CC BY
136
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
ИНСТИТУТ НАУЧНОЙ ИНФОРМАЦИИ ПО ОБЩЕСТВЕННЫМ НАУКАМ
СОЦИАЛЬНЫЕ И ГУМАНИТАРНЫЕ
НАУКИ
ОТЕЧЕСТВЕННАЯ И ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА
РЕФЕРАТИВНЫЙ ЖУРНАЛ СЕРИЯ 11
СОЦИОЛОГИЯ
2
издается с 1972 г. выходит 4 раза в год индекс РЖ 2 индекс серии 2.11 рефераты 97.03.001-97.03.024
МОСКВА 1997
12 Mikl-Horke F Soziologie Historisches Kontext und soziologische Theone-Entwjrfe -
München etc , 1989 - XIII, 343 S
13 Pussy M Jürgen Habermas - N Y Tavistock, 1987 - 128 p
14 Roderick R Habermas and the foundations of cntical theory - N Y St Martin s press,
1986 -XII, 194 p
15 Seil M Die zwei Bedeutungen 'kommunikativer' Rationalität Bemerkungen zu Habermas
Kntir der pluralen Vernunft // Kommunikatives Handeln / Hrsg von Honneth А , JoasH - Frankfurt а M Suhrkamp, 1986 - S 53-72
16 Unkritische Theorie Gegen Habermas / Hrsg von Boke G Lüneburg, zu Klampen, 1989
- 145 S
17 White St К The recent work of Jürgen Habermas Reason, justice and modernity -
Cambridge Cambridge umv press, 1988 -XII, 190 p
97 02.002. ШЮТЦА. СОЦИАЛЬНЫЙ МИР И ТЕОРИЯ СОЦИАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ.
SCHUTZ А. The social world and the theory of social action // Social Research - New York, 1960. - Vol. 27, N 2 - P. 203-221.
Статья "Социальный мир и теория социального действия" представляет собой завершающую часть большой работы А.Шютца, написанной им в 1940 г. и посвяшенной критическому анализу книги Т Парсона "Структура социального действия" (1937). Впервые эта статья была опубликована посмертно, в 1960 г. в журнале "Социальное исследование", заглавие статьи принадлежит редакции журнала Вставки, заключенные в квадратные скобки, сделаны редакцией журнала "Социальное исследование" и взяты из других мест указанной работы Шютца. Перевод выполнен по первому изданию статьи
На первый взгляд, не так-то легко понять, почему в социальных науках следует отдавать предпочтение субъективной точке зрения. Зачем из раза в раз обращаться к этому таинственному и не слишком интересному тирану социальных наук - субъективности актера9 Почему бы, в самом деле, просто не описывать - добросовестуо, в объективных терминах - то, что реально происходит, говоря на нашем собственном языке, языке квалифицированных и научно подкованных наблюдателей социального мира? И если бы кто-то возразил, что эти термины не более чем искусственные условности,
для реального проникновения в то значение, которым обладают социальные акты для самих действующих людей, но только в целях нашей интерпретации этих актов, то мы могли бы ответить, что именно это выстраивание системы условностей и добросовестного описания мира - и только оно - является задачей научного мышления. Мы, ученые, в своей системе интерпретации не менее суверенны, чем свободен актер в установлении своей системы целей и планов. Мы, социальные ученые, в частности, обязаны всего лишь следовать модели естественных наук, которые достигли своих наиболее блестящих результатов благодаря тем самым методам, от которых нас вынуждают отказаться. И, наконец, само существо науки заключается в том, чтобы быть объективной, т.е. достоверной не только для меня и вас и немногих других, а для каждого, и что научные суждения относятся не к моему частному миру, а к единственному и единому жизненному миру, общему для всех нас.
Последняя часть этого тезиса безусловно верна. Более того, несомненно, можно представить такую фундаментальную точку зрения, согласно которой социальные науки должны следовать модели естественных наук и принять их методы. Доведенная до своего логического предела, эта точка зрения приводит нас к методу бихевиоризма. Критика данного принципа не входит в задачи настоящего исследования. Мы ограничимся замечанием, что радикальный бихевиоризм терпит провал вместе со своим базисным допущением, будто бы нет никакой возможности доказать разумность "ближнего". То, что тот является разумным человеческим существом вполне вероятно, однако это "ненадежный факт", не поддающийся верификации (как полагают Рассел, а также Карнап).
Но тогда не совсем понятно, зачем разумному индивиду писать книги для других и встречаться с этими другими на конгрессах, чтобы там взаимно доказывать друг другу, что разумность другого - факт спорный. И еще менее поддается пониманию то, почему те самые авторы, которые убеждены в невозможности верифицировать разумность других человеческих существ, столь непоколебимо верны принципу верифицируемое™, который только и возможно представить через сотрудничество с другими и взаимный контроль. Более того, они не чувствуют никаких препятствий для того, чтобы исходить в своих размышлениях из ряда догм - что язык существует, речевые реакции и словесные описания являются законными
4-2892
методами бихевиористской психологии, а высказывания, делаемые на данном языке, способны иметь смысл, - нисколько при этом не задумываясь о том, что язык, речь, вербальное сообщение, высказывание и смысл уже предполагают существование разумных альтер-эго, способных понимать язык, интерпретировать высказывания и верифицировать смысл1. Между тем сами по себе феномены понимания и интерпретации не могут быть объяснены в качестве чистого поведения, если только мы не обратимся к уловке "скрытого поведения", ускользающего от описания в бихевиористских терминах2.
