CC BY
92
ФИЛОСОФИЯ: ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ
99.03.001. ДЕЛЁЗ Ж., ГВАТТАРИ Ф. ЧТО ТАКОЕ ФИЛОСОФИЯ? DELEUZE G., GUATTARI F. What is philosophy?/Transl. by Tomlinson H., Burchill Gr. - L.; N.Y.: Verso, 1996. - X, 253 p.
Впервые книга была издана во Франции в 1991 г. Сегодня авторов уже нет в живых - Ф.Гваттари умер в 1992 г., Ж. Делёз - в 1995. Книга является последним результатом их совместной творческой деятельности, длившейся 20 лет. Первые произведения Жиля Делёза, в которых он изложил свое кредо как философа, - «Различие и повторение» и «Логика смысла», вышедшие, соответственно, в 1968 г. и 1969 г., у нас появились в 1998 г. Представленная в этом реферате книга имеет с ними немало точек соприкосновения. Второй автор, Феликс Гаттари, не был философом по профессии, он работал в психиатрической клинике неподалеку от Парижа.
Книга, как отмечают переводчики, является своего рода манифестом под лозунгом «Философы всех стран, созидайте!». Первая ее часть (гл. 1-4) включает очерк о философах прошлого, вторая (гл. 5-7) -посвящена связям философии с наукой и искусством.
Во введении выделяются три основных утверждения авторов: 1) творческое начало философии; 2) греческие ее корни; 3) иллюзорность трансцендентности.
Тезис о философии как творческой дисциплине означает, что философия занимается созданием понятий. Философы не должны принимать понятия как данное, очищать их и отшлифовывать, они должны их творить, выставлять на обозрение и делать убедительными.
«Изобретение» философии в Греции сопутствовало созданию крупных городов как обществ свободных граждан, как арены соперничества во всех сферах деятельности. Необходимость судить о законности притязаний, выбрать достойного из множества претендентов
и вызвала к жизни философию. Одним из главных концептуальных персонажей греческой философии становится «друг». Человек является другом по отношению к тому, что ему не принадлежит, но чем он стремится обладать. Предъявляя свои права на нечто, он сталкивается с другими претендентами, которые становятся его соперниками. Но самое интересное начинается тогда, когда возникает вопрос о друге мудрости, т.е. о законности законов. Философ - и софист, самозванец, и друг: таков созданный Платоном театр, изобилующий концептуальными персонажами.
Философия не является ни созерцанием, ни размышлением, ни искусством коммуникации. Первые два - это иллюзии, господствовавшие в философии в эпохи объективного и субъективного идеализма. Иллюзии порождаются абсолютизацией идей или Бога (как якобы мыслящего существа), ибо трансценденция - ловушка для философии. Третья универсалия - универсалия коммуникации, утверждает господство рынка и информационных средств. Идея западной демократии может восходить к греческим полисам, но философии не делает честь сооружение новых Афин; результатом общения может стать согласие, но не рождение понятия. Философия не сделает вас мудрее, и понятия не дадут вам знания, если вы не создали их сами. Творческая сущность философии -основной постулат этой книги, как и всей философии Делёза.
Анализировать природу понятия (гл. 1) авторы начинают на примере понятия «другой». Они задают ряд вопросов. Всегда ли это понятие вторично по отношению к Я? Если это так, то «другой» является лишь выделенным мной объектом, а если Я признаю его мыслящим субъектом, то объектом становлюсь уже Я. Трудность заключается в постоянном колебании между этими двумя полюсами. Еще вопрос: что происходит в момент появления другого в моем поле зрения, какое положение он в этот миг занимает? В этом случае другой не будет ни субъектом, ни объектом, он требует понятия a priori, и уже из этого понятия извлекаются понятия субъекта, объекта и Я. Субъектов много, поскольку существует другой.
Представим себе следующую ситуацию: спокойное, безмятежное пространство, и вдруг в нем возникает испуганное лицо. Оно предстает передо мной как возможность другого мира, мира пугающего. Эта возможность может выражаться и словами «Я испуган» (независимо от истинности этого высказывания). Выражаемое не существует вне выражающего, и этот мир для меня пока нереален. «Другой», таким образом, может пониматься как выражение возможного мира.
