CC BY
59
В. М. Хевролина (Москва)
А. Ф. Гильфердинг — дипломат
Александр Федорович Гильфердинг — известный российский историк, этнограф и лингвист. Его научные труды, охватывающие огромный спектр проблем славянской истории, этнографии и языкознания, высоко оценивались в прошлом и не потеряли научного значения в настоящем. Они отличаются широтой географического и временного охвата, различием подходов к изучаемым проблемам (от детального глубокого анализа, основанного на тщательном изучении источников, до политико-публицистических характеристик процессов, совершающихся в славянском мире в 50-70-х гг. XIX в.). Большое научное наследие Гильфердинга изучалось учеными-славистами прошлого и настоящего (И. И. Срезневский, М. И. Семев-ский, К. Н. Бестужев-Рюмин, А. Н. Пыпин, Л. П. Лаптева и др.). Однако о деятельности Гильфердинга-дипломата до сих пор мало известно'. Между тем непродолжительное пребывание его на дипломатическом поприще в качестве российского консула в Сараеве сыграло определенную роль в формировании его политических взглядов и научных представлений, обогатив труды ученого по истории южного славянства. Оно способствовало также становлению Гильфердинга как общественно-политического деятеля, активного сторонника славянского освобождения.
А. Ф. Гильфердинг родился 2 июля 1831 г. в Варшаве в семье высокопоставленного чиновника Федора Ивановича Гильфердинга, бывшего в то время директором Дипломатической канцелярии при наместнике Царства Польского, а потом чиновником для особых поручений при И. Ф. Паскевиче. Семья Гильфердингов переселилась в Россию из Саксонии в начале XVIII в. и исповедовала католичество. Тем не менее А. Ф. Гильфердинг в 15 лет перешел в православие. В 1849 г. его отец был переведен в Петербург и занял должность директора Департамента внутренних сношений Министерства иностранных дел, а с 1851 г. — управляющего Государственным архивом МИД в Петербурге. Ф. И. Гильфердинг не был богат. Высочайше пожалованный ему за службу в Польше майорат приносил лишь 750 руб. годового дохода2. Семья жила в основном на жалованье. Поэтому Александра Федоровича уже с молодости готовили к чиновничьей карьере. Он получил хорошее домашнее воспитание, владел основными западноевропейскими и славянскими языками, древнегреческим, латынью и санскритом.
В 1848 г. А. Ф. Гильфердинг поступил на историко-филологиче-ский.факультет Московского университета и в 1852 г. окончил его, защитив в 1853 г. магистерскую диссертацию на тему «Об отношении языка славянского к языкам родственным». Учителями его были известные ученые-филологи — О. М. Бодянский и С. П. Шевырев, близкие к славянофилам. Большое влияние на Гильфердинга оказал и славист В. И. Григорович, работавший в Казани и неоднократно посещавший славянские земли. В период учебы Гильфердинг сблизился с московскими славянофилами — А. С. Хомяковым, К. С. и И. С. Аксаковыми, И. В. и П. В. Киреевскими, Ю. Ф. Самариным, тем более что с ними был хорошо знаком его отец. Все это способствовало становлению Гильфердинга как ученого, а затем и общественно-политического деятеля славянофильского направления и умеренного либерала.
По окончании университета в июле 1852 г. А. Ф. Гильфердинг был определен на службу в Азиатский департамент МИД в чине коллежского секретаря. В феврале 1854 г. после получения степени магистра ему присвоили чин титулярного советника, а в мае 1856 г. он был назначен младшим столоначальником Азиатского департамента 3.
Служебная карьера Гильфердинга складывалась успешно. Он был исключительно работоспособен, исполнителен и аккуратен. В 1856 г. его наградили медалью на Андреевской ленте в память войны 1853-1856 гг. Однако канцелярские занятия не привлекали Гильфердинга, мечтавшего о научной деятельности. Службу он совмещал с научными изысканиями, а в 1855 г., испросив четырехмесячный отпуск по болезни, уехал за границу с целью изучения истории и быта зарубежных славянских народов. Гильфердинг побывал в'Сербии, Болгарии, Австрии, Германии. Результатом его научных поисков как в России, так и за рубежом явился ряд капитальных трудов, в том числе «Письма по истории сербов и болгар» (1854-1859 гг.), переработанные затем в «Историю сербов и болгар». Это было первое в русской исторической литературе сочинение, где с достаточной полнотой раскрывалась средневековая история сербского и болгарского народов. Автор использовал много новых письменных источников, найденных им во время путешествия по Болгарии и Сербии, а также руководствовался личными впечатлениями и сведениями, полученными из бесед с местными жителями4. Труд этот для своего времени имел большое значение и был переведен на сербский и немецкий языки. Уже в нем Гильфердинг рассматривал идею объединения славянского мира, занимавшую тогда многих славянофилов. Однако в отличие от сторонников федеративного объединения он заявлял, что славянская федерация не может быть жизнеспособной: федеративные союзы славян, складывавшиеся
для борьбы с внешним врагом (Византией, турками), как правило, быстро разрушались, считал ученый. Славяне должны создать не федерацию, а единое государственное образование «на широком просторе», ядром которого являлось бы сильное государство. Единство славян может возникнуть лишь с помощью внешней силы, под которой Гильфердинг подразумевал Россию5.
В это же время на основе разысканных им новых источников в Северной Германии Гильфердинг написал «Историю балтийских славян» 1854-1855 гг., первое в России подробное сочинение по этой проблеме. Основываясь на славянофильской идее противоположности славянского и германского миров, ученый утверждал, что институт феодальных отношений, заимствованный балтийскими славянами у немцев, разрушил их патриархальность и послужил причиной их гибели. Идея эта была ложной, но собранные Гиль-фердингом фактические данные представляли большую ценность для науки.
В 1855 г. Гильфердинг посетил также Австрию и познакомился с жизнью австрийских славян. Внимание ученого привлекали земли на западе Балкан — Босния, Герцеговина, Македония, практически не посещавшиеся еще русскими путешественниками. Об этих христианских провинциях Османской империи в России до середины XIX в. было мало что известно. Некоторые отрывочные сведения о них поступали от российских консулов в Дубровнике, от дипломатов в Вене и Константинополе. Социально-экономическая и политическая система в этих областях строилась на жестокой эксплуатации зависимого христианского, в особенности православного, населения, на его политическом бесправии и религиозном гнете. Эти явления усилились в 30-х гг. XIX в., когда Порта начала проводить реформы с целью ограничения власти местных феодалов. Уничтожение при этом крестьянской наследственной аренды земли сделало жизнь зависимого населения поистине безысходной.
