассматривался им как рецепционный, «во главу угла развития русской культуры ставится борьба различных «влияний»: восточного и западного»18. Подчеркнем, что речь шла все же не о простом заимствовании идей, а о диалоге культур, который проходит через несколько стадий/фаз.
Казалось бы, что и Лаппо-Данилевский в осмыслении культурного развития России движется в таком же направлении, хотя целеполагания у историков изначально были различными.
«В центре концепции русской культуры А.С. Лаппо-Данилевского оказывается оценка влияния европейской средневековой и ренессансной мысли на русское общественное сознание в области морали, политики и права, а также борьба "восточников" и "западников" в кругах русских книжников и религиозных мыслителей. Западное влияние на русскую культуру ХУ!! в., которое шло преимущественно по религиозным каналам, для Лаппо-Данилевского было несомненным. При этом он был склонен преувеличивать его роль»19. Эта приведенная нами цитата современного автора весьма показательна и отражает конвенционное единство исследователей творчества Лаппо-Данилевского, которые, безусловно, не только расширяют предметное поле исследования рецепции идей, но принципиально акцентируют, в отличие от Лаппо-Данилевского, своеобразие и уникальность «русской национальной религиозности и связанного с ней комплекса морально-этических представлений, зафиксированного в книжности традиционной», ссылаясь на работы современников историка Н. Тихонра-вова и В.О. Ключевского20.
Незамеченным при этом остается принципиально новый поворот в размышлениях Лаппо-Данилевского - история культуры как выход на историю науки, способ видения, понимания процесса производства знания. В предметном поле исследования культуры Лаппо-Данилевским выделяется история духовного развития страны, «культура разума», интеллектуальные практики, рецепции идей и национальное поле их производства, его интересует сознание человека другой эпохи, говоря современными метафорами, «мыслительные фигуры исторического сознания». Подобное «исследовательское опредмечивание» объясняется как особенностями индивидуализирующей методологии Лаппо-Данилевского (история культуры как коллективная индивидуальность), так и его несомненной чуткостью к методологическим веяниям эпохи, когда явственно обозначилась тенденция к предметной четкости исследовательских практик, выделению различных предметных полей исследования. Напомним, что само противопоставление объекту предмету в теоретическом плане формулируется в начале ХХ в.
Обозначенный проблемный блок отражает интерес историка к каналам циркуляции интеллектуальной культуры, процессу обучения мыслительным процедурам. Отыскать «научное в культурном» - к этой задаче его подталкивала позитивистская традиция «высокой научности». Именно в ее рамках усиливается и оформляется интерес к истории науки как интеллектуальной истории, хотя последняя, по Лаппо-Данилевскому, стала привлекать внимание философов и ученых с конца XVII - начала XIX в. В 18901900-е гг. начинает формироваться науковедческая традиция в европейской историографии, и Лаппо-Данилевский чутко реагирует на эту новацию и сам принимает участие в ее творении. Историко-научная проблематика все более захватывает историка, она подпитывается, безусловно, его собственным опытом изучения культуры, опытом преподавания историографии, научно-организационной работой в Академии наук, связанной в том числес коммеморатив-ными практиками, интеллектуальными коммуникациями с В.И. Вернадским, серьезно увлекающимся историей науки и, конечно же, неокантианством.
Свидетельством такого поворота в проблемном поле является курс лекций, прочитанный им в 1906 г. для учителей гимназии под названием «Размышления об истории наук, ее задачах, методах построения и педагогическом значении». Особую роль в процессе становления интереса к истории науки Лаппо-Данилевский справедливо отводит О. Конту, который, по его словам, «с особой настойчивостью указывал на ее значение и с тех пор интерес к истории науки не только не ослабел, но заметно усилился»21. В общем развитии европейской историко-научной мысли, «истории умственного прогресса» последнего столетия историк выделяет два направления: философское и историческое. К первому он относит О. Конта, В. Уэвелла, И. Мерца, ко второму П. Таннери, В. Вундта, Ф. Мэнтре. Отмечается им и эволюция философского направления в науковедческой мысли, выделяется построение общей истории науки с позитивной и идеалистической точек зрения. Под последней понимается неокантианство. Особо подчеркивается значимость концепции Ф. Даннеманна, который отчетливо зафиксировал связь между общей историей культуры и наукой, что нашло отражение в его периодизации истории науки22. Такой подход, как мы могли убедиться, был созвучен и самому Лаппо-Данилевскому.
