CC BY
15
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 7
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ
2
издается с 1973 г.
выходит 4 раза в год
индекс РЖ 2
индекс серии 2.7
рефераты 97.02.001 -97.02.036
МОСКВА 1997
тенденцией вторжения "личности" автора в его повествование. Его настояние на "деперсональности" поэзии можно применить к литературе в целом, так же как и откровения знаменитых эссе "Традиция и индивидуальный талант" и "Метафизические поэты". Сохраняют ценность его наблюдения над искусством прозы -"чувство ситуации", важность "социальных сущностей". Не следует забывать и о том, как он своим авторитетом содействовал реформированию и "украшению" цензуры.
Т. Н. Красавченко
ЛИТЕРАТУРА И ДРУГИЕ ФОРМЫ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ
97.02.005. ФОРМОЗОВ А.А. КЛАССИКИ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА. - М.: Радикс, 1995. - С. 158 с.
Многие классики русской литературы проявляли большой интерес к истории, изучали исторические источники и труды специалистов-историков. Взгляд на одни и те же явления у профессионалов и писателей был далеко не тождествен. Обращаясь к творчеству МЛомоносова, Н.Карамзина, А.Пушкина, Н.Гоголя, А.К.Толстого, А.Н.Островского, Салтыкова-Щедрина, Л.Толстого, автор рассматривает различия в подходе к истории у писателей и ученых, выявляет точки соприкосновения и расхождения в этой области.
Писатель и специалист-ученый смотрят на прошлое по-разному. Это сознавали сами классики русской литературы. Например, А.Пушкин писал: "Мечты поэта! Историк строгой гонит Вас"; у А.Н.Островского находим: "Историк передает, что было, драматический поэт показывает, как было"; Л.Толстой же утверждал: "Историк и художник, описывая историческую эпоху, имеют два совершенно разные предмета".
В отечественной науке нашего времени был период, когда не делалось никакого различия между высказываниями публицистов, писателей и ученых. Так, в книге академика Л.В.Черепнина "Исторические взгляды классиков русской литературы" (М., 1968) к поэтам и писателям предъявлялись совершенно те же требования, что и к дипломированным исследователям истории.
Свою задачу А.Формозов видит в том, чтобы выяснить специфику отношения к истории и к науке о ней у каждого из названных выше классиков. При этом автор показывает влияние научной литературы на писателей той или иной эпохи. В XVIII -начале XIX в. это "Синопсис" (Киев, 1674); эта книга создавалась вскоре после присоединения Украины к России и должна была показать прямую связь Киевской Руси с Московским царством. Великий князь Киевский - Владимир - рассматривался как первый царь и самодержец, основатель правящей династии. И это было закреплено в самом названии книги: "Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев о начале славяно-российского народа и о житии благоверного великого князя Киевского и всея Руси первейшего самодержца Владимира и о наследниках благочестивыя державы его Российския...". Автором ее принято считать архимандрита Киево-Печерского монастыря Иннокентия Гизеля (ок. 1600-1683). Содержание книги было ближе к мифу, чем к научному исследованию. Скорее, это вариант панегрической речи; в средневековой литературе "славы" были в большом ходу.
"Синопсис" явился источником произведений Ломоносова, как научных ("Древняя Российская история" - 1735-1758 гг., "Краткий Российский летописец" - 1759.), так и художественных ("Тамира и Селима" - 1751). Подобно автору "Синопсиса" Ломоносов считал возможным умалчивать о печальных периодах и эпизодах русской истории и выдвигать на передний план славные деяния наших предков даже тогда, когда не удавалось это надежно обосновать. Отсюда - риторика, произвольный подбор фактов. Ломоносов стремился доказать существование славян "за многие веки до разорения Трои". Повторяя, "что славянский народ был в нынешних российских пределах до Рождества Христова", Ломоносов негодовал на слова историка-энциклопедиста Г.Ф.Миллера (1705-1783) о подчинении славян Римской империи.
Идея о глубочайшей древности славян, об их "сложении" в Восточной Европе в результате стадиальных трансформаций из скифов или сармат была оставлена наукой еще в XIX в.
Первая половина XIX в. прошла под знаком Н.М.Карамзина. Его "История государства Российского" (1818-1829, т.1-12) имела огромный читательский успех. И это объяснялось не только обилием фактов, собранных самим автором и его помощниками по
многочисленным источникам, но и способом изложения - язык "Истории" близок к языку повестей Карамзина ("Наталья - боярская дочь" - 1792, "Марфа посадница, или Покорение Новгорода" - 1802), характерен для сентиментальной прозы. Портреты деятелей XVI-XVII вв. - достаточно назвать Ивана Грозного или Бориса Годунова -были настолько впечатляющими, что удержались в сознании нескольких поколений читателей "Истории".