Лидеры православных герцеговинцев, начиная с 40-х гг., пытались связаться с Россией, чтобы найти хоть какую-нибудь защиту. В силу своей близости к Черногории в Герцеговине больше знали о России, а некоторые выходцы оттуда попали в Россию еще в начале XVIII в. по призыву Петра I, например, М. Милорадович. В 1842 г. герцеговинцы посетили священника русской посольской церкви в Вена М. Ф. Раевского и просили его о защите. В 1850 г. представители Герцеговины вновь встретились с Раевским и, указывая на бедственное положение православного населения, умоляли об открытии российских консульств в Сараеве и Мостаре. Они ссылались на то, что австрийские консульства там уже существуют и австрийское влияние усиливается. Также они просили содействия Св. Синода в смещении герцеговинского митрополита Иосифа,
грека по национальности, и назначения на его место герцеговинца И. Памучины, известного деятеля просвещения. Была высказана просьба о присылке из России богослужебных книг и школьных учебников6.
Необходимость открытия русских консульств в Боснии и Герцеговине осознавалась и самими русскими дипломатами. Такие мысли высказывал, в частности, российский консул в Белграде Д. С. Левшин еще в 1849 г.7 В 1852 г. посланник в Константинополе А. П. Озеров неоднократно предпринимал демарши перед Портой в связи с жестоким подавлением крестьянских восстаний Омер-па-шой8.
Вступление русских войск в Дунайские княжества в период Крымской войны подало надежду населению Боснии и Герцеговины на скорое освобождение. В декабре 1854 г. Николаю I было направлено обращение за подписью 50 видных представителей этих провинций с жалобами на бесчинства турок и греческих владык и с просьбой о помощи в избавлении от гнета9. Тяжелое положение христиан Боснии и Герцеговины подтверждалось донесениями консулов из Белграда и Дубровника, их беспокоили также активность австрийцев и распространение униатской пропаганды среди православного населения провинций.
После окончания Крымской войны в октябре 1856 г. Петербург принял решение об учреждении консульств в Сараеве и Шкодре с целью усиления там позиций России. Юридическим основанием послужили решения Парижского конгресса, согласно которым Россия вместе с другими державами — участницами конгресса — стала гарантом его постановлений, в том числе и султанского хатт-и ху-маюна, уравнивавшего в правах всех подданных Османской империи. Определенную роль в принятии решения о создании консульства в Сараеве сыграл консул в Дубровнике П. Н. Стремоухов, который 23 января 1857 г. писал Раевскому: «Я бы хотел оставить по себе память делами. <...> Стараюсь делать, что могу, для Герцеговины и Боснии, куда по моему настоянию скоро пришлют консулов»10.
Когда в российском МИД встал вопрос о создании консульства в Сараеве, Гильфердинг сам вызвался туда поехать. Без сомнения, он рассчитывал на продолжение там своих научных изысканий. Назначение Гильфердинга не обрадовало Стремоухова. В письме к Раевскому он дал Гильфердингу весьма нелицеприятную характеристику: «В десять раз лучше было бы не посылать никого в Боснию, чем посылать это существо», — писал консул, утверждая, что истинная цель Гильфердинга — розыск древних рукописей для своих научных работ. Стремоухов предполагал, что «за какую-нибудь рукопись он готов быть покорным слугою и католиков, и иностранцев.
Он не только не сумеет внушить нашим единоверцам никакого к себе доверия, но непременно оттолкнет их от себя своей невыносимой холодностью»11. Однако Стремоухов был несправедлив в оценке Гильфердинга. Забегая вперед, скажем, что, несмотря на свое увлечение поиском древних рукописей, Гильфердинг неплохо справлялся с консульскими обязанностями и сумел завоевать расположение православного населения.
В начале 1857 г. российский консул в Белграде М. Милошевич передал в МИД прошение жителей Казарацкой нахии в Боснии к Александру II12. Прошение было составлено монахами Ващаниц-кого монастыря, находившегося близ Казары, и передано консулу тайно пробравшимися в Белград четырьмя депутатами от населения нахии. Приводимые факты свидетельствовали, что султанский хатт османскими властями не выполняется, а в отношении православного населения продолжаются репрессии и злоупотребления со стороны помещиков и местной администрации. Директор Азиатского департамента МИД Е. П. Ковалевский потребовал подтверждения фактов, что и было поручено Гильфердингу. Приказ о его назначении временно управляющим консульством в Сараеве был подписан 1 января 1857 г. Формулировка приказа о временности пребывания Гильфердинга на консульском посту говорит, на наш взгляд, о том, что он не рассчитывал на длительный срок службы в Боснии.
Одновременно МИД, сознавая серьезность положения, пытался привлечь к расследованию фактов, содержавшихся в прошении, и иностранных дипломатов. В депеше российскому послу в Париже П. Д. Киселеву от 5 марта 1857 г. министр иностранных дел А. М. Горчаков писал, что «важно не позволить османскому правительству и думать, будто христианские державы рассматривают официально взятые им на себя обязательства как мертвую букву»13. Если Гильфердинг убедится в справедливости фактов, то Горчаков предлагал привлечь к делу консулов других иностранных держав в Сараеве и постараться достичь договоренности с европейскими кабинетами о мерах воздействия на Порту. Таким образом определялась важнейшая задача русской политики — контроль за выполнением обязательств Порты, данных христианскому населению, а это предполагало тщательный сбор информации российскими консулами и давление совместно с иностранными представителями как на местные власти, так и на Порту. Привлечение держав — гарантов Парижского договора — к совместным действиям в то же время не должно было, по мысли Горчакова, иметь видимости вмешательства во внутренние дела Османской империи, в отношения султана с его подданными, ибо это запрещалось 9 ст. договора.
• Таким образом, задача российских дипломатов была весьма трудной, что побуждало их действовать осторожно и, главное, не навлечь
на себя обвинения в поддержке освободительного движения на Балканах.
Гильфердинг прибыл к месту своего назначения в конце мая 1857 г. Полтора месяца он провел в Дубровнике в ожидании получения султанского фермана и берата, утверждавших его кандидатуру, а также консульского патента и инструкций МИД. Получив эти документы только 6 мая, а также 1350 руб. серебром на обзаведение, консул 11 мая со своим секретарем и драгоманом Александром Семеновичем Иониным выехал в Сараево14. Ионин, окончивший Лазаревский институт, а затем Учебное отделение восточных языков при МИД, прекрасно владел турецким и сербским языками, перед своим назначением в Сараево он прошел годичную практику в российской дипломатической миссии в Константинополе. Как и Гильфердинг, он был сторонником освобождения славян, но в отличие от консула являлся человеком увлекающимся и несколько авантюрного склада. Единство позиций сблизило молодых дипломатов, которые во всем действовали заодно.
