CC BY
44
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ
ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ , ~
__Ш\
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СОЦИОЛОГИЯ
СОЦИАЛЬН
; х)
^ТАРНЫЕ
НАУКИ
СЕРИЯ 11
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
1999-2
издается с 1991 г. выходит 4 раза в год индекс серии 2.11
МОСКВА 1999
СОЦИОЛОГИЯ И ПОСТМОДЕРНИЗМ
99.02.009-012 ТЕОРИЯ ДИСКУРСА ЛАКАНА: СУБЪЕКТ, СТРУКТУРА И ОБЩЕСТВО. (Сводный реферат).
99.02.009. АЛКОРН М.У. СУБЪЕКТ ДИСКУРСА: ПРОЧТЕНИЕ ЛАКАНА В (И ВНЕ) ПОСТСТРУКТУРАЛИСТСКОМ КОНТЕКСТЕ. -C.I9-45.
99.02.10. МИЛЛЕР Ж.А. "ПРЕДЕЛ" С.74-87.
99.02.011. АНДРЕ С. ИНАКОВОСТЬ ТЕЛА.-С.88-104.
99.02.012. БРЭЧЕР М. О ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ И СОЦИАЛЬНЫХ ФУНКЦИЯХ ЯЗЫКА: ЛАКАНОВСКАЯ ТЕОРИЯ ЧЕТЫРЕХ ДИСКУРСОВ. - С. 107-128.
Lacanian theory of discourse: Subject, structure, a. society / Ed. By Bracher M. et al. - N.Y.; L., 1994. -vii, 229 p.
99.02.009. ALCORN M.W. The subject of discourse: Reading Lacan through (and beyond) Poststructuralist context, pp. 19-45
99.02.010. MILLER J.-A.Extimite, pp. 74-87
99.02.011. ANDRE S. Otherness of the body, pp. 88-104
99.02.012. BRACHERM. On the psychological and social functions of language: Lacan's theory of the four discourses, pp. 107-128
Сборник статей посвящен интерпретации проблем языка, субъективности и общества в теории Жака Лакана. Общей темой для всех авторов является анализ того, как язык взаимодействует со структурами субъективности и одновременно конституирует их, как при этом он порождает не только специфические отношения и поведение, но и социально значимые последствия.
Книга включает в себя три части: первая — "Реальное и субъект дискурса", в противоположность постструктуралистской посылке, анализирует, как язык субъекта взаимодействует с несимволизируемой реальностью, которая включает как измерение собственного тела, так и аспект внешнего мира. Теория дискурса, с точки зрения автора вступительной статьи Марка Брэчера, предлагает уникальные возможности для понимания как конститутивной, так и трансформативной функций дискурса в человеческой деятельности. Лакановская формулировка того, что можно назвать "круговой каузальностью между символическим и реальным" позволяет объяснить, как субъект создается дискурсом и
в то же время сохраняет способность к сопротивлению. Вторая часть "Структуры дискурса и структуры субъекта" рассматривает, данную проблему с точки зрения патологической и терапевтической ролей особых структур дискурса. Лакан осуществляет синтез категорий дискурса с категориями психологии в единую модель. Этот синтез объясняет, как определенный дискурс или текст воздействует на человека, который либо производит, либо воспринимает его. Статьи последней части "Дискурс и общество" выявляют роль дискурса в применении силы, порождаемой такими социальными феноменами, как тоталитарный терроризм, религиозная вера, образование и бандитизм.
Сколь серьезно было влияние теории Лакана на понимание политического значения дискурса, пытается продемонстрировать М. АЛКОРН 09 в статье "Субъект дискурса: Прочтение Лакана в (и вне) поструктуралистском контексте". Прежде всего, автор выявляет важные различия между формулировками Лакана и постструктурализма в вопросе отношения между системами дискурса и индивидом. Уникальность Лакана как теоретика дискурса состоит в том, что он синтезирует идеи на пересечении двух совершенно различных концепций субъекта — психоаналитической и постструктуралистской.
Центральный вопрос, разделяющий обе теории, сводится к смыслу последней части, следующей за сушес1вительным "субъект" во фразе "субъект дискурса" ("subject of discourse"). Как именно субъект соотносится с дискурсом? Структуралисты и постструктуралисты утверждают, что субъект создается дискурсом, порождается из дискурса и по существу эквивалентен дискурсу. Субъект есть вторичное производное, иллюзорное следствие взаимодействия дискурсов, т.е. акцент делается на второй части фразы "дискурса". Дискурс, в свою очередь, содержит, манипулирует, сочиняет субъекта, точно так же, как во фразе "игрушка из дерева" ('puppet of wood"), где дерево описывает сущностную природу игрушки.
Это понимание отношения субъекта и объекта односторонне, считает Алкорн. Чтобы изучать эти отношения, необходимо исследовать те дискурсивные системы и механизмы, которые полагают, представляют — т.е. содержат субъекта. Согласно психоаналитикам, не дискурс "содержит" субъект, но именно
субъект в определенном смысле "содержит" дискурс. Здесь примат отдается существительному "субъект". Дискурс принадлежит, вырабатывается и "содержится" субъектом, как во фразе "корзина яиц". Т.е. не дискурс оперирует субъектом, а субъект оперирует дискурсом.
Центральная проблема при изучении Лакана состоит в том, что большинство школ склонно относить его к одному из полюсов субъектно-дискурсивного отношения и игнорировать другой полюс. Структуралисты и постструктуралисты игнорируют те специфические функции дискурса (описываемые
психоаналитиками), которые, находясь внутри субъекта-системы, оперируют языком. Психоаналитики, соответственно, игнорируют дискурсивные системы (описываемые структуралистами), которые, находясь вне субъекта, сочиняют и представляют субъекта. Лакановскоя же позиция включает (и трансформирует) обе формулировки субъектно-дискурсивных отношений.
Интерпретировать Лакана с односторонней позиции либо постструктурализма, либо психоанализа, используя выборочные цитаты, довольно легко. Лакан часто противоречит себе. Эти противоречия обычно обнаруживаются в процессе мышления, поиска лучших метафор или сравнений, освещающих саму субстанцию его мысли. "Вопрос смысла приходит с речью", — говорит Лакан и, настаивая на отличии языка и речи, подчеркивает эту мысль драматичным и внутренне противоречивым утверждением: "Языком ничего нельзя добиться" (с. 23). Однако отречение от языка есть привилегия речи, того, чем обладает исключительно человек. И речь производит смысл только потому, что она есть язык, образуемый функциями субъекта (subject-functions).
