CC BY
20
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
. 1Ш
. РОССИЙСКИ Я АКАДЕ 14 ! _
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ! Ту
ПО ОБЩЕСТВ Ё*ННЫМ НАУКАМ* "
_ —'-------~ ^
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СЕРИЯ 11
СОЦИОЛОГИЯ
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
1999-4
издается с 1991 г. выходит 4 раза в год индекс серии 2.11
МОСКВА 1999
СиКМСиЫШ: СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ КЛАССИКА
99.04.021. НИКОЛАЕВ В.Г. РАБОТА ГАРОЛЬДА ГАРФИНКЕЛЯ О "ДОВЕРИИ": ПРЕДИСЛОВИЕ К ПУБЛИКАЦИИ.
В книге китайского писателя XIX в. Ли Жу-чжэня "Цветы в зеркале" можно найти интересный диалог между богинями-небожительницами, обсуждающими свои ближайшие перспективы времяпрепровождения. Богиня Цветов в ответ на предложение собеседницы посостязаться в сложении двустиший говорит: "Что же касается сложения двустиший, то это же скучнейшая игра, что вы находите в ней интересного? Лучше уж нам сыграть в шахматы, да будем играть на выпивку — в этом еще есть какой-то смысл. Однако во время игры не жульничать и не прибегать ко всяким уловкам, а то я не стану играть с вами!"1 (курсив мой,— В. Г.).
У российского читателя, незнакомого с этнически иной китайской культурой, в этом месте (как и во многих других местах романа, а также вообще при чтении традиционной китайской литературы, да и не только китайской: в частности, при чтении нижеприведенной статьи Гарфинкеля, поскольку нам могут быть не вполне ясны или вообще не ясны ее "этнические" или "фоновые", предпосылки) может возникнуть недоумение (или другие реакции, его замещающие). В данном случае недоумение связано с тем, что в нашей культуре нет традиции "играть на выпивку" в шахматы; мы не ожидаем от игры в шахматы такого инструментального (или ритуального?) антуража. Это во-первых. Во-вторых, мы, приступая к игре в шахматы (или какой-то другой игре), как правило, не договариваемся о том, чтобы "не жульничать" и "не прибегать к уловкам"; эти условия ведения игры заранее предполагаются как само собой разумеющиеся и обычно попросту не подлежат специальному обсуждению. Вся прелесть цитируемого диалога состоит в том, что собеседницы не принимают такие условия как само собой
разумеющиеся и ведут переговоры о базисных правилах ведения игры. Далее диалог разворачивается следующим образом:
"Ишь ты, какая хитрая — хочешь меня подпоить да обыграть в шахматы, чтобы тебе было о чем позлословить\... Ну а если говорить об игре в шахматы, то хотя я и люблю играть с тобой, но все же отношусь к тебе с недоверием...
— А это почему? — перебила ее богиня Цветов.
— Мне нравится, как ты, играя в шахматы, — а играешь ты неважно, — забавно пытаешься предугадывать мои ходы; между тем я могу обыграть тебя без всяких усилий. Если бы играть, как говорится, "для удовольствия", то действительно я могла бы позабавиться. К сожалению, обычно, когда дело доходит до половины партии и ты видишь, что у тебя положение не блестящее, ты или смешиваешь фигуры на доске [! — В.Н.], или под каким-нибудь предлогом убегаешь [!! — В.Н.]. В древности говорили: "до того как состязаться умом, раньше следует упражнять характер". А ты, вместо того чтобы упражнять характер, смешиваешь фигуры, да еще и убегаешь! Поэтому-то я и отношусь к тебе с недоверием. Давай сегодня заранее договоримся: играем три или пять партий, но так, чтобы обязательно добиться решительной победы и не бросать игру недоигранной. Если у тебя есть дела, ты сначала закончи их и приходи, чтобы уже потом не хитрить.
— ...Прикажите вашим небесным прислужницам подогреть вино да расставить шахматы, и мы с вами, запивая каждый выигрышный ход, выясним, кто из нас лучший игрок!"2 (курсив мой. — В.Н.).
Легко представить, насколько ненадежным, неустойчивым и рискованным было бы взаимодействие в рамках шахматной игры вообще, если бы хотя бы один из игроков (подобно богине Цветов) "обычно" "хитрил", "прибегал ко всяким уловкам" и, при неблагоприятном для него стечении обстоятельств, "смешивал фигуры на доске", "убегал" и т. п. И так же легко представить, насколько ненадежным, неустойчивым и рискованным было бы взаимодействие в рамках любого рода совместной деятельности, где присутствуют аналогичные базисные правила, или условия ведения дел (обычно не служащие предметом специальных заблаговременных договоренностей, как обычно не оговариваются вышеупомянутые условия проведения шахматной партии), если бы следование этим
правилам не принималось действующими лицами как само собой разумеющееся.