Из Дубровника Гильфердинг отправился в Мостар. Он предпочел длительный сухопутный вояж быстрому водному пути морем вдоль Далмации и затем по р. Неретве. Целью было ознакомление с Герцеговиной и посещение ее главных городов — Мостара, Тре-бинья, Любинья и Столаца, где население наполовину состояло из христиан. Как писал Гильфердинг 17 мая из Мостара Ковалевскому, османские власти встречали его внешне радушно, но всячески препятствовали его контактам с православным населением, которому даже было запрещено приветствовать русского дипломата, выходить к нему и тем более его посещать15. В то же время при проезде двумя месяцами ранее английского консула католическому населению разрешалось с ним общаться.
Приезд Гильфердинга в Герцеговину весной 1857 г. явился знаменательным событием для православного населения провинции. Несмотря на строгие запреты османских властей, православные радостно встречали российского представителя во всех городах и селах, где ему приходилось проезжать. Русских здесь никогда не видали. Близ Требинья, замечает Гильфердинг в своих записках, «стояли толпы христиан, чтобы увидеть нас. <...> Я не способен выразить той любви, с какою простые поселяне смотрели на нас. Они нарочно приходили из разных мест, чтобы увидеть русских. <...> Про Россию они имеют самое смутное понятие, про политические отношения и расчеты — никакого. Вся их политическая наука ограничивается тем, что где-то далеко на севере есть православный царь, который „промышляет" о всем народе православном. Их просто влекла любовь к братьям-единоверцам»16.
«Задачи деятельности Гильфердинга определялись двумя инструкциями. Инструкция МИД от 2 марта 1857 г. определяла их в общих чертах: консул должен был собирать информацию о положения в Боснии и своевременно передавать ее российской миссии в Константинополе и параллельно в Азиатский департамент МИД. Главными предметами его внимания должны были стать: исполнение османскими властями хатта 1856 г., положение православных церквей в Боснии, «расположение умов в этой области, о котором само турецкое правительство мало знает». Инструкция обязывала консула стремиться к преодолению разногласий между православным населением и греческими владыками, способствовать примирению и сближению обеих сторон, ибо церковная распря открывала путь к усилению католической и униатской пропаганды. Рекомендовалось действовать с осторожностью и не давать повода к конфликтам с властями. «Министерство надеется на ваше усердие, на вашу осторожность и не сомневается в том, что благоразумным исполнением преподанных вам инструкций вы оправдаете его к вам доверие»17.
Инструкция миссии от 19 апреля 1857 г. была более подробной и ориентировала Гильфердинга на решение конкретных вопросов, определяла тактику действий консула. Указывая на сложный в конфессиональном плане состав населения Боснии (православные, католики и мусульмане), инструкция требовала от консула представления подробных сведений о взаимоотношениях этих трех групп между собой, а также о политических стремлениях и влиянии Австрии и других европейских держав. Консул должен был следить за политикой Сербии и Черногории в Боснии и Герцеговине. Одной из главных задач называлось ознакомление населения с Россией: «Вам предстоит впервые познакомить этот славянский край с русским консульским флагом». Действительно, о России в Боснии почти ничего не знали. Там не было российских подданных, взаимные торговые связи и коммерческие интересы отсутствовали. Поэтому единственной почвой, на которой мог действовать консул (помимо контроля за исполнением хатта) являлась церковно-культурная сфера. «Самый главный предмет вашей заботливости, — говорилось в инструкции, — пользы и преуспеяния православной церкви», ведь на Востоке «религия тесно связана с государственной жизнью и почти всегда служит знаменем политических и национальных стремлений»18. Консулу предлагалось сообщать подробные сведения о состоянии и нуждах православных церквей, монастырей, училищ и школ, о взаимоотношениях духовенства и его паствы, об образовании населения и т. п. и действовать в церковном конфликте в духе примирения.
Консулу рекомендовалось также приобрести доверие османских властей и установить с ними благоприятные отношения.
Первоначально следовало лишь ограничиться наблюдениями, и только тогда, когда будет собран достаточный достоверный материал о несоблюдении хатта, обратить на это внимание администрацйи. Инструкция особо упирала на проверку полученных консулом сведений и предостерегала его от «увлечения слухами» и «пристрастия к единоверцам», чтобы не принести более вреда, чем пользы.
В отношениях с консулами европейских держав Гильфердинг должен был соблюдать осторожность, избегать конфликтов, но быть бдительным и следить за действиями их, могущими повредить православной церкви и политике России.
Осторожность была важнейшим принципом внешней политики России на Балканах в этот период. Только что пережив тяжкое поражение, Россия опасалась возникновения конфликтных ситуаций в этом регионе, могущих втянуть ее в новую войну. Горчаков рассчитывал, что в случае реализации хатта и уравнения прав христиан и мусульман Османская империя будет развалена, поэтому основную задачу консулов он видел в обеспечении выполнения объявленных хаттом реформ, а поскольку хатт упоминался в Парижском договоре, то он превращался как бы в обязательство султана перед Европой|9. 11 мая 1857 г. МИД направил циркуляр консулам в Османской империи с требованием представления подробных сведений об исполнении хатта и в особенности о всех обидах, наносимых христианскому населению. Уже первое донесение Гильфердинга, отправленное 31 мая 1857 г. из Сараева, говорило о тяжелом положении христиан в Герцеговине, через которую он только что проехал. Консул писал, что хатт не воспринимается серьезно турками, что крестьянство, составлявшее большинство населения провинции, по-прежнему подвергается жестокой экономической эксплуатации, задушено налогами, повсеместны аресты и убийства христиан, разгром православных церквей20. В следующем донесении от того же числа Гильфердинг дал обстоятельное описание административного, экономического и демографического положения Герцеговины. Даже кратковременное пребывание его в провинции позволило сделать важный вывод о политическом значении Герцеговины для России. Отмечая, что православное население преобладало здесь над мусульманами, консул писал: «В Герцеговине народный славянский дух необыкновенно жив, живее, я уверен, чем где-либо в Турции»21. Причину этого он видел, с одной стороны, в близости Черногории, с другой, в незначительном количестве мусульманского населения, в особенности по сравнению с Боснией. Отсюда проистекала _его уверенность в том, что Россия могла бы получить большое влияние в Герцеговине, где уже начали активно действовать католические монахи. Опираясь на католическое население, Австрия уже получила преобладание в западной части провинции. Восточная же
Герцеговина, отмечал консул, на три четверти населена православными, «имя России здесь чтится, как святыня». Гильфердинг считал необходимым усиление российского присутствия в Герцеговине и прежде всего учреждения российского консульства в Мостаре, на чем настаивало и само население. Православные герцеговинцы были недовольны, что российское консульство создано только в Сараеве, в то время как в Мостаре давно обосновались австрийский и английский консулы. Это предложение Гильфердинга было учтено, в августе 1858 г. состоялось решение об открытии в Мостаре российского вице-консульства. Однако первый вице-консул — Валериан Владимирович Безобразов, магистр Петербургского университета, работавший помощником секретаря в константинопольской миссии, приехал в Мостар только в августе 1859 г. Пока же временно герцеговинскими делами стал управлять Гильфердинг, посылавший в Мостар А. С. Ионина в качестве своего представителя для обозначения российского присутствия и оказания помощи православному населению провинции.