Конечно, во многих отношениях. Лакан постструктуралист, его понимание языка является центральным в его системе. Однако он постоянно подчеркивает, что занят не формулировкой догм, а процессом мышления. Он не дает готовую науку, устойчивый когнитивный продукт пытаются произвести его последователи, обобщая и упрощая его учение.
Лакановская теория субъекта предлагает выход из тупика, возникающего в споре между фрейдистами и постструктуралистами. Согласно его подходу, отношения между дискурсом и субъектом
двусторонни. Субъект оперирует дискурсом и дискурс оперирует субъектом. "Это диалогическое взаимодействие между функциями субъекта, формирующими дискурс, и социальными силами, образующими первоначальную матрицу дискурса, очень важно для понимания особой природы речевых продуктов" (с. 27). Такая модель предполагает, во-первых, что существуют особые функции субъекта (например, подавление), которые всегда могут отклонить и придать идиосинкратическую форму социальному дискурсу, поскольку внутри человеческого "я" взаимодействуют компоненты этого "я", производящие дискурсивные эффекты. Во-вторых, мы должны исследовать разнообразные функции дискурса (такие, как идеология, знание, нарциссизм, повторение), которые оперируют субъектом, поскольку субъект взаимодействует в дискурсивном сообществе. Огромным упрощением является попытка представить эти функции дискурса в общих выражениях, с точки зрения некоего автономного эго, которое определяет себя через дискурс.
Подобно постструктуралистам, Лакан "растворяет" субъекта, который обнаруживает, что его разнообразными функциями оперируют "безличные системы". Этот субъект лишается своего статуса "хозяина" смысла. Однако лакановский субъект это не просто лингвистический конструкт, иллюзия, производимая эффектами языка. Субъекты, в отличие от человеческих тел, — гипотетические феномены. Выявление их присутствия всегда будет следствием систем веры. Лакановскос объяснение субъекта по сути есть очень точное объяснение смысловых эффектов, производимых "безличными" субъект-функциями и субъект-компонентами. Важно, однако, то, что хотя лакановский субъект исчезает в одном смысле, он не исчезает — в другом.
Исчезает он в том смысле, что частный компонент (долго идеализируемый психоанализом), эго, больше не может претендовать на роль контролера компонентов и функций "я". Исчезает он и в том смысле, что человеческая природа детерминируется не универсальной "внутренней природой", а историческими, социальными и лингвистическими силами. Вместе с тем, лакановское понимание субъекта, как состоящего из разделенных и самоотчужденных компонентов и процессов, не редуцирует или обесценивает, как и не элиминирует значение или феноменальный характер субъекта.
Лучшее определение лакановского субъекта — "тот, кто страдает" (учитывая психоаналитическую практику самого Лакана). Лакан постоянно говорит людям о психоаналитической драме субъекта. Этот субъект "децентрализован", но этот же децентрализованный субъект есть и фокус лакановского теоретического проекта. Его интересуют обороты речи и то, как речь, создавая системы желания и идентификации, движет субъектом. С одной стороны, этот анализ является в высшей степени теоретическим: Лакан использует все концептуальные ресурсы, сформулированные постструкгурализмом. Но, с другой стороны, он крайне практичен. Как аналитик он "сталкивался" с субъектами, которые сопротивлялись, отвергали и перемешивали лингвистические эффекты, что заставляло его видеть субъекта гораздо более активным и сопротивляющимся, чем субъект, формируемый постструктуралистской мыслью.
Именно потенциал сопротивления придает лакановскому субъекту больший вес. У постструктуралистов субъект есть пассивная сущность, конституируемая участием в социальном языке. Идея сопротивления ставит под вопрос эту пассивность, и подчеркивает уникальную способность субъекта отвергать или деформировать социальные директивы. Субъект (как дискурсивная система) свободно "вращается" вокруг одних самоопределяющихся дискурсивных паттернов, сопротивляется другим дискурсивным паттернам, которые порождают конфликт: он сопротивляется как политическому, так и психоаналитическому влиянию. Обе формы сопротивления свидетельствуют об активной попытке воздействовать на манипулирующие эффекты дискурса. Поэтому субъект есть дискурсивная система со своими особыми свойствами — система, побуждаемая специфическими субъективными функциями.
Субъект имеет свою особую судьбу, отчасти потому, что он использует язык своим особым способом. Работа аналитика состоит в том, чтобы внимательно прислушаться к этому особому языку. Акцент Лакана на "абсолютно особом" характере языка субъекта и "особом" характере судьбы субъекта означает, что каждый субъект имеет свойства, которые некоторым образом "принадлежат" ему или "содержатся" им. Эта абсолютная особенность языка субъекта соотносится с тем, что риторики называют "стилем" или "голосом".
Кроме того, эта особенность речи соотносится с различными психоаналитическими феноменами: желание, повторение, сопротивление и травма — симптомы, уникальным образом определяющие каждого субъекта. "Таким образом, сама по себе субъективность есть индивидуальный процесс субъективных функций, которые при особых условиях изменяют, избирают и записывают дискурс большого мира социального взаимодействия" (с. 52).
Каждый субъект, по Лакану, обладает уникальными чертами, постоянно изменяющимся в своей уникальности, но изменяющимся в соответствии с определенным паттерном, который содержит субъект. Субъект имеет особую судьбу, определяемую специфичными только для него "данностями". Это фиксированное историческое измерение субъекта объясняет его потенциал к сопротивлению, потому что оно объясняет относительно неизменную природу "паттерна идентичности" (идеалы и ценности).
Хотя субъект у Лакана существует в состоянии саморазделенности, эта саморазделенность не случайна, а представляет собой организованный и повторяющийся паттерн, который нелегко изменить и в который очень трудно внедриться дискурсу. Оказывается, что субъекты обладают огромными ресурсами для идеологического и психоаналитического сопротивления.
Анализируя всю сложность отношений между сопротивлением и субъектом, Алкорн рассматривает две различные формы сопротивления. Например, можно сопротивляться "плохой" идеологии, а можно сопротивляться знанию того, что идеология плоха. Эти два примера сопротивления принципиально различны: первый случай (политическое сопротивление) мотивируется знанием и самосознанием, второй вариант не использует знание для освобождения от страдания, субъект фактически отвергает знание, чтобы продолжать страдать, он сопротивляется знанию. Последний случай сопротивления мотивируется главным образом подавлением, вызываемым психологическими силами, которые структурируют человеческую субъективность.
Анализ двух моделей сопротивления ставит трудные вопросы об отношении между знанием и субъективностью. Именно Лакан
объясняет, как субъект может сопротивляться идеологии на основе знания, и в то же время, как субъект может подвергаться воздействию социального дискурса. Лакан описывает субъекта как систему, чей дискурс "внутри" формируется из материала внешнего поля дискурса. Эта система (субъект) имеет пористую границу, "сдерживающую" (в различных слоях структуры) дискурс, который проникает в нее. При этом особое внимание уделяется специфической организации дискурса внутри субъекта, которая создает субъективную уникальность.
