CC BY
25
ФИЛОСОФСКИЕ ПРОБЛЕМЫ НАУКИ И ТЕХНИКИ
98.04.004-005. ПРОБЛЕМА ОБЪЕКТИВНОСТИ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ В ФИЛОСОФИИ НАУКИ И В СОЦИОЛОГИИ ЗНАНИЯ. (Сводный реферат).
98.04.004. BARNES B. How not to do the sociology of knowedge//Rethinking objectivity. - Durham; L., 1994. - P.21-35.
98.04.005. PICKERING A. Objectivity and the mangle of practice/ZRethinking objectivity. - Durham; L., 1994. - P.109-125.
Барри Барнз (Ун-т Эдинбурга, Великобритания) отмечает (004), что вопросам социологии знания (СЗ) уделяли внимание еще К.Маркс и Э.Дюркгейм. Однако до самого недавнего времени СЗ занималась не знанием в собственном смысле слова, а заблуждениями и необоснованными мнениями. Ни Маркс, ни Дюркгейм, ни их последователи не предпринимали социологический анализ того знания, которое они считали истинным. Лишь современная СЗ решилась подступиться к тому, что сейчас признается настоящим знанием. Такое знание она стала рассматривать как эмпирическое явление в ряду других явлений, пытаясь дать его описание и даже объяснение его происхождения. В фокус исследований СЗ сейчас попали математика и современные естественные науки.
Такой подход появился в СЗ в начале 70-х годов и сразу же стал подвергаться интенсивной критике, особенно со стороны философов. Вообще, критика стимулирует развитие научной дисциплины, и потому ее надо было бы только приветствовать. Однако критика подхода СЗ основана по большей части на неправильном его понимании. Барнз приводит (004, с.22-23) два параллельных списка: с одной стороны -действительно принимаемые СЗ положения, с другой - те, за которые ее критикует. Так, СЗ утверждает, что любое знание, признававшееся в той
или иной культуре истинным и рациональным, имеет равный статус в том смысле, что составляет определенное историческое явление и не детерминировано необходимым и однозначным образом ни законами логики, ни реальностью. Критикуют СЗ за то, что она якобы утверждает, что нет никакого истинного и рационального знания. По СЗ, научное знание по большей части принимается первоначально на основании авторитетов. Критики приписывают ей утверждение, что авторитет преобладает в науке над экспериментом и разумом. По СЗ, оценка (научного) знания обусловлена интересами и целями. Ее критикуют за то, что любая оценка в науке искажена интересами и целями. Если СЗ рассматривает научное исследование как сочетание установившихся образцов и разума, ее критикуют за допущение, что в научном исследовании установившиеся образцы торжествуют над разумом. Источником подобной предвзятой критики является определенная позиция в эпистемологии: сочетание индивидуализма, рационализма и реализма. Критики СЗ исходят из некритически признаваемого убеждения, что отдельный индивид способен применять и развивать научное знание, просто обращаясь к реальности и применяя свой разум. Вытекающая отсюда критика СЗ создает видимость того, что современная СЗ несовместима с философским рассмотрением знания. Но подобное представление совершенно неверно. СЗ вполне соответствует духу многих современных разработок в философии, например витгенштейновскому рассмотрению "следования правилу"1.
СЗ в своих исследованиях не проводит различения между мнением и подлинным знанием, обоснованными и необоснованными выводами, объективными и предвзятыми суждениями. Поэтому она действительно тяготеет к релятивизму. Однако релятивизм может иметь разные формы. В СЗ Барнз выделяет следующие две главные разновидности.
Согласно первой, "научный подход к знанию и убеждениям ведет к релятивизму и, соответственно, к заключению, что наука не может иметь неопровержимого обоснования и должна рассматриваться как исторически случайный проект. СЗ тогда может разрабатываться как часть этого проекта. Проект состоит в описании и (причинном) объяснении событий и положений дел как эмпирических явлений, и именно в этом состоит задача СЗ по отношению к знанию. Естественно,
1 См. подробнее об этом витгенштейновском анализе и его современных интерпретациях: Сокулер З.А. Л.Витгенштейн и его место в философии XX века. -Долгопрудный, 1994. - Гл. 6. - Прим. реф.
