CC BY
63
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИИ НАУК
ИНСТИТУТ у^ИМОЙИНфдРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
1999-4
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс серии 2.7
МОСКВА 1999
с балладой Колриджа: их души вмерзают в вечный лед (Ад, 33:92-93), яри этом тела могут продолжать земную жизнь, однако вместо души в них вселяется демон. Именно в этой последней особенности дантовского наказания открывается особенно глубокое сходство с участью Старого Морехода у Колриджа: его судьба в том, чтобы пережить себя, влачить страшную жизнь-в-смерти (Life-in-Death), напоминающую участь Вечного Жида.
Другой общий мотив поэмы Данте и баллады Колриджа — мотив порога, врат, у которых на некий значимый миг застывают герои. Застывает на экваторе корабль Морехода при своем возвращении; застывает Свадебный Гость на пороге пиршественного зала, остановленный страшным взглядом Морехода. Браун вспоминает в этой связи дантовские адские ворота с их знаменитой надписью, которую Колридж анализировал в своей лекции о Данте 1818 г.
Позднее Колридж назвал поэму Данте "системой моральных, политических и теологических истин, сопровождаемых произвольными личными примерами"; примерно так же можно охарактеризовать и его собственную балладу, в которой устами Морехода утверждается, что "проклятие сироты может низринуть высокий дух с неба в ад". "Старый Мореход", как и поэма Данте — глубоко личное видение страшного Божественного Правосудия.
А. Е. Махов
ЛИТЕРАТУРА XX В.
Русская литература
99.04.019. "СТРАНА ФИЛОСОФОВ": ПРОБЛЕМЫ ТВОРЧЕСТВА АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА: (К 100-лстию со дня рождения): (Обзор).
Наследие А.П.Платонова (1899-1951) издается в последние годы особенно активно. Выделенные в обзоре коллективные труды 1994-1999 гг. существенно обогатили платоноведение. Состоявшаяся осенью 1989 г. в Институте мировой литературы РАН первая Международная научная конференция, посвященная 90-летию со Дня рождения писателя, положила начало объединению исследовательских сил разных стран. С 1990 г. в Санкт-Петербурге
начинает работу ежегодный Платоновский семинар, проводимый Отделом новейшей русской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН. Усилиями названных центров в научный оборот введены десятки самых разных материалов из наследия писателя. Расширение научной проблематики исследований привело к обогащению тематического спектра работ.
На основе докладов первой Международной конференции в 1994 г. вышли два сборника: "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества" (под ред. Н.В.Корниенко) и "Андрей Платонов: Мир творчества" (сост. Н.В.Корниенко и Е.Д.Шубина). В том же году была опубликована книга "Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материалы к биографии" (сост. те же). В 1995 г. Институтом русской литературы издан сборник "Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография" (рецензенты В.Я.Гречнев, А.И.Павловский); в него включены подготовленные А.А.Харитоновым и Д.В.Колесовой отчеты о I — VI Платоновских семинарах.
"Страна философов" — первое название повести А. Платонова "Сокровенный человек"; под этим общим заголовком публикуются материалы Международных платоновских конференций, проводимых теперь регулярно. Постепенно возросло число участников, расширилась география представленных исследований. В трех выпусках "Страны философов" (3,4,5) приняли участие исследователи Москвы, Санкт-Петербурга, Воронежа, Екатеринбурга (Свердловска), Калининграда, Краснодара, Обнинска, Оренбурга, Перми, Петрозаводска, Ростова-на-Дону, Самары, Твери, Шуи, а также ученые из Берлина, Вены, Иерусалима, Амстердама, Вильнюса, Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Парижа, Токио, Осло, Милана, Кельна, Билефельда, Берна, Хельсинки, Тирасполя. Тематика исследований разнообразна; причем если первый сборник только намечал основные направления исследований, то в последующих "производятся раскопки" уже размеченных "территорий".
Первый выпуск "Страны философов" (3) открывается статьей В.АЛалмаева "Пленник свобода: ("Нечаянные" и вечные катастрофы в прекрасном и яростном мире Андрея Платонова)", в которой прослеживается процесс "сотворения сознания свободы" " механизма "движения платоновских миров" (3, с. 6). Образь1
"напрасных существ" — "от "усомнившегося Макара"... до профессоров... Стерветсена в "Шарманке" и Хоза в пьесе "14 Красных избушек" созданы Платоновым "как странные, наивные и беспомощные посланцы из царства высшей свободы" (3, с. 10). По мнению автора, герои Платонова, а также их идея свободы со временем претерпели изменения: от "свободы" Великого Инквизитора — к свободе "в ее подлинном, личностном варианте" (3, с.46), оставшемся незавершенным; от декларации 20-х годов "Мы идем снизу, помогите нам, верхние" до "кающихся "верхних существ"... мудрых стоиков", подобных Хозу: "Буду неподвижно томиться среди исторического теченья. Я такой же пустяк, как все живое и мертвое. Понять все можно, сирота моя, а спастись некуда" ("14 Красных избушек"). "Нечаянное" существование платоновских героев есть, по мнению автора, самовыражение мира. От их "нечаянной" мысли рождается вызов всему искусственному, в том числе новому бюрократическому языку.