Приведенный пример показывает, как понятия
взаимодействуют друг с другом. Каждое понятие имеет сложную структуру. Понятие другого включает лицо, возможный мир, слова. Эти элементы связаны между собой, что обеспечивает внутреннюю устойчивость (эндоконсистенцию) понятия; связи имеют характер плавного перехода, существуют «зоны соседства», о точках которых нельзя с полной уверенностью сказать, какой из них они принадлежат. Подобного рода связи («подвижные мосты») имеются и между понятиями одной плоскости, они придают им внешнюю устойчивость (экзоконсистенцию).
Каждое понятие имеет свою историю, в которой оно пересекает разные плоскости и встречается с другими понятиями. Но в процессе становления понятие вступает в отношения лишь с понятиями своей плоскости. Понятия одной плоскости поддерживают друг друга и принадлежат одной философии, хотя могут иметь разные истории.
Понятие, являясь объединением перекрывающихся элементов, в то же время есть точка их накопления, конденсации. Эта концептуальная точка движется с бесконечной скоростью, пересекая элементы во всех направлениях. Движение осуществляется мгновенно, поскольку происходит в ограниченном пространстве (понятие ограничено). Таким образом, понятие находится в состоянии мгновенного охвата, обзора своих составляющих, причем это обнаруживается не извне, а изнутри. Оно определяется неразделимостью конечного числа разнородных элементов, пересекаемых точкой абсолютного обзора на бесконечной скорости».
я1
В примере 1 рассматривается созданное Декартом понятие
cogito. Доказательство существования Я Декарт осуществил методом «от противного». Усомнившись в своем существовании, он рассуждал так: я сомневаюсь, следовательно, мыслю, следовательно, существую; я есть мыслящее существо. Таким образом, cogito состоит из трех элементов: Я сомневающееся, Я мыслящее и Я существующее. Как видно из рисунка, начало координат Я является точкой конденсации понятия, а координатные плоскости суть зоны соседства. Поворот трехмерного пространства, переводящий оси друг в друга по циклу (постоянный возврат к сомнению), - «операция разума».
Cogito - первое понятие картезианской философии. Фундамент, на котором оно построено, - плоскость предфилософских, исключающих любые объективные предположения, и она состоит лишь из неявных субъективных предположений типа: каждый знает, что значит «быть» и «мыслить».
В примере 2 («Парменид») показывается, насколько мастерски Платон владеет понятием. Единое было бы первым понятием его философии, но Платон учит совсем не тому, что делает сам: он творит понятия, но считает их представлениями вечных, несотворенных идей. Платон вводит в философию понятие времени - в форме абсолютного предшествования. Мгновенность картезианского cogito устраняет время из философии. «Врожденные идеи» Декарта существуют не до души, а одновременно с ней.
Кантовская критика Декарта заключается в том, что определение «Я мыслю» включает неопределенное «Я существую», и непонятно, как последнее становится определяемым. Посредником в этом Кант делает время, добавляя его в cogito в качестве четвертого элемента. Такое Я пассивно, оно воспринимает собственное мышление как действие, производимое над ним, а не им самим. Мой рассудок - это кто-то другой. «Я есть другой».
Несмотря на размытость контуров понятий, не позволяющую соорудить из них прочную и жесткую конструкцию, они все же образуют целое благодаря гибким «мостам», связям между ними. Пространство, в котором эти связи осуществляются и в котором «живут» сами понятия, называется плоскостью имманенции (гл.2).
Следует остерегаться смешения плоскости с понятиями. Это может привести к тому, что понятия сольются в одно или превратятся в универсалии, утратив свою частную природу. Установление плоскости -отдельный от создания понятий творческий акт. Понятия не определяются плоскостью, их будущий облик зависит также от
действующих в ней концептуальных персонажей.
Плоскость принадлежит предфилософии, поскольку требует внеконцептуального понимания - таково, например, «доонтологическое понятие Бытия» у Хайдеггера. «Пред-» не надо понимать как «существующее до». Плоскость, являясь внутренними условиями философии, не может существовать вне ее.
Плоскость берет в себя то, что присуще мышлению как таковому. Она есть образ мышления, но не в смысле его организации и функционирования или принятого о нем мнения в определенную эпоху, а в смысле, упомянутом выше. Одной из черт классического, «ортодоксального», образа мышления является стремление к истине.