такой проект не может претендовать на безусловную истинность своих результатов, на особый авторитет и особый статус, но это и к лучшему. Наука заслуживает критики только в той мере, в какой это предприятие предъявляет непомерные эпистемологические претензии и требует для себя исключительного статуса как особой и принципиально высшей формы знания" (004, с.26).
Второй вариант релятивизма, более распространенный и более соответствующий современным интеллектуальным течениям, опирается на дуализм гуманитарного и естественнонаучного подходов и стремится не просто релятивизировать, но деконструировать науку. Он считает, что СЗ не только не является наукой, но и не должна быть таковой, не должна давать каузальных объяснений или предлагать объяснительные теории.
Первая разновидность релятивизма является "эмпирицистской реакцией против рационализма" (004, с.27). Такой релятивизм соответствует духу самой науки. Вторая разновидность представляет собой "идеалистическую реакцию против реализма" (там же). Такой релятивизм ставит превыше всего автономию человека и его свободу выбора и является следствием рассмотрения познания как исторически преходящего продукта самоосуществления человека и реализации его творческих сил.
Последняя разновидность релятивизма в СЗ обусловлена преувеличенной реакцией на индивидуализм, рационализм и реализм. Вопрос об индивидуализме Барнз связывает с представлениями о следовании правилам, нормам, законам и пр. Следование правилу (развитие научного знания Барнз считает его частным случаем) носит, как было показано Витгенштейном, социальный характер. Правило есть практика, социальный институт. Невозможно следовать приватному, индивидуальному правилу: тут теряет смысл само различение правильного и ошибочного следования данному правилу. То, какое именно следование правилу является правильным, определяется не правилом самим по себе, но имеющейся в сообществе практикой его применения. Точно так же научный закон или теория сами по себе не определяют, как их применять и как на их основе развивать науку дальше. Это определяется практикой всего сообщества (хотя сообщество может и изменять свою практику). "Правильное следование правилу есть образец социального, а не индивидуального явления. Понимание того, как применять правило правильно, есть понимание того, как его применяет сообщество" (004, с.28). Поэтому можно сказать, например,
что "сумасшедший - это тот, кого сообщество считает сумасшедшим". Однако этого недостаточно, поскольку новых членов сообщества нельзя научить использовать понятие "сумасшедший" формулировками такого рода. Практика следования правилу фиксируется сообществом, но члены сообщества обучаются индивидуально следовать правилу, используя определенные правила и процедуры.
Что касается преувеличенной реакции на рационализм, то прежде всего надо вспомнить, что о том, как надо правильно следовать правилу, говорит нам не наш разум. "Социологи знания справедливо отвергают рационалистический миф о неумолимых логических выводах, лежащих в основе следования правилу. Но некоторые из нас реагируют преувеличенным образом на это рационалистическое видение, отрицая, что вообще что бы то ни было может фиксировать, определять, обусловливать или объяснять, как применяется правило (норма, закон, понятие)" (004, с.29). Многие социологи говорят о том, что правила всегда требуют истолкования и интерпретации и видят в этом творческий аспект применения правил. Однако рассмотрение следования правилу как творческого акта, применения понятия как творческого достижения, эмпирического описания как коллективного свершения весьма проблематично, и тут надо соблюдать крайнюю осторожность. К тому же утверждение, что правила всегда требуют активной интерпретации и истолкования, является попросту неверным. Так, мы складываем 2 и 2 без всякой интерпретации и истолкования этого правила. Мы следуем правилу слепо, как говорит Витгенштейн. Истолкование же просто заменяет одну словесную формулировку другой. В нашей жизни мы оказываемся вынуждены все снова и снова преодолевать свою тенденцию слепо, автоматически следовать правилу. Но именно такое следование и составляет твердое основание социальной жизни. Без него невозможны были бы и критические обсуждения. Именно из такого следования правилу вырастает само чувство правильного или ошибочного. Таким образом, отсутствие однозначных рациональных ограничений на понимания правила вовсе не означает отсутствие каких бы то ни было ограничений. То же самое касается и принятия или отвержения убеждений. Последнее управляется не только свободной волей активного агента. "Бескомпромиссный волюнтаризм в этом отношении кажется очень неубедительным" (004, с.31).
