CC BY
25
РОССИЙСКАЯАКДДеГИИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ
1999-1
издается с 1973 г. выходит 4 раза в год индекс серии 2.7
МОСКВА 1999
национального гения; здесь органический, рост, а не воздействие извне приходящего начала". Вот опасение утраты органичности молодой эмигрантской литературой мне кажется в наших условиях вполне оправданным.
Недавно я читал во "Встречах" (1934. — № 6) рассказ Б.Поплавского "В горах". (Пишу по памяти и не могу справиться, но кажется не ошибаюсь ни в авторе, ни в заглавии). Сюжет рассказа из иностранной жизни — внезапное пробуждение любви у молодого католического священника к опекаемой им девушке. Меня поразила при чтении этого рассказа его "не-русскость". Дело вовсе не в сюжете, а и тональности, в самой подаче сюжета. Ни в какой связи с русской литературной традицией этот рассказ не стоит; он просто выпадает в моем сознании из русской литературы. А написан он сам по себе вполне литературно. И в тех же "Встречах" (1934. — № 4) рассказ М.Агеева "Паршивый народ". Сюжетно рассказ довольно наивный, а насквозь русский. И опять же совсем не потому, что сюжет взят из русской жизни.
Рассказ Б.Поплавского явление не одинокое. Поэтому В.Г.Федоров совершенно прав, когда высказывает опасение, что русская зарубежная проза, отрываясь от традиции национальной литературы, может оказаться в тупике. Она может незаметно для себя перестать быть русской по своему существу, оставаясь русской по языку.
99.01.019. Ю.ИВАСК О КОНСТАНТИНЕ ЛЕОНТЬЕВЕ: (К истории публикации книги о философе).
Книга поэта, критика, историка литературы, философа-эссеиста Ю.П.Иваска (12.1Х. 1907, Москва - 13.11.1986, Амхерст), напечатанная в 1961-1964 гг. в парижском журнале "Возрождение", вышла отдельным изданием в 1974 г. в Берне ("Константин Леонтьев (1831-1891): Жизнь и творчество"). В России она впервые опубликована в двухтомной антологии1, в которую включены также работы Л.А.Тихомирова "Тени прошлого: К.Н.Леонтьев",
1 См.: Константин Леонтьев: pro et contra. Личность и творчество Константина Леонтьева в оценке русских мыслителей и исследователей после 1917 г. / Сост., послесл. Королькова А.А, примеч., прил. Козырева А.П. —СПб., 1995. — Кн.
2. — С. 229-675. В реферате цитаты даны по этому изданию.
Н.А.Бердяева "Константин Леонтьев: (Очерк из истории русской религиозной мысли)", П.Б.Струве "Константин Леонтьев", свящ. Кирилла Зайцева "Любовь и страх: (Памяти Константина Леонтьева)".
Антология вышла в серии "Русский путь". Серия эта, как следует из введения, — "долгосрочный научно-исследовательский проект, задуманный и осуществляемый негосударственным образовательным учреждением — Русским христианским гуманитарным институтом. Проект представляет собой серию книг, связанных общей тематикой и единой идеей. Замысел серии — показать судьбу русской культуры через анализ творчества и судьбы ее ярких и значительных представителей. Каждая из книг какой-либо подсерии (философской, литературной, политической и др.) посвящена творчеству и судьбе видного деятеля отечественной истории и культуры — философа, писателя или поэта, историка либо государственного деятеля. Состав ее формируется как сборник исследований и воспоминаний... оценивающих жизнь и творчество данного представителя российской культуры и принадлежащих другим видным ее деятелям, которые выступают тем самым в качестве сторонников и продолжателей либо критиков и оппонентов того или иного субъекта национального культурно-исторического творчества. Таким образом, глазам читателя предстает своего рода "Малая энциклопедия" о Н.Бердяеве, Л.Толстом или К.Победоносцеве. Серию "Русский путь" можно также оценить как своего рода "Жизнь замечательных людей, написанную... многими современниками и исследователями, что превращает... книгу в своеобразное зеркало определенной эпохи русской культуры... Каждый том снабжается научным аппаратом (комментарием и статьей (с. 5).