В своей «Методологии истории» Лаппо-Данилевский представил обширный историографический обзор по проблеме генезиса истории культуры как особого направления историко-философской и исторической мысли. Обширная библиография и знаковые имена в истории культуры (Друменн, Кольб, Риль, Гизо, Бокль, Липерт, Бургхардт и др.), размышления автора по поводу когнитивной ценности интеллектуальных феноменов - авторов и их трудов - позволяет не только реконструировать концептуальные построения Лаппо-Данилевского, но и представить процесс их создания, конструирования. Мы получаем возможность увидеть, как реально проявляется научный максимализм историка, как «работает» его нацеленность на предельно методологическую строгость.
Фиксируя появление и закрепление позитивистской, атомистическо-кумулятивной традиции в историко-культурном направлении, воспринимая ее с «легкой иронией»23, Лаппо-Данилевский сталкивается с нелегкой задачей определиться по отношению к ней. С одной стороны, он неизбежно должен выступать в роли продолжателя традиции, предлагать собственный вариант позитивистского нарратива, логически-схематического рассмотрения истории отечественной культуры, выделения из нее и конституирования собственно научной составляющей. Это тем более неизбежно, что позитивистские схемы вполне работают в плане выявления и организации фактологического материала. И в то же время, пребывание в мире позитивистских практик демонстрирует ему вновь и вновь реальные слабости позитивистского исследовательского синтеза, понимаемого «как сумма эмпирических данных, систематизируемых историком» (достаточно наглядно, на наш взгляд, свидетельствуют об этом его рецензии на
выдержанные в духе позитивистского нарратива работы его коллег-историков, которых он упрекает в невыдержанности исторической точки зрения, неумении «дать изображение живой человеческой личности в ее отношениях к данной социальной среде» и т.д.)24.
Преодоление позитивистской «научной недостаточности» предполагается Лаппо-Данилевским на путях неокантианства, в рамках которого наука рассматривается как часть мирового целого, на первый план выходит проблема социокультурных оснований единства научного творчества, роли и места в этом единстве человека науки - творца, создателя интеллектуального продукта. Он ставит перед собой, как видим, близкую современной науке задачу антропологизации и контекстуализации (исторической и культурной) интеллектуальной истории. Перекличка с современностью (именно перекличка, так как о полной тождественности говорить не приходится) объясняется, на наш взгляд, методологическими установками самого Лаппо-Данилевского - попытаться рассмотреть в едином предметном поле «ход политики», развитие политической культуры и национального самосознания России, отталкиваясь от источников - «объективированных продуктов человеческой психики», воссоздать «чужую одушевленность». Сложность поставленной задачи «объемного исторического синтеза», недостаточная изученность в «конкретной наполненности» каждого из ее составляющих сегментов, невыработанность исследовательских подходов дают, на наш взгляд, несколько парадоксальный результат -сближение текстов Лаппо-Данилевского с современным историографическим письмом не только тематически, но и типологически, по самому типу, характеру историописания, построению нарратива - работа (речь идет об «Истории русской общественной мысли и культуры») в значительной мере основывается на гипотетических вариантах решения рассматриваемой проблемы, что порождало и соответствующий лексикон: «возможно, вероятно, может быть».