Эта уникальность происходит из двух источников. Случай и биологическая структура человеческого организма определяют, какие именно дискурсивные конфигурации проникают в человеческий субъект. Лакан указывает, что "язык тотально обременен нашей историей". Однако субъект уникален не просто в результате случайных столкновений с социальным "другим", но и в результате способа, которым его уникальная субъективность направляется на социальное взаимодействие и обрабатывает его. Субъект комбинирует и модифицирует дискурсивные компоненты в соответствии с разнообразием процессов. Эти процессы дискурсивной комбинации и модификации порождаются разнообразньми функциями субъекта — желанием, подавлением, символическим, воображаемым, реальным — которые оказываются специфическими для каждого субъекта. Субъективные функции производят особенность дискурса — тот единственный стиль, который характеризует субъекта.
Уникальность лакановского субъекта определяется отчасти и тем, что он понимается как дискурсивная структура, заселенная биологическим организмом. Биология направляет и "оперирует" набором ролей для дискурса. Например, в отличие от машины, в человеческом теле определенного рода дискурсивное противоречие может вызывать конфликт и страдание. При этом для человека страдание есть не система дискурса, а особый дискомфортный способ субъективности, часто имеющий биологические последствия. Последствия дискурсивного конфликта (страдания) можно, например, видеть, когда определенные части тела не способны функционировать. В политике результаты дискурсивного конфликта проявляются другим образом: когда одна социальная группа ведет войну, настоящую или метафорическую, с другой
группой. Эти конфликты существуют не потому, что дискурсивные системы порождают просто конфликт, а потому, что дискурсивные системы, населенные биологическими телами, порождают конфликт в соответствии с логикой, свойственной исключительно природе субъективности.
Сопротивление — исключительно важное понятие в этом контексте, потому что субъект вовлечен как в политическое, так и в аналитическое сопротивление, чтобы сдерживать биологический конфликт и страдание. Сложное отношение между политическим и психоаналитическим типами сопротивления дает предпосылки для понимания идеологии. Последняя обладает наибольшей силой не через свою способность производить унитарное значение, но через способность управлять подавлением и тем самым сдерживать конфликт. Идеологии способны представлять страдание как кажущееся желанным, потому что они имеют стратегии для вызывания аналитического сопротивления знанию. Они работают, вызывая импульс к подавлению знания и сопротивлению ему, и порождают форму субъективности, в которой нежелаемые условия кажутся сносными, приятными или неизбежными.
Лакан, в отличие от фрейдистов и постструктуралистов, объясняет, и то как субъект может сопротивляться идеологии на основе знания, и то, как субъекты социально конституируются знанием. Чтобы понять это противоречие, Алкорн предлагает рассмотреть, что в лакановском понимании значит "субъект содержит дискурс". В зависимости от способа восприятия дискурс может "содержаться" субъектом двумя разными способами. Дискурс может присутствовать в памяти как свободно плавающая "упаковка", не воздействующая на другие дискурсивные содержания внутри системы личности. Это просто единица памяти, не участвующая в конституировании субъекта, и которая может быть рано или поздно забыта. Однако она может быть именно забыта, но не подавлена. Дискурс, оказывающий более серьезное воздействие на субъект, есть нечто, не просто содержащееся в "я", а то, что структурирует "я". Дискурс взаимодействует с субъект-компонентами, придавая им особую форму и вызывая особые последствия. В этом случае, как опыт, так и общая природа субъекта меняются по мере того, как я-компоненты, реагируя на дискурс, начинают работать по-новому. Легко увидеть идеологическую силу
этих компонентов. Особое содержание их всегда уже детерминировано до рождения субъекта.
Субъект, однако, структурирован через саморазделение, и потому никогда не может быть одной вещью и никогда не является эквивалентом определенной организации знания. Это система, на которую воздействуют множество внутренних агентов и которая структурируется различными подуровнями организации. Все эти компоненты формируют систему, но они никогда не синтезируются и не гармонизируются полностью. Так как знание может содержаться различными способами и в различных "слоях" внутри субъекта, оно легко может создавать конфликт. Наличие конфликта внутри субъекта дает ему возможность содержать дискурсивный материал, который не просто отражает социальные дискурсивные системы, позиционирующие субъект. Конфликт участвует в создании оригинального дискурса, и многие специфические функции субъекта могут влиять на эту оригинальность. Дискурс, привнесенный в систему-я, фильтруется, внутренне перерабатывается и организуется как результат бессознательных функций подавления и желания, направленных на внешний дискурс. А поскольку различные дискурсивные системы внутри субъекта конкурируют между собой за влияние на субъекта, возникает конфликт. Эти функции производят несоразмерные дискурсивные структуры, тем самым порождая оригинальные смысловые эффекты, которые могут иметь социальные и личностные последствия.
Это знание, всегда глубоко укорененное в опыте конфликта, может быть как политическим, так и психоаналитическим. Модели конфликта могут не только производить уникальный дискурс, но и формировать внутри субъекта дискурсивные компоненты, которые не отражают существующие социальные и идеологические структуры. Они производятся симптоматической природой субъекта, поскольку эта "субъективная функция" взаимодействует с материалом социального дискурса. При этом сам субъект может занимать различные позиции относительно дискурса. Лакан выявляет четыре дискурсивные системы: дискурс университета, дискурс мастера, дискурс истерика и дискурс аналитика. Все они являются отражением возможных ориентаций субъекта относительно структуры своего я.
Таким образом, лакановский субъект может как производить самого себя, так и быть источником социальных знаков. Этими знаками никогда нельзя полностью управлять или контролировать их. Но их можно производить. Эти лакановские идеи могут иметь далеко идущие последствия для понимания идеологии и риторики. Конфликтные дискурсивные процессы внутри субъекта постоянно угрожают распутать структурное единство социального дискурса. Если конфликты, которые вызывают такое распутывание, могут быть "проговорены" и если они риторически эффективн ы (т. е. если они деформируют или рекомбинируют дискурсивные системы внутри субъекта таким образом, что видоизменяют субъективность в соответствии с желаемым паттерном), их можно сохранить, идеализировать и "перенести" другим. Для обобщения, сохранения и идеализации этих субъектно произведенных текстов могут быть сформированы целые институты.