Книга Ю.П.Иваска, в которой в полной мере проявились его качества "стихолюба и архивиста" (определение М.Цветаевой), — это творческая биография, сочетающая в себе жанры биографического, психологического романа и исследования, основанного на изучении воспоминаний, писем, очерков Леонтьева, архивных материалов, а также на результатах работы в библиотеках, в частности в библиотеке Св.Пантелеймоновского монастыря на Афоне и бесед с афонскими иноками. Иваск, по его собственному определению, создал большую "поэму жизни"
Леонтьева, в которой ценил прежде всего то, что было близко ему самому, — увлечение Византией, эстетизм, стремление сочетать антиномии жизни (красоту и веру), утопизм.
Выход отдельного издания книги был благожелательно встречен критикой. По словам С.Левицкого (в его рецензии), "образ Леонтьева под пером Иваска встает как живой и все же до конца не разгаданный, имманентно-загадочный..." В соответствии с концепцией Иваска, "Леонтьев был по природным склонностям Нарцисс, сугубый эстет, который впоследствии, под влиянием религиозного страха, обратился к православию — нужно признать правильной и объяснявшей многие противоречия леонтьевского мирозоззрения..." Трудно лучше Бердяева изложить мировоззрение Леонтьева. Собственные комментарии Иваска на эту тему — например, указание на бедность исторических материалов, которыми пользовался Леонтьев, и на решающее влияние его интуитивных прозрений, — вполне уместны... Особенно глубоко показана борьба потенциально аморального эстета — и верующего православного христианина в душе Леонтьева"'. |
Основной тон книги — "апологетический"; книга Иваска "сугубо субъективна, но" то, что Иваск при этом приоткрывает и свое собственное кредо, нужно поставить книге в плюс"2.
На книгу Иваска откликнулись также: Московитянин (Новая книга о К.Леонтьеве// Вестник РХД. - 1977. - № 121), Кобылин В. (Голос Зарубежья. - 1980. - № 19).
Лейтмотив книги: для Леонтьева главное — красота. "Утверждая красоту не в искусстве, а в жизни, утверждая ее так страстно, как никто еще в русской и, может быть, даже в мировой литературе, Леонтьев, по замечанию Иваска, сам того не ведая, прославлял в земном мире то, что достойно спасения, преображения в Новом Иерусалиме, в Царстве Божием или в какой-нибудь другой "утопии", без которой человечество до сих пор не соглашалось жить" (с.598). Леонтьевскую философию истории Иваск считает малоинтересной, открытые им "законы" триединого процесса развития цивилизации сомнительными, его принудительные способы лечения современного "устарелого человечества" реакцией
1 Новый журнал. - Нью-Йорк, 1977. - № 129. - С. 287-288.
2 Там же. - С. 289.
или монархическим социализмом непригодными, мысль о том, что эстетический критерий объективнее всех других критериев — религиозных, политических, социальных, научных, — спорной. Он ценит основной принцип леонтьевской эстетики: "...что хорошо в искусстве, хорошо и даже еще лучше в жизни: вся эта увлекательная борьба добра и зла — в особенности если принимать в ней самое деятельное участие ("алкивиадствовать")! Существенны и антиномии Леонтьева: нужно отречься от мира во имя спасения души, но все же нет ничего прекраснее земной греховной жизни. Это не простое противоречие, за которое его упрекал Вл.Соловьев, а именно антиномия — мучительная, но вдохновляющая" (там же). Лучшее в Леонтьеве, по Иваску, — "это разные образы красоты, вся поэма его жизни и герой этой поэмы — ненасытный эстет и неудовлетворенный метафизик» (с.600). Иваск разделяет многие мнения, высказанные Н.Бердяевым в книге «Константин Леонтьев (Очерк из истории русской религиозной мысли), (Париж, 1926), в частности, мнение об андрогинной природе Леонтьева, о "муже-женственном" строении его души.