Высказанные критические замечания, однако, не затрагивают суть нашей проблемы. Бихевиоризм, равно как и любая другая объективная схема соотнесения, принятая в социальных науках, прежде всего нацелен на объяснение того, что реально происходит в социальном мире нашей повседневной жизни, при помощи научно правильных методов. Разумеется, ни целью, ни смыслом научной теории никогда не является проектирование и описание вымышленного мира, который бы никоим образом не соотносился с нашим обыденным опытом и, следовательно, не представлял для нас никакого практического интереса. Отцы бихевиоризма не преследовали никаких иных целей, кроме описания и объяснения реальных человеческих действий в реальном человеческом мире. Ошибка этой теории заключается в подмене социальной реальности вымышленным миром, которая произошла вследствие настойчивой пропаганды применения в социальных науках тех методологических принципов, которые, оказавшись истинными в других областях, потерпели фиаско в сфере интерсубъективности.
Бихевиоризм - лишь одна из форм объективизма в социальных науках, хотя и самая радикальная. Перед исследователем социального мира не стоит неумолимой альтернативы: либо принять строго субъективную точку зрения и изучать мотивы и мысли, сосредоточенные в разуме актера, - либо ограничиться описанием внешнего поведения и принять бихевиористский догмат принципиальной непостижимости разума другого и даже недоказуемости другого вообще. Более вероятной представляется такая базисная установка - и некоторые из наиболее передовых социальных ученых на самом деле ее приняли, - в которой социальный мир со всеми его альтер-эго и институтами наивно
принимается как значимый универсум, значимый именно для наблюдателя, единственной научной задачей которого является описание и объяснение своего собственного опыта переживания этого мира и опыта его переживания другими наблюдателями.
Эти ученые признают, что такие феномены, как нация, государство, рынок, цена, религия, искусство, наука, соотносятся с деятельностью других разумных человеческих существ, для которых они образуют мир их социальной жизни. Более того, они признают, что другие Я создали этот мир своей деятельностью и ориентируют свою дальнейшую деятельность на его существование. Тем не менее, отговариваются они, когда нам нужно дать описание и объяснение фактов этого социального мира, мы не обязаны возвращаться к субъективной деятельности этих других Я и ее коррелятам в их сознаниях. Социальные ученые, с их точки зрения, могут и должны ограничиться изложением того, что этот мир означает для них, не обращая внимания на то, что он означает для действующих и этом социальном мире актеров. Давайте, дескать, соберем факты этого социального мира, насколько нам позволяет представить их в надежной форме наш научный опыт, опишем и проанализируем эти факты, раскидаем их по надлежащим категориям и будем изучать те регулярности, проявляющиеся в их форме и развитии, которые в результате всего этого выплывут на поверхность, - и мы придем в итоге к такой системе социальных наук, которая откроет нам базисные принципы и аналитические законы социального мира. Достигнув в один прекрасный день этого рубежа, социальные науки смогут с уверенностью отбросить субъективный анализ, предоставив заниматься этим делом психологам, философам, метафизикам и вообще кому угодно, в зависимости от того, как мы предпочтем назвать праздных людей, докучающих нам такими проблемами. И -мог бы еще добавить защитник такой точки зрения - не этот ли собственно научный идеал как раз и стремятся воплотить в жизнь наиболее развитые социальные науки? Взгляните на современную экономику! Грандиозный прогресс этой науки начинается именно с решения некоторых выдающихся умов изучать кривые спроса и предложения и обсуждать уравнения цен и издержек вместо того, чтобы отдавать силы тяжелому и тщетному стремлению проникнуть в тайну субъективных желаний и субъективных ценностей.
Вне всяких сомнений, такая позиция не только возможна, но и была реально принята большинством обществоведов. Вне всяких сомнений, на определенном уровне реальная научная работа может выполняться и действительно выполнялась без углубления в проблемы субъективности. В исследовании таких разнородных социальных феноменов, как социальные институты, социальные отношения и даже социальные группы, мы можем далеко продвинуться вперед, не отрекаясь от базисной схемы соотнесения, которая может быть сформулирована следующим образом: что все это означает для нас, научных наблюдателей? Следуя по этому пути, мы можем разработать и применить такую рафинированную систему абстракций, которая намеренно устраняет из социального мира актера вместе со всеми его субъективными точками зрения; мы можем сделать это, даже не входя в конфликт с теми переживаниями, которые мы черпаем из социальной реальности. Мастера этой техники - а их много в любой области социальных исследований-всегда будут сопротивляться уходу с того устойчивого уровня анализа, на котором эта техника может быть принята, и, следовательно, будут соответствующим образом ограничивать круг изучаемых проблем.