"В отличие от Ломоносова, Карамзин считал своим долгом подробно освещать и все печальные и трагические события русской истории. Эти рассказы обычно уснащены моральными сентенциями" (с.35). Историк отошел от "Синопсиса" в вопросе о происхождении и начальном этапе развития славянства и ввел положение о "младенческом периоде" в жизни всех народов. Новые принципы исследования путем критики источников, выдвинутые немецким историком Б.Нибуром (1776-1831), прошли мимо Карамзина, хотя нибуровская "римская история" была издана в 1811-1812 гг.; не упомянут в "Истории" и Э.Гиббон (1757-1794), хотя в своих "Письмах Русского путешественника" Карамзин указывал на его "Историю разрушения и упадка Римской империи" как на один из образцов для задуманной им книги о прошлом России.
Отклики на "Историю" были многочисленны и разноречивы. Со временем на сочинение Карамзина стали смотреть не столько как на научный труд, сколько как на классическое произведение русской литературы. "История государства Российского" повлияла на "Бориса Годунова" Пушкина, лермонтовскую "Песню про Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова", на "Князя Серебряного" и "драматургическую трилогию" А.К.Толстого (трагедии "Смерть Иоанна Грозного", "Царь Федор Иоаннович", "Царь Борис"), на десятки исторических романов.
Словосочетание "Пушкин-историк" стало привычным. Его перу принадлежат "История Пугачева" и подготовительные материалы к "Истории Петра", стихи и драмы, прозаические произведения и публицистические статьи о прошлом - отечественном и западноевропейском. Треть библиотеки поэта составляли книги по истории. Об этой стороне его интересов писали В.О.Иконников, Н.П.Павлов-Сильванский, М.Н.Покровский, Б.Д.Греков, С.В.Юшков, Е.В.Тарле, Л.В.Черепнин и др. Обращаясь вновь в этой теме, А.Формозов избирает один аспект - пытается "нащупать
специфику восприятия поэтом как минувших эпох, так и науки о них" (с.45).
Завершив в 1825 г. "Бориса Годунова", Пушкин известил об этом друзей. На вопрос П.А.Вяземского, каков план трагедии, он ответил, что следует взять "конец десятого и весь одиннадцатый том" "Истории" Карамзина - это и будет "план". Исследователи называют также в ряду источников Никоновскую летопись (1792), "Сказание об осаде Троицко-Сергиева монастыря от поляков и литвы, сочиненное оного же Троицкого монастыря келарем Аврамием Палицыным" (М., 1784), агиографическое сочинение о юродивом по прозвишу Железный колпак (посланное Пушкину Карамзиным), книгу Г.П.Успенского "Опыт повествования о древностях русских" (Харьков, 1818). Пушкин использовал материалы семейных архивов Галаховых и Фонвизиных, мемуары П.И.Рычкова и Н.З.Повало-Швейковского, записал рассказы о бунте (И.И.Дмитриева и И.А.Крылова), прочел ряд запрещенных иностранных книг о "ложном Петре III". Однако в фондах государственных архивов ему поработать не удалось. Очевидно и внимательное чтение Пушкиным тридцатитомного труда И.И.Голикова "Деяния Петра Великого" (1788-1797). Тем не менее не следует "отождествлять подход Пушкина к истории с подходом к истории ученых-профессионалов... на том лишь основании, что, как и они, вначале он вел сбор материалов, а затем, используя их, создал свое произведение. Пушкин ценил эрудицию, трудолюбие, но его отталкивало свойственное ученым отстраненное, систематизаторское, критическое отношение к событиям прошлого" (с.50).
Ему нужен был не полный учет и сопоставление фактов, но достаточно было окунуться в исторические источники, чтобы получит толчок к творчеству. В итоге же Пушкин-художник сделал важный шаг вперед по сравнению с автором "Истории государства Российского", выдвигая на первый план новые важные проблемы.
Преимущественное внимание Пушкина к послепетровской эпохе, Карамзиным не освещенной, было особенно важным для понимания современных судеб страны. Пушкина привлекал именно XVIII в. И здесь главным был интерес к народным движениям (в 1826 созданы его "Песни о Стеньке Разине", в 1833-1834 - "История Пугачева", в 1836 - "Капитанская дочка") и к судьбам просвещенного дворянства, независимого от милостей монархов, хранящего
традиции человеческого достоинства ("Моя родословная", "Езерский", "Путешествие из Москвы в Петербург", "Опровержения на критики".
