CC BY
361
98.03.002. ИЛЬИН И.П. ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМ.
ДЕКОНСТРУКТИВИЗМ. ПОСТМОДЕРНИЗМ. - М.: Интрада, 1996. -256 с.
Постструктурализм - наиболее влиятельное критическое междисциплинарное идейное течение второй половины ХХ в., охватывающее различные сферы гуманитарного знания, в том числе и философию. В книге исследуются методологические, мировоззренческие и отчасти идеологические основы концепций основателей постструктурализма - Ж.Деррида, М.Фуко, Ж.Делёза, Ю.Кристевой, Ж.Лиотара, Ф.Джеймсона, работы представителей Йельской школы и др.
Свойственная постструктурализму онтологизация понятия "текст" ("повествование"), ставшего эпистемологической моделью реальности как таковой, представление о мышлении как о преимущественно "поэтическом" побудило автора с особым вниманием отнестись к истории способов деконструкции структурализма постструктуралистами и к анализу методов исследования "текста" как эквивалента реальности, предложенных последними.
Первая глава "Постструктурализм: Основные концепции, понятийный аппарат" начинается с характеристики ключевой фигуры постструктурализма Жака Деррида. Хотя метод Деррида в конечном счете "неуловим" и находится в постоянном движении самоуточнения, самооговорок и самокорректировки (его творчество можно даже назвать нескончаемым комментарием к чужим мыслям), он тем не менее на свой лад весьма последователен, а его доказательная аргументация совершенна. Несмотря на специфическую сложность манеры изложения, обильный комментарий к цитированию и комментарий к комментарию, затемняющие содержание и смысл высказываний, многие исследователи, отмечая его заимствования у англо-американской лингвистической традиции, прослеживают глубинную, хотя и не без полемики, связь его мысли с Ницше, Фрейдом, Гуссерлем и Хайдеггером. При этом отмечается особое родство с Хайдеггером: игра со словом, придание нового смысла традиционным терминам, тяготение к интуитивно-поэтическому мышлению, выражающееся в иррациональных актах "интуитивного усмотрения изначальности слова", о которой П.Флоренский говорил, что слово "первоначально" как "prmripшm", когда оно "никоим образом не прошлое, но скорее будущее (исток как цель)" (цит. по: с .14). Подобное отношение к слову восходит к Ницше, считает автор.
К Ницше восходит также и ключевое для Деррида многозначное понятие "наличие" (ргёБапсе), которое переводится и как "присутствие", и как "настоящее время". В философском контексте этот термин Деррида подвергает критике с позиций гносеологического нигилизма: он отрицает смысл бытия как некоей очевидности, как наличия, как присутствия, которое организует бытие в систему и определяет ее историческую связь. Деррида отвергает "презентность-наличность" ,т.е. данность бытия сознанию, стремясь углубить хайдеггеровскую критику основных постулатов Гуссерля с его лозунгом «к самим предметам» и с его понятием "жизненного мира".
Уподобляя весь мир бесконечному тексту, Деррида и человека рассматривает только через призму его сознания (как феномен письменной, Гутенберговой культуры). Поэтому только в языке заключена возможность знания о человеке. Но чтобы категории языка стали категориями мысли, они должны быть прежде осмысленны и упорядочены данным языком, и тогда возникает полное соответствие законов грамматики, мышления и мира. Отсюда - релятивизм истины, поскольку, к примеру, эскимосы воспринимают мир иначе, чем носители английского языка. Что касается мышления, то оно в своей основе поэтично, поэтому "философия, по словам Валери (с чем Деррида согласен)... является особым литературным жанром, который мы должны поместить неподалеку от поэзии" (цит. по: с.23). Отсюда и размытость философского слова и мысли, т. е. смысла: он бесконечно подразумевается, беспрестанно отсылается от одного означающего к другому.
Деррида даже вводит особый термин для обозначения бесконечности погони за смыслом - "различение" (в этом слове он сливает два французских слова - "отличие" и "различие", или "отсрочка"), в котором подчеркивается процессуальный характер определения смысла. Этой же цели служит и понятие "дополнение", обогащающее и замещающее видимые недостатки или недосказанность текста. Пространственно-временные характеристики текста обозначаются термином "след". Это - некая платоновская "тень тени", вторичные знаки, априори "записанные" в языке, отсылающие нас к предшествующей» природе" или "сущности». Стремление человека увидеть "истину" Деррида объясняет особенностями западной логоцентрической традиции, стремящейся во всем увидеть порядок и смысл, найти первопричину.