В масштабах исследования Лаппо-Данилевского особо остро вставала проблема адекватного постижения «чужой одушевленности» (самый болезненный и по сей день вопрос для исторической науки), осуществление грандиозного историографического, культурологического, науковедческого синтеза на основе идиографического знания, принципов «строгой науки». Пытаясь руководствоваться этим принципом, историк в то же время понимал ограниченность области его применения. Согласимся с наблюдением современного методолога М.Ф. Румянцевой, что принцип «признания чужой одушевленности» принимался им в регулятивно-телеологическом значении, т.е. «в качестве научной гипотезы, нужной для объяснения некоторой части действительности». По убеждению Лаппо-Данилевского, «признание чужой одушевленности» необходимо «...психологу, социологу или историку для того, чтобы объединять свое знание о наблюдаемых им чужих поступках и деятельностях». В историческом исследовании на основе этого принципа историк «конструирует <...> перемены в чужой психике, в сущности, недоступные эмпирическому <...> наблюдению»25.
Современные историографы обратили внимание на несомненное присутствие дискурса интеллектуальной истории в «труде жизни» Лаппо-Данилевского - «Истории политических идей в России в XVIII веке...»26. Попытаемся, опираясь на текст работы, предметно вычленить его. Становление дискурсивного поля интеллектуальной истории в «главной книге» Лаппо-Данилевского может быть прослежено в двух планах. Во-первых, в плане собственно истории идей, рецепционно-коммуникативного взаимодействия России и Европы. Во-вторых, в плане учета «взаимодействия между движением идей и теми социальными, политическими, религиозными, общекультурными контекстами, в которых эти идеи возникают, распространяются и трансформируются»27. Важнейшей характеристикой идейно-рецепционного взаимодействия России и Запада для автора является проблема адекватного усвоения «учености» Запада, «экстенсивности» и «интенсивности» распространения заимствуемых идейных течений. Такой теоретический поворот стимулировал
интерес как к способам получения и трансляции западных идей, так и к степени их усвоения, проникновения в существо усваиваемых доктрин. Лаппо-Данилевским выделяются конкретные произведения и личности, значимые тексты и фигуры, включенные в процесс идейной коммуникации. Стремясь к максимальному приближению к истине, исчерпывающей полноте воспроизведения работы интеллектуальной сети, автор воспроизводит «с большой обстоятельностью те положения важнейших течений европейской культуры, а также юридической и политической мысли, которые оказали влияние на развитие правосознания и законодательную политику России». Этим же личностным стремлением «взглянуть прямо на солнце, увидеть истину»28 он руководствуется, реконструируя процесс идейного взаимодействия во всей его внутренней противоречивости и концептуальной осложненности.
Рецепция для историка, в соответствии с точным значением этого термина, - это не только процесс усвоения определенных культурных и идейных форм, но и приспособление их к «реальным условиям русской общественной жизни». В реальных условиях этой жизни, как отмечает Лаппо-Данилевский, в складывающуюся интеллектуальную сеть «Россия - Запад» «вместо главных произведений <...> часто попадали произведения второстепенные» для европейской интеллектуальной традиции, «иногда малоизвестные» в современной социальной литературе, и задача «отнесения к ценности», обстоятельного рассмотрения их места в истории европейского правоведения и возможного ценностного влияния на интеллектуальную жизнь России представлялась особенно важной. Как скрупулезно добросовестный исследователь Лаппо-Данилевский сознает, что «трудно <.. > вполне определенно указать на сущность и пределы такого влияния»29.