Иваск прослеживает этапы жизни и творчества Леонтьева, распадающейся на две половины: до и после религиозного "переворота" 1871 г. (чуда его спасения от смертельной, как ему казалось, болезни — холеры, благодаря тому, что он поверил в существование Божьей Матери и молился ей); обе половины объединены поиском счастья в красоте, а вторая половина отмечена еще и поиском спасения от гибели. Леонтьев для Иваска остается эстетом, не сумевшим преодолеть гордыню и скрыть "тогу Алкивиада" под монашеским каблуком. Первая половина — это детство, учеба в Московском университете, где он изучал медицину, знакомство с И.С.Тургеневым, который ввел его в литературные круги; участие в Крымской кампании в качестве военного лекаря; история женитьбы на Е.И.Политовой, дочери мелкого торговца-грека; взаимоотношения с женщинами, с племянницей Машей — М.В.Леонтьевой (1847-1927), сыгравшей существенную и неразгаданную роль в его жизни, с А.Григорьевым, в котором его привлек преувеличиваемый им "эстетический аморализм"; карьера в азиатском департаменте Министерства иностранных дел — от драгомана, секретаря до консула ( с 1863 по 1871 г. — служба на Крите, в Адрианополе, во Фракии, Белграде, Тульче, Янине.
Салониках), вторая половина в главных вехах связана с поездками в Афон, Оптину Пустынь, Сергиев Посад и жизнью там.
Иваск видит Леонтьева сквозь призму мифа. Леонтьев для него "Нарцис по натуре, Алкивиад по влечениям, себялюбец, который собою удовлетворен не был, жизнелюбец, которого вдруг начала одолевать беспричинная тоска", "евангельский Богатый Юноша, у которого денег было мало, зато было много мыслей — было огромное культурное наследие: в нем продолжала жить классическая Греция (культ прекрасной плоти), ренессансная Италия (культ творческой личности) и вольтерьянская Франция 1 скептицизм); в нем жил и европейский романтизм (мечтательство)... его волновала современная политика..." (с.39). В его пестром эстетизме, сочетавшемся с мрачной эсхатологией, находили нечто декадентское. Иваск считает "попутчиками" 1 Леонтьева французских писателей — эстета и "сатаниста" Ш.Гюисманса и Л.Блуа, дерзновенно захотевшего стать святым.
Основные слагаемые леонтьевской религии, по Иваску, — страх Божий, спасение души, греческое православие. Леонтьев-церковник искажал дух Евангелия, проповедуя христианство как религию не любви, а страха, но все же предпочитал изображать не страх, а страсть. В этом Иваск видит один из парадоксов жизни и творчества Леонтьева. Еще один парадокс: вера в Бога, в православие не убила в нем Нарцисса и Алкивиада... черное монашеское христианство неожиданно привело к творческому возрождению "пестрого" светского язычества" (с.402).
Автора книг 70-х годов, сборника "Восток, Россия, славянство", романов "Одиссей Полихрониадес", "Египетский голубь" Леонтьева-полумонаха Иваск считает мыслителем и художником более зрелым, ярким и соблазнительным, чем Леонтьева-консула. Аскеза не убила, а возродила Леонтьева-эстета. Иваск называет его душу "языческой или ренессансной": она "томилась в кельях и храмах, но томилась она и на свободе, в миру" (с.414). Иваск характеризует Леонтьева как сторонника византийско-русского самодержавия; византизм для него — "кесаризм римского языческого происхождения, в нравственном мире — это христианское разочарование во всем земном", отрицание всеобщего благоденствия на земле и западного,
преувеличенного представления о земной личности, вера "в блаженство не здесь, а там, в Царствии Небесном" (с.430).