На самом деле, считает Деррида, этот глубоко иррациональный буржуазный, возведенный в ранг общечеловеческого образ мышления не
дает истины. Его необходимо деконструировать с помощью не только "письма", но и «речи», т.е. живого устного языка, более прочно связанного с действительностью: "Голос непосредственно репрезентирует сознание" (цит. по: с.35). Нормативные же моменты языка лучше всего представляет "археписьмо" (или "протописьмо"), включающее как речь, так и письмо в узком смысле слова, которое доносит до нас долговременный процесс институирования знаков. Так, вся первоначальная устная культура древних индоарийцев состояла из постоянно пересказываемых священных текстов, образовавших культурную текстуальность мышления, его изначальность и конечные основания, а также последнюю истину которого найти невозможно. Поэтому любой текст никогда не может быть нейтральным вместилищем смысла, он требует критического прочтения и должен подвергаться такой же интерпретации или деконструкции, как и любое художественное произведение.
Задача Деррида состоит в анализе понятийной стилистики, пословесного испытания исследуемого текста на «логическую прочность» и последовательность в доказательстве того, что изучаемая аргументация является явно метафизической. Это - позиция картезианского "принципиального сомнения", доведенная до экстремизма. Постструктурализм 80-х годов является тактикой разрушения всего укоренившегося в общественном сознании как неоспоримого набора истин. Негативный пафос является его главным содержанием; но если в начале деятельности Деррида отрицание оценочных установок западной культуры преобладало, то в последних работах он восстанавливал их в своих правах. Теоретическое отрицание целостного автономного субъекта, аннигилированное поначалу постструктурализмом, в конце 80-х годов сменилось интересом к нему. Свобода субъекта, понимаемая лишь как свобода интерпретации, сменилась признанием за ним возможности творить новые смыслы (или его оттенки) в пределах "всеобщего текста" - письменной традиции западной культуры, т. е. опрокидывание иерархически организованных бинарных оппозиций в деконструктивизме Деррида никогда не доходило до кардинальной смены «позитива» на «негатив» (с.47), хотя в его работах имеются и совершенно противоположные утверждения; он -гений сомнения, аллюзии, недомолвок и суггестии.
Практически вся деятельность Деррида представляет собой непрерывный комментарий, и "вторичность его духовной позиции заключается в том, что вне сферы чужой мысли его существование
просто немыслимо" (с.49), что Деррида буквально существует в других текстах. Он не столько создает новое знание, сколько сеет сомнение в правомочности старого знания. Но он - не эпигон, он выражает дух времени, ибо в определенную эпоху вторичность оказывается наиболее характерной чертой сознания.
Другим основным теоретиком постструктурализма является Мишель Фуко - "историк безумия, сексуальности и власти" (с.51). Главная цель его исследований - выявление "исторического" бессознательного различных эпох начиная с Возрождения вплоть до ХХ в. Он создал концепцию истории культуры и методики ее анализа с позиций постструктурализма. Его главной целью было выявление способов функционирования социально-культурных механизмов. В рамках постструктурализма Фуко резко отрицательно относился к "текстуальному изоляционизму" (Деррида и др.): понимание языка как особой автономности по отношению к другим историческим и социальным системам является одной из форм идеологии, которая препятствует развитию познания. Фуко отличает также глубокий историзм; но развитие человеческой мысли и коллективного бессознательного, по его мнению, осуществляется не эволюционно, а кумулятивно, скачкообразно. Отсюда его мысль о дискретности, «дисконтинуитете» истории, определяемой действием бессознательного, выступающим в дискурсе как бессознательный интертекст.
В этой связи Фуко акцентирует случайности, а не универсальные процессы и нормы, но сложность его аргументации мешает это понять; тем более что для него важно создание "форм порядка как беспорядка, а не выявление отдельных форм беспорядка в порядке" (с.59), т.е. порядок хаоса.
В середине 60-х годов (в "Словах и вещах") Фуко, когда он был еще структуралистом, выдвинул понятие эпистемы как "структуры прежде всех структур", как средства выявления особенностей языка и особенностей мышления, присущих той или иной исторической эпохе, которое предшествует всякому мышлению. Это своего рода определенный код, свод предписаний и запретов, контролирующий в каждом обществе порождение и порядок дискурса, но в то же время и конкретное познавательное поле (античное, средневековое, возрожденческое, просветительское и современное), каждое из которых выражает представление об особенностях и формах связи слов и вещей.