В противовес позитивистской традиции, акцентирующей линейность и поступательность движения идей, он фиксирует реальную сложность, дискретность, фрагментированную несистемность этого процесса. Историк показывает борьбу латино-польского, эллино-греческого и протестантского направлений учености на русской почве, сменяемость и вариативность процессов идейного заимствования. По существу, исследователем осознавалась проблема альтернативности развития и культуры и политического развития страны. К примеру, с одной стороны, по Лаппо-Данилевскому, протестантское влияние несло в себе наибольший реформаторский потенциал и способствовало освобождению русской мысли из под-гнета схоластики, становлению новой светской образованности, знакомству с учением о естественном праве30. С другой стороны, наличествовали и варианты. Показательна в этом плане дневниковая запись В.О. Ключевского от 23 апреля 1909 г. После разговора с Лаппо-Данилевским о проникновении политических идей с Запада в Россию в XVII - начале XVIII в. у него сложилось впечатление - «Процарствуй Федор еще 10-15 лет и оставь по себе сына, западная культура потекла бы к нам из Рима, а не из Амстердама»31. Лаппо-Данилевский акцентирует внимание на зависимости процесса эволюции политических идей в России от «многих, довольно случайных посторонних влияний», на дискретность, фрагментарность этого процесса, отсутствие в нем «внутренней цельности», единства самостоятельного индивидуального развития32. Произведения отечественной литературы XVII-XVIII вв. политико-правоведческого характера, указывает Лаппо-Данилевский, «были в большинстве случаев продуктами заимствований, иногда довольно сложных, а не результатами оригинального и непрерывного творчества собственно русской мысли <...> Слишком мало влияли друг на друга <.. > каждая из них зависела от одного из моментов развития западноевропейской мысли»33. Мысль Лаппо-Данилевского о дискретном характере идейной эволюции получила более четкое выражение в его поздней работе «Идея государства в России». Историк отмечает: «В эпоху преобразований история этой идеи (государства. - В. К.) еще не получила характер непрерывной и прогрессивной эволюции: звенья этой цепи почти не входили друг в друга. Каждая из них скорее зависела от общего и соответствующего развития
исторических идей, чем от предшествующего звена, и только очень слабо определялось следующее за ним звено»34.
Что особенно ценно для нас в плане становления интеллектуальной истории, Лаппо-Данилевский находит возможным выделить не только общее направление заимствований, но и обозначить те познавательные ситуации, в которых это становится возможным и необходимым, и даже сделать первые попытки компаративистского анализа в этом плане России и Запада. Например, он проводит аналогию между европейской образованностью второй половины XIII в., когда происходило интенсивное усвоение схоластической традицией Аристотеля и античного наследия и русским литературным движением XV-XVI вв., когда схоластика, включавшая «некоторые элементы классической эрудиции», стала проникать в Россию35. Сравнивая эти познавательные ситуации, общим для них Лаппо-Данилевский называет также наличие ортодоксальной схоластической традиции и подавляемых ею еретических, «более рационалистических» движений36. В характеристику познавательных ситуаций включается автором и рассмотрение познавательного инструментария эпохи, применяемых мыслительных процедур. Так, характеризуя воздействие на «умственные стремления» представителей российской образованности латино-польского схоластического направления, Лаппо-Данилевский отмечает, что «схоластика, правда, подчиняла философию религии и церковному учению <...> но она все же приписывала разуму ценность, хотя бы в чисто формальном его смысле, в какой он мог служить для систематизации церковного учения»37. Схоластика, по Лаппо-Данилевскому, способствовала тому, что «русские люди, привыкшие жить традициями и настроениями <...> могли приобрести некоторую наукообразность мышления, они приучались рассуждать более точно и последовательно при помощи дефиниций, силлогизмов и аргументов»38. В то же время «схоластика <...> была преимущественно школьной мудростью», требуя культуры разума, она естественно приводила к учреждению школ, что оказало воздействие на процесс трансляции знаний в России в целом; «светские школы, появившиеся в эпоху преобразований, стали применять тот же принцип систематического школьного обучения»39.