Плоскость пронизана движениями бесконечной скорости, отражающимися и складывающимися друг с другом. Будучи бесконечно протяженной, она дает необходимую для них среду. Задача философии состоит в том, чтобы дать устойчивость, не устранив бесконечности. В отличие от нее наука начинается с введения системы координат и ограничения скоростей.
Греки первыми осознали, что Космосу присущ порядок. Они создали первую плоскость имманенции в образе решета, простирающегося сквозь хаос. Рассмотрению истории философии в отношении способов установления плоскости имманенции посвящен Пример 3.
У Платона вместо того, чтобы устанавливать Единое на плоскости, имманенция сама оказывается ему имманентна, так что другое, трансцендентное Единое накладывается на то, которому имманенция присвоена: формулой неоплатоников всегда было Единое сверх Единого. В христианской философии ситуация только ухудшается: философы должны доказывать, что доза имманенции, вводимая ими в мир и сознание, не компрометирует трансцендентность Бога (Николай Кузанский, Майстер Экхарт, Дж.Бруно).
Начиная с Декарта, у Канта и Гуссерля плоскость имманенции рассматривается как поле сознания. Имманенция приписывается чистому сознанию трансцендентально мыслящему субъекту. Так на месте трансценденции некоего Единого (созерцание) укрепляется трансценденция субъекта (размышление, рефлексия).
Следующий шаг - поле субъекта включает в себя другое Я, другое сознание (коммуникацию). Гуссерль и его последователи нашли крупицу трансценденции в другом, внутри самой имманенции. Таким образом, три вида универсалий - созерцание, размышление и
коммуникация - знаменуют три философские эры - эйдетическую, критическую и феноменологическую. Перед нами долгая история одной иллюзии, заставляющей нас полагать, что имманенция - это тюрьма философа (солипсизм), из которой трансцендентное должно нас спасти.
Попытку восстановить имманенцию в правах делает Сартр (трансцендентность эго). Единственным философом, не шедшим на компромисс с трансцендентностью, авторы считают Спинозу. Они называют его Христом философов, в то время как другие могут претендовать лишь на роль апостолов, более или менее приблизившихся к его тайне.
Далее авторы задаются вопросом о множественности плоскостей и существовании «лучшей» из них. Да, плоскостей с неизбежностью много, поскольку каждая отбирает для себя какое-то семейство бесконечных движений, и каждый настоящий философ проводит новую плоскость имманенции. В то же время каждая плоскость претендует на единственность, исключая все другие - в отличие от научных теорий, которые сосуществуют, объясняя каждая отдельную сторону мироздания. Такое множество плоскостей возвращает нас к хаосу, усугубленному собственными иллюзиями каждой плоскости, «туманом», окружающим ее. Однако альтернатива хаосу - трансценденция.
В примере 4 авторы возвращаются к истории, рассматривая на этот раз ошибку как одно из движений, обыкновенно включаемых в плоскость имманенции. Классический образ мышления понимает под ошибкой совокупность всех отрицательных характеристик мысли - в полном соответствии с тем, что последняя являет собой стремление к истине.
Современный образ мышления делает положительные и отрицательные черты неразличимыми. Мы позволили Ницше убедить нас, что мысль есть созидание, а не воля к истине. Мысль предстает простой «возможностью» мышления, не заботясь о том, «способен» ли к
этому мыслитель. Что должно заставить нас мыслить - этого вопроса касаются знаменитые тексты М.Хайдеггера и М.Бланшо. Насилие над мыслью и борьба с собственной неспособностью низводит ее до животного состояния, сама мысль начинает рычать, визжать, заикаться -смотри произведения Г.Клейста и А.Арто. Это показывает, до какого уровня возросла ныне трудность мышления.
Наилучшая плоскость, плоскость имманенции - это то, что в одно и то же время должно быть мыслью и не может ею являться. Это не мысль, которую мы находим, приближаясь к самому центру мысли,
близость как запредельность, внешность как гнетущее вторжение и обратное им обоим - и тому, и другому (М.Бланшо). Возможно, высший акт философии - обнаружение присутствия не-мысли в каждой плоскости.