Мысль Гильфердинга о значении Герцеговины для русской политики на Балканах была справедлива. Там потенциально существовала взрывоопасная ситуация, обусловленная злоупотреблениями властей и религиозным притеснением. Это ставило перед российской дипломатией задачу не допустить в случае возникновения конфликтов вмешательства в них Австрии и добиваться урегулирования их мирными средствами. Задачу эту приходилось выполнять в том числе и Гильфердингу.
8 июля 1857 г. в Сараеве было торжественно открыто российское консульство и водружен российский флаг в присутствии турецких властей, иностранных консулов и многочисленных христиан. Сараевский митрополит Дионисий, грек по национальности, в знак протеста против молебна, где произносилась молитва за русского царя, явился только к концу богослужения, да и то после долгих уговоров, чем сразу же поставил себя в неприязненные отношения к Гильфердингу22.
Прежде чем посылать в МИД и миссию информацию о положении в Боснии, консул совершил 10-дневную поездку вместе с английским и французским консулами в ближайшие к Сараеву города и католические монастыри — Крешево и Фойницу. В дальнейшем он посетил и более отдаленные районы Боснии. Стремление самолично ознакомиться с положением дел в Боснии способствовало получению подробной и достоверной информации обо всех сторонах жизни провинции. В донесениях Гильфердинга, направленных им в МИД и миссию, детально характеризовались деятельность турецкой администрации, состояние экономики, образования, церкви. Особое внимание консул обращал на систему аграрных
отношений и порядок сбора налогов, ибо именно здесь наблюдались многочисленные злоупотребления. Обстоятельное донесение посланнику А. П. Бутеневу от 3 июля 1857 г. Гильфердинг посвятил именно этим сюжетам. Консул считал, что «зло требует незамедлительного пресечения», ибо разоренные и доведенные до отчаяния люди, фактически оставляемые без средств к существованию, готовы восстать, а это неминуемо приведет к прямому вмешательству Австрии23. Мнение Гильфердинга подтверждается донесениями австрийского вице-консула в Мостаре И. Дубравчича. Оба дипломата отмечали бесправие крестьян-арендаторов. Лишение наследственных прав на аренду земли приводило к тому, что когда крестьяне, в течение многих лет облагораживавшие землю, увеличивали ее прибыль, помещик либо повышал арендную плату, либо сгонял арендатора с земли.
Реформы, обещанные султаном, в жизнь не проводились, и даже если иногда боснийский генерал-губернатор Мехмед Решид-паша пытался их реализовать, то его указания саботировалась местной администрацией, противящейся всем нововведениям.
Донесения Гильфердинга вызвали обеспокоенность в Петербурге, опасавшемся нестабильности в Боснии, особенно в пограничных с Австрией областях. Летом 1857 г. начались волнения в Посавине в связи с злоупотреблениями откупщиков. По требованию российского консульства наиболее злостные откупщики были арестованы, а взятые ими незаконно деньги возвращены крестьянам. Волнения, начавшиеся в Тузле, перекинулись в Бихач и Преполе, делегаты из этих округов практически ежедневно обращались в российское консульство за помощью. Ситуацией стремилась воспользоваться Вена. Гильфердинг сообщал в Петербург, что австрийские агенты «раздувают в христианах Северной Боснии ненависть к туркам и манят их под покровительство Франца Иосифа24.
Опасаясь вмешательства Австрии, турки решили силой усмирить волнения. Положение российского консульства в этих условиях было крайне затруднительным, как называл Гильфердинг, «страдательным». Оно не могло оказать решительной помощи населению и противодействовать проискам Австрии, готовившей почву к присоединению Боснии. Из-за такой возможности консул опасался явно поддерживать посавинцев и поэтому не протестовал против отправки в Тузлу турецких войск. «Мы можем только убеждать пашу обратить внимание на то, что христиане при нынешнем положений законов о податях действительно не в состоянии жить», — писал он25. Консул надеялся на демарш российской миссии в Порте и считал, что инициатива должна исходить именно от нее, ибо «нельзя предоставить это благодетельное решение единственно влиянию Австрии и Англии, которые всеми средствами стараются
заставить здешний православный народ забыть о существовании России»26. Однако Горчаков, сторонник «европейского концерта», считал коллективное давление держав на Порту куда более действенным. В августе 1857 г. он предписал Бутеневу выступить в защиту христиан в Боснии, привлекая и других европейских представителей. В итоге этого состоявшегося коллективного демарша Порта послала в Бо снию специального комиссара для расследования событий, но его миссия не принесла ощутимых результатов.
Влияние России в Боснии и Герцеговине было пока незначительным, а потому российским дипломатам приходилось зачастую лавировать между христианами и турецкими властями; с одной стороны, противодействовать интригам иностранных консулов, с другой, действовать подчас совместно с ними, словом, идти на всяческие компромиссы.
Гильфердинг пытался привлечь православную церковь к делу улучшения положения христиан. На территории Боснии и Герцеговины существовали две православные епархии — Мостарская и Сараевская. Количество православного населения в обоих санджаках составляло 45 %, мусульман — 35 % и католиков 15-17 %27. Митрополиты в силу особенностей политического и конфессионального устройства Османской империи являлись не только религиозными владыками, но и политическими представителями своей паствы перед османскими властями. Греческое духовенство было абсолютно чуждо интересам православного славянского населения и больше заботилось о личном обогащении. Оно сотрудничало с властями и даже не гнушалось прибегать к ложным доносам на славян-учителей и низшее духовенство, которое состояло из сербов и мало отличалось по своему достатку и образу жизни от своих прихожан28.