Представляют интерес новые публикации произведений из архива М.А.Платоновой: статья "Невозможное" (публикуется по рукописному оригиналу; предполагаемое время написания — вторая половина 1921 — первая половина 1922 г.); "Страна бедняков. (Очерки Черноземной области)" (очерк не датирован; публикуется по рукописному автографу); "Масло розы" (черновой набросок, находящийся в рукописи текста повести " Эфирный тракт"; замысел рассказа относится к 1925 —1926 гг.). Подготовка текстов и примечания выполнены Н.В.Корниенко (3).
Найденные в архивах и впервые публикуемые тексты побуждают обратить особое внимание на текстологические проблемы. В статье "В художественной мастерской Платонова", предваряющей публикацию текстов писателя, Н.В.Корниенко отмечает необходимость "широкой научной дискуссии по вопросам творческих историй его произведений" (3, с.307). Открывая такую дискуссию в названной статье, автор продолжает ее в работах "О некоторых уроках текстологии" (6), "Страна, философов": (Сомнения и откровения Фомы Пухова)" (2), "Пролетарская Москва ждет своего художника": (К творческой истории романа)" (5). В статье "Повествовательная стратегия Платонова в свете текстологии" Н.В.Корниенко рассматривает "движущуюся поэтику творчества" (4, с.313) писателя. На основании творческих историй произведений
автор предположительно выделяет "жесткую цикличность" творчества А.Платонова: каждый новый период организуется "установкой на создание романа" (4, с.314). Такой подход позволяет по-новому объяснить особенности создания отдельных произведений. Материалы наследия писателя заключают в себе работу над четырьмя романами.
В сборнике "Творчество Андрея Платонова" (6) также публикуется ряд неизвестных ранее произведений А.Платонова: фрагменты чернового автографа "Котлована"; очерк "В поисках будущего: (Путешествие на Каменскую писчебумажную фабрику)"; краткий план романа "Зреющая звезда"; неоконченная повесть "Македонский офицер". Текстологические наблюдения вводятся в научный оборот в двух статьях В.Ю.Вьюгина "Из наблюдений над рукописью романа "Чевенгур": (От автобиографии к художественной обобщенности)" (6) и "Поэтика А.Платонова и символизм" (5), а также в статье А.Харитонова "Архитектоника повести А.Платонова "Котлован" (6).
Научная публикация текста романа "Счастливая Москва" (представлена транскрипция рукописи романа) позволит читателю проникнуть в "лабиринты" платоновского языка (см.: 5). Публикация С.И.Субботина "А.Платонови Государственное издательство РСФСР в 1921-1922 годах" (там же) открывает новую и невероятно сложную историю неудавшегося первого московского издания трех книг писателя. Приводятся также найденные и атрибутированные Е.В.Антоновой анонимные или опубликованные под псевдонимом статьи А.Платонова в газетах "Красная деревня" и "Воронежская коммуна" 1920-1921 гг. (там же).
На материалах Российского государственного архива экономики основана публикация М.Немцова и Е.Антоновой, включающая докладные записки, рапорты и телеграммы Платонова-губмелиоратора, составленные им в 1922-1926 гг. Эти документы позволяют взглянуть на мелиоративную деятельность писателя "как на один из источников эволюции его мировоззренческих и творческих установок" (5, с.474). Представленные материалы весьма существенны не только для уточнения биографии писателя, но и для понимания романа "Чевенгур".
В книгах "Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материалы к биографии" (1) и "Андрей Платонов: Мир
творчества" (2) собраны материалы, воссоздающие биографию писателя: статьи в критике 20-40-х годов (переизданы впервые), письма-рецензии, письма-доносы, творческие заявки и письма самого Платонова, проблемно-аналитические статьи, а также подробная библиография.
В первой книге публикуются воспоминания современников
A.Платонова: Н.Задонского, В.Кораблинова, А.Явича, Э.Миндлина, Л.Гумилевского, Ю.Нагибина, В.Бокова, Ф.Сучкова, Л.Славина, Ф.Левина, Е.Таратугы, Д.Ортенберга, А.Кривицкого, СЛипкина,
B.Некрасова, И.Крамова. Публицистика тех лет представлена статьей В.Келлера "Андрей Платонов" (первый заметный отклик на творчество писателя), а также статьями Л. Авербаха, В.Стрельниковой, А.Фадеева, А.Гурвича, В.Ермилова, воссоздающими обстановку жестокой травли писателя после выхода его рассказа "Усомнившийся Макар" (1929). Публикуются также стенограмма творческого вечера А.Платонова (1932), переписка, статьи, отзывы, анкеты.