Философия не ограничивается двумя описанными элементами. Где-то на полпути между плоскостью и понятиями смутно проступает фигура концептуального персонажа (гл. 3). В случае cogito Декарта (пример 5) это - «идиот», мыслитель, отвергающий стереотипы и формирующий понятия собственными силами (которые, по предположению, есть у каждого). Он обрел статус концептуального персонажа еще у Николая Кузанского, который, таким образом, был близок к созданию cogito.
В другом веке, в другой стране идиот появляется вновь. Это снова чудак, мыслящий сам по себе. Прежний идиот желал той истины, которой мог достичь сам, хотя и усомнившись даже в том, что 3 + 2 = 5. Новый идиот никогда не подчинится этому факту, он стремится к абсурду. Он хочет утраченного, непостижимого, тогда как первый хочет знать, что постижимо, а что - нет, что мы потеряли и что нашли. Это новое противостояние силе застывших понятий обнаружил у Достоевского Л.Шестов, заимствовав также идеи Киркегора, хотя «идиот» Декарта и «Идиот» Достоевского настолько различны, они кажутся связанными незримой нитью - как будто первый должен был потерять рассудок для того, чтобы второй открывал, что потеряет первый, вновь его обретя.
Как правило, концептуальный персонаж остается скрытым, присутствуя в философии неявно. По-другому дело обстоит, например, в диалогах Платона и произведениях Ницше. Но в этих случаях не следует путать концептуальных персонажей с действующими лицами - они могут совпадать номинально, но выполняют разные функции: если последние излагают понятия, то первые участвуют в самом их создании. Концептуальный персонаж не является представителем философа, скорее, наоборот: имя философа - лишь псевдоним его концептуальных персонажей. Платон становится Сократом в тот момент, когда заставляет Сократа стать философом.
Несводимы концептуальные персонажи и к психосоциальным типам, исследования которых проводили К.Зиммель и Э.Гофман (хотя постоянные взаимопроникновения и здесь имеют место). Эти типы в основной массе описываются своим отношением к некоторой территории: чужеземец, изгнанник, прохожий, возвращающийся домой,
местный житель. Хорошо известно, какое значение имеет территория в жизни животных. У человекообразных дело заходит еще дальше: они детерриториализуют передние конечности, отрывая их от земли, и ретерриториализуют на ветви и орудия труда. Человек в течение всей своей жизни претерпевает или производит детерриториализацию и ретерриториализуется почти на всем - памяти, снах, фетишах.
Но, кроме физических и ментальных, существуют духовные территории. Философия неотделима от Родины, о которой равно свидетельствуют врожденное и априорное припоминание. Философ обращается в изгнанника, подвергшегося некоей абсолютной детерриториализации. К какому отечеству призывают мыслитель и художник? Какова связь мысли с почвой?
В примере 6 действуют «рыцарь веры» Киркегора и игрок Паскаля. Паскаль держит пари на существование Бога, но то, что может это подтвердить, то, на что он ставит, - это имманентное существование человека, верящего, что Бог есть. Существование не нуждается в трансцендентных критериях. Образ жизни хорош или плох независимо от добра и зла как трансцендентных величин. Киркегор и Паскаль, заимствовавшие концептуальные персонажи в Ветхом Завете, вполне это сознавали.
В новой плоскости имманенции проблема изменяется. Вопрос уже стоит о человеке, верящем в существование мира - и даже в самую возможность этого существования. Быть может, вера в мир - самая трудная из наших сегодняшних задач. Это есть поиск нового образа существования.
В гл. 4 речь идет о связи мысли с почвой, о связи философии с историей.
В каких условиях возникла греческая философия? Греческий мир располагался одновременно и в достаточной близости, и в достаточной удаленности от восточных империй, чтобы извлечь из этого соседства выгоду, не впав в слепое подражание. Возникла особая среда -множество свободных городов со своими индивидуальными особенностями и курсирующие между ними массы купцов и ремесленников. Эти люди пришли в основном с окраин греческого мира; среди них были и философы. Первые философы - иммигранты, но зародилась философия именно в Греции. Что же эта земля им предоставила? Авторы называют три фактора - среда, друг, мнение: имманентная, избавленная от авторитарности среда, создающая условия для общения; общество друзей - в двойном аспекте, включающем
соперничество; вкус к обмену мнениями.