Историк довольно подробно рассматривает процесс трансляции идей в русском обществе, каналы, через которые он происходит, называет «субъектов эволюции» в сфере идей. В поле его зрения попадают культурно-образовательные центры (Киево-Могилянская и Славяно-греко-латинская академии, Московский университет, Академия наук, церковные и светские школы), литературные заимствования, представители малороссийской образованности, иностранные специалисты, россияне, контактирующие с Западом (выделяется особая роль в этом процессе Посольского приказа), конкретные государственные деятели (например, А.С. Матвеев, А. Виниус, Ф.М. Ртищев, царь Алексей Михайловича, Петр I). Такое внимание к государственным деятелям не случайно. И хотя по Лаппо-Данилевскому «в XVI-XVII веках <.. > главным носителем идей нужно признать Московское государство <.. > история политических идей в России вообще складывалась в зависимости от его развития»40, трудно согласиться с исследователями, полагающими, что историк недооценивал роль личностного начала, царственного выбора в определении направления культурно-интеллектуального развития41.
В связи с этим обратим также внимание на интересную и ценную новацию Лаппо-Данилевского. В своем труде он разрабатывает интеллектуальные биографии представителей российской образованности (С. Полоцкий, С. Медведев, Ю. Крижанич, И. Посошков и др.). Лаппо-Данилевский, по сути дела, представляет модель такой биографии (образование, карьера и положение в обществе, идейные и научные пристрастия и учителя, анализ текстов сочинений и выяснение их идейной основы, способы распространения своих построений и складывание коммуникативного пространства, в котором происходит циркуляция идей). Опыт построения подобных биографий позже приведет исследователя к важному выводу, сформулированному уже в науковедческом
проблемном поле, - «открытие новых идей происходит благодаря умственной деятельности данной личности, а она сама оказывается не только продуктом таких условий, но и одним из них»42. Антропологический подход, таким образом, несомненно, присутствует в исследовании Лаппо-Данилевского. Именно используя антропологический подход, через житейские и идейные биографии русских мыслителей и вольнодумцев, историк рассматривает в первом приближении такую сложную проблему, как творческое усвоение западных влияний, самостоятельное идейное творчество на русской почве. Акторами этого процесса выступают русские еретики (М. Башкин, Д. Тверитинов) и такой оригинальный мыслитель, как И. Посошков. Последний, как полагает Лаппо-Данилевский, олицетворял целое направление русской общественной мысли, определяемое автором как православно-прогрессивное (за реформы, но против протестантизма)43.
Таким образом, работа Лаппо Данилевского чрезвычайно важна в плане становления предметного поля интеллектуальной истории, высвечивания интеллектуальных интенций, присущих именно данному жанру исторического исследования. Продуктивная сложность этого процесса заключается в том, что, стремясь построить свое исследование на началах предельно строгой научности, предельного, на грани достижимого приближения к истине («на миг взглянуть прямо на солнце»), гениальный научный формалист Лаппо-Данилевский вынужден все более расширять и усложнять предметное поле своего исследования, включать в него новые структурные элементы, области исследования, каждая из которых должна быть рассмотрена во всех ее элементах, их взаимодействии и динамике.