Все это не отменяет того факта, что данный тип социальной науки не занимается прямо и непосредственно социальным жизненным миром, общим для всех нас, а имеет дело с искусно и удобно отобранными идеализациями и формализациями социального мира, не противоречащими его фактам. И все это не уменьшает настоятельной необходимости обращения к субъективной точке зрения на других уровнях абстракции, на которых исходная проблема, подвергаемая рассмотрению, претерпевает изменение. Но тогда - и это очень важно - обращение к субъективной точке зрения всегда может и должно быть осуществлено. Поскольку социальный мир, с какой бы стороны мы его ни рассматривали, всегда остается чрезвычайно сложным космосом человеческих действий, мы всегда можем возвратиться к "забытому человеку" социальных наук, т.е. к действующему в социальном мире актеру, чьи чувства и действия составляют фундамент всей этой системы. Тогда мы будем пытаться понять его в этом действовании и чувствовании, а также выяснить то состояние сознания, которое побудило его принять те или иные специфические установки по отношению к своей социальной среде.
В таком случае ответ на вопрос "что означает этот социальный мир для меня, наблюдателя?" требует в качестве необходимого условия получения ответа на другой вопрос: "что означает этот социальный мир для наблюдаемого актера, в этом мире действующего, и какой смысл он вкладывал в свои действия в этом мире?" Сформулировав стоящие перед нами вопросы таким образом, мы уже не принимаем наивно социальный мир и его текущие идеализации и формализации как нечто неоспоримо готовое и само по себе значимое, а предпринимаем исследование процесса идеализации и формализации как такового, т.е. исследуем генезис того значения, которым обладают социальные феномены для нас как актеров, и того механизма деятельности, благодаря которому люди понимают друг друга т самих себя. Мы всегда свободны, а иногда даже и должны действовать подобным образом.
Возможность изучения социального мира с различных точек зрения обнаруживает фундаментальную значимость формулы профессора Знанецкого, [согласно которой все социальные феномены могут быть описаны в любой из следующих схем соотнесения: социальная личность; социальный акт; социальная группа; социальные отношения]. Каждый социальный феномен может быть изучен в соотнесении с социальными отношениями или социальными группами (позволим себе также добавить сюда социальные институты), однако столь же правомерным будет и их изучение с точки зрения социального акта или социальной личности. Первая группа схем соотнесения - объективная; такого рода схемы будут полезными лишь в том случае, если они будут применены к проблемам, относящимся к сфере объективных феноменов, для объяснения которых разработаны особые идеализации и формализации, и, разумеется, лишь при том условии, если они не содержат в себе какого-нибудь элемента или нескольких элементов, несовместимых с другими схемами соотнесения ( субъективными) и с нашим обыденным опытом переживания социального мира в целом. Mutatis mutandis, этот тезис в равной степени относится и к субъективным схемам соотнесения3.
Другими словами, решение научного наблюдателя изучать социальный мир в объективной или субъективной рамке соотнесения с самого начала предполагает наличие такого сектора ( или по крайней мере, некоторого аспекта такого сектора), который возможно
изучать в схеме соотнесения, выбранной раз и навсегда. Поэтому основополагающим постулатом в методологии социальных наук должно стать следующее положение: выберите схему соотнесения, адекватную той проблеме, которая вас интересует; рассмотрите ее пределы и возможности; сделайте так, чтобы содержащиеся в ней термины были совместимы и согласованы друг с другом; и единожды приняв эту схему, придерживайтесь ее до конца! С другой стороны, если следствия вытекающие из выбранной вами проблемы, приводят вас в процессе исследования к принятию других схем соотнесения и интерпретации, не забывайте, что вместе с изменением схемы неизбежно происходит смысловой сдвиг во всех терминах, присутствовавших в использованной вами ранее схеме соотнесения. Чтобы сохранить последовательность в своих рассуждениях, вы должны следить за тем, чтоб в "подтекст" всех используемых вами терминов и понятий оставался одним и тем же!
Таково реальное значение столь часто неправильно понимаемого постулата "чистоты метода". Следовать ему труднее, чем кажется. Большинство ошибок в социальных науках могут быть сведены к смешению субъективной и объективной точек зрения, которое появляется незаметно для самого ученого при перемещении в процессе научного исследования с одного уровня на другой. Таковы опасности, вторгающиеся в конкретную работу обществоведов при смешении субъективной и объективной точек зрения. Что же касается теории действия, то здесь необходимо в полной мере придерживаться субъективной точки зрения, ибо, как только мы отходим от нее, эта теория лишается своих фундаментальных оснований, а именно своей соотнесенности с социальным миром повседневной жизни и повседневного опыта. Последовательное сохранение субъективной точки зрения является единственной, но достаточной гарантией от подмены мира социальной реальности фиктивным несуществующим миром, сконструированным научным наблюдателем.
Давайте для более полного прояснения этого вопроса забудем на мгновение, что мы социальные ученые, наблюдающие социальный мир отстраненным и незаинтересованным разумом. Давайте посмотрим, каким образом каждый *Гз нас интерпретирует общий для всех нас социальный мир, в котором он живет и действует как человек среди других людей, мир, который он воспринимает как поле своих возможных действий и ориентации, организующееся вокруг его
персоны в соответствии с его специфической системой планов и проистекающих из них релевантностей, зная в то же время о том, что тот же самый социальный мир является полем возможного действия для других людей и организуется, с их точке зрения, вокруг них аналогичным образом.