Отличие государства и города от рода находят, как правило, в том, что они привели территориальный принцип на смену принципу родства. Это не совсем так; правильнее будет сказать, что государство и город детерриториализовали род, заняв его территорию, а затем произвели ретерриториализацию: первое - в сфере власти, второй - в коммерческих кругах. В империи этот процесс осуществляется через трансценденцию, вертикально, свободный же город производит его имманентно, освобождая Автохтона. Именно греческие города допустили имманенцию, без которой нет философии.
В примере 7 рассматривается, каким образом Гегель и Хайдеггер связывают происхождение философии с Грецией. Для Гегеля новым у греков явилось то, что они провели различие между субъектом и объектом. Но объект пока оставался только созерцаемым - этим его связь с субъектом и ограничивалась. Для Хайдеггера грек скорее Автохтон, чем свободный горожанин, и он считает достижением греков различение Бытия и его способов. Греки пребывают в Бытии и обладают его словом. Для обоих Греция была отправной точкой некоей истории, внутренней для Запада, так что философия для них неотличима от своей истории.
С точки зрения авторов, в возникновении философии и развитии понятий отсутствует предопределенность. Рождение греческой философии было результатом случайной встречи друга и мысли; как говорит Ницше, Греция дала философии не корни, а среду. Случайность в истории обусловлена географией; существуют не только физические, но и ментальные ландшафты.
Сравнительный анализ в несколько шутливом тоне французской, немецкой и английской философии проведен в примере 8: грубо говоря, французы - строители и мыслители, немцы - завоеватели и основатели, а англичане - расклейщики афиш и хранители привычек.
Может ли Европа считать себя наследницей греков? Средневековье не представляет собой непрерывного перехода от античности к Новому времени, но капитализм производит фантастического масштаба детерриториализацию - через имманенцию, как и античный город. Это случайное повторение одного случайного процесса, и современная философия связана с капитализмом в той же мере, в какой античная была связана с Грецией.
Абсолютная детерриториализация, которую производит философия, превосходит даже нынешнюю гигантскую относительную детерриториализацию капитала. Современная философия
ретерриториализуется на Греции как на своем прошлом (особенно хорошо это видно на примере немецких философов). Что отличает нас от греков - это то, что у них была плоскость, но не было понятий, мы же, обладая понятиями, ощущаем потребность в подлинной плоскости, отнятой у нас христианской трансценденцией. Автохтон и чужеземец меняются местами.
Ретерриториализацию настоящего философия осуществляет, обращаясь к демократии. Но универсальной модели демократии не существует, все, что есть универсального при капитализме, - это рынок, а рынок нуждается в разнообразии. Именно поэтому, как часто замечают, демократии сосуществуют и идут на компромисс с диктаторскими режимами. Как считает П. Леви, концлагеря нацистов внушили нам стыд быть человеком. Понятие друга претерпело изменения: друзья прошли через тяжкие испытания, поселивши усталость и определенное недоверие друг к другу. Подобный стыд возникает не только в экстремальных ситуациях, мы испытываем его и перед пошлостью и грубостью своего существования, «рыночным разумом», перед ценностями и идеалами нашего времени. Нам недостает творчества, недостает сопротивления настоящему. Третья форма ретерриториализации философии, форма будущего времени - в новом человечестве на новой почве.
В примере 9 речь идет о философском понятии становления. Авторы обращаются к Ш.Пеги и М.Фуко. С их точки зрения, благодаря Канту философия обрела актуальность, перестала созерцать вечность и начала «ставить диагноз» нашего становления - роль, отведенная Ницше философу, которого он называет «врачом цивилизации» или изобретателем нового вида существования.
Обращаясь к науке, авторы подчеркивают, что ее объектом являются не понятия, а функции. Идея функции имеет множество аспектов - это видно из того, как по-разному она применяется в математике и в биологии. Ее автономия относительно понятия проявляется в том, что наука не нуждается в философии для решения своих задач, и, когда объект построен научно, его философское понятие еще нельзя считать созданным.
Существенное различие науки и философии лежит, как уже замечалось во второй главе, в их отношении к хаосу и бесконечности. Хаос характеризуется бесконечной скоростью рождения форм и их исчезновения. Это не пустота, а виртуальность. Философия должна придать ей устойчивость. Наука, в свою очередь, актуализирует виртуальное при помощи референции. Актуализация происходит ценой
утраты бесконечности, фантастического замедления. В числе основных функций - предел, переменная и референция как отношение между ними. Наука работает с системой или плоскостью референции, составленной из всех ограничений, делающих ее способной противостоять хаосу.