Ввиду того, что Россия считала православную церковь в Османской империи опорой своей политики на Востоке, МИД предписывал консулам оказывать помощь церкви и действовать совместно с ее иерархами в защиту православного населения. Гильфердинг поначалу пытался наладить добрые отношения с сараевским митрополитом Дионисием и герцеговинским митрополитом Григорием. Но оба встретили враждебно российских представителей. Многочисленные жалобы православного населения на греческих владык побудили консула ходатайствовать перед российской миссией в Константинополе об их смещении. Положение Гильфердинга было сложным. С одной стороны, он располагал множеством фактов злоупотреблений владык, с другой, опасался жаловаться на них турецким властям, ибо это подрывало авторитет православной церкви. 31 августа 1857 г. консул писал Бутеневу: «Я не могу говорить против поступков митрополита, чтобы не ронять достоинства церкви и усугублять раздор, не могу убеждать славян быть с ним в хороших
отношениях, иначе я уронил бы достоинство русского имени. И равнодушным быть не могу. Вообще архиереи вроде нынешнего герцеговинекого составляют для русского консульства в славянских областях Турции едва ли не самое важное затруднение. Мирить с ними народ невозможно, жаловаться на них турецким властям неполитично, а иметь на них влияние нельзя, ибо они держат себя как можно дальше от русского консульства, показывая властям, что они России не сочувствуют»29.
На оснований донесений Гильфердинга МИД направил Бутеневу предписание потребовать от константинопольского патриарха пресечь злоупотребления митрополитов в Боснии и Герцеговине и напомнить ему, что Россия оказывает патриархии существенную материальную помощь, которая может быть и прекращена30. Терпение консула лопнуло, когда митрополиты отказалась дать ему сведения о состоянии церквей в Боснии и Герцеговине. Пришлось самому объезжать провинции и собирать информацию у местных священников и в монастырях. В 1857 и 1858 гг. Гильфердинг предпринял ряд поездок в основные центры Боснии и Герцеговины для ознакомления с положением церквей, монастырей и школ. Церкви и школы в Боснии, по его свидетельству, находились в жалком состоянии, «духовенство во всей Боснии срамит свой сан своим невежеством», — писал он позднее в своем труде «Поездка по Герцеговине, Боснии и Старой Сербии»31. В донесениях в МИД консул обстоятельно обосновывал необходимость оказания материальной помощи церквам и монастырям Боснии: «Дайте только православному сербскому духовенству в Боснии возможность просветиться, дайте Боснии архиереев-славян, и духовенство быстро преобразует не только общественное, но и нравственное состояние православного населения Боснии, от него разольется новая жизнь во всем этом народе», — считал консул32.
В Герцеговине он нашел положение церквей и монастырей несколько лучшим. Особенно порадовало его училище при Дужском монастыре, где в 4-х классах обучалось 200 человек. Среди учителей были дужские иеромонахи Никифор Дучич и Серафим Перович, ставшие в 60-70-х гг. лидерами освободительного движения в Герцеговине. Оба они являлись выпускниками Белградской семинарии и вели большую деятельность в области народного образования в провинции. Благодаря усилиям Гильфердинга из России стала поступать помощь церквам и школам как со стороны российского МИД, так и со стороны созданного в 1858 г. Московского славянского комитета.
Посещая монастыри, консул не забывал и о собственных интересах. Там он разыскивал старинные рукописи, копировал настенные надписи. Впоследствии собранную им огромную коллекцию
славянских, греческих и турецких рукописей Гильфердинг передал в дар Публичной библиотеке в Петербурге, часть рукописей была куплена собирателем Хлудовым.
Положение католических церквей Гильфердинг нашел неизмеримо более лучшим. Католические монастыри были освобождены султаном от податей, священники обучались за границей — в Австрии, Франции, Италии — и были более образованны, чем православное духовенство. Они имели большое влияние на паству и, как отмечал консул, отучили ее пить. В Герцеговине действовал энергичный епископ Баришич, который основывал там школы, церкви и монастыри. Католичество при поддержке австрийской церкви вело наступление.
Гильфердинг приложил немало усилий к улучшению положения православной церкви в Боснии и Герцеговине, он добился смены митрополита Григория, на место которого был назначен известный деятель просвещения, настоятель православной церкви в Мостаре, серб по национальности Иоанникий Памучина. Осенью 1857 г. консул организовал поездку в Россию мостарского монаха Про-копия Чокорилы для сбора милостыни в пользу церквей и монастырей Герцеговины. Одновременно Чокориле было поручено сопровождать первых четырех юношей-герцеговинцев, направляемых Гильфердингом в Россию для получения образования на казенный счет.
Гильфердинг верил в возрождение православных церквей в Боснии и Герцеговине и придавал особую важность этому процессу, считая церковь мощным орудием в деле просвещения народа и роста его национального самосознания. Он не видел другой интеллектуальной силы, способной внушить народу чувство собственного достоинства, веру в лучшее будущее, в необходимость борьбы за выживание.
Известный югославский историк М. Экмечич порицал Гильфер-динга за отождествление национального сознания с верой и церковью33. Действительно, консул, будучи приверженцем славянофильства, во главу угла ставил религию, а не национальность. В силу этого он считал, что религиозное разделение сербов в Боснии по сути дела превратило их в три народа. Общий язык ничего не значит, утверждал ученый, перед религиозным различием. «Нет национальности, есть религия»34. М. Экмечич полагает, что развитие национальной идеи имело место в Боснии и Герцеговине и что ее носителем являлся средний городской класс — сербские торговцы и интеллигенция. Однако он относит первые проявления национального самосознания к началу 60-х гг.35, когда Гильфердинга уже не было в Боснии. Возможно, что из-за кратковременного пребывания консула в Сараеве он не увидел начало этого процесса, тем более, что
не смог установить отношений с боснийским православным купечеством. Характеризуя городское сословие в Боснии, Гильфердинг отмечал, главным образом, корыстолюбие торговцев, их равнодушие к крестьянству, безграмотному, бесправному и забитому налогами. «Купцы — каста эгоистическая», — резюмировал консул. Православные торговцы, указывал он, сами разоряют крестьян, выступая в роли откупщиков и взимая арендные платежи в счет долгов помещиков-мусульман. Кроме того, купцы наживались, скупая за бесценок сельскохозяйственные продукты у крестьян и продавая их в Австрии за гораздо более высокую цену. В своих донесениях консул писал, что считает своей основной задачей помощь крестьянству. Представляется, что не последнюю роль здесь сыграло влияние на Гильфердинга событий в России: в конце 50-х гг. шла подготовка крестьянской реформы, активными участниками которой были славянофилы, относившиеся к крестьянству вообще как к социальной основе общественного строя России.