Этот мир всегда с самого начала дан мне как мир организованный. Я, попросту говоря, родился и вырос в этом организованном социальном мире. Благодаря воспитанию и обучению, благодаря всевозможного рода переживаниям и опытам я обретаю некоторое смутно прорисовывающееся знание об этом мире и его институтах. Помимо всего прочего, я испытываю интерес к объектам этого мира, поскольку они определяют мою ориентацию, помогают или препятствуют воплощению моих планов, образуют элемент моей ситуации, который я должен либо принять, либо изменить, являются для меня источником моего счастья или несчастья или, скажем, не имеют для меня ровным счетом никакого значения. Значимость для меня тех или иных объектов предполагает, что я не довольствуюсь чистым знанием об их существовании; я должен их понять, а это значит, что я должен быть способен истолковать их как возможные релевантные элементы тех возможных актов или реакций, которые я мог бы совершить в рамках осуществления моих жизненных планов.
Однако с самого начала эта ориентация, обретаемая благодаря пониманию, складывается в сотрудничестве с другими людьми: этот мир имеет значение не только для меня, но также и для любого другого. Мой опыт переживания мира подтверждается и корректируется опытом других, с которыми я взаимно связан общим знанием, обшей работой и общим страданием. Мир, интерпретируемый как возможное поле действия для всех нас, - вот первый и самый элементарный принцип организации моего знания о внешнем мире вообще. Уже потом я провожу различие между (с одной стороны) природными вещами, которые могут быть определены как вещи, сущностно данные и мне, и тебе, и кому угодно другому такими, каковы они есть независимо от какого бы то ни было человеческого вмешательства, и (с другой стороны) социальными вещами, которые могут быть поняты лишь как продукты человеческой деятельности - моей собственной или других людей (термин "вещь", используемый в обоих случаях в самом широком его
смысле, охватывает собою не только телесные, но также и "идеальные", т.е. мыслительные объекты). Что касается природных вешей, то здесь мое "понимание" ограничивается мыслительным схватыванием их существования, изменчивости, развития, достижимым в той мере, в какой все эти элементы совместимы с моими переживаниями и переживаниями других внутри природного мира в целом, а также с теми базисными допущениями относительно устройства этого мира, которые все мы принимаем по общему согласию. В этих пределах все мы способны к предсказанию (пусть даже всего лишь вероятностному). Вот, допустим, по моему мнению и мнению каждого из нас, есть некая вешь - дикая яблоня. Здесь предполагается, что весной она расцветет, летом вся покроется листвой, осенью принесет плоды, а зимой будет стоять голой. Если мы хотим хорошенько оглядеть окрестности, то можем забраться на ее вершину, если летом захотим отдохнуть и расслабиться, то можем укрыться в ее тени, если осенью почувствуем голод, то можем отведать ее плодов. Все эти возможности нисколько не зависят от какого бы то ни было человеческого посредничества; круговорот событий в природе происходит независимо от нашего вмешательства4.
Если мне захочется сделать что-то в этом роде, то не может быть никаких возражений против того, чтобы назвать это организованное знание природных фактов их "пониманием". Однако при использовании в таком широком смысле термин "понимание" не означает ничего кроме сводимости известных и проверенных фактов к другим известным и проверенным фактам. Если я обращусь за консультацией к эксперту в области физиологии растений, дабы узнать, что же на самом деле стоит за вышеупомянутым циклом вегетативной жизни, он сошлется на химию хлорофилла или морфологическое строение клеток; короче говоря, он "объяснит" факты при помощи сведения их к другим фактам, обладающим большей общностью и проверенным в более широкой области исследований.
Совершенно иного рода "понимание" используется применительно к социальным вещай (этот термин включает в себя, помимо всего прочего человеческие акты). В данном случае недостаточно соотнести рассматриваемый факт с другими фактами или вещами Я не смогу понять социальную вещь, не сведя ее к
человеческой деятельности, ее сотворившей, и не соотнеся далее эту человеческую деятельность с теми мотивами, из которых она проистекает. Я не могу понять орудие труда, не зная той цели, для которой оно было создано, не понимаю знак или символ, не зная, обозначениями чего они являются, не понимаю институт, если мне не известны его задачи, и не понимаю произведение искусства, если я не осведомлен о тех замыслах, которые художник попытался в нем воплотить
[Автор полагает, что только теория мотивов может углубить анализ акта, при том условии, разумеется, что мы будем строго и неукоснительно придерживаться субъективной точки зрения. Ранее им уже была предпринята попытка дать схематический набросок такой теории5, и он надеется, что ему будет позволено еще раз изложить здесь некоторые из важнейших ее положений.
Исходным пунктом для него было разграничение действия и поведения. Отличительной особенностью действия является то, что оно предопределено проектом, предшествующим ему во времени. Следовательно, действие представляет собой поведение, протекающее в соответствии с планом спроектированного поведения; сам же проект есть не что иное, как действие, которое воспринимается и по поводу которого принимается решение в будущем совершенном времени. Таким образом, проект есть первичное и фундаментальное значение действия. Такая формулировка представляет собой сверхупрощение, и ей можно воспользоваться лишь в качестве предварительного подхода к проблеме. Значение, приписываемое опыту, варьируется соответственно целостной установке индивида, которую тот принимает в момент рефлексии. Когда действие уже совершенно, его первоначальное значение, данное в проекте, модифицируется в свете того, что было реально сделано, и, стало быть, оно открыто для бесконечного множества рефлексий, которые могут приписывать ему то или иное значение в прошедшем времени.