Гарфинкель берет игру (следует особо оговорить: не play, или игру как противоположность работе, a game — организованную игру по правилам) в качестве частного случая взаимодействия, на основе которого — в силу возможности относительно полного описания его нормативной структуры — разрабатывается общая модель, применимая (с некоторыми специальными оговорками, которые Гарфинкель приводит) ко всем взаимодействиям обыденной жизни. В центре внимания Гарфинкеля оказывается феномен (базисного) доверия — рутинное принятие действующими лицами общих правил и условий взаимодействия, делающее возможными обоснованность и достоверность их ожиданий относительно основополагающих черт поведения друг друга в повседневной жизни (конститутивных, или фоновых, ожиданий). Именно эти базисные взаимные ожидания позволяют людям слаженно, согласованно взаимодействовать друг с другом; именно на этом основополагающем взаимном доверии, конституирующем базисный нормативный порядок повседневной жизни, зиждется возможность слаженного и эффективного осуществления всех специальных взаимодействий, относимых нами к различным родам специализированной деятельности (экономической, политической, религиозной, игровой, научной и т. д. ит. п.).
Важнейшим свойством нормативного порядка повседневной жизни, как показывает Гарфинкель, является его сущностная непроблематичность. Эта непроблематичность, имеющая спонтанно-функциональное значение для относительно ровного, устойчивого, предсказуемого, "нормального" протекания повседневных взаимодействий между людьми, является в то же время основным препятствием для исследователя, когда он хочет изучить эти фундаментальные основания социального порядка. В случае работы с "этнически чуждым" материалом (таким, например, какой предстает перед нами в приведенной выше выдержке из старого китайского романа) извлечь наружу подспудные механизмы повседневных взаимодействий в какой-то степени легче, чем при работе социолога с материалом собственной культуры: если в других культурах эти (содержательно отличные от наших) механизмы, черты, особенности и элементы повседневных взаимодействий выглядят для нас
странными, необычными, непривычными, возбуждающими изумление и интерес, то их (формальные) аналоги в нашей культуре являются для нас изначально рутинными, обыденными, привычными, неинтересными, скучными и банальными. Степень привычности-непривычности (рутинности-странности) литературного описания игры в шахматы "на выпивку" с "запиванием каждого удачного хода" — разная для россиян и китайцев. Сама непроблематичность конститутивных ожиданий скрывает их от нашего осознания, выводит за пределы нашего внимания и интереса; они образуют неосознаваемый "фон", на котором развертываются наши осмысленные действия и взаимодействия.
Поэтому одной из важнейших исследовательских проблем для социолога, изучающего "этнически свою" повседневную социальную реальность — ту, в которой он родился, вырос и живет, — становится выработка процедур "остранения" (или "проблематизации") привычно непроблематичных черт повседневных взаимодействий. Гарфинкель был одним из пионеров в разработке таких процедур: с проводимыми им экспериментами можно в полной мере ознакомиться в приведенном ниже переводе. Данные эксперименты могут быть интересны по крайней мере в двух аспектах. Во-первых, они, как можно увидеть, создают "этнически чуждые" эффекты в самой гуще рутинной повседневной жизни и подрывают само ее рутинное протекание. Такие эффекты, вообще говоря, могут возникать (и действительно время от времени возникают) в повседневной жизни спонтанно, как случайные недоразумения, но сам статус недоразумения подчеркивает их исключительность (из "правильного" рутинного ее протекания). Целенаправленное создание таких странных эффектов, легшее в основу экспериментов Гарфинкеля, извлекает наружу — через контраст — те рутинные конституенты повседневных сред взаимодействия (обыденного порядка), против которых они оказываются направлены. Во-вторых (и для Гарфинкеля это оказывается, судя по всему, более интересным), такие эксперименты показывают в работе процедуры рутинизации, или опривычивания — имманентное свойство повседневной жизни (или, говоря точнее, индивидов, принимающих ее как данность и воспроизводящих ее своими действиями) все в себя впитывать и ассимилировать, находить всему "непривычному" рутинное "привычное" место, подводить все, выпадающее из
системы привычных ожиданий, под какую-нибудь привычную категорию. Гарфинкелевские эксперименты демонстрируют как спонтанную "находчивость" людей в рутинизации непривычного и необычного, так и относительную скудность набора тех привычных категорий, под которые предпринимаются попытки его подвести.
Выбор для публикации данной работы Гарфинкеля был обусловлен рядом соображений. Во-первых, интересностью и перспективностью той темы, которая в ней затрагивается (а именно, проблемы базисного доверия в повседневной жизни как основы социального порядка), темы, которая до сих пор остается недостаточно исследованной — и, может быть, даже недостаточно оцененной в своей значимости. Во-вторых, это одна из относительно ранних работ Гарфинкеля и (учитывая все большее усложнение его специфического научного языка в прогрессе его творческих изысканий) одна из наиболее понятных его работ — понятных для неэтнометодолога.