В современном состоянии языка, жизни и труда не остается места для целостности человека; вопрос о сущности человека становится
невозможным. В этом смысл идеи о "смерти человека": "Человек умирает, остаются структуры" (цит. по: с.61). Впоследствии Фуко нигде не повторял понятие "эпистема " , но оно получило большую популярность среди гуманитариев.
Тогда же Фуко наметил контуры дисциплины, получившей именование «археология знания». Ее задача - исследование способов порождения новых дискурсивных объектов, приводящих к смене эпистем. Ссылаясь на Н.Автономову, автор обращает внимание на механизм этого исследования: 1) "позитивность" (единство во времени и пространстве материала, образующего предмет познания); 2) историческое априори (совокупность условий, позволяющих проявляться позитивности в тех или иных высказываниях); 3) "архив" (перечень высказываний, порождаемых в рамках позитивностей по правилам, задаваемым историческим априори. Фуко подчеркивает трудности открытия с целью самопознания "архива" современной эпохи или своего личного "архива", ибо мы постоянно пребываем в нем; то же относится и к "архиву" иных эпох и иных людей. Поэтому исследовать "архивы" можно, лишь по носителю признаков отличия - обратившись к "Другому", соблюдая при этом дистанцию по отношению к нему. Именно здесь отвергается идея непрерывного прогресса и телеологичности истории. Автор отмечает, что понятие архива пришло на смену эпистеме в более поздний период творчества Фуко.
Деконструкция осуществляется Фуко тремя способами в работе "Ницше, генеалогия, история" (1971): 1) расширение традиционной истории вплоть до фарсового ее преувеличения; 2) полный отказ от традиции и от синтеза; прерывистое "Я" эмпатически вживается в любые формы изменчивого мира и культуры; 3) отказ от страсти к "истине" и "воли к знанию", почитание "глупости". По сути дела, это - декларация "игрового иррационализма", восходящего к Ницше. Для Фуко важно выявить отличие современности от прошлого, показать абсурдность бытующих в современном сознании клише, с помощью которых пытаются различать прошлое и настоящее. Цель Фуко - показать иррациональные импульсы, движущие историю, в первую очередь зацикленность на власти, и особенно на власти знания как в ее малых, локальных формах, так и на уровне "великих аппаратов", глобальных форм господства. Начиная с 70-х годов и до конца жизни он критикует логику власти, вскрывая ее "негативный императив", которому подвластна западная интеллигенция. Дисперсность, дискретность, противоречивость власти придает ей мистическую ауру,
надличностность, которая проявляется прежде всего как власть научных дискурсов над сознанием человека с неоспоримостью их авторитета, что оказывается губительным для счастья человечества.
Объясняя механизм воздействия власти как высшего принципа реальности, Фуко обнажает ее бесцельность, иррациональность и замкнутость на себе, так что, представляется, она существует сама ради себя. Это - слепая жажда господства, это - концепции "кратократии" (А.Фурсов), т.е. власть власти. В таких работах, как "Надзирать и карать: История тюрьмы" (1975), "Безумие и неразумие: История безумия в классический век" (1961), "Археология знания" (1969),"Рождение клиники" (1973), первый том "История сексуальности: Воля к знанию" (1976) и др., Фуко на историческом материале показал власть как некое имя, данное комплексу стратегических отношений в обществе, когда все социальные отношения являются властными. Но впоследствии он несколько смягчил свои оценки, так как данный подход не оставлял места для свободы субъекта, для его борьбы за свободу.
На рубеже 70-80-х годов в одном из интервью Фуко утверждал, что субъект, а не власть является сферой его интересов, что когда он писал о "смерти субъекта", он полемизировал с представлением о своевольном, "своевластном" индивиде буржуазного сознания -просветительской и позитивистской иллюзией, игнорирующей зависимость индивида от социальных условий его существования. С середины 70-х годов, особенно в работах "Пользование наслаждением" (1984) и "Забота о себе" (1984), он ищет теоретическое пространство для "свободной деятельности субъекта и теоретически дистанцируется от доктрины сверхдетерминированности субъекта, наиболее яркими выразителями которой были Альтюссер и группа "Телькель". Теперь термин «власть» обозначает для Фуко отношения между партнерами.