Простейшим комплексом значений, в терминах которого действие интерпретируется актером, являются его мотивы. Однако термин этот отличается двусмысленностью и включает в себя две отличные друг от друга категории, которые следует четко различать: мотив для-того-чтобы [in-order-to motive] и мотив потому-что [because motive]6. Первый отсылает к будущему и связан с целью, для осуществления которой само действие является средством: это
5-2892
"terminus ad quern". Второй отсылает к прошлому и имеет в виду повод или причину: это "terminus a quo". Таким образом, действие детерминировано проектом, включающим мотив для-того-чтобы. Проект есть интенциональный акт, предстающий в воображении в качестве уже совершенного; мотив для-того-чтобы - это будущее состояние дел, которое должно быть реализовано спроектированным действием; а сам проект детерминирован мотивом потому-что. Комплексы значений, конституирующие соответственно мотив для-того-чтобы и мотив потому-что, отличаются друг от друга тем, что первый является неотъемлемой частью самого действия, тогда как второй требует особого акта рефлексии в давно прошедшем времени, который будет совершен актером лишь тогда, когда он будет иметь для того достаточные прагматические основания.
Необходимо добавить, что ни требования мотивов для-того-чтобы, ни требования мотивов потому-что не выбираются актером, осуществляющим конкретный акт, как попало. Напротив, они организованы в большие субъективные системы. Мотивы для-того-чтобы встроены в субъективные системы планирования: жизненный план, трудовые планы и планы проведения досуга, планы на "следующий раз", распорядок дел на сегодня, ближайшие неотложные дела и т.п. Мотивы потому-что группируются в системы, правомерно трактуемые в американской литературе (У.Джемс, Дж.Г.Мид, Знанецкий, Оллпорт, Парсонс) через категорию (социальной) личности Многообразные переживания человеческим Я своих прошлых основных установок, сконденсированных в форме принципов, максим, привычек, вкусов, аффектов и т.п , являются элементами, из которых выстраиваются системы, могущие быть персонифицированными. Последнее представляет собой чрезвычайно сложную и запутанную проблему, требующую самого серьезного размышления.
Помимо всего прочего, я не могу понять акты других людей, не зная стоящих за ними мотивов для-того-чтобы или мотивов потому-что. Разумеется, существует много степеней понимания. Я не обязан (и даже более того, не могу) постичь мотивы других людей во всех их тонкостях, со всеми их горизонтами индивидуальных жизненных планов, их фоновыми индивидуальными переживаниями, их отсылками к той уникальной ситуации, которая их предопределила. Как мы уже ранее говорили,- такое идеальное понимание
предполагало бы полную идентичность моего потока мышления потоку мышления альтер-эго, а это означало бы идентичность наших Я. Поэтому достаточно того, что я могу свести акт другого к его типичным мотивам, включая сюда и их соотнесенность с типичными ситуациями, типичными целями, типичными средствами и т.д.
С другой стороны, существует также и различные степени моего знания о самом актере, т.е. различные степени интимности и анонимности. Я могу свести продукт человеческой деятельности к активности альтер-эго, с которым я разделяю настоящее время и наличное пространство, и тогда может оказаться, что этот другой индивид - либо мой близкий друг, либо пассажир, с которым я встретился впервые в жизни и не встречусь больше никогда. Мне даже не обязательно знать актера лично, чтобы иметь доступ к пониманию его мотивов. Например, я могу понять акты зарубежного государственного деятеля и судить о его мотивах, вообще ни разу с ним не встречавшись и даже никогда не видев его фотографического портрета. То же самое касается и понимания индивидов, живших задолго до моего появления на свет; я могу понять акты и мотивы как Цезаря, так и пещерного человека, не оставившего никаких свидетельств своего существования кроме кремня, выставленного на всеобщее обозрение в музее. Нет даже необходимости сводить человеческие акты к индивидуальному действующему лицу, более или менее хорошо мне известному. Для того, чтобы их понять, достаточно найти типичные мотивы типичных актеров, объясняющие данный акт как типичный акт, проистекающий из типичной ситуации. Есть определенное единообразие в актах и мотивах священников, солдат, прислуги, фермеров, проявляющееся везде и в любое время. Более того, существуют акты столь общего типа, что будет вполне достаточно свести их к типичным мотивам "любого", чтобы сделать их понятными.
Все это нуждается в тщательном изучении, будучи важнейшей частью теории социального действия.7 Суммируя вышесказанное, мы приходим к выводу, что социальные вещи могут быть поняты лишь тогда, когда их можно свести к человеческой активности; а человеческая активность становится доступной для понимания лишь благодаря демонстрации ее мотивов для-того-чтобы и потому-что. Более глубокое основание этого заключается в том, что я - поскольку я живу наивным образом в социальном мире - способен понять акты
других людей при том условии, что смогу вообразить, что и я сам, находясь в аналогичной ситуации, выполнил бы аналогичные акты, руководствуясь теми же самыми мотивами потому-что и будучи ориентирован теми же самыми мотивами для-того-чтобы (все эти термины понимаются здесь в узком смысле "типичной аналогии, "типичного" тождества, как то было объяснено выше).