Алкорн соглашается с марксистами в том, что идеология не может быть создана из ничего единичным субъектом. Но субъекты, побуждаемые интернализацией социального конфликта и страдая от отдельных случаев дискурсивного противоречия, могут быть источником новых идеологических конструкций. И формулируются эти конструкции на уровне индивидуального биологического субъекта в соответствии с индивидуальным стилем и симптомами этого субъекта. Определенные компоненты субьекта, мотивируемые желанием, могут быть направлены на производство идеологии. Эти интенции могут даже дос гичь желаемых результатов, хотя и никогда не гарантируют их Речь, например, поскольку она произносится субъектом, не обеспечивает единства и чистоты таких интенций, потому что субъект никогда не "содержит" дискурс полностью, а дискурс никогда полностью не "содержит" субъекта.
Статья "Предел " Жака-Алена МИЛЛЕРА (2) продолжает тему исследуя парадоксальные отношения между субъектом и "другим, которые включают в себя отношение языка к тому, что не есть язык, т.е. символического к реальному. Эти отношения — наиболее интимная часть личности (опевеЮ, которая одновременно парадоксальным образом являясь чем-то чужим и другим по отношению к личности, играет, согласно Миллеру, решающую роль в таких явлениях, как религиозная вера и расизм.
Термин extimacy, который Лакан использует по аналогии с intimacy (интимность, близость, сокровенность), встречается несколько раз в его "Семинаре". Он используется Лаканом для обозначения реального в символическом. Имеющее латинский корень, слово intimacy представляет своего рода попытку с помощью языка достичь глубочайшего момента в сфере внутреннего, причем согласно словарям, самое интимное аналогично самому запрятанному. Следовательно, самое интимное представляет собой не момент прозрачности, а скорее момент затемненности. Эта затемненность обычно обосновывала необходимость определенных завес, наиболее распространенной из которых была религиозная завеса.
Экстимность не противоположна интимности. Экстимность говорит, что интимный есть другой — подобно чужому телу, паразиту. Это своего рода эквивалент бессознательного "оно", и в этом смысле Экстимность субъекта есть другой. Так, Св. Августин говорит о Боге, кок о "более внутреннем, чем мое самое глубокое бытие" (с. 77). "Бог" здесь представляет собой слово, которое закрывает этот момент экстимности, который сам по себе ничему неуподобляем. Миллер предлагает схематически представить субъекта как некую окружность, которая "в качестве самого сокровенного своей интимности содержит Экстимность другого" (там же). Именно это имеет в виду Лакан, когда говорит о бессознательном как дискурсе другого, который "как самая интимная часть моей интимности возбуждает меня".
В связи с этим возникает вопрос о природе "чуждости" другого, иначе говоря: "Что значит другой в другом?" другой, представление о котором мы получаем через религиозную завесу, — всесущ и выражает то, что в христианстве называют "ближним". Это один из способов свести на нет экстимность; именно на нем основывается общепринятое, банальность, конформизм. Но если нет другого в другом, что же тогда есть основа его "чуждости"?
Согласно Миллеру, удовлетворенность, наслаждение Oouissance фр.) как раз и является основой чуждости другого, если другого в другом нет. Именно в своем отношении к наслаждению, другой в действительности является другим. Пытаясь понять, что же именно делает другого другим, т.е. что делает его особенным, отличным, автор обнаруживает войну в этом измерении чуждости
другого . Расизм, к примеру, в точности воспроизводит отношение к другому как таковому, воспринимаемому через отличие. И здесь менее всего эффективными могут быть благородные дискурсы типа "все мы братья". Потому что расизм вызывает ненависть, направленную как раз на то, что есть основа чуждости другого, т.е. на его удовлетворенность, (с. 79). И если решения, воли и аргументы бессильны против расизма, то это потому, что основой его является экстимность другого.
Дело здесь не в воображаемой агрессивности, направленной на своих собратьев. Расизм основывается на представлениях об удовлетворенности другого. Это ненависть к определенному способу бытия — бытия другого, его способу испытывания удовлетворенности. Мы можем полагать, что расизм возникает потому, что наш сосед мусульманин слишком шумно веселится. На самом же деле, он чувствует свою удовлетворенность не так, как мы. Таким образом, близость другого порождает расизм: и как только возникает близость несовместимых видов удовлетворенности, они приходят в состояние конфронтации. Легко любить ближнего на расстоянии, другое дело — когда он близко. Расистские проявления почти всегда связаны с нетерпимостью к "незаслуженному" благополучию другого.
Невозможно отрицать существование рас, но, существуют они, согласно Лакану, постольку, поскольку являются расами дискурса, т.е. традициями субъективных позиций.
В другом аспекте развивает тему экстимности Серж АНДРЕ в статье "Инаковость тела" (Otherness of the Body) (3). Под "инаковостью тела подразумевается здесь как собственное тело человека, так и тело другой личности. Свой анализ Андре начинает с взаимоотношений между наслаждением (или удовлетворением — (jouissance) тела, или другого, и наслаждением речи, что Лакан называет "фаллическим наслаждением". Последний тип наслаждения, поддерживается языком, это не потребность организма, а потребность речи, того, что говорится и что не говорится. Потребность человека в насыщении, например, полностью вмещает наслаждение от "поедания некоторого знака (signifier)": лишь один перечень меню вызывает наше желание и возбуждает аппетит помимо самого аппетита. Это другое наслаждение возникает, когда объект потребности трансмутируется
в объективную причину желания. Так, некоторые женщины выносят сексуальные отношения только с теми, кто декларирует им свою любовь. Тем самым они свидетельствуют/ что сексуальность есть нечто другое, нежели потребность в оргазме, и что она приобретает свою человеческую специфику лишь за пределами желания.
Это понимание наслаждения Лакан приписывает Аристотелю и его "Никомаховой этике". Если эта аристотелевская работа есть попытка определить, что такое наслаждение и как по отношению к нему человек должен себя вести, то она, замечает Андре, оставляет нас в полном неведении, какую позицию, в процессе написания своего текста, занимает сам Аристотель относительно наслаждения. От чего он получал удовольствие и что ограничивало его удовольствие в процессе написания "Никомаховой этики?" Пытаясь, страница за страницей, определить наслаждение бытием (jouissance of being), Аристотель соскальзывает в другой тип удовлетворения (satisfaction): разговор о наслаждении неизбежно вытесняет само наслаждение в речь; ибо потворство наслаждению состоит как раз в артикуляции знаков.
Этот пример позволяет автору предложить трехуровневую стратификацию: удовлетворение потребностей (satisfaction of needs), наслаждение речью (jouissance of speech) и наслаждение бытием (jouissance of being). Однако переход от одного уровня к другому обречен на провал. Удовлетворение потребностей мешает наслаждению речью, которое, в свою очередь, препятствует наслаждению бытием. Этот недостаток неизбежен, ибо присущ самой речи, где обозначаемое всегда ускользает относительно референта. Наслаждение речью, таким образом, поражено центральным пороком: оно выступает препятствием для существования сексуальных отношений. Другими словами, наслаждение речью, подразумевает отказ от наслаждения другого уровня.