Во вторую книгу наряду с новыми статьями российских и зарубежных литературоведов включено несколько работ, ставших классикой платоноведения: С.Бочаров — "Вещество существования", Е.Толстая-Сегал (Иерусалим) — "Идеологические контексты Платонова" и "Стихийные силы": Платонов и Пильняк (1928-1929)", Л.Карасев — "Знаки "покинутого детства": Анализ "постоянного" у
A.Платонова", И.Бродский (Нью-Йорк) "Предисловие к повести "Котлован".
В работах о Платонове уделяется внимание социально-историческому комментированию его произведений. Такова статья
B.В.Васильева "Национальная трагедия: утопия и реальность: (Роман "Чевенгур" в контексте его времени)" (3). Автор восстанавливает конкретные детали жизни и творчества писателя и задает тон Дальнейшим исследованиям его биографии: "В творчестве А.Платонова, равно как и в его... биографии, нашла яркое отражение история социально-нравственных исканий русского человека первой половины XX века..." (3, с.52).
Две работы голландского исследователя ТЛангерака "Комментарии к сборнику "Епифанские шлюзы"" (1) и "Андрей Платонов в 1926 году" (2) содержат исторический комментарий к повестям "Епифанские шлюзы", "Иван Жох" и "Город Градов", а
также воссоздают творческую биографию писателя в контексте эпохи 20-х годов. Эти работы являются наиболее обстоятельным реальным комментарием к названным произведениям. Они отражают, по словам А.Громова-Колли, "важнейшие моменты как работы писателя с историческим источником... так и той исторической реальности, которая не корреспондирует с ее изображением у Платонова" (4, с.217).
Статья А.Громова-Колли "Об исторической реальности, условном прототипе и проблематике повести "Епифанские шлюзы" (4) дополняет комментарий к повести "беллетризированной" биографией Джона Перри — прототипа главного героя. Рассматривается "инженерная идея" строительства Волго-Донского канала — в повести она "оказалась утопией" (4, с.217).
Работа О.Дискаччати (Милан) "Скорбящий ангел" (5) представляет собой анализ концепции истории А.Платонова, понимания современного писателю исторического процесса героями и автором романа "Счастливая Москва". Для изучения темы исследователь призывает вернуть Платонова "в контекст "большого времени" мировой культуры" (5, с.286).
МЛ.Золотоносов в статье "Ложное солнце": ("Чевенгур" и "Котлован" в контексте советской культуры 1920-х годов)" (2) дает указанным в названии статьи произведениям историко-философский комментарий, основываясь на том, что "философский контекст естественно сопрягается в произведениях Платонова с современным ему политическим контекстом" (2, с.247).
К.Верхейл (Амстердам) в статье "История и стиль в прозе Андрея Платонова" (3) исходит из языковедческой теорий американского лингвиста начала XX в. Бенджамина Ли Уорфа, который утверждал, что особенности родного языка определяют не только мышление, но и поведение людей. По наблюдению Уорфа, во всех языках метафора является способом "упрощения образа мира в... языковом мышлении" (3, с.157). В эпоху, когда жил Платонов, обобщает К.Верхейл, метафоры играли решающую роль в истории, поэтому их ошибочное употребление приводило к катастрофическим последствиям. Этот период русской истории автор характеризует как "период острого семантического кризиса" (3, с.157). Лучше других сумел это почувствовать и показать А.Платонов, обладавший прирожденным чувством единства бытия, а вместе с тем и глубоко
метафорическим мышлением. Периоды творчества писателя К.Верхейл связывает с изменением его отношения к метафоре: от буквального, серьезного восприятия метафор к осознанию ложности и опасности многих из них. Во второй период буквализм восприятия доводится до абсурда. Именно из метафор развиваются события у Платонова, а не наоборот. "Неправильность" построения платоновских фраз происходит от "молниеносных переключений автором от одного смыслового и стилистического регистра в совершенно другой" (3, с. 159). Платонов третьего периода достиг "абсолютно прозрачного, прямого и простого стиля" (3, с. 160). Метафоры лого периода приобретают характер общечеловеческих символов, утрачивая свою абсурдность. По убеждению автора, проза Платонова не отражает истории, она есть "ответ писателя — истории, на ее же, истории, языке" (3, с, 160).
Необычное сопоставление романа с историей средневековой Западной Европы находим в работе известного немецкого исследователя культуры тоталитаризма Х.Гюнтера (Билефельд) "О некоторых источниках милленниаризма1 в романе "Чевенгур" (3). Исследователь считает общим не только веру в космический масштаб революции, очищающей землю для Царства Божия. Совпадают исторические события и события в романе: анабаптисты в Средние века пытались устроить "Новый Град" в Мюнстере, чешские табориты — "солнечный город", табор, а герои Платонова — Чевенгур. "Странники" Платонова сравниваются со странствующими сектантами, толпы которых бродили по Европе. Документальным обоснованием такого сближения становится предположительное знакомство А.Платонова с книгами А.В.Луначарского "Религия и социализм" (1908-1911) и К.Каутского "Предшественники новейшего социализма".