Истинность этого утверждения можно продемонстрировать при помоши анализа социального действия, в более точном смысле этого термина, а именно действия, которое вбирает в себя установки и действия других людей и ориентировано на них в своем протекании.8 В этом исследовании мы до сих пор занимались только действием как таковым, не углубляясь в анализ той модификации, которую претерпевает общая схема при введении в нее таких подлинно социальных элементов, как взаимная корреляция и интерсубъективное взаимоприспособление. Следовательно, мы наблюдали установку обособленного актера, не проводя никакого различия между тем, занят ли он манипуляцией каким-то орудием или же действует совместно с другими и для других, мотивируясь ими и мотивируя их.
Эта тема крайне сложна для анализа, и мы вынуждены будем ограничиться наброском нескольких ее основных штрихов. Можно доказать, что все социальные отношения, как они понимаются мною, человеческим существом, живущим наивным образом в социальном мире, сосредоточенном вокруг меня, имеют своим прототипом социальное отношение, связывающее меня с индивидуальным альтер-эго, с которым я разделяю общее пространство и время. Мой социальный акт ориентирован не только на физическое существование этого альтер-эго, но и на его акт, который, как я ожидаю, будет спровоцирован моим действием. Следовательно, я вправе сказать, что реакция другого является мотивом для-того-чтобы моего акта. Прототипом любого социального взаимоотношения является интерсубъективное сочленение мотивов. Если я, проектируя свое действие, представляю в воображении, что вы поймете мой акт и что это понимание побудит вас, в свою очередь, отреагировать определенным образом, то я ожидйю, что мотивы для-того-чтобы моего действия станут мотивами потому-что вашего ответного действия, и наоборот.
Возьмем простейший пример. Я задаю вам вопрос. Мотив для-того-чтобы моего акта - это не только ожидание того, что вы поймете мой вопрос, но и ожидание получения вашего ответа; или, говоря точнее, я рассчитываю, что вы ответите, оставляя нерешенным, каким именно будет содержание вашего ответа. Modo Juturi exacti я в проектировании своего действия предвосхищаю, что вы ответите тем или иным образом на заданный мною вопрос, а это значит, что я полагаю наличие очевидных шансов на то, что понимание моего вопроса станет мотивом потому-что для ожидаемого мною вашего ответа. Таким образом, мы можем сказать, что вопрос является мотивом потому-что для ответа, а ответ является мотивом для-того-чтобы для вопроса. Эта взаимосвязь между моим и вашим мотивами является для меня хорошо проверенным опытом, хотя, быть может, я никогда и не обладал эксплицитным знанием задействованного здесь сложного внутреннего механизма. Между тем сам я лично многократно ощущал в несчетном множестве случаев побуждение отреагировать на акт другого, который я истолковывал как адресованный мне вопрос, посредством определенного рода поведения, мотивом для-того-чтобы которого было мое ожидание того, что другой, вопрошающий, может проинтерпретировать мое поведение как ответ. Помимо обладания таким опытом, я знаю, что часто достигал успеха, провоцируя ответ со стороны другого человека своим актом, который называется "вопрошанием", и т. д. Таким образом, я чувствую, что у меня есть все шансы получить ваш ответ, как только я осуществляю свой акт вопрошания
Этот краткий и неполный анализ довольно-таки тривиального примера показывает огромные сложности, таяшиеся в проблеме социального акта, но также и подает некоторые идеи относительно того, в каком направлении следует расширить исследовательское поле теории действия, дабы она была достойной своего названия. Здесь мы не намерены далее углубляться в эту тему, однако нам необходимо извлечь из вышеприведенного примера кое-какие выводы, касающиеся той роли, которую играет субъективная точка зрения для актера, действующего в социальном мире.
Социальный мир, в котором я живу, будучи связанным многочисленными отношениями с другими людьми, является для мня объектом, который я интерпретирую как значимый. Он наделен для меня смыслом, но точно так же я уверен в том, что он наделен
смыслом и для других людей тоже. Далее я предполагаю, что мои акты, ориентированные на других, будут пониматься ими аналогично тому, как я понимаю акты других, ориентированные на меня. Более или менее наивно я предполагаю существование обшей схемы соотнесения для моих актов и актов других людей. Более всего меня интересуют не внешне выражающееся поведение других, не выполняемые ими жесты и телесные движения, а их интенции. А это означает, что прежде всего меня интересуют мотивы для-того-чтобы, ради которых они действуют, и мотивы потому-что, на которых их действия основываются.
Будучи убежденным в том, что своим актом они хотят что-то выразить и что их акт занимает особое положение в обшей рамке соотнесения, я пытаюсь уловить значение, которым обладает соответствующий акт, в особенности то значение, которым он наделен для моих со-актеров, действующих в социальном мире. И до тех пор, пока это не опровергнуто, я предполагаю, что то значение, которым этот акт обладает для них, соответствует тому значению, которое их акт кмеет для меня. Поскольку я вынужден ориентировать свои социальные акты на мотивы потому-что ориентированных на меня социальных актов других, я всегда должен определять их мотивы для-того-чтобы и распутывать ткань социального взаимоотношения посредством интерпретации актов других людей с субъективной точки зрения актера. Имеется большая разница между установкой человека, живущего в гуше разнообразных взаимоотношений, заинтересованным участником которых он является, и установкой чистого наблюдателя, не заинтересованного в исходе той социальной ситуации, в которой он не принимает личного участия и которую он изучает своим отстраненным разумом.