Роль этих взаимоотношений рассматривается в дальнейшем в контексте проблематичной природы отношений между полами. Лакан подчеркивает, что существует два способа отказа от сексуальных отношений: мужской и женский, последний он объясняет через выяснение отношения женщины к Богу. Если типично мужской, или фаллический, подход к сексуальным
отношениям включает фантазию и символический аспект другого, то типично женский подход использует реальный аспект другого, который превосходит символический порядок и тем самым приобретает особенно тесную связь с позицией, соответствующей Богу.
Эта связь происходит из того факта, что символический аспект другого содержит в себе признаки невыразимого и безымянного, которые указывают на недостаток качества другого в символическом. С феминистской позиции, нечто иное, нежели объект фантазии должно восполнить этот недостаток. "Означает ли это, что должно быть что-то еще?", спрашивает Андре и полагает, что это место занимает Бог. Ссылаясь на Лакана, Андре поясняет, что это не Бог христианской веры; "Бог" означает здесь другого, не поддающегося определению с помощью речи, и относится к тому, что Лакан называет удовлетворенностью другого (с. 91) Женское наслаждение связано с иной стороной другого, которая не существует на уровне обозначения (знаков), с сексуально определенным другим (sexed Other). Таким образом. Лакан предлагает настоящий переворот в определении Бога как сексуально определенного другого.
Понятие "Бога" включается потому, "что двусмысленный статус женского пола несет груз призыва к бытию, — к бытию, которое может найти свое основание где угодно, кроме речи, и которое, следовательно, имеет иную логику, чем логика бытия знаков" (с.95). Иными словами, женственность неизбежно ведет к вопросу о другом. Как выдержать эту пустоту призыва? В той части своего наслаждения, которая преодолевает пределы фаллического отношения, женщина может хотеть только как партнер бытия, которое само находится за пределами закона фаллоса. Таким образом, если мужчина отвечает фантазией на неспособность символического полностью ассимилировать реальность, то женщина склонна реагировать на это мечтой о высшем бытии, которое сделало бы ее поистине женщиной.
Напряжение между женщиной и телом, полагает Андрэ, соответствует отношению субъекта к телу, где интервенция языка образует одновременно и доступ и барьер: она обеспечивает доступ к телу, как символически значимому, и создает барьер по отношению к телу как к реальности, которое с одной стороны, является
"паутиной" значений, а с другой — несимволизируемым реальным бытием, безымянным. Отношение между этими двумя аспектами тела аналогично диалектике двух типов наслаждения. Таким образом, возникает параллель между тремя типами терминов: мужчина и женщина, субъект и другой, субъект и тело. Отношения между ними автор иллюстрирует с помощью апории Зенона, в которой Ахилл никогда точно не сравняется с черепахой, всегда оказываясь либо за, либо перед ней. Эта же диалектика повторяется в языке, в отношении между обозначением безымянного и обозначением исключительности (oneness), которое предполагает, что субъект фактически может соединиться с тем, что находится вне языка, и которое тем самым мотивирует мужские поиски женщины, так же как и предпринимаемые субъектами попытки воссоединить свои тела.
Мужчина находится в поисках женщины, потому что значение (significance), от которого он зависит, предлагает знак "один", что означает для субъекта, что он может объединиться с чем-то вне языка, что он может или даже должен стать одним с женщиной, или с телом. Отсюда следует парадокс: "один может стать одним с другим, но в случае успеха, исчезнет другой, а в случае неудачи, искомое единство распадется". "Этот принцип непреодолимой гетерогенности ведет к фундаментальному провалу полового акта": один пол никогда по-настоящему не встретится с другим (с. 105). Свое эссе Андре заканчивает рассмотрением извращения как попытки испытать отличие другого и анализом религии, как симптома, который сдерживает женский психоз.
Отношение между структурами дискурса и структурами субъективности рассматриваются в статье Марка БРЭЧЕРА "О психологических и социальных функциях языка: Лакановская теория четырех дискурсов" (4). Категории дискурса рассматриваются здесь в синтезе с категориями психологической структуры: связь лингвистических и дискурсивных феноменов (как коллективных так и индивидуальных), с одной стороны, и психологических структур, с другой, по мнению автора, придает лакановской теории способность объяснить, как данный дискурс или текст воздействует на субъектов, как производящих, так и воспринимающих его. В структуре взаимодействия между посылающим и получателем сообщения Лакан выявляет базисную
парадигму, которую можно использовать для оценки психологической значимости данного сообщения для обеих сторон.
Разрабатывая схему четырех дискурсов — дискурсы университета, хозяина, истерика и аналитика — Лакан пытается определить решающие факторы, через которые язык осуществляет формирующую и преобразующую власть в социальных отношениях. Схема четырех дискурсов дает средства понимания ключевых социальных явлений: образования, управления, протеста и революционных ломок.
Дискурс, согласно Лакану, есть "необходимая структура", которая "существует в определенных фундаментальных отношениях", и таким образом обусловливает каждый речевой акт, а также и все наше поведение и деятельность. Эти фундаментальные отношения подразделяются на отношения нескольких порядков: интрасубъективные, или психологические, отношения, интерсубъективные, или социальные, отношения, и отношения с внечеловеческим миром. Дискурс играет формирующую и преобразующую роли к каждом из этих порядков.
Конститутивная роль, которую выполняет дискурс в нашем отношении к внешнему миру, наиболее явно выражена в сфере науки, которая есть прежде всего, результат дискурса. Хотя обычно мы думаем о науке как продукте все более глубокого понимания мира. Лакан указывает, что наука превосходит все, что может проистекать просто из эффективного понимания вещей Наука основывается не на лучшем понимании мира, а на конструировании определенной реальности, которую мы ранее не осознавали, ибо она не существует на уровне нашего восприятия. Наука конструирует не просто новую модель мира, а мир, в котором возникают новые явления. И этот сконструированный мир возникает лишь через игру логических истин, строгой комбинаторики: систему знаков, которая составляет научное знание.