Преувеличенная реакция на реализм связана с тем, что сама реальность не налагает однозначных ограничений на следование правилу или применения понятия, теории и пр. "Реальность безропотно терпит
альтернативные описания" (004, с.31). Однако отсюда еще не следует, что она вообще не имеет никакого отношения к тому, что мы говорим и делаем. Некритическое допущение следствий такого рода характерно для преувеличенной реакции на реализм. «Идеалистическая тенденция современной социологии знания особенно наглядно проявляется в принятии ею лингвистической конвенции, по которой слово "мир" понимается как обозначающее "совокупность знаний и высказываний, касающихся мира", а не "совокупность возможных референтов знания и высказываний". Даже социологи науки привыкают думать о мире как образованном знанием и высказываниями и говорят о "социальном конструировании реальности» (004, с.32). Подобная лингвистическая конвенция, считает Барнз, на практике имеет определенные отрицательные последствия.
Преувеличенная реакция на индивидуализм, рационализм и реализм объяснима, но из-за нее СЗ может упустить из виду существенные аспекты изучаемых явлений, прежде всего те, которые изучаются другими дисциплинами: психологические, биологические, материальные факторы производства знания. Преувеличенную реакцию Барнз связывает в конечном счете с пороками излишней дисциплинарной специализации.
Энди Пикеринг (ун-т штата Иллинойс, США), автор исследований по истории физики ХХ в., прежде всего истории поисков свободных кварков (см.: Pickering A. The hunting of the quark//Isis. -Oslo, 1981. - Vol.72. - P.216-236), формулирует свою позицию относительно дихотомии объективизма и релятивизма в истолковании научного знания (005). По его мнению, утверждение об объективности научного знания в том смысле, какой вкладывает в него философия науки (соответствие вневременным стандартам, обусловленным в конечном счете самой реальностью), сейчас уже невозможно защищать, хотя в нем и есть рациональное зерно. Не устраивает Пикеринга и характерный для современной социологии научного знания тезис об обусловленности научного знания заранее данными интересами определенного сообщества (релятивизм). Он стремится показать, что научное познание является подлинно историчным и что признание этого позволяет выйти за пределы самого противопоставления объективизма и релятивизма, сохраняя в то же время положительные моменты как первого, так и второго.
Показ подлинной историчности научной практики разворачивается в терминах моделирования, подгонки и сопротивления.
Под моделированием понимается процесс творческого развития имеющихся в данной научной культуре достижений. Оно является открытым процессом в том смысле, что эти достижения можно развивать далее неограниченно многими путями. Каким же образом неограниченное множество возможностей сводится к небольшой совокупности реальных путей развития? Объективисты ссылаются тут на объективные научные стандарты, служащие критериями для оценки предлагаемых подходов. Релятивисты апеллируют к социально признаваемым интересам. Однако исследования реальной научной практики указывают на иное объяснение. На практике моделирование направлено на подгонку творчески трансформированных элементов имеющихся в научной культуре достижений. Понятие «подгонка» (associations) является центральным для авторской концепции. Его нельзя определить через какие-то другие понятия. Оно указывает на то соотношение между частями и целым машины, механизма, инструмента, которое имеет место, когда машина (механизм, инструмент) нормально работает.
Подгонка творчески развиваемых элементов научной культуры -непростое дело; ее успех ничем не гарантирован. Она непрерывно сталкивается с сопротивлением, каковым термином автор обозначает постоянное появление неожиданных препятствий на пути к цели. Ответом на сопротивление является приспособление, т.е. пересмотр открытых последовательностей моделей, исследование новых направлений моделирования. "Эта диалектика сопротивления и приспособления и составляет пресс практики" (005, с.112). Поскольку действие пресса практики действительно неожиданно и непредсказуемо, научная практика является подлинно историчной, т.е. она не детерминирована никаким фиксированным набором стандартов или социальных интересов. Столь же недетерминированным заранее и непредсказуемым является и ее продукт. "Пресс практики является... единственным наиболее значительным открытием, сделанным в исследованиях научной практики; следствия из существования такого пресса являются очень серьезными и далеко идущими" (там же, с.112-113).
Свои общие рассуждения Пикеринг поясняет на конкретном примере экспериментальных исследований итальянского физика Джиакомо Морпурго в 1965-1980-х годах. Этот ученый выяснял существование свободных кварков, т.е. частиц, имеющих дробный (1/3 или 2/3) заряд e электрона, который является мировой константой.