Пример 10. Еще греки понимали плодотворность соединения предела и бесконечности (потенциальная бесконечность). Созданная Кантором теория множеств позволила поместить предел внутрь бесконечного в математике. Однако, несмотря на явную попытку Кантора объединить философское и научное понятия бесконечности, различие между ними сохраняется.
В то время как понятие представляет собой единый сплав, наука призвана различать, вместо неразделимости компонент в ней имеет место независимость переменных. То же выявляет и эволюция науки - здесь происходит не наложение пластов, а разветвление путей (что включает обобщение: так, евклидова геометрия становится частным случаем римановой).
Вместо концептуального персонажа философии в науке действует пристрастный наблюдатель. Его роль - в том, чтобы ощущать и испытывать действительность, но это не ощущения ученого, наблюдающего природу. Ощущения ближе к изучаемым вещам, чем к их испытывающему субъекту. Наблюдатель и персонаж обращаются в свои ощущения, становясь атрибутами функций и понятий. Существует сходство в стремлениях науки и философии: в обоих случаях решение задачи предполагает не ответ на вопрос, а коадаптацию элементов соответственно «вкусу».
Назначение логики - превратить понятие в функцию (гл.6). Для этого требуется особый вид функции - высказывание, например, «х есть человек». Здесь явно присутствует отношение соответствия или зависимости, которое и определяет функцию. Можно определить понятие простым перечислением, задав множество объектов, подпадающих под понятие; иными словами, указав значение истинности высказывания для каждого объекта. Этот теоретико-множественный подход был развит Б.Расселом и Г.Фреге.
Парадокс лжеца показывает, что высказывание не может ссылаться на себя - самоссылочность понятия теряется. Теоремы Геделя лишают понятие устойчивости: первая говорит об отсутствии экзоконсистенции, утверждая существование высказываний, истинность которых не может быть установлена в рамках системы; вторая отрицает эндоконсистенцию, предлагая в качестве одного из таких высказываний
утверждение о непротиворечивости арифметики. Таким образом, философское понятие, становясь пропозиционным, утрачивает большую часть своих свойств.
Все типы высказываний являются проспектами, т.е. несут информационную нагрузку, применяясь лишь к уже сложившемуся положению вещей. Логика, так же, как наука и религия, парадигматична, ее парадигма - признание истины. Тем не менее она устанавливает образ мышления, отбирая из всех конечных движений науки наиболее краткое; вопрос заключается в его ценности. Чтобы вновь обрести силу творения, необходимо пойти вспять по этому пути.
Заменяя понятия функциями, логика предполагает, что наука уже имеет дело с понятиями первой зоны - функциями положения вещей. Сама она дублирует эти понятия понятиями второй зоны. В каком же виде допускается сюда философия, какого рода понятия образуют третью зону? Один из возможных инструментов - теория нечетких множеств, но, по правде говоря, теоретико-множественный подход надоедает уже и математикам. Философское понятие нуждается в «принадлежности» не множеству, а субъекту и выступает как функция пережитого. Оно принимает облик высказывания, находя выражение в мнении, и основывается на связях между внешней перцепцией как состоянием субъекта и внутренней аффекцией как его переходом из одного состояния в другое (экзо- и эндореференция).
Такая подмена дает нам концепцию «популярной философии», выдвигаемую западной демократией. Философия превращается в обмен мнениями за обеденным столом: на стол подают сыр, и один из гостей замечает, что он подпорчен; у него завязывается спор с другим, которому сыр нравится. Любая дискуссия базируется на извлечении одного качества (например, подозрительный запах) и отождествлении отдельного субъекта с обобщенным (например, обществом людей, ненавидящих сыр). Философские споры сегодня нередко напоминают споры о сыре.