Есть еше и другая причина, по которой человек, наивно живуший среди других людей в социальном мире, прежде всего пытается выявить мотивы своих со-актеров. Мотивы никогда не бывают элементами обособленными; они группируются в большие и устойчивые иерархические системы. Поняв достаточное число элементов такого рода системы, я обладаю всеми шансами заполнить недостающие звенья этой системы корректными предположениями. Опираясь в своих догадках на внутреннюю логическую структуру такой системы мотивов, я могу сделать - с большой вероятностью того, что они окажутся правильными, - определенные выводы,
касающиеся тех ее частей, которые остаются от меня сокрытыми. Но все это, разумеется, предполагает интерпретацию с субъективной точки зрения, то есть ответ на вопрос "что все это значит для актера?"
Эта практическая установка принимается в социальном мире всеми нами, поскольку в нем мы не просто наблюдаем ситуацию, никак нас не затрагивающую, а являемся действующими и реагирующими агентами. Именно по этой причине субъективная точка зрения должна быть принята также и социальными науками. Только этот методологический принцип даст нам необходимые гарантии того, что мы имеем дело с подлинно реальным социальным жизненным миром, принадлежащим всем нам, который, даже будучи объектом теоретического исследования, остается системой взаимных социальных отношений, выстраивающихся из взаимных субъективных интерпретаций погруженных в него актеров.
Однако, даже если бы в социальных науках был принят принцип сохранения субъективной точки зрения, остается вопрос: как же все-таки возможно подойти к изучению таких субъективных феноменов научно, т. е. с объективной концептуальной схемой? Прежде всего, огромные сложности кроются в той специфической установке, которую принимает по отношению к социальному миру научный наблюдатель. Как ученый - он не является участником социальных взаимоотношений. Он не участвует в живом потоке взаимного тестирования мотивов для-того-чтобы его актов реакциями других и мотивов для-того-чтобы их актов его реакциями. Строго говоря, выступая в качестве чистого наблюдателя социального мира, социальный ученый не является действующим лицом. В той мере, в какой он "занимается научной деятельностью" (публикуя статьи, обсуждая проблемы с другими, занимаясь преподаванием), его деятельность протекает внутри социального мира: занимаясь наукой, он действует как человек среди других людей, но в данном случае у него уже отсутствует специфическая установка научного наблюдателя. Эта установка характеризуется тем, что реализуется в полном обособлении от мира. Чтобы стать социальным ученым, наблюдатель должен заставить свой разум покинуть социальный мир, отбросить какой бы то ни было практический интерес к нему и ограничиться в своих мотивах для-того-чтобы честным описанием и объяснением того социального мира, который он наблюдает.
Но как должна выполняться эта работа? Не имея возможности напрямую общаться с актерами, действующими в социальном мире, ученый лишен возможности непосредственно проверить собранные им данные о них посредством обращения к тем многообразным источникам информации, которые открыты для него в социальном мире. Сам он, будучи человеком среди других людей, разумеется, обладает опытом непосредственного переживания социального мира. В этом своем качестве он может рассылать опросники, выслушивать свидетелей, проводить тесты. Из этих и других источников он почерпывает данные, которые впоследствии использует, возвратившись в уединение теоретика. Однако как таковая его теоретическая задача начинается с построения концептуальной схемы, в рамках которой собранная им информация о социальном мире может быть классифицирована.
Одной из наиболее примечательных особенностей современной социальной науки является описание той процедуры, которой пользуются социальные ученые при построении концептуальной схемы, и великой заслугой [Дюркгейма, Парето, Маршалла, Веблена и], прежде всего, Макса Вебера является разработка этого метода во всей его полноте и ясности. Этот метод состоит в замене человеческих существ, которых социальный ученый наблюдает как актер на социальной сцене, сотворенными им самим марионетками, или, говоря иначе, в конструировании идеальных типов актеров. Делается это следующим образом.
Ученый наблюдает определенные события в социальном мире как события, порожденные человеческой деятельностью, и начинает с установления типа таких событий. Потом он соотносит с этими типичными актами типичные мотивы потому-что и для-того-чтобы, присутствующие в разуме воображаемого актера, которые он полагает неизменными. Таким образом он конструирует идеальный тип личности, т. е. определенную модель актера, которого он представляет в воображении как актера, наделенного сознанием. Однако содержание этого сознания ограничивается лишь теми элементами, которые необходимы для осуществления типичных актов, являющихся объектом рассмотрения.* Эти элементы оно содержит в полном объеме, но помимо них не содержит ничего. В него вкладываются неизменные мотивы для-того-чтобы, соответствующие тем целям, которые реализуются в социальном мире
рассматриваемыми актами; кроме того, ему приписываются постоянные мотивы потому-что, структурированные таким образом, чтобы они могли служить основой для системы заданных постоянных мотивов для-того-чтобы; и наконец, в идеальный тип вносятся такие сегменты жизненных планов и такие запасы опыта, которые представляются необходимыми для воображаемых горизонтов и фоновых знаний актера-марионетки. Эти сконструированные типы социальный ученый помешает в обстановку, содержащую все элементы ситуации в социальном мире, релевантные для выполнения исследуемого типичного акта. Кроме того, он присоединяет к сконструированному идеальному типу актера другие личностные идеальные типы, наделенные такими мотивами, которые могли бы спровоцировать типичные реакции на типичный акт первого личностного идеального типа.