Подобным же образом дискурс конституирует социальный порядок, что можно, например, видеть из действий закона. Но причина воздействия дискурса на социальный порядок состоит в том, что он связан с интересами субъекта; "любая детерминация субъекта зависит от дискурса" (с. 108), включая мышление, аффект, удовольствие, значение, и даже собственную идентичность и смысл бытия. Значение (meaning), которое само по себе есть функция
знака (signifier), охраняет бытие в целом, т.е. определяет, что есть бытие, через определения что значит — быть. Особенным образом оно определяет человеческую идентичность — что значит быть человеком, включая половую идентичность. Поскольку дискурс фигурирует во всех подобных явлениях, то только логика, которая меняет дискурс, может производить изменения в психологической и социальной реальностях. Цель лакановской схемы четырех видов дискурса — показать, какого рода изменения возможны, и как они могут возникать.
Лакан показывает, как различным образом структурированные дискурсы производят четыре ключевых психологических фактора — знание-вера, ценности-идеалы, внутреннее раздвоение-отчуждение, наслаждение ([jouissance)-удовольствие, которые, в свою очередь, порождают четыре фундаментальных социальных явления — образование-внушение, управление-промывание мозгов, желание-протест, анализ-ломка.
Разное воздействие, производимое этими типами дискурса, обусловлено разными ролями или позициями четырех психологических функций. Четыре основных фактора, присущих дискурсу, включают в себя: систему познания (S-2), знаки хозяина (S-1), отчужденный/разделенный субъект (S') и "избыток удовольствия" (а) Знание представляет собой диакритический, синхронный, систематичный аспект языка. Оно базируется на знаковой артикуляции. Даже интуитивное знание артикулируется и тем самым конституируется системой дифференцированных элементов.
Разные типы знания обеспечивают различные функции. Эти функции играют принципиальную роль при формировании субъекта. Прежде всего, знание необходимо при установлении идентичности субъекта. Оно есть связь одного обозначения с другим; эти невидимые связи образуют сетку субъективных удовольствий и боли, предпочтений и антипатий и пр. и тем самым конституируют субъективное чувство самого себя.
Однако существуют конфликты между различными системами знания, приводящие иногда к сбою в системе эго, в котором проявляется бессознательное.
Бессознательное есть нечто иное как "знание, которое выговаривает собой все" (с. 110) независимо от эго и иногда в конфликте с ним.
Сила (психологическая и социальная) артикулированных систем знания происходит от системного позиционирования субъекта в определенных их пунктах и, таким образом, установления некоторой идентичности для субъекта. Определение позиций дает некоторое чувство идентичности (или эго), определенное удовлетворение, и структурирование бессознательного. Наиболее значительный фактор в процессе позиционирования — включение единичной характеристики (trait unoire). Этот процесс составляет первоначальную идентификацию субъекта. Но единичная характеристика, устанавливаемая первоначальной идентификацией, поддерживается и расширяется различными вторичными идентификациями, которые служат в качестве ее воплощений. Фактически только через вторичные идентификации проявляет себя и первоначальная идентификация. Эти вторичные идентификации (обычно коллективные идеалы и ценности), играют центральную роль в дискурсе и представляют собой то, что Лакан называет знаками хозяина — S -1.
Знаки хозяина — это любые знаки, которые субъект помещает в свою идентичность; это факторы, которые дают артикулированную систему обозначений (S-2) — знание, вера, язык. Они делают сообщения осмысленными, читабельными. Поэтому знаки хозяина абсолютно необходимы. Однако на этом уровне что-то остается спрятанным, связанное с самим обозначением.
Наличие чего-то спрятанного производит разделенного субъекта (S'). Разделенный субъект проявляет себя везде, где мы не способны идентифицировать себя, понять и примириться с собой. Это своего рода отношения между знаками. Одно из его проявлений — разрыв между мышлением и бытием. "Я", которое думает о чем-либо, никогда целиком не совпадает с "Я", которое осуществляет это мышление.
Субъект, таким образом, может быть выведен из отношения между S-1, знаков хозяина, который его представляет, и S-2, знания или системы всех других обозначений относительно которой S-1 представляет субъект. Согласно Лакану, нет никакого способа избежать формулы "что-то еще есть за этим".
В момент, когда в результате интервенции Б -1 в Б-2 возникает субъект, обнаруживается также и другой фактор: объект (а), который обозначает как раз то, что в результате дискурса представляется самым смутным, непонятным, и все же существенным. Объект (а) это та часть субъективного бытия, которая производится идентичностью и в то же время остается вне идентичности, установленной для субъекта в Б-1 — Б-2 артикуляции. Он указывает на недостаток бытия, который вызывает желания, а также лежит в основе аффекта. И в этом качестве он оживляет психологию группы или масс.
Наша первая роль в дискурсе — это роль (а). До того, как мы научимся говорить, и даже до того, как мы родимся, мы принимаем позицию другого или приемника речи, и делаем мы это в форме объекта (а), как еще неассимилированная часть реальности, объект желаний тех, кто вокруг нас. Подчиненные доминирующей тотальной системе знание-вера (Б-2), мы вынуждены производить себя как отчужденные субъекты этой системы. Это означает, что наш довербальный опыт нас самих и мира вокруг частично детерминирован системой знания-веры, или языка, носителями которых являются те, кто вокруг нас, а также позицией, которую они нам приписывают внутри этой системы.
Эта дискурсивная система и тотальное, тираническое воздействие Б-2, однако, не ограничивается временем раннего детства. Они присутствуют и в других сферах, наиболее заметно - в образовании и бюрократии. Бюрократия, может быть, является чистейшей формой дискурса университета. Она есть не что иное, как знание — т.е. чисто безличная система. Никакого места не оставлено для индивидуальных субъектов, их желаний и особенностей характера.
Образование представляет собой главный пример дискурса университета. Через структуру дискурса университета могут быть объяснены многие отдельные явления, происходящие в настоящее время по всему миру. Прежде всего, дискурсивная позиция студентов может объяснить движущую причину их протеста и бунта. Студент находится в позиции эксплуатируемого, и раздражает студентов не то, что знание, которое они получают, не структурировано и недостаточно основательно, а то, что они могут делать только одну вещь: соединиться со своими преподавателями и
выступать тем самым в качестве и средств производства и прибавочной стоимости системы. Прибавочная стоимость, которую студенты призваны производить — культура, развитие и расширение системы. А поскольку они производят культуру, они просто питают систему, потому что функция, например, диссертации — добавлять знания обществу, т.е. укреплять именно фактор 8-2, посредством которого студенты эксплуатируются и подвергаются отчуждению. Особенно очевидным примером такой ситуации является наука.
Учитывая тотальную, тираническую власть дискурса университета, системы, важно понять, как можно противостоять ему. Ответ, согласно Лакану, не лежит в традиционных революционных стратегиях, таких, как союзы рабочих или крестьян. Поскольку студенты продолжают говорить, они остаются внутри дискурса университета, т.е. общества, где доминирует тоталитарная система (8-2), однако ищут они новый дискурс хозяина. Единственное место, куда может привести революционный порыв — это дискурс хозяина, извращенной формой которого является дискурс университета. "То, что вы так страстно жаждите как революционеры, — говорит Лакан студентам, — это Хозяина. И вы получите его!" (с. 116,).