В.Ю.Вьюгин "Платонов и анархизм: (К постановке проблемы)" (4) отмечает, что обращение писателя к теме анархизма, как в ранней публицистике, так и в художественном творчестве, связано с неудовлетворенностью социалистической теорией. Автор анализирует статью А.Платонова "Анархисты и коммунисты" и роман "Чевенгур", проводит параллели между суждениями
1 Миллекккаризм (латинский эмишалент греческого термина "хилиазм") -вера в "тысячелешее царсгво" бога и пранедников на земле
A.Платонова и теоретиков анархизма — П.А.Кропоткина и М.Штирнера.
Исследователи обращаются к "тайному тайных" Андрея Платонова при всей, казалось бы, невыделенное™ этой темы, ее рассеянности в текстах произведений писателя. С.Г.Семенова в статье "Тайное тайных" Андрея Платонова: (Эрос и пол)" (2, 3) рассматривает схему развития мира, в которой "этапы культуры определяются заботами человека по ограждению себя от стихийных разрушительных сил": "Пол скрыто и явно поместился в центре буржуазной цивилизации; вокруг него завертелись промышленность, искусство, стиль жизни" (3, с.74).
С.Г.Семенова отмечает близость идей Платонова "ноосферному видению, утвердившемуся позднее в трудах
B.И.Вернадского и его последователей", к идеям Н.Ф.Федорова, А.Гастева, Отто Вейнингера. В решении проблемы пола Платонов "подключался к древней традиции, искавшей пути... преображения человека, достижения его бессмертия, невиданного усиления сознания: это в известной степени и Платон с его учением об Эросе, и христианские гностики, и китайские даосы, и восточные тантристы, и, наконец ... идеи "положительного целомудрия" Николая Федорова и "смысла любви" Владимира Соловьева" (3, с.83).
Автор выделяет два типа преобразователей у Платонова. С одной стороны, "особо негармоничные "выродки" обычного природного типа. Душу свою они "заглушили целиком", решительно отказались от женской любви, предельно одиноки, личностно несчастны, забвенны, весьма неприятны для окружающих: неряшливы и угрюмы". "Вторая разновидность типа преобразователя — более мягкая, "зрелая"... Им доступно в своеобразной форме и любовное чувство... Тем не менее вся их страсть — в их идее и деле" (3, с.89). С.Г.Семенова отмечает, что и в реальной жизни тех лет начала культивироваться "творческая сублимация половой энергии" (там же). Автор делает попытку уточнить смысл эротических мотивов в общей системе романа "Чевенгур". Затем в начале 30-х годов в творчестве писателя наметился сдвиг в его отношении к любви и полу; с конца 30-х годов ("детский" период творчества А.Платонова) стали выявляться самые заветные надежды писателя: "Сам способ детского общения с миром словно возвращает на время человечеству те возможности, которые
оно потеряло, выбрав путь... дистанционного отношения к окружающему. Дети... умеют значительно больше взрослых восчувствовать существование вещей и тварей изнутри..." (3, с.126). Поэтому дети идут дальше взрослых в стремлении у самой природы научиться творить себя, "не пожирая чужой жизни". Маленький Афоня говорит, продолжая мысли деда: "Иди домой, дедушка, ты опять, должно, спать захотел: у тебя глаза белые... Ты спи, а когда умрешь, ты не бойся, я узнаю у цветов, как они из праха живут, и ты опять будешь жить из своего праха" ("Цветок на земле").
В статьях С.Г.Семеновой "Философские мотивы романа "Счастливая Москва" (4) и "Влечение людей в тайну взаимного существования...": (Формы любви в романе)" (5) метафизическая разработка Платоновым обозначенной темы рассматривается на фоне русской философии эроса (Н.Федоров, Н.Бердяев, Вл.Соловьев, В.Розанов, П.Флоренский и Л.Карсавин).
Неоднократно предпринимались попытки обратиться к теме "Платонов и религия", "Платонов и вера". Статья М.Любушкиной (Париж) "Идеи бессмертия у раннего Платонова" (2) основывается на публицистических и художественных произведениях писателя 1920-1923 гг., в которых он увлечен поисками бессмертия в будущем совершенном мире: "В этом плане он пытается революционно переосмыслить понятие "Бог" и другие метафизические основы" (2, с. 159). Идея хаоса, которой проникнуты все образы Платонова, определяет мотивы бесконечности, смерти — бессмертия. Автор дает определение понятию "сознание", также ключевому у Платонова: "Сознание — новый Бог человечества, оно и даст человеку возможность выйти из хаоса" (2, с. 166). В конечном итоге, обобщает автор, Христос у Платонова переосмысляется — это "первый человек, с которого началось обожествление всего человечества" (2, с. 167). Анализ ранних произведений приводит к утверждению, что в 1923 г. Платонов уже нашел "свое писательское лицо", "охватывая поэтическим прозрением все, чем жила в это время русская мысль: и богостроительство, и богоискательство, и увлечение самыми последними достижениями науки" (2, с.179).