Есть, вместе с тем, еще и третье обстоятельство, на котором хотелось бы остановиться более подробно. Тема доверия, при всей теоретической академичности ее раскрытия у Гарфинкеля, имеет ряд важных практических приложений, касающихся, в частности, современной российской социальной реальности.
1. Переход из одного "макросистемного состояния" ("социализма") в какое-то другое (какое именно и "системное" ли, еще остается неясным) предполагает на микроуровне повседневной жизни (а "макросистемные состояния" реализуются не иначе как через обыденные взаимодействия в повседневной жизни) переход от одних установок, структур взаимодействия, моделей действия (экономического, политического и т. д.) к другим, а это неизбежно в какой-то степени затрагивает базисные конститутивные ожидания ("базисные правила игры") в обществе и дестабилизирует "нормативный" ("нормальный") порядок на уровне повседневной жизни. В связи с этим есть ряд вопросов, на которые хотелось бы иметь ответ. До какой степени возможно установление новых макросистем действия (задаваемых в качестве целевого ориентира) без критического подрыва той повседневной организации взаимодействий, которая лежит в основании самой возможности относительно "нормального" и "бесперебойного" функционирования этих систем? Иначе говоря, где та критическая черта, за
которой размывание повседневного порядка (при всей его способности к саморутинизации и "перевариванию" нового) может принять необратимый катастрофический характер и привести к крушению стоявших на нем прежде специализированных систем действия (остановке экономики, потере властью своей легитимности и т. п.)? И есть ли вообще эта черта или повседневный порядок обладает неограниченной способностью к саморегенерации?
2. В системное изменение Россия вошла с определенным багажом традиционной организации повседневных взаимодействий. Споры по поводу его содержания развертываются преимущественно, если не всецело, в рамках политической дискуссии и носят определяющий их идеологический оттенок. При исследовании "ценностей" и социологи легко оказываются в плену идеологического контекста, поскольку при использовании таких, например, методов, как опрос, получаемым эмпирическим материалом становятся осмысленные вербализации, оставляющие за кадром невербализируемый непроблематичный нормативный "фон", могущий сколь угодно отличаться от вербализируемых "официальных" ценностных ориентиров и гораздо более значимый в организации действительного поведения. Например: вероятно, никто никогда не признается "официально" в анкете или интервью, что считает допустимым обман в сделках и договорах, тогда как практики обмана, одностороннего нарушения обязательств, злоупотребления доверием приняли в России угрожающие масштабы (невыплата или несвоевременная выплата зарплаты, все формы "дефолтов" в отношениях между государством и другими организациями, между Россией и другими государствами, между государством и гражданами, между организациями и гражданами, между организациями и между гражданами), стали привычной, рутинной чертой повседневности, разве что не перешедшей на уровень неосознаваемой непроблематичности, и уже обросли многочисленными рационализациями и конвенциональными обоснованиями, призванными их легитимировать ("недобросовестность государства", "кризис", "трудные времена", "политика геноцида" и т. д., не говоря уж о более экстравагантных). О низком уровне доверия в обществе красноречиво говорят такие, например, показатели: широкое недоверие ко всем политическим партиям и действующим политикам; предпочтение населением формы домашнего хранения сбережений (недоверие к
государству и банкам); забастовки и иные политические акции, спровоцированные просрочкой выплаты заработной платы; широкие масштабы наемных убийств в среде предпринимателей на почве задолженностей (при отсутствии других способов возвращения долга); избегание обращений в милицию жертвами таких преступлений, как мошенничество, изнасилование и т. д.; аномальная популярность профессий, связанных с манипулированием массовым сознанием; и многое другое. Низкий уровень доверия на уровне повседневных взаимодействий должен учитываться социологами как один из важных долговременных (в силу своей рутинизации) факторов массового поведения, который будет в значительной степени определять социальные процессы в России, по крайней мере, в ближайшей исторической перспективе. Процедуры измерения доверия, анализ исторических колебаний уровня доверия, анализ возможностей целенаправленного нерепрессивного укрепления доверия в обществе — это то, чего у социологии в настоящее время пока еще, по всей видимости, нет
3. Нарушение и дестабилизация фоновых ожиданий, как умело демонстрирует Гарфинкель в своих экспериментах, всегда имеет моральную составляющую, причем не абстрактную, а вполне конкретную, подкрепленную сильными чувствами людей. Поэтому, учитывая массовое снижение уровня базисного доверия в обществе, можно говорить о серьезнейшем моральном кризисе в современной России — не абстрактном, а вполне конкретном, реализующемся в обыденных взаимодействиях между людьми, простирающемся в той или иной степени в разум, душу и тело каждого. Моральный кризис в конвенциональном политическом дискурсе обычно отступает на задний план, однако при этом не утрачивает всей своей значимости: задаваемые в качестве целевого ориентира экономические и политические системы действия, сколь бы хорошими они сами по себе ни казались, будут работать только при условии стабилизации базисного морального порядка повседневной жизни (альтернатива — репрессивный режим тотального насилия и контроля государства над гражданами).