Пример 11. Греки противопоставляли знание мнению, оставляя последнее софистам и риторам. Но философы не могли полностью отказаться от мнения, в диалектике «верное мнение» играло существенную роль и не противопоставлялось знанию. Борьба шла не между знанием и мнением, а за верное мнение. Критерии последнего у платоников: качество, которое есть проявление Прекрасного, общий субъект - человек, вдохновленный «Благом». Но этот страстный поиск приводит к апории, выраженной в «Теэтете»: знание должно быть
трансцендентно, отдельно от мнения, чтобы сделать его верным, и оно же должно быть имманентно мнению, чтобы быть верным как мнение. Греческая философия остается привязанной к древней Мудрости, требующей трансценденции.
Сегодня феноменология берет на себя похожую задачу, кладя в основание Прекрасное искусства и исторический процесс формирования человечества. Мнение становится набором клише и ярлыков, мнением большинства. Как и в апории платоников, феноменология никогда так не нуждается в «строгой науке», как в тот момент, когда предлагает нам от нее отказаться.
В примере 12 речь идет о теории непрерывного спектра между функцией и понятием.
Функции положения вещей (научные высказывания) составляют первую зону проспектов или функций. Извлекаемые отсюда вещи или индивидуальные тела становятся аргументами функций второй зоны или логических высказываний. В третьей зоне находятся функции перцепций и аффекций, или мнения. Таковы последовательные этапы на пути, нисходящем от виртуального к актуальному. Однако, возвращаясь назад к виртуальному, мы движемся по другой линии. Мы приходим не к хаотическому виртуальному, а к устойчивому - к событию. Событие актуализируется в положении вещей, но у него есть сторона, при актуализации остающаяся в тени. Событие может казаться трансцендентным, поскольку обозревает положение вещей, но на самом деле оно - чистая имманенция. Наиболее глубоко исследовали событие Пеги и Бланшо.
Актуальная система, или положение вещей, принадлежит времени между двумя мгновениями. Открывая виртуальное, мы не найдем событие в пространстве между двумя точками или во временном промежутке. Время события - мертвое время, бесконечное ожидание. Однако событие, само будучи составлено из неразделимых вариаций, неотделимо и от положения вещей, реальности пережитого, в которой оно актуализировано, т.е. включено в положение вещей; событие деактуализируется, когда мы его оттуда извлекаем, формируя понятие. Это не движение в разных направлениях по одному и тому же пути, это две линии, которые нельзя, однако, разорвать.
В гл. 7 авторы обращаются к искусству. Оно не зависит ни от материала, ни от зрителя или слушателя, ни даже от создателя. Произведение искусства представляет собой комплекс ощущений, соединение перцептов и аффектов. Порой бывает трудно сказать, где
кончается материал и начинается ощущение. Сходство рождается именно из восприятия материального. Но, даже если через несколько секунд материал рассыплется в прах, ощущение длится вечно, более того, оно обладает вечностью уже в эти секунды. Смесь материалов - то, что в науке определяет положение вещей, - не может быть спутана с комплексом ощущений.
Суть перцепта выражена в загадке Сезанна: «Человек должен отсутствовать и в то же время быть весь внутри ландшафта». Как может человек отсутствовать, как ландшафт может быть независим от авторских перцепций? Дело в том, что речь здесь идет не о восприятии-перцепции со стороны человека, а о его вхождении в ландшафт, его нечеловеческом становлении: кит Мелвилла, город Вирджинии Вульф, подсолнух Ван Гога. Мы не можем сохранить для себя минуту, не став этой самой минутой, говорит Сезанн. Это нечеловеческое становление и есть аффект, ландшафт без человека является перцептом.
Литература находится в наиболее двусмысленных отношениях с пережитым. Господствует заблуждение, что роман может быть простым описанием реальности, созданным из перцепций и аффектов, и быть составленным из противоположных мнений персонажей, включенных в единый обширный поток мнения автора. Художник, в том числе писатель, выходит за рамки перцепций и аффектов. То, что он видит, слишком велико и невыносимо, обстановка и персонажи обычной жизни восходят к его видению вместо того, чтобы ему погружаться в нее. А.Бергсон описывает литературное творчество как визионерскую способность, отличную от воображения, и могущую создавать богов и героев.
Искусство взывает к будущему человечеству. Писатель использует слова, изобретая новый синтаксис, и заставляет обычную речь запинаться, дрожать, переходить в крик или песню. Подобно этому музыка и живопись извлекают из звуков и красок новые гармонии, возвышая их до песни Земли или крика человечества.