Среди исследований на данную тему — статья Е.В.Антоновой "Безвестное и тайное премудрости..." (Догматическое сознание в творчестве А. Платонова)" (4). Необычность этой работы состоит в том, что написана она автором, далеким от "скупого практического
разума веры" (слова А.Платонова — "Епифанские шлюзы"), Е.В.Антонова отмечает, что "при безусловном желании говорить о христианстве писателя, исследователь наталкивается на справедливое будто возражение — догматы Православия Андрей Платонов не исповедовал" (4, с.40). Но право на постановку вопроса о "догматическом сознании" дает сам талант писателя, "всеохватность и цельность художнической мысли", "ее равновеликость явлениям всемирной жизни" (4, с.42), недостаточность рационального объяснения описанных Платоновым явлений. Так, видение Назара Чагатаева ("Джан") связывается автором статьи с духовным опытом писателя и возможностью лишь богословского его истолкования. То же можно сказать об "избыточествующем свете", который иногда видят герои: "Прушевский тихо глядел на всю туманную старость природы и видел на конце ее белые спокойные здания, светящиеся больше, чем было света в воздухе. Он не знал имени тому законченному строительству и назначению его... Он еще не видел такой веры и свободы в сложенных камнях и не знал самосветящегося закона для серого цвета своей родины" ("Котлован"). Постоянная тема воды (в контексте религиозных реалий) связывается автором с обрядом крещения; тайна жизни открывается героям на ^неинтеллектуальном уровне; "смертная память" "определяет постоянный угол зрения Платонова при взгляде на мир" (4, с.46). Е.В.Антонова обобщает: "Православная философия и нравственность — основа парадоксальности художественных произведений Андрея Платонова" (4, с.48).
М.А.Дмитровская (Калининград) в статье "...Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в царствие Божие" (5) стремится показать связь мотива бессмертия, звучащего в романах "Чевенгур" и "Счастливая Москва", с "крещением героев водой и Духом. Это может выражаться как связь персонажей с соответствующими стихиями макро- и микрокосма: воздухом (дыханием, ветром) и водой (дождем)" (5, с.122). Автор обращается к рассмотрению мифопоэтических представлений, к анализу романов А. Платонова через церковные обряды и верования.
В статье Е.Касаткиной "Прекращение вечности времени", или Страшный суд в котловане: (Апокалиптическая тема в повести "Котлован")" (4) дано осмысление эсхатологических мотивов и образов в творчестве А. Платонова. К таким мотивам автор относит
беспорядок в смене времен года, дня и ночи, исчезновение солнца, уподобление луны и мух солнцу и птицам (в сцене раскулачивания): "Одна заблудившаяся муха попробовала было сесть на ледяной лопух, но сразу оторвалась и полетела, зажужжав в высоте лунного света, как жаворонок под солнцем" ("Котлован"). Соединение апокалипсиса с коллективизацией обличает "антихристово время", когда "гибель мира становится следствием нарушения нравственного закона жизни" (4, с.183). В повести также отмечаются приемы авангардного искусства и элементы "искусства примитива".
В 1922 г., отвечая на вопрос анкеты, сторонником какого литературного направления он себя считает, А.Платонов писал, что "имеет свое" литературное направление. И тем не менее исследователи творчества писателя ищут разного рода "переклички" и "сближения".
Н.М.Малыгина в статье "Образы-символы в творчестве А.Платонова" (3) обосновывает связь писателя с символизмом. Уделяется внимание "трансформированным почти до неузнаваемости" реминисценциям из Библии. Автор выделяет ряд образов-символов: женщина-мать, дети, невеста, роза, дорога, странствие, "обнаженное сердце" и многие другие. В художественном мире Платонова "положение человека между землей и небом... напоминает основной конфликт искусства символистов" (3, с.169). При этом отмечается, что некоторые мотивы символистов были восприняты Платоновым через эстетику Пролеткульта (таков мотив "растворения" человека в мире). Целостность и единство текста, который составляют произведения А.Платонова, Н.М.Малыгина считает источником символообразования, а "содержание отдельного произведения можно рассматривать как эпизод или вариации единого сюжета" (3, с. 181). Этим единством объясняется символическая многозначность платоновских образов, нарастающая от произведения к произведению. Разработку "единого сюжета", анализ мотивов его образующих Н.М.Малыгина продолжает в статьях "Модель сюжета в прозе Платонова" (4), "Рассказ о многих интересных вещах" в контексте творчества Андрея Платонова" (2), "Роман Платонова как мотивная структура" (5).