В крестьянстве Боснии и Герцеговины Гильфердинг видел опору русского влияния. Его предпочтение крестьян вызывало враждебное отношение к нему торгового сословия. Некоторые торговцы даже уговаривали крестьян не посещать российское консульство. «С своей стороны, консульство, зная эгоизм и чрезмерное турко-фильство здешнего торгового класса, не искало с ним сближения», — писал консул36. Царивший среди богатых горожан дух соперничества мешал их объединению, и зачастую в боснийских городах даже не были построены православные церкви и школы, тогда как в сельской местности народ объединялся и общими силами сооружал храмы.
Тем не менее Гильфердинг стремился к единению православного населения. Он писал: «Сохранив свою независимость в отношении к исключительным интересам торгового класса, я стараюсь употреблять то влияние, которое имею как агент православной державы на то, чтобы внушать обоим сословиям здешнего православного населения пользу и необходимость единения между ними»37. Однако усилия консула были напрасны, ибо интересы крестьян и торгового класса расходились.
Отношения Гильфердинга с турецкой администрацией были формальными. Характеризуя турецких чиновников, консул отмечал, что большинство их принадлежало к так называемой новой школе образованных турок: они знакомы с европейской цивилизацией, носят европейские мундиры, употребляют вилки, но по сути в них сохранился дух старого турецкого управления — все они взяточники, интриганы, обманщики и развратники. Наружная их образованность сочетается с «полным отсутствием духовных побуждений», интеллекта и нравственных устоев38. И хотя у Гильфердинга
установились неплохие отношения с Мехмед Решид-пашой, консулу было чрезвычайно трудно добиваться прекращения или хотя бы ограничения злоупотреблений местных чиновников и откупщиков. Паша оказался человеком слабым, всецело подверженным влиянию своего аппарата и крупных помещиков.
Одной из задач консула являлось наблюдение за действиями Австрии. Уже в ноябре 1857 г. Гильфердинг отправил в МИД обширное донесение о политике Австрии в Боснии и Герцеговине. Он указывал, что с 40-х гг. Вена стремилась включить эти османские провинции в орбиту своего влияния. Дальней целью являлось их присоединение. Для воздействия на население, в том числе и православное, и привлечения его на свою сторону использовались и пропаганда католичества, и назначение консулов-славян по национальности в крупные города (Сараево, Мостар, Банялука, Ливно, Тузла и др.), и усиление экономических связей с православной буржуазией. Гильфердинг обвинял австрийских агентов в подстрекательстве населения к антиосманским выступлениям «возбуждении национальных чувств» с тем, чтобы Вена могла использовать восстание христиан в своих интересах. С этой целью на границе с Боснией были сосредоточены войска, планировалось строительство стратегических дорог из Венгрии и Далмации, а австрийские офицеры часто посещали Боснию и Герцеговину под разными, большей частью надуманными предлогами. В то же время в деле защиты населения, в особенности православного, никаких мер австрийцами не предпринималось.
Однако открытие российского консульства в Сараево, по мнению Гильфердинга, изменило методы (но не цели) австрийской политики. Уже смена сараевского консула-славянина Д. Атанаско-вича на немца и католика И. Ресслера осенью 1857 г. означала, как справедливо полагал Гильфердинг, конец австрийского покровительства православным. Теперь все внимание австрийцы уделяли только католикам. Пытаясь противодействовать интригам австрийских представителей, Гильфердинг нашел союзника в лице французского консула (что было, заметим, следствием российско-французского сближения в конце 50-х гг.) и оптимистически смотрел в будущее, надеясь с помощью француза эффективно защищать интересы православных и нейтрализовать австрийцев39. Конечно, серьезные надежды на помощь французского консула Вьетта были иллюзорны. Центр франко-австрийских противоречий в конце 50-х гг. заключался в итальянской проблеме. Но хотя Балканы находились на периферии французской политики, Париж совсем не собирался способствовать там усилению российских позиций. Совместные действия консулов могли проявляться лишь в частных случаях. Кроме того, Франция являлась католической державой, и в ее цели
не входила поддержка православного населения. Французский консул, как и его австрийский коллега, в отличие от Гильфердинга, занимали наблюдательную позицию в отношении православного населения и редко выступали против злоупотреблений властей. Английский же консул, по свидетельству Гильфердинга, вообще с пренебрежением относился к православному населению.
Деятельность Гильфердинга в Боснии и Герцеговине продолжалась недолго. Уже 10 октября 1857 г. он был смещен с должности консула, но еще более четырех месяцев исполнял консульские обязанности до приезда сменившего его в феврале 1858 г. Е. Р. Щу-лепникова. Документальных свидетельств, впрямую говоривших о причинах смещения консула, найти не удалось. Вероятнее всего оно явилось следствием безосновательного обвинения со стороны турецких властей и иностранных консульств, считавших, что «Гиль-фердинг <...> весьма и весьма способствовал недавней вспышке народного волнения в Герцеговине», как доносил австрийский вице-консул в Мостаре И. Дубравчич министру иностранных дел Австрии К. Буолю-Шауенштейну в январе 1858 г.40 Югославский историк И. Тепич тоже указывает, что Гильфердинг был замешан в возникновении волнений в Герцеговине, но никаких доказательств не приводит41.
В начале сентября 1857 г. ряд округов Южной Герцеговины провозгласил объединение с Черногорией. Находившийся в это время в Мостаре Ионин активно протестовал против посылки в восставшие округа турецких войск, в чем был поддержан Гильфердингом. В помощь восставшим герцеговинцам черногорский князь Данило выслал вооруженные отряды в количестве нескольких тысяч человек. Однако Гильфердинг в своих донесениях отрицал этот факт, а захваченных турками в плен черногорцев называл обычными разбойниками, ничего общего не имевшими с Черногорией. Кроме того, османские власти связывали восстание с поездкой Гильфердинга в августе 1857 г. в Косово и Герцеговину. Сам же консул утверждал, что предпринял ее с «археологическими» целями для изучения славянских древностей в монастырях42. Маловероятно, что консул, лишь недавно приступивший к своим обязанностям, имел отношение к народным выступлениям. Однако российский МИД не желал конфликта с Портой, хотя для Горчакова было ясно, что начало восстания не зависело от действий Гильфердинга. В отчете МИД за 1857 г. министр указывал, что восстание в Герцеговине явилось «следствием несбывшихся надежд и совершенного отчаяния» и что хатт 1856 г. является мертвой буквой43. Беспокойство министра вызывало намерение Австрии использовать восстание в своих целях и занять восставшие территории. Деятельность же российских консульств он оценил положительно: «Вновь учрежденные консульства
наши в славянских краях являлись при всяком случае ревностными защитниками прав христианства. Если не всегда они успевали в своих домогательствах, то уже христиане могли убедиться ясно, что правительство наше заботится не о целости и сохранении Турецкой империи, как было прежде, но о правах и соблюдении религии единоверного нам населения Турции»44.