Сквозной темой творчества Фуко был его интерес к проблеме безумия, инаковости, Другого. Отношение человека к безумцу и "непохожести" вне и внутри себя служит мерой гуманности и уровня его зрелости. С его легкой подачи это стало общим местом не только в постструктурализме. По Фуко, грань между безумием и нормой исторически подвижна; в любом безумии виден "проблеск истины". Но Фуко связывает свободу и безумие, тем самым романтизируя безумие.
Формирование человеческой субъективности Фуко обусловливал фактором возникновения сексуальности в ее современном понимании. Акцент его мышления на сексуальности автор связывает с влиянием на него "Анти-Эдипа" Делёза и Гваттари. Усилия Фуко были направлены на
преодоление разрыва между духом и плотью, характерного для классической философии, на доказательство постулата о "скрещивании духа с телом", о неразрывности чувственного и интеллектуального начал. В результате автономность и суверенность субъекта растворилась в актах чувственности, обострился интерес к патологическим ее аспектам (отсюда внимание к литературе "отрицательных аффектов" - де Саду, Арто, Кафке и др.), сексуальность как наглядное проявление чувственности выдвинулась на передний план у всех постструктуралистов.
"Постструктурализм слаб в создании какого-либо концептуального позитива, ибо основным его пафосом является тотальный теоретический нигилизм и лишь в сфере критики лежат его главные достижения" (с.91). Тем не менее Фуко ищет ответ на вопрос, как и в каких формах возможно свободное поведение морального субъекта, которое позволяет ему стать самим собой, преодолевая заданные коды поведения. В этой связи он пытается определить пределы господства «культурного бессознательного» над субъектом. Это прежде всего безумцы, больные, преступники, а также творческие личности, "идеальные интеллектуалы", аутсайдеры, способные осуществить деконструкцию - показать слабые места, изъяны общепринятой аргуменатции, укрепляющей власть господствующих авторитетов.
Глава вторая "Деконстурктивизм как литературно-критическая практика постструктурализма" начинается с анализа роли Жиля Делёза в развитии постструктуралистских идей. Низвержение старых представлений о структуре личности и общества, сложившихся на основе традиционных фрейдистских понятий, особенно посягательство на Эдипов комплекс, озабоченность проблематикой "желания" превратились в методологический принцип этого течения. Совместная с Гваттари работа Делеза "Ризома" (1976), в которой метафора ризомы -подземного разросшегося стебля, где нельзя отличить корневища и побеги, пребывающих в постоянном обмене с окружающей средой, -аналогична современному состоянию действительности, находящейся в постоянной дифференциации и систематизации, когда стираются все различия и господствует социальное тождество плюрализма-монизма, стала эмблематической фигурой постмодерна.
Критика Делёзом фрейдизма, ограничивавшего Эдипов комплекс семейными отношениями, была направлена на выявление репрессивного духа не только в семье, но и в идеологии капитализма. «Коллективное бессознательное» - первопричина всех изменений в обществе. Делёз
подчеркивает машиноподобие либидо; по аналогии с ним функционирует и социальное тело. Основополагающим типом желающей машины являются не только человек и его природные свойства с либидозным пульсирующим потоком, но и наслаивающиеся затем разного рода "псевдоструктуры" - семья, общество, государство. Либидозное существование социального тела нельзя рассматривать вне общего духа эпатажа, которым проникнута вся авангардистская мысль времен сексуальной революции.
Большие разделы книги посвящены работам Юлии Кристевой -теоретику "революционного лингвопсихоанализа", повлиявшим на формирование постмодернистской стадии постструктурализма; Ролана Барта, проделавшего путь от текстового анализа к "наслаждению от текста" (в частности, отмечается заслуга Барта в разработке проблемы знака и его связи с конечной, целостной оформленностью смысла; развитие понятия «эротика текста», когда текст понимается как тело и тело как текст: текст является анаграммой нашего эротического тела); американскому варианту деконструктивизма Йельской школы, в которой было всесторонне обосновано понятие деконструкции и разработан вариант версий литературоведческого деконструктивизма, сформулированный Полом де Маном после прочтения им работ Деррида: задача - показать, что любой текст отличается от самого себя в ходе его критического прочтения, что в свою очередь вовлекает читателя благодаря саморефлексивной иронии в ту же противоречивость и неразрешимость.