Т.Сейфрид (Лос-Анджелес) в статье "Платонов как прото-соцреалист" (3) пишет: "Я бы хотел говорить о взгляде на Платонова, как на писателя, инстинктивно критикующего все "советское с
позиции некоего (квази-) модернизма" (3, с.145). Квазимодернистский подход объясняет самое существенное как в стиле Платонова, так и помогает разобраться в его отношении к соцреализму. Уникальный русский язык Платонова, по мнению автора, основан на переработке сказовых традиций в духе эстетики модернизма. С середины 20-х годов "неправильная" речь персонажей используется не как социальная характеристика, а как троп. Способ порождения новой семантики исследователь сравнивает с модернистским приемом "разрушения синтаксиса".
Круг художественных явлений или писателей, оказавшихся созвучными творчеству А.Платонова, расширяется от исследования к исследованию.
В статье В.Грекова "Необычное в прозе Гоголя и Платонова: ("Фигура фикции" и "миражная интрига" в повести "Котлован")" (3) названная проблема осмысляется в трех планах: герои, обстоятельства, стиль. Начинает автор с анализа формы необычного — категорий "все" и "ничто". Герои Платонова "не только повторяют, но и осознают свою ничтожность по сравнению со всем пролетариатом, с одной стороны, а с другой стороны — по сравнению с партией и первым человеком" (3, с.219). Этот прием, по мнению автора, становится понятен, если сравнить его с "фигурой функции" у Гоголя. Суть ее (по А.Белому) в том, что "в показываемом нет ничего, кроме неопределенного ограничения двух категорий: "все" и "ничто"; предмет охарактеризован отстоянием одной стороны от "все", другой от "ничто" (3, с.219). Но у Гоголя "фигура фикции" используется для характеристики персонажей, тогда как у Платонова — при моделировании пространства и времени, в описании неопределенности жизни героя, его внутреннего мира. Иногда она применяется "и на уровне стиля, и на уровне содержания": "До самого вечера молча ходил Вощев по городу, словно в ожидании, когда мир станет общеизвестен. Однако ему по-прежнему было неясно на свете, и он ощущал в темноте своего тела тихое место где ничего не было, но ничто ничему не препятствовало начаться" ("Котлован").
Автор также рассматривает "миражную интригу" в повести: "Не герои управляют событиями, но люди подчиняются идее й делают именно то, что требует от них эта идея" (3, с.224). В этом состоит особенность "миражной интриги" у Платонова: "Людей
обманывают идеи: они, а не герои... кажутся значительнее, чем есть на самом деле" (3, с.226). Появление медведя-молотобойца — кульминация "миражной интриги".
Хотя "фигура фикции" и "миражная интрига" у Платонова не похожи на аналогичные приемы у Гоголя, но построены они по тем же законам. "Формы необычного — фигура фикции, миражная интрига — необходимы для объединения разных пластов повествования в одно целое" (3, с.229).
В контексте проблематики литературы XIX и особенно XX в. творчество А.Платонова рассматривают следующие авторы: Л.Дебюзер (Берлин) — "Медный всадник", "Что делать?" и роман Платонова" (5) и "Некоторые координаты фаустовской проблематики в повестях "Котлован" и "Джан"; МАбашева (Пермь) — "Пропаду среди всех!": (А.Платонов и сюжет "ухода" в русской прозе XX века)" (5); Б.Соколов — "Счастливая Москва" и "Мастер и Маргарита": Спор о городе" (5) и "Андрей Платонов и Владимир Зазубрин: утопия и реальность" (4); И.Роднянская — "Сердечная озадаченность" (об А.Платонове и Н.Заболоцком) (2); С.Федякин — "Воображаемая логика" Николая Васильева и логика воображения Андрея Платонова" (4); А.Пискунова (Ростов-на-Дону) — "Классическая коллизия ("Моцарт и Сальери") в творчестве Набокова и Платонова" (4), Е.Яблоков — "Царство мнимости" в произведениях А.Платонова и В.Набокова начала 30-х годов" (5) и "Счастье и несчастье Москвы: ("Московские" сюжеты у А.Платонова и Б.Пильняка)" (4); А.Кретинин (Воронеж) — "Трагическое в художественном мире Андрея Платонова и Бориса Пастернака" (6).