Таким образом, ученый получает модель социального мира, или, лучше сказать, его реконструкцию. Она содержит в себе все релевантные элементы социального события, отобранного ученым для последующего изучения в качестве типического. И эта модель в полной мере согласуется с постулатом субъективной точки зрения. Ибо с самого начала марионеточный тип представляется как наделенный тем же самым специфическим знанием ситуации - в том числе средств и условий, - которым бы обладал в реальном социальном мире реальный актер; с самого начала субъективные мотивы реального актера, выполняющего типичный акт, имплантируются в качестве постоянных элементов в воображаемое сознание идеально-типического актера; и с самого начала идеальному типу актера предначертано играть ту роль, которую должен был бы принять для выполнения типичного акта актер, действующий в социальном мире. И поскольку данный тип сконструирован таким образом, чтобы выполнять только типичные акты, то в формировании единичных актов будут сочетаться объективные и субъективные элементы.
С другой стороны, формирование типа, выбор типического события, а также элементы, рассматриваемые в качестве типических, - все это концептуальные термины, которые поддаются объективному обсуждению и являются открытыми для критики и верификации. Они не образуются социальными учеными по собственному произволу, вне всякого контроля и в стороне от каких бы то ни было
6-2892
ограничений; законы их образования очень строги, а диапазон произвольности социального ученого гораздо уже, чем то может показаться на первый взгляд. В рамках данного исследования мы не имеем возможности обратиться к этой теме. Однако коротко изложим то, что уже было сказано по этому поводу в другом месте.9
1) Постулат релевантности. Формирование идеальных типов должно согласовываться с принципом релевантности, который означает, что проблема, однажды выбранная социальным ученым, создает схему соотнесения и устанавливает те пределы, в рамках которых впоследствии могут формироваться релевантные идеальные типы.
2) Постулат адекватности. Его можно сформулировать следующим образом: каждый термин, используемый в научной системе, соотносящийся с человеческим действием, должен конструироваться таким образом, чтобы человеческий акт, выполняемый индивидуальным актером в жизненном мире тем способом, который отражен в типичной конструкции, был резонным и понятным для самого актера, равно как и для любого его собрата.
3) Постулат логической согласованности. Система идеальных типов должна полностью соответствовать принципам формальной логики.
4) Постулат совместимости. Система идеальных типов должна содержать только научно доказуемые допущения, полностью совместимые со всем корпусом нашего научного знания.
Эти постулаты дают нам необходимые гарантии того, что социальные науки и в самом деле будут заниматься реальным социальным миром, т. е. единственным и единым жизненным миром, общим для всех нас, а не отчужденным миром фантазии, существующим независимо от этого повседневного жизненного мира и никак с ним не связанным. Дальнейшее углубление в детали метода типизации представляется мне одной из важнейших задач, стоящих перед теорией действия.
Примечания
1 John В. Watson, Psychology, from the Standpoint of a Behaviorist, 3rd ed. (Philadelphia 1929), pp. 38 ff.
2 К так называемой бихевиористской позиции великого философа и социолога
Дж.Г.Мида предыдущие замечания применимы лишь частично (G.H.Mead, Mind, Self and Society: см., например, pp. 2 ff).
3 Будем максимально точны: на том уровне, который мы только что назвали
объективными схемами, дихотомия субъективных и объективных точек зрения даже не становится видимой. Вообще говоря, она появляется вместе с тем базисным допущением, что социальный мир может быть соотнесен с действиями человеческих индивидов и с тем значением, которое эти индивиды придают своему социальному жизненному миру. Но именно это базисное допущение, которое только и делает проблему субъективности доступной для исследования в социальных науках, присуще современной социологии.
4 Разумеется, интерпретация природных вещей как продуктов деятельности другого
разума (хотя бы и не человеческого) всегда остается открытой возможностью. В таком случае жизнь дереве будет результатом деятельности демона, дриады или кого-то другого.
5 Alfred Schutz, Der sinnhafte Aufbau der sozialen Welt (Wien, 1932; второе издание - I960),
pp. 93-105.
6 Некоторые английские термины я почерпнул из одного замечательного
исследования, опубликованного по поводу моей теории А.Стоньером и Карлом Воде. См ■ A Stonier and Karl Bode, "A New Approach to the Methodology of the Social Sciences" // Economice (November 1937), pp 406-424.
7 Такая попытка была предпринята автором данной статьи в книге: Der sinnhafte
Aufbau... (цитировалась выше, см. примечание 5).
8 Мах Weber, Wirtschaft und Gesellschaft (Tubingen 1922; новое издание - 1956).
Фрагменты этой работы в английском переводе представлены в: H.H.Gerth and Wright Mills, eds., From Max Weber Essays in Sociology (New York 1946); другие фрагменты переведены Толкоттом Парсонсом: The Theory of Social and Economic Organization (New York 1947).
9 Некоторые принципы формирования идеальных типов я схематично сформулировал
в лекции, прочитанной в Faculty Club при Гарвардском университете и озаглавленной "Проблема рациональности социального мира". (Эта лекция была позже опубликована под тем же названием: "The Problem of Rationality in the Social World" Ц Economica, May 1943.).
Перевод В.Г.Николаева