Для сбора сведений о восстании в Герцеговине Гильфердинг послал в Мостар Ионина, который подтвердил участие Австрии, снабжавшей повстанцев оружием и боеприпасами. Ионин сообщал также о провокационных действиях английского консула. Донесения Гильфердинга и Ионина раскрывают двурушническую политику Австрии, которая, с одной стороны, подстрекала христиан к восстанию, с другой, не желала широкого развития освободительной борьбы и ослабления Османской империи и даже помогала туркам готовить экспедицию для подавления восстания.
7 января 1858 г. в связи с готовящейся посылкой турецких войск в Герцеговину Гильфердинг в отчаянии писал Ковалевскому: «Ради Бога, обратите внимание на судьбу этого несчастного народонаселения, которое решительно не думало и не думает о мятеже. Оно может быть спасено, если миссия в Константинополе немедленно представит Порте истинное положение дела и потребует отозвания Вассиф-паши, который явно действует вопреки всем законам и воле своего правительства, возбуждая сознательно в Герцеговине фанатизм и междоусобную войну»45. За помощью к России обратились и повстанцы.
Считая, что Герцеговина важнее в геополитическом значении для России, чем Босния, консул прилагал все силы, чтобы предотвратить расправу, и не всегда точно интерпретировал события. Не соответствовало действительности его утверждение о том, что герцеговинцы и не помышляли о мятеже. Еще во время осенних волнений в Герцеговине крестьяне отказывались платить налоги и захватывали пустующие земли. Лукавили Гильфердинг и Ионин относительно роли князя Данилы в возникновении восстания и участия в нем черногорцев. Гильфердинг писал в Петербург, что обвинения в адрес князя вызваны желанием Порты и Вены уничтожить Черногорию, «последнее убежище славянской независимости». Он даже вступил в спор с российским консулом в Шкодре А. Е. Сучен-ковым, отстаивая непричастность Данилы к восстанию46. Однако Сученков имел твердые доказательства противного. Уже после отъезда из Сараева Гильфердинг получил депешу Бутенева, содержавшую убедительные факты о роли Черногории и лично Данилы в развязывании восстания47. Представляется, что консул и его секретарь были осведомлены об этом, но руководствовались в первую очередь желанием отвести беду от Герцеговины и Черногории.
4 марта 1858 г. Гильфердинг сдал дела консульства своему преемнику, а 9 марта выехал из Сараева. Таким образом, он пробыл на консульском посту менее года48. Деятельность его была оценена положительно, 1 января 1858 г. он был награжден орденом Св. Анны 3-й степени «за отличную и усердную службу». В период своего недолгого пребывания в Сараеве Гильфердинг сумел достаточно хорошо ознакомиться с политическим и экономическим состоянием Боснии и Герцеговины. Его подробные донесения содержали ценную информацию и ее глубокий анализ, что было очень важно для ориентации МИД и константинопольской дипломатической миссии и определения задач политики России в этом регионе. Российский консул активно выступал в защиту православного населения и заслужил его уважение и признательность. Вся его деятельность опровергала данную ему ранее Стремоуховым характеристику как холодного и равнодушного эгоиста. Равнодушно наблюдать страдания угнетенного населения Гильфердинг не мог и активно стремился по возможности облегчить его участь. Однако рамки, в которые была поставлена российская дипломатия в этот период, ограниченная решениями Парижского договора и политикой европейских держав, не давали Гильфердингу, как и другим российским консулам на Балканах, эффективно действовать в защиту православного христианства.
Гильфердинг считал своим долгом познакомить русское общество с положением Боснии и Герцеговины. По приезде в Россию он опубликовал работы «Поездка по Герцеговине, Боснии и Старой Сербии» и «Босния в начале 1858 г.», из которых русский читатель впервые узнал о жизни неизвестного ему ранее уголка Европы. А. Н. Пыпин назвал труд Гильфердинга «одним из немногих ученых путешествий по славянским землям, каким может похвалиться наша литература»49. Высокую оценку этому труду дали И. И. Срезневский, К. Н. Бестужев-Рюмин, М. И. Семевский. Однако труд Гильфердинга имел не только научное и познавательное значение. Политическая его задача состояла в том, чтобы представить обществу то безотрадное положение, в котором находился единоверный народ, и возбудить сочувствие к нему в общественном мнении. Последнее еще не могло влиять на политику правительства, но времена, когда такое влияние стало ощутимо, были уже недалеки.
При отъезде из Сараева Гильфердинг оставил Щулепникову подробную записку о работе и задачах консульства50. Он указал на трудное положение консульства в Боснии, не имевшего опоры ни среди властей, ни среди иностранных консулов, ни среди городской торговой верхушки. Единственной опорой России являлось сельское православное население и низшее духовенство. Именно на них должно было быть обращено основное внимание российских
представителей, на их защиту и поддержку. Таким образом, Гильфердинг не ставил задачи расширения общественно-социальной базы, на которую бы опиралось консульство, что могло повести к сужению его возможностей. Гильфердинг советовал новому консулу опасаться австрийских агентов, а с представителем Франции поддерживать тесные связи. Одну из основных задач он видел в замене греческих владык в Сараеве и Мостаре сербскими священниками. Ограничить влияние греков или, по крайней мере, нейтрализовать их можно было бы, по мнению Гильфердинга, широкой помощью России церквам и школам. Наконец, открытие консульства в Мостаре и налаживание постоянных связей с Герцеговиной послужило бы утверждению там российского влияния, тогда «мы могли бы располагать этим народом совершенно»51.
В начале апреля 1858 г. Гильфердинг вернулся в Россию и продолжил работу в Азиатском департаменте МИД. Через год он получил должность старшего столоначальника, а в июне 1860 г. — чин надворного советника. В сентябре 1861 г. он был переведен из МИД в Государственную канцелярию в отделение государственной экономии 52. Однако главным для Гильфердинга была не чиновничья служба, а научные занятия. Пребывание на Балканах расширило кругозор и интересы ученого. В конце 50-х — начале 60-х гг. он написал множество научных и публицистических работ, посвященных актуальным проблемам истории и современного ему положения славянства. Их анализ не является задачей настоящей статьи, однако отметим злободневность таких поставленных Гильфердингом проблем, как славянское единство, роль религии в разобщенности славянского мира, судьбы сербского народа, перспективы развития государственности славян, рост их национального самосознания, сущность панславизма, место и роль России и русского народа в славянском мире и др. И хотя все эти проблемы трактовались ученым в славянофильском духе, уже одно их обсуждение на страницах русской прессы имело важное значение для развития русской общественной мысли.