В статье Е.Лесина "Судьба персонажей Платонова ("Счастливая Москва" и "Москва — Петушки" Вен. Ерофеева)" утверждается реальность судьбы литературных героев, которые "становятся нарицательными и живут отдельно от их создателей" (5, с.399), "становятсяразличными символами" или "элементарно живут среди нас" (5, с.400). Обосновывается правомерность сближения персонажей Платонова и Ерофеева: их роднит сиротство, сама материя русской жизни XX в. "с явным пониманием всеохватности этого всеобщего сиротства и с четким сознанием всей его трагичности" (5, с.401). Автор статьи отмечает также "одинаковое устройство" персонажей Платонова и Ерофеева: как будто не существует для них реальной жизни — она абсолютно бессобытийна,
но герои не могут ничего изменить. Мечта Венички Ерофеева о всеобщем малодушии может счастливо осуществиться в произведениях А.Платонова, "где не всегда есть место подвигу" (5, с.402). Эти общие черты не случайность, подчеркивает автор, а суть творчества, установкой которого является отказ героев торжествовать. Сближая героев Платонова и Ерофеева, Е.Лесин приходит к выводу, что "всеобщее малодушие и сиротство" — именно эти качества платоновского персонажа оказываются "настоятельно необходимы... путешественнику в Петушки" (5, с.405).
Своеобразию творческого метода А.Платонова, в котором соединились "наиболее яркие приемы поэзии, прозы и драматургии" (5, с.413), этому "трехмерному сплаву" посвящена работа М.Гах "Счастливая Москва" как поэтический текст". В статье отмечается мифологическая наполненность текста, символическое раскрытие тем романа, многомерное построение образов. Проводится анализ грамматических и синтаксических конструкций, таких как смысловая и ритмическая нагрузка конца строки, причастные и деепричастные обороты в конце предложения, "развернутый оксюморон" ("Зал опустошенный долгим весельем, как бедствием"). Автор выделяет поэтические приемы: олицетворение ("пустая, неимущая луна"), "соединение звукового и зрительного восприятия" ("свет гремит", "гулкое пространство"), "говорящие эпитеты" ("засаленное, насквозь прочеловеченное одеяло", "ветер сентябрьской мелкой непогоды"), "поэтическая конкретизация и обновление привычного образа" ("круглый шар головы", "сумка сердца"). И еще одно сближение романа — с поэзией: роман А.Платонова "не втягивает в себя, а выплескивается на нас", так и поэзия "развертывается изнутри навстречу читателю" (5, с.421).
А.Пискунова в статье "Бикогитальность (двоемыслие) в романе "Счастливая Москва" (5) улавливает у А.Платонова "попытку выйтй на новый уровень мышления", на "удвоенние сознания", отмечая при этом и "двузначность" символов, их внутреннюю противоречивость. Автор отталкивается от монолога Самбикина -его рассуждений о " двойственном сознании человека": " Надо проверить еще тысячу раз в эксперименте. Но вполне может получиться, что тайна жизни состоит в двойственном сознаний человека. Мы думаем всегда сразу две мысли, и одну не можем."
Иная точка зрения в статье А.Эпельбоин (Париж) "Двойственное сознание" человека: К проблеме амбивалентности в поэтике А.Платонова". Цель работы: определить, какую функцию принцип двойственности выполняет "на всех уровнях... поэтики" (5, с. 187). Автор обращается к работам немецкого исследователя Х.Гюнтера, который анализирует построение сюжета произведений Платонова вокруг образов-мифов, каждый из которых предстает и как миф, и как его разрушение. В статье рассматривается построение амбивалентного образа на макроскопическом уровне поэтики (на примере образа медведя-молотобойца). Колебание между мифом и его разрушением обнаруживается и на микро- уровне (сочетание слов). Частое употребление "антиномичных терминов" ("терпение любопытства"); "сопоставление семантически далеких терминов" ("Чиклин глядел с удивлением и ожиданием" ("Котлован"); "Девочка смотрела странным обыкновенным человеческим взглядом" ("Джан"); оксюморонов ("...ноги, наполненные твердой нежности"; "Он установил особое нежное равнодушие"; "Равнодушие явной мысли, близкое к наслаждению"). В "принципе противопоставления несовместимых определений мы видим, что значение сочетания слов остается как бы подвешенным, сознательно незавершенным"; "двойственное сознание человека... является не столько "тайной жизни"... сколько тайной языка эпохи" (5, с. 190). Эту тему исследовательница начала разрабатывать в статье "Поэтика разрушения: (Слово и сознание героев Платонова)" (3).
Обратимся также к работам В.В.Эйдиновой (Свердловск). В статье "О динамике стиля Андрея Платонова (От раннего творчества — к "Котловану")" исследовательница определила три периода в развитии стиля А.Платонова. "Закон стиля" раннего Платонова - "закон взаимопревращаемости полярностей" ("почерневшими руками смысл мы сделаем из тьмы" — "Динамомашина"; "Стали мы всеми, все стали с нами, будто в степи у большого костра" — "Много матерей"). Характерные для этого стиля словосочетания "сплавлены" Из элементов, "принадлежащих к различным... языковым планам (отвлеченному — и конкретному, физическому — и духовному...)" (3, с'134). В стиле "вершинных по своей эстетической мощи" книг Платонова "соединение... проявлений бытия преображается в... картину распадающихся связей", контрастные смысловые ряды Превращаются в "словесно-смысловую нелепицу": "Эх!.. — жалобно
произнес кузнец. — Гляжу на детей, а самому так и хочется крикнуть: "Да здравствует Первое Мая!" ("Котлован"). В статье также анализируются различные мо-тивы, речевые формы и "эстетические истоки" стиля А.Платонова.