Пушкин застал новый период в развитии исторической мысли, связанный с освоением трудов зарубежных ученых XIX в. Ему были известны работы А.Тьера (1797-1877), Ф.Миньи (1796-1884) по истории Великой французской революции, книги Ф.Гизо (1787-1832), Ж.Мишле (1798-1871), О.Тьерри (1795-1856), монографии А.Баранта (1785-1866), Б.Нибура (1776-1831). Знакомство с новейшей зарубежной литературой отразилось в записях Пушкина о Великой французской революции и в "Сценах из рыцарских времен".
Создатель труда о восстании Пугачева, поднявший новую для отечественной науки тему народных движений, заслуживает имени историка. Но, конечно, он прежде всего художник. Справедливо говорил В.О.Ключевский: "Пушкин был историком там, где не думал быть им и где часто не удается стать им настоящему историку. "Капитанская дочка" была написана между делом, среди работ над пугачевщиной, но в ней больше истории, чем в "Истории Пугачевского бунта" (Ключевский В.О. Соч.: В 8-ми т. - М., 1959. -Т.7. - С. 147).
О Гоголе-историке говорят редко. Между тем, он не только создал одну из лучших исторических повестей - "Тарас Бульба", но и преподавал историю в Женском патриотическом институте и в Петербургском университете, мечтал написать монументальные обобщающие труды о прошлом Украины и Западной Европы. Деятели официальной университетской науки - М.П.Погодин, С.П.Шевырев, М.А.Максимович - были в тесных дружеских отношениях с Гоголем (отсюда, например, замысел совместной работы с Погодиным).
Гоголь годами размышлял о судьбах родного края, исподволь накапливал о нем материалы, нашедшие позднее отражение в его художественных произведениях. Однако его научно-историческое исследование не состоялось. Замысел Гоголя был очень смел, поскольку в 1830 г. вышла вторым изданием подробная "История Малой России" Д.Н.Бандыш-Каменского (1788-1850) - ученого опытного, широко использовавшего архивы, многочисленные рукописи, находившиеся в частных собраниях, литературу на латинском, немецком, французском языках.
6-3222
Вероятно, предполагает А.Формозов, Гоголь хотел перевести центр тяжести на изложение ранних этапов истории Украины в противоположность Бандыш-Каменскому, уделившему основное внимание периоду после вхождения Украины в состав России. "Углубление" в истоки казачества на несколько веков, определение его роли в мировой истории, попытки связать национальный характер с природной средой, желание нарисовать ряд ярких портретов народных героев - все это составляло специфический интерес Гоголя и могло, полагает А.Формозов, поселить в нем уверенность, что он сможет создать книгу о прошлом Украины - принципиально иную, чем у Бантыш-Каменского.
Намерения заняться "Историей Малороссии" сталкивались со стремлением к преподавательской деятельности. Чтобы добыть право на кафедру в Киевском университете, Гоголь в 1843 г. опубликовал в "Журнале Министерства народного просвещения" три статьи: "План преподавания всеобщей истории", "Отрывок из истории Малороссии" и "О малороссийских песнях" (позднее они вошли в его "Арабески" - 1835 г.). Но надежды на получение кафедры в Киеве не осуществились (Гоголь был назначен адъюнкт-профессором по кафедре всеобщей истории в Петербургском университете).
Наклонности Гоголя косвенным образом раскрывает его очерк 1834 г. "Шлецер, Миллер и Гердер" (включен в "Арабески"). Высоко оценивая всех трех, он подчеркивал, однако, ограниченность каждого: Шлецер "анализировал, рассекал", он - критик, а не историк в собственном смысле слова; И.Мюллер не дает цельной картины; Гердер - поэт, его влекли идеи, а не факты. Отсюда вывод Гоголя: надо бы соединить в одном лице достоинства этих трех сочинителей, а сверх того опыт драматургии Ф.Шиллера и занимательность романов Вальтера Скотта. Очевидно, что для Гоголя на первом плане было не исследование, а захватывающее читателей повествование.