В главе третьей "Постмодернизм как концепция "духа времени" конца ХХ века" автор утверждает, что постмодернизм синтезировал теорию постструктурализма, практику деконструктивизма и художественную практику современного искусства и попытался обосновать этот синтез как "новое видение мира" (с.199). Но существует ли на самом деле постмодернизм? Не очередная ли это фикция? Термин «постмодернизм» (введенный М.Хайдеггером) стал ходячим прежде, чем возникла потребность в установлении его смысла. С начала 80-х годов развернулась дискуссия о его смысле.
Одни исследователи считают, что нет радикальных различий между модернизмом и постмодернизмом, другие настаивают на разрыве. Соответствие постструктурализма постмодернизму также не является очевидным. Постмодернизм сразу начал рассматриваться как выразитель особой чувствительности - специфического постмодернистского менталитета, как выражение духа времени, проявляющегося не только в
теории искусства и литературной критике, не только в самих литературе и искусстве, но и в других областях духовной деятельности (В.Велш). Характерными признаками постмодернизма признаются его имманентность и неопределенность, тенденция к молчанию, неспособность сказать что-либо о конечных истинах (И.Хассан), специфическая форма иронии по отношению ко всем проявлениям жизни (О.Уайлд). Спорят также о дате возникновения постмодернизма, начиная с "Поминок по Финнегану" Джойса (К.Батлер). Но большинство считают его началом середину 50-х годов. В постмодернизме укоренились такие понятия постструктурализма, как «мир как хаос», «мир как текст», «интертекстуальность», «кризис авторитетов», «эпистемологическая неуверенность», «дискретность», «фрагментарность» и др. Освоен постмодернизмом и феномен «поэтического мышления» не только в его постструктуралистском варианте, но и как элемент восточной эстетики, в первую очередь дзен-буддизма и даосизма. Характерным признаком постмодернизма является также утрата доступных разуму стандартов истины, добра и красоты, отягощенная потерей веры в Божье слово, крахом историзма и веры в прогресс (А.Меджилл).
Создание модели постмодернистского художественного мышления приписывается М. Хайдеггеру, открывшему, как утверждает Пол де Ман, "слепоту откровения или проницательности": поэзия и мышление оказываются способом сказывания, который следует причислить к постнаучному мышлению. Хайдеггер был зачинателем метафорической эссеистики, которая стала хорошим тоном в современной философской и литературоведческой литературе; он учил видеть в произведении потаенный смысл.
Постмодернизм - это особый взгляд на мир в эпоху, когда человек перестал быть венцом творения, центром космоса. Любая попытка сконструировать модель мира бессмысленна: иерархический порядок, системы приоритетов в жизни - бесполезны. Модель мира может быть основана на максимальной энтропии, на равновероятности и равноценности всех конститутивных элементов (с.212).
Специфично отношение постмодернизма к проблеме смысла. В нем ставится под сомнение вообще существование смысла как такового, поскольку любой рациональный смысл становится проблематичным, особенно потому что в постмодернизме главным является пафос разоблачения общепринятых норм сознания, а также мистификаций СМИ. Формой постмодернистских произведений являются такие приемы, как "найденные вещи" или "украденные объекты", когда в
произведения включаются тексты афиш, открыток, лозунгов и ругательств на заборах и т. п., они перегружены эклектичностью; дискретность, коллаж, в котором различные фрагменты различных предметов остаются дискретными, не трансформируются в единое целое. Интертекстуальность реализуется в "цитатном" мышлении и литературе. В 1979 г. вышел в свет роман Ж.Ривэ "Барышни из А.", состоящий из 750 цитат, заимствованных у 408 авторов. В постмодернистском романе характер героя как бы растворяется, осуществляется полная деструкция персонажа как психологически и социально детерминированного читателя. Постмодернистская мысль пришла к убеждению, что все, принимаемое за действительность, на самом деле есть нечто иное, как представление, зависящее от точки зрения наблюдателя.
Дух конца ХХ в. формировался в рамках постструктурализма и постмодернизма более четверти века. Ныне имеются признаки его трансформации, прослеживается усталость от этих догм. В работах Деррида и Фуко очевидна не только эволюция взглядов, речь может идти также об исчерпанности постструктуралистского канона. В среде постмодернистов наметилась тенденция к пересмотру основ.
И. С.Андреева