В исследовании "Счастливая Москва" как модификация стиля и слова А.Платонова: структура подмены" В.В.Эйдинова, развивает тему предыдущей статьи. По ее логике, стиль последнего романа близок "связующему" стилю "Котлована", но на новом уровне: если в "Котловане" "ложные, кажущиеся связи, мнимое единство, сближенные, но не сопрягающиеся... части", то в "Счастливой Москве" "форма искаженной, "подменной" связи", которая реализуется приемом "перевернутой" синекдохи ("целое" замещает "часть") (5, с.222). Этот прием возникает уже в названии романа: имя города становится именем человека.
Знаменательно появление такого современного подхода, который предложил В.Логинов: "Счастливая Москва" с точки зрения компьютерного пользователя" (5). Цель работы — попытка объективной оценки языка романа с помощью компьютерной статистики.
Отметим также раздел "Писатели и критики 90-х о Платонове. Встречи на Тверском бульваре, 25" в третьем выпуске "Страны философов" (5). В разделе публикуются следующие эссе и статьи: О.Павлов "Мы после Пушкина, и — после Платонова", С.Федякин "Со своим словом", А.Варламов "Читательский Платонов", П.Басинский "Самая дорогая вещь Платонова", В.Крапивин "Урок Платонова", А.Цветков "Андрей Платонов — пограничный писатель", В.Фролова "Сказка о Платонове", А.Малышева "Языковой полет над пустотой", В.Былинский "Сияющее солнце Платонова", П.Белицкий "Пространство языка", Л.Кочетков "Другой", М.Петров "99 + 1, или Эссе о Платонове", С.Рудзиевская "Встреча", Т.Семилякина "Напряжение нежности", А.Иванов "Гул жизни", В.Березин "Счастье и страдание", И.Полишук "Современное литературное пространство как постплатоновское пространство".
Начиная с первого выпуска, входят в "Страну философов" работы зарубежных авторов, знакомящие с судьбами наследия А. Платонова за рубежом. Статья исследователей и переводчиков В. 0 Р.Сливовских (Варшава) "Польские судьбы Андрея Платонова" (3) дает представление о трудном пути произведений русского писателя К
польским читателям: издательские трудности, социально-политические события в стране, сопровождавшиеся жесткими "указаниями" и запретами. Итальянская исследовательница и переводчица О.Дискаччати (Милан) в статье "О восприятии Андрея Платонова в Италии" отмечает, что несколько статей, опубликованных в крупнейших итальянских газетах и журналах, "стимулируют распространение творчества Платонова" (4, с.309). М.Йосихара (Токио) в статье "Об отношении между странником и инженером в повестях "Эфирный тракт" и "Котлован" на примере двух повестей показывает, что именно через взаимодействие двух названных собирательных образов "ясно проявляется тема Платонова". Автор отмечает сложность перевода произведений писателя на японский язык, так как в одной фразе "душевное состояние и физическое сердце сливаются в одно целое" (4, с.206).
Список литературы
1 Андрей Платонов: Воспоминания современников: Материалы к биографии. Сб. / Сост. Корниенко Н.В., Шубина Е.Д. - М.: Современный писатель, 1994. - [Т. 1]. - " 496 с. •'
2 Андрей Платонов: Мир творчества / Сост. Корниенко Н.В., Шубина Е.Д. - М.:" Современный писатель, 1994. - [Т. 2]. - 432 с.
3. "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества. По материалам первой Международной научной конференции, посвященной 90-летию со дня рождения А.П.Платонова, 20 - 21 сент. 1989 г. / Под ред. Корниенко Н.В. - М.: Наследие. 1994. - [Вып. 1] - 368 с.
4. "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества. По материалам второй Международной научной конференции, посвященной 95-летию со дня рождения А.П.Платонова, 17-19 окт. 1994 г. / Под ред. Корниенко Н.В. - М.: Наследие, 1995, - Вып. 2. - 336 с.
5. "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества. По материалам третьей Международной научной конференции, посвященной творчеству А П.Платонова. 26-28 нояб. 1996 г. / Под ред. Корниенко Н.В. - М.: Наследие, 1999. -Вып. 3. - 512с.
6. Творчество Андрея Платонова: Исследования и материалы. Библиография. - СПб.: Наука, 1995. -- 359с.
Е.А.Роженцева