4. Опасность этого морального кризиса в обществе усугубляется тем, что стратегия недоверия во взаимодействиях, в аспекте целедостижения, является безусловно выигрышной (по сравнению со стратегией доверия): асимметрия обязательств
располагается таким образом, что сторона (индивид, группа, юридическое лицо), принявшая такую стратегию, имеет максимальный шанс выиграть, тогда как сторона, принявшая стратегию доверия, имеет максимальный шанс проиграть; стратегия доверия к "партнеру" становится реально наказуемой; "доверчивость" становится синонимом "наивности" (к чему в русском языке есть отчетливая тенденция) и неофициально наделяется непроблематичной отрицательной ценностью; "недоверие" же становится необходимым позитивно ценимым элементом "разумности", "практичности" и "здравого смысла".
Круг проблем, подобных этим, можно было бы расширять до бесконечности. На наш взгляд, они достойны того, чтобы стать предметом серьезного социологического изучения. Предлагаемая работа Гарфинкеля может оказать нам существенную помощь в понимании природы того обыденного морального порядка, о котором идет речь.
Текст работы, при всей его относительной понятности, представил ряд серьезных затруднений для переводчика и, скорее всего, представит ряд серьезных затруднений для читателя — связанных прежде всего с языком изложения. Единственным слабым утешением для переводчика служило то, что тексты Гарфинкеля признаны трудночитаемыми и в англоязычной аудитории3. В идеале, было бы полезно дать развернутый комментарий к данной работе, который включал бы пояснения едва ли не к каждому абзацу; к сожалению, ограничения журнального объема не позволяют представить здесь таковой. В некоторой степени читатель может восполнить этот недостаток обращением к имеющейся критической литературе, посвященной этнометодологии Гарфинкеля4. Наша основная цель состояла в том, чтобы дать читателю возможность познакомиться "из первых рук" с этим влиятельным направлением в современной социологии.
Примечания
1 Ли Жу-чжэнь Цветы в зеркале / Пер с кит В Вельгуса, Г Монзеллера, О Фишман, И Циперович - Изд-во "Палярис", 1998 - С 55
2 Там же - С 56-57 к ,
\ 1 а
3 На общепризнанную "непонятность" этнометодологического жаргона указывают, например, Майкл Линч и Марк Пейрот во введении к сборнику работ Ethnometodology Contemporary Variations // Qualitative Sociology - Vol 15, 1992, N 2 (Summer) - P 119 В рецензии на книгу Гарфинкеля "Исследования по этнометодологии", помещенной в журнале American Sociological Review - Vol 33, 1968, N 1, - текст книги был охарактеризован как похожий на "нечто вроде плохого перевода с какого-то иностранного языка, предположительно немецкого" 4. См, например Ионин JI Г Понимающая социология Историко-критический анализ - М Наука, 1979 - С 138-164, Тернер Дж Структура социологической теории - М Прогресс, 1985 - С 418-431, Филмер П Об этнометодологии Гарольда Гарфинкеля // Новые направления в социологической теории - М Прогресс, 1978 - С 328-375
99.04.022. ГАРФИНКЕЛЬ Г. ПОНЯТИЕ "ДОВЕРИЯ": ДОВЕРИЕ КАК УСЛОВИЕ СТАБИЛЬНЫХ СОГЛАСОВАННЫХ ДЕЙСТВИЙ И ЕГО ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНОЕ ИЗУЧЕНИЕ1. GARFINKEL Н. A Conception of, and Experiments with, "Trust" as a Condition of Stable Concerted Actions // Harvey O.J. (ed.) Motivation and social interaction. Cognitive determinants. — N. Y.: Ronald, 1963. — P. 187-238.
Объясняя устойчивость и преемственность свойств согласованных действий, социологи обычно отбирают некоторый набор стабильных черт организации деятельностей и занимаются поиском переменных, вносящих вклад в их стабильность. Альтернативная процедура оказалась бы более экономичной: начать с системы, обладающей стабильными чертами, и задаться вопросом, что бы можно сделать такого, чтобы создать проблему. Операции, которые необходимо было бы выполнить для производства и поддержания аномийных черт воспринимаемых сред и дезорганизованного взаимодействия, должны кое-что рассказать нам о том, как обыденным и рутинным образом поддерживаются социальные структуры.
Точка зрения
Решение Парсонса (1953) инкорпорировать всю целостность общей культуры в суперэго имеет в качестве своего очевидного интерпретативного следствия то, что способ, посредством которого