Выделение интеллектуальной составляющей из общекультурного универсума в работе явственно намечено, но рефлексивно не закреплено. Отсутствует само понятие «интеллектуальная история», терминологическое поле носит общекультурный, культурно-исторический характер («европейская культура», «католическая или протестантская культура», «правосознание», «рационализм», «естественное право» и т. д.). Движение от «интеллектуально очевидного к научно проясненному», к легитимации интеллектуальной истории как самостоятельной сферы исторического исследования наблюдается в поздних работах и проектах историка (1906-1917 гг), посвященных истории науки и образования в России. Именно в это время рождается и начинает воплощаться в жизнь проект «Русская наука». Науковедческие штудии Лаппо-Данилевского - значимая часть научной мысли начала ХХ в., когда на повестку дня выходит самопознание науки, методологическая саморефлексия, формируется предметная область наукоучения. Лаппо-Данилевский создает общую панораму развития отечественной научной мысли в длительной хронологической перспективе, показывает, как менялись цели научного поиска и ценностное отношение общества к науке и познанию в широком смысле этого слова. Концепционно науковедческие поиски историка с их экспликацией на отечественную историю науки и культуры нашли выражение в лекции в Кембридже в 1916 г.44 Так, православие, по Лаппо-Данилевскому, в течение долгого времени поддерживало среди русских ученых догматическую и традиционную концепцию науки. В ХУ!! столетии наблюдается постепенный подъем русской светской мысли. Среди причин такого поворота историк называет потребность в истине, которая проявляется сначала как любознательность, и утилитарный взгляд на науку, хотя последний реально утверждается в ХУ!!! в. В пространстве этого века начинает осознаваться ценность истинных знаний. Зарождение такого подхода он связывает с именем Ломоносова, который уже признавал абсолютную ценность науки, уравнивая ее с «религиозным и священным действом» - научное мышление должно иметь свою собственную область господства45. Новые импульсы научная мысль получает в ХУ!!! в. под воздействием немецкой, французской и английской философских школ. Немецкая философия, по Лаппо-Данилевскому, побудила в русских кругах интерес к проблемам единства мышления, система-
тического понятия мира, хотя оно носило отпечаток трансцендентности и метафизики и переходило границы положительной науки и знания. «Само собой разумеется, что эта наука была еще очень далека от русской действительности и часто чуждалась ее», почти не находя поддержки и сочувствия в «самодеятельном русском обществе»46. Французский сенсуализм и английский эмпиризм способствовали подъему светской мысли, подчеркивал историк, не только в конце ХУ!!! в., но и в Х!Х. Постепенно французское и английское влияние столкнулось с немецким и предотвратило полное подчинение русских ученых немецкому мышлению. Эти три потока подорвали авторитет православной догмы и стимулировали свободное мышление, «благодаря этим влияниям углубилось осознание ценности истинных зна-ний»47. Разнообразие влияний способствовало «развитию мышления, свободного от предрассудков и традиций, оно расширило сферу их идей и породило космополитические и гуманистические настроения, оно познакомило русских с многосторонним проявлением науки и учений»48. Лаппо-Данилевский ставит проблему «национализации» русской науки и в неокантианской версии пытается выяснить социокультурные основания единства научного знания. Как полагает историк, «в русских концепциях сознания как соединения воли, мысли, религиозного чувства нравственная точка зрения играет значительную роль, именно она выступает унифицированным принципом»49. Проявление этого он видит в общих конструкциях, концепциях мироздания и приводит имена Лобачевского и Чебышева, Менделеева, Федорова и Павлова, Вл. и Ал. Ковалевских, Мечникова, Вл. Соловьева и С. Трубецкого, Плеханова и Ленина.
В историко-научных исследованиях Лаппо-Данилевский рефлексирует над проблемами дискретности в науке, возможностях и обстоятельствах одновременности открытий, о роли коммуникативного поля и его изменениях в плане функционирования, циркуляции идей, о соотношении внутринаучных и социальных факторов, логического и исторического в развитии науки.
Подведем итог. Как нам представляется, работы Лаппо-Данилевского дают основания говорить о начале оформления интеллектуальной истории в России в самостоятельное научное направление, которое вырастает из культурной истории. Основаниями для такого выделения является, во-первых, формирование проблемного поля истории идей, попытка, ознаменовавшаяся творческими удачами, максимально полного воспроизведения идейной биографии страны. Опыт рассмотрения истории идей в России во всем многообразии творческих мутаций и контекстных, «родственных», связей позволяет говорить о выходе Лаппо-Данилевского на проблему генеалогии идей в России.