Возможность существования таких частиц следовала из теории элементарных частиц, выдвинутой в 1964 г. М.Гелл-Манном и Г.Цвейгом. Любой эксперимент в программе Морпурго был направлен на подгонку трех различных элементов научной культуры: материальных процедур (сборка и запуск определенной аппаратуры); инструментальных моделей (теоретическое понимание того, как функционирует аппаратура); феноменологических моделей (теоретическое понимание исследуемых феноменов). Искомый принцип подгонки данных трех элементов должен был позволить перейти от первого через второй к третьему.
Материальная процедура Морпурго моделировала экспериментальную процедуру, которую за 50 лет до него использовал Р.Милликен для измерения заряда электрона. Милликен наблюдал поведение мельчайших масляных капелек, парящих в электрическом поле между двумя пластинами конденсатора. Поиски свободных кварков превратились для Морпурго в развитие и модификацию этой экспериментальной процедуры. Он использовал частицы графита, плавающие в жидкости, частицы графита, парящие в магнитном поле, металлические цилиндрики, а затем металлические сферы в магнитном поле и т. д. Смысл данного примера состоит в том, что, хотя Морпурго моделировал свою практику по образцу милликеновской, ничто в существующей научной культуре не могло подсказать ему, в каком направлении следует осуществлять это моделирование.
Что касается инструментальной модели, то и тут Морпурго, следуя Милликену, использовал простую электростатическую модель поведения заряженной частицы в электрическом поле. Однако в ходе экспериментов ему пришлось неоднократно модифицировать эту модель. Опять-таки наличная научная культура не предопределяла направлений этих модификаций. Последние определялись сопротивлением, с которым сталкивался Морпурго в ходе своих экспериментов.
Что касается феноменологической модели, на которую опирался Морпурго, то она допускала лишь две возможности: либо будут обнаружены только частицы с зарядами, кратными е, что будет означать, что свободных кварков нет либо обнаружатся частицы с зарядом, кратным 1/3 е, что будет означать экспериментальное подтверждение существования свободных кварков. Морпурго совсем не был готов признать, например, возможность произвольных дробных зарядов, ибо такая возможность не имела теоретического обоснования.
Подгонка перечисленных трех элементов, к которой стремился Морпурго и которая дала бы ответ на вопрос о существовании свободных кварков, давалась ему с большим трудом и включала серию опытов и их модификаций. Например, был этап, когда у него получались частицы с произвольными дробными зарядами. Это Пикеринг и называет столкновением с сопротивлением. Результатом были вынужденные модификации экспериментальной аппаратуры и теоретических моделей. Важно подчеркнуть, что: 1) сопротивление определяется только относительно целей, которые ставит перед собой исследователь; 2) встреча с сопротивлением есть подлинно историчное событие, оно случайно в том смысле, что не предопределено заранее никаким набором стандартов и интересов; но именно оно инициирует модификацию имеющегося научного знания и производство нового.
Например, после большого числа проб и ошибок Морпурго обнаружил, что если увеличить расстояние между пластинами конденсатора (по сравнению с тем, что было в экспериментах Милликена), то получаются только заряды, кратные е. Это повлекло пересмотр некоторой части теоретических моделей - представлений об источниках ошибок. Таким образом, Морпурго преодолел сопротивление и достиг искомой подгонки трех элементов своей практики.
Результатом проведенного автором исследования является описание научной практики как открытого процесса моделирования, который канализируется диалектикой сопротивления и приспособления. Отсюда становится ясна определяющая роль случайности (в смысле недетерминированности ее научной культурой и интересами сообщества). Научное знание является подлинно историчным, а историчность, подчеркивает Пикеринг, - это совсем не то же самое, что субъективизм. Такое понимание, по его мнению, позволяет преодолеть оппозицию объективного и релятивного, сохраняя в то же время определенный смысл утверждений об объективности научного знания (как результата столкновения с Иным). Знание одновременно и объективно, и исторично.
Об объективности знания говорят по большей части философы науки, а о его относительности - социологи научного знания. Но понятие пресса практики выводит за пределы этих дисциплинарных расчленений.
З.А.Сокулер