Гоголь сосредоточил свои силы на повести "Тарас Бульба". Филологи - Н.С.Тихонов, В.И.Шенрок, И.М.Каманин, С.И.Машинский - с достаточной полнотой выявили круг источников, использованных Гоголем (их свод см. на 75-76). Историки отметили фактические неточности в повести, "странные" исторические выводы: запорожцы спасли Европу (имеется в виду угроза, исходившая от турок), их обычаи возникли из подражания западному рыцарству (а рыцарство, по Гоголю, отражает "юношеский период"
развития Европы; в этом оправдание любых эксцессов, ведь подростки не ведают, что творят). Однако главное в повести -эпические картины запорожской вольницы и образы народных героев, пожертвовавших собой за справедливость; они вытеснили все сомнительное, спорное. В итоге мы обязаны Гоголю верными историческими представлениями о запорожском казачестве (а не Д.Бантыш-Каменскому).
В последующем Гоголь все больше проявлял интерес к русской истории. В 1844 г. он писал: "Никак бы не дал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом и, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе другую Для этого самые истории их прошедшего быта даны им непохожими одна на другую, дабы порознь воспитались различные силы их характеров, чтобы потом, слившись, составить собою нечто совершеннейшее в человечестве" (полн. собр. соч.: В 14 т. - М.; Л., 1937-1952., Т.12, -С.419).
Для историков творчество А.К.Толстого (1817-1875) интересно тем, что в нем сказался отход от Карамзина как главного авторитета в области русской истории. Появились новые авторитеты - таким в 1860-х годах стал для автора карамзинских по духу "Князя Серебряного" и "драматической трилогии" Н.И.Костомаров. К нему восходят историческая концепция поздних баллад А.К.Толстого с противопоставлением рыцарских нравов Киевской Руси деспотизму отатарившейся Москвы и его драма "Посадник". К концепциям Костомарова восходят и слова М.Е.Салтыкова-Щедрина об "удельном периоде" как лучшем времени в национальном прошлом, и утверждение Л.Толстого, что история России "сделана казаками".
Воздействия на писателей трудов В.Н.Татишева, М.М.Щербакова, С.М.Соловьева, почти не видно. Знакомый с Соловьевым и внимательно изучавший его книги Л.Толстой о его идеях высказывался с явным раздражением. На писателей влияли главным образом историки, тяготевшие к художественной обработке фактов, а не к анализу и критике источников. В этом отношении интересно сопоставить результаты исторической драматургии А.К.Толстого и А.Н.Островского. Последний готовился к написанию своих исторических пьес, тщательно прорабатывая научную литературу; о первом уже было сказано - исторических источников он
освоил мало, в основном опирался на Карамзина. Тем не менее историческая драма Островского не удержалась на сцене и, напротив, по крайней мере к двум пьесам А.К.Толстого ("Смерть Иоанна Грозного" и "Царь Федор Иоаннович") театры обращаются до сих пор. Следовательно, суть успеха не в исторической эрудиции автора, а в художественном проникновении в мир прошлого.
Особый разговор - о Салтыкове-Щедрине и Л.Толстом: их отличала открытая враждебность к исторической науке Вспомним насмешки Щедрина над Карамзиным и Погодиным, Соловьевым и Чичериным, Костомаровым и Забелиным, Бартеневым и Семевским или слова Толстого: "Все истории... я бы жег и казнил авторов" (с. 143).
Работа Л.Толстого с книгами, источниками поражала своей целеустремленностью, объемом освоенного материала, что приближало творчество писателя к труду ученого. В то же время (одно из противоречий Толстого) он не верил ни выводам историков, ни мемуарам и рассказам современников, ни реляциям генералов. Однако демонстративное отталкивание от того, что содержалось в источниках, ни в коей мере не свидетельствовало об отсутствии интереса к истории. Незадолго до смерти, 25 июля 1908 г., Л.Толстой говорил своему секретарю Н.Н.Гусеву: "История хороша бы была только истинная. Слишком многообразны условия, которые определяют жизнь человечества, и историки берут одну какую-нибудь сторону - государственную, экономическую, а тут и религия, и бесчисленное множество сторон. И поэтому историки... представляют какую-нибудь 0,01 событий, которые, собственно, представляет действительная история народа... Всегда выстраиваются события политические как самые главные, и забываются явления духовные, внутренние, которые в сущности и определяют все" (Гусев H.H. Два года с Л.Н.Толстым. - М., 1972. - С.188). Иными словами, писатель не отбрасывал историю как ненужную область человеческих знаний, а мечтал о более совершенных формах ее понимания и передачи. Путь к этому он искал не в развитии исследовательских методов, критики источников, анализе, а в использовании приемов искусства.
А.А.Ревякина