Во-вторых, был предложен новый подход к исследованию идей, который базировался на сочетании позитивистских традиций и неокантианских новаций. Интеллектуальная история выделяется из общего культурологического комплекса, обзаводится понятийным аппаратом и собственным названием - «история идей» (долгое время, как указывает Л.П. Репина50, эти два понятия были синонимичны). В формирующемся предметном поле интеллектуальной истории Лаппо-Данилевский выделяет область, в которой наиболее возможно и необходимо переходить к выявлению внутрисистемных связей, повышать степень научной достоверности выводов (от вероятностного «могло оказать влияние» до определенного «благодаря этим влияниям углубилось осознание ценности истинных знаний»). В этом плане логично его обращение к истории науки, развитие и функционирование которой отличается высокой степенью системной организованности. Логично и акцентирование внимания на истории российской науки - без изучения ее исторического пути (например, процесса «национализации» науки) и национальных особенностей (например, концепций мироздания), «законосообразности» ее развития трудно представить ее когнитивные возможности, изучать историю идей в России с позиций строгой научности. В личностном плане, как историк идей, Лаппо-Данилевский идет по пути совершенствования своего творческого метода, преодоления психологических сложностей, возникающих перед ним в процессе познания.
Напомним его известную характеристику этих трудностей: «Я не принадлежу к тем, кто за деревьями не видит леса. Я вижу лес, но не вижу его границ, и это меня ужасает»51.
В-третьих, мы можем говорить о первых шагах инсти-туализации данного направления, связанного с организационной деятельностью Лаппо-Данилевского. Речь идет о таких коллективных проектах, как празднование 200-летия со дня рождения М.В. Ломоносова, «Русская наука» и др.
В новых исторических условиях советской России эта деятельность была продолжена в КИЗе, но проис-
ходит переакцентировка в понимании исследовательских задач, приоритет отдается изучению социальной детерминации идей. Продуктивные наработки Лаппо-Данилевского оказываются созвучными более поздним поискам европейских и американских мыслителей в разумении предметного поля интеллектуальной истории и ее дисциплинарного оформления. К середине 1930-х гг. это направление манифестируется и как исследовательская программа в трудах А.О. Лавджоя.
1 Канинская Г.Н. Историк об историческом знании и о себе. Интервью с директором Центра истории института политических наук Парижа профессором Ж.-Ф. Сиринелли // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 30. М.: Красанд, 2010. С. 297.
2 Там же. С. 296-297.
3 Войцех Вжосек. О необходимости культурологической дистанции в исторических исследованиях // Историческое познание и историографическая ситуация на рубеже XX-XXI вв. М.: ИВИ РАН, 2012. С. 71
4 Войцех Вжосек. Культура и историческая истина / Пер. с польск. К.Ю. Ерусалимский. М.: Круг, 2012. С. 17.
5 Бачинин В.А. Социология интеллектуальной истории. Конструкция и деконструкция Огюста Конта // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 30. М.: Красанд, 2010. С. 277.
6 См. об этом: Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XIX-XX вв. (анализ отечественных историографических концепций). Екатеринбург; Омск, 2000. С. 146; Сорокина М.Ю. Об историке и его книге: предисловие от составителя // Лаппо-Данилевский А.С. История политических идей в России в XVIII веке в связи с общим ходом ее культуры и политики. Köln; Weimar; Wien; Böhlau, 2005. С. XVIII.
7 Черная Л.А., Сорокина М.Ю. Предисловие // Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII вв. М.: Наука, 1990. С. 5.
8 СПФ АРАН. Ф. 518. Оп. 3. Д. 923. Л. 19.
9 ЧернаяЛ.А., Сорокина М.Ю. Указ. соч. С. 5.
10 СПФ АРАН.Ф. 113. Оп. 3. Д. 4. Л. 14.
11 СПФ АРАН. Ф. 113. Оп.1. Д. 242. Л. 9.
12 СПФ АРАН. Ф. 113. О1. Д. 68. Л. 94 об.
13 АРАН. Ф.639. Оп. 1. Д. 257. Л. 34.
14 СПФ АРАН. Ф. 113. Оп. 3. Д. 4. Л. 29.
15 Указанные проблемы станут центральными и для А.С. Лаппо-Данилевского. Однако его интерес к Марбургской школе неокантианства не осмыслен в современной историографии.