Искусство не имеет ничего общего с риторикой. Эстетические фигуры - это ощущения: ландшафты и лица, видения и становления. И они отличаются от концептуальных персонажей философии, хотя могут переходить друг в друга как, например, Заратустра. Становление в искусстве - не то же самое, что становление в философии. Это бесконечное становление другим (оставаясь при этом самим собой). При концептуальном становлении событие избегает того, что оно есть.
Феноменология считает ощущения априорным материалом,
возвышая понятие плоти над понятием пережитого, и тем самым сближается с искусством. Плоть, живое тело в живописи участвует в создании ощущения. Но тело чересчур неустойчиво, и устойчивость ему должны придать рама картины или жилое помещение. Дом определяется набором различно ориентированных плоскостей, обрамляющих тело -стены, пол, двери, окна. Кроме того, существует третий элемент - космос или вселенная. Дом сообщается с ландшафтом через окна, и даже самый закрытый дом открыт во вселенную. Крайнее проявление этого элемента - одноцветная плоскость, расцвеченная пустота. Это не просто фон, это момент рождения живописи, перцепт, возникающий выше минимума пустоты и ниже максимума понятия. Отличительный признак великого художника - уважительное отношение к краскам и плоскостям картины. Одноцветная плоскость открывает нам дом или тело - она покрывается букетиками цветов, намекая на рисунок обоев, и человеческое лицо возникает на этом фоне - автопортрет Гогена, написанный им для Ван Гога.
Возможно, живопись возникает уже у животных, вместе с созданием территории. Любая территория или жилище объединяет не только пространственно-временные, но и качественные плоскости или сечения, например, песню и оперение птицы. Она пересекается также с территориями животных других видов. Кроме контрапункта собственной песни, птица присоединяет свой голос к голосам других птиц. На паутине паука уже имеется призрачное изображение мухи. После смерти моллюска рак-отшельник делает его раковину своим жилищем. Но не одни эти мелодические соединения составляют природу, нужна еще симфоническая плоскость композиции, открывающая территорию космическим силам. Природа схожа с искусством этим вечным сочетанием двух живых элементов: дом и Вселенная. Искусство начинается с дома - первым искусством была архитектура (Б.Каше). Она располагает на плоскости композиции геометрические тела, создавая мир до человека, хотя и построенный человеком. Но явление обрамления сопровождается обратным процессом, дом-территория открывается в город-космос. Так же картина покидает свою рамку, открываясь в плоскость композиции.
Эти элементы присутствуют и в литературе. Важны не мнения персонажей, а контрапункт, который они составляют; теория Бахтина говорит о сосуществовании этих многоголосых связей с симфонической плоскостью композиции, Пруст демонстрирует это наиболее явным образом.
Пример 13. В музыке рамка воплощена с еще большей силой. Мелодия, мотив и тема, последовательно развивая одноголосие в полифонию, образуют территорию звука. Наиболее важное явление в музыке: замыкание территории сопровождается возможностью все большего ее раскрытия в безграничную плоскость композиции. И чем сложнее построение, тем сильнее это проявляется - от строгой формы сонаты к свободе композиционных этюдов Шопена, Листа и Шумана, к Вагнеру и Дебюсси, к современным композиторам.
Композиция и еще раз композиция - единственное определение искусства. А именно, композиция в эстетическом плане, которую нельзя путать с техникой, работой с материалом. Техника индивидуальна, но на первом месте стоит работа с ощущением. Авторы рассматривают два применявшиеся в разное время приема живописи маслом и показывают, как ощущению уделяется все большее внимание - материал переходит в ощущение вместо того, чтобы его воплощать.
Искусство, наука и философия объединены одной целью -противостояние хаосу. Различие их подходов к решению этой задачи было продемонстрировано: философия стремится избежать хаоса, придав бесконечному устойчивость; наука отказывается от бесконечного; искусство же создает конечное, которое возвращает нас к бесконечности. Искусство уделяет борьбе с хаосом меньшее внимание, чем борьбе с другим общим для трех дисциплин врагом - мнением, для чего оно даже заимствует оружие у первого врага. Искусство, наука и философия - три лика мысли, три ее проявления. Ни одно из них не могло возникнуть раньше других, и поэтому ни одно нельзя возвышать над другими.
И.В.Изместьев