Так как обозначающие хозяина знаки подспудно доминируют в дискурсе университета, этот дискурс некоторым образом содействует дискурсу хозяина. А поскольку дискурс хозяина подавляется в открытом законе и управлении, университет распространяет знаки хозяина, скрывая их под систематическим знанием. Следовательно, шагом к противостоянию тирании университетского дискурса, будет раскрытие (разоблачение) знаков хозяина, которые лежат в его основе и образуют его истину. Этот процесс делает явным завуалированный дискурс хозяина.
Дискурс хозяина поддерживает сознание, синтез и внутреннее равновесие, устанавливая господство знаков хозяина (8-1), которые упорядочивают знание (8-2) в соответствии с их ценностями и удерживают фантазию в подчиненном и репрессивном состоянии. Чистым примером такого положения является философия. Философские работы представляют собой не что иное, как попытки стимулировать определенный способ речи. Причем, это не просто способ речи, это также и способ мышления, чувствования, желания и действия, и поэтому он имеет реальные последствия для жизни
людей. Лакановское определение философии как дискурса хозяина позволяет увидеть, что базисная функция философии — это выражать и продвигать определенные знаки хозяина. Онтология, например, пытается увидеть все явления с точки зрения своего главного обозначения хозяина — бытия, как и более частных обозначений — "становление", "энтелехия" и т.д., которые действуют как барьеры к последнему смыслу и которые таким образом наделяют смыслом и ценностью все другие знаки.
Точно так же этика занята обозначением всякого действия с точки зрения знаков хозяина, которое она определяет как либо свойство, либо оппозицию "добру" — центральный знак хозяина. Другие дискурсы тоже характеризуются структурой дискурса хозяина. Хотя наука провозглашает, что ее цель — понимание реальности через эмпирические исследования, она весьма эффективно продвигает разнообразные знаки хозяина, которые доминируют в ней.
Это доминирование не ограничивается структурой объясняющих парадигм самих научных дисциплин; они включают также знаки хозяина, которые управляют большими социальными и политическими темами нашего общества. К таким знаковым понятиям принадлежат, например, сила, свобода, независимость, индивидуальность, семья и т.д. Они определяют не только то, какие научные проекты получат большее финансирования, но и то, какие вопросы выдвигаются в первоочередные, требующие решения. Кроме того, научный дискурс не оставляет места для фантазии и желания, для наслаждения.
Дискурс хозяина оперирует и в сфере политики. С точки зрения Лакана, он охватывает все, даже то, что считается революцией, "то, что романтично называется Революцией с большой буквы Р" (с. 119). Революция, это не военный или правительственный феномен, это скорее внедрение (ввинчивание) элементов дискурса в дискурс хозяина, где знаки хозяина доминируют и блокируют другие элементы дискурса, так что они не могут перемещаться и прекращать свое влияние. В конце 60-х годов почти все, особенно в Париже, было политизировано, порождая тоталитарный дискурс хозяина. Этот процесс стимулировался прежде всего теми, кто поддерживал революцию, так как именно они превращали все аспекты жизни в дискурс политики,
рассматривая все явления с точки зрения знаков хозяина, таких как империализм, господство, свобода, угнетение — наконец, сама Революция, Однако этот процесс иронично способствовал не радикальным переменам, а обратной реакции — "блокированию" — Б-1 - 8-2 артикуляции дискурса хозяина, который поддерживал существующую систему.
Дискурс хозяина, таким образом, осуществляет весьма могущественную власть во всех сферах человеческой жизни, от самых интимных и субъективных до самых общих и коллективных. Его сила ничуть не меньше, чем империалистическая, а порой может быть и убийственна. Необходимо иметь возможность остановить или, по крайней мере, сократить его власть, так как первобытные общества не были поражены им в такой степени, как мы. При этом вопрос не в риторике революции; эффект дискурса Маркса, например, ничего не изменил в стабильности самого дискурса хозяина. Марксизм преуспел в незначительном перераспределении его власти — заменив, например, знак хозяина типа "индивид" (при капитализме) или "господин" (при феодализме) на "рабочего". Массовое движение, как показал Фрейд, основано на идеализации и, таким образом, воспроизводит дискурс хозяина, т.е. идеализированный объект или его свойства функционируют как знаки хозяина, вокруг которых формируется новая система.
Самой примечательной структурной характеристикой дискурса хозяина является господство знака хозяина, 8-1. Когда кто-то читает или слышит такой дискурс, он вынужден, чтобы понять сообщение, согласовать всю объясняющую силу и весь моральный авторитет с предлагаемыми знаками хозяина, и свести к ним все другие знаки (объекты, концепции, вопросы). При этом получатель сообщения выполняет функцию познания, 8-2. В результате выполнения этой функции получатель производит (а), "избыток удовольствия", т.е подавленный избыток удовольствия, который больше не приносит наслаждения, и для которого нет места в системе знания или веры (8-2). Именно это (а), "избыток удовольствия", несет в себе силу сопротивления и революции.
Дискурс хозяина ограничивает это (а), несимволизируемую причину желаний, получателем информации, который не имеет голоса, т.е. легитимной возможности проявления своей
субъективности. Говорящий, или хозяин, находится в полном неведении о причине своего собственного желания (а), он подавляет свою собственную саморазделенность, которая переживается обычно в таких субъективных состояниях как стыд, беспокойство, бессмысленность и неудовлетворенное желание. Говорящий так успешно идентифицирует себя со знаками хозяина, что действительно верит в свою целостность, неразделенность, самоидентичность. Но, выполняя функцию хозяина, он теряет нечто существенное: объект (а), причину своего желания. Не существует связи между тем, что составляет истину хозяина и тем, что вызывает его желание.
Дискурс хозяина уникален в том отношении, что это единственный из четырех дискурсов, который исключает фантазию. Фантазия выражает отношения субъекта с тем, что не схватывается непосредственно знаками артикулированной системы. Исключение этой функции делает дискурс хозяина совершенно слепым относительно собственного основания: говорящий не осознает причину, вызывающую стремление к пропаганде своих знаков, а именно: недостаток бытия, который он пытается "заштукатурить".