Иваск называет Леонтьева едва ли не единственным пессимистом среди русских философов истории, видя в нем детерминиста, убежденного в том, что по законам природы земля, человечество, весь космос обречены на гибель (теория энтропии, тепловой смерти). Упомянув его предсказания: германский милитаризм, постепенное объединение Европы в либерально-эгалитарную федерацию, русско-евразийский социализм, превращение русского народа-богоносца в богоборца, победу авторитарного коммунизма, устанавливающего равенство рабов (единство без разнообразия), уничтожение культуры средним буржуа, гибель всех современных государств, включая Россию, проживших около тысячи лет и более, как естественный результат либерально-эгалитарного процесса, — Иваск не считает Леонтьева пророком, ибо слышит в его прорицаниях не голос совестливого судьи, надеющегося на исправление народа, а злорадство, но вместе с тем находит у него и душевную тревогу, горение духа, темперамент борца, которых не было ни у консерваторов, ни у славянофилов, и при всем его пессимизме — радость бытия, а в твррчестве — упоение жизнью, выраженное убедительнее, чем страхи и скорби. Сравнивая "непротивленца" Л.Толстого и "церковника" Леонтьева, Иваск характеризует их, при всем их различии, как "великих жизнелюбов по натуре, по вкусам, по неимоверному аппетиту. Достоевский для них чужой человек, исковерканный разночинец..." (с.567).
В.Соловьева, — продолжает Иваск, — Леонтьев считал гением, но позднее не простил ему переход в лагерь своих врагов (прогрессистов, либералов) и счел его ^лжепророком" (с.571).
По мнению Иваска, Леонтьев не был "славянофилом, хотя сочувствовал славянофильским консервативным идеям. Он был натуралистом, переносившим законы органического развития в историю и социологию, даже материалистом, и в этой связи Иваск называет его "дитем века" — "шестидесятником по воспитанию", но "шестидесятником-еретиком", ополчившимся "против подавляющего большинства своего поколения — "ортодоксальных" атеистов и материалистов" (с.440).
Иваск рассматривает Леонтьева на историческом фоне XIX в. как одного из "наиболее ярких представителей той духовной
контрреволюции, в которой принимали участие такие разные мыслители, как Токвиль, Гобино, Доносо, Д.С.Милль, Карлейль, Ницше, Достоевский и др. Эта контрреволюция защищала даровитое меньшинство от бездарного большинства, творческую свободу от плутократии и бюрократии, качество от количества..." (с.596).
Иваск видит в Леонтьеве исключительное явление в русской литературе: "Лучший Леонтьев — это Леонтьев фрагментарный, состоящий из писем, записок и отрывков, которые хочется вырезать из его растянутых романов и статей. Леонтьевский жанр — это жанр записной книжки..." (с.477). Он "один (рысак или бабочка!) умел так перескакивать или порхать с одного предмета на другой; от искусства и молитвы — к "отличному кофе", или от арфы, котлет — к всенощному бдению" (с.476).
Иваск считает его предшественником В.В.Розанова, но в "Уединенном" слышит "другие интонации" — "мещанско-чиновничий говорок и немало притворства, юродства наряду с гениальными озарениями;... у Леонтьева — дворянская манера изложения, благородный язык, но не выверенный, подсушенный, а небрежный, очень живой", без "той манерности, которая была у Розанова в его ужимках и прыжках" (с.476), Леонтьев и Розанов, на взгляд Иваска, писатели "гениальные по размаху", но не гении, "они были необыкновенно одарены, проницательны, какие-то тайны мира им приоткрылись но свое высшее знание — тайновидение они не сумели полностью передать" (с.581).
Завершает книгу составленная Иваском библиография трудов Леонтьева и отзывов о его творчестве.
Т. Н.Красавченко
99.01.020. ПОЭТЕССЫ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ: Л.Алексеева, О.Анстей, В.Сенкевич / Сост. Агеносов В.В., Толкачев К.А. — М.,: Совет. Спорт, 1998. - 448 с.
В сборник (своего рода "антологию") вошли лучшие стихи из поэтических книг поэтов русского зарубежья "первой" (Л.Алексеева) и "второй" (О.Анстей и В.СенкеВиЧ) волны эмиграции. В каждом случае публикация стихотворений предваряется воспоминаниями, либо вступительными заметками,