Дипломатическая деятельность Гильфердинга была недолгой, но значение ее в том, что в глухом уголке Балкан, где население имело весьма смутное представление о России, он выполнял благородную миссию защиты угнетенных единоверцев, способствовал развитию просвещения и культуры, созданию кадров национальной интеллигенции. Гильфердинг несомненно способствовал также росту авторитета и влияния России в Боснии и Герцеговине, этот процесс получил развитие и в период консульства Е. Р. Щулепни-кова и А. Н. Кудрявцева, продолживших начинания первого консула России в Сараеве.
В 1863 г. Гильфердинг работал в Комитете по делам Царства Польского, затем цензором на Петербургском почтамте. С середины 60-х гг. его интересы сконцентрировались на собирании и изучении северных былин. Его труд «Онежские былины» увидел свет в 1873 г. уже после смерти автора.
Помимо чисто научных занятий Гильфердинг вел активную научно-общественную деятельность. С 1858 г. он являлся действительным членом Русского географического общества, с 1869 г. — председателем Петербургского славянского комитета, с 1870 г. — председателем Этнографического общества. С 1856 г. Гильфердинг — член-корреспондент Академии наук. Безвременная его смерть от брюшного тифа в июне 1872 г. в Каргополе, куда он выехал в этнографическую экспедицию, прервала его подвижнический труд.
Ф. И. Тютчев, близко знавший и любивший Гильфердинга, откликнулся на его гибель кратким стихотворением:
Он родом был не славянин, Но был славянством всем усвоен. Он делом доказал, что в поле и один Быть может доблестный и храбрый воин!
Представляется, что эти слова можно целиком отнести и к дипломатической деятельности Гильфердинга в Боснии и Герцеговине.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Некоторые донесения А. Ф. Гильфердинга из Сараева опубликованы: «Освободительная борьба народов Боснии и Герцеговины и Россия. 1850—1864. Документы». М., 1985. Сведения о его дипломатической деятельности содержатся в работах: Кондратьева В. Н. Русские дипломатические документы об аграрных отношениях в Боснии и Герцеговине. М., 1971; ТепиН И. Босна и Херцеговина у руским изворима. 1856—1878. Сара]ево, 1988; Экмечич М. Русские дипломатические документы о национальном сознании в Боснии и Герцеговине в 1850-1875 гг. / Балканские исследования. Вып. 13. Босния, Герцеговина и Россия в 1850— 1875 гг.: народы и дипломатия. М., 1991; Хевролина В. М. Донесения российских консулов в Боснии и Герцеговине как источник по историй их дипломатической деятельности (1856—1874 гг.) / Внешняя политика России. Источники и историография. М., 1991 и др.
2 Архив внешней политики Российской империи (далее АВП РИ). Ф. 159 (Департамент личного состава и хозяйственных дел). Оп. 464. Д. 825. Л. 8.
3 Там же. Л. 9.
4 Лаптева Л. П. Гильфердинг А. Ф. / Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979. С. 121.
5 Гильфердинг А. Ф. Письма об истории сербов и болгар. М., 1859. Вып. 2. С. 125-126.
6 Освободительная борьба народов Боснии и Герцеговины и Россия. 1850-1864. Документы. М„ 1985. С. 11-18.
7 Там же. С. 13.
s Там же. С. 13-15.
9 Там же. С. 19-23.
10 Зарубежные славяне и Россия. Документы архива М. Ф. Раевского. 40-80 гг. XIX в. М., 1975. С. 415.
11 Там же. С. 417.
12 Освободительная борьба... С. 28—31.
13 Там же. С. 33.
14 АВП РИ. Ф. 180 (Посольство в Константинополе). Оп. 517/2. Д. 2321. Л. 1-2.
15 Освободительная борьба... С. 39—40.
16 Гильфердинг А. Ф. Поездка по Герцеговине, Боснии и Старой Сербии / Собр. соч. Т. 3. СПб., 1873. С. 11.
АВП РИ. Ф. 161 (СПб. Главный архив) V-A2. 1857 г. Д. 799. Л. 221.
18 Там же. Л. 231.
19 Виноградов В. Н. Князь А. М. Горчаков — министр и вице-канцлер / Новая и новейшая история. 2003. № 3. С. 178.
20 АВП РИ. Ф. 161. V-A2. 1857 г. Д. 799. Л. 28-31.
21 Освободительная борьба... С. 41.
22 АВП РИ. Ф. 161. V—А2. 1857 г. Д. 799. Л. 71.
23 Освободительная борьба... С. 65.
24 Там же. С. 80.
25 Там же. С. 81.
26 Там же.
27 Tenuh И. Указ. соч. С. 77-84.
28 См. подробнее: В. М. Хевролина. Православная церковь в Боснии и Герцеговине в 50—70-х гг. XIX в. и Россия / Балканские исследования. Вып. 17. Церковь в история славянских народов. М., 1997. С. 195—206.
29 АВП РИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 2321. Л. 52.
30 Освободительная борьба. С. 85—86.
31 Гильфердинг А. Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 58.
32 Там же. С. 321.
33 Экмечич М. Указ. соч. С. 9-11.
34 Гильфердинг А. Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 88.
35 Экмечич М. Указ. соч. С. 12.
36 Освободительная борьба... С. 89.
37 Там же.
38 Гильфердинг А. Ф. Собр. соч. Т. 3. С. 52-56.
39 АВП РИ. Ф. 161. V-A2. 1857 г. Д. 799. Л. 142-147 об.
40 Освободительная борьба... С. 116.
41 Tenuh И. Указ. соч. С. 32.
42 АВП РИ. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 2321. Л. 44.
43 Освободительная борьба... С. 105.
44 Там же. С. 106.
45 АВП РИ. Ф. 161. V-A2. 1858 г. Д. 800. Л. 5.
46 Там же. Ф. 180. Оп. 517/2. Д. 2322. Л. 49.
47 Там же. Л. 278-279.
48 В биобиблиографическом словаре «Славяноведение в дореволюционной России» (М.,1979) сообщается, что Гильфердинг являлся российским консулом в Боснии в 1856—1859 гг. С. 121.
49 Пыпин А. Н. Александр Федорович Гильфердинг / Вестник Европы. 1872. № 8. С. 903.
50 Освободительная борьба... С. 141—146.
51 Там же. С. 145.
52 АВП РИ. Ф. 159. Оп. 464. Д. 825. Л. 11.