Следующий тип дискурса, который анализирует Брэчер, — это дискурс истерика. Он называется так потому, что самый яркий пример его — истерический невроз, физические симптомы которого проявляются наиболее всего в отказе субъекта воплощать знаки хозяина, которые (через язык) определяют для индивида его субъективную позицию в обществе. Разделенный субъект есть воплощение отчуждения, возникающего в результате доступа субъекта к языку, отчуждения, которое подавляется в дискурсах хозяина и университета, но который получает выражение и доминирование в дискурсе истерика. Истерическая структура вступает в силу всякий раз, когда над дискурсом доминирует симптом говорящего, т.е. его уникальный способ переживания удовольствия уникальность которого проявляется как неспособность субъекта примирить себя со знаками хозяина, предлагаемыми обществом и принимаемыми как идеалы субъекта. Несмотря на отказ следовать знакам хозяина, истерический субъект, однако, остается солидарным с ним.
Только дискурс аналитика, согласно Лакану, предлагает Действительно эффективные средства противостоять
психологической и социальной тирании, осуществляемой посредством языка. Это происходит, потому что он ставит получателей сообщения в позицию восприятия и содействия Б' (т.е. их собственному отчуждению, беспокойству, желанию) и реагирования на это 8', путем создания новых знаков хозяина (8-1), формулирования своей идентичности и бытия.
Однако есть принципиальное отличие этого нового дискурса хозяина: его знаки производятся самим субъектом, а не навязываются ему извне. Аналитический дискурс дает возможность производить знаки хозяина, которые менее угнетают благодаря другому стилю, менее абсолютны и жестки в установлении субъективной идентичности, а также более открыты и подвижны, потому что конституируются относительностью и текстуальностью. Эта возможность основана на том, что такой дискурс противостоит всей воле господства. Знание, получаемое в результате аналитической интерпретации скрытых причин желаний пациента, отличается от знания, существующего в дискурсах университета и хозяина. Это то, что Лакан называет мифическим знанием. Только мифическая форма знания может избежать исключения (а), потому что она предлагает не абсолютные, четко определенные и самореферентные идентичности, а систему оппозиций, воплощенную в образах и фантазиях.
Основа мифического знания, бессознательное знание, допускает соучастника в дискурсе аналитика, что обнаруживает и выражает подлинную причину желания. Эта позиция аналитика может быть принята не только в отношении отдельного индивида, но и в отношении общества в целом. С точки зрения Лакана, принятие такой позиции дает единственный реальный шанс совершить реальную революцию по отношению к дискурсу хозяина. Самый лучший способ осуществления революции — быть не анархистом, а аналитиком. Действие с позиции аналитика по отношению к культуре означает прочтение разнообразных, бессвязных и даже противоречивых дискурсов культуры для того, чтобы обнаружить это (а), бессознательную фантазию, причину желаний, которая действует за фасадом знаков хозяина и всем обозначающим аппаратом. Главное, что необходимо сделать, это открыть субъектам общества, что то, к чему они стремятся в своих ценностях, идеалах, сознательных желаниях и идентификациях,
воплощает не только то, что явно выражено или что они реально хотят. На самом деле артикуляция отдельных идеалов, реализация идентичности или установление ценности есть воздействие особой фантазии, которая в конечном счете стремится занять особую позицию как объект желания другого и удовольствия.
Значение лакановской теории четырех дискурсов представляется Брэчеру очевидной. Прежде всего, она вносит огромный вклад в сферу критики идеологии или культуркритицизма, так как она дает возможность объяснить, как данный текст движет людьми. Формула четырех кардинальных факторов дискурса объединяет психическую структуру, основу мотивации, с семиотическими феноменами и дискурсивной структурой в единую модель. Этот синтез позволяет анализировать сам дискурс, рассматривая каждый лингвистический и дискурсивный феномен с точки зрения роли, которую он играет во всем наборе психологических и социальных функций и структур, которые стоят за человеческой мотивацией — включая идентичность, идентификацию, идеалы, ценности, отчуждение, беспокойство, стыд, желание и фантазию.
Второе преимущество лакановской модели — ее строго диалогичная структура, которая устанавливает определенные, разграничивающие связи между доминирующими и подчиненными лингвистико-психологическими факторами отправителя сообщения и доминирующими и подчиненными факторами, которые данный дискурс возбуждает в получателе. Иначе говоря, лакановская теория дает средства для выявления диалогической дискурсивной структуры любого данного речевого акта, текста иди дискурса, и на этой основе — средства для измерения психологических и социально-политических функций, которые оказывают влияние как на его производителей, так и на различные типы воспринимающих субъектов. Это схема позволяет не только обозначить идеологическую силу дискурса, она также дает нам возможность эффективно вмешаться либо для противостояния, либо для укрепления этой силы.
Модель Лакана позволяет, например, понять, как проповеди или политические речи могут довести некоторых людей до неистовство или радикально изменить их поведение, или, напротив, оставить безучастными. Она объясняет и то, как дискурсы науки
усиливают чувства идентичности и безопасности или, напротив, вводят в состояние беспокойства. Дискурсивная схема дает нам средства понять и объяснить не только эффекты очевидного воздействия, наставительные формы дискурса, такие, как проповедь, политические речи и другие формы пропаганды, но также и объясняющие (часто кажущиеся объективными) дискурсы науки, истории и биографии.
И. В. Цурина
99.02.013. ГАРТМАН Д. ПОСТМОДЕРНИЗМ ИЛИ КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ПОСТМОДЕРНИЗМА? Gartman D. Postmodernism; or, the cultural logic of Post-Fordism? // The sotiological Qurtarly. - 1998. - V39. -№1. - P.137.
В статье рассматриваются попытки ученых марксистов Ф.Джеймсона и Д. Харви объяснить культурные аспекты перехода от модернизма к постмодернизму посредством трансформации фордизма в постфордизм. Они утверждают, что переход развитых индустриальных обществ от производства массовой стандартизированной продукции к иной более гибкой форме производства товаров создало новую культуру постмодернизма. Однако пытаясь проследить синхронное развитие экономик и культуры, эти ученые проигнорировали несбалансрованное развитие внутри каждой из рассматриваемых областей.
Модернизм как направление родился в 1923г., когда Ле Корбюзье опубликовал свой манифест "К архитектуре". Путь спасения от революции он видел в переориентации промышленности и культуры в направлении нужд населения, особенно в домостроении. Единственная возможность производить достаточное количество товаров состояла в использовании революционной системы производства Г.Форда, основанной на принципах стандартизации, простоты и механизации.
Конец модернизма как направления в искусстве и архитектуре датируется теоретиком архитектуры Ч. Дженксом 15 июля 1972г., когда был взорван непопулярный строительный комплекс в Сент Луисе. Эра электронных средств массовой информации создала промышленность и тип города нового уровня и децентрализации. Эта технологическая революция в области информации и коммуникации дала импульс развитию постиндустриального