16 Демина Л.И., Мохначева М.П. Итальянские архивы на службе российской исторической науки // Труды Историко-архивного института. Т. 33. М., 1996. С. 224-234.
17 Бон Т.М. История культуры в Германии и России в трудах К. Лампрехта и П. Милюкова: сравнительный анализ // П.Н. Милюков: историк, политик, дипломат. М., 2000. С. 233.
18 ЧернаяЛ.А., Сорокина М.Ю. Указ. соч. С. 6.
19 Сукина Л.Б. Концепция истории русской культуры XVII века А.С. Лаппо-Данилевского и ее место и роль в современных гуманитарных исследованиях. URL: http://ivid.ucoz.ru/publ/lappo_150/sukina_ld/16-1-0-141 (дата обращения 20. 08.2013).
20 Там же.
21 СПФ АРАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 180. Л. 6.
22 СПФ АРАН. Ф. 113. Оп. 1. Д. 180. Л. 23.
23 Выражение Л.А. Черной и М.Ю. Сорокиной.
24 См. об этом подробно: Ростовцев Е.А. А.С. Лаппо-Данилевский и петербургская историческая школа. Рязань, 2004. С. 181-192; Корзун В.П. Образы исторической науки... С. 43-46.
25 Румянцева М.Ф. Методология истории А.С. Лаппо-Данилевского в контексте русской версии неокантианства.URL: http://ivid. ucoz.ru/publ/lappo_150/rumianceva_ld/16-1-0-137 (дата обращения 3.09. 2013).
26 Булыгина Т.А. А.С. Лаппо-Данилевский об истории идей и интеллектуальной истории. URL: http://ivid.ucoz.ru/publ/lappo_150/ rumianceva_ld/16-1-0-137 (дата обращения 07. 07.2013).
27 РепинаЛ.П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв.: социальные теории и историографическая практика. М.: Круг, 2011. С. 338.
28 ОР РНБ. Ф. 419. Оп. 1. Д. 1. Л. 7.
29 Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII вв. С. 22-23.
30 Лаппо-Данилевский А.С. История политических идей в России в XVIII веке в связи с общим ходом ее культуры и политики. Köln; Weimar; Wien; Böhlau, 2005. С. 169.
31 Ключевский В.О. Дневники 1901-1910 гг. // Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Т. IX. Материалы разных лет. М.: Мысль. 1990. С. 347.
32 Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII вв. С. 21.
33Там же.
34 Лаппо-Данилевский А.С. Идея государства в России // Голос минувшего. 1914. № 12. С. 28.
35 Лаппо-Данилевский А.С. История русской общественной мысли и культуры XVII-XVIII вв. С. 26-28.
36 Там же. С.28.
37 Там же. С. 142.
38 Там же. С.144.
39 Там же. С. 146-147.
40 Там же. С. 20-21.
41 Сукина Л.Б. Указ. соч
42 СПФА РАН. Ф 113. Оп. 1. Д. 180. Л. 79.
43 Лаппо-Данилевский А.С. История политических идей в России в XVIII веке в связи с общим ходом ее культуры и политики. Köln; Weimar; Wien; Böhlau, 2005. С. 256.
44 Lappo-Danilevsky AS. The development of science and learning in Russia // Russian Realities and Problems / Edit. by J. D. Duff. Cambridge, 1917. Р. 153-229.
45 Lappo-Danilevsky A.S. The development of science and learning in Russia. Р. 170.
46 Лаппо-Данилевский А.С. Петр Великий - основатель императорской Академии наук а Санкт-Петербурге. СПб., 1914. С. 56.
47 Lappo-Danilevsky A.S. The development of science and learning in Russia. Р. 170.
48 Там же. P. 171.
49 Там же. P. 227.
50 Репина Л.П. Историческая наука на рубеже XX-XXI вв. С. 327.
51 СПФ АРАН. Ф. 113. Оп. 3. Д. 4. Л. 14.
